"Тайна рыжего кота. Роман-детектив для детей от 7 до 107" - читать интересную книгу автора (Таск Сергей Эмильевич)

ГЛАВА ПЕРВАЯ, в которой все выходит за рамки

Вы мне, разумеется, не поверите, но мой юный друг Дэвид ни разу в жизни не съехал на животе вниз по перилам! Не потому, что он был таким уж пай-мальчиком. И не потому, что он был робкого десятка. Тогда почему же? Ни за что не догадаетесь. У них в доме лестница была без перил. Не удивляйтесь, в Англии и не такое бывает.

Лестница была очень узкая, зажатая между двумя стенами, как тропинка в горном ущелье, и вела она в мастерскую, куда мама Дэвида, художница, приглашает лишь самых близких друзей. (Я думаю, мы все с полным правом можем причислить себя к ее друзьям, правда?) Я вас, наверное, огорчил, сказав, что лестница была без перил. Зато теперь я вас обрадую: лестница была деревянная и здорово скрипела. Особенно две ступеньки – седьмая и тринадцатая. И что любопытно: если вы поднимались, что седьмая оказывалась тринадцатой, если спускались, то тринадцатая оказывалась седьмой. Сколько там было всего ступенек, нетрудно сосчитать.

Прежде чем подняться наверх, давайте на минутку заглянем на первый этаж. Тесная прихожая, ванная, где почему-то хранятся банки с джемом, скромная спальня с двумя кроватями, комната Дэвида и кабинет его папы, уже много лет скучающий по хозяину… вроде и нечего больше осматривать.

А теперь не спеша, со скри-ииии-и-ипом, поднимемся наверх. Вот это да! Вместо крыши – одно большущее окно! Сейчас мастерская залита светом, а ночью откроется звездное небо. Кстати, если вы не знали, могу сообщить: в Англии недавно изобрели способ, как быстро подсчитать звезды. Для этого нужно закрыть левый глаз ладонью и умножить 5 на… забыл, на сколько… в общем, вспомню – скажу.

А сколько здесь картин! Законченные, начатые, чистые холсты, натянутые на подрамники. Осторожно: не раздавите тюбик с аквамарином! Ну вот… перевернули банку с отмокавшими в воде кистями! Что вы сказали? Какой ужасный беспорядок? И вовсе даже не ужасный, а художественный. Советую вам это запомнить. Когда родители начнут вас пилить за то, что вы в своей комнате перевернули все вверх дном, произнесите всего два слов: «художественный беспорядок» – и посмотрите, какая будет реакция.

Не знаю, как вам, но лично мне из всех развешенных здесь картин больше всего нравится вот эта, с красавцем котом. Он явно приготовился к прыжку. Весь поджался, глаза горят, от рыжей шерсти искры летят. На вашем месте я бы к нему близко не подходил – того гляди, вцепится!

Ох, непростой это кот, помяните мое слово. Видите, в каких он белых «чулочках»? В эта белая «манишка» на груди? Такие манишки, между прочим, носили в середине прошлого века. Сразу видать породу.

Удивительнее всего то, что Флокси этого кота не писала. Вы спросите, как же он оказался на картине? Этого никто не знает. Флокси изобразила кабинет писателя – за старинным бюро, спиной к нам, сидел мужчина и что-то сочинял. На полу валялись исписанные черновики, разгорался камин, и тень пишущего лежала на ковре у его ног. Кто же этот мужчина? Сколько Дэвид не допытывался у мамы, ответа на свой вопрос он так и не получил.

Однажды мальчик вошел в мастерскую и не поверил своим глазам: вместо писателя за бюро сидел рыжий кот! И вот еще что странно: писатель исчез, а его тень осталась… не кот же, в самом деле, отбрасывал человеческую тень!

Есть в мастерской и другие, не менее загадочные холсты.

Вот шоссейная дорога, а на ней с огромной скоростью стоит длинный черный лимузин. То есть он, конечно, мчится, но при этом стоит как вкопанный. Странно, да? А кто скрывается в лимузине за этими белыми шторками? Не знаете? И я пока не знаю.

