"Бах" - читать интересную книгу автора (Морозов Сергей Александрович)

СВЕТСКИЙ КАПЕЛЬМЕЙСТЕР

Вспомним тот день из юности Себастьяна, когда он принес в мюльхаузенское жилище первую напечатанную в типографии тетрадь нот, свою «выборную кантату» в честь городского совета. Она оказалась единственной, из сотен кантат, изданной при его жизни.

Только в 1726 году, в начале пятого десятка жизни, Себастьян снова увидел свеженапечатанную тетрадь своих нот. Это была клавирная партита (825), посвященная новорожденному сыну князя Леопольда. Автор сопроводил ноты стихотворением собственного сочинения.

В течение следующих нескольких лет вышли в свет еще четыре партиты. А в 1731 году, когда Иоганн Себастьян посетил премьеру «Клеофиды» в Дрездене и дал там свой концерт, вышел из печати том гравированных на меди шести его клавирных партит. На нотах значилось в соответствии со вкусами того времени: «Упражнения для клавира, состоящие из прелюдий, аллеманд, курант, сарабанд, жиг, менуэтов и других галантных пьес для увеселения души... Опус 1. Издание автора. 1731».

«Упражнения для клавира» – скромное название: можно подумать, что это едва ли не учебные пьесы. Между тем сюиты Баха исполняются в наше время пер– воклассными солистами.

Итак, сорокашестилетний композитор держал в руках свой Opus l. В этом же 1731 году семья кантора пополнилась еще одним композитором: семнадцатилетний студент Карл Филипп Эммануель принес в дом оттиски своего первого изданного произведения. Под присмотром отца он собственноручно выгравировал на медных досках это сочинение и издал: «Менуэт для клавесина». И тоже – «Opus 1». Так отец и сын оказались дебютантами – издателями нот «галантной» музыки!

В общем-то равнодушный к издательским успехам, Иоганн Себастьян с художническим пристрастием относился лишь к выпуску своих клавирных произведений. Пройдет пять лет, весной 1735 года выйдет вторая часть его Упражнений. В скромно названный сборник Бах включит свой знаменитый Итальянский концерт (971). Спустя еще четыре года будет выпущена третья часть «Klavier-Ubung». Иоганн Себастьян доведет до конца свой замысел, и позже будет издана четвертая часть клавирных упражнений.

Клавесинисты, органисты, любители музицирования, конечно же, исполняли произведения лейпцигского сочинителя. Где-то хвалили их, где-то критиковали. Или откладывали в сторону и забывали о них. Пусть в ином кружке и нескладно звучали партиты, увертюры, концерты. Но звучали. И все же издания нот Баха залеживались. Видимо, отдавалось предпочтение более легким, ходким и модным пьесам.

О Бахе как композиторе редко высказывались знатоки музыки – его современники. Историки упрекали даже Вальтера, веймарского приятеля Себастьяна. Якобы и он в своем солидном «Музыкальном лексиконе», изданном в 1732 году, умалил искусство Иоганна Себастьяна Баха. Упрек неоправданный. Вальтер перечислял в заметках о композиторах только изданные их произведения. О Генделе в словаре сказано не полнее, а известность его в Европе значительно превышала известность Баха. К тому же Вальтер дал сведения о нескольких Бахах-композиторах, чем достойно поддержал репутацию музыкантского рода. Вальтер искренне почитал искусство Иоганна Себастьяна и даже восхвалил его в дружеской оде, которая начиналась так: «Бог нам тебя дал, о дорогой Бах! Мы благодарим Его за тебя».

Влиятельный гамбургский критик и композитор Маттесон еще в 1717 году приветствовал веймарского органиста как восходящую звезду. Позже Маттесон скажет, что в игре на органе едва ли кто превзойдет Генделя, «разве только лейпцигский Бах».

И все же Гендель, Телеман, дрезденский Зеленка считались композиторами более знаменитыми. Таковы факты. Спустя десятилетия современник Моцарта, весьма уважаемый знаток музыки Рохлитц напишет о Зеленке: «Он немногим уступает в силе и величии Генделю и владеет такой же ученостью, как Себастьян Бах, но в отличие от последнего, всюду орудующего только одною ученостью, имеет вместе с тем вкус, блеск и нежное чувство; кроме того, его пьесы легче исполнимы, чем баховские».

Время выправило суждения критиков. Филипп Шпитта собрал высказывания об учености, достоинствах или «пороках», отмечавшихся современниками в баховской музыке. Но мнения о Бахе, как мастере органного искусства, он обобщил коротко и весомо: «Друзья и враги склонялись перед непреодолимой мощью его виртуозной игры».

