"Аленький цветочек" - читать интересную книгу автора (Семенова Мария, Разумовский Феликс)

Сундук мертвеца

— Ну, Господи, благослови! — Перекрестясь, Натаха сбросила полусапожки от Армани, тяжело вздохнула и, ловко наворачивая портянки, переобулась в кирзовые «прохаря» — великоватые, грязные донельзя. Теперь сменить кожаную куртку на замызганный ватник, прикрыть модную стрижку шапчонкой-петушком, натянуть замшевые, на меху, перчатки — и всё по железке, готовность ноль. Большой стройностью Натаха не отличалась, а потому, поёрзав на автомобильном сиденье и согнувшись-разогнувшись несколько раз, изрядно запыхалась.

Почему «боевое» снаряжение нельзя было стирать и почему переодевались всегда в машине, а не, например, дома, — Натаха и её спутники, наверное, не взялись бы ответить. Должно быть, первый раз всё состоялось стихийно, а потом стало традицией, нарушать которую они уже не решались. Люди, занимающиеся делом принципиально непредсказуемым и зачастую опасным, почти все весьма суеверны. Бытие определяет…

Серый, сидевший на водительском месте, деловито обездвиживал «Мерседес» — малтилок, грабли на педали, кочергу на руль, карточку антиразбоя на грудь, поближе к сердцу. Потом тоже принялся переодеваться. Делать это, не вылезая из-за баранки, было ещё неудобнее, чем на заднем сиденье.

— Надо было всё же тебе священный долг-то исполнить. — Юркан, сидевший сзади, рядом с Натахой, уже завершил облачение и теперь, ухмыляясь, наблюдал, как Серый неловко натягивает общевойсковые, болотного колера защитные бахилы. — Не вертелся бы сейчас, как уж на сковородке. В непобедимой ведь как? Не умеешь — научим, не хочешь — заставим…

Это тоже была семейная шутка, традиционно произносимая при каждых сборах «на дело». Лет двадцать назад Юркан избавил кореша Сергуню от армии. Путём инсценировки нападения. С печальным результатом в виде сотрясения мозгов, якобы перешедшего в «УО» — умственную отсталость; в те благословенные времена медики наивно считали, будто недоумки армии не нужны. Самого «нападавшего» стукнуть по кумполу было некому, и он вскоре загремел прямым ходом в Афган. Где заработал, вначале гепатит, а потом душманскую пулю. От всего этого теперь плохо гнулась рука и нутро не принимало ни вина, ни пива — только водочки, да и то по чуть-чуть. Вот такие воспоминания.

— Всё! Зер гут, камараден! — выдал Серый ещё одну ритуальную фразу. Справился наконец с бахилами и натянул старую, неимоверно грязную курточку-болонью. — Выходим, господа!

Вылезли, взяли из багажника сумки и под вяканье принявшего стражу «Клиффорда» двинулись проходным двором на соседнюю улицу. Был пятый час вечера, самое подходящее время. Люди возвращались с работы, малышню вели по домам, бомжи ещё промышляли вдали от берлог… Никто не помешает.

Вскоре они подошли к большому четырехэтажному дому, сразу видно, расселённому, — с улицы он был заколочен.

— Лево руля. — Серый, ходивший сюда на разведку, уверенно свернул за угол во двор, и они увидели свисающую на одной петле дверь некогда чёрного, а в советские времена самого что ни есть парадного входа. — Медам, месье, прошу!

Всё было как всегда. Изнутри густо тянуло зловонием.

Постарались кошки, бомжи и случайные, скорбные животами прохожие.

— Никакой сознательности в народе… — раздражённо бормотал Юркан, первым поднимавшийся по загаженной лестнице. Он внимательно смотрел под ноги, стараясь ни во что не ступить. Юмор ситуации состоял в том, что им самим, если всё пойдёт хорошо, предстояло покинуть это здание лишь через несколько часов. А это значило, что в миазмы разорённого дома вольётся и их скромная лепта.

Между тем когда-то, при жизни, дом был вправду очень славным. Даже в старой части города не всюду встретить подъезды, сплошь выложенные рельефными изразцами, и эти изразцы за сто лет не утратили ни блеска, ни красок, подобранных с изяществом и художественным вкусом. Вился с плитки на плитку совершенно живой плющ, сквозь густые листья синел заброшенный пруд, в таинственном полумраке расцветали золотые и белые лилии…

Хоть отколупывай и к себе в квартиру тащи. Натаха по-хозяйски осматривалась по сторонам:

— Однако хороший дом, почти не разбомбленный[15], так, падальщики[16] поковырялись…

— Дай-то Боженька, чтобы без «синего фона», — проворчал Юркан.

— Типун тебе на язык! — Натаха сразу остановилась и проворно поплевала через левое плечо:

— Тьфу, тьфу, тьфу!

— Ты, Юрка, накаркаешь. — Серый зачем-то выключил фонарь и сказал с нарочитой бодростью, словно объясняя кому-то:

— Мы честные чердачники, не могилы роем…

И не двинулся с места, пока жадно, в две затяжки, не выкурил затрещавшую сигарету.

Воистину профессиональный фольклор ещё ждёт своих Колумбов от филологии. Может, когда-нибудь и дождётся. Начали же у нас с грехом пополам изучать воровской эпос, подвели теоретическую базу под детские страшилки о Чёрной Руке… Так вот, на любом заводе, где есть хоть одна мало-мальски серьёзная печь. вам непременно расскажут, как однажды сломался манипулятор, шурующий в этой самой печи, и, ухватив за шкирку, поволок в пламя рабочего. Люди, лазающие под землю, поведают про Горбатого каменотёса и «дедушку Шубина» (именно так, с маленькой буквы), устраивающего завалы. Ну а «синий фон» — это бич Божий профессиональных кладоискателей. Кто видел его — утверждает, будто это такое свечение ярко-синего или голубого тона. Вот только видевших и способных позже что-либо утверждать очень немного, ибо встреча с «фоном» обычно заканчивается гибелью или умопомешательством. Потому как вызывает он панический страх, предвещает всевозможные беды и даже может выдернуть все кости, оставляя от человека бесформенную кровавую груду. «Ведьмин студень» братьев Стругацких, но не где-то «у них там», а здесь у нас в России, в Питере, и, если подумать, все соглашаются, что дыма без огня не бывает…

…На чердак вела лестница с обломанными ступенями. Первым по ним вскарабкался Серый. Он поднялся легко, без напряжения: не зря (даром что головкой ударенный) занимался когда-то самбо и «работал по камээсу»[17]. Следом влезла Натаха — именно влезла, задыхаясь, пыхтя, любовь к компьютеру и эклерам давала о себе знать. Юркан одолел ступени последним, проклиная раненую руку и вполголоса матерясь.

На чердаке царили грязь и полумрак. Пол был покрыт вековой слежавшейся пылью, неким подобием не то ваты, не то войлока, при малейшем сотрясении испускавшим густое, медленно оседавшее облако.

— Ну, приступим, благословясь… — Осмотревшись, Серый вытащил из сумки маленькую мотыгу, отошёл в угол и, отворачивая лицо, принялся рыхлить «археологический слой». Потом достал лопатку и опустился на корточки, деловито начиная раскопки.

— Аминь. — Натаха и Юркан тоже взялись за мотыжки, пыльная туча поползла к стропилам из трёх углов сразу. Процесс пошёл.

Скоро все надсадно кашляли, но респиратора не надел ни один. Не признавали. Хотя и могли купить в ближайшем хозяйственном магазине. Расея…

— Есть контакт! — скоро крикнул из своего угла Серый. В его руках тускло мерцала здоровенная пивная бутылка, украшенная горделивой надписью полукругом: «Калинкин. Петроград. Заявлено отделу промышленности».

— Десять баксов, — ободряюще прокомментировала Натаха. Да уж — это вам не современный «Калинкин», посуду от которого ещё не всюду берут, а если берут, то за гроши!

Сама «атаманша» тоже не теряла даром времени и была по обыкновению удачливей мужиков. На свет Божий явилась петля из красной муаровой ленты с тонкими желтыми полосками по краям. Потом золотой галун от офицерского погона с двумя малиновыми просветами и тремя звёздочками, вышитыми мишурой.

— Подполковник Стрелков! — Сразу заинтересовавшись, Юркан подошёл поближе, осторожно осмотрел находку. — А ведь это скорее всего темляк. Цветов ордена святой Анны. — И деловито прокомментировал:

— Обычно жаловали за геройство.

Мог ли знать храбрый боевой офицер, принимавший награду, где она в конце концов окажется и какие руки её будут держать…

Между тем процесс споро шёл вглубь и вширь, постепенно охватывая всю чердачную площадь. Одна за другой из пыли извлекались находки: аптечные пузырьки с двуглавыми орлами, позеленевшие монеты, пара непонятных медяшек с эмалевыми глазками, старинные пуговицы. Всеобщее ликование вызвала находка Юркана — четырёхгранная бутылочка, сплошь покрытая рельефными ликами святых и испещрённая славянской вязью. «Вера твоя спасет тя, — значилось на одной из граней. — Иди с миром. Святая вода Угрешского монастыря».

— Вот он, опиум для народа! — Натаха восхищённо повертела бутылочку, любовно погладив, вернула хозяину. — Полета баксов, Юркан. С тебя причитается!

— Да уж, — тот убрал добычу в сумку и, вытерев трудовой пот (на лице образовались грязные разводы), внимательно оглядел чердак. — Да, как говорил Горбач, вот где собака порылась. Здесь, пожалуй, всё.

Отдых получился коротким — особо рассиживать было недосуг. Выкурили по сигаретке и спустились вниз, в квартиры. Вскрывать полы, простукивать стены, методично взламывать подоконники…

— Хор-роший дом! — Юркан потрогал медную, отлично сохранившуюся ручку на первой же двери, но брать не стал. Шагнул внутрь квартиры и вытащил титановую фомку:

— Ну-с, приступим…

Это раньше, пару лет назад, поиск ручек, шпингалетов и прочей фурнитуры был прибыльным делом. Отчищенная от краски и окислов, отполированная специальной пастой, «медяшка» расходилась влёт и приносила за месяц до полуштуки баксов дохода. Теперь рынок заполонили новоделы, и покупатель, сбитый с панталыку блестящими импортными финтифлюшками, перестал ценить настоящую вещь. Сбили, сволочи, цену!

— Сама пойдёт!.. — Юркан с Серёгой стали с треском отрывать половицы. Под ними в серой лохматой пыли кое-где виднелись монеты, в основном советские копейки выпуска шестьдесят девятого года. Видимо, играли свадьбу, и молодых по традиции осыпали деньгами. А может, дети баловались, устраивали между перекрытиями «клад»… В общем, мелочевка, ничего особенно интересного. Натаха критически посмотрела на парней и занялась подоконником. Распотрошив его, она сунула руку в открывшееся углубление и извлекла завёрнутый в промасленную тряпочку револьвер. Рядом лежало разрешение на право его ношения, выданное в 1918 году Василеостровской ЧК на имя некоего Хаима Абрамовича. Носившего смешную фамилию Сруль.

— Наградной! — Юркан поскрёб ногтем золочёное рифление, игравшее в луче фонаря. — Самовзводный, вот это я понимаю! К нему шашка вообще-то полагалась… Золотое оружие за доблесть. Зуб даю, что Сруль его спёр…

Натаха торопливо полезла в тайник проверять, нет ли там ещё и золотой' шашки, а Юркан высыпал в ладонь тупоголовые патроны, поставил на место барабан, нажал спуск:

— Ишь ты! Полный порядок! Хоть сейчас буржуев стрелять… — Щёлкнул пару раз курком, зарядил наган, вернул Натахе:

— Дома только не храни, стрёмно.

Та фыркнула:

— Не учи задницу вытирать.

Оружие она действительно находила не впервой, правда, так и не выучилась в нём разбираться.

Кладоискатели двинулись дальше. В соседней комнате на полу валялись грязный матрас, тряпьё, пустые флаконы отравы, именуемой в народе «красная шапочка»… И повсюду — кучи дерьма.

— Бомжи! — Серый сплюнул с отвращением, выругался. — Гадят, где живут, сволочи. Всё, больше не буду от «Бочкарёва» бутылки им оставлять.

Запашок в комнате вправду стоял — хоть оглобли заворачивай. Впору пришёлся бы даже не респиратор, а полный противогаз. Однако порядок есть порядок! Назвался чердачником — о белых перчатках можешь забыть. Чертыхаясь, крутя носами, троица начала потрошить бомжовник и вскоре лишний раз убедилась, что, не извалявшись в дерьме, ничего в этой жизни не добьёшься. В толстой капитальной стене опять же под подоконником Натаха вскоре настукала ещё один тайник. Когда оторвали фанерный лист, обклеенный грязными обоями, стал виден старинный, сугубо довоенного образца чемодан. Фанерный, лакированный, с деревянными рёбрами, чтобы не царапался и легче скользил по полу, если придётся тащить. Должно быть, примерно в такой и укладывал свой немудрёный скарб герой «Поднятой целины». Сколько лет пролежал чемоданчик в своём тайном гнезде, сколько поколений успело вырасти и состариться, не подозревая, что за тонкой фанеркой ждёт своего срока натуральный — натуральнее некуда — клад?..

— Ну, Натаха, в ЧК тебя носили бы на руках!.. Ты у нас часом не экстрасенс-лозоходец? — Серый попробовал вытащить чемодан, но тот сидел плотно, и подгоняемый нетерпением кладоискатель стал выкорчёвывать его фомкой:

— Не могли побольше дырку сделать, гады… спешили, наверное… Или просто намертво врос?

— Э, аккуратней! — заволновалась Натаха. — Раритет мне не попорть!

— Сама не учи, — буркнул Серый, налегая покрепче. Наконец чемодан отделился от стены и тяжело вывалился наружу. При этом внутри отчётливо брякнуло. Натаха жадно схватила его за ручку и попробовала оттащить для осмотра и вскрытия, но едва смогла сдвинуть с места. Что бы там, внутри, ни хранилось, явно это были не штопаные рубашки коммуниста Давыдова!

— Ни хрена себе подарочек! — Серый с подошедшим Юрканом кое-как выволокли добычу на середину комнаты, начерно обмахнули от пыли и кирпичного крошева. Натаха потянулась к замкам, каким-то чудом не заржавевшим…

…И в это время на лестнице послышались голоса и шаги, заставившие чердачников насторожиться, а ещё через минуту в комнату ввалились её нынешние обитатели — двое пьяненьких граждан, выглядевших классическими иллюстрациями к слову «говнюк». Да и то сказать, разило от обоих так, будто всю сознательную жизнь они провели в выгребной яме.

Обнаружив в «своей» комнате неожиданных посетителей, бродяги сперва заторможенно уставились на «оккупантов». Потом оказалось, что они пребывали как раз на том градусе, когда русский человек начинает выяснять отношения.

— На н-н-нашу плацкарту! — возмутился более рослый. Страшно округлил щёлки глаз… и вдруг бешено заорал, затопал, брызгая слюной:

— Ушатаю! Разд-д-дербаню! На ноль помножу!..

Мирного обывателя подобное в самом деле могло перепугать не на шутку, и, похоже, бомжи не раз уже имели случай в том убедиться. Второй говнюк стоял молча, пускал пьяные слюни и, глядя на товарища, радостно кивал — да, да, мол. Он такой. Замочит враз!

Юркан, сидевший на корточках, медленно поднялся. Какая там плохо работающая рука, какая больная печёнка! Разворот плеч, нехороший блеск глаз, отчётливо различимый даже в потёмках… Это, был не спектакль. Это… в общем, сразу видать, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО замочит и не чихнёт.

— А по рогам? — спросил он вроде негромко, но голосистый бродяга почему-то мигом умолк. — Есть желающие?..

Желающих не Нашлось.

Юркан сплюнул в сторону бомжей и кивнул Серому с Натахой на чемодан:

— Пошли отсюда, а то вконец говном провоняем… В длинном коридоре бывшей коммуналки они завернули в первую же попавшуюся комнату, вновь опустили тяжеленный чемодан на пол и, изнемогая от любопытства, открыли-таки устоявшие перед десятилетиями замки.

…И картина открылась такая, что от увиденного Натаха ахнула, Юркан обалдело перекрестился, а Серый тихо и восторженно загнул в семь этажей. Всем троим, читавшим в детстве Майн Рида и Стивенсона, полезли в голову мысли о свирепых и коварных пиратах… о побелевших скелетах, указывающих на юго-запад… о зарезанных и удушенных компаньонах. Десяток человек на сундук мертвеца… Йо-хо-хо и бутылка рома…

Это поистине была удача, которая выпадает один раз в жизни. Не чаще.

— Ну вот, братцы, теперь мы можем и завязать… — тряским шёпотом выговорила Натаха; — Здесь на всех хватит…

Она не договорила.

Громоподобно хлопнула дверь с лестницы, и в коридоре послышались шаги. Тяжёлые, полные уверенности и ощущения силы, они заставили троицу кладоискателей затаиться и замереть не дыша. Потом что-то щёлкнуло, и прозвучал голос:

— Первый, слышишь меня? Попали в цвет. Заходим… Голос вроде как голос, но было в нём что-то очень нехорошее. Что-то, вызывавшее желание немедленно оказаться где-нибудь в другом месте. Как можно дальше отсюда…

— Конкурирующая фирма, мать их… — одними губами выдохнул Серый и, видимо не надеясь на самбо, вытащил нож-прыгунок. Щелчок лезвия показался оглушающе громким. — Похоже, сваливать надо…

— Нет уж, на хрен! — Сверкнув глазами, Натаха схватила револьвер, стволом указала на добычу:

— Сука буду, не отдам!

Парни даже не подумали снисходительно улыбнуться. Они знали, что безобидная с виду любительница пирожных была способна на ярость загнанной кошки. Пару лет назад она у них на глазах так отделала фомкой конкурента-беспределыцика — небось мало не показалось. Опять же и содержимое чемодана было таково, что бросить его при первом признаке опасности — потом себе не простишь…

Юркан подкрался к двери и осторожно прижался к ней ухом. То, что он там услышал, весьма ему не понравилось.

— Ребята, это не конкуренты… — В голосе афганского ветерана послышался натуральный испуг. — Что-то не видел я раньше чердачников с рацухами… Спецы или бандиты, как пить дать… Короче, линяем по-тихому…

И в это время из бомжовника раздался ужасающий рёв. Утробный, животный, бессмысленный. Так кричат в нестерпимой муке, когда человеческое существо преображается в ком страдающей плоти, лишённой воли и разума. На миг смолкнув, вопль тут же возобновился на более высокой ноте и сорвался на визг.

— Дай-ка мне… — Смутная угроза сменилась реальной, и Юркан пришёл в чувство первым. Он вынул из ватной Натахиной руки револьвер, взвёл курок, нахмурился, бесшумно приоткрыл дверь и осторожно глянул в щёлку:

— Выходим…

Серый с Натахой как перышко подхватили на руки чемодан, который только что с трудом двигали по полу, и на цыпочках, не дыша, следом за Юрканом двинулись по коридору. Стихающие звуки человеческих страданий послужили беглецам жутковатым, но надёжным прикрытием: ТЕ были слишком заняты. Кто из них различит тихие шаги, нечаянный скрип рассохшейся половицы… Обливаясь потом, трое чердачников наконец выбрались на лестницу… и тут нервы сдали у всех троих одновременно. Стало некогда думать ни о «Первом», возможно ждущем внизу, ни о дерьме под ногами. Серый, Натаха и

Юркан сломя голову припустили вниз по скользким, густо загаженным ступеням и, не иначе, помогла святая водичка, давно высохшая в старинной бутылке! — достигли парадного, некоторым чудом не напоровшись на засаду, не свернув шеи и даже не уронив чемодан. Выскочили на улицу, бросились бегом через двор… и, с выпрыгивающими из горла сердцами, еле заставили себя подойти к «Мерседесу» нормальным человеческим шагом, не привлекая нежелательного внимания. Вякнул «Клиффорд», взревел двигатель, и «Мерс» резко, с проворотом колёс, улетел в транспортный поток, довольно бурный, несмотря на вечернее время. На часах была половина одиннадцатого…