"Тень Земли" - читать интересную книгу автора (Гуляковский Евгений Яковлевич)

* * *

Долгие годы, проведенные в обществе Хакимова, научили Строкова понимать его без слов. Иногда за весь день Хакимов вообще не раскрывал рта. Но стоило ему положить на стол карандаш или нажать на него сильнее обычного и стирать потом слишком толстую линию, и Строков легко угадывал его настроение. Знал, что, скорее всего, опять из-за какого-нибудь пустяка поссорился он с Саидой.

Сегодня, едва Хакимов вошел в камералку, Строков по его тяжелому дыханию, по тому, как заскрипел стул под грузным, безвольно расслабившимся телом, по тому, что молчание было что-то уж слишком долгим даже для Хакимова, понял, что случилось нечто необыкновенное. И, как всегда, не стал задавать вопросов. Знал, как только Хакимов отойдет, сам в двух-трех словах нарисует точную картину того, что произошло.

Минут пятнадцать Строков, не отрываясь, продолжал работу над погодным графиком. Как-то так само собой получилось, что он все еще выполнял привычную ежедневную работу, словно бы и не было никакого увольнения, передачи станции. Он понимал, долго так продолжаться не может. Рано или поздно новый начальник возмутится подменой его в делах, но пока все шло своим чередом.

«Человек осваивается, привыкает к новым людям, к новой обстановке. Несправедливо было бы взвалить на него сразу всю работу по станции», – думал Строков. Он так увлекся расчетами скорости восточного циклона, что на минуту забыл о Хакимове, и вдруг услышал его сдавленный, словно перехваченный спазмой голос:

– Новый-то с Саидой гуляет…

– Этого не может быть! Это тебе от глупости, от ревности показалось!

Но Хакимов мрачно молчал, и тогда Строков, отложив карандаш, подошел к нему.

– Ты вот что, садись работать. Мы с тобой обдумаем, что нужно сделать. Это у них несерьезно. Не может быть серьезно. Саида просто глупая девчонка. И ты сам виноват в том, что до сих пор не определил свои с ней взаимоотношения. Чего ты ждешь? Почему не женишься?

Он долго его успокаивал и убеждал, понимая, что Хакимов находится на той самой грани, когда человек способен на любую глупость. Наконец ему удалось засадить Хакимова чертить график. Диктуя уже готовые цифры своих расчетов, Строков видел, как Хакимов постепенно увлекался привычной работой. Но именно в этот неподходящий момент в комнату вошел Быстров. Хакимов весь напрягся, и карандаш сразу же поехал в сторону, разбрасывая по карте крошево раздавленного грифеля. А Строков ничего не мог сделать, понимая, что в этой ситуации каждое сказанное слово лишь подольет масла в огонь. Быстров, словно кто толкал его под руку, совсем уж некстати подошел к карте и ткнул пальцем в неровную линию, только что проведенную Хакимовым.

– А это у вас что?

– Восточный циклон, – сразу же ответил Строков, опережая Хакимова.

– Почему вы тянете абсциссу на таком большом расстоянии? Какая у него скорость? – не унимался Быстров.

– Послушайте, вы мешаете нам работать! – выдавил из себя Строков, понимая, что эта его грубость не может остаться без ответа, и принимая весь удар на себя.

– Как вы сказали? – опешил Быстров. – Это я мешаю вам работать?!

– Слушай, начальник, шел бы ты отсюда, а?!

Хакимов ударом ноги отшвырнул стул и встал напротив Быстрова, сжимая кулаки. Строков тоже вскочил и понял: он не успеет вмешаться. Но что-то остановило Хакимова. Может быть, откровенное изумление в глазах Быстрова, не страх, а именно изумление ничего не понимающего человека. Хакимов отбросил в сторону обломки раздавленного карандаша и вышел, хлопнув дверью.

В минуты потрясений человеку свойственно искать поддержку у находящихся рядом. Быстров словно забыл все, что отделяло его от Строкова. Сейчас он оказался совершенно беспомощен, безоружен перед ним, и Строков это понял.

– За что он меня так?

– Уехать бы вам надо…

– Как уехать?

– Совсем уехать. Не сможете вы здесь жить.

