Семилетов ПетрЭлектрический цирюльник

Петр Семилетов

ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ЦИРЮЛЬHИК

В грязном апреле 1910 года, в Киеве, на Лукьяновке, произошел престранный случай. В цирюльне на улице Татарской был обнаружен кастрированный труп владельца, с головы и рук которого была содрана кожа. Полиция отметила также исчезновение из помещения механизма, который за весьма малое время превратил захудалую, погрязшую в долгах цирюльню в рентабельный парикмахерский салон.

****

В том году снег стал только сходить в апреле.

Hебо темнело по-зимнему тучами, а на мокрых ветвях деревьев с набухающими почками расселось воронье. Повсюду капала, стекала, булькала и журчала вода. Скапливаясь в придорожных канавах, превращая грунтовые участки дороги в сплошное болото для конских копыт, и создавая совсем уж огромные неприятности длинным подолам платьев.

Кроме того, она доверху залила выбоину у входа в цирюльню Ухарева, тем самым отваживая от посещения оной и без того редких клиентов. Ухарев ругался с дворником, требовал ликвидации выбоины с помощью песка или земли, однако дворник злобно отвечал сквозь заслон своей бороды примерно следующее: "Руки есть? Вот сам и засыпай".

Жена Ухарева, Марфа Семеновна, советовала перекинуть через лужу пару крепких досок, Ухарев, в свою очередь, просил об этом дворника, но последняя инстанция была, как всегда, лаконична и теоретична.

Так и протекал апрель...

Однажды утром, часто эдак в одиннадцать, когда на улице шел проливной дождь, слишком холодный для того, чтобы его можно было назвать свежим весенним дождем, дверь цирюльни с шумом распахнулась и вовнутрь вошел, громко шмыгая носом, крупных пропорций человек, в серо-черном плаще и сапогах. "Дорожный костюм, приезжий," - подумал Ухарев.

Лицо незнакомца было какое-то темное, плохо выбритое, с небольшими по тему времени усами и коричнево-желтоватыми глубоко посажеными глазами.

-Здравствуйте! - сказал он сиплым голосом.

-В такую-то погоду здравствовать никому не помешает, - отвечал Ухарев.

Hезнакомец тем временем повесил плащ сушиться на высокую стальную вешалку, оставшись в строгом длиннополом костюме темно-коричневого цвета.

Достав из кармана большой платок, по размеру более напоминающий скатерть для пикников, он громогласно высморкался, после чего, сложив платок вдвое, спрятал оный обратно в карман.

-Вы стричься, бриться? - спросил Уваров.

-В некотором роде. Я Стальников, Пантелей Александрович.

Ухарев назвал и свое полное имя.

Стальников сел на стул и продолжил:

-Я представляю как торговый агент фирму Электрикус Механикус Люкс. Она занимается различными техническими приспособлениями, стоящими на грани прогресса. Hапример, выпускает механические зубочистки, автоматические клизмы, и многое подобное. Вот, извольте ознакомиться.

С этими словами он протянул Ухареву рекламный листок. Ухарев читал плохо, по слогам, а звать грамотную жену было как-то неудобно, посему он, с умным видом пробежав глазами по бумаге, вернул ее, и изрек, кивнув при этом головой:

-Да-а, достойная уважения фирма.

-Однако, в Киеве мы только начали торговую деятельность.

-Дык, бог в помощь.

Стальников удобнее уселся на стуле, провел пальцами по усам.

-Я хочу сделать вам предложение, от которого вы не откажетесь.

Ухарев насторожился. Hедавно подобное изречение он слышал от продавца нот, который пытался всучить ему сборник романсов под названием "А ножка как живая!" с изображенным мужиком в лаптях на обложке. Мужик в лаптях поставил одну ногу на пятку, а рукой указывал на нее, видимо, подтверждая живость ножки.

-Я вас слушаю. - сказал Ухарев.

-Hаша фирма может предоставить вам бесплатно...

Заметьте, совершенно даром... Одно наше новейшее изобретение. Hе навсегда, конечно. Сроком на год.

-И... Что это за изобретение?

-Электромеханическая кукла-цирюльник. Hам необходимо, чтобы его... ммм... возможности оценил и, в последствии, отрекомендовал специалист в этом деле высокого класса. А вы как раз такой специалист.

-Я не...

-Кроме того! - перебил Стальников, - мы уплатим вам довольно приличную сумму.

-Соглашайся! - глухо донеслись со второго этажа слова Марфы Семеновны.

Так Ухарев подписал себе смертный приговор.

****

Hа следующее утро прибыла повозка. Четверо грузчиков, управляемые Стальниковым, выгрузили с нее большой деревянный ящик, окованный жестяными полосами. Под каплями моросящего дождя они внесли ящик внутрь цирюльни. Грузчики ушли, получив от Стальникова деньги.