Вот портрет мужчины в клетчатом кепи и с неизменной трубой во рту. Почему «неизменной»? А вы посмотрите, какие у него желтые, прокуренные зубы. Наверняка он их не чистит стиральным порошком «Уайт», которым Дэвид прекрасно отбеливает свои грязные кроссовки. Обратите также внимание на безукоризненно черные усы мужчины. Разве не странно, что они у него не пожелтели от табака?

Вот сидит в кресле качалке неопределенного возраста крашеная особа с припудренным носом и нарумяненными щеками. Она очень старается придать своему лицу благочестивое выражение, но по глазам видно: ведьма!

А вот любимая картина Дэвида: красивая молодая женщина глазами, полными слез, разглядывает соломенную панамку. Женщина так прекрасна, что он принял ее за фею и дал ей имя Бьюти. Только он не может объяснить, почему в руках у феи детская шляпка и чем вызваны эти слезы.

Есть здесь еще один холст – весьма примечательный. Забор. Обыкновенный, деревянный. А на заборе плакат с невероятной мешаниной из ослиных ушей, птичьего клюва, кошачьих глаз, рыбьего хвоста и еще всякой всячины, а над всем этим – большими печатными буквами: МНЕЗНАКОМЕЦ, ТЫ КТО? Забор как забор, плакат как плакат, не хуже и не лучше других, разве что приколочен неровно, так и подмывает сказать: присобачен. Ужасно хочется его отсобачить, почему – сам не знаю. Этак каждый будет срывать плакаты да заглядывать за чужие заборы…

Так… что тут еще любопытного? Ну, во-первых, старый сундук. К огорчению Дэвида ему не позволяли в него заглядывать. А так хотелось! Из-за этого сундука – а точнее, из-за какой-то книги, в нем спрятанной, – нередко ссорились мама с папой. «Давай откроем, – горячилась мама. – Прочтет и сам разберется». «Он мужчина, – сердился папа. – Нечего забивать ему голову этими глупостями». И папа Тим всякий раз брал с мамы Флокси честное слово, что без его согласия она не отопрет сундук.

Еще тут есть вертящееся кресло – оно стоит посредине мастерской и позволяет рассмотреть все картины.

А вон на стене зеркало в резной раме. По вечерам, когда опускаются сумерки, Дэвид иногда затевает с зеркалом такую игру: сядет в кресло к нему спиной и делает вид, будто увлекся какой-то интересной книжкой, а потом как крутанется на сто восемьдесят градусов!… Если сделать это очень-очень быстро, то можно увидеть в зеркале одного из тех человечков, что тайком подглядывают за нами. Эти странные человечки ужасно не любят, чтобы их кто-то разглядывал, поэтому они наловчились появляться и исчезать так, что иной раз не успеваешь глазом моргнуть.

Завершая разговор о мастерской, необходимо упомянуть старинный, изразцами выложенный камин, в котором угли, как хамелеон, то и дело меняют свою окраску. Прислоняясь к каминной решетке, откровенно позевывает кочерга.

Ну и, наконец, цветной телевизор со своими странностями. Судите сами. Стоит Дэвиду войти в шапке и не снять ее, как полагается благовоспитанным мальчикам, – и телевизор с возмущением сам включается. Вот что значит ТВ хорошего тона. Раз, помнится, дожидаясь Дэвида в мастерской, я незаметно для себя вздремнул и, видимо, захрапел во сне, потому что телевизор вдруг нервно задрожал. Ну? Вы такое когда-нибудь видели?

В тот день Флокси очень торопилась по делам. Хотя на улице светило солнце, она положила в сумку два зонта, свой и Дэвида, два плаща (может быть, она опасалась попасть под двойной дождь?), надела резиновые ботинки, да еще зачем-то прихватила пару галош. Впопыхах она давала сыну последние наставления:

– На улицу не выходи, дверь никому не открывай, банки с вареньем не трогай, ужин в холодильнике, спрашивай, кто звонит, собери все в школу…

– Мам, сейчас каникулы, – напомнил Дэвид.

