"Грешная жизнь герцога" - читать интересную книгу автора (Гурк Лаура Ли)

Глава 5

Рис взял газету из стопки рядом с тарелкой, в которой лежала яичница с беконом, и сразу поморщился. «Все знаменитости». Жаль, что у него нет попугая, иначе все результаты трудов газетчиков послужили бы достойной подстилкой для птичьего помета.

К большому облегчению Риса, та лондонская газета, которая более других гонялась за сенсациями, была слишком занята мисс Пруденс Абернати, чтобы отпускать ехидные замечания о финансовом состоянии и непозволительном образе жизни некоего герцога. Сообщаемые в ней сведения о швее, превратившейся в богатую наследницу, подтвердили то, что он узнал от Коры прошлой ночью, хотя о том, что наследница была внебрачной дочерью, газета умолчала, а к рассказам о ее безмятежном детстве в Йоркшире он отнесся с большим скептицизмом. Незаконнорожденным детям никогда не живется легко, их детство не бывает безмятежным. Оно бывает пыткой, после которой залечивать раны порой приходится всю оставшуюся жизнь, хотя, может быть, он слишком мрачно смотрит на вещи из-за собственных ужасных воспоминаний.

Газета также многословно расписывала счастливые дни, которые она провела у тети и дяди в Суссексе после смерти матери. Семейство ее матери, утверждалось в газете, заботилось о ней с необыкновенной добротой и щедростью, и это вызвало еще большее недоверие у Риса. Он вспомнил слова Пруденс о примирении с семьей матери, но если ее жизнь с Федергиллами была такой счастливой, не было бы необходимости в примирении. Кроме того, он видел ее тетю. Она не произвела впечатления ни доброй, ни щедрой.

Не все утренние газеты писали о мисс Абернати и ее семье в таком тоне льстивых сантиментов, как «Все знаменитости», но он знал, что сведения из газет вряд ли помогут ему в его предприятии, и когда несколькими минутами позже в комнату вошел его камердинер, Рис с облегчением отложил в сторону газеты в надежде заполучить более полезные сведения.

– Ну, Фейн, вы узнали, каковы планы у мисс Абернати на сегодняшний день?

Камердинер остановился у стула, на котором сидел его хозяин.

– Сегодня днем она намерена посетить Национальную галерею. Там открылась выставка французских художников, а мисс Абернати, как мне сказали, очень любит искусство.

– Национальную галерею? – Рис уставился на Фейна в некотором сомнении относительно того, что недавняя швея захочет провести время, разглядывая картины. – Вы уверены?

Фейн принял вид оскорбленной невинности.

– Сэр, – с чувством произнес он.

– Простите, – сразу же извинился Рис, – но я никогда не перестаю изумляться, как вы узнаете такие вещи.

Слуга деликатно кашлянул.

– Мне удалось познакомиться с новой горничной мисс Абернати – ее зовут мисс Нэнси Уоддел. Это произошло в одной из прачечных «Савоя». Мы с ней оказались одного мнения относительно того, что стирка одежды наших хозяев требует нашего пристального внимания.

– Рад слышать. Это будет счастливый день, когда я смогу останавливаться в «Савое». Однако продолжайте.

– Покончив с делами, мисс Уоддел и я вместе воспользовались служебным лифтом. К взаимному удивлению и удовольствию, что наши пункты назначения находятся на одном этаже.

– Удивительное совпадение, – закончил Рис.

– Да, сэр. Мы с мисс Уоддел какое-то время побеседовали в коридоре рядом с апартаментами мисс Абернати.

– Невероятно! – Он усмехнулся. – Фейн, я не знал, что вы такой ловелас.

– Пять лет на службе у вас оказались очень полезными для моего образования во многих отношениях. Кстати, на мисс Уоддел произвело большое впечатление то, что я являюсь камердинером графа Розелли. Если помните, сэр, он женился на австрийской принцессе. Горничным всегда нравится слушать о принцессах.

– Поверю вам на слово и аплодирую вашей способности очаровывать представительниц прекрасного пола в коридорах отелей, хотя вынужден указать вам на то обстоятельство, что вы больше не камердинер Розелли.

