"Тамо-рус Маклай" - читать интересную книгу автора (Марков Сергей Николаевич)

ЛАЗУРНАЯ СТРАНА

В пору светлых летних ливней Маклай возвратился в Сидней. И снова Маклай стоит у пепелища... Коттедж в парке выставки сгорел. В огне погибла часть многолетних трудов Маклая, в том числе и препарированный мозг темнокожих людей. Хорошо, что еще не все коллекции хранились в коттедже: все наиболее ценное лежало на правительственном складе.

Вернувшись в Австралию, орнитолог Отто Финш не упускал случая посетить биологическую станцию, где работал Маклай. Немец часто заглядывал сюда, он знал все о работах великого русского странствователя, вплоть до подробного содержания его коллекций.

Орнитолог писал, что Маклай поселился в Уотсон-Бей одиноко и очень неустроенно. Жил в деревянном доме, где никого, кроме него, не было. Здесь даже нельзя было приготовить завтрак, вскипятить чай. Комната Маклая была заполнена банками со спиртом, в сосудах лежали человеческий мозг, мелкие животные, разные другие препараты. Попасть сюда из Сиднея можно было только утром, с пригородным пароходом, а уехать вечером.

Отшельник Уотсон-Бей имел под боком у себя соседей. На берегу бухты, в поместье Клобелли, жил государственный деятель Нового Южного Уэльса – сэр Робертсон с пятью дочерьми. Одна из них, Маргарита, молодая вдова, сделалась впоследствии избранницей Маклая.

В своем убежище на берегу Уотсон-Бей «тамо-рус» тревожился за судьбу своих чернокожих друзей. Еще в апреле 1883 года Честер, тот самый английский администратор с острова Четверга, в доме которого русский путешественник лежал чуть не при смерти, получил срочный пакет от премьер-министра Квинсленда. Пробежав бумагу из Брисбена, Честер немедленно помчался в Порт-Морсби и поднял флаг королевы над землею Южной Новой Гвинеи.

В то же приблизительно время Отто Финш в Берлине снаряжал свою экспедицию за счет Ганземана. Финш купил в Сиднее небольшой корабль «София Анн». Сиднейские маляры спешно замазывали бортовую и кормовую надписи на судне и выводили новое слово: «Самоа» – в честь уже занятых Германией островов в Океании. Носились слухи о какой-то будущей германской тортовой «Компании Астралейб». Это уже непосредственно угрожало покою Каина, Саула и других многочисленных друзей Маклая.

Китобойный капитан Эдуард Дальман, исследователь Антарктики, пропадал целыми днями в порту и корабельных мастерских. Пятнадцать немецких моряков ходили за ним сзади, заломив набок шляпы и дымя сигарами. Прибыл из Берлина и Отто Финш. В воздухе пахло грозой.

Мечта о новой стране на коралловом берегу вспыхнула в мозгу Маклая с новой силой. Ни женитьба на Маргарите Робертсон, ни рождение первенца не отвлекли Маклая от его замыслов. На тридцать восьмом году жизни, полной лишений и опасностей, жизни бездомной и бесприютной, у него есть наконец близкие люди, семья, свой кров. Всем этим он крепко дорожит, но долг семьянина не помешает ему достигнуть цели, к которой шел он всю жизнь.

Голубую прекрасную страну, которую он открыл, надо заселить людьми, которым дороги его дело и мысли. «Знак Маклая» нельзя доверить людям, которые не стоят этого. Но как это сделать? Ни Квинсленд, ни Новый Южный Уэльс, ни господин губернатор Нидерландской Индии, ни «железный канцлер» в Берлине не позволят Маклаю заселить его берег. А русское правительство? Еще не известно, как посмотрит оно на своевольство Маклая.

Осунувшийся, постаревший Маклай пишет доклад великому князю Алексею Александровичу. Он просит о том, чтобы Россия признала независимость Берега Маклая и право папуасов на самостоятельную жизнь.

Но напрасно Маклай писал о выгодах устройства станции русских кораблей в прекрасном порту Алексей близ Архипелага Довольных Людей, об удобстве порта Константин напротив Бонгу – сановники царской России ответили молчанием.

Напрасно Маклай писал о том, как Германия и другие страны кидаются на новые земли в Океании. Осенью 1884 года Отто Финш, переделав и перекрасив купленный кораблик, вместе с китобоем Дальманом вышел из Сиднея в Меланезию. Заранее все знавший, Отто Финш стал ждать приказа из Берлина, куда ему идти. Приказ был краток и выразителен – отыскивать гавани на острове Новой Британии и северном берегу Новой Гвинеи, «приобретать» как можно больше земель у туземцев. Скоро германский крейсер показался близ Архипелага Довольных Людей. Немецкие лейтенанты бродили по открытому Маклаем порту и давали свои названия мысам и бухтам, по которым всего каких-нибудь полгода назад ходили «тамо-рус», Каин и русские моряки!

