"Те же и скунс" - читать интересную книгу автора (Семенова Мария, Милкова Елена)Повышение по службе«Газик» осторожно переваливался по разбитому просёлку. Это были ещё не настоящее горы, но и не степь – так, предгорье, – но именно здесь можно было ожидать всего. Вообще, как успел понять Женя Крылов за время, проведённое в Чечне, чем выше в горы, тем в каком-то смысле легче. Конечно, опасность поджидает за каждым углом и в равнинном Гудермесе, и в любом высокогорном ауле… но всё-таки высоко в горах ещё сохраняются до некоторой степени древние представления о чести. Там меньше вероятность получить пулю в спину, когда справляешь нужду… Дорога петляла между скалистыми склонами, почти голыми, лишь кое-где кривились узловатые невысокие деревья. «Газик» вёл Володька Юровский, шофёр милостью Божьей. Про Володьку на всём серьёзе рассказывали, будто, когда он вёл машину через перевал по давно заброшенной окружной дороге (главную трассу перерезали боевики Ахьяда Мусалчева), ему якобы случилось объехать оползень, поставив машину на два колеса. Причем два других колеса грациозно проплыли над пропастью метров двести глубиной. Сам Женя при этом не присутствовал, но был готов поверить – он видел, что выделывал Юровский на машинах любых марок. И сколько раз эти самые машины в его руках дотягивали до базы на честном слове и на такой-то матери… Женины размышления прервало нечто, мелькнувшее впереди, на самом краю зрения. Или просто показалось? Похоже, всё-таки нет, потому что Родион Зуев вдруг коротко рявкнул: – Стой! «Газик» немедленно остановился. – Лёва, Женька, со мной, – приказал командир группы. – Остальные – в машине. Женя Крылов выпрыгнул из «Газика» последним. Перебежками пригнувшись и прикрывая друг друга, спецназовцы стали приближаться к непонятному объекту. «Похоже, не засада, – мелькнуло у Жени в голове. – Иначе бы уже вовсю…» Действительно, Родион вдруг выпрямился в полный рост: значит, опасности нет. «Дядя Зуй», прошедший Афган, чувствовал неприятеля не только затылком и спиной – этим не удивишь, это приходит к любому, кто пробыл в Чечне хотя бы неделю; многоопытный Родион обладал уже не шестым, а каким-то седьмым чувством опасности. И оно ещё ни разу не давало осечки. Когда Лёва Зайцев и Женя Крылов подбежали к своему командиру, они увидели, что в глубоком кювете справа от дороги вверх колёсами валяется «Пазик» с красными крестами по бокам и на крыше. Чьи-то пули буквально изрешетили машину. – Стреляли сверху… и вон оттуда, из-за скалы… – мгновенно определил Родион. Действительно, место для засады было самое подходящее. Сверху стрелявшие могли укрыться за выступом скалы, снизу впереди у поворота лежал огромный валун. – Собаки… – сказал Зуев сквозь зубы. – Родион Борисыч, это же тот автобус, на котором раненых вчера в Моздок!.. – выдохнул Женя. – Тот самый… – кивнул Родион и криво усмехнулся. Не хотел бы Женя, чтобы эта усмешка когда-нибудь была адресована ему… – Джигиты, мать их!!! – внезапно прорвало невозмутимого Зуя. – Там только тяжёлые были!.. Лёвка уже спустился вниз и открыл дверцу «пазчка». – Никого… О, чёрт! – послышался его голос. Родион и Женя присоединились к нему. Внутренности машины были раскурочены, но не это заставило Женю на миг замереть на месте. Не следы пуль, пробивших металл: мало ли он их до сих пор видел… По всему кузову подсыхали бурые пятна. Кровь. Кровь раненых, которых увозили в Моздок. Холодея, Женя покосился на командира… Тот стоял и смотрел на развороченную внутренность санитарного автобуса, и его лицо превратилось в застывшую маску, на которой холодными углями мерцали тёмные глаза. – Обыскать всё, – велел он отрывисто. И первым бросился сквозь колючий ежевичный кустарник, буйно разросшийся в ложбине между скалами. Ибо