– А что, здесь выживают только такие, как Хакимов? – И тут же, преодолевая оскорбленное самолюбие, снова повторил свой первый вопрос: – За что он меня все-таки?

– Любит он ее.

– Кого?

– Да что вы слепой, что ли?! Что вы за человек? Как вы можете ничего не видеть? Какое право имеете играть людьми, их чувствами? Нашли с кем пошутить, с этой девочкой! Конечно, что она против вас?

– Ну, я готов признать, что с Саидой было лишнее. Да, собственно говоря, ничего и не было! Подумаешь, посидели вместе, она же не его собственность. Но все равно я готов извиниться перед ним, если нужно.

– «Если нужно»! Разве ему станет легче от ваших извинений? Как он сможет уважать вас? Работать с вами? Начальник станции – не должность. Здесь это звание, если хотите! Его заслужить надо.

– Я этой должности не искал!

– Конечно, не искали! Это я понимаю. В городе спокойней и легче. Вот и уезжайте.

– Я теперь отвечаю за станцию.

– Да ни за что вы еще не отвечаете! Подумаешь, приказ. Ну, выговор объявят, дрянь все это. Зато вернетесь к привычной для себя жизни. А здесь… Боюсь, что здесь вы потеряете веру в себя, наломаете дров, из-за которых выговором не отделаешься. Послушайте меня, старика. Я не из-за себя это вам говорю, я все равно уеду, а на ваше место пришлют нового человека… Может быть, более подходящего.

Сергей достал сигарету, размял ее между пальцев и испытующе посмотрел на Строкова, словно хотел прочитать на его лице еще какие-то недосказанные слова, за которыми сможет уловить хоть намек на то, что вся горькая правда, только что высказанная ему в лицо, имеет у Строкова свою, личную причину. Но такой причины или хоть намека на нее он, очевидно, не нашел. Отошел к окну, закурил сигарету и долго смотрел на ближнюю вершину, словно бы стоявшую во дворе станции, ставшую его принадлежностью, вещью.

– А знаете, я ведь не смогу вот так уехать. Так, как вы предлагаете. Что я буду про себя думать, после такого отъезда?

Строков отложил карандаш, снял и протер очки, как всегда делал в трудную минуту, для того чтобы выиграть время, собраться с мыслями. В нем гвоздем сидела одна главная мысль, которой не понимал и не знал Быстров. Как быть? Что делать дальше?… Он так надеялся на нового начальника. Ему нужен был сильный, уверенный человек, способный помочь, а не этот мальчишка, не понимающий иногда самого простого, самого очевидного.

Без очков лицо Строкова казалось беспомощным и каким-то отрешенным. Он взял карандаш, перечеркнул линию, проведенную Хакимовым на графике, и медленно сказал:

– Вам будет трудно.

Быстров не ответил. Что тут отвечать? Это он понял чуть ли не в первый день приезда. Маленький мирок станции сильно отличался от всего, с чем он сталкивался раньше. Люди какие-то особые попались? Да нет, обыкновенные люди. Но их словно тайна какая связывала, нечто, недоступное ему.

Может быть, высота или эта домашняя вершина во дворе делала их не похожими на остальных? Или это небо, лежащее на самых крышах и полыхающее по ночам огромными неправдоподобными звездами? Может быть, все вместе: эта тишина, огромность и прекрасность синего мира под ногами, каким его видят только птицы, – накладывали на них какой-то незримый отпечаток?

«Поживем – увидим, – подумал он. – Пока что я остаюсь».

Но и это решение ничего не изменило. Не уменьшило ощущения затерянности в чужом для него мире, среди чужих людей. И тогда впервые со дня приезда он вспомнил человека, с которым так легко расстался. Единственного близкого ему человека…

В лабораторию, в которой Наташа работала младшим научным сотрудником, назначили нового заведующего.

Он решительно разделался с кроликами, приспособляемость которых к местному климату они исследовали два года, и всем назначил новые темы.

Шеф носился по комнатам и сверкал металлическими зубами. Он переворачивал клетки с мышами, сам выкидывал из кладовки залежавшийся хлам и расставлял на освободившемся месте непонятные агрегаты с раздвигавшимися дверцами.

