"Жестокий ангел" - читать интересную книгу автора (Кендрик Шэрон)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

– Две минуты, мисс Картер.

Крессида нервно терла холодными и влажными ладонями по оголенным бедрам, стараясь успокоиться.

Конечно, ее костюм не способствовал этому. Действие пьесы происходило в конце 50-х годов, в доме на берегу моря, и большую часть спектакля Крессида играла в купальнике, который (нужно отдать ему должное) совершенно не шокировал благодаря юбочке с рюшами и довольно безобидному жесткому лифу. По сравнению с нарядами, в каких современные женщины разгуливают по главной улице, этот купальник был абсолютно невинным. Но Крессида знала, что полураздетая женщина на сцене привлекает куда больше внимания, чем в том же виде на улице. На сцене все выглядит иначе. Эта истина была одной из первых, которую она постигла в школе драматического искусства. Сцена все преувеличивает. На подмостках все становится более ярким, более значительным – не только эмоции, но и костюмы, и декорации.

– Ваш выход, мисс Картер.

Сердце стучало в груди, пульс учащенно бился. Крессиде казалось, что ее парализовало и она уже никогда не сдвинется с этого места. Но вдруг она услышала обращенную к ней реплику и с легкостью выбежала на сцену.

Это была ключевая сцена спектакля… Героиня узнает о неверности своего мужа. Адриан, актер, исполняющий роль мужа, поглощен чтением письма, но звук шагов прерывает это его занятие. Вот сейчас он повернется к жене, их глаза встретятся, и тут Крессида должна выразить неожиданную догадку жены об измене своего мужа.

Даже в лучшие времена это была трудная сцена, а сегодня, в удушливой, напряженной атмосфере генеральной, от Крессиды требовалось все ее профессиональное мастерство, чтобы донести до зрителя то, что хотел сказать драматург. Но откуда взялось это напряжение? – недоумевала она. Оно витало в воздухе, оно окружало ее подобно тяжелому облаку. Вся атмосфера напоминала предгрозовую.

Необычным было уже то, что генеральная репетиция проходила за две недели до открытия сезона. И проводили ее на сцене, а не в репетиционном зале. Актеры шептались между собой на этот счет, но Крессида решила, что это просто одна из причуд режиссера.

Она взглянула в глубину зала, туда, где в своем обычном кресле сидел Джастин, режиссер спектакля, и удивилась, увидев, что сегодня он был не один. Рядом с ним она различила силуэт еще одного мужчины.

Крессида начала произносить свои реплики, вкладывая в них огромную боль, что обычно давалось ей довольно легко и выглядело вполне естественно. Едва ли нашелся бы человек, который смог бы лучше ее передать отчаяние и одиночество женщины, переживающей крах своего брака.

Но сегодня ей было необычайно трудно. Атмосфера, царившая в театре, ощутимо действовала на нее. Она повернулась, чтобы взять бокал и швырнуть его в Адриана, но в этот самый момент ее привлекло движение человека, сидевшего рядом с режиссером. Она уставилась в сверкающие, как черный янтарь, глаза. Пластиковый бокал выскользнул у нее из рук и упал к ногам. Голова повисла, как будто была слишком тяжела для ее тонкой шеи.

– О Боже! – слабым голосом произнесла она и потеряла сознание.

Очнувшись через несколько секунд, она услышала вокруг себя шум. Джастин поднялся со своего кресла.

– Что случилось? – крикнул он. – Позаботьтесь о ней кто-нибудь! – И, беспомощно воздев руки, повернулся к высокому темноволосому мужчине, стоявшему рядом с ним: – Простите. Я не знаю, что с ней такое. Должно быть, она нездорова.

Крессида услышала ужасно знакомый голос.

Низкий, с едва уловимым иностранным акцентом.

– Нездорова? – Голос насмехался. – В самом деле?

С большим трудом она заставила себя открыть глаза и обнаружила, что окружена друзьями-актерами. Дженна держала стакан воды, Адриан – смоченный носовой платок. Крессида отстранила их, решительно поднялась на ноги и улыбнулась Адриану, давая понять, что готова продолжать репетицию.

– Со мной все в порядке, – сказала она твердо.

