"Полигон" - читать интересную книгу автора (Кузнецов Сергей)

Глава первая

— Угу… — сказал усмешливый сержант, обшаривая карманы моей куртки. — Так как, вы сказали, вас зовут?

— Вы третий раз меня спрашиваете, и третий раз я вам отвечаю: Армеев Артем Александрович.

— Это все замечательно, — чувствовалось, что торопиться ему некуда. Он швырнул куртку на заднее сиденье полицейской «Волги» и теперь разглядывал мой ПМ 88-го года с таким видом, словно это было что-то космическое. Манера поведения абсолютно стандартная: пренебрежительная, с оттенком хамства. Так себя ведут все менты всех городов — по крайней мере в России. Когда-то я сам вел себя почти так же, за что, уйдя из милиции, стал люто себя ненавидеть. — Только почему я не вижу подтверждающего ваши слова документа?

— Мой паспорт дома.

— Ай-ай-ай, Артем Александрович, или как вас там… В такое неспокойное время… Почему же ваш паспорт дома, а вы здесь?

— Поехали в управление, — сказал его хмурый напарник в штатском. — Там разберемся.

Сержант кинул ему мой «Макаров» и подошел ко мне.

— Очень глупо. Глупо и неправильно. Ни паспорта, ни разрешения на оружие — а ведь оно у вас не газовое… Что ж вы так?

Я по-прежнему стоял, положив руки на крышу машины и раздвинув ноги. Стремительно светало. Мне нечего было ему сказать. Все документы я оставил в костюме: мне просто не пришло в голову, что в этом аду они могут понадобиться. Да и потом, по нашу сторону Серебрянки меня все знали. Но не буду же я рассказывать этому дуболому с издевательским взглядом всю историю!

Сержант откашлялся и сказал:

— Есть устное распоряжение начальника полиции: гостей из-за речки не привозить и не допрашивать. Вообще ими не заниматься. Мы могли бы… вас отпустить, но где гарантия, что вы пойдете назад, к себе?

— Я как раз туда шел.

— Это вы так говорите. Почему я должен вам верить? Согласно все тому же распоряжению руководства, я обязан убедиться, что вы не причините Нижнему городу никакого зла. Вы… понимаете, что я имею в виду?

Я понимал.

— Для вас сделано исключение. Вы живы и пока останетесь живы. Мы займемся проверкой всех обстоятельств того, как и зачем вы проникли на территорию НАЕ. Я не надеваю на вас наручники, рассчитывая на вашу сознательность. Не подведите меня.

Я сел на заднее сиденье машины между сержантом и его напарником в штатском.

— В управление? — спросил водитель.

Сержант кивнул.

Здание полицейского управления Нижнего города было трехэтажным школьного типа и имело веселую салатовую окраску. Большое крыльцо подпирали три колонны. На центральном висел лист формата А4, на котором неряшливо, с орфографическими ошибками на струйном принтере было бледно набрано:

Меня усадили на деревянную лавку напротив стеклянного «аквариума» с большой красной надписью «ДЕЖУРНЫЙ». Старлей за стеклом с усиками и прической а-ля Адольф Гитлер приветливо помахал мне рукой. Мимо прошел напарник сержанта с моим оружием и курткой в руке, потом водитель «Волги».

— Ты чей, парень? — крикнул из «аквариума» не в меру любопытный старлей Гитлер.

Ответить я не успел. В дежурку вошел сержант, сел сбоку за стол и подвинул к себе журнал. Он писал и негромко переговаривался с дежурным. После одной из фраз дежурный возмутился так громко, что я услышал:

— На фига ж вы его притащили?! Грохнули бы где-нибудь по-тихому, отвезли до Серебрянки и спихнули в воду!

Сержант зыркнул на меня, что-то совсем тихо сказал Гитлеру; тот побагровел и отвернулся.

Сержант вышел из дежурки и уселся рядом со мной.

— Курить хочешь?

— Послушай, — сказал я, — я сам бывший мент, так что давай к делу, без подходцев.

— Во-первых, не «мент», а «коп», — с обидой в голосе сказал он. — Здесь полиция, ясно?