«Перспектива – это главное!» Вскоре этот лозунг осточертел всей лаборатории. И все уже знали, что эра кроликов кончилась, сошла на нет, что теперь они будут заниматься психологией млекопитающих с выходом на космос. Вечером второго дня после начала новой эры Наташа не удержалась и спросила у шефа, что это значит.

Шеф с минуту изучающе разглядывал ее.

– Странно, – наконец изрек он. – Как младший научный сотрудник, вы должны бы знать, что современная биология тесно связана с космосом. Наступление ведется в двух направлениях, так сказать, макро и микро. С одной стороны, изучение строения клетки на молекулярном уровне, с другой стороны – активное вторжение в психологию высших животных.

– А зачем нам в нее вторгаться?

– В кого? – не понял шеф.

– В психологию?

– Человек обязан знать мир, в котором живет. Понимаете, обязан. Психология этих существ часть нашего мира. Даже пчела… Кстати, вы слышали об опытах профессора Лоренса? Нет? Так вот пчела способна отличать квадрат от круга. Красный цвет от синего. Что же касается высших животных… Но об этом в другой раз. Сейчас займитесь установкой автопоилки.

В эрудиции ему не откажешь, в находчивости, пожалуй, тоже. Вскоре она разобралась, что за всеми его красивыми фразами нет ничего, кроме обычного стремления поскорей написать докторскую. А для них это означало ежедневную бесперспективную, несмотря на лозунг, работу. Серией однообразных и довольно элементарных опытов шеф хотел доказать, что высшие животные способны к простейшим логическим заключениям. К выбору кратчайшего пути, например. Кому и зачем нужны его доказательства, оставалось для Наташи неясным. Животным? Но они прекрасно обходились без придуманной для них психологии вот уже сотни лет. Людям? Но люди общались с животными тоже не одну сотню лет и давно знали, что те руководствуются в своем поведении не одними инстинктами. Раньше наука этого не признавала, теперь признает, а в сущности ничего не изменилось.

Готовя материал для очередного доклада шефа, она переворачивала целые горы научных журналов, бесчисленные труды различных институтов, ведомственные журналы: «Лесоводство», «Звероводство», «Охота», «Природа» – и находила десятки других источников, для потока информации усвоить и использовать которую в практической жизни или хотя бы для удовлетворения собственной любознательности не мог ни один нормальный человек. Получалось, что вся эта пишущая и печатающая махина работала сама на себя. Процент отдачи по сравнению с затраченными ресурсами, средствами, временем сотен специалистов был ничтожен. Целые отрасли различных наук, порой, по-настоящему паразитировали на двух-трех действительно важных и нужных направлениях.

И выходило в конце ее рассуждений, что лучшие годы своей жизни, потраченные на учебу, на длительную подготовку себя как специалиста, ушли в никуда.

То есть она, конечно, может благополучно продвигаться вверх по служебной лестнице. Впереди должность старшего научного сотрудника, работа над собственной темой. Только все это ничего не стоило по большому счету. Совсем недавно она с увлечением работала, дело, которым занималась, казалось ей интересным и необходимым, и вдруг все сразу потеряло смысл… Она догадывалась, что причина не в перемене темы и даже не в новом начальнике, сработаться с которым ей вряд ли удастся.

Особенно невыносимая тоска наваливалась на нее ближе к вечеру, когда заканчивался рабочий день. Она смотрела на часы, понимая, что скоро она останется одна. Вот сейчас лаборант Костя уже обходит виварий и задает корм животным. А наверху Зоя и Хатам складывают в стол журналы, расставляют на место клетки, приводят в порядок стенды, рабочий день заканчивался. Сегодня, как и вчера, она израсходовала этот неповторимый, единственный и уже безвозвратно ушедший день своей жизни лишь на то, чтобы записать в журнал новые колонки цифр, характеризующих поведение тех или иных животных в ответ на предложенные им задачи. Они с ними справились, с предложенными задачами, и прибавили к диссертации шефа еще пару страниц.

Вечерний город встретил ее жаркой истомой уходящего дня. Отдыхал от жары асфальт. Прохладой веяло от кустарников и деревьев, щедро политых машинами, заменившими дождь.

Остановилась у рекламы кинотеатра. В разных местах шли уже виденные старые фильмы. Да и что за удовольствие идти в кино одной. В фойе чувствовать вопросительные, оценивающие взгляды мужчин. Когда-то она ничего не имела против того, чтобы ею интересовались мужчины. Бегала на танцы с подружками и часами могла обсуждать достоинства забытых на следующем вечере кавалеров. Все это было словно не с ней, в другой, прошедшей жизни.