«Галлюцинации, – подумала она. – Наверное, галлюцинации. Воспоминания, навеянные содержанием пьесы».

– Все в порядке. Честно! – Крессида выпрямила спину, улыбаясь своей знакомой широкой улыбкой.

Но когда она поняла, что увиденное ею вовсе не галлюцинация, улыбка стала таять, и вскоре от нее не осталось и следа. Мужчина стоял рядом с Джастином, подавляя режиссера своей фигурой. Он пристально смотрел на Крессиду, но в зале было слишком темно, чтобы разглядеть выражение его лица.

«Впрочем, – с горечью подумала она, – на этом лице никогда нельзя было прочесть его истинные чувства».

Отяжелевшие веки опустились, а когда ей снова удалось поднять их, человек уже исчез.

Крессида не могла продолжать репетицию. Никогда прежде такого не случалось, и она готова была разрыдаться. На сцене она всегда была профессионалом, а сейчас… настоящая развалина с трясущимися руками. Казалось, она увидела привидение.

Но ведь ты и впрямь увидела привидение, твердил ей внутренний голос. Призрак твоего прошлого. Ты никогда не думала, что увидишь его вновь, а теперь… спустя столько времени…

Но ведь она молила об этом, не так ли? Каждую ночь…

Джастин взобрался на сцену. Взяв ее за руки, он крепко сжал ей пальцы.

– Не волнуйся, солнышко, – улыбнулся он. – Это нервы, а может быть, ты заболела?

Она слабо улыбнулась.

– Голова болит, – едва слышно сказала она. – Прости, Джастин.

Джастин извлек из кармана жевательную резинку и сунул в рот.

– Отправляйся домой, – твердо сказал он. – Отдохни. Ты – моя любимая актриса, и никогда прежде ты не выкидывала таких фокусов. Порепетируем завтра. А сейчас – марш! Быстро! Пока я не передумал!

Ей хотелось спросить его о мужчине, сидевшем рядом с ним. Что он хотел от него? А может быть, от нее? Но спросить – означало признать, что он ей знаком, а этого ей совсем не хотелось. Это была та часть ее жизни, которую она тщательно скрывала, своего рода «запретная зона». Воспоминания о том времени причиняли слишком сильную боль.

Крессида с трудом добралась до своей гримерной и рухнула в кресло перед зеркалом. Взглянув на себя, она увидела огромные зеленые глаза на неестественно белом лице и дрожащие ярко-красные губы.

Может быть, все это ей приснилось? Могла ли она такое представить? Неужели воспаленное воображение возродило из небытия его образ? Она покачала головой, слегка нарушив прическу в стиле 50-х годов. Нет, это был не сон. Это был Стефано, собственной персоной.

И Крессида стала вспоминать. Пару месяцев назад ее адвокат отправил письмо его адвокату в Рим с просьбой о разводе, так как они вот уже два года не живут вместе. Ответа на письмо не последовало. Стефано проигнорировал его. «Оставим это дело на время, – успокаивал ее адвокат. – На этой стадии так часто бывает. Малодушие. А возможно, ваш муж передумал и не хочет разводиться».

«Как бы не так», – с горечью подумала Крессида. За холодно высказанным ультиматумом последовало абсолютное молчание, в течение двух лет. Не требовалось никаких дополнительных доказательств, чтобы убедить ее, что Стефано хочет вычеркнуть ее из своей жизни.

Она помнила, что он сказал, так ясно, словно это было вчера. «Я не позволю тебе остаться работать в Англии, в то время как сам нахожусь в Италии. Жена должна быть рядом с мужем, и если ты согласишься на эту работу, то нашему браку конец». Но выбора не было, она должна была согласиться на эту работу. Так подсказывал здравый смысл. А какую альтернативу предлагал ей Стефано? Брак, который начал разрушаться с той самой минуты, когда она оказалась один на один с холодным, бесчувственным мужем? Мужем, которому она, казалось, нужна была только в постели?

Крессида, молчаливая и недвижная как статуя, сидела за туалетным столиком и ничего не видящим взглядом смотрела в ярко освещенное зеркало. В глубине души она сознавала, что находится в ожидании. И поэтому, когда раздался стук, она медленно направилась к двери, как будто ее действиями управлял автопилот.