— Может, и полиция… Только форма у вас, да и замашки — ментовские, — сказал я с откровенной издевкой.

— Форма дело наживное… Заказ сделали, шьется… Ты вот что, Армеев. Сейчас проводят тебя в камеру. Там мужик один… Странный. Нет, расспрашивать его ни о чем не надо, упаси бог! Просто запоминай все, что он говорить будет. Нам это важно. Через час пересменок, а еще через пару тебя вызовут на допрос…

— Дожил, — сказал я. — «Наседкой» быть не приходилось. — Я повернулся к нему. — Ты дурак, сержант, или притворяешься?

— Как хочешь… — безразлично сказал он. — Я думал помочь, — и махнул рукой дежурному. — Вызывай!

Гитлер что-то сказал в трубку. Явился полусонный взъерошенный рядовой с «калашом». Сержант пошептал ему на ухо, тот удивленно воззрился на него, потом пожал плечами и мотнул стволом автомата: двигай, мол.

Его ничего не стоит скрутить, отнять автомат и дать деру, лениво думал я, идя по коридору с заложенными за спину руками. Но что потом? Навряд ли я прорвусь… Пусть уж все идет как идет…

— Стой, — сказал конвоир. — Лицом к стене.

Он лязгнул сначала одной задвижкой, потом второй, открыл дверь.

— Заходи.

Я вошел. Помещение было небольшим, метров восемь-девять. По левой стене двое нар — наверху и внизу. По правой — железный умывальник с одним краном и у самой двери дыра в полу. Оттуда пованивало. Окошко маленькое, зарешеченное, света почти не давало, и мои глаза привыкали к полумраку постепенно. Дверь захлопнулась, загремели задвижки.

Я пригляделся к огромному бритому человеку, сидящему на нижних нарах. Он был в тренировочных штанах, с обнаженным торсом, а на коленях у него…

Я вжался в дверь и замолотил по ней кулаками и ногой. Если менты решили меня таким образом убрать, то изощреннее смерти придумать сложно. Будь я женщиной — уже лежал бы в обмороке.

На коленях у него сидел большой черно-коричневый лохматый паук. Человек любовно поглаживал его вдоль спинки.

— Не стучи, — медленно сказал человек. — Никто не придет. Они все сами боятся.

Мне показалось, что паук зашевелился и чуть повернулся в мою сторону.

Зрелище было страшным. Таких огромных пуков я видел впервые. Впрочем, после недавнего столкновения с мутировавшими гигантскими крысами можно было не удивляться.

— Пройти не хочешь? — вполне дружелюбно спросил здоровяк.

Я помотал головой, но долбить в дверь перестал.

Он вздохнул и сообщил неохотно:

— Он не настоящий. Игрушка. Кукла.

В подтверждение он сжал лапищей тело паука и помотал из стороны в сторону. У меня перед глазами поплыли синие круги, и я медленно сполз по двери на пол. Похоже, правда. Мягкая игрушка… Проклятие, но какой реальный!

Я неуклюже поднялся, сделал по правой стене несколько шагов и уселся на пол напротив него, рядом с умывальником.

— Давай знакомиться, — сказал здоровяк. Зубы у него были большие и крепкие. — Как зовут?

— Артем.

— Предлагали быть «наседкой», Артем?

Я кивнул, завороженный движением его пальцев по спинке игрушечного паука.

— Чего ж отказался?

— А ты откуда знаешь?

— Я много чего знаю. Дружба с ними обязывает.

— Они умеют дружить?

— Смотря с кем. Твои предки произошли от обезьяны, а мои — от них. Ты — Homo sapiens, а я — Homo arahnus. Человек паучий. Или Arahnid sapiens, паук разумный. Да, так точнее. И как ты полагаешь, что я больше всего ненавижу в жизни?

— И думать нечего, — сказал я. — Фильм «Человек-паук».

Он отложил свою страшную мягкую игрушку и похлопал по нарам рядом с собой. Я подошел и сел.

— Молоток. Сообразительный. Ты вот что… Пока у них пересменок, залезай наверх, поспи. Если пожрать принесут, я твою порцию получу. Оно, конечно, остынет, но холодное лучше, чем ничего, верно? — и засмеялся своими большими крепкими зубами.

