"Крестоносцы. Том 1" - читать интересную книгу автора (Сенкевич Генрик)

XVI

Догнав Зыха и Ягенку, которые с аббатом и его причетниками направлялись в Кшесню к обедне, Збышко присоединился к ним и поехал дальше вместе со всей компанией — ему непременно хотелось показать аббату, что он не боится ни Вилька из Бжозовой, ни Чтана из Рогова и не собирается прятаться от них. В первую минуту юношу снова поразила красота Ягенки; и в Згожелицах, и в Богданце он часто видел ее разодетую для гостей, но никогда наряд ее не был так пышен, как сейчас, когда она собралась в костел. Девушка была в шубке алого сукна, подбитой горностаем, рукавички у нее тоже были алые, из-под горностаевой шитой золотом шапочки спускались на плечи две косы. На коне она сидела не верхом, по-мужски, а в высоком седле с подлокотниками и скамеечкой для ног, кончики которых едва виднелись из-под длинной, в прямые складки юбки. Зых, который дома позволял дочери ходить в кожухе и яловых сапогах, желал, чтобы в костеле все видели, что к обедне приехала не дочка какой-нибудь мелкой сошки, захудалого шляхтича, а панна из богатого рыцарского дома. Коня ее вели под уздцы два подростка в наряде вверху пышном, а внизу в обтяжку, какой носили обычно пажи. Позади ехало четверо слуг, а уж за ними следовали причетники аббата с мечами и лютнями у пояса. Весь этот поезд привел Збышка в восхищение, особенно Ягенка, которая была хороша удивительно — не девушка, а картина, и аббат, который в своем пурпурном одеянии с широченными рукавами смотрел прямо путешествующим князем. Скромнее всех был одет сам Зых — он позаботился о пышности прочих, а себе оставил только песни да веселье.

Аббат, Ягенка, Збышко и Зых, поравнявшись, поехали рядом. Сперва аббат велел своим песенникам петь божественные песни; потом эти песни ему, видно, прискучили, и он завел разговор со Збышком, который с улыбкой поглядывал на его огромный меч длиной никак не меньше двуручных немецких мечей.

— Я вижу, — важно сказал аббат, — тебе удивительно, что при мне этот меч, так знай же, что синоды дозволяют духовным особам иметь при себе в дороге не токмо мечи, но даже баллисты и катапульты, а мы ведь сейчас с тобою в пути. Когда святой отец возбранял духовным особам носить мечи и пурпурные одежды, он, наверно, думал о людях низшего сословия, ибо шляхтича бог сотворил для оружия, и тот, кто пожелал бы разоружить его, восстал бы против велений предвечного.

— Я видал мазовецкого князя Генрика, который выходил на единоборство,

— ответил Збышко.

— Не то зазорно, что он выходил на единоборство, — возразил аббат, поднимая вверх палец, — а то, что женился, да к тому же неудачно, mulieremnote 54 взял fornicariam и bibulamnote 55, которая, как говорят, с молодых лет Bacchum adorabatnote 56, да к тому же была adulteranote 57, а от этого тоже ничего хорошего нельзя было ждать.

Тут он остановил коня и с еще большей важностью стал поучать Збышка:

— Коль задумал кто жениться, то есть избрать себе uxoremnote 58, должен смотреть, чтобы она была богобоязненна, благонравна и опрятна, чтобы хозяйка была хорошая; так учат не токмо отцы церкви, но и языческий мудрец по имена Сенека. А как же ты распознаешь, что избрал достойную, коль неведомо тебе будет родовое гнездо, из коего берешь себе подругу жизни?

Другой святой мудрец говорит: Pomus non cadit absque arborenote 59. Тощ вол — тоща и шкура, мать глупа — и дочка дура. Вот и возьми это в толк, недостойный, да не ищи себе жены далеко, а ищи поближе, не то достанется тебе злая да своенравная, и наплачешься ты с нею, как наплакался философ, когда сварливая жена в гневе вылила ему на голову aquam sordidamnote 60.

— In saecula saeculorum, amen!note 61 — грянули хором причетники, которые всегда вершили аминем слова аббата, не очень-то задумываясь над тем, впопад иль невпопад возглашают они свой аминь.