– Тебе бы только отговорку найти.

Дэвиду конечно же хотелось спросить, зачем мама берет с собой столько ненужных вещей и куда она время от времени так загадочно исчезает, но он с трех лет знал присказку про любопытную Барбару, которой нос оторвали, и лишних вопросов не задавал.

Флокси чмокнула сына в теплую макушку. Хлопнула дверь. Сразу стало тихо-тихо и грустно-грустно.

В такие минуты нет ничего лучше, как съехать на животе разок-другой по перилам. Ну а если нет перил?

Дэвид проверил скрипучесть ступенек и убедился, что седьмая по старой привычке спрашивает с наигранным изумлением: «Вы-ы-ы-ы-ы?», а тринадцатая, которой за сто с лишним лет это притворство уже порядком надоело, мрачно выдавливает из себя: «Я-а-а-а-а!»

Почему-то сейчас Дэвид даже не улыбнулся.

Он вошел в мастерскую и увидел: сундук открыт! Нет, не открыт – взломан! Он поднял глаза – еще одна неожиданность. Изображенная на картине ведьма держала в руке какой-то листок, рядом валялись другие. Дэвид достал из кармана увеличительное стекло и, наведя его на листок, прочел вслух:

Под ногами его шебуршится

Рыжий кот… по прозванию…

И тут, в считанные секунды, произошло нечто невообразимое!

Ведьма зашипела. Она отдернула руку, ударилась об угол деревянной рамы и от боли выронила бумагу. Рыжий кот, кажется, только этого и ждал. С воплем выпрыгнул он из картины, на лету поймал зубами заветный листок и хотел, видимо, перемахнуть через нарисованный забор, но не получилось. Дэвид зажмурился. Сейчас, подумал он, кот разобьет себе голову! Зачем он открыл глаза и увидел: в центре прибитого к забору плаката зияет дыра (так вот, оказывается, что прикрывал плакат!), сквозь дыру виден уголок фруктового сада, а кота давно след простыл. Но это еще не все! Черный лимузин с громким выхлопом сорвался с места и исчез за горизонтом. В мастерской запахло бензином – Дэвид чихнул. «Будь здоров», – сказала Бьюти и протянула носовой платочек. Но воспользоваться им он не успел: платок оказался у мужчины в клетчатом кепи, который сразу запыхтел трубочкой и глубокомысленно произнес: «Так я и думал…»

– Думали? – в растерянности переспросил Дэвид.

– Я всегда думаю, – гордо заявил клетчатый. – Это моя профессия.

– Вы разгадыватель кроссвордов?

– Я частный детектив.

Клетчатый огляделся и, не обнаружив ничего подозрительного, помог спуститься Бьюти.

Детектив был одет своеобразно: кроме уже упомянутого кепи, на нем был скромненький пиджачишко, едва доходивший ему до талии, модные брюки в полосочку, стоптанные теннисные тапочки и роскошный зеленый бант на шее (еще один бант, желтый, лежал во внутреннем кармане пиджачка). Одеваясь таким образом, детектив рассчитывал выглядеть незаметным в любом обществе. По клетчатому кепи его тотчас должны были признать коллеги сыщики, кургузый серенький пиджак как бы намекал на крохотное жалованье рядового служащего, брюки в полоску от лучшего лондонского портного говорили о принадлежности к аристократическому кругу, видавшие виды теннисные тапочки доказывали причастность к миру профессионального спорта, а необыкновенный яркий бант делал его «своим» в среде художников и поэтов. Все это было бы так, если бы… если бы все эти детали – все вместе – не превращали его в самую эксцентричную, самую заметную фигуру во всей Англии. Не видел этого только один человек – он сам.

– Вы сказали, что так и думали? – напомнила Бьюти.

Вместо ответа детектив помахал в воздухе носовым платком.

– Кузов типа «седан», пять скоростей, шестицилиндровый мотор, объем двигателя 2599 кубических сантиметров, скорость до 205 километров в час, бак рассчитан на 90 литров бензина.