Уже засыпая, я подумал — а он ведь не представился…

— Артем! — Здоровяк ощутимо двинул снизу кулаком и попал мне в бок. — Просыпайся. За тобой пришли.

Я разлепил глаза и повернулся.

— Чего?..

— Армеев! — сказали от двери. — На допрос.

Я спрыгнул вниз и посмотрел на соседа. Он по-прежнему сидел на нижних нарах, привалившись к стене, и поглаживал свою игрушку. Давешний рядовой сменился, и уже другой паренек приплясывал у самой двери, будто хотел по нужде, но я понимал — он готов в любой момент удрать. «Калаш» в его руках, направленный на здоровяка, мелко дрожал.

— Ну, пошли, — сказал я.

Рядовой конвоировал меня на второй этаж. День был яркий, солнечный, почти майский; на полу лежали большие желтые квадраты света.

— Ты знаешь, что это игрушка? — спросил я на ходу.

— Это он так говорит! — В голосе рядового мелькнули истерические нотки. — На самом деле его паучище просто спит. Они на зиму впадают в спячку, как медведи, а весной могут проснуться в любой момент. Этот просто задерживается, потому что здоровый.

Я еле сдерживался, чтобы не расхохотаться.

— Ты откуда такой бред взял?

Вместо ответа рядовой приказал:

— Лицом к стене. — Он открыл дверь рядом. — Господин полковник, задержанный Армеев. — Он подтолкнул меня.

Комната была большая, светлая, с широким, хоть и зарешеченным окном. За столом с разложенными аккуратными стопками бумагами сидел бледный темноволосый человек в мятом костюме. Он махнул рукой, мне указал на привинченный к полу стул напротив стола, а конвойного отпустил.

— Полковник Зайцев Петр Петрович, — представился он невыразительным сипловатым голосом. — Начальник полиции НАЕ Нижний город.

Вот это да, подумал я. Какие люди мной занимаются… Интересно, они уже знают, что я грохнул Вельзевула в «Страусе»? Наверняка…

— А вы, Артем Александрович… Я немного знаком с вашей биографией. Начинали хорошо, правильно, мы бы сейчас с вами были коллегами… Но ушли в коммерцию, погнались за большой деньгой… Что за халдейская профессия — охранник в банке? А теперь и вовсе в бандитизм ударились, гастролируете, показательные выступления на чужой территории… Чего вас понесло в Нижний город?

Смысла придумывать что-либо пока не было, и я сказал так, как есть:

— Искал человека. Некоего Харона.

— Лодочника с Холодных озер? Слышал о нем… Почему у нас?

— Он здесь живет.

— Нашли?

Тут мы подходим к главному, подумал я и напрягся.

— Нашел. Случайно. В стриптиз-баре «Страус Эму», Но он был уже мертв. Скончался от передозировки наркотиков.

Зайцев подался вперед.

— И поэтому вы устроили бойню в этом заведении, — сказал он, тщательно выделяя каждое слово и даже как будто следя со стороны за собственной артикуляцией. — Убили артиста Тёмочкина, чуть не задушили конферансье, да еще вели себя, как сумасшедший, орали: «Где я тебя видел?»

— Ваш Тёмочкин, — сказал я, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться: уж очень не подходила фамилия к жутковатому образу инфернала, — истязает актрис во время ночного шоу. Раздирает тело жертвы плеткой с крючьями.

— Он такой же мой, как и ваш… Но даже если б это было так… Вы пожалели девушку? Решили отомстить за нее? И убили садиста. В эту версию я бы еще поверил… Если бы не знал, что на самом деле вы в курсе маленьких секретов «Страуса». Девица, которая была с Хароном и которая отправила официанта, чтобы он привел вас, вам их поведала.

Вот черт! Здесь все всё про всех знают! Один я, как хрен на блюде…

— Что вы молчите?

— А что вы хотите услышать? Раскаяние в том, что я убил Вельзевула?

— Он не Вельзевул! — заорал Зайцев с силой, которую я совсем не ожидал в нем. — Он артист!

