"Рай без памяти" - читать интересную книгу автора (Абрамов Сергей Александрович, Абрамов...)

20. ПОКУШЕНИЕ

Решение задачи пришло на очередной встрече четырех, вновь собравшей нас под одной крышей. Мои доклад, как наиболее обстоятельный, заслушивался последним. Начал Мартин, и начал с тревожного сообщения.

От Марии он узнал, что несколько дней назад из Майн-Сити бежало более ста человек. Побег был тщательно подготовлен, отлично организован и удачно выполнен. Одной группе заключенных удалось взорвать лагерную электростанцию; в результате вышли из строя все прожектора на сторожевых вышках, обесточились проволочные заграждения и погас свет в полицейских казармах. Другая группа ворвалась на склад оружия, перебила охрану и ушла в лес, соединившись с первой. Более полусотни стражников было убито во время преследования, многие погибли при взрыве электростанции.

Тревожил, конечно, не сам побег, а последовавшие за ним репрессии. В городе начались аресты. За один день только на заводах компании «Сириус» исчезло более восьмисот человек. Их видели в цехах, но ни один из них не вернулся домой. Мария рассказывала, что Корсон Бойл накануне в баре «Олимпии» назвал сопровождавшим его бизнесменам из «Клуба состоятельных» цифру предполагаемых арестов. «Ди-центр, – сказал он, – ощиплет перышки с двух тысяч петушков».

– Что за Ди-центр? – спросил я.

– Не знаю. И Мария не знает.

– Я знаю, – сказал Зернов. – Они помечают свои секретные организации буквами английского алфавита. Ди-центр, между прочим, от слова «дефенс» – «защита», нечто вроде здешнего гестапо. – Зернов нахмурился и вдруг встревоженно спросил Мартина: – А ты говорил кому-нибудь о цифре арестов?

– Только Маго.

– Зря.

– Я никого из вас не нашел.

– А кому же сообщать? – пришел на помощь Мартину Толька. – Она же связная.

Я знал Зернова. Он явно сдерживался, чтобы не сказать резкость. Но резкость эта все же прозвучала в ответной реплике:

– Ваше слово, Дьячук. Рассказывайте.

И Толька сделал поистине сенсационное сообщение. Он был на вечере у Корсона Бойла. Он пел любимые песенки галунщиков. Его накормили, напоили и увезли с величайшим почетом. Ничего особенного он не услышал – солдатские анекдоты и сплетни. Но он увидел.

– Вы все обалдеете, когда узнаете, кого я увидел.

– Кого? – взревели мы все.

– Бориса Аркадьевича собственной персоной.

Мы молча переглянулись. Толька явно сошел с ума.

– Меня? – осторожно переспросил Зернов.

– Вас.

– А вы не ошиблись, Дьячук? В тот вечер я был у Томпсона.

– У Томпсона гостевал некто Зерн, писарь с козлиной бородкой, – лукаво подмигнул Толька, – а у начальника фуд-полиции был Зернов. Чисто выбритый московский Борис Аркадьевич Зернов. Выдающийся ученый Города и директор Би-центра. Усекли?

Мы усекли. Вероятно, каждый вспомнил трагически окончившуюся встречу двух Зерновых в кают-компании Мирного. Что скажет сейчас Зернов, вернее, Борис Зерн, писарь личной канцелярии мэра?

И он сказал:

– Теперь я понимаю, почему Томпсон посоветовал мне отрастить бороду. Он знал.

– А я одного не понимаю, – недоумевающе протянул Толька. – Вы же ледовик по специальности, Борис Аркадьевич. А здешний – кибернетик, хозяин счетной машины Города.

– Выучился, – равнодушно сказал Зернов. – Может, его таким и запрограммировали. А биологически я и он идентичны. Тот же характер, те же способности. Даже усиленные за счет частичной блокады памяти.

Мне захотелось поддеть эту профессиональную самоуверенность.

– Может быть, о характере уточним, Боря? Твой дубль с аппетитом ест из хозяйской миски.

Но Зернов не пошел на «подначку».

– Не думаю, чтобы с аппетитом. Блокада памяти – не решающий фактор в изменении характера. Среда тоже. Может быть, здесь известную роль играет научная одержимость?

– Он даже спит в аппаратной, – подтвердил Толька.

Но Зернов не откликнулся. Он уже не объяснял, а размышлял вслух.

– Научная одержимость, – задумчиво повторил он. – Но разве ее не было у Эйнштейна или у Оппенгеймера? Или у Жолио-Кюри?

– Быть может, он таким и задуман? Ты же упомянул о программировании, – перебил я.

– Только в одном смысле. Моделируя, они учитывали склонность, призвание, если хотите. Кстати, я не мечтал быть гляциологом. Это получилось, в общем, случайно.