Финш побывал в Бонгу, видел посаженные Маклаем растения, узнал, что бычок зебу вместе с коровой живы и невредимы и папуасы уже привыкли к страшной «рогатой свинье». Финш слышал здесь великое имя Маклая всюду. Папуасы, показывая топор, говорили по-русски: «Топор Маклай». Арбузы, тыквы, другие плоды они обозначали русскими словами, прибавляя к ним имя русского друга.

Папуасы твердо верили в то, что Маклай вернется. Они пытались объяснить это этим двум десяткам чужих, незнакомых людей, пришедших сюда без «Знака Маклая». Ганноверские моряки громко хохотали над этой великой верой чернокожих людей. Осенью 1884 года Отто Финш поднял германский флаг над Берегом Маклая. Немецкие гидрографы наносили на карты свои названия. Финш дал захваченной папуасской области имя Земли императора Вильгельма. В немецкой географии на месте островов Меланезии появились вдруг архипелаг Бисмарка, Новый Мекленбург, Новая Померания. Всюду, где бродил Маклай, безоружный, смелый и простой, собирая свои жемчужины, – прошел Отто Финш с отрядом немцев, под прикрытием пушек германского крейсера. Финш выполнял часть общей программы кайзеровской Германии.

Был ли известен Отто Финшу «Знак Маклая»? При всем своем величии Маклай часто бывал простодушен, как ребенок. Он никогда не лгал, ничего не скрывал и охотно раздавал всем сокровища своей работы. Поэтому-то и росли записи Отто Финша, собирателя чужих жемчужин. Финш знал, что нищий, больной Маклай богат, как никто. И Финш бесстыдно пользовался плодами великого труда друга папуасов. У Маклая не было ни средств, ни времени для издания своих исследований. А Фитин торопился. Он знал, что останется безнаказанным, и выпустил одну за другой пухлые, прилизанные монографии. На Берег Маклая он шел как в свою гамбургскую квартиру. В одной из своих книг Отто Финш сознался, что он выдавал себя перед папуасами за «брата Маклая».

Он выпытал у Маклая все, что мог, зная, что тот не может равнодушно говорить о науке.

И вот... Нет Берега Маклая, нет Архипелага Довольных Людей. Есть один Невольничий берег, есть гавань принца Генриха, есть залив Гатцфельдтгафен – место будущего поселения Новогвинейской компании, названное так в честь Гатцфельдта, прожженного имперского дипломата и гессенского графа.

На Берегу Маклая есть пролив Дальмана. Торжествующий Финш набрасывал план постройки первой станции Компании Повой Гвинеи. Нанеся на карту черный кружок, он не постеснялся вывести рядом с ним название: «Порт Финш».

В тот же год немцы вошли в Африку, заняв устье Нигера. В декабре 1884 года Бисмарк заявил Англии, что такая-то часть Новой Гвинеи находится под протекторатом Германии, и британцы согласились на определение границы на Новой Гвинее. Весть о немецком флаге на лазурном берегу убила Маклая.

«Тамо-рус» в последние годы сиднейской жизни работал над новыми видами млекопитающих, разбирал материалы прежних поездок. Но одна мысль неустанно угнетала его. Он часто повторял индийскую пословицу: «Всего вернее на свете слово честного человека...» Маклай, верный друг папуасов, чувствовал себя виноватым перед ними. Он обещал вернуться к ним, а между тем в последнюю поездку на Берег Маклая «тамо-рус» не выполнил долга перед жителями Горенду. Куда выселились они из деревни в страхе перед приходом белых людей? Он так и не разыскал беглецов. А они так верили в возвращение своего друга! Страшно подумать, что папуасы сочтут его за предателя.

Пожелтевший, согбенный, с инеем первой седины на висках, Маклай начал лихорадочные сборы. Он упаковывал в ящики утварь, оружие, украшения открытых им народов, записи, дневники, брошюры уже изданных трудов. Он решил оставить пока семью в Сиднее и ехать в Россию.

Между тем Отто Финш уже успел вернуться в Берлин. Германия торжествовала: на Новой Гвинее было семь гаваней для имперских кораблей, устья судоходных рек, плодородные земли. В Берлине, когда речь заходила о Маклае, Отто Финш пытался выставить себя защитником своего русского друга, но ученые немцы повторяли его слова, когда говорили о «непостоянстве» Маклая, о том, что он ничего не сделал для науки, и т. п.

Особенно доктору Финшу не нравилась дружба Маклая с папуасами. В Берлине, в кругу своих ученых друзей, Финш искренне сожалел о талантливом русском чудаке. «Специалистам-ученым, – говорил он, – такое раздвоение личности наблюдателя на человека науки и филантропа представляется достойным сожаления, так как оно раздробляло силы и отвлекало в сторону от намеченной цели!»