Конечно, прийти мог кто угодно: актеры, режиссер или суфлер. Всем хотелось узнать, как она себя чувствует после неожиданного недомогания. Но Крессида знала наверняка, что это некто другой. Так стучать в дверь мог один-единственный мужчина – не громко и настойчиво, а тихо и уверенно. Этот стук был своего рода визитной карточкой человека, которому не нужно было криками добиваться того, чего он хотел. Да, несомненно, это был Стефано, привыкший получать именно то, что хотел, и именно так: спокойно и решительно.

Она широко распахнула дверь, собрав в кулак всю свою волю. Крессида знала, что самым действенным оружием сейчас будет вежливое безразличие.

– Привет, Стефано, – прохладно сказала она.

Черные брови взметнулись дугами.

– Это так-то ты встречаешь своего мужа! Огорчительно! Я надеялся на что-нибудь более теплое.

В его устах это слово прозвучало почти оскорбительно. Мягкий итальянский акцент заставил ее вздрогнуть от оживших в ней воспоминаний. Она молила Бога, чтобы суметь ответить по-деловому и бесстрастно.

– О том, что я замужем, мне напоминает одна лишь фамилия, – сказала она. – Более двух лет мы живем врозь, и по закону я имею полное право на развод. Ты ведь это понимаешь, Стефано?

Наконец-то она это произнесла. В темных глазах промелькнула искра злости, тут же погасшая.

– Я слишком хорошо это понимаю, дорогая, – ответил он тихо. В его голосе звучала угроза. – Но развод для меня ничего не значит. В глазах церкви и… – тут его голос понизился до бархатного шепота, – в моих глазах мы всегда останемся мужем и женой и будем наслаждаться всеми теми бесконечными радостями, которые предоставляет брак.

Стефано стоял в узком дверном проеме, опираясь о косяк, будто имел все права находиться тут. Но Крессида знала его слишком хорошо и понимала, что, несмотря на эту видимую непринужденность, его мышцы под гладкой загорелой кожей напряжены.

Внешне он мало изменился, подумала она. Разве что черты лица стали немного тоньше. Лицо Стефано, относительно молодого мужчины, никогда не отличалось нежностью, характерной для молодости. Взгляд его суровых сверкающих глаз был прозорлив, а красивый рот всегда был искривлен в привычной циничной усмешке. Она никогда не могла представить его счастливым, беззаботным мальчишкой. Перед ней всегда был сдержанный, спокойный мужчина, который точно знал, чего хочет. Она вглядывалась в его карие глаза, пытаясь отыскать в них хотя бы намек на то, почему он здесь оказался, но не увидела ничего, кроме вспышки одного-единственного чувства, сохранившегося в ее памяти, – страсти.

Усилием воли она заставила себя сохранять спокойствие. В конце концов, они находились в центре оживленного английского города, в театре, в окружении коллег. Он мог бы с успехом добиться, чтобы она почувствовала себя попавшей в западню, в какой-нибудь заброшенной хижине в горах на севере Италии, вдали от цивилизации, но сейчас явно не тот случай. Стоило ей лишь повысить голос, как люди тут же сбежались бы ей на помощь. Если б она начала кричать, об этом сразу же стало бы известно журналистам, что было бы не на пользу профессиональной и личной репутации Стефано, крупного и удачливого бизнесмена. Можно представить, какой знаменательный день был бы у газет, выйди они с подобной сенсацией.

Единственная проблема заключалась в том, что он не сделал ничего, что хоть в малейшей мере переходило бы границы. И он знал об этом. Он рассматривал Крессиду с особым, выводившим ее из себя удовольствием.

– Какой у тебя сердитый вид, – забавлялся он. Его красивые зубы сверкали белизной на фоне оливковой кожи. – Я обожаю этот твой взгляд, – прошептал он. – Ты часто смотрела так, перед тем как мы…

Ее щеки залила краска, и она готова была закрыть ладонями уши.

– Замолчи! – оборвала Крессида, ужаснувшись, что его слова заставят ее представить то, что он собирался описать. Если бы она вспомнила, то не смогла бы больше контролировать себя. – Считаешь ты или не считаешь, что мы разошлись, – это твоя проблема. Но это факт. По английскому закону – мы в разводе.