– И это все вы определили по носовому платку? – Бьюти не могла скрыть своего восхищения.

– Это еще не все, – невозмутимо продолжал клетчатый. – Горючего в баке осталось на час пробега, а с учетом того, что правое заднее колесо спускает, – и того меньше. Видите вот эти пятна от выхлопных газов? – Детектив вернул Бьюти ее носовой платок. – Они говорят о многом.

Дэвид смотрел на детектива с открытым ртом.

– Ты хочешь спросить, догоним ли мы преступников? – повернулся к нему клетчатый. – Для начала тебе придется позвонить по телефону 94462. Я бы сам позвонил, но чертовски затекла рука. Шутка ли, столько месяцев безвылазно торчать в этой чертовой раме…

– Вы не могли бы выбирать не столь энергичные выражения, мистер… – Бьюти выжидательно поглядела на клетчатого, – Простите, я не знаю вашего имени.

– Фикс, к вашим услугам, – с поклоном ответил клетчатый и снова обратился к Дэвиду: – Так вот, трубку возьмет доктор Йонинг. Не исключено, что спросонья он ничего не поймет и станет мямлить какую-нибудь черт… чепуху. Выслушивать его необязательно, даже нежелательно. Ты продиктуешь ему свой адрес и повесишь трубку. Понятно?

– Но ведь это невежливо – вешать трубку, когда с тобой разговаривают, – попробовал возразить Дэвид.

– Йонинг исключение. Он все равно решит, что ему это все приснилось.

– Значит, он не приедет?

Фикс подымил трубочкой, наслаждаясь испугом мальчика.

– Приедет, не сомневайся. Иначе как он узнает, чем закончился такой интересный сон?

Дэвид снял трубку телефона-улитки, и она сразу выпустила свои рожки. Он набрал на клавиатуре первые две цифры и вдруг вспомнил, что ему велено никому не открывать. Что было делать? Не позвонить доктору значило дать уйти от возмездия преступной банде (Дэвид не сомневался, что в лимузине умчались матерые преступники), нарушить же строжайший мамин запрет значило самому некоторым образом стать преступником. Но безвыходных ситуаций не бывает! Сообразив, как можно из этого выпутаться, Дэвид отважно нажал на оставшиеся три кнопки.

Фикс не ошибся: звонок поднял доктора с постели. Йонинг так заразительно зевал, что у Дэвида тоже стало сводить скулы. Не дожидаясь возможных вопросов, он с ходу выпалил свой домашний адрес и повесил трубку.

Детектив что-то выяснял у Бьюти, делая пометки в блокноте. После каждой записи он со значением говорил: «Так… зафиксировали».

– Волосы русые, глаза синие… так… в ушах сережки… лазурит, говорите?… Так, зафиксировали.

Дэвид решительно ничего не понимал. Он давно подозревал, что мастерская – это целый мир, но что он может быть таким настоящим! Из пролома в заборе тянуло ветерком, и продырявленный плакатик выгибался и корежился, как будто от щекотки. Пахло яблоками и свежевыструганными досками. Из глубины сада доносились возбужденные голоса. А между тем по нарисованной дороге проехала команда велосипедистов. У одного, в желтой майке лидера, на боку болталась фляжка с водой, и, отхлебывая из нее, он запрокидывал назад голову, точно воробей, пьющий из лужи.

Но самое любопытное происходило в каморке ведьмы. В старуху словно бес вселился. Она с ожесточением рвала на части старинную книгу, а включенный на выдув мощный пылесос расшвыривал легкие страницы, и те улетали через трубу или распахнутое окно.

Странно, но детектив продолжал расспрашивать Бьюти, не обращая ни малейшего внимания на то, что происходило у него под носом.

– Красное платьице на бретельках, белые сандалии, гольфы с помпонами… пластмассовое колечко… так, зафиксировали. – Детектив задумался. – А как насчет особых примет?

– Особые приметы? – печально переспросила Бьюти. – Большой красный бант в белый горошек.