Сам Бах недолюбливал хвалебные излияния в свой адрес. Ему приписываются слова, сказанные кому-то в ответ на лестный отзыв о его виртуозной игре: «В этом нет ничего удивительного, нужно только своевременно попадать на соответствующие клавиши, тогда инструмент играет сам по себе».

В 1729 году, как известно, Иоганн Себастьян взял на себя руководство телемановским студенческим музыкальным кружком.

Лейпциг времен Баха не был еще центром изысканной культуры. Старожилы помнили, что в годы, когда Телеман учился в университете, профессорам в иной аудитории трудно было провести урочные часы без помощи флакончика с освежающим нюхательным веществом... Университет только приобретал тот научный лоск, которым гордились следующие поколения студентов.

Усиление буржуазии вело в области юриспруденции к борьбе за новое правовое сознание, не мирившееся с порядками феодальной поры. В искусстве же шло коренное обновление взглядов в области музыки (еще не литературы!). Подобно другим крупным городам Германии, и Лейпциг выводил музыку на арену общественной жизни. Местом музыкальных выступлений стала в городе Циммермановская кофейня на Катариненштрассе, где концерты устраивались зимой. Летом же – за городом, в прекрасном саду перед Гриммскими воротами.

Лейпцигские сады! Их воспоют поэты. Лет через сорок молодой Иоганн Вольфганг Гете назовет Лейпциг «малым Парижем»; будучи студентом, он опишет сестре летний вид садовых, перспектив, включая Апельские сады, назовет их «поистине царственными», поделится восторгом: «Я убежден, что впервые так чувствовал бы себя на Елисейских полях».

В описываемые нами годы знаменитые сады только набирали силу. И не Иоганн Вольфганг, а скромный провинциальный юноша Гаспар Гете, отец великого поэта, студент Лейпцигского университета, бродил по садам и в зимние вечера мог слышать музыку капельмейстера Баха в Циммермановской кофейне, а летом у Гриммских ворот. Спустя три года мог стать слушателем баховской музыки длиннолицый, робкий и трудолюбивый юноша Христиан Геллерт – ему доведется войти в историю литературы популярнейшим писателем Германии и странным образом соединить в своих сочинениях два, казалось бы, таких противоположных течения, как рационализм и сентиментализм.

Зимние и летние Циммермановские концерты привлекали много слушателей, и не только знатоков или любителей музыки.

Собирались здесь и чиновники, и купцы с расфранченными женами; было много студентов. Посещала концерты и публика из академических кругов. За пивом, кофе и табаком проводили музыкальные часы, слушали и солистов, и оркестр.

Бах любил в ансамбле исполнять партию альта и управлял притом оркестром. Он мог, дирижируя, вести и партию клавесина.

По свидетельству современника, Иоганн Себастьян «дирижировал в очень живом темпе и с большой точностью». Представим себе облик дирижирующего Баха. Он в нарядном платье и артистическом парике. Стоит около контрабасиста. Во внешности его, кажется, нет ничего выдающегося. Но он преображается во время исполнения, со свитками нот в руках, коренастая фигура делается ловкой, подвижной, глаза, губы вместе с руками – весь «дирижерский аппарат» участвует в передаче воли оркестру. Он не всегда сдержан на репетициях, но в час концерта артистически деликатен, точен в движениях, сказывается музыкант-виртуоз. Публика любуется. Но не столько тем, что звучит, сколько тем, как звучит музыка у господина капельмейстера.

Сколько баховских премьер прошло в летнем павильоне кофейни и в зале на Катериненштрассе! Скрипичные и клавирные концерты, партиты и сюиты, сонаты для скрипки и флейты, для гамбы.

К этим годам относится создание Бахом клавесинных концертов; большей частью это переложенные скрипичные концерты, написанные раньше.

Он сочинил концерты для одного, двух и трех солирующих клавесинов. Такие концерты могли пополнять репертуар публичных выступлений. Но не только. Они предназначались для домашнего музицирования Иоганна Себастьяна со старшими сыновьями. Среди клавесинных вещей, созданных им в 30-х годах, есть и концерт для четырех клавесинов (1065), переработанный из концерта Антонио Вивальди для четырех скрипок. Редкий по красоте звучаний концерт для клавира, флейты в скрипки, знаменитый ля-минорный тройной концерт (1044) – не транскрипция, а полностью оригинальное сочинение.

Скажем несколько слов хотя бы об одном из клавесинных концертов с оркестром Баха (1052), о трехчастном Первом ре-минорном (переработанном скрипичном).