Все внимали аббату, дивясь его красноречию и познаниям в священном писании, а он говорил не столько Збышку, сколько Зыху и Ягенке, будто их особенно хотел наставить на ум. Ягенка, видно, смекнула, куда аббат клонит, она пристально поглядывала на Збышка из-под длинных ресниц, а тот и брови насупил, и голову опустил, словно раздумавшись о том, что довелось ему услыхать.

Через минуту поезд двинулся дальше; но все уже хранили молчание, и только когда вдали завиднелась Кшесня, аббат ощупал свой пояс, сдвинул его наперед, чтобы легко было схватиться за рукоять меча, и сказал:

— Старый Вильк из Бжозовой, пожалуй, с целой ватагой приедет.

— Пожалуй, — подтвердил Зых, — только вот слуги болтали, будто он захворал.

— А один мой причетник сказал, будто он хочет напасть на нас после обедни перед корчмой.

— Не стал бы он этого делать без вызова, да еще после обедни.

— Да вразумит его господь бог. Я ни с кем не ищу войны и терпеливо сношу все обиды.

Тут он оглянулся на своих песенников и сказал:

— Смотрите мне, мечей не вынимать и помнить, что вы служители церкви, ну, а ежели те первыми вынут, тогда айда на них!

Меж тем Збышко, подвигаясь вперед рядом с Ягенкой, расспрашивал ее о делах, которые его больше всего занимали.

— В Кшесне мы непременно застанем Чтана и молодого Вилька, — сказал он. — Покажешь мне их издали, чтобы я знал их в лицо.

— Ладно, Збышко, — ответила Ягенка.

— Они, верно, встречают тебя и перед обедней, и после обедни. Что они тогда делают?

— Служат мне, как умеют.

— Сегодня они тебе служить не будут — понятно?

Она снова послушно ответила:

— Ладно, Збышко.

Дальнейший разговор был прерван стуком деревянных бил, которые в Кшесне заменяли еще тогда колокола. Вскоре весь поезд был уже на месте. Из толпы народа, ожидавшего перед костелом начала обедни, тотчас вышли молодой Вильк и Чтан из Рогова; однако Збышко предупредил их: не успели они подбежать к Ягенке, как он соскочил с коня и, обхватив стан девушки, ссадил ее с седла, взял за руку и, вызывающе глядя на хлопцев, повел ее в костел.

В притворе Вилька и Чтана ждало новое разочарование. Оба они бросились к кропильнице и, омочив руки, протянули их девушке. Однако то же самое сделал Збышко, Ягенка коснулась его пальцев, перекрестилась и вместе с ним вошла в костел. Тут не только молодой Вильк, но даже Чтан из Рогова, парень недалекий, догадались, что все это сделано было с умыслом, и оба так вознегодовали, что у них волосы встали дыбом под сетками. Однако, опасаясь кары господней, они кое-как совладали с собой и в костел в таком озлоблении войти не посмели; Вильк выбежал из притвора и как сумасшедший помчался по погосту между деревьями куда глаза глядят. Вслед за ним ринулся и Чтан, тоже не зная, зачем он это делает.

Они остановились в углу ограды, где были свалены огромные камни, приготовленные для фундамента колокольни, которую должны были строить в Кшесне. Чтобы хоть на чем-нибудь сорвать злость, которая так и душила их, Вильк ухватился за один камень и стал изо всех сил ворочать его; вслед за ним ухватился за камень и Чтан, и через минуту они в ярости покатили его через весь погост к самым воротам.

Народ смотрел на них в изумлении, думая, что это они обет дали такой, что это они хотят таким образом помочь соорудить колокольню. От усталости у хлопцев отошло от сердца, они опомнились, только побледнели от натуги и отдувались, неуверенно поглядывая друг на друга.

Первым прервал молчание Чтан из Рогова.

— Как же быть?

— А что? — спросил Вильк.

— Сейчас нападем на него?

— Как же ты нападешь на него в костеле?

— Не в костеле, а после обедни.