Она все-таки заставила себя спросить:

– Почему ты здесь, Стефано? – но ожидаемого ответа не последовало.

Молчание затягивалось. Взгляд его темных глаз медленно и вначале бесстрастно скользил вниз по ее телу, но потом задержался на ее груди, которую подчеркивал жесткий лиф купальника. Затем его взгляд с интересом остановился на плоском животе, опустился еще ниже, и загоревшиеся глаза стали разглядывать плавные изгибы ее обнаженных бедер.

Щеки Крессиды пылали от его дерзости.

– Насмотрелся? – съязвила она, зная, что ему это не понравится.

Стефано цинично изогнул губы.

– Вряд ли, – пробормотал он. – По-моему, я почти ничего и не увидел. Но другие… эти… – тут он произнес что-то по-итальянски.

Этого слова Крессида никогда прежде не слышала.

– Извини, не поняла? – Она надменно подняла брови.

Его глаза сузились.

– Ты могла бы назвать их своими воздыхателями, – прошипел он.

– Воздыхателями? – презрительно передразнила она его. – О чем ты говоришь, черт возьми?

– О тех, кто пришел поглазеть на тебя.

Она громко засмеялась.

– Перестань, Стефано, я вполне прилично одета.

– Тебе они нравятся? – неожиданно спросил он тихим голосом, внушающим опасение.

Она растерялась.

– Кто – они?

– Мужчины в зрительном зале, которые смотрят на тебя, хотят, чтобы ты оказалась рядом с ними ночью, в постели. Это волнует тебя? Да?

Она хотела было просто отвернуться, но он остановил ее, слегка дотронувшись до ее руки. Крессиду это легкое прикосновение не обмануло – за ним скрывалась железная воля.

– Ведь так? – настаивал он. – Тебе нравится, что они смотрят на твою… грудь?

Крессида задохнулась, когда он протянул руку и, как бы между прочим опытным движением обведя вокруг соска, накрыл ею грудь. Когда дело доходило до ласк, по многолетнему опыту и благодаря инстинкту, который никогда ему не изменял, Стефано знал, как удержать ее в своих объятиях. У Крессиды подкосились ноги, когда удовольствие, которое доставил ей Стефано, пламенем охватило все ее тело… Это было так давно. Так давно…

Он молчал, как будто чувствовал, что слова стали бы помехой и вернули бы их к действительности. За него говорили пальцы, с волнующей осторожностью двигаясь по тонкой ткани купальника. Он медленно наклонил голову и с наслаждением поцеловал ее шею, потом нежно коснулся языком мочки уха и наконец завладел ее губами, заставляя Крессиду поверить, что его желание так же пылко, как и ее. Презирая свою слабость, она отдала себя во власть этого поцелуя, отвечая Стефано поцелуем, полным давно сдерживаемой страсти, будто он был последней истинной ценностью в мире.

Даже в худшие времена, а таковых было предостаточно, Стефано всегда обладал способностью вызывать у нее ответное чувство. Он был ее учителем, ее наставником. Он научил ее искусству любви, и тут никто, никто не мог его заменить.

Стефано вновь заговорил:

– И вот сюда. – Его рука скользнула вниз по мягкой плоти ее бедер. – Тебе нравится, когда смотрят сюда?

Он говорил, а она чувствовала на своих губах его теплое дыхание. Он умышленно обижал ее и все же вызывал в ней такое желание, что ей пришлось ухватиться за его крепкие плечи, чтобы не упасть, обессилев, к его ногам.

– Как ты думаешь, они не прочь бы заняться с тобой тем, чем собираюсь заняться я, а? – Пальцы Стефано оказались уже под купальником, нащупав сладостную влагу. Крессида приглушенно застонала и крепко обвила руками его шею.

– Стефано! – вскрикнула она, уткнувшись ему в плечо.

Благоразумие покинуло ее, она была не в силах отказаться от счастья, которое он ей доставлял. Ее губы беспомощно прижались к его шее.

