"Флорентийский волшебник" - читать интересную книгу автора (Мурани-Ковач Эндре)

Часть первая БЕСПОКОЙНАЯ ЮНОСТЬ

Глава первая Всадники

«Флоренция, 1466…» Перо выпало из рук склонившегося над письмом человека, когда неожиданно распахнулась дверь и в комнату ворвался бледный, запыхавшийся юноша. Джентиле. В глазах его был ужас, он с усилием произнес:

– Покушение провалилось… Альберто схвачен. Убили двоих людей Питти.

Рука седого мужчины, лежавшая на столе, дрогнула. Он отшвырнул гусиное перо, забрызгав чернилами бумагу. Пожалуй, это письмо никогда не будет дописано.

– А что с Подагриком? – спросил он, хотя чувствовал, что вопрос излишен, было ясно, что Пьеро Медичи уцелел.

– С Подагриком?! – взволнованно повторил Джентиле. – Уверяю тебя, он рано или поздно умоется собственной кровью. Как отец его в свое время. Ничего себе подагрик! Тиран! Недолго будет пить он людскую кровь.

– Она ему все равно впрок не пойдет, – сказал хозяин, поднимаясь из-за богато украшенного резьбой стола, – ничего ему не поможет.

– А нам что поможет? В частности, мне? Ах, дурья моя голова!

– Тебя видел кто-нибудь?

– Ист. Да я и не собираюсь попадаться им на глаза. Альберто все равно выдаст меня. И не только Альберто, а и остальные.

– Ничтожные твари! – с презрением воскликнул Андреа, глава дома Чести. Он выпрямился, оказавшись на целую голову выше своего племянника.

– Мы должны спасаться! – с мольбой произнес Джентиле, пропустив мимо ушей оскорбление, относившееся к его лучшему другу и, возможно, даже к нему самому. – Бежать! Спасаться!

– Это было бы открытым признанием своего бессилия, – покачал головой Чести и потянулся за шпагой, прислоненной к одному из кресел. – Давай-ка лучше прогуляемся на виллу, – сказал он, сосредоточенно пристегивая оружие.

– Прогуливаться? Теперь? Когда все решают минуты? Медичи проворен, а Синьория ему послушна.

– Ты меня не так понял. Разве я сказал, что мы останемся на вилле? Нам попросту надо выбраться из стен города. Если тебе страшно, поезжай вперед один.

– Если ты не возражаешь, я так и сделаю: ведь вес равно сначала хватятся меня. Впрочем, – тут глаза молодого человека сверкнули коварным огоньком, что не ускользнуло от внимания Чести, – если они проникнут сюда, во дворец, то, несомненно, запустят свои грязные лапы во все Это добро. Они не посмотрят, дядюшка, на твою достойную всяческого уважения особу, не думай. Конечно, было бы благоразумней держаться нам вместе…

– Нельзя же быть всегда благоразумным, – бросил через плечо Андреа Чести. – Мне надо еще кое-что сделать, – пояснил он уже в более примирительном тоне.

– Ну что ж, тебе виднее, как поступать. Но, с твоего позволения, я все же поеду вперед. На Щинтилле. Только ты не мешкай. Я задержусь на вилле час, может, два, если ты к тому времени не подоспеешь, то знай, что я отправился в Рим.

Чести хотел что-то сказать, но лишь кивнул головой. Он решил не связывать свою судьбу с судьбой этого юнца.

Как только Джентиле вышел из кабинета, Чести потряс настольным бронзовым колокольчиком работы знаменитого Верроккио.[2] Колокольчик этот пользовался большой популярностью среди знатоков, которые целыми группами ходили смотреть на лепную фигуру изящного всадника, украшавшую колоколец. Теперь и эту вещицу придется бросить на произвол судьбы. Покинуть все: дом, дело, виллу, поместье. Семью. Жену и дочь. Он давно предчувствовал, что так будет. Веками длится эта борьба во Флоренции. Борьба за власть между гибеллинами и гвельфами, черными и белыми,[3] дворянами и буржуа. За государственную власть? Да, и за нее. Но в данном случае, пожалуй, не это главное. Главное то, что он, Андреа, являет собой уже третье поколение банкирского рода Чести, соперничающего с фамилией Медичи. В этой борьбе Чести, конечно, не одни. С ними их родственники, Питти… Да и Пацци тоже…

Он продолжал звонить в колокольчик.