— Он ведь с Зыхом и с аббатом. Или ты забыл, что Зых посулился, коли случится драка, нас обоих выгнать из Згожелиц. Не будь этого, я бы уж давно переломал тебе все ребра.

— Либо я тебе! — отрезал Чтан, сжимая могучие кулаки.

И глаза у них зловеще засверкали; однако хлопцы тотчас сообразили, что теперь им, больше чем когда бы то ни было, надо держаться вместе. Они не раз уже дрались, однако после драки всякий раз мирились, — жить они не могли друг без друга и всегда скучали врозь, хоть и разделяла их любовь к Ягенке. Теперь же у них был общий враг, и оба они чувствовали, что соперник этот для них очень опасен.

Помолчав с минуту времени, Чтан спросил:

— Что делать? Не послать ли ему вызов в Богданец?

Хотя Вильк был умнее своего товарища, однако на этот раз и он не знал, как быть. К счастью, на помощь им пришли била, которые застучали вновь, возвестив начало обедни.

— Что делать? — переспросил Вильк. — Идти к обедне, а там пусть будет, что бог даст.

Этот разумный ответ успокоил Чтана из Рогова.

— Может, господь бог наставит нас, — заметил он.

— И благословит, — прибавил Вильк.

— По справедливости.

Войдя в костел, Вильк и Чтан с благоговением отслушали обедню и приободрились. Они не потеряли присутствия духа даже тогда, когда после обедни Ягенка в притворе снова приняла святую воду из рук Збышка. У ворот они в ноги поклонились Зыху, Ягенке и даже аббату, хоть он был врагом старого Вилька из Бжозовой. Правда, на Збышка они глядели исподлобья, но не выдали себя ни единым звуком, хотя сердце у них щемило от муки, гнева и зависти и Ягенка никогда не казалась им такой красавицей, сущей королевной. Лишь когда поезд тронулся в обратный путь и до них издали долетела веселая песня причетников, Чтан, отфыркиваясь, как лошадь, отер пот со своего заросшего лица, а Вильк, скрежеща зубами, проговорил:

— В корчму! В корчму! Горе мне!..

Тут они вспомнили, отчего им в прошлый раз стало легче, ухватились опять за камень и в ярости покатили его на прежнее место.

Меж тем Збышко ехал рядом с Ягенкой, слушая песни причетников аббата, однако, когда поезд проехал с версту, он осадил вдруг коня и сказал:

— Ба! Совсем позабыл! Я ведь хотел заказать службу о здравии дяди. Придется вернуться.

— Не возвращайся! — воскликнула Ягенка. — Пошлем человека из Згожелиц.

— Нет, я ворочусь, а вы меня не ждите. С богом!

— С богом! — сказал аббат. — Езжай!

И лицо у него повеселело, а когда Збышко скрылся из виду, он неприметно подтолкнул Зыха и сказал:

— Поняли?

— Что?

— В Кшесне он, как бог свят, будет драться с Вильком и Чтаном, а я только этого и хотел и к этому клонил все дело.

— Они парни храбрые! Еще ранят его, что тогда?

— Как что? Коли он будет драться за Ягенку, как же ему потом думать про дочку Юранда? Не она, а Ягенка станет тогда его госпожой, а я только этого и хочу, — он мой родич и пришелся мне по сердцу.

— А как же с обетом?

— Да я тотчас его разрешу! Разве вы не слыхали, что я сам посулил ему это?

— Ума палата, всегда-то вы найдетесь! — ответил Зых.

Аббат, польщенный похвалой, подъехал поближе к Ягенке и спросил:

— Ты что нос повесила?

Она склонилась в седле и, схватив руку аббата, прижала ее к губам.

— Крестный, вы бы послали песенников в Кшесню.

— Зачем? Перепьются они в корчме — и только.

— А может, помешают ссоре.

Аббат бросил на нее быстрый взгляд и вдруг резко сказал:

— Да хоть бы его там и убили!

— Тогда пусть и меня убьют! — воскликнула Ягенка.