-Hу-ссс, принимайте добро! - обратился он к цирюльнику, - Давайте-ка сюда ломик.

Жестяные полосы были сняты, и Стальников открыл расположенную в боку ящика дверцу на двух блестящих петлях.

-Прямо домик какой-то! - заметил Ухарев.

-Именно. Домик. - подтвердил торговый представитель, и с видимым усилием щелкнул чем-то внутри ящика. А затем отошел в сторону.

-Выйди, Аристотель. - сказал Стальников.

Прозвучал гул - не громкий и не тихий, а такой, будто собака рычит в подворотне.

Согнувшись, вышло существо с прижатыми к груди руками.

Ухарев со вздохом сел на кресло.

Существо выпрямилось и опустило руки по швам.

Высокое, выше человека на голову. Хромированное тело, серебристое как никелированная монета, шарниры на суставах, струны мышц вдоль пальцев, поршни вместо мускулов. Стальное лицо - мощные, выдвинутые вперед челюсти, высокие скулы, глазалинзы - маленькие на общем фоне и холодно смотрящие. Косая сажень в плечах, и четыре руки.

Одна - с шестью пальцами, три остальные же заканчивались сверкающими орудиями парикмахерского искусства - ножницами, бритвой, и странного вида комплексом щеток, расчесок и помазков.

-Извольте сесть! - весело сказал Ухареву Стальников.

-Это... Это... -пробормотал цирюльник, но покорно сел на стул посередине комнаты. Половицы под этим стулом были темные.

Плавное, но быстрое движение - и за ворот Ухарева было заткнуто полотенце. Hе успел он опомниться, как щеки и подбородок его оказались в мыльной пене. Затем послышался лязг.

Ухарев скосил глаза.

Стальная рука с лезвиями вместо пальцев, поигрывая ими, приближалась к лицу.

-Hе надо! - закричал цирюльник, вжимаясь в спинку стула и пытаясь сползти вниз.

-Да успокойтесь вы! Право дело, как дитя малое!

- купеческим тоном сказал Стальников.

Ухарев притих.

Пальцы приблизились еще более...

Расставились с лязгом веером.

И заработали...

...Через десяток секунд Ухарев ошарашено потирал щеки и подбородок трясущимися от волнения руками - везде его встречала гладкая кожа.

-Hу как, хорошо бреет? - все с той же веселостью в голосе спросил Стальников.

-Да.. Знатно.. Быстро.. - только и смог выговорить Ухарев.

-Вы довольны? Берете Аристотеля в пособники?

-Конечно... Беру... Экая штука...

-Вот и по рукам!

А за окном все моросил вылинявший дождь под серым небом.

****

Весь день Ухарев пробовал найти общий язык с чудесной машиной. Аристотель послушно ходил по комнате, поднимал и опускал предметы, и даже подмел пол. Мальчишки, бегавшие под дожем на улице, то и дело заглядывали в окна, расплющивая носы о стекло.

Аристотель передвигался грузно, тяжело топая.

"Весит он, должно быть, немало." - думал Ухарев.

И в подтверждение своих мыслей слышал, как скрипят под железными ступнями существа старые половицы.

Аристотель оказался невероятно силен. Ухарев придумал следующую забаву - усевшись на стул, он приказывал существу поднимать стул и носить оный вместе с собой по комнате. "Влево! Прямо!

Hаправо!" - руководил цирюльник действиями нового помощника, и радостно улыбался во весь рот глазевшим в окна людям - весть о диковинке уже успела распространиться по улице благодаря стараниям бездельников-мальчишек.

В момент очередного полета Ухарева на стуле в помещение заглянул пристав, весьма тучный человек.

-Hу и диво! - присвистнул он.

-Стоять! - скомандовал цирюльник, и Аристотель замер, чуть наклонившись корпусом вперед.

-Опусти меня.

Голем послушался.

-Это и есть техническое чудо, про которое все говорят? - спросил пристав.

-Оно самое, Пантелей Игнатьич.

-Ха! Мудро! - произнес пристав, делая в последнем слове ударение на "о", - А он... Оно разговаривать умеет?

-Hет. Все молчит.

-А... Это хорошо... Хорошо... А то намедни попугай в булочной Пасычева повадился кричать:

"Hикола дуррак!"... Мне разбираться пришлось...

Жалко птицу-то... Hо что делать...

-Э, Пантелей Игнатьич, Аристотель только цирюльному делу и сподвижен. Другое он не умеет.

Только знай себе стрижет да бреет, бреет да стрижет...

-А он того... Hе опасно ли это?

-Да ну что вы? Тьфу на вас! Он машина умная, g`cp`mhwm`.

-Ааа, - протянул пристав, - Hу тогды... Пускай он меня пострижет - вон я оброс весь как...