– Это очень важно. – Фикс описал паркеровской ручкой в воздухе замысловатый крендель, словно бы не доверяя столь важную подробность своему блокноту. – А если она снимет бант? – вдруг спохватился он.

– Что вы, она его так любит.

Только сейчас детектив заметил Дэвида.

– Зевал, – подтвердил мальчик.

– Так… зафик…

– А почему вы все время говорите «зафиксировали»? – не удержался от вопроса Дэвид.

– У меня с детства кличка Фикс, потому что я фиксирую каждую мелочь.

Раздался звонок в дверь.

– Открой доктору, Дэвид, – сказал детектив.

– У нас, знаете, замок заедает, – пожаловался мальчик. – Может, у вас, мистер Фикс, получится?

– Может? – Фикс хмыкнул. – Ты еще сомневаешься?

Он пошел открывать, ни о чем не догадываясь. Но мы-то с вами сразу поняли: таким образом Дэвид решил снять с себя всякую ответственность. Мама, вернувшись, напустится на него: «Ты зачем открыл неизвестно кому?», а он ей с чистым сердцем: «Я не открывал. Спроси у мистера Фикса».

Доктор Йонинг при внешности моржа был тонконог, как цапля. Он обладал замечательной способностью спать с открытыми глазами и при этом поддерживать светский разговор. Человек, видящий его впервые, мог проговорить с ним полвечера, даже не подозревая, что его собеседник дремлет, убаюканный собственным голосом. Но с близким другом такие номера не проходили. «Йонинг, – говорил он, – а ведь ты спишь». – «Кто спит?» – пробовал хитрить доктор. «Ты, кто же». – «Я?» – тянул время доктор. «Ты, ты!» – начинал злиться друг. «Ну сплю, подумаешь», – неохотно соглашался Йонинг, и, поскольку, дальше обманывать собеседника не имело смысла, он принимался храпеть в открытую.

– А без меня э-э-мг-мг… – с порога раззевался доктор, – без меня нельзя было?

– Познакомьтесь: доктор Йонинг, что значит Зевающий. Машина у подъезда? – деловито спросил Фикс доктора.

– М-м-м.

– Мотор греется?

– М-мм-э… я ее поставил на солнце, – мямлил доктор.

– Прекрасно! – детектив повернулся к мальчику и неожиданно попросил: – Дай-ка твой ржавый гвоздь.

Дэвид был ошеломлен проницательностью Фикса и молча достал из кармана гвоздь. Фикс взял его двумя пальцами, за шляпку и за острие, подошел к забору и стал обследовать плакат.

– Я в этом не сомневался с самого начала, – обратился он ко всем сразу. – Видите, плакат держится на трех гвоздях… а вот он, четвертый! – Он повертел в пальцах ржавый гвоздь. – Может быть, здесь есть сомневающиеся? – Он вставил гвоздь в отверстие, и тот вошел в него по самую шляпку.

Все одобрительно покивали.

– Что ты на это скажешь?

Все смотрели на мальчика.

– Я… я… не знаю, – пролепетал Дэвид.

– Ну разумеется. Если бы ты знал, мне нечего было бы тут делать, – отрезал Фикс. – Ты и более простых вещей не знаешь. Например, как я догадался про гвоздь у тебя в кармане.

Дэвид, насупившись, молчал.

– А ведь это как дважды два. – Детектив, довольный собой, выпустил изо рта колечки дыма, из которых сложилось слово four, что значит «4». – Я всегда ношу с собой сильный магнит. Когда мы стояли рядом, у тебя карман оттопырился, из чего я заключил, что там у тебя всякие железки. А уж в коллекции железок хороший гвоздь – вещь совершенно необходимая.

– А как вы догадались, что он ржавый?

Фикс выпустил облачко дыма.

– Покажи правую ладонь, – сказал он.

Мальчик показал. На ладони отпечаталась ржавая полоска.

– А теперь ответь, зачем ты закрыл плакатом дыру? Хотел, чтобы никто не узнал, что за этим забором?