И все горе, все сожаления, которые накопились в ее груди со времени разговора со Збышком, излились вдруг в потоках слез. Увидев, что Ягенка плачет, иббат обнял девушку рукою так, что укрыл ее чуть не всю широченным своим рукавом, и заговорил:

— Не бойся, доченька, ничего не бойся. Они могут там поссориться, но ведь и Вильк с Чтаном — шляхтичи, не станут они нападать на него все вдруг, на поединок вызовут, как рыцарский обычай велит, ну, а уж он-то с ними справится, хоть бы и с двумя сразу драться пришлось. Что ж до дочки Юранда, то одно скажу тебе: ни в одном лесу не растет дерево для их ложа.

— Коль она ему милее, так и я его не хочу! — сквозь слезы сказала Ягенка.

— Чего же ты тогда хнычешь?

— Боюсь за него.

— Вот уж подлинно бабий ум! — со смехом воскликнул аббат.

Тут он нагнулся к уху Ягенки и сказал ей:

— А ты, девушка, про то подумай, что, и женится он на тебе, все равно ему не раз драться придется, — он ведь шляхтич.

Нагнувшись еще ниже, он прибавил:

— А женится он на тебе, как бог свят, женится, и в самом скором времени!

— Где уж там! — возразила Ягенка.

А сама тотчас заулыбалась сквозь слезы и глянула на аббата так, будто хотела спросить, откуда же он это знает.

Меж тем Збышко, вернувшись в Кшесню, проехал прямо к ксендзу, так как в самом деле хотел заказать службу о здравии Мацька; уговорившись с ксендзом, он направился прямо в корчму, где надеялся застать молодого Вилька из Бжозовой и Чтана из Рогова.

Он и впрямь застал там обоих. Народу в корчме было полным-полно, пила тут и шляхта, знатная и мелкая, и мужики, и даже несколько захожих штукарей показывали всякие немецкие штуки. Однако в первую минуту Збышко ничего не мог разглядеть, так как окна в корчме, затянутые воловьими пузырями, пропускали мало света; только когда слуга подбросил в печку сосновых щепок, Збышко увидел в углу за братинами пива волосатую рожу Чтана и суровое, гневное лицо Вилька из Бжозовой.

Тогда он медленно двинулся к ним, расталкивая по дороге толпу, и, подойдя вплотную, с такой силой ударил кулаком по столу, что грохот пошел по всей корчме.

Вильк и Чтан вскочили с мест и, сдвинув наперед кожаные пояса, хотели уже схватиться за мечи, но не успели они это сделать, как Збышко бросил на стол перчатку и, говоря в нос, как было в обычае у рыцарей при вызове на бой, произнес следующие, совершенно неожиданные, слова:

— Коли кто из вас или других рыцарей, присутствующих здесь, станет оспаривать, что панна Данута, дочь Юранда из Спыхова, — самая прекрасная и самая добродетельная девица на свете, то я вызову его на поединок, конного или пешего, до первого коленопреклонения или до последнего вздора.

Вильк и Чтан были просто поражены, как поразился бы и аббат, если б услыхал что-либо подобное, и с минуту времени слова не могли вымолвить. Что это за панна? Они вовсе не о ней помышляют, а об Ягенке… А ежели этому шалому парню не нужна Ягенка, тогда чего он к ним лезет? Зачем рассердил их перед костелом? Зачем пришел сюда и ищет с ними ссоры? Все перемешалось у них в головах, они даже рты разинули, а Чтан так вытаращился на Збышка, точно не человека увидел, а какое-то немецкое диво.

Но Вильк был побойчее, знал немного рыцарские обычаи и слыхал, что рыцари часто дают обет служить одним дамам, а женятся вовсе на других, вот он и подумал, что и тут может такое случиться, и уж если подвертывается оказия подраться за Ягенку, то надо ею немедля воспользоваться.

Он вылез из-за стола, подошел к Збышку с видом, который не сулил ничего хорошего, и спросил:

— Так по-твоему, собачий ты сын, не Ягенка, дочка Зыха, прекраснее всех на свете?

Вслед за ним вылез из-за стола Чтан, и около них сразу стал собираться народ, потому что все уже поняли, что добром это дело не кончится.