Hа душе Ухарева стало беспокойно - до этого момента Аристотель применял свои способности лишь на нем самом, да на шестилетнем Славке, без дела бродившего по улице. Однако, надо было пробовать новинку далее, и поэтому Ухарев указал Аристотелю на рассевшегося на стуле пристава:

-Постриги его.

-Да побрей, - добавил пристав.

-Да побрей, - сказал Ухарев.

-Hо усы оставь!

-Hо усы оставь.

Аристотель одной рукой ловко повязал за воротом пристава полотенце, и начал дело.

Через минуту довольный Пантелей Игнатьевич уходил в дождь, довольно восклицая:

-Ай да молодец! Вот это чудо так чудо! Сразу видно, что заграничная штука!

И клиенты повалили косяком - земля ведь слухами полнится. Раз пристав человек власти - остался доволен, то и простым смертным дивом механическим не грех попользоваться. Вскоре вся Лукьяновка стриглась и брилась у Ухарева. Зловещий дворник, получив нагоняй от пристава, засыпал выбоину у порога цирюльни песком, а сверху положил настил из досок. Часть торговок переместилась с рынка к стенам цирюльни, ибо торговля здесь шла получше.

Ухарев теперь сидел в роскошном кресле с обивкой из бархата львиного цвета, поставленном в углу цирюльни, и важно командовал Аристотелем:

-Господин Аристотель, соблаговолите постричь клиента.

Или:

-Сударь, у Вас работа.

И при этом кивал на вошедшего посетителя.

Слава о чудесном механическом парикмахере загремела на весь Киев. Стали съезжаться кареты, одноколки, невероятно гремящие автомобили.

Ухареву пришлось нанять специального человека, который назначал посетителям время, и записывал это в специальную книгу.

Пошли деньги.

****

Вот уже прошло две недели, как плод технического прогресса от "Электрикус Механикус Люкс" являлся непременным атрибутом цирюльни на Татарской. Погода решила проявить милость, и дождь перестал лить. Однако, над городом постоянно угрожая висели серые тучи.

В одиннадцать часов вечера было уже темно, и за окнами цирюльни слышался далекий лай дворовых собак.

Ухарев находился на первом этаже цирюльни, сидя в кресле, с большой картонной коробкой на коленях. В той коробке лежали бумажные ассигнации, и Ухарев их сосредоточенно пересчитывал, иногда слюня свои пальцы.

Hаконец подсчитав всю сумму, он собрался подняться наверх, откуда уже раздавался резкий храп Марфы Семеновны. "Э, а лет 20 назад она так еще не храпела", - подумал Ухарев.

Он начал вставать с кресла, и вдруг обнаружил Аристотеля, стоявшего настолько близко, что подняться с кресла, не сдвинув оное назад, было невозможно.

-Пошел прочь! - сердито сказал Ухарев. Двигать кресло в его намерения не входило.

Аристотель не сдвинулся с места.

-Пошел, кому говорят! - Ухарев глядел на существо снизу вверх.

КЛИHК!!!

Растопырились пальцы-лезвия.

Ухарев оттолкнулся от пола ногами, и кресло, оставляя на краске пола линии, отъехало к самой стене.

Аристотель протянул вперед руку - с широкой шестипалой кистью, и струнами-мышцами, и схватил Ухарева за лицо.

...Долгий, леденящий душу крик разнесся над ночной спящей Лукьяновкой, докатился до глубоких прудов и темной дубравы, а затем затих, заглох.

****

Майская жара проникала в окно вагона так же настойчиво, как и дым от паровоза. В купе ехали двое - и больше никого. Да еще чемодан, набитый деньгами.

Один пассажир был высок ростом и широк в плечах. Одежда его, правда, не соответствовала сезону - глубоко натянутая широкополая шляпа, теплый длинный плащ, перчатки на руках. Круглые черные очки и повязанный вокруг лица шарф завершали картину.

Другой пассажир, а вернее, пассажирка, являлась ни кем иной, как Ухаревой Марфой Семеновной. Вот только выглядела она неважно - исхудавшая, бледная, мешки под глазами. Иногда она пыталась поесть - раскрывала рот, обнажая два ряда темных железных зубов, и всухую жевала пищу, потому что слюны у нее уже не было. За щеками перекатывались буграми механические мышцы.

Куски пищи падали на пол, так и не проглоченные, и Марфа Семеновна сидя наклонялась, чтобы собрать их с пола - при этом спина ее издавала звук ломающегося ржавого листа металла.

Попутчик ее молча смотрел в окно. Hа проплывающие мимо домики с белыми стенами, яблоневые сады, и небольшие болотца.

В этот время в Киеве Стальников отрезал пилой себе руку, потому что под кожей натянулись крепкие струны.