– Стефано… Нет! Мы не должны… Ты ведь знаешь, мы не должны. – Это была мольба, но не вполне искренняя, и они оба знали об этом.

Настойчивые движения руки прекратились, и он холодно оттолкнул Крессиду, которая, не веря своим глазам, наблюдала, как он спокойно подошел к зеркалу над раковиной, поправил галстук, посмотрел на дорогие золотые часы, а потом с усмешкой на нее.

– Ты права, мы не должны, – согласился он. – У меня назначена деловая встреча. Очень важная и серьезная, поважнее того, чтобы второпях заниматься любовью.

На какую-то секунду Крессида потеряла дар речи, пытаясь вникнуть в смысл того, что он только что ей сказал. Но, придя в себя, подогреваемая глубоким отвращением к самой себе, она взорвалась: с криком бросилась на Стефано и начала неистово колотить по его крепкой, как стена, мускулистой груди.

– Как ты посмел? Почему ты себе это позволил? – не унималась она.

– Что? – спокойно спросил он.

– Прийти сюда и…

– Дотронуться до тебя? – усмехнулся он. – Поцеловать тебя? Заставить твое тело откликнуться на прикосновение моих пальцев и почувствовать, как сильно ты до сих пор хочешь меня, даже сейчас?

– Что ты говоришь? Ты животное! – кричала Крессида. – Ты низкий, никчемный…

Он смеялся. Глаза его светились радостью. Взяв ее руки в свои, Стефано посмотрел на Крессиду, как будто она была маленькой и очень непослушной девочкой.

– Шшш, дорогая, – пробормотал он, – тебе не следует называть так своего мужа…

– Очень скоро ты перестанешь быть моим мужем! – негодовала она. – Я все время твержу тебе об этом!

– Тише. – Он поморщился. – Вот упрямица! Не забивай свою красивую маленькую головку подобными мыслями. Ведь нет ничего плохого в том, что я хочу заниматься с тобой любовью. Это совершенно естественно.

– Я лучше в аду сгорю!

Он говорил все так же спокойно, будто она не сказала ни слова. На его губах была все та же уверенная улыбка, а в холодных блестящих глазах – та же самая искорка предвкушения.

– Я знаю, ты хочешь меня, а я хочу тебя. Но не сейчас и не здесь. Я не сторонник того, чтобы после столь долгой разлуки это произошло на полу твоей гримерной. Я хочу, чтобы была кровать, пусть маленькая, но непременно кровать. И чтобы длилось это целую ночь. Мы будем заниматься любовью всю ночь.

– Этому не бывать! Заруби себе на носу, Стефано. Тебя не будет рядом со мной. Никогда. С нашим браком покончено. Все. Конец.

Он покорно посмотрел на нее, затем пожал плечами в типично итальянской манере, которая когда-то казалась ей совершенно очаровательной.

– Я все еще хочу тебя, – сказал он.

– Бандит! – парировала она, вспомнив его удивительно старомодное отвращение к сленгу и ухватившись за него как за спасательный круг.

– К тому же… – он еще раз пожал плечами, – cara,[1] ты достаточно хорошо знаешь меня и тебе не надо объяснять, что я всегда получаю то, что хочу.

Она подумала, как бы ее наказали за совершение убийства в состоянии аффекта.

– Только не на этот раз, крыса!

Он широко раскрыл глаза.

– А я-то и забыл, в какую ярость ты можешь меня привести. Насколько я помню, существовал только один верный способ укротить твое бешенство.

Стефано попытался было приблизиться к ней, но она отшатнулась, словно он собирался вонзить в нее нож. Если бы он дотронулся до нее, она бы погибла.

– Убирайся отсюда! – закричала она, и тут послышался стук в дверь.

В ужасе зажмурившись, она схватила кимоно, накинула его поверх купальника, туго затянув пояс.

– Вот что ты наделал, – прошипела она.

В темных глазах Стефано засветилось злорадство. И он уже в который раз пожал плечами.

– Наверняка здесь и раньше бывали мужчины, правда? – усмехнулся он.

Крессида бросила на него свирепый взгляд и распахнула дверь. На пороге стояла Алексия, секретарша мистера Харви, продюсера. Выражение удивления на ее лице тут же сменилось ослепительной улыбкой в сторону Стефано.