– А если в нужную им модель они внесли и нужные им черты характера?

– Кто? «Облака»? Эй-центр и Би-центр – единственное, что внесли они в моделируемый ими мир, в отличие от земного. Но это же чистейшая автоматика. А систему контроля, я убежден, придумали сами люди. И характер им не придумывали: у них был свой. Так что и у моего двойника… – Он не закончил.

– По-моему, над этим стоит подумать, – сказал я. – Твой аналог в перспективе…

– Нет, нет, – оборвал меня Зернов, – не сейчас. Не будем отвлекаться. Твоя очередь, Юра. Ждем.

Я рассказал со всеми подробностями об экзамене и последовавших рейсах. Реагировали по-разному. Зернова больше всего заинтересовал разговор с Бойлом, он все время перебивал и расспрашивал о деталях. Тольку и Мартина привлекали главным образом действенные или, как говорят в кино, остросюжетные эпизоды.

Смущавшую меня загадку первого рейса, когда я привез продукты в здание, напоминавшее казарму или тюрьму, Зернов разъяснил сразу:

– Это же холодильник, Си-центр, от слова «колд» – «холод». Не в чистом виде рефрижератор, а еще и склад, запасец, так сказать, на черный день. Ты правильно заметил в разговоре с Бойлом, что они не знают пределов мощности своего пищевого завода, не уверены они и в проблеме его надежности. Отсюда совершенно правильный вывод об экономическом статус-кво, о стабильности спроса и предложения, о сохранении пониженной платежеспособности населения. С выводом Бойл согласился, но дополнений не сделал. Ну а если завод остановлен, что тогда? Город остается без хлеба и мяса, деньги обесцениваются, горит промышленность, закрываются банки, а население частично вымирает от голода, частично превращается уже не в «диких», а в дикарей. Думаешь, Корсон Бойл этого не понимает? Все понимает и учитывает. Отсюда и холодильник с двухлетним запасом продуктов, и зачатки сельского хозяйства, которое за эти два года уже может давать Городу хлеб и овощи.

– Но ведь сельское хозяйство запрещено местным законодательством, – возразил я.

– Ты в этом уверен? А откуда, по-твоему, берется овес для лошадей? Где достают его конские заводы? А ты знаешь, что в Городе более ста предприятий извозного промысла и два десятка фирм, поставляющих им овес? Где, по-твоему, они берут его? Твои грузовики развозят по Городу хлеб. Но хлеб не положишь на двухлетнее хранение в амбары – нужна мука. Без зерна ее не получишь, без мельниц не смелешь. А почему, ты думаешь, не караются «дикие»? Официально они под запретом, но за последние годы не предпринято ни одной карательной экспедиции в лес. Если остановится пищевой завод, «дикие» образуют основу будущего фермерского хозяйства. Этого тебе Корсон Бойл не сказал. А сказал ли он о том, чем поддерживается пресловутое статус-кво? Сохранением цен? Кстати, цены на товары не сохраняются, а повышаются. Зато сокращается число едоков. Интересуешься, каким способом? А вспомни Мартина: с двух тысяч петушков будут ощипаны перья. И петушков можно ощипывать ежегодно, поквартально, ежемесячно.

Лицо Зернова побелело от ярости – таким я его еще не видел. Может, и у меня будет такое же, когда я смогу поставить к стенке Этьена и Шнелля?

– Второй двигатель полицейского статус-кво, – продолжал Зернов, – это искусственное торможение технического прогресса.

Я вспомнил о замораживании изобретений в бюро патентов: кажется, даже телеграф заморозили.

– Только ли телеграф? – воскликнул Зернов с ноткой горечи; ярость уже погасла. – Энергетическая база не расширяется, электроэнергия поглощается крупной промышленностью, а в домах жгут свечи и масленки, как при Карле Девятом. Геологическая разведка не ведется. Недавно еле-еле вырвали лицензию на производство бензина из горючих сланцев. И то лишь потому, что это процесс длительный и дорогостоящий. А электромобили заморозили. Превосходный проект двигателя на воздушно-металлических аккумуляторах. Энергоемкость в сто десять ватт-часов на килограмм веса. Даже у нас на Земле изобретение стоящее, а здесь прямо-таки бесценное. Так нет – угроза пресловутой стабильности: зачем электромобили, когда извозчиков девать некуда? Не умирают Простаковы и Скотинины.

– Тебе все ясно, – вздохнул я.

– И тебе. В Сопротивлении люди не глупее нас с тобой и тоже по-своему политически грамотны. Рано или поздно эта мерзкая полицейская клика найдет свой конец на десятом или одиннадцатом году своей истории. Может быть, и позже, но найдет обязательно. Не помогать этому было бы непорядочно и нечестно, но у нас есть и свои задачи. Анохин удачно разыграл дебют, партия переходит в миттельшпиль. Мы знаем теперь, где находится тайное тайных галунной хунты. Остается продумать, как туда проникнуть.