Дэвид начал было объяснять, но детектива, похоже, не интересовал его ответ. В будущем нас еще не раз, я думаю, удивит весьма своеобразная манера Фикса распутывать дело. То, что сыщик рассчитывал услышать, он выслушивал с большим вниманием, но если объяснение не работало на его версию, он пропускал слова мимо ушей.

Короче, интерес к забору у Фикса сразу пропал. Он направил бинокль на шоссе, по которому умчался черный лимузин.

– У нас есть пять минут в запасе.

Он вдруг сощурился и как-то подозрительно обвел взглядом присутствующих.

– Да-а-а, – протянул он, – запутанная история. Жаль, некогда подвергнуть вас всех перекрестному допросу. Одни свидетели… хоть бы один подозреваемый.

– Мистер Фикс, а кто уехал в черном автомобиле? – почему-то понизив голос, спросил Дэвид.

– И что он такого натворил? – так же тихо спросила Бьюти.

– Кто здесь задает вопросы? Вы или я? – обрушился на них Фикс. Усы у него загнулись вверх под углом в 45 градусов. – Должен вас предупредить: в интересах следствия вы должны говорить правду и только правду. – Он нацелился трубкой в Бьюти. – Так как, вы сказали, зовут вашу пропавшую дочь?

– Я не сказала вам, как ее зовут, потому что вы меня об этом не спрашивали. Ее зовут Кэнди.

– Какое сладкое имя, – облизнулся доктор.

– Она родилась такой пышкой… А потом долго болела и стала тоненькой как свечка. Я ей пела колыбельную:

– Так и повелось: Кэнди – Леденец.

Бьюти закрыла лицо руками. На мгновение Дэвиду показалось, что перед ним беспомощная девочка, а сам он высокий сильный мужчина. Если бы не присутствие двух взрослых, он бы сейчас… он бы сейчас сделал что-нибудь такое… такое… Ну почему же эти взрослые ничего не делают!

– Дэвид, – прервал его мысли Фикс. – Останешься здесь за старшего. Будешь следить за забором и фиксировать дыропоток. Вещи своими именами не называть.

– Какие имена? Какие вещи? Вы имеете в виду рыжего ко…

– Тсс! – в один голос зашипели Фикс с Йонингом.

– Учись не называть вещи своими именами, – сказал сыщик. – Это великое искусство. Особенно когда имя уже на языке вертится. Ужасно хочется его произнести… а ты молчишь, точно воды в рот набрал.

– Разве не приятно делать то, что тебе хочется? – удивился мальчик.

– Приятно. Но, клянусь своими усами, иногда приятнее не сделать того, что хочется.

– Но как же еще я могу назвать ко…

И снова ему не дали договорить.

– Можешь. Например, Мяу-Мяу, – подсказал Фикс.

– Или Мур-Мур, – подхватил доктор.

– Или Мягкая Лапа…

– Или Хвост Трубой.

– Или Бок-не-чешется-а-об-ногу-трется…

– Или Вареньем-не-вымазался-а-все-время-облизывается.

– Или представитель отряда хищных, питающийся мышами…

– Но зачем?! – терпение Дэвида лопнуло. – Зачем столько слов, когда можно сказать просто: кот!

На этот раз его не успели остановить. А жаль. Произнесенное им слово разбудило ведьму, которая дремала после варварского уничтожения старинной книги. Старуха прокрутилась три раза юлой, раскрыла зонтик и… улетела через дыру в заборе.

В мастерской царила некоторая рассеянность.

Детектив пробормотал сквозь зубы:

– Зонт-самострел тайваньского производства, 1 фунт стерлингов.

Фикс, вы сумеете выследить ее по этому зонту? – спросила Бьюти.

Доктор выкатил грудь колесом – он был рад случаю похвалиться своим знаменитым другом:

– Мадам, Фикс выслеживал преступников по почерку, по волоску, оставленному на подушке, по примятой траве. А вспомнить дело Дона Кукиса, убившего свою молодую жену! Фикс нашел его по воздушному поцелую, который тот послал своей сообщнице.

– О, эта история обошла все газеты!