Будто издавна знакома тема жизнеутверждающего Allegro. Обаятельные соло клавесина. Волевой ритм. Никаких зрительных образов не предлагает нам Бах. Только слушать, только любоваться музыкой. Начинается характернейшее Adagio. Баховское Adagio! Снова ощущаешь соприкосновение с красотой в ее высшем проявлении, когда эстетическое роднится с идеалом этическим. Красота сплавлена с добром. Зерно темы, брошенное в «звуковую почву» Adagio, в эти минуты магически вырастает в зрелое древо жизни, вобрав всю мудрость ее. Именно это баховское Adagio захочется услышать когда-нибудь в час высшего счастья, а может быть, и в последний чае твой, чтобы примирить личную скорбь о торжествующим бессмертием жизни в мире...

Высказавший себя клавесин в финальном Allegro как бы передает господство сопровождающим инструментам, лишь иногда выходя на первый план. Быстрая, артистически виртуозная обширная финальная часть насыщена полифоническим содержанием; она завершает концерт как идеальную конструкцию.

В Музыкальной коллегии Иоганн Себастьян не чувствовал повседневного гнета со стороны начальствующих Nos. Деятельность коллегии была одним из ранних проявлений некоторой самодеятельности занятий искусством в студенческой корпорации. В этом смысле интересно сообщение в хронике «Музыкальной библиотеки», издании, которое выпускалось Лоренцем Мицпером, видным деятелем музыки; двадцатипятилетний в ту пору издатель в. ранней юности учился у Баха игре на клавире и композиции.

Заметка опубликована в октябре 1736 года.

Автор сообщения отдает должное и публике, затем прибавляет: «Каждому музыканту доступно публично выступить в этих концертах, среди слушателей обычно бывает много таких, кои умеют оценить искусного музыканта»13.

Сам Иоганн Себастьян – увы! – вряд ли очень высоко ценил этот вид своей деятельности и не относил к существенным событиям жизни исполнение произведений перед пьющими кофе или пиво лейпцигскими горожанами и гостями ярмарки. Но участие в Циммермановских концертах и в «городской музыке» служило одним из дополнительных источников содержания многодетной семьи кантора. Немаловажный доход, особенно если устраивались празднества по какому-либо экстраординарному случаю, в честь знатных лиц или памятных дат. Заранее объявлялся призыв к внесению добровольных взносов на проведение музыкального торжества. Делали взносы студенты – дети дворян, чиновников, зажиточных бюргеров и купцов. Деньги распределялись по статьям расходов, – в частности, на аренду инструментов, на факельную иллюминацию, на гонорар исполнителям и капельмейстеру. Архив Лейпцигского университета хранит немало расписок в получении такого гонорара.

Делал заказы композиторам и сам содержатель кофейного заведения. Полюбуемся веселым Иоганном Себастьяном – автором и исполнителем «Кофейной кантаты» (211), сочиненной в 1732 году. То было время непомерного увлечения модным напитком. Власти некоторых немецких земель даже запрещали кофе. Но «кофепитие» все больше распространялось, в женском обществе особенно.

В дни переезда Баха в Лейпциг только возникала мода на кофе.

Юмористы высмеивали дам всех возрастов, проводивших часы за кофе. Но Бах был, очевидно, сторонником бодрящего напитка. И чашка кофе, возможно, часто снимала с него усталость. А не только кружка пива.

Когда Иоганн Себастьян получил заказ на сатирическую кантату, к нему пришел готовый к услугам Пикандер. Быстро был написан текст, выбрали имя героини кантаты, «кофейной девицы» Лизхен – так звали шестилетнюю шуструю дочку Бахов.

Редкий случай в творческой жизни Баха: сочинение кантаты, открыто рассчитанной на развлечение публики!

Вкратце содержание кантаты таково. Любительница кофейного напитка – дочь почтенного бюргера Шлендриана (по-немецки это имя означает «рутина»). Отец решает отучить дочь от пагубного зелья. Лизхен умоляет его не быть столь строгим, уверяя, что, не выпивая трижды в день по чашечке кофе, она может стать «тощей, как пересушенное жаркое». Тут Бах со своим либреттистом вставляет арию Лизхен, восхваляющую чудесный напиток. Угрозы отца не приводят ни к чему. Лизхен впадает в меланхолию и оживляется, только когда ей обещают мужа. Даже решается отречься от черного напитка, но только на сегодня. Страсть к кофе победила, и в весело-торжественной арии Лизхен обещает: «Ни один жених не перешагнет порога моего дома, если не даст слова, что мне будет разрешено варить кофе вволю». Кантату заключает комический хор:

Таким образом, сам почтенный кантор Томаскирхе своей музыкой благословил увлечение лейпцигских любителей кофейного напитка. «Бах написал музыку, автором которой скорее можно было счесть Оффенбаха, чем старого кантора церкви св. Фомы», – резюмировал разбор «Кофейной кантаты» Альберт Швейцер в годы шествия по театрам Европы оперетт Оффенбаха.

Правда, молодой исследователь зря назвал здесь Баха старым: Иоганну Себастьяну исполнилось всего сорок семь лет, и в год исполнения «Кофейной кантаты» родился еще один – и не последний! – сын кантора – Иоганн Христоф Фридрих.

Учитель церковной школы был повседневно связан с детьми, подростками, юношами и как наставник музыкантов, обучавшихся у него. Ученики вырастали. Было бы обременительно приводить в книге имена воспитанников Баха, ставших еще при жизни учителя или позже выдающимися музыкантами. Среди них не было великих, хотя сыновья Баха и заслонили надолго славу отца.

Назовем хотя бы одну фамилию – Кребс. Старшего, Тобиаса Кребса, как мы помним, Себастьян обучал еще в Веймаре, потом наставлял его сыновей, из которых Иоганн Людвиг Кребс был им очень любим. Это о нем сложилась шутка, приписываемая самому кантору. Намекая на Людвига Кребса, Бах якобы говорил: «Это единственный рак в моем ручье» («кребс» по-немецки «рак», «бах» – «ручей»).

Иоганн Себастьян досконально знал все инструменты, от флейты до органа, экзаменовал музыкантов в игре на них. Починку и настройку инструментов в своем доме Бах никому не доверял. Он выступал и изобретателем инструментов, которые по его поручению строили мастера. Если к тому же должным образом оценить участие Баха в создании органов, то пристрастие его к технике можно сравнить со всеведением и всеумением великих художников Возрождения. Этой стороне таланта и исполнительству сам Бах придавал иногда даже большее значение, чем собственно сочинению музыки. Века исправили суждение о Бахе и самого Иоганна Себастьяна Баха.

Среди учеников его, конечно, были люди разной степени дарования. Учитель показывал им музыку мастеров Европы, но обучал по своей строгой системе. Собственные его клавирные сочинения служили многоступенчатой школой. Так, в отношении игры на органе и клавире Бах по-новому, смело относился к пользованию пальцами. Аппликатура – это целая наука в исполнительском искусстве. Нужно достигнуть наивозможной свободы в игре. По словам исследователя Ноля, Себастьян Бах – педагог и исполнитель – «дал всем пальцам окончательное право гражданства».

Бах начинал обучение композиции не с сухих контрапунктов, а давал ученикам сочинять и маленькие цьески, включавшие контрапунктические упражнения. Он не прочь был даже посмеяться над фугами старых трудолюбивых контрапунктистов, называл их педантичными. Но пройдут десятилетия, и талантливый ученик Иоганна Себастьяна, его второй сын Филипп Эммануель, в свою очередь, с иронией будет говорить о «контрапунктической учености» отца. Сын Баха приблизит своими теоретическими мыслями следующую исполнительскую эпоху. Но о нем английский критик Чарлз Верней напишет, что уверенный в себе Бах нового поколения проявляет «полное непонимание духа баховских творений». Кто рассудит спор отцов и детей в таком искусстве, как исполнительское, где господствует изменчивое равновесие вечного движения?

Из крупиц высказываний учеников Баха складывается облик строгого учителя, сторонника кропотливо-упорного труда, озаряемого вспышками вдохновения. Передача точных знаний композиции сочеталась с призывом к импровизации. В церкви ли на органе, в учебной ли комнате на клавесине.

Мы видим слегка наклоненную фигуру учителя рядом с учеником. Видим его руки, готовые в любой миг выправить ошибку пальцев ученика и уточнить его музыкальную мысль.

Впоследствии преданный воспитанник Иоганна Себастьяна Гербер с чувством напишет о занятиях в квартире кантора: «Одним из самых счастливых часов своей жизни ученики считали те случаи, когда Бах под предлогом, что у него нет настроения давать урок, садился за один из своих прекрасных инструментов и играл так, что казалось, эти часы превращались в минуты». Увлеченный Бах мог сыграть от начала до конца добрую половину «Хорошо темперированного клавира», «Итальянский концерт» или цикл партит. Слушал ли его один

ученик, было ли их несколько в комнате? Заходили домочадцы, а может быть, для них была будничной такая привычка отца. И учитель заканчивал игру под плач маленьких детей в соседних комнатах или под жесткие звуки ножа, которым служанка дочиста скребла дубовый стол в кухне.