"Варяжский круг" - читать интересную книгу автора (Зайцев Сергей М.)

Глава 3

Самый большой и красивый город вселенной Константинополь, или просто полис, как с любовью именовали его византийцы, – располагался на семи пологих холмах полуострова, берега которого омывались с севера водами залива Золотой Рог, или Судного залива, а с юга волнами Пропонтиды. Восточный берег полуострова был обращен к Малой Азии, с которой его разделял пролив Босфор. И когда первый византийский строитель начертил на песке берега этого полуострова, то присутствующие вместе с самим Константином не придали никакого значения рисунку, подумав, что строитель, отвлекшись от дел, развлечения ради изобразил на песке голову носорога. Но это был первый рисунок будущего города. Голова носорога, как бы изготовившегося к нападению, глядела на Малую Азию. Один маг, который увидел этот рисунок, сразу понял заключенный в нем тайный смысл и сказал, что носорог однажды разрушит Азию. Но маг ошибся, носорог это делал не однажды.

Никто не мог оспорить того, что Великий полис поднялся в центре вселенной. Все военные дороги, и торговые пути, и пути паломников пролегали через него. Из далекой заснеженной Свитьод и из Руси приходили сюда ладьи и приходили корабли из Египта. Здесь купцы из Кордовы и Магриба поджидали караваны с шелкового пути, здесь продавали сказочные по своей красоте камни Индии и святые реликвии из Палестины. Полис был Великим перекрестком, и полис был настолько огромен, что целая вселенная легко умещалась в нем – кроме греков здесь жили италийцы, болгары, печенеги, славяне, варяги, норманны, турки, евреи, арабы, латиняне. И многие из них с гордостью именовали себя византийцами потому, что родились здесь или потому, что здесь родились их дети. Многие выдавали себя за греков и принимали их веру и их имена.

Царственный город, основанный богоподобным Константином, стал городом, на который, как на столп, опиралась вселенная. Он стал новым Вавилоном, но в нем, в отличие от древнего Вавилона, люди, говорящие на разных языках, сумели договориться. Люди уняли свою гордыню и выстроили город, какого еще не видел свет. Византийцы были не только трудолюбивы, но и мудры. Они задумали Константинополь столицей Империи. А что за Империя без единой веры! Это пришло византийцам на ум, и они принялись строить свой полис, принимая на веру Христа и посвящая ему многие великолепные храмы. Византийцы высоко над миром подняли крест, который до тех пор был в руках гонимых всеми, но упорствующих в своей вере людей, – и всячески крепили этот крест и служили ему. О мудрые, мудрые византийцы! – вскоре они научились именем креста удобное неправое делать правым, ложь объявлять истиной, низкое возвышать, неугодное предавать анафеме, а значит, и позору, и изгнанию, позорное же представлять временной уступкой, а корыстное – помощью заблудшим язычникам. Вера христиан была гибка и общедоступна. И с этой верой империя могла бесконечно расширять свои границы и владеть вселенскими богатствами.

Но как ни мудры были византийцы, а и они не раз прогневили небеса. И Господь в наказание им слал на город землетрясения и пожары, мор и войны. Редкий год не воевала Империя, а стояла она сотни лет. Многие из иноверцев и язычников были настолько сильны и дерзки, что умели пробиться к полису с суши и осадить его, другие же, сидя на бесчисленном множестве судов, окружали столицу с моря. Это были авары, персы, русы, арабы. Но город, с трех сторон защищенный морем, а с суши – мощными стенами в несколько рядов и рвами, был неприступен. Кровью врагов были обильно политы берега полуострова и земля возле константинопольских стен. Многие осадные башни, суда и ладьи сожгли византийцы «греческим огнем». А залив Золотой Рог всякий раз запирали цепью, протянутой от берега до берега. И молились византийцы, молились, молились… Иногда небеса внимали этим мольбам и насылали на море страшные бури и топили неприятельские корабли. Тогда волны выбрасывали к стенам осаждаемого города тысячи трупов. За века дно Босфора и Пропонтиды сплошь покрылось вражескими костьми. Собрав их, жители полиса легко могли бы выстроить мост через Босфор или новую вавилонскую башню.