В этот момент кто-то проник к нам с такой стремительностью, что незапертая входная дверь завизжала и грохнула.

– Кто?! – крикнул я, бросаясь в соседнюю комнату.

Передо мной стоял Джемс, без фуражки, всклокоченный и грязный. Половина его серого пиджака стала рыжей от жидкой глины, словно он только что вывалялся в сточной канаве. К виску он прижимал платок, побуревший от крови.

– Не пугайтесь, «хвоста» нет, – сказал он тихо. – Я, кажется, ушел от них.

– От кого?

– Кто у нас с автоматами? Смотри. – Он отнял платок от лица: на виске алел кровоточащий след пули. – Только скользнула по кости, – хрипло рассмеялся Джемс, словно речь шла о забавной лесной охоте. – Я через забор – и в канаву. С головой в рыжую жижу. Они мимо. Сколько я там пролежал, не помню. Потом переулками сюда. К счастью, даже портье не было – никто не видел.

Мы, окружив его, молчали в полной растерянности. Лишь Дьячук нашелся.

– Бинт! – не сказал – приказал он.

Рану промыли и перевязали, грязный пиджак сменили на Мартинову шоферскую куртку. Джемс впервые облегченно вздохнул, – лишь сейчас мы заметили, каких усилий стоило ему только что пережитое.

– Что же все-таки произошло? – спросил Зернов.

– Вы знаете, что у Маго был автомат?

Я не знал, но Толька Дьячук подтвердил, что был.

– Его достал кто-то из друзей Маго, обучали стрелять ее в подпольном тире. – Джемс медленно оглядел всех нас и спросил: – Кто сообщил ей о предстоящих арестах?

– Я, – сказал Мартин.

– Это и довело ее до точки кипения. Мы должны были встретиться с ней под кронами Тюильрийского парка, там, где я обычно назначаю свидания связным. Пришел вовремя – ее нет. Подождал, потом пошел навстречу. Дорога к парку по бульвару мимо полицейского управления. И тут я увидел ее.

Он закрыл лицо руками и закачался, как от нестерпимой боли.

– Она шла навстречу тебе? – спросил я, предчувствуя недоброе.

– Нет, стояла у витрины универмага близ входа в полицию. А там дожидался экипаж, который знают все в городе: беговая американка без кучера на велосипедных колесах – выезд Анри Фронталя, – только он один предпочитает такой способ передвижения по Городу. У Маго в руках был скрипичный футляр. Она поставила его на гранитную каемочку у витрины и почему-то замешкалась. Все выглядело естественно и обычно: девушка идет на репетицию в оркестр или в музыкальную школу. Охранники у входа, по-моему, даже на нее не взглянули. И в эту минуту вышел Фронталь с адъютантом. Я остановился не доходя – не в моих привычках искать сближения с полицией даже пространственно. Стояла и Маго спиной к полицейским, она поспешно открыла футляр, и, когда Фронталь уже уселся в своем экипаже, широко расставив ноги и поманив адъютанта – вероятно, хотел что-то сказать ему, – между ним и Маго никого не было, ни одного человека из охраны. Все произошло в какие-то десятые доли секунды. Из футляра Маго извлекла не скрипку, а полицейский автомат без ремня, нажала гашетку и срезала одной очередью и Фронталя и адъютанта. Но уйти не ушла, а могла бы. Испуганная лошадь понесла, тело Фронталя, зацепившегося носком Сапога, протащило по мостовой метров двадцать, и растерявшиеся постовые не сразу пришли в себя. Но один из них все же успел открыть огонь, как только Маго снова нажала гашетку. Второй охранник упал, даже не вскрикнув, но первый на какое-то мгновение предупредил свою смерть: Маго упала раньше.

Джемс закрыл глаза, должно быть стараясь зрительно представить себе увиденное. Никто из нас не решался прервать его.

– Я побежал, когда уже начали оцеплять улицу, – почти шепотом закончил он: у него уже не было голоса. – Полицейский промазал, когда я перемахнул через забор. Остальное вы знаете.

– А Маго, Маго?! – не закричал – взвизгнул Толька.

– Я же сказал: упала. – Джемс даже не поднял головы.

– Живая?

Мы молча посмотрели на Тольку. Нужно ли отвечать на этот вопрос?

Джемс и не ответил.

В тишине, повисшей почти осязаемой тяжестью, вдруг раздался тоненький, протяжный звук. Это плакал Толька. Не по-мужски – по-детски, заливчато и жалобно.