страшный запах, сочившийся оттуда, никаких сомнений не оставлял. Вряд ли Женя когда-нибудь сможет забыть то, что они увидели по ту сторону скал. Там была большая, успевшая осыпаться воронка, и в этой воронке совсем недавно метался огонь. Туда вылили горючее из бака автобуса и подожгли. А потом по одному стали сбрасывать пленников, благо они почти все были совершенно беспомощны. Женя ощутил, как шевелятся волосы, но заставил себя смотреть и увидел, что у некоторых были проволокой связаны руки. Они всё-таки нашли в себе силы и мужество для последнего боя… – Здесь не все, – хрипло сказал Лёвка. Лицо у него было серое. – Их больше везли! – Так… – Родион на миг застыл, а потом как всегда отрывисто проговорил: – По дороге налево. Просёлок в аул Алмасты. Гнездо мусалиевское, говорил же я им, мать их!.. Давно могли бы накрыть… Остальные там… если живы… – Что думаешь делать, Родион ? – спросил Лёвка. Ему тоже хотелось надеяться. Зуев снова скривился в своей жутковатой усмешке. – До поворота едем, а дальше на своих, – коротко скомандовал он. Аул Алмасты казался вымершим. Пропали куда-то шумные ребятишки, вечно носящиеся ватагами по кривым улочкам. Исчезли женщины с кувшинами для воды, исчезли старики, греющие кости на солнышке… Ни души! Родион сделал знак молчать и прислушался. – Так, – сказал он наконец. – Все в одном доме. Человек десять. «И наши…» – подумал Женя Крылов. – А народ куда..? – спросил Володька Юровский. – Небось в горы ушли? – Угу, – буркнул Зуев. – За мной! …В своем ауле мусалиевцы привыкли к полной безопасности и потому нападения не ожидали. Теперь уже и Женя расслышал характерную гортанную речь. Потом запахло жареным мясом: видать, джигиты подкреплялись. Отмечали удачную операцию. По захвату автобуса с ранеными… Наверное, виной тому было увиденное возле дороги: Жене упорно мерещилось, будто мусилиевцы жрали жареную человечину. Он знал, что это не так, но ничего с собой поделать не мог. Родион, как всегда, оказался прав. Боевики заняли самый большой из домов – двухэтажный каменный, выходивший на площадь напротив развалин мечети. – Обходим… – скомандовал «дядя Зуй». От шумной ярости редко бывает толк. Спецназовцы беззвучно просочились пыльными улочками и вышли к задней стене Мечети. Древние камни, покрытые причудливой резьбой, давно Раскрошились и поросли жёлто-зелёным мхом. Некогда стена была глухой, но в одном месте камни давно обвалились, образовав широкий проход. Им-то зуевцы и воспользовались. Внутри было прохладно и тихо. Высились резные каменные колонны, поддерживавшие уже наполовину несуществующую крышу. И было непонятно, как всего в нескольких шагах от этого тихого и святого места могут пытать раненых… пусть даже врагов… Теперь дом где сидели мусалиевцы, был как на ладони. И те, что веселились за его стенами, явно не ждали, что возмездие грянет так скоро. – По моему знаку… – больше жестами, чем словами приказал Родион. – Володька и Лёвка справа. Женя и Виталик слева… Пока ждем… Сперва они разыскали пленных. Их было четверо, все прикованные к стене какими-то немыслимыми цепями. Их выделили среди других за то, что сумели дать самый достойный отпор. Оказали, так сказать, уважение. Что их ждало назавтра – кинжал, неспешно разрезающий горло под равномерное «хор, хор»? Или – в порядке невероятного милосердия – автоматная пуля?.. Один, во всяком случае, уже не дышал, ещё двое на глазах уходили следом за ним, и только один отозвался на прикосновения тормошивших рук, медленно приподнял ресницы. Он даже узнал своих и сказал им, что звать его Анатолием Громовым. И что он из Питера. …А после этого они вошли в дом, и у всех были при себе боевые ножи, которыми они никогда не резали хлеб. Выстрелов не последовало, только отдавались в старинных стенах