– Да, сэр. Но, думаю, лучше не афишировать эту информацию. Горничные часто делятся сведениями со своими леди, и у мисс Абернати могло бы сложиться впечатление, что вы послали своего камердинера шпионить за ней. Мы ведь не хотим, чтобы молодая леди подумала, что вы можете пойти на столь отчаянный шаг.

– Мы? С вашей стороны, Фейн, очень бесцеремонно проявлять такой личный интерес к моим планам относительно мисс Абернати.

Ответ Фейна был кратким и деловым.

– Если вы женитесь на мисс Абернати, сэр, вы мне заплатите.

Рис ничего не мог противопоставить такой железной логике.

Он появился в Национальной галерее гораздо раньше мисс Абернати, поскольку Фейн заблаговременно произвел необходимое расследование. Камердинер вовремя предупредил хозяина, и к моменту появления мисс Абернати в галерее, где были выставлены работы современных художников, Фейн исчез, а Рис продемонстрировал огромный интерес к Ренуару.

– Ваша светлость?

Он повернулся с удивленным, как он надеялся, видом. К его облегчению, она также казалась удивленной. Мисс Абернати направилась к нему, и шелк ее голубого костюма для прогулок шуршал при каждом шаге. На ее темных волосах красовалась одна из тех чудовищных шляп, кои по форме напоминали увеличенную в размерах мелкую тарелку, увенчанную высоким холмиком из синих лент и страусовых перьев бежевого цвета.

– Мы снова встретились, мисс Босуорт, – сказал он, снял шляпу и поклонился.

Выпрямившись, Рис увидел на ее лице такую неподдельную радость, что ему стало не по себе. Как глупо с ее стороны и как наивно столь открыто проявлять свои чувства! Разве никто не учил ее вести эти игры?

Рассуждая подобным образом, он все же почувствовал, как что-то шевельнулось в нем в ответ на сияющее удовольствие, написанное на ее лице, что-то, чему он не мог бы найти определение, похожее на чувство, когда в пасмурный день неожиданно из-за плотных облаков вырвется луч солнца.

Недовольный собой, он отвел глаза и указал на окружавшие их полотна:

– Вам это нравится?

– Да. В детстве я любила рисовать карандашом и красками, я люблю рассматривать картины, хотя не часто имела такую возможность. – Она взглядом показала на картину: – Это Ренуар, да?

Когда он кивнул, она приблизилась и встала рядом. «Танцы в Буживале», – прочитала она надпись на табличке.

Пока она рассматривала Ренуара, Рис рассматривал ее, прикидывая, нельзя ли обойтись без хождения вокруг да около. Он мог бы с улыбкой сказать прямо: она ему нравится, он ей нравится, ему нужны деньги и жена, у нее есть деньги и ей нужен муж, это был бы брак, заключенный на небесах, так за чем же дело стало?

– Я люблю живопись, – сказала она, нарушая его стратегические размышления. – Какую живость художник придал ее лицу. Она явно влюблена.

– Не в того, с кем она танцует, его можно только пожалеть. – Рис шляпой указал на женщину на картине. – Ее зовут Алин. Она была любовницей Ренуара, когда он писал эту картину.

– Его любовницей? О, пожалуйста, скажите, что в это время он не был женат! Любовницы такая помеха семейному счастью. А что, если есть дети?..

Рису стало не по себе. Большинство женщин его круга спокойно принимали неизбежность того, что у их мужей будут любовницы. Мисс Абернати, боялся он, не будет такой снисходительной.

– Он не был женат. На самом деле, в конце концов, он женился на Алин.

– О, как я рада! Я обожаю истории со счастливым концом.

Он начал подозревать худшее.

– Так вы романтическая девушка. Я полагаю… – Он остановился, стараясь найти нужный тон. – Полагаю, вы верите в наш нынешний идеал брака по любви?

Она казалась удивленной.

– Конечно. А вы разве нет?

Он застыл. Как было глупо с его стороны задать такой вопрос! С трудом заставив себя улыбнуться, он солгал:

– Разумеется.

Для него это прозвучало крайне неубедительно, но она казалась удовлетворенной ответом и возвратилась к картинам.