Царские чиновники встретили Маклая равнодушно. И хотя народ толпился на выставке коллекций путешественника в зале Академии наук, а молодежь преклонялась перед подвигами Маклая, неумолимая чиновничья машина медленно вращала свои ржавые шестерни. Зубцы этой машины рвали на клочья полотно той чудесной картины, которую золотом и лазурью рисовал Маклай в своем воображении. Он стучался в двери дворцов, министерств, палат. Настойчивость Маклая не знала предела. Он послал Александру III доклад об устройстве лазурной страны. Теперь, когда Берег Маклая был отнят у великого гражданина Океании, он выдвигал новый проект. Лазурную страну он устраивал на другом острове Тихого океана, куда еще не проник Отто Финш.

Зубцы машины управления Российской империи заработали вновь, и от проекта Маклая только клочья летели. Сам Александр III повелел задать океанскому мечтателю несколько вопросов. Чиновники выясняли у Маклая: на каком именно острове он хочет устроить колонию, как он добудет земли для колонистов, где он рассчитывает добыть средства на устройство страны? Такие вопросы не предвещали ничего хорошего. Доводы Маклая чиновников не убеждали.

Шел 1886 год. Империалисты соперничали из-за новых земель, французы подняли флаг Третьей республики на Мадагаскаре, итальянские солдаты шагали по выжженной солнцем Эритрее, Германия готовила окончательный захват Самоа... Французские агенты шныряли по Полинезии, чтобы быстрее поработить смуглых и стройных людей океанских островов.

Маклай понимал, что Фиши, Годефруа, Ганземан, Блейхрейдер, банкиры и негоцианты не ограничатся только одним протекторатом над Новой Гвинеей. Вслед за Финшем туда двинулись миссионеры и торговцы. Скоро к Архипелагу Довольных Людей придут на кораблях померанские стрелки, гамбургские и штеттинские морские отряды, чиновники и полицейские.

«Тамо-рус» метался по Петербургу, просиживал в приемных департаментов.

Он по-прежнему ютился в номерах. В Москве антрополог Анучин разыскал Маклая в сумрачной комнате Лоскутной гостиницы. Анучин был поражен видом героя Новой Гвинеи. Осунувшийся, бледный и худой, Маклай был рассеянным, грустным и задумчивым. Анучин расспрашивал его о планах издания ученых трудов, о коллекциях. Тихим голосом «лунный человек» рассказывал о неудачах. Императорское географическое общество медлит с печатанием его трудов, обещание издать их на личный счет царя осталось на бумаге. А он мог бы сейчас подготовить сразу два тома: первый – о жизни и странствиях в Новой Гвинее, второй – о Малакке и островах Океании. Для первого тома составлено уже оглавление, отданы в переписку отдельные части книги. Врачи признали его инвалидом, Берег Маклая отнят у него, сиднейские дела пришли в расстройство, надо перевозить в Петербург семью, скудное имущество и коллекции. И Анучин тоже стал выговаривать Маклаю: нельзя Николаю Николаевичу разбрасываться, талантливый человек раскидывает жемчужины своего дарования всюду, но эта щедрость только вредит науке. Посудите сами – анатомия, антропология, этнография, филантропическая деятельность... Нельзя так увлекаться! Ведь другой на его месте после таких путешествий по Океании написал бы несколько книг. Уважаемый коллега занялся не своим делом – планами колонии в Океании.

После скитаний по министерствам Маклай махнул рукой на сановников. Он начал помещать в газетах призыв ко всем, кто пожелает ехать с ним вместе в лазурную страну. Каждого желающего Маклай вызывал к себе лично. За Маклаем окончательно упрочилась слава чудака. Ученые педанты пожимали плечами и передавали друг другу сплетни и слухи о «субботах» Маклая, когда его новая квартира на Тележной, 18 осаждалась кандидатами в граждане океанской республики. Передавали, что на призыв покровителя папуасов откликнулось две тысячи русских людей. Но все они не имели ни гроша за душой, а на жалкие добровольные средства надеяться было нельзя.

Лазурная мечта Маклая рассеялась в октябре 1886 года. Русский царь устроил торжественные похороны проектов великого мечтателя. Проект хоронили «по первому разряду»: факельщиками и могильщиками были дипломаты, жандармы, офицеры штабов, адмиралы, сановники министерства финансов. Составленный из этих людей комитет после совещания решил отказать Маклаю во всякой поддержке. Вскоре царь прочел всеподданнейший отчет этого комитета и начертал собственноручно: «Считать это дело окончательно конченным; Миклухо-Маклаю отказать».