страшные, быстро смолкавшие крики. Женя помнил: когда он снова вышел во двор, руки у него сплошь были в крови. И на ботинках тоже была кровь… …Юровский вёл «Газик», пустив в ход без остатка своё легендарное мастерство, но Женя всё равно с жуткой остротой ощущал каждый ухаб и физически чувствовал, как эти толчки отдаются в ещё живых изуродованных телах, которые они всю дорогу держали на руках, на весу. Володька выжимал из себя и из машины что только, можно. Но к своим довезли одного лишь Толика Громова… Войдя рано утром в гараж, Женя Крылов сразу почувствовал витавшую в воздухе смерть. То есть внешне всё было чинно, благопристойно и вообще обычней обычного. И машины стояли на тех же местах, где он запомнил их накануне. Ни тебе каких заляпанных грязью колёс и иных следов таинственных ночных поездок. И запахи вокруг были самые что ни есть гаражные. Пахло бензином, металлом, маслом, резиной. Ну там ещё кожей и дорогими заменителями с сидений породистых иномарок… Уж всяко не мертвечиной и разложением. И тем не менее – смерть витала. Её неосязаемое дуновение тотчас шевельнуло волосы на затылке, заставив до предела обострить восприятие. Что-то было не так. Что-то случилось здесь вчера поздно ночью, пока он валялся на диване в своей коммунальной клетушке… Женя замурлыкал себе под нос безмятежную песенку и пошёл в дальний угол, где стоял порученный ему для ремонта раздолбанный грузовичок. Он уже видел, что первое впечатление обмануло его. Машины определённо двигали с вечера. Стоять-то они стояли на прежних местах, да немного не так. И пол был какой-то уж очень подозрительно чистый, не как обычно. Ни дать ни взять помыли его, размазывая масляные пятна, а потом опять «припудрили» мусором… Зачем? Женин грузовичок, почти уткнувшийся в угол, был, кажется, единственным, который не трогали с места. По той простой причине, что ездить он был ещё не в состоянии и вообще стоял без обоих задних колёс. Женя гулко похлопал его по облупленной дверце и сказал вслух: – Ну, милая, так на чём мы с тобой остановились?.. Разложил инструменты, подстелил старый клеёнчатый плащ – и полез под машину. У него действительно были там с вечера недоделанные дела. Женя переставлял ноги и осторожно, буквально по сантиметру, двигался вместе с плащом. При этом он делал вид, будто внимательно рассматривает и даже колупает пальцами подбрюшье грузовичка. На самом деле всё его внимание было отдано щербатому каменному полу. Тренированным боковым зрением он видел ноги других людей, входивших в гараж. Никто пока в его сторону не направлялся. Что ж, хорошо… Женино внимание было очень профессиональным, и спустя время оно было вознаграждено. Когда его голова и руки оказались примерно там, куда не могла достать швабра, он заметил то, что искал. В трещине бетонной плиты повис крохотный багрово-чёрный сгусток с прилипшей к нему прядкой в несколько таких же светлых, как у самого Жени, волос. Продолжая беззаботно мурлыкать. Крылов сунул руку в карман и достал полиэтиленовый пакетик с герметичной защёлкой, хранившийся как раз для такого случая. Подцепил сгусток концом чистой отвёртки, сбросил в пакетик и без лишней суеты убрал находку в карман. И двинулся дальше, созерцая над собой шарниры и тяги расхлябанного рулевого управления… Гаражная жизнь между тем шла своим чередом. В дальнем конце помещения пело радио, настроенное на одну из бесчисленных станций, расплодившихся на УКВ. Гудел работающий подъёмник: механики возились с импортным джипом и двумя «Ладами», пригнанными в ремонт. Михаил Иванович Шлыгин не отступал от своего лозунга, требовавшего быть ближе к народу, и поэтому «Инесса» нынче набирала обороты ещё и как предприятие автосервиса. Опять-таки и располагалась фирма на территории, некогда принадлежавшей