Черт! Ему следовало знать. Женщина, воспитанная в Строгих правилах среднего класса, должна была усвоить все предписанные моральные запреты. Такая женщина никогда не сможет смотреть на брак как на чисто финансовое предприятие. Она не признает за женатым мужчиной право иметь любовницу, как не потерпит и других освященных веками обычаев, например, отдельных спален для мужа и жены и того, что муж имеет право проводить все вечера в клубе. Черт, может быть, она даже собирает эти тарелочки со сценками счастливой семейной жизни Виктории и Альберта. Теперь ясно, что прямой наскок неприемлем. Придется вернуться к ухаживанию.

– Вот прелестный пейзаж, – заметила Пруденс, заставив его взглянуть на полотно, привлекшее ее внимание. Когда он понял, что перед ним, то не мог скрыть удивления.

– Боже мой, это же пруд Розалинды!

– Вы знаете это место?

– Знаю. Я знаю и художника, написавшего его. – Он шляпой указал на подпись внизу. – Эта картина написана графом Камденом, моим старым школьным приятелем. Все семейство без ума от его картин, Кэм всегда был перепачкан красками с головы до ног.

– Он очень хорош.

– Да, хорош. Он как-то был у меня во Флоренции. Приехал изучать старых мастеров, рисовать виды Арно и все такое.

– Этот пруд, он в Италии? – в некотором удивлении спросила Пруденс. – Он выглядит как английский.

– Он английский. Пруд Розалинды находится в Гринбрайере, это вилла, принадлежащая семье художника. Это совсем недалеко отсюда, сразу за Ричмонд-парком, всего полчаса на поезде. Я гостил там летом, когда мне было семнадцать лет. Мы с Кэмом любили пруд Розалинды. Хорошая рыбалка.

Она засмеялась:

– И как мне кажется, превосходное место для пикников.

– Вы любите пикники, мисс Босуорт?

– Да, хотя с тех пор, как я приехала в Лондон, мне редко удавалось выбраться на пикник. Поскольку я выросла в сельской местности, мне не хватало пикников и сбора ежевики.

– А, сельская дева. Йоркшир, догадываюсь по вашему акценту.

– Северный Йоркшир, да…….

– Там замечательно. Неудивительно, что вы скучаете по местам своего детства. Все же, хотя пикники и ежевика – это прекрасно, но рыбалка – вот главное. В этом месте превосходно ловится форель.

Она закусила губу:

– К сожалению, я не умею ловить рыбу.

Кто-то кашлянул, они повернулись и увидели, что мешают рассматривать картины группе школьников и их наставнику. Они перешли к следующему полотну, представляющему «Мулен Руж», на котором доминировала фигура женщины с зеленой кожей и оранжевыми волосами. Мисс Абернати долго смотрела на картину, наклонив голову набок и озадаченно хмурясь.

– Вы, кажется, очарованы этой фигурой, – наконец заметил он.

– Просто не могу понять, отчего у нее зеленое лицо.

Он не стал объяснять ей, что это скрытый намек на абсент.

– От расстройства желудка? – вместо этого сказал он, заставив ее засмеяться.

– Вряд ли художник стал изображать это. – Она покачала головой. – Нет, ваша светлость, я думаю, это краска для лица.

– Не может быть. На картине «Мулен Руж», а девушки Зидлера не красят лица в зеленый цвет. По крайней мере, я не видел ничего подобного.

– Вы бывали в «Мулен Руж»?

Рис повернул голову, уловив удивление в голосе Пруденс, и увидел, что она пристально смотрит на него. Глаза ее стали круглыми, как блюдца, и ему подумалось, что он сделал оплошность, заговорив об имеющих дурную славу исполнительницах канкана в «Мулен Руж». Большинство, женщин питают слабость к повесам – за это он каждый день благодарил небеса, но, возможно, мисс Абернати была исключением. Возможно, она предпочитает незамысловатых добродетельных мужчин. В конце концов, с их первой встречи она вела себя так, как будто он представлялся ей кем-то вроде рыцаря на белом коне. Он немного позабавлялся с мыслью поиграть в идеал, укреплять ее представление о нем как о героической, благородной натуре столько времени, сколько понадобится, чтобы повести ее к алтарю, но почти сразу же отказался от этой идеи. Газетчики копались в его далеко не безупречном прошлом с такой раздражающей регулярностью, что оно не могло не выплыть наружу. Кроме того, играть роль, столь противоречившую его натуре, было бы слишком утомительно, а он ленив.