— Ему следовало избрать более безобидную сценическую площадку для своих экзерсисов, — спокойно сказал я. — Тогда бы, возможно, он пожил подольше.

Не то чтобы я совсем не боялся этого Зайцева или того, что он может приказать сделать: вот сейчас, сию минуту, вызовет людей, они тихо пристрелят меня в подвале, а потом оттащат тело к Серебрянке и спихнут в воду… Просто за последние дни я стал абсолютным фаталистом, понимающим, что мир сдвинулся с места, свихнулся, и возврата к прежнему, нормальному состоянию нет и быть не может. В первые дни я еще пытался анализировать, искать логику… Потом бросил это занятие. Как можно искать логику там, где она отсутствует? И какая разница, сколько еще я проживу в этом мире, сумею ли выполнить некую миссию (миссии); смогут ли какие-то известные либо неизвестные мне люди использовать результаты этих миссий в своих целях?.. Мне-то что за дело до всего этого? Во все времена подобные мне люди были винтиками, выполняли черновую работу, а те, другие, пожинали лавры, оставаясь в белых перчатках и незапачканных фраках. Они — над схваткой, как тот же Человек Равновесия. Он чего-то хочет, а я иду и делаю. Но теперь все, довольно.

— Вы слишком много на себя берете, — сказал Зайцев.

— Учитывая, в каких обстоятельствах я нахожусь, не слишком, — сказал я.

— Об обстоятельствах мы поговорим. Позднее. А пока расскажите мне про вашего соседа. Как себя вел, о чем говорили…

Я пожал плечами:

— Да ни о чем особенно… Знаю только, что огромный паук у него — игрушка. Он даже не сказал, как его зовут — не паука, конечно, соседа по камере.

— А вы не спросили? Имя у него обычное — Павел. А вот прозвище…

И тут я вспомнил.

«Остерегайся в первую очередь Диких Байкеров, Каракурта и Багиру…»

Каракурта…

— Каракурт, — сказал я, холодея.

— Именно! Предводитель Диких Байкеров, фанат пауков и всего, что с ними связано. Его мы взяли совершенно случайно, а на их базу выйти никак не можем… Столько народу положили, изверги. Как бы выяснить, Артем Александрович, а?

Мне стало смешно.

— Вы хотите, чтобы я у него спросил?

Зайцев слегка порозовел и хотел что-то ответить, но тут дверь распахнулась, и на пороге появился персонаж, которого я меньше всего ожидал здесь увидеть: полковник Топорков Афанасий Тимофеевич, «Святоша», начальник ГУВД города, мой хороший знакомец — обе его дочери лечились в свое время у моей матери, а он помог мне с должностью, когда я пришел на работу в органы.

Зайцев вскочил.

— Что за утро! — забасил Топорков, колыша пузом. — Сплошные сюрпризы! И ведь все больше приятные, мать их… Журналюгу одного достали на трассе, еле дотянулись — еще немного, и ушел бы, сучок… Водила у него что надо, Шумахер недодолбанный… Мы этого водилу даже отскребать поленились, а журналюга ничего, живехонек, поломался только малость… Приезжаю в гости в Нижний — а тут здрасьте пожалуйста, Армеев! Все наши его ищут, дома засада, у квартиры матери, дай ей бог здоровья, пост… А он тут хоронится… Знатный уловец! Да ты садись, Петруша, в ногах правды-то не сыскать… Руки тебе не подаю, Артем, ты ее не пожмешь — мы ведь вроде как по разные сторонки баррикады…

Я с трудом понимал, о чем он говорит. Значит, Васи нет… При всех его гоночных талантах — не ушел. Конечно, если с вертолета, или с двух одновременно… А виноват я. Подписал я Васю…

— Жара на улице, жара… Ты бы окошко открыл, Петя, душно у тебя до невозможности, дай задержанному воздуху хлебнуть, видишь — потерялся совсем малец. — Он прошелся по комнате, подождал, пока Зайцев суетливо откроет окно. — Ты кого так жалеешь, Артемий? Журналюгу? Так жив он, мы его даже подлечим, прежде чем к стенке подвести… Водилу-гонщика? Об этом ты вообще не расстраивайся, вы с ним скоро увидитесь — там… — Он показал большим пальцем на потолок, подошел к окну, ослабил узел галстука и, не оборачиваясь, спросил: — Как Каракурт тут у вас?