Однако, несмотря на свои бесчисленные беды, Константинополь рос и хорошел. Императоры сменялись на троне – счастливые и несчастливые, жестокие и мягкие, прозорливые, тщеславные, коварные, побеждающие врагов или побеждаемые врагами, жадные или расточительные. Какими бы византийские императоры ни были, все они желали утвердить свою династию и увековечить память о себе. Императоры возводили новые стены, стелы и столпы, дворцы и храмы, они строили повсюду монастыри, чтобы после смерти быть похороненными в них. И многое нарекали своими именами. Время шло. Императоры гибли во дни смут от рук убийц или, сосланные, ослепленные палачом, доживали свой век в мучениях в сырых подвалах монастыря где-нибудь на острове Проти, а их коварные преемники уже торопились, перестраивали на свой вкус и Большой царский дворец, и Константинополь, и саму Империю. И поднимались на площадях и улицах полиса новые памятные стелы и столпы.

Воистину велика Империя, способная дать жизнь такому городу, проходя по улицам которого невозможно даже сосчитать все его дворцы! А человек, впервые ступивший на мостовую месы, сразу ощутит это величие. Идущий же от Харисийских ворот до площади Августион, будет настолько поражен видом открывшейся ему красоты, что окажется подавленным ею и потеряет дар речи, а когда вновь обретет его, то все равно ничего не сможет сказать своему спутнику о виденной красоте, потому что не отыщет внутри себя нужных слов. Многие пытались рассказать о полисе, описывали его и так и этак, и помогали себе жестами, и чертили на песке… Греки гордились тем, что ни у одного из авторов не вышло описания полиса, достойного самого полиса. Греки говорили, что о полисе можно рассказать лишь биением сердца. Еще говорили, что если человек, пришедший к Большому дворцу, или к св. Софии, или к Ипподрому, – не византиец, то, созерцая эти великолепнейшие строения, пожелает здесь же стать византийцем, чтобы больше никогда не покидать Великого города.

Константинополь уже давно не умещался в границах, очерченных его основателем. Город рос вверх и вниз, город становился на сваи в заливе Золотой Рог и тесно лепился у стен жилье к жилью подобно ласточкиным гнездам. Из века в век полис был перенаселен. Ремесленники, торговцы и рыбаки селились за воротами города, они отстраивали жилые кварталы и на другом берегу залива, в Галате и Пере, – и жалкие дома их и лачуги стояли так плотно, что были схожи с муравейниками. Многие из этих жилищ сообщались друг с другом, и, войдя в один какой-нибудь дом, можно было пройти целый квартал коридорами и комнатами и не увидеть солнечного света. Дома, отстроенные мастеровым людом, поднимались в иных местах до восьми-девяти этажей. Улицы между кварталами были так узки, что проезжающая по ним арба обязательно задевала колесом человека, если тот не успевал прижаться спиной к стене. Здесь не было водопроводов и удобств, как в центре. Это были кварталы выгребных ям и засоренных, полных грязной воды и нечистот сточных канав, это были окраинные душные и сырые улицы с вонью, плесенью, болезнями, с вечной руганью… Но это был полис! И жители его им гордились.

Алексей I Комнин, севший на константинопольский престол, отличался от большинства своих предшественников редким талантом полководца и бесстрашием, изумляющим всех, кто был ему свидетель. Такое бесстрашие более подобало бы простому воину, который груб и темен и бесстрашием своим зарабатывает на хлеб, нежели отпрыску знатной фамилии, образованному, глубоко чувствующему и тонко мыслящему. Хотя любого человека красит бесстрашие! Четырнадцати лет от роду Алексей Комнин рвался в поход против турок, и только милостивая судьба сумела уберечь юношу от участия в этом несчастливом походе, в котором византийские войска были разбиты, а император Роман Диоген попал в плен. В шестнадцать лет, назначенный стратигом-автократором, Алексей уже подавлял мятеж норманна Руселя, в двадцать лет – мятеж Никифора Вриенния Старшего. Еще через полгода в качестве великого доместика[26] молодой Комнин наносит поражение новому мятежнику – Василаки, дерзнувшему возложить на свое чело императорскую диадему.

Однако, несмотря на опыт полководца и храбрость, в первые годы своего правления Алексей I Комнин испытал целый ряд унизительных неудач в битвах с внешними и внутренними врагами Империи. И возможно, что ни сам великий Александр, ни карфагенянин Ганнибал и никто другой на его месте не сумели бы успешно противостоять натиску многочисленных разноплеменных орд. Империя уже была слаба. Давняя слава ее быстро угасала, как угасает взгляд истекающего кровью воина. Мятежи следовали за мятежами. Поднимали оружие всё новые претенденты на престол, темными проповедями мутили народ еретики павликиане и богомилы. Мошенники и воры, прикрывшись титулами, разворовывали казну. Духовная власть тянула себе, светская себе – здесь издавна не было единства. Провинции, раздираемые междоусобицей феодалов, являли собой печальное зрелище и больше походили на унылые пустыри в землях варваров, чем на возделанные вотчины Византии. Ремесленники и земледельцы не могли сбыть свой товар, потому что купцы-венецианцы заполнили рынки товаром более качественным и дешевым. Свободные крестьяне Империи только именовались свободными – элевтерами. Их душили налогами и поборами, они обязаны были давать, давать и давать. И ничего не могли оставить себе. Это вынуждало свободных крестьян уходить со своих земель в поисках лучшей доли. И, бросив все, элевтеры становились совершенно свободными людьми, становились нищими. Зависимые крестьяне, парики, и крестьяне-присельники также почти ничего не имели от своего труда, потому что облагались непомерными налогами в пользу феодала. Крестьяне круглый год были голодны, и раздеты, и озлоблены. Крестьяне работали по принуждению, боясь суда своего господина, и поэтому они работали плохо – бездумно исполняя то, что от них требовали, не прилагая к своему труду ни любви, ни заботы, ни старания. Их небольшие земельные наделы – стаей – приходили в запустение, а жилища их ничем не отличались от жилищ скота. Ни своего великолепного полиса, который нужно было кормить, ни самого императора, которого нужно было защищать, крестьяне и в глаза не видели. И полис, и император находились от них так далеко, что казались почти что выдумкой, красивой фреской со стены приходской церкви, где изображены уступчатые стены, белокаменные храмы, крылья ангелов, лики и божественные нимбы, и все это – полис, император, Бог… Войска Империи, состоявшие в основном из наемников, были немногочисленны, ненадежны, плохо подчинялись приказам, однако требовали хорошей оплаты. Казна же при этом была пуста… Так, на протяжении нескольких десятилетий в Империи процветал только полис. Да и это процветание было кажущимся, ибо не цветет цвет на худом стебле, а у больного, немощного человека больна и голова, и лицо его бледно: Показной роскошью Константинополя бездарные, недостойные властители прикрывали свою бездарность. А если и встречались среди властителей люди, способные что-нибудь изменить в сложившемся положении в Империи, то и они не много могли сделать, потому что не умели закрепиться на троне. Начинания их так и остались начинаниями, а то, что им удалось отвоевать у врагов, снова вернулось к тем же врагам. Новые императоры не хотели продолжать дел предшественников, они были словно во мгле и не видели того единственного пути, по которому должна была следовать Империя. Тщась возвысить себя и свое семейство, новые властители начинали новые дела на пустом месте. Властители основывали монастыри и, успокоенные, предавались всем тем удовольствиям, какие только могли придумать они и их приближенные.

Алексей Комнин, сын великого доместика Иоанна Комнина и племянник императора Исаака I Комнина, был опытный царедворец и хорошо знал цену всему в Империи, начиная от царских пурпурных сандалий[27] и кончая колпаком палача. Алексей был из тех, кто считал, что невелика разница в цене между троном и плахой, если ты вступаешь на трон, не заручившись мощной поддержкой. Ведь на трон может сесть не только тот, кто более достоин его и кто благороднее по крови, а и тот, кто к нему окажется ближе, – случайный. И тогда, если не найдется поддержка, очень скоро трон обернется ему плахой и его пурпурные сандалии падут в один угол с колпаком палача.

Но чтобы заручиться поддержкой, нужно объявить свои намерения. И Алексей Комнин, сговорившись с братом и несколькими преданными людьми, благословленный матерью своей Анной Далассиной, тайно покинул Константинополь и поднял мятеж против императора Никифора Вотаниата, и объявил свои виды на престол.

Алексей, сам не раз подавлявший мятежи, оказался удачливым мятежником. Могущественные родственники из рода Дук поддержали его, многие военачальники со своими отрядами – также, и феодалы из тех мест, по которым шел Алексей, славили его заслуги и провозглашали императором. Единомышленники Алексея всем обещали обильные дары и почести в случае, если великий доместик придет к власти. И в каждом селении мятежное войско все пополнялось новыми людьми, пока не достигло огромных размеров.

Тогда Комнины подступили к Константинополю. И, увидев его неприступные стены, оценили их уже не как жители полиса, а как осаждающая сторона, и не решились брать город приступом. Алексей по своему обыкновению задумал хитрость. Он подослал к Харисийским воротам одного надежного человека, ум которого был сметлив, а язык очень разговорчив. Харисийские же ворота в тот день охранял отряд наемных немцев. И подосланный Комниным человек оказался достойным многих милостей от будущего императора, потому что за короткое время сумел договориться с военачальником немцев по имени Гилпракт, который обещал хоть сейчас же открыть мятежникам ворота. И немцы сделали это за оговоренную мзду.

На следующий день, когда ворота по условному знаку были раскрыты, войска мятежников, ломая строй и не подчиняясь какому бы то ни было воинскому порядку, с криками и ужасающим воем хлынули в замерший перепуганный город и, едва войдя в него, занялись грабежами. Мятежники вламывались в дома и дворцы и выбрасывали из них богатства. В церквях они обдирали золото со стен и иконостасов, срывали с книг и икон дорогие оклады. Прямо на мостовой Месы в общем хаосе и столпотворении насиловали женщин, а в монастырях то же делали с монашками, и опаивали их церковным вином, и заставляли их, полуголых, исполнять вокруг алтарей дикие и безобразные языческие пляски. Мятежникам были запрещены только убийства, все остальное им позволялось в течение дня. И много зла они сотворили, и, несмотря на запрет, во многих местах грабежи и насилие заканчивались кровопролитием.

Империя в начале правления Алексея I Комнина едва ли представляла четвертую часть от той, какою она была всего столетие назад. После поражения византийских войск во главе с Романом Диогеном при Манцикерте турки-сельджуки заняли почти всю Малую Азию и теперь часто делали вылазки чуть ли не к самым стенам полиса. Норманны, вытеснив византийцев с Апеннин, ступили на Балканы. Они захватили город Диррахий, разграбили земли Македонии и Фессалии и рвались к Константинополю. Печенеги в союзе с половцами участили свои вторжения в северные провинции. И если раньше после каждого набега кочевники уходили прочь, то теперь, почуяв слабость Византии, они оставались зимовать на ее территории – печенеги ставили свои арбы кольцом, иногда окапывали это кольцо рвом и жили в своей временной крепости до весны, и при необходимости с успехом отражали вялые атаки имперских наемных отрядов.

Поистине в несчастливое время правил Алексей, поход собирал за походом и столько не сидел на троне, сколько сидел в седле. Годы правления обернулись для него и для Византии годами смертельной изнуряющей борьбы. И это не прошло бесследно. Щедро одаряя своих соратников, деля с ними их невзгоды, Алексей Комнин приобрел добрую славу. Постепенно он окружал себя надежными людьми – в основном родственниками, а также приблизил к себе некоторых преданных людей из простонародья. Император, объездив свою империю вдоль и поперек, знал, где находится ее дремлющая сила, и сумел эту силу привлечь на свою сторону. С помощью различных привилегий и пожалований в виде экскуссий, арифмосов и проний Алексей Комнин заручился поддержкой провинциальной знати и тем самым не только усилил свои войска, но и покончил с обескровливающей страну междуусобицей. В отличие от прежних императоров Алексею удалось подчинить светской власти патриарший престол, и теперь он сам решал, кому на том престоле сидеть и что говорить, и сам судил богословские споры, указывал – это истина, а это ложь.

Где хитростью и интригами, где открытым боем, а где и в союзе с Венецией Алексей Комнин все же сломил хребет норманнам и выдворил их с Балкан. Империя славословила императору! Также нелегко далась Алексею победа над печенегами. Много христианской крови пролили варвары, и не раз разгоняли они византийское ополчение и даже подошли однажды близко к Константинополю. Но Бог вспомнил о своих грешных детях и сжалился над ними, и оружием их так поразил варваров, что те уже не смогли оправиться от поражения и рассеялись по стране, приняв кроткий облик. В который уже раз Империя славословила императору!..

Года через четыре после этого на Клермонском соборе папа Урбан II призвал всех добрых христиан в поход на освобождение гроба Господня. И тогда собрались добрые христиане со всего латинского мира и двинулись на восток. Первой волной хлынули религиозные фанатики, малоимущие крестьяне и всякий разбойный сброд – полуголодные, плохо одетые, кое-как вооруженные, жаждущие ценой крови неверных обрести радость и богатство. Многие вели за собой жен и детей. Путь крестоносцев пролегал через Константинополь в Малую Азию и оттуда – в Палестину на Иерусалим. Но едва ли половина этой неорганизованной толпы добралась до стен Константинополя – голод, болезни, частые стычки с местным населением сделали свое дело, крестоносное войско таяло, как комок воска на огне. Латиняне спешили взять, словно забыли о том, что нужно еще завоевать. Они не думали о турках, которые встанут у них на пути, они думали об обещанных им папой радостях и богатствах. И просили византийского императора побыстрее переправить их через пролив. Алексей Комнин не стал задерживать крестоносцев на своем берегу, потому что в окрестностях полиса уже начались грабежи и насилия. А переправляя латинян на малоазийскую сторону, император предупредил их о немалой силе турок и об умении их драться, также он предложил латинянам при встрече с турками соблюдать определенный строй и напомнил о коварстве турок. Но крестоносцы слишком спешили к легкой добыче, чтобы слушать наставления властителя греков. И скоро, очень скоро хитрые и доблестные турки наголову разгромили ополчение христиан. Турки собрали всех изрубленных и заколотых латинян в одно место и соорудили из них гору. Эта гора оказалась так высока, что, может быть, ее видели даже из Константинополя. Лишь тысяче христиан удалось избежать смерти в той постыдной для них бойне.

Вслед за первым крестоносным ополчением двинулось второе, хорошо снаряженное ополчение феодалов-рыцарей. На одеждах их были нашиты большие кресты, а сами рыцари были закованы в железо с ног до головы. Этих рыцарей мало занимал гроб Господень. Под предлогом его освобождения они втайне мечтали захватить и разграбить царственный город, а герцоги латинян, помня о слабости Империи, всерьез примерялись к византийскому престолу. И если бы им удалось сесть в Константинополе, то ни в какой Иерусалим их было бы не сманить… Крестоносцы-рыцари двигались к Византии тремя потоками, и повсюду на своем пути они грабили встречающиеся им селения, устраивали поджоги и еврейские погромы. Далеко впереди рыцарей катилась их слава – слава разнузданных, развращенных и жадных «освободителей».

Алексей Комнин размещал прибывающие отряды латинян в предместьях полиса. И, видя распущенный нрав крестоносцев, император предлагал их военачальникам скорую переправу. Он опасался того, что все латинские войска в какой-то день соберутся у ворот города. Но военачальники под разными измышленными предлогами откладывали переправу и поджидали к себе подмогу, и с вожделением поглядывали на расположенный невдалеке богатейший город мира. Тогда император запретил поставку продовольствия крестоносцам. И это вызвало у латинян такую злобу, что они тут же пошли на приступ Константинополя. В тот день был церковный праздник, и византийцы не хотели во время оного допустить братоубийства. Но когда поняли, что злобу крестоносцев не удастся усмирить никакими увещеваниями и не остановить никакими стенами, тогда константинопольцы сами раскрыли ворота, вышли из города и силою своего оружия обратили латинян в бегство и многих из них истребили. Так крестоносцы поняли, что они очень заблуждались, думая об упадке Византии, и попросили у императора пощады, и дали ему клятву верности. Кроме этого, они обещали, воюя с турками, возвращать Империи земли, ранее принадлежавшие ей. На этом расстались. Первые латинские рыцари были переправлены через пролив и высажены на мысе под названием Дамалис. Таким же образом Алексей Комнин поступал и с остальными отрядами крестоносцев: словом или мечом он вынуждал их дать клятву верности и переправлял на малоазийский берег. Вместо напутствия император напоминал латинянам о необычайном коварстве турок и советовал в сражениях с неверными соблюдать определенный строй и ни в коем случае не увлекаться погонями по той причине, что турки – большие мастера засад. На сей раз крестоносцы слушали слова Алексея внимательно.

И первый город, который был отвоеван у турок совместными усилиями латинян и греков, согласно данной крестоносцами клятве, отошел во владения Византии. Это был известный на весь мир огромный город Никея. На этом и закончилось действие клятвы. Все остальные крупные города, захваченные рыцарями, оставались под их управлением и их собственностью. А на возникшие притязания императора Алексея латиняне поспешили привести тысячу доводов, направленных на то, чтобы убедить его, Алексея, в непогрешимости крестоносцев. И представляли дело так, что клятвопреступником оказался сам император, не обеспечивший рыцарям обещанную поддержку.

Через три года от начала похода крестоносцы подошли к Иерусалиму и осадили его. И осада эта продолжалась больше месяца. И когда в конце концов Иерусалим пал, крестоносцы устроили в нем такую резню, какую вряд ли еще где-нибудь видело небо. Жители города, арабы и евреи, подверглись поголовному истреблению. Улицы были завалены горами трупов, а крови в некоторых местах скопилось столько, что уровень ее доходил лошадям до колен. Латиняне, сами как бы обезумевшие от содеянного, бессмысленно бродили по улицам, иногда, остановившись, возносили молитвы Господу. Приходя на поклонение святым местам, латиняне, потрясенные собственной жестокостью, кричали в небо мольбы и просьбы об отпущении грехов и рвали на себе волосы. Другие же латиняне тем временем продолжали ужасное кровопролитие. Они, подобно слугам Ирода, не щадили даже самых малых детей и убивали их, ударяя головой о камень.

Да, трудные годы правления выпали на долю Алексея Комнина. Император не успевал развязать один узел, как где-нибудь уже завязывался другой, а то и сразу несколько, и каждый из них грозил затянуться накрепко и перейти в болезнь, и пошатнуть устои того сооружения, которое усилиями многих лет окрепло и заработало. Время от времени то в одном, то в другом уголке Империи вспыхивали мятежи, в Константинополе зрели заговоры, новые войска крестоносцев шли через царственный город, павликиане и богомилы своим дерзким учением продолжали смущать веру христиан, и многих из них, и даже из лучших известнейших фамилий, они сумели совратить на неправедный путь. По той причине, что император был долгое время занят расширением границ страны и не успевал оглянуться себе за спину, еретики почувствовали в городах Византии некоторую вольность. И движение их начало быстро разрастаться, пока наконец не стало опасным для покоя Империи. И тогда Алексей обратил на еретиков внимание и, опытный правитель, без особого труда сумел изловить наставника и пастыря богомилов, ересиарха Василия, со многими учениками.

Император Алексей умел быть жестоким, но и умел быть милостивым. Выслушав учение богомилов из уст самого ересиарха, Алексей Комнин, искусный богослов и знающий теолог, бессчетное количество раз пытался убедить Василия в неправоте и уговорить его отречься от ереси. А ведь ничто не мешало императору сразу же после поимки возвести еретика на костер! Василий же, человек дерзкий и упрямый, вступал с императором в спор и, в свою очередь, сам пытался убедить Алексея в его неправоте и склонить его к сочувствию учению богомилов. Видно, Василий сам свято верил в то, о чем говорил, а если и не верил, то мысли о пастве укрепляли его, ибо – куда пастырь, туда и паства… И так продолжалось довольно долго, пока терпение августейшего не иссякло и пока не пришло время действовать – ведь многие подданные уже давно ждали от Алексея действия и поражались тому, что он столько времени теряет с каким-то еретиком. Император приказал развести на ипподроме костер, а в некотором отдалении от него установить крест, чтобы у Василия была возможность выбора. Все было исполнено в точности. Костер же, вероятно, для устрашения, был разожжен такой величины, что на нем можно было сжечь тысячу еретиков, а не одного ересиарха. Император в последний раз сказал Василию: «Отрекись!» Но еретик упорствовал: «Всё вокруг – творение дьявола! И ваши храмы – храмы бесов!» Тогда Алексей Комнин сделал воинам знак расступиться и предложил еретику: «Иди, выбирай». И Василий пошел к костру, ни разу не взглянув на святой крест. Но от костра исходил такой жар, что даже этот упрямец остановился, не доходя до него. И стоял так: не шел ни вперед, ни назад и всем видом своим выказывал растерянность. Василий надеялся, что ангелы, зная неколебимость его веры, спасут его из огня, но ангелы не появлялись и чудо не свершилось. И еретик долго стоял бы так – видно, с приближением ужасной смерти разум его помутился. Поняв это, палачи помогли ему. Они подняли Василия на руки и кинули его в самое пекло. И никто с целого ипподрома не видел в подробностях, как сгорел еретик, потому что могучее пламя, будто стеной, сокрыло его мучения. Люди, стоявшие вокруг, кричали и требовали, чтобы и остальные еретики были сожжены тут же. Однако император распорядился заключить их в тюрьму, где те и пробыли до конца жизни, печалясь о своих заблудших душах. Крепкие стены, отделявшие богомилов от мира, были для них настоящим творением дьявола.

Покончив с богомильством, император Алексей вновь обратил свои помыслы на восток. Он выбрал удачное время для войны с турками – неверные после многих поражений, нанесенных им крестоносцами, были очень ослаблены и, охваченные междуусобицей, не были едины. Город за городом брал у них Алексей, войско за войском уничтожал. И продвинулся далеко в глубь Малой Азии и возвратил Империи почти все южное побережье Понта. Повсюду в освобожденных старых византийских городах Алексей Комнин начинал строительство и очень в этом деле преуспел. Крепя провинции, крепил и свой престол… И больше всех думал об Империи и не знал покоя ни днем, ни ночью. Проводя свою жизнь в бесконечных трудах, Алексей Комнин являл собой достойный пример не только властителям, но и простым смертным. И он был истинным христианином, потому что, забывая о себе и в ущерб собственному здоровью, постоянно радел о ближнем – будь то покинутый всеми старец или бездомный сирота, будь то дикий варвар, ищущий света в православии, будь то отчаявшийся бедняк или преуспевающий торговец.

Император понимал, что благополучие Империи во многом зависит от способности ее к делам благотворительности и добродетели. И повсеместно поощрял содержателей богаделен, приютов, домов призрения и строил много грамматических школ. Сеять вокруг себя семена добра – тяжкий труд, но это и единственный путь, по какому идут к бессмертию.

Слава императору, слава Алексею Комнину!..