– Признаюсь, я был в «Мулен Руж». Прежде чем уехать в Италию, я несколько лет провел в Париже и моя квартира находилась совсем близко от Монмартра.

Причины, по которым он поселился в квартале от известного места обитания артистической богемы, были достаточно некрасивыми, но Рис опустил детали.

– И какой он? – спросила Пруденс. – Это на самом деле притон наркоманов?

– Мне говорили, что там есть несколько притонов, но я никогда не посещал их. Я не наркоман. – Абсент – другое дело; в Париже тех дней абсент пришелся ему очень по вкусу, но Рис умолчал об этом. Одно дело – видимость искренности, совсем другое – излишняя честность.

– Конечно, вы не наркоман! – Пруденс покачала головой и дотронулась рукой до виска. – Боже, как я додумалась задать такой вопрос? Простите меня. Мне никогда не приходило в голову, что вы могли бы пробовать наркотики. Вы для этого слишком джентльмен, самых строгих правил.

Она смотрела на него с таким явным обожанием, что он больше не мог выносить этого.

– Боюсь, у вас сложилось ошибочное представление обо мне, мисс Босуорт, – сказал он, не заботясь о последствиях. – Я совсем не столь безупречен и потому не посещал места, где собирались наркоманы, что меня интересовали только танцовщицы.

– О!.. – Она стала смотреть в сторону, обдумывая сказанное, и молчала так долго, что к тому времени, когда она заговорила, Рис был уверен: он навсегда утратил всякие шансы. – А это правда… – Она осеклась, быстро огляделась вокруг и зашептала: – Правда, что у девушек… сзади есть татуировки – маленькие красные сердечки?

От неожиданного вопроса Рис громко рассмеялся, вызвав неодобрительные взгляды публики. Им пришлось покинуть комнату, но это не помешало герцогу, склонившись к мисс Абернати в доверительной манере, так что его голова оказалась под широкими полями ее шляпы, ответить на вопрос.

– Сердечки вышиты на боковых поверхностях их панталончиков, – прошептал он ей на ушко. – Чтобы доставить удовольствие нам, повесам, особенно мне, потому что красный мой любимый цвет. Что до остального, может быть, у них и есть татуировки. Не могу сказать. Они не показывали голые ягодицы, какая жалость!

Он видел только ее профиль, но по тому, как розовая краска залила ее лицо и шею, он еще раз имел возможность убедиться, насколько Пруденс невинна. Кожа на мочке уха у нее, отметил он, была бархатно мягкой. Он склонился так низко, что мог бы поцеловать ее, и гадал, одобрила бы она это или нет. Он вдыхал исходящий от нее восхитительный запах лаванды и, выдыхая, намеренно направлял струю теплого воздуха на ее ухо. Она пошевелилась, едва заметное трепетное движение в сторону дало ему ответ.

Чьи-то шаги по мраморному полу прервали этот забавный эксперимент; он выпрямился и шагнул назад, а она повернула голову в сторону двери. Когда в зал вошли две немолодые леди, она с заметным облегчением снова повернулась к нему:

– Слава Богу.

Он посмотрел вопросительно.

– Я прячусь, – призналась она. – Моя тетя настаивает на том, чтобы везде сопровождать меня, а когда она не может, то посылает вместо себя Роберта.

– И от кого же из них вы прячетесь в настоящее время?

– От Роберта. Он где-то здесь и, конечно, вот-вот найдет меня. – Она невесело вздохнула.

– Я вижу, ваше воссоединение с семьей проходит очень успешно.

– Не шутите со мной на этот счет, ваша светлость, умоляю вас. Я ни на минуту не могу остаться одна.

– И это вам не нравится?

– Я не привыкла к этому. С семнадцати лет, с того времени как приехала в Лондон, я жила самостоятельно. Оттого, что меня повсюду сопровождают, я начинаю задыхