"Преступление без срока давности" - читать интересную книгу автора (Семенова Мария, Разумовский Феликс)

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Дом был типичный старопитерский — насупленный, мрачный какой-то, — видимо, из бывших доходных.

«Вроде бы здесь. — Щуплый молодой человек в кожаной куртке миновал желтое пятно на снегу и отважно нырнул в теплую вонь подъезда. — Крыс травят, что ли?» Наморщив нос, он пробрался сквозь ощутимо плотный запах на второй этаж и, ввиду отсутствия звонка, постучал в ржавую табличку с надписью: «Квартира высокой культуры».

— Я из газеты. Мне нужен Степан Порфирьевич Шагаев. Щелкнув замками, обшарпанная дверь открылась, и на пороге возник белобородый старец, несмотря на возраст вполне еще крепкий.

— Так это вы с утра звонили? Извиняюсь, документик бы..

Удостоверившись, что действительно пожаловал спецкор газеты «Набат», он ловко помог гостю раздеться и потянул его на кухню:

— С морозца первое дело горяченьким побаловаться.

Пока хозяин возился с чайником и накладывал что-то тягучее в розетки, гость от прессы, не смущаясь, внимательно рассмотрел его. Бывший следователь ОГПУ, ответственный работник прокуратуры, а ныне пенсионер какого-то там значения выглядел внушительно. Этаким высоким и широкоплечим Кудеяром-разбойником на заслуженном отдыхе. Годы, казалось, обошли его стороной: зеленые глаза светились полным отсутствием маразма, седые волосы были густы, а зубы хоть и пожелтели, однако выпадать, похоже, не собирались.

«Они у него, наверное, острые». Корреспондент взял обжигающе горячую чашку и, подув, отхлебнул.

— Такое, значит, дело, Степан Порфирьевич. Вот вы много чего повидали в жизни — Гражданскую, Отечественную, социализм потом строили развитой — и все это время находились в органах. Скажите, правду говорят, что раньше применялись всякие методы следствия, вплоть до запрещенных?

— Ах вот, мил человек, ты о чем. — Хозяин захрустел сахарком и привычно отхлебнул из блюдца. — В прошлом-то копаться все равно как в дерьме — или испоганишь кого-нибудь, или сам непременно обмараешься. — Он покачал головой и придвинул гостю корзиночку с пряниками: — Свежие, тут ларек неподалеку открыли, прямо из пекарни возят. — Взял сам, с удовольствием откусил и, чмокнув, потянулся к блюдцу. — Это ж, мил человек, Расея. Здесь испокон веков на чем все держалось? На страхе. Не важно перед кем — перед князем ли, Богом ли, обществом. Раз боялись, значит, уважали. Сознательности в народе не было никогда, а дать ума кому-нибудь можно было только через задние ворота — плеткой. И чего удивляться, что нынче следователь бьет подследственного, это у нас исторически сложилось, через века прошло. — Он отхлебнул чайку, прищурился и хитро подмигнул гостю: — Вспомни-ка, у Ивана Грозного — опричнина, у Петра Великого — Преображенский приказ да Тайная канцелярия, у Анны Иоанновны — Канцелярия тайных розыскных дел. Дыба, кнут, веники горящие да спицы деревянные под ногти. А Малюта Скуратов, князь Ромодановский, граф Ушаков? Вон как прославились, в историю вошли.

Ну а Лаврентий Павлович Берия, думаю, познаменитей их будет. В сравнении с ним они щенки сопливые. Какой был человек — махина! — Старый чекист отставил блюдце и, поднявшись, вытащил из шкафчика бутылку. — Давай-ка на помин его души клюквенной настоечки хлопнем.

— Тогда ведь что было? — продолжал он. — Суды действовали по теории товарища Вышинского: кто сознался, тот и виновен. Вот Лаврентий Павлович так и говорил: применяйте силовые методы, не стесняйтесь. Ну а мы и не стеснялись. — Хозяин наполнил пузатые стакашки клюквенной и чокнулся с гостем. — Били ногами, ремнями, а бывало, и палками. Старались ребра сломать, яйца отбить, чтобы мокрое место осталось, ну а если баба попадалась, то первым делом раздевали ее догола и в сортир не отпускали, так чтобы обгадилась, — средство проверенное. Главное было — добиться признания. А уже после войны появились всякие спецпрепараты, наркотики, вколешь подследственному какую-нибудь гадость психотропную — и бить его незачем, сам все расскажет как миленький.

Ну-ка давай-ка повторим. — Хозяин по новой наполнил стакашки и, с ходу распознав, что гость не дурак выпить, выставил початую бутылку водки, вытащил из холодильника хрусткую, всю в брусничной россыпи капусту и, выпив, смачно крякнул. — Ну а как Сталин умер, работать стало тяжело. Боялись, а вдруг какой-нибудь ветеран войны загнется прямо во время допроса, неприятностей потом не оберешься.

Вот тогда и придумали умные головы такую штуку, как «пресс-хаты», а к семидесятым годам она практиковалась уже повсюду — кстати, и до сих пор. Зачем самому бить и пытать подследственного? Запри его в камере с парочкой активных педерастов — через пару дней будет как шелковый. Они ведь не только изнасилуют всячески, еще и с дерьмом человека смешают — только волю дай. И пирамидками — это свечки такие из сала — всю мошонку ему поджарят, и жопу, извините, заставят лизать, и корону позорную на спине набьют. А с такой татуировкой одна дорога — в педерасты лагерные. Так что «пресс-хаты» — это метод верный, испытанный. Ну, будем. — Они выпили снова, захрустели капустой, и Степан Порфирьевич погрустнел: — При Брежневе стали применять «бесследные» методы — закручивали руки, иногда душили.

Старались бить по внутренним органам, чтобы не оставалось синяков. Работали аккуратно — левой по печени, правой в селезенку, ну а если очень надо было, то и коленом по яйцам.

Применяли мешочки с песком, однако все больше старались давить на психику. Вот у меня, к примеру, случай был. — Хозяин ловко бросил в рот моченую клюквину и, неожиданно расхохотавшись, стал похож на елочного деда-мороза. — Подследственный попался один, сколько с ним ни бился, играл, стервец, в несознанку. Так я его как-то накормил собачьим дерьмом, с улицы принес на картонке. Он мне весь кабинет облевал, а на следующий день написал явку с повинной, — видно, говно не по вкусу пришлось. Ха-ха-ха! Слушай-ка, мил человек, — он вдруг сделался серьезным и хитро прищурился на гостя, — чую, ты ведь не за этим пришел, хрена ли разговоры разговаривать, давай выкладывай.

— Не знаю, как и начать, Степан Порфирьевич. — Корреспондент замялся и почесал лысеющую шевелюру. — У нас вся редакционная почта наводнена кошмарными письмами — якобы в изоляторах бьют смертным боем. И даже пытают. — Он поставил чашку на розовую в веселых голубых цветочках скатерть и вытащил из кармана лист бумаги. — Вот пожалуйста, даже описания имеются. «Слон» — это когда человеку надевают противогаз, а воздуховодную трубку перекрывают. Иногда в нее еще прыскают слезоточивым газом или засыпают специальный порошок. Вот «конверт» — ноги жертвы заворачивают пятками к затылку, связывают с вывернутыми назад руками и в этом положении бьют. Кроме того, практикуются «ласточка», «распятие Христа», «пресс-хаты», а вот нечто особенное — изнасилование, обычно применяется к мужчинам. Делаются фотографии, благодаря которым человек на зоне может стать опущенным, и с их помощью на него оказывается психологическое воздействие. Скажите, Степан Порфирьевич, как по-вашему, похоже все это на правду?

— В деталях не знаю, — хозяин распушил седые усы и, налив по последней, убрал под стол порожнюю бутылку, — но в целом могу сказать точно — бьют. В пах и по печенке, резиновой дубинкой по пальцам и почкам, а в случае надобности дубину эту и в жопу запихать смогут. Потому как другого обращения этот народ не понимает, — старый чекист неожиданно нахмурился и стиснул пудовые кулачищи, — да и не заслуживает. Ну, давай на посошок, что-то надоели мне разговоры эти.

Выпили, помолчали, и, уже поднявшись, спецкор поинтересовался:

— А сами-то вы, Степан Порфирьевич, как живете? Родные-то не забывают?

— Грех жаловаться, на внучка нарадоваться не могу — уж больно хорош парень, весь в меня. — Хозяин первым двинулся в коридор и неожиданно помрачнел: — Тоска вот только собачья, да еще сны…

«Здравствуйте, Аналитик».

quot;Приветствую, дорогой друг. В ответ на вашу просьбу сообщаю, что на красной «феррари F-40», государственный номерной знак такой-то, ездит Горкин Михаил Борисович, 1949 года рождения, дважды судимый, клички: Маэстро, Топтун, Глиномес. Сексуальный маньяк с ярко выраженными садистскими наклонностями. Бисексуален, активный гомосексуалист. Проходил по делу о растлении малолетних.

Имеет двух родных сестер-близняшек Нину и Розу, при которых одно время состоял сутенером. К слову сказать, обе они ВИЧ-инфицированы и также бисексуальны — это у них в семье наследственное. Отец их неизвестен, а мать, Горкина Вера Савельевна, 1924 года рождения, занималась сводничеством и в 1965 году, допившись до белой горячки, бросилась под электричку. Извините, дорогой друг, за комментарии, но более сволочной семейки встречать не приходилосьquot;.

«Ничего, Аналитик, еще не вечер. Пожалуйста, продолжайте, чувствую, самое интересное впереди».

quot;Дорогой друг, интуиция вам не изменяет. В 1975 году Горкин был приговорен к высшей мере — двенадцать детских изуродованных трупов, но в силу невыясненных обстоятельств смертную казнь заменили пятнадцатью годами одиночки. Однако отсидел он ровно четверть срока, да и то в следственном изоляторе КГБ, выполняя функции «стукача» и «прессовщика». Работал с ним не кто-нибудь, а Леонид Степанович Шагаев, отец депутата Госдумы, тогда еще майор из управления quot;Зquot; — Защита конституционного строя, В то же время сам народный избранник также знаком с Горкиным, — я бы сказал, очень близко: они состоят в гомосексуальной связи, но встречаются тайно, потому что основной партнер законодателя, его помощник по кличке Дембель, чрезвычайно ревнив и совершенно непредсказуемquot;.

«Знаете, Аналитик, у меня создается впечатление, что они все там наверху педерасты».

«Ну, дорогой друг, здесь вы не совсем правы. Вспомните-ка скандал с бывшим министром юстиции — так он морально разлагался с особами женского пола. Ну ладно, вернемся к нашим баранам. Комплексный анализ милицейского банка данных показывает, что сперма, обнаруженная на женских трупах, соответствует второй и четвертой группам. То есть, по законам криминалистики, насильники должны иметь соответственно вторую и четвертую группы крови. Теперь информация к размышлению: Горкин Михаил Борисович имеет четвертую группу, а депутат Шагаев третью. От комментариев воздержусь».

«Спасибо, Аналитик, это крайне интересно. Скажите, а как там поживает мой сундучок, крысы его не погрызли?»

«У меня, дорогой друг, крысоловки на каждом шагу. Так что приезжайте, буду рад».

«До скорой встречи, Аналитик. Конец связи».