Заслышав сигнал, отдающий тревогой, в большой, как зала, кабинет ворвались камергер, дворецкий, секретарь, казначей, форейторы, лакеи, не преминул явиться и Аннибал – начальник дворцовой стражи. На счастье, женщины в это время развлекались во Фьезоле.

– Я прогуляюсь на виллу. Для моциона. Капитану в Ливорно, – он указал секретарю на начатое письмо, – допишу завтра. Успеется. Да и нарочный передохнет. А теперь мне нужен один только Аннибал.

Аннибал приблизился к банкиру, остальные, безмолвно склонив головы, удалились.

Чести подошел к стоявшему в углу массивному сундуку, приподнял украшенную чеканкой крышку, вытащил два кожаных мешочка и протянул их Аннибалу.

– Возьми и спрячь под луку. Ты поедешь верхом и прихватишь мою лошадь.

– Щинтиллу?

– Нет, на Щинтилле поехал синьор Джентиле. Он ведь уже покинул двор, не так ли?

– Как раз отъезжает. – Аннибал поднял палец. В сводчатых воротах отдавалось цоканье копыт.

– Все, уехал, – сказал Чести, прислушавшись, – так-то лучше. Вот что, Аннибал. Слушай внимательно! Я полагаюсь на тебя. Поедешь через Пистойские ворота. Возьмешь с собой мою гнедую. Если спросят, куда направляешься, скажешь, на виллу – там, мол, понадобились лошади. Но, выбравшись из города, тотчас свернешь на берег Арно. Там дождешься меня. В доме – никому ни слова. Пусть все считают, что ты поехал на виллу встречать меня.

– Понимаю, – ответил Аннибал, фамильярно осклабившись, – когда ищут тебя на юге, ступай на север.

Чести кивнул. Нет, он не станет посвящать в свои дела слугу. К чему спешить? Аннибал и так в скором времени узнает правду: что Андреа Чести держит путь на запад так же, как некогда его отец, спасавшийся бегством от Козимо Медичи. Наконец, как изгнанник дед. Но деда ждала Пиза, гостеприимно раскрывшая перед ним свои ворота. Тогда этот город готов был с оружием в руках защищать изгнанников. А теперь… теперь и Пиза порабощена. Следует уходить еще дальше. Ничего, судно Чести стоит на якоре в Ливорно. Только бы добраться до него. А там оно поднимет паруса и напрямик – в Геную. Может, еще дальше. Во Францию, например.

– Отправляйся! – сказал Чести. – Кольчугу не забудь надеть! – бросил он уже вслед Аннибалу.

Когда дверь за Аннибалом затворилась, Чести снова подошел к сундуку. Еще раз внимательно оглядел комнату – не спрятался ли здесь кто-нибудь из слуг – и только после этого склонился над сундуком. Из тайника он извлек темный суконный мешочек. Он непрочь бы еще раз взглянуть на содержимое, насладиться мерцанием своих сокровищ, но времени нет, надо спешить. Бережно спрятав драгоценный мешочек во внутренний карман, Чести закрыл сундук на ключ.

Покидая дворец, он на миг задержался у ворот: правильно ли он поступает? Но тотчас же успокоил себя. Если даже охрана у городских ворот предупреждена, мирно прогуливающийся в сторону вилл горожанин гораздо меньше привлечет к себе внимания, чем любой всадник. Чести прижался к стене – в этот миг из ворот с его гнедой на поводу выехал верхом Аннибал. Маленькая площадь, опаленная лучами полуденного солнца, казалась почти вымершей. Только на противоположной стороне ее, в тени здания цеха ювелиров, слонялось несколько горожан.

Чести исчез в узком, тянувшемся вдоль его дворца проулке, который в этот час обычно бывал безлюдным. Однако на этот раз Чести едва не столкнулся с нотариусом, сэром[4] Пьеро. Тот все еще носил траур. Не прошло еще года, как он схоронил свою жену.

– Вот так встреча! Мне определенно повезло! – воскликнул нотариус, низко кланяясь. – Я как раз к вашей милости, – сообщил он с подобострастной улыбкой, – по делу аренды ваших угодий. Мои благочестивые клиенты, отцы-доминиканцы, желали бы продлить договор, мне же доставляет особое удовольствие сообщить об этом вашей милости.

– Обратитесь к Туччи, моему секретарю. Делами арендаторов занимается он.

– Это я знаю, – учтиво забормотал нотариус, – но зачем же мне обращаться к секретарю, когда представилась возможность поговорить с самим хозяином?

– Я собрался на прогулку, сэр Пьеро, и не имею никакого желания вести сейчас деловые переговоры, – холодно отрезал Чести.

Нотариус же словно не замечал раздражения в его голосе.

– Я, разумеется, не посмею задерживать главу дома Чести. Но, если я не помешаю, позвольте все же воспользоваться выпавшей мне удачей и проводить вашу милость.

Чести ничего другого не оставалось, как согласиться и шагать рядом с нотариусом. Может быть, даже к лучшему, что он не в одиночестве приблизится к городским воротам.

Он рассеянно слушал сэра Пьеро, говорившего о трудностях, встречающихся на его поприще, об арендных платах и своих искусных маневрах по сдаче в аренду земельных угодий Чести. Свернув на улицу скорняков, оба увидели толпу, гудевшую на противоположной стороне. От группы споривших купцов отделился человек с искаженным отчаянием лицом. Сначала он просто уставился на двух прогуливавшихся людей, затем стал торопливо пробираться к ним через дорогу среди впряженных в повозки мулов.

– Сэр Пьеро! Сэр Пьеро! – кричал он, размахивая руками.

– Насколько я уразумел, милостивейший синьор, – обратился нотариус к Чести, – ваш банкирский дом все же не пренебрегает моими услугами, стало быть, и в дальнейшем моя{ет рассчитывать на меня. Однако, дабы не показаться докучливым, я послушаюсь вашего мудрого совета и обращусь к секретарю вашей милости.

С этими словами Пьеро да Винчи простился с главой дома Чести. Андреа Чести ускорил шаг. Сборище сулило мало хорошего. По-видимому, из дворца Медичи уже просочилась весть о покушении.

Перед Пистойскими воротами тоже толпились мужчины. Они что-то возбужденно обсуждали, размахивая руками. Охрана не обратила никакого внимания на седовласого синьора в богатом долгополом плаще из черного бархата, горделиво прошествовавшего за стены города.

Чести все же успел заметить, что за его спиной кое-кто стал перешептываться. Значит, узнали.

Лоб его покрылся испариной. Жгла скрытая одеждой кольчуга.

На берегу реки его уже поджидал с лошадьми Аннибал. Он помог своему хозяину сесть в седло, и оба пустились в путь.

Доехав до капеллы Богоматери, Чести повернул на запад, пришпорив гнедую.

Спустя четверть часа они поднялись на холм, внизу осталась Арно и прибрежный ивняк. Чести остановил лошадь и оглянулся на город.

От освещенных послеполуденным солнцем каменных стен рассыпались желто-белые искры. Слепил великолепием купол собора, манила стройная мраморная колокольня.

«Не манит, скорее, прощается», – подумал Чести с горечью.

На сторожевой башне Пистойских ворот взвыл сигнал тревоги.

Чести не успел задать себе вопроса, что это значит, как Аннибал показал ему на группу вылетевших из городских ворот всадников.

– Они вооружены, – проговорил он.

– Будем надеяться, что погоня не за мной, – буркнул Чести и подал знак продолжать путь.

Однако надежда его не оправдалась.

Когда возле Поджо они скакали по мосту над стремившейся к Арно речушкой, то заметили, что с недавно покинутого ими холма теперь мчатся вооруженные всадники, латы их сверкают, на остриях копьев блестит солнце.

– Что это, погоня? За нами? – спросил растерянно Аннибал, который, видимо, только сейчас начал понимать, что хозяин его неспроста гонит лошадей. Андреа Чести не стал тратить время на объяснения.

– Скорей, да скорей же! – торопил он.

На беду, они уже миновали долину, начинался подъем в гору. Группа преследователей устрашающе приближалась.

– На Эмполи! – И Андреа Чести повернул на вьющуюся вдоль реки тропинку.

Тут-то и случилась беда: буланая Аннибала, круто повернувшись, споткнулась. Упав, подмяла ногу седока.

– Тысяча чертей! – яростно воскликнул Чести.

Увидев, как его провожатый тщетно пытается высвободиться из-под лошади, он спешился и подбежал к нему.

Буланая с громким ржанием барахталась на земле.

– Она сломала ногу, – простонал Аннибал.

– А с тобой что? – Чести попытался поставить одетого в кольчугу слугу на ноги. Но тщетно. Бедро молодого человека было вывернуто. Очевидно, он повредил кость.

– Да-а, ты, я вижу, порядком размяк, нежась у меня во дворце, – заключил Чести.

Преследователи, спустившись с холма, быстро приближались.

– Дай сюда золото! – приказал Чести.

Раненый, с трудом приподнявшись, потянулся к луке.

– Попросишь, чтобы тебя отвезли в город, – бросил сквозь зубы Чести, засовывая кожаные мешочки под изгиб своего седла. – И ни слова о том, куда мы направлялись.

Он вскочил в седло и пришпорил лошадь, оставив Аннибала одного среди дороги.

«Драгоценные минуты потрачены на возню с этим несчастным. Теперь от погони не уйти». Чести бешено гнал лошадь к Эмполи, обдумывая, как бы провести своих преследователей. Но кто же выдал?

Терзаясь сомнениями, он вдруг вспомнил коварный огонек в глазах Джентиле. Почти нет сомнений в том, что племянничек не без злого умысла впутал его в авантюристические планы молодых Питти. Не исключена возможность, что и этот сладкоречивый нотариус тоже разнюхал кое-что и навел на след наемников Медичи. Сэр Пьеро да Винчи. Винчи! Родной городок: отсюда до него – рукой подать. Какая спасительная мысль!

Недолго думая, он съехал у одного из поворотов с тропинки и, обогнув ивняк, повернул на север, взяв курс прямо на Винчи. В горы! Да, ясно, уйти с тосканских земель он сможет только через горы. Ему не удалось пробраться в Ливорно? Ну и что ж, он спрячется в Лукке и оттуда свяжется со своим судном. А найдет ли он дорогу в горах? До Винчи путь знаком, тут не заблудишься. А потом он подыщет себе проводника. К тому же там проживает семейство Кортенуова. Оно также настроено против Медичи. Сам Кортенуова живет изгнанником в родном поместье. Лет десять уже не бывал он во Флоренции. Да, мысль о родных местах явилась как нельзя более кстати. Кому придет в голову разыскивать его в заброшенной окрестности Монте-Альбано? В Лукке находится еще и старый Реффаи. А преследователи пускай себе рыщут, пусть разыскивают исчезнувшего всадника и прочесывают все закоулки хоть до самой Пизы, хоть до берега морского.

От души отлегло, и Чести спокойно стал взбираться по склону. Вскоре у края каштановой рощи он обнаружил дорогу, ведущую в сторону Винчи, и по ней продолжал путь вверх. Он уже достиг первой седловины Монте-Альбано, когда, пожалев гнедую, решил сделать привал. Он молодцевато соскочил с лошади и, забыв про усталость, как в полные приключений дни своей юности, легким, быстрым шагом направился к поросшей оливами возвышенности. Отсюда, с походившей на террасу полянки он мог наблюдать, как его преследователи, сверкая латами, пронеслись мимо по тропинке вдоль реки. Растерянные, ослепленные расплавленным золотом заходящего солнца, они неслись сломя голову вдаль, к морю.

Небесное светило еще не совсем скрылось, когда одинокий всадник подъезжал к горному селению, но предвестница сумерек, лиловатая пелена, уже опустилась на далекую пизанскую равнину. Чести напоил у водопада лошадь и уже готов был вновь вскочить в седло, когда из оливковой рощи вышел необычного вида старик.

Наш путник не смог бы сразу ответить, чем удивил его этот человек. Длинной белоснежной бородой? Нет, отнюдь нет. Быть может, одеждой из зеленого сукна, по которой его в равной мере можно было принять и за горожанина и за землевладельца? Пожалуй, тоже нет. Разве что холеностью, подтянутостью, казавшейся здесь, в глуши гор странной? Опрятным суконным камзолом, белоснежной рукой с длинными тонкими пальцами, опиравшейся на резную палку? Впрочем, и в этом не было ничего особенного. Ничего не было примечательного и в речи старика, когда тот обратился к Чести. Вот, может, глаза? Да, видимо, все дело было именно в его глазах. Синие и ясные, они, казалось, отражали чистое небо на заре…

После обмена приветствиями старик еще некоторое время не сводил с Чести своего внимательного взгляда.

– Мне девяносто четыре года, – сказал он просто, и в его совсем не стариковском голосе не было и следа хвастовства. – Я прожил девяносто четыре года, по все же узнаю еще благородного сына Флоренции. Что же его привело вновь в паши края? И чтобы этот вопрос не показался нескромным, позволю себе напомнить синьору Андреа, что мы уже встречались. Зовут меня Антонио. Антонио да Винчи. Я отец нотариуса сэра Пьеро.