«Тамо-рус» мужественно перенес и этот удар. Австралийская весна застала его уже в Сиднее. Простившись навсегда со страной кенгуру, он возвратился в Петербург сразу после того, как по Неве прошел прозрачный ладожский лед.

Теперь надо готовить для печати свои труда. Груды бумаг, планы, карты, рисунки, фотографические снимки, дневники... Шестнадцать карманных записных книжек, шесть толстых тетрадей, уже перебеленных переписчиками, дневники первого тома, отдельные оттиски статей... В печати уже опубликован не один десяток работ. Теперь все это надо связать воедино, систематизировать. Некоторые рисунки не подписаны, кое-какие записи не завершены.

Но еще в Сиднее, прощаясь с Австралией, Маклай чувствовал себя плохо. От ревматизма и невралгии ныло все тело, мысли путались и обрывались. На борту корабля «Неккар» он часто не мог встать с койки.

Всякая работа отныне запрещена ему врачами. Он должен лечь в постель, отдыхать, ни о чем не думать. Всякие разговоры, особенно о Новой Гвинее, вредны для больного. Маклай не может, не привык переносить такой странной тишины, где мерный ход часов кажется ему грохотом разрушающихся миров. Закрыть бы вот глаза и услышать звон синего прилива и шелест пальмовых листьев. Взглянуть ночью в окно и вместо Большой Медведицы увидеть ровное и слабое мерцание Южного Креста. Но Маклай на несколько месяцев уложен в постель, врачи сидят у изголовья и не дают ни книг, ни газет, ни карандаша.

И в бессонных мечтах в зеленой невской ночи, похожей на рассветные часы. Маклай, закрыв глаза, видит картины своих странствий. Вот в дебрях Малакки; за цветущим кустом сидит малаец, караулящий орана. Вот слышится вой запертых в трюм чернокожих рабов. На юте большого корабля в дубовых клетках гремят цепями скованные попарно пленники. Среди них почему-то сам Маклай. Отто Финш подзывает его к себе и, улыбаясь, говорит, что князь Бисмарк жалует барона Маклая перстнем. Финш сам берет тонкий и длинный палец Маклая и насильно надевает на него дар «железного канцлера». Страшная боль пронзает все тело, острые края кольца дробят кость. Ведь это пуссэт – каторжный перстень Новой Каледонии!..

Но этот страшный сон сменяется другим – радостным. На зеленом берегу стоит стройный матово-чернокожий человек с багряными цветами на взбитых волосах. Рядом с ним женщина с черным младенцем на руках. Они, улыбаясь, смотрят на море. На волнах качается шлюпка, и он, Маклай, плывет к зеленому берегу, и благоуханный ветер доносит до него радостный возглас: «Маклай вернулся!» Гремят барумы, яркие лучи солнца сверкают на перламутровых бортах пирог... Маклай бредит. Черные тени блуждают по его лицу. Так проходит осень, наступает зима, и к окну тихой комнаты подкрадывается трескучий январь 1888 года. Маклай чувствует себя немного лучше. Но кто недоглядел и дал в исхудалые руки Маклая газетный лист? В газете напечатано, что Германия объявила о присоединении Новой Гвинеи к империи – конец «протекторату»... На этот раз Маклаю дадут в руки перо и бумагу, он напишет только несколько строк, чтобы выполнить до конца свой долг. И чуть ли не со смертного одра Маклай посылает телеграмму Отто Бисмарку – гневный крик благородного и смелого сердца:

«Туземцы Берега Маклая протестуют против присоединения их к Германии».

Незадолго до смерти Маклай отправил письмо Льву Толстому. К письму он приложил свою брошюру о путешествии на острова Адмиралтейства.

А дальше – светлая, собравшая лучи апрельского солнца палата в клинике Виллие при Военно-медицинской академии и шесть недель страшных страданий и мужества, изумившего военных врачей, видавших тысячи смертей. Отважный сын России умирал, как солдат на поле битвы.

Николай Николаевич Миклухо-Маклай умер 2 (14) апреля 1888 года на больничной койке, простившись с женой и братом-геологом. Апрельская капель падала на крышу простого гроба. На Волково кладбище везли вместе с гробом деревянный крест с простой надписью. За гробом шли немногие друзья и родные. Комья русской земли, еще блиставшие зимней изморозью, полетели в разверстую могилу...

Прошло много лет. Великие труды Маклая лежали в научных архивах. И только мы, благодарные потомки и граждане великой Советской страны, предали гласности творения Николая Маклая. Но далеко не все его записки изданы, далеко еще не все известно нам о его мужественной и скромной жизни.

Маклай! Это имя – воплощение величавой простоты и дружбы северной страны с народами океанских стран, счастью которых «тамо-рус» посвятил так много лет своей короткой, но величавой жизни.

1937-1938