Наташа шла медленно, стараясь продлить дорогу. Все равно скоро придется достать ключ, дважды повернуть его и, толкнув дверь, очутиться в пустой квартире…

Для нее весь мир четко разграничился на две категории. Раньше и теперь.

Раньше она любила свою квартиру. Любила возвращаться сюда после работы. Радовалась, если удавалось достать какую-нибудь дефицитную вещь: импортное бра или арабскую занавеску. Сейчас эта уютная часть ее мира потеряла всякий смысл. Она стала бояться собственной квартиры. Ненавидеть ее за тишину, за одиночество, за память, притаившуюся в каждой вещи…

Требовалось определенное усилие воли, чтобы повернуть этот проклятый ключ. Надо как-то изменить сложившиеся обстоятельства. Найти способ расшевелить себя, пробудить былой вкус к жизни. Ничего не выходило. Она пробовала… Может, со временем все пройдет, притупится боль, сейчас бесполезно.

Конечно же свет в прихожей не загорелся. И виновата не лампочка, она ее только позавчера заменила, монтера тоже вызывала на днях. Можно вызвать еще раз, найти, где там барахлит контакт в стенной проводке, и тогда вынырнет наружу, всплывет из какой-то мрачной глубины новое обстоятельство. Новое, незначительное, но направленное против нее действие, свидетельствующее о том, что собственная квартира вышла из повиновения и словно бы взбунтовалась против хозяйки. Вещи вели с ней упорную позиционную войну, которую рано или поздно должны были выиграть. Она чувствовала, что сил бороться остается все меньше.

Коврик в прихожей сбился и влез под дверь так, что войти в комнату стало целой проблемой.

Безнадежно махнув рукой, прошла на кухню. Здесь ей удавалось пока держать оборону, сохранить видимость порядка. Кухня осталась во враждебной квартире ее маленьким укрепленным постом. Наташа поставила на плиту кофейник, согрела воду и долго молола кофе ручной мельницей. Электрическую сунула в кладовку специально, чтобы не мозолила глаза. Мельница была подарком Сергея.

Маленький транзистор на столе мурлыкал старую, надоевшую мелодию, она перевела ручку на другую волну. Здесь бодро рассказывали о комбайнере Прохорове. Она не знала Прохорова, и вряд ли его знали миллионы других радиослушателей, для которых должны были бы вроде готовить эту передачу. Почему бы им не передать, например, что сегодня она вымыла четырех собак и перевела на новый режим шимпанзе из второго вольера? Это было бы то же самое. Наконец нашлась волна, на которой передавали оркестровую музыку.

Кофе удался, и настроение немного улучшилось. Она заметила, что за последнее время мелочи приобретали для нес все большее значение, словно изменился сам масштаб жизни.

В комнате зазвонил телефон, ей пришлось-таки бороться с проклятой дверью, отшвыривать в сторону бросившийся под ноги коврик, злорадно поджидавший именно этого момента, и продираться в полутьме через хаос разбросанных как попало вещей.

Она теперь даже спала на кухне, на маленькой кушетке у холодильника. Холодильник всю ночь мурлыкал, словно был живым существом. Ей лучше спалось под его щелчки и ворчливое гудение. Пока добралась до телефона, аппарат уже смолк. Ничего другого она и не ожидала. Правда, это ее не очень огорчило, скорее всего ошиблись номером, как ошибались почти каждый вечер. Посидела с минуту, ожидая повторного звонка, – телефон молчал. Но стоило встать и выйти из комнаты, как он сразу же зазвонил снова. По крайней мере на этот раз не было ошибки. Звонила ее институтская подруга Люся.

Наташа была рада ее звонку и обещанию приехать. Хоть этот вечер не растянется в бесконечную резиновую ленту.

Еще с порога, не успев раздеться, Люся спросила как-то слишком торопливо, словно спешила разделаться с необходимой и скучной условностью:

– Сергей не пишет?

– Не пишет. Ты лучше о себе расскажи.