Эти слова вызвали вдруг в памяти Чести праздник сбора винограда. То было давным-давно. Лет двадцать, а может, двадцать пять назад. В то время еще и старый Кортенуова был жив. Гулянье было устроено во дворе его замка. Молодежь хвастала силой, удальцы фехтовали, перетягивали палку, катали гигантские бочки. И тогда подле вечернего костра остановился седобородый человек. Он с улыбкой начал вертеть над головой железный брус для перекатывания бочек. И вдруг среди внезапно наступившей тишины он согнул этот брус, как камышовую тростинку.

«А ну, удальцы, разогните!» – крикнул он парням через плечо.

Но напрасно засучивали молодые люди рукава – все до одного терпели неудачу.

«Друг мой Антонио! – обратился к нему наконец хозяин дома, качая головой. – Зачем же ты конфузишь наших юношей? То, чего ты от них требуешь, у тебя тоже не получилось бы, не только что теперь, но даже в расцвете твоих лет».

«Ой ли?» – снова улыбнулся старик и опять взялся за брус.

И разогнул его.

«Почти выпрямил», – вспомнил теперь Чести.

Напрасно наводил сейчас синьор Андреа разговор на этот давнишний случай – из памяти Антонио его, видимо, бесследно унесло время. Это и было самым странным. О своих успехах, о триумфе на гулянии, о победе над парнями вспомнить он не мог, а вот лицо прибывшего тогда на праздник флорентийского гостя навсегда врезалось ему в память. А ведь с тех пор…

– Над вашей милостью тоже не бесследно пролетело время, – указал старец длинным пальцем на седые волосы Чести, как бы ответив этим на его безмолвный вопрос.

– Увы, – кивнул тот.

– Я только не возьму в толк, – начал размышлять вслух старый Антонио, – почему ваша милость вспомнил теперь о сборе винограда? Ведь до праздника еще далековато.

– На этот раз я здесь не ради праздника. Хотел бы найти моего друга Кортенуова.

– В таком случае вашей милости не повезло. Все семейство выехало из замка на целую неделю. Они отправились в Пистою на свадьбу.

– К Галацци, что ли, поехали?

– Ну вот, ваша милость, стало быть, и сам знает. Выходит, вы вовсе и не его ищете.

– Я ищу свое счастье, почтеннейший Антонио. Может быть, даже вы мне поможете вместо Кортенуова?

И Чести поведал старику о том, что хотел бы пробраться в Лукку. Через горы. Минуя наиболее людные дороги. Да так, чтобы никто не знал об этом.

– Понимаю, понимаю, – пробормотал старый да Винчи, задумчиво вертя в руках палку. – Но может быть, вы зайдете сначала ко мне? Передохнете в моем доме. Я бы почел это за честь. К тому же сделать остановку необходимо: близится вечер.

Синьор Андреа решительно возразил: нет, нет, он должен немедленно продолжать путь.

– У горожан всегда все спешно. Как и у юношей. Боятся упустить какое-нибудь удовольствие. Да кто же это в ночную пору согласится идти с вашей милостью по горным тропам?! Кто пустится в такой нечеловечески трудный путь? Не найдете охотника. Или, постойте! Есть один. Человеком, правда, его еще не назовешь…

Флорентинец нетерпеливо следил за словами старика.

– Внук мой Леонардо! – произнес наконец Антонио да Винчи с торжеством. – Лучше его никто не знает гор. А при надобности он и молчать умеет.

– И он согласился бы сопровождать меня?

– Если я ему прикажу? Отчего ж нет! На худой конец, пожурит меня его бабушка: тревожиться ведь будет о внуке.

– Мать его умерла, не так ли? – осторожно спросил Чести, вспомнив о трауре сэра Пьеро.

– Альбиера, моя бедная покойная сноха, не была ему родной матерью, – со вздохом произнес старик, вытянув руку, как бы отстраняя что-то от себя.

Больше он ничего не успел сказать. Из уже окутанной предвечерними сумерками оливковой рощи выскочил всадник.

– Дедушка!

Чести, любуясь, наблюдал за тем, как светлокудрый, стройный подросток ловко спешился и с изяществом, свойственным очень юным существам, но в то же время с достоинством молодого человека склонился перед стариком. Даже угасающий дневной свет не помешал Чести разглядеть глаза мальчика, такие же ясные и синие, как у деда.

Все просьбы, уговоры осушить хотя бы один-единственный кубок вина в гостеприимном доме да Винчи были тщетны. Наконец старый Антонио уступил, по кивку его головы, выражавшему согласие, белокурый, улыбающийся мальчик подошел к лошади, поправил удила, дернул стремя, взлетел в седло и поскакал следом за странным, распалившим его любопытство, флорентийским банкиром.