– Тогда вперед! – радостно воскликнул доктор. – А, собственно… куда? – задумался он.

– Вот именно – куда? – детектив почему-то уставился в телевизор.

Экран вспыхнул. Диктор, симпатичная молодая женщина, кивнула Фиксу и начала:

– Сегодня автомобиль может в считанные часы доставить нас в самый отдаленный уголок нашей страны. А ведь каких-то сто лет назад наши дедушки и бабушки тряслись по пыльным дорогам в медлительных дилижансах. Скажем спасибо прогрессу и министру лимузиностроения. Но будем при этом помнить: сто двадцать миль в час: вот скорость, превышать которую не следует даже на загородном шоссе. Всякое нарушение правил дорожного движения грозит вам большими неприятностями…

По экрану побежали продольные полосы, пропал сначала звук, а зачем и изображение.

Детектив торжествующе посмотрел на доктора:

– Ну как? Поняли?

– А что я должен был понять? – пожал плечами доктор. – Обычное предупреждение для любителей лихой езды.

– Да ведь она дала нам оперативную сводку! – Фикс говорил с Йонингом как с малым ребенком. – Черный лимузин выехал на загородное шоссе. Чтобы его настигнуть, необходимо ехать со скоростью сто двадцать миль в час.

– Она вам, кажется, кивнула? – вмешалась в разговор Бьюти.

– Мы с Камиллой давние знакомые, – Фикс покраснел, как мальчик, и, чтобы скрыть смущение, сухо добавил: – Не представляю, что бы мы без нее делали. Сами понимаете, телевизионщикам все видно, как на ладони. Даже кто что думает. Особенно летом.

– Почему летом? – не понял Дэвид.

– Мысли лучше испаряются, – охотно пояснил Фикс. – И обратился к Йонингу: Помните, доктор, как она сумела рассмотреть шифр абонементного ящика в вокзальной камере хранения?

– Еще бы не помнить. Так ведь лежал мой чемодан… уж не знаю, чем он приглянулся тому воришке.

– А помните…

И снова Бьюти вынуждена была прервать их приятные воспоминания:

– Простите, я очень беспокоюсь за свою дочь, она ведь у меня одна-единственная.

Детектив взглянул на часы, висевшие на золотой цепочке.

– Еще пятнадцать секунд. – Он повернулся к доктору. – Видите перекресток, Йонинг? Ждите меня там в машине.

Йонинг вышел из мастерской, и вдруг карман Фикса заверещал, запрыгал. Бьюти испуганно попятилась.

– Будильник, мадам, – успокоил ее Фикс, хлопая себя по карману. – Пора! – решительно сказал он и застегнул пиджак на все пуговицы. – От забора не отходить. Вещи своими именами не называть. Помните, и у стен есть уши.

Он нырнул в раму и вынырнул уже на перекрестке, куда подъехала красная «тойота» Йонинга.

– Как есть хочется, – вздохнула Бьюти. – Ну почему современные художники так редко рисуют что-нибудь съедобное?

Мальчик вспомнил про ужин в холодильнике. Несколько минут они молча ели бутерброды, запивая содовой водой.

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – заговорила Бьюти.

– Правда? – Дэвид почти не удивился.

– Ты думаешь о том, что феи не едят ветчину с луком, а утоляют голод запахом цветов. Ты прав, я не фея, иначе я бы сочиняла только хорошие сказки. А то, что приключилось со мной, похоже на плохую сказку, – добавила она.

И Бьюти поведала ему свою печальную историю.

…Когда-то, юной девушкой, она жила в замке – обыкновенном замке с привидениями. Замок, как водится, стоял в дремучем лесу. Вокруг – ни одной живой души… не считая безобразной старухи. Про старуху ходили разные слухи. Кто-то клялся и божился, что когда она идет, поплевывая, по просеке, то на месте плевков вырастают бледные поганки. Другой своими глазами видел, как она выдергивает из метлы по прутику, переламывает их пополам, и те галками взлетают на деревья. Между нами говоря, галок в лесу не водилось, но дурная слава о зловещей старухе летела впереди нее.