Люся охотно заговорила о себе и продолжала в том же духе весь вечер. У нее назревали сложные события. Муж не поладил с родителями, искали квартиру, но никак не могли найти. Отношения все обострялись. Люся боялась, что дело может дойти до самого худшего – они расстанутся. Требовался совет.

– Да что, совет! Тебе сейчас квартира нужна, а не совет.

– Ты думаешь? Значит, если уедем, если найдем эту чертову квартиру, тогда все наладится? Неужели все держится на своей берлоге? В ней только все дело?

– Бывает люди не могут ужиться, приспособиться друг к другу. Постоянные конфликты разъедают как ржавчина, особенно если замешан кто-то еще. От родителей придется уходить, если хочешь сохранить семью. А квартиру не ищи. Переезжай пока ко мне.

– А ты?

– Я что-нибудь придумаю. Одной легче… Поживу у знакомых, мне здесь все равно невмоготу, каждая вещь о Сергее напоминает…

Вскоре Люся ушла поделиться с мужем радостной новостью. Наташа задумалась о том, как обстоятельства и время жестоко перекраивают человеческие отношения. В детстве и юности у нас на все хватает времени. Особенно много его для друзей. Зато с возрастом времени становится все меньше. И постепенно друзья отходят на второй план. Все заполняют собственные заботы. Бежишь на работу, бежишь с работы, полдня проводишь в очередях и в транспорте… Что-то очень важное мы при этом теряем, становимся беднее, суше… Вот и Люся, год у нее не была. Она ей звонила, когда уехал Сергей… Люся обещала обязательно зайти, но времени не нашлось, ограничилась телефонными звонками. Пришла лишь сегодня…

От этих жестоких мыслей ей стало совсем тошно. А тут еще замолчал приемник, наверно, сели батареи. Она крутила ручку настройки – все напрасно. В пустой квартире прочно обосновалась тишина, она чувствовала, что мужества у нее остается совсем немного. И тогда вновь требовательно, протяжно зазвонил телефон.

– Наташа? – Голос Сергея был чуть хрипловатый, с одышкой, словно он бежал откуда-то и теперь говорил из соседней комнаты. – Понимаешь, какое дело… Ты не могла бы приехать?

Куда приехать? – Она почувствовала, как у нее мертвеют губы.

– Да сюда, ко мне. Хорошо, если сможешь выбраться на пару недель. Возьми отпуск за свой счет, вернее за мой, и приезжай. Поможешь мне тут в одном деле.

Она не знала, что ему ответила и что еще он говорил. Пришла в себя только, когда в трубке раздались короткие гудки и, значит, разговор уже закончился, хотя она ничего еще не сказала, ничего определенного… Чувствуя в затылке тупую боль, она прилегла на диван, а когда немного просохли глаза и вернулась способность соображать, решила: «Все равно поеду к нему. Будь что будет. Может, разрушу последнюю надежду на его возвращение, а все равно поеду. Он меня, наверное, презирать будет, потеряет всякое уважение за то, что прибежала по первому зову. Да он и не звал особенно. Так, помощь ему потребовалась… Пусть. Только бы увидеть»…… Сергей ждал Наташу на автобусной остановке в райцентре. Он сидел на скамейке под навесом и курил сигарету за сигаретой, чтобы согреться. Ему пришлось добираться пешком. Потому что «профилактика», которой целыми днями занимался Хабиб, в конце концов вывела из строя их газик. Он устал, был зол и уже почти пожалел о своей затее с приездом Наташи, представив, сколько упреков, слез и других ее женских штучек вмешается в спокойное течение жизни. Но отступать было поздно. В конце концов, он сам попросил ее приехать.

Автобус задерживался. Сергей сходил в продмаг и купил целый килограмм конфет, завернутых в серую промасленную бумагу, и бутылку шампанского, другого вина не нашлось. Больше всего ему не нравилась история со сломавшейся машиной. Идти ночью на станцию пешком с вещами невозможно. Придется заночевать в гостинице. Сергей уже заказал себе единственный отдельный номер, а Наташе забронировал место в общем. Хотел сделать наоборот, но администратор ни за что не соглашался бронировать номер без паспорта клиента, пришлось в конце концов записать номер на себя. Сергей представил, что Наташа скажет по поводу гостиницы, вспомнил подозрительный взгляд администратора, когда тот спросил, для кого он собирается бронировать место. Пришлось сказать, что встречает приехавшую в командировку сотрудницу. В общем, там еще назревала история.

Наконец подошел автобус. Уже стемнело. Зажглись редкие желтоватые фонари. В их неверном, дрожащем свете Сергей не сразу узнал Наташу. Возможно, помешала непривычная одежда на ней. Сошла незнакомая девушка в спортивной куртке, с короткой и тоже незнакомой ему прической. Он даже подойти решился не сразу.

– Здравствуй, Сережа. Целую вечность тебя не видела.

Он все еще молчал сбитый с толку, удивленный тем, что запомнил ее при прощании совсем другой.

– Что, изменилась?

– Кажется, в лучшую сторону.

– Я так и думала. Твое отсутствие всегда сказывалось на мне благотворно. Что ж мы стоим?

– А где твои вещи?

– Вещи? Да вот они, все здесь. – Она дернула большой спортивной сумкой, переброшенной через плечо. —

Ты что, ожидал, что я захвачу с собой письменный стол?

– Все же не на один день ехала.

– Может, и на один. Это зависит от того, зачем я тебе понадобилась. Что у тебя стряслось?

– Об этом не на улице… Машина за нами приедет только завтра, придется ночевать в гостинице.

– Мне не так уж часто приходилось ночевать в гостиницах. Это обещает быть интересным.

Он не понимал ее юмора. Сбивала с толку ее новая манера держаться – независимо, с легкой иронией, словно ничего особенного не было в этой их встрече. Просто она приехала на денек навестить старого друга. Короткий взгляд да это: «Здравствуй, Сережа». В общем, началось все не так, как он ожидал.

В гостинице оформление, вопреки его опасениям, прошло гладко. Администратор не потребовал от Наташи командировочного удостоверения. Наверно, подействовал штемпель в ее паспорте со столичной пропиской.

Номер оказался совсем крошечным. В нем едва помещались железная койка и круглый стол, точно взятый напрокат из столовой и накрытый заляпанной чернилами клеенкой.

Сергей разлил шампанское в стаканы из-под воды. Ей плеснул на самое донышко, для проформы, знал, все равно откажется. Но она выпила и сама пододвинула ему пустой стакан. Появилась в ней некая бесшабашность, все корабли были сожжены, и ей стало все равно, что он о ней подумает. А Сергей не знал, нужно ли сейчас объяснять свой звонок. Понимал – стоит заговорить о делах, и разрушится нежданная радость от встречи с ней.

– Как ты живешь, Сережа? Почему вспомнил обо мне? Не писал, не писал… И вдруг.

– Соскучился, взял да и позвонил, – сказал он, избегая ее взгляда.

– Я была рада твоему звонку. Не ждала, но была рада. Пока мы не виделись, произошла переоценка ценностей. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Не совсем, но вижу, ты сильно изменилась.

– В чем?

– Раньше не говорила со мной так откровенно, во всем преобладала трагическая окраска.

– Наверно, поэтому ты и сбежал от меня? Он промолчал, а она продолжала задумчиво:

– Хорошо, что мы еще раз встретились.

Сергей медленно тянул шампанское. Делая вид, что целиком поглощен этим занятием, он рассматривал ее, отмечая некоторые неизвестные ему подробности.

«Колечко новое появилось. Не мой подарок. Может быть, чей-нибудь еще. Вполне может быть. А я даже спросить об этом не имею права, потому что на самом-то деле она, конечно, права. Я попросту сбежал от нее, а теперь, оказывается, соскучился…» Вот и в этот раз, как раньше, он позвал ее, когда почувствовал одиночество, когда она ему понадобилась. И она здесь, рядом. И раньше, бывало, ссорились, расставались на месяц, на два, но стоило позвонить – и она все сразу прощала. Он уже привык к этому. Подумал еще, что это у нее вовсе не от отсутствия гордости или такой уж самозабвенной привязанности к нему – скорее от природной доброты, которая незаметно и постоянно согревала его в каждую их встречу. Добрым всегда труднее. Слишком часто мы перекладываем на плечи тех, кто их охотно подставляет, собственные трудности, заботы, огорчения.