— Информации нет, Афанасий Тимофеевич, — сказал Зайцев.

— Плохо, — буркнул Топорков. — Кто его «окучивает»?

— Так… э-э… Армеев.

— Да ты что? — Топорков обернулся ко мне. — Ну что ж… Твой шанс, парень. Нам нужно знать, где квартируют Байкеры… Пока хотя бы это. Склад оружия он уж точно не сдаст…

— Он знает, что я «наседка», — с трудом сказал я, ничего не видя перед собой. — Понял.

— И не удавил? Сколь чудного на свете, Петруша… Поработай, Артем, напрягись. Чему-то же тебя в школе милиции учили… Повторяю — это твой шанс. Достанешь информацию — отпущу, дам уехать из города тебе и матери.

— Как Васе? — спросил я. — До трассы?

— Ну до чего несговорчивый народ пошел, Петр! — ненатурально возмутился Топорков. — Все торгуются, всем гарантий подавай! Ты поработай, Артемий, а гарантии я тебе предоставлю. Дам оружие и человека своего в наручниках, зама. В случае чего — застрелишь, а я без него никуда…

— Дочь, — сказал я, — и внука. Компанией на небо улетим. Веселее.

И посмотрел на него ясным спокойным взглядом.

Внешне Топорков остался невозмутим, только чуть спал с лица.

— Ты что, недомерок, — сказал он негромко с нечеловеческой ненавистью, — краёв не увидал?!

— Дочь, — повторил я, — и внука.

А сам подумал: вот сию минуту все и закончится.

— Ты мне… ты со мной… Верни его в камеру, Петруша, а то руки чешутся…

Зайцев нажал кнопку под столом. Вошел конвоир.

Я поднялся и повторил в третий раз:

— Дочь. И внука.

— Сроку тебе — сутки!!! — заорал Топорков, срываясь.

— Значит, договорились, — сказал я и вышел.

Ничего не изменилось. Никакой независимости Нижнего города нет и в помине. Только ментовский беспредел перестал быть скрытым, принял явные нахальные формы. А из города Тимофеич меня не выпустит. Найдет возможность не выпустить. В крайнем случае пожертвует дочерью и внуком.

Когда я вошел в камеру, Каракурт спал на спине, но сразу открыл глаза, снял с груди игрушку паука, дождался, пока закроется дверь, сел и спросил:

— Ну что?

— Погиб мой друг, — сказал я. Это было самым важным. — В его смерти виноват я: попросил вывезти из города человека, а на трассе их достали менты…

— Обо мне что? — нетерпеливо спросил он.

— Ищут, где базируются твои… Мне дали сутки, чтобы я узнал. Обещали отпустить.

— И ты веришь?

— Нет.

— С кем говорил?

— Сначала Зайцев… Потом Топорков.

— Топорков приехал?! — Он аж подпрыгнул. — Редкая удача!.. Значит, сутки. Сядь поешь, вот твоя порция.

— Не хочу.

— А я сказал: поешь! Силы нужно подкрепить. И если в течение дня снова выдернут на допрос, пообещай, что информация будет.

— Ты им скажешь?

Он едва заметно ухмыльнулся:

— Время, Артем. Вот что сейчас важнее всего. Ты, главное, пообещай.

Удивительное дело! Я разговариваю с человеком (и даже будто бы помогаю), который сжег один из автосервисов Васи Бухло, байкеры ранили его зама… Да, но убили-то Васю люди Топоркова… Чем один лучше другого? Кого я должен больше ненавидеть?

Я вяло ел, Каракурт одобрительно смотрел на меня.

— Выпить хочешь? У меня есть. — Он извлек откуда-то из изголовья нар небольшую плоскую металлическую фляжку, отвинтил колпачок, понюхал. — Коньяк. Настоящий. Помяни друга и ложись.

Я взял фляжку трясущейся рукой.

— Ну, Вася… Земля тебе пухом. Прости меня.

Запрокинул голову, влил в себя все до капли, не почувствовав крепости и вкуса… И заплакал.