Жизнь в замке текла тихо-мирно. Привидения готовили обеды, мыли полы, рассказывали на ночь сказки. Брат от скуки взрывал петарды на скотном дворе, отчего молоденькие курочки хлопались в обморок.

А она, Бьюти, терпеливо ожидала чего-то необыкновенного. «Что тебе еще нужно? – удивлялась мать. – Платья из конфетных оберток у тебя есть, поющего карася мы тебе из Голландии выписали…» Но девушка тосковала, сама не зная о чем.

Однажды на охоте ее отец встретил злую старуху. Конь под ним встал на дыбы и захрапел, но старуха остановила коня повелительным взмахом руки.

«Что же это вы, любезный сосед, никогда не пригласите меня в гости?» – спросила она медоточивым голосом.

«Буду рад», – кисло улыбнулся отец.

«Афрозина не заставит себя долго ждать», – с этими словами ведьма как сквозь землю провалилась.

В день рождения Бьюти она явилась в замок. Все растерялись, а она довольна.

«Подарю, – говорит, я тебе, девушка, красавца мужа и дочку, сладкую, как леденец. Что ж ты мне спасибо не скажешь? Не нравлюсь? Ну так запомни: одна рука дает, другая отнимает!»

…Дэвид слушал и постепенно ему передавалось волнение Бьюти. Он уже догадывался, что старуха ведьма и черный лимузин, и рыжий… хищник, питающийся мышами, – все они как-то связаны.

– Так и вышло, – вздохнула Бьюти. – Прекрасный Рыцарь стал моим мужем, у нас родилась дочка, сладкая, как леденец. Одно нас тревожило – Кэнди не говорила ни слова… Тогда Рыцарь сел на коня и отправился на поиски проклятой колдуньи. Увы, ее каморка оказалась пуста, углы затянуло паутиной. На полу валялась страничка с коротким стишком:

ЛИСТКИ СЛОЖИ НАОБОРОТ,

И СТАНЕТ Л…М РЫЖИЙ КОТ

Эту страничку Рыцарь привез жене, а сам поехал дальше с одной мыслью – найти ведьму и заставить ее расколдовать Кэнди. С тех пор Бьюти его не видела.

Три года ждала она мужа. Родители ее умерли, у брата кончились петарды и он уехал на войну, слуги разбрелись кто куда. Взяла Бьюти за руку дочь, и пошли они через лес в город. Привидения предупредили ее: если через год и один день хозяйка не вернется, они подыщут новое место работы.

В городе ей посоветовали обратиться к профессору черной магии господину Бэрру.

– Этот черный маг, он обманул меня, – едва не плача, сказала Бьюти. – Он украл у меня дочь…

– Мы найдем Кэнди! – глаза у Дэвида заблестели. – Нам только нужен шифр.

– Шифр? – не поняла Бьюти.

– Ну… ключ к разгадке детективной истории.

– Ты говоришь, как мистер Фикс, – улыбнулась Бьюти.

– Они все заодно! Этот маг, и Афрозина… Эх, взглянуть бы на чертову ведьму!

– Разве ты не понял? Злюка, улетевшая с картины, и есть Афрозина.

Дэвид даже не успел удивиться – вспыхнул экран телевизора, Камилла перебирала лежавшие перед ней листки.

– По последним данным, – заговорила она воркующим голосом, – привидения начинают играть важную роль в нашем быту. Они не только стирают грязное белье и делают генеральную уборку, но, судя по сообщениям из графства Чешир, также помогают людям бороться со страхами… А это что еще такое?

Камилла повертела перед собой какой-то листок.

– Безобразие! В каких условиях приходится работать! – она отшвырнула листок, и тот, вылетев из телевизора, закружил по комнате.

Дэвид поймал его на лету. Это была страница из старинной книги. Между прочим, она вклеена в книжку, которую ты сейчас читаешь. Видишь? Тогда ты прочтешь вслед за Дэвидом, что было на этой странице.

Песочный пирог