авторемонтному заводу. Надо же считаться с преемственностью. Как раз когда Женя успел убедиться, что иных следов странных ночных событий обнаружить под грузовичком ему не удастся, в гараже начал раздаваться пронзительный женский голос, очень скоро заглушивший и радио, и гудящий подъёмник. Женя повернул голову, присмотрелся и увидел пару стройных ножек в модных колготках и элегантных туфельках. Каблучки туфелек отбивали по грязному бетону яростный ритм, а вокруг переминались башмаки и замызганные кроссовки механиков. – Обстоятельства меня не интересуют!.. – достиг Жениного слуха крик взбешённой Инессы Шлыгиной. – Я спрашиваю, ГДЕ ОН? Где Генка?.. Инессину роль в жизни фирмы, названной её именем, Женя для себя уяснил ещё не вполне, но знал, что пассивной участью миллионерской супруги она не довольствовалась, хотя, с другой стороны, и на глаза публике особо не лезла. В меру блистала рядом с мужем на разных презентациях и приёмах, а в обычные дни вела какие-то дела и ездила – не только по магазинам – на густо-синем шестисотом «Мерседесе» с водителем Геной. Которого Женя и другие молодые чаще величали Геннадием Палычем. Пока Крылов размышлял, куда, в самом деле, мог подеваться обстоятельный сорокалетний мужик и не была ли таинственная отлучка Геннадия Палыча некоторым образом связана с ночными событиями – Инесса заприметила Женины ноги, торчавшие из-под грузовичка. Молодая женщина стремительно прошагала через гараж и пребольно наподдала носком туфельки в голень: – Кто там ещё? А ну, вылезай! Женя вылез и, вытирая руки ветошкой, смиренно поздоровался с шефиней: – Доброе утро, Инесса Ильинична. Шлыгина подозрительно присмотрелась к малознакомой физиономии парня (тихий, работящий, не пьёт – так ей рассказывали) и спросила, чуть-чуть сбавив тон: – Генку не видел? – Извините, Инесса Ильинична. Не видел, – сказал Женя. И добавил на свой страх и риск: – Если вы куда на «Мерседесике» собираетесь, я бы мог вас… вместо Геннадия Палыча… Я на таком ездил, знаю машину… Несколько секунд Инесса молча, оценивающе мерила его взглядом. Безобразные пятна понемногу пропадали с её лица: взбешённая фурия вновь становилась холёной двадцатидвухлетней красавицей. – Иди умойся, – приказала она наконец. – Одеться есть у тебя во что поприличнее? – Сейчас найдём, Инесса Ильинична, – и Женя двинулся к раздевалке. – Только не спать на ходу! – подхлестнул его сзади повелительный голос. – Пошевеливайся давай! Через двадцать минут в аэропорту быть должны!.. В раздевалке Женя торопливо стёр со щеки полосу машинного масла, сбросил комбинезон и с разрешения владельца натянул чью-то кожаную куртку, выглядевшую презентабельнее его затерханной камуфляжной. И бегом кинулся к «Мерседесу». – Ты побыстрее двигаться можешь? – раздражённо прошипела Инесса, когда выруливали со двора. – Опаздываем! Жми давай! – Бабушка не велит, – отрезал Женя. Видимо, Геннадий Палыч ничего подобного себе с хозяйкой не позволял, потому что Инесса изумлённо замолкла. Тем временем синий красавец «Мерседес» плавно набрал скорость и мощно ринулся по Варшавской, минуя запруженный в это время дня Московский проспект. – А ты ничего, – задумчиво сказала Инесса после первого же перекрёстка. – Тебя как зовут-то? Женей, говоришь?.. Крылов понял, что напоролся на знатока, способного по достоинству оценить водительский класс. В аэропорту «Пулково» они были не через двадцать минут, а через десять, причём за это время Женя не нарушил ни единого правила и не превысил дозволенной скорости, что опять-таки явно понравилось мадам. Инесса скрылась в здании аэропорта и спустя некоторое время привела к «Мерседесу» осанистого мужчину с кожаным портфелем в руках. Насколько Женя понял из их разговора, происходившего на заднем сиденье, мужчина