Наташа взяла конфету. Осторожно, словно боялась раздавить, развернула. Потом отложила в сторону оберточную бумажку, разгладила ее. Наверно, многочисленные мелкие движения нужны были ей для защиты от тревожных мыслей. И не так уж она беспечна, как показалось вначале… Чтобы отвлечь ее, он начал рассказывать о станции, о том, как устроился.

– Место красивое, вот с людьми не повезло… Приедешь, осмотришься и сама увидишь, какие там люди.

Она улыбнулась ему, как улыбаются собеседнику, когда не слышат его. Он сел с ней рядом и почувствовал, что она вздрогнула от его прикосновения.

– Что с тобой? – спросил он чуть раздраженно, не сумев скрыть полностью своей обиды.

– Не знаю. Отвыкла, наверное. Не обращай внимания. Это пройдет.

Наташа встала и, обхватив руками плечи, словно ей было холодно, прошла по комнате, остановилась у окна.

– Скажи, ты помнишь, как мы с тобой познакомились?

Вопрос показался ему нелепым. Хорошее впечатление от встречи постепенно улетучивалось. Он подумал,

что все было лишь прелюдией к очередным упрекам и неизбежной ссоре.

– По-моему, самое время предаться воспоминаниям, – недовольно пробурчал он.

– Ты не понял, Сережа. Я подумала, что в тот день очень многое было похоже.

– Что же?

– Да все. Другое место, а в остальном все так же путано, неясно. Все огорчения пришли позже. И понимание того, что это было началом, тоже пришло гораздо позже…

– Началом чего?

– Счастья, наверное… – тихо сказала она. Нужно было что-то ответить. Завязывался долгий, неуместный сейчас разговор. Сергей взглянул на часы и поморщился. Времени совсем не осталось. В одиннадцать часов он должен будет проводить Наташу в ее комнату. Если этого не сделать, то придет администратор, в этом Сергей не сомневался ни на минуту, и получится совсем уж некстати обыкновенный гостиничный скандал в дополнение к разговорам о счастье. Сказать ей об этом казалось неудобным, момент был явно не подходящим. Но она словно прочитала его мысли.

– Ты на меня не обижайся, Сережа. Дай мне привыкнуть.

Словно они годы не виделись. Теперь ей нужно, видите ли, к нему заново привыкать.

Скрипнула дверь, приоткрылась наполовину. Только потом в нее постучали.

– Войдите! – крикнул Сергей.

Появился худой улыбающийся администратор в тюбетейке, сдвинутой на затылок. Сразу стало заметно, что ему ничуть не было неловко в этой чужой комнате и он даже представить себе не мог, что комната становится для него чужой в момент сдачи ее очередному клиенту. Он был здесь хозяином. Во всяком случае, хозяином положения.

– Извиняюсь, конечно. Я тут чайник забыл. Чай делать надо – чайника нету. Извиняюсь.

Сергей не ответил ни слова. Наташа тоже не обернулась и никак не отреагировала на появление постороннего человека. Администратор, все так же неприятно улыбаясь и поглядывая время от времени на Наташу из-под густых, сросшихся бровей, стал искать чайник. Он искал его долго, методично. Сначала в тумбочке, потом под кроватью. Не найдя, повернулся к Сергею:

– Нету, может, еще где.

– Может! – Сергей все еще сдерживался, стараясь не начинать скандала.

– Я что хотел сказать, – словно бы в нерешительности продолжал администратор, – извиняюсь, конечно, но гостям у нас не положено после одиннадцати. Нас тоже милиция проверяет.

– Она не гость. Она живет в этой гостинице, – проговорил Сергей, сдерживаясь уже с трудом.

Администратор согласно закивал головой.

– И правильно, и пусть себе живет. В своей комнате, конечно, в женской.

– Вы что, о моей нравственности заботитесь? – вдруг спросила Наташа, по-прежнему не оборачиваясь.

– Зачем такие слова говоришь? – обиделся администратор. – Порядок должен быть. Мы для того здесь и поставлены, чтобы за порядком следить.

Он вовремя ушел, осторожно прикрыв дверь. Сергей уже был на пределе.

– До чего же много их развелось, таких вот сусликов! На каждом углу торчат!

И вдруг она засмеялась:

– Да не обращай ты внимания! Ну их всех! Никуда я от тебя не уйду, пусть хоть всю ночь стоит под дверью!