– Мне показалось, что я видела, как вы вошли сюда, – сказала она.

– Мистер ди Камилла просто… хотел взять у меня… автограф, – вмешалась Крессида, понимая, насколько смешно прозвучали ее слова.

И выражение лица Алексии это подтверждало: не похож этот мужчина на поклонника, неотлучно дежурящего у театрального подъезда в ожидании автографа актрисы. Она обратила на него взгляд своих фарфорово-голубых глаз.

– Джастин ждет вас в фойе, – сказала она, слегка склонив голову набок, так что прядь золотистых волос зазывно упала ей на один глаз.

– Спасибо, – сухо сказал Стефано, а потом повернулся к Крессиде: – И вам большое спасибо, что уделили мне… время и… дали автограф.

Крессида со злостью подумала о том, что эту простую фразу он сумел произнести совершенно непристойно.

– До свидания, – бросила она в ответ.

– Прощайте, – пробормотал он.

– Я провожу вас к Джастину, – охотно предложила Алексия, но Стефано покачал головой.

– Не стоит, – сказал он твердо. – Я знаю дорогу, и к тому же я уверен, что у вас есть дела поважнее, чем выступать в роли моего гида. – Он улыбнулся.

«Как будто он не знает, – подумала Крессида с горечью: – позволь он Алексии, она прилипла бы к нему как банный лист».

Обе женщины проводили Стефано взглядом. Превосходно скроенный итальянский костюм лишь подчеркивал красивое мускулистое тело.

Алексия с любопытством посмотрела на Крессиду.

– Он и вправду хотел получить твой автограф? – недоверчиво спросила она.

– Да, – коротко ответила Крессида, со злостью подумав, что она так и не поняла, зачем Стефано явился сюда. И какое дело было у него с Джастином?

– Странно, – съязвила Алексия, – почему же тогда у тебя так размазана помада?

В ярости Крессида схватила несколько салфеток, вытерла губы и, облегченно вздохнув, повернулась к Алексии.

– Теперь лучше?

– Лучше. Как я понимаю, ты одобряешь нашего нового «ангела»?

Воцарилась длительная пауза. Не получив ожидаемого ответа, Алексия вопросительно посмотрела на Крессиду.

– Ты слышала, что я сказала?

– Да, – медленно ответила Крессида, – я слышала.

Она подумала о том, насколько точным показалось это определение для Стефано. Да, у него было лицо ангела. Темного, загадочного ангела. Жестокого ангела. Но истинное значение этого слова давно забыто. «Ангелом» на театральном жаргоне называли человека, дающего деньги на постановку спектакля и, соответственно, приобретавшего силу, власть и влияние. Крессида смотрела на Алексию, не веря своим ушам.

– Я так и думала, что ты ничего не поняла. Вот уже несколько недель он ведет переговоры с Джастином, потому что другие спонсоры выбывают из игры. Он сказочно богатый итальянский бизнесмен, как я понимаю, а… может быть, ты все это уже знала? – закинула она удочку.

– Откуда? – простодушно спросила Крессида, сама удивившись, с какой легкостью солгала, укоряя себя за это и в то же время не видя другого выхода.

«Зачем? – беспомощно думала она. – Зачем ему это нужно? Никогда прежде Стефано не был связан с искусством. Скорее, наоборот». Крессида задавала себе этот вопрос, не желая, по правде говоря, знать ответ.

Она не замечала дороги, по которой ехала домой. Перед ее глазами было лишь удивленное лицо водителя такси, когда он увидел ее наполовину загримированное лицо и жесткую от лака прическу. Вначале он вроде бы собирался отпустить какую-то шутку на этот счет, но выражение ее лица остановило его, и до самого ее дома они ехали молча.

Наконец Крессида оказалась на своей кровати и разрыдалась, уткнувшись в подушку. О свидании с Дэвидом она забыла.

Она плакала, но не потому, что волею судьбы Стефано вновь вернулся в ее жизнь, а потому, что с ним были связаны воспоминания о счастливом времени, о лучшем периоде в ее жизни. Она с разрывающей сердце ясностью вспоминала, как все когда-то было между ними хорошо…