прибыл на том самом лайнере, что проплыл прямо над ними, пока ехали по шоссе. Они отвезли гостя в гостиницу «Россия». Покидая машину, он отвесил водителю неожиданный комплимент: – Спасибо, молодой человек. Довезли, прямо как невесту на руках донесли. Давно такого удовольствия не получал… От гостиницы до знакомых ворот фирмы было две минуты езды, но за это время Инесса успела принять решение. – Без десяти четыре у парадной двери, – велела она Жене Крылову тоном, не терпящим возражений. – И до тех пор чтобы нашёл галстук и приличный костюм. – Но я ведь… – Женя оглянулся на свой грузовичок, пригорюнившийся в дальнем углу. – Забудь, как страшный сон, – усмехнулась Инесса. – Теперь возишь меня. Душевное удовольствие Дачный поселок с милым названием Лисий Нос потерял свою притягательность после постройки дамбы, вызывающей у петербуржцев нетривиальные чувства. Цветущая летом вода, в которую даже официально не рекомендуется окунаться… да и город расширился настолько, что наступает на пятки: грязь, копоть, выхлопные газы, всякая дрянь в почве… Строители престижных коттеджей тянутся подальше – за Сестрорецк. А куда деваться тем, кому нечего терять, кроме ветшающих дач?.. Однако и в Лисьем Носу растут кое-где кирпичные дворцы, окружённые заборами на зависть иным секретным объектам. Рядом с ними дом Ивана Борисовича Резникова даже и в подновлённом виде более чем скромен. Деревянный, одноэтажный… Ворота, правда, с дистанционным управлением изнутри, и на крыльцо ведут не ступеньки, а пологий бетонированный пандус. Но спросите кого угодно из местных, и вам объяснят: здесь живёт инвалид. У него кресло с колесиками. На котором, впрочем, он такое выделывает… Иван Борисович живёт в Лисьем Носу и лето и зиму, и в сумерках сквозь окно можно видеть, как светится компьютерный экран. Одни поговаривают, будто Резников стал главой общества борьбы за права инвалидов и аппаратура у него казённая, другие утверждают, что Иван Борисович всё заработал сам, – просто некая фирма по достоинству оценила талантливого инженера, ну и что, что без ног. Третьи слышали краем уха, будто он получил грант то ли от Сороса, то ли ещё от какого-то западного доброхота. А четвёртые – и их, естественно, большинство – твердо уверены: если жидо-масон сумел замаскироваться под исконно русским именем Иван, то везде пролезет не только без мыла, но даже без ног… Посетителей у Ивана Борисовича немного. Когда-то он был женат, но жена давно забыла дорогу на свою бывшую дачу. Зато иногда у неброского деревянного домика останаливаются столь же неброские, но очень добротные иномарки. На них приезжают и уезжают солидные люди, причём часто – с охранниками. Наведываются, впрочем, и другие, с виду – обычные скромные трудяги, добирающиеся на электричке. Кто знает, может, это старые товарищи по НИИ?.. В тот вечер, услышав звонок, Иван Борисович привычным движением развернул коляску и подъехал к двери. Перед домом стоял знакомый «Паджеро», а через опущенное стекло улыбался давнишний друг хозяина дачи. Иван обрадованно включил селектор: – Петр Фёдорович! Какими судьбами? – Bonjour, mon crier, – раздался знакомый голос. – Извини, что под вечер да как снег на голову… – Пётр Фёдорович, какой разговор! Заезжайте скорей. Иван нажал кнопку, и створка ворот плавно отъехала в сторону. Джип, довольно урча, вкатился во двор, где и затих. Створка вернулась на место, а посетитель молодцевато выпрыгнул из машины и зашагал к дому по аккуратно выложенной дорожке: – Ну, Ваня, счастлив видеть тебя в добром здравии… По годам разница между друзьями была лет в тридцать, если не больше. – Стараемся, Пётр Фёдорович, – ответил Иван. – Видели последнее достижение? Турник! По моим чертежам соорудили. Спортивную форму держать… – Молодец, Ваня, – Пётр Фёдорович был явно доволен. – А то ты у нас последнее время вовсе к клавиатуре прирос, я уж беспокоиться начал… – Отужинаем? – спросил Иван и покатил в кухню. Скоро там негромко запел кухонный комбайн, затем пискнула микроволновка. И наконец Иван появился с блюдом, на котором дымилась обширная пицца. – Не магазинная! – похвастался он. – Сам готовлю из лаваша. Вот – с грибами, зелёным луком, спаржей и оливками, как вы любите. Сейчас ещё соус… – М-м-м… – Пётр Фёдорович втянул носом аппетитный запах. – Да, Ваня, талантливый человек, он во всём талантлив, c'est vrais… А как насчет «Бурбона»? По рюмочке?.. – Так вы же знаете, Пётр Фёдорович… – Я сказал – по рюмочке. Чисто терапевтически. – Ну, если чисто терапевтически… За окном постепенно смеркалось. Волшебные это часы – тихий летний вечер в загородном доме: сквозь открытое окно веет холодком, шепчутся берёзы и липы, где-то по тёмным кустам уже перекликаются неведомые горожанину птицы, а высоко в небе, откуда ещё виден закат, разносятся голоса чаек, летящих в сторону моря… А внутри дома – мягкий свет торшера, аппетитный запах домашней пиццы, тонкое благоухание французского коньяка, разлитого в изящные хрустальные бокалы… – Я отчасти по делу, – наконец сказал посетитель. Иван поставил фужер: – Насчёт Скунса, наверное, беспокоитесь?.. – О нём, родимом, – вздохнул Пётр Фёдорович Сорокин. – Ведь так и не проявлялся? – Нет пока. Я бы сразу вам сообщил. – А должен был бы. Когда ещё должен был бы… Merde! Багаж-то прибыл хоть? – Прибыл. У Кемаля Губаевича лежит. В отдельной квартире, как договаривались. И в «Рекламу-шанс» объявления всё время даём… Пётр Фёдорович встал и прошёлся по комнате. – Куда ж он, ёлкин двор, подевался!.. Волнуясь, Сорокин утрачивал сходство с академиком Лихачёвым и становился тем, кем был в действительности – вором в законе по кличке «Француз». – Ты уверен, что он границу-то пересёк?.. Иван улыбнулся. – Пётр Фёдорович, в чём можно быть уверенным, когда имеешь дело со Скунсом?.. Только то, что он никого ещё не подвёл, если играли по его правилам. Ну и в сети с ним – душевное удовольствие… MaTtre, как вы изволите выражаться… Сорокин постоял у окна, потом вернулся и сел. При свете торшера было заметно, что он уже очень немолод и что половина его жизни прошла весьма далеко от курортов. – Ладно… – проговорил он и потёр рукой лоб, – Других не подводил – будем надеяться, и нас, грешных, тоже… И вот что ещё, Ваня. – Слушаю, Пётр Фёдорович… – Предчувствие у меня, Ваня. Появиться-то он, может, появится, да, боюсь, не совладать с ним Кемалю… Не тот уровень… Сорвётся на чём-нибудь наш мурза, как пить дать сорвётся… Иван опустил глаза и стал медленно поворачивать за ножку хрустальную рюмку. – Если дело пойдёт как надо, – продолжал Француз, – Скунс к тебе будет, видимо, обращаться за информацией… – Как договаривались, – кивнул Иван. – …которую ты ему и будешь выдавать как попу на исповеди, в полном объёме и на кого угодно, хоть на меня, хоть на Папу Римского. Он её всё равно проверит ещё по десяти каналам, о которых нам с тобой знать не положено, так что врать… – Знаем, Пётр Фёдорович. Наслышаны. – Но ежели Батый Чингисханович что-нибудь не того… Стану просить тебя, Ваня, познакомиться со Скунсом поближе. Тем более у вас с ним, сам говоришь, душевное удовольствие… Как, Ваня? Не страшно будет? По пробуешь, если что? Насиловать, сам понимаешь, не стану… Иван покатал в рюмке капельку коньяка, сохранившуюся на дне, не спеша вылил её в рот и честно ответил: – Страшно, Пётр Фёдорович. Даже очень. Но попробую. Ну, голову отвернёт… так без вас я всё равно давно бы не жил… Старый вор ласково посмотрел на него. – Ты, Ваня, только прежде смерти не помирай. Может, ничего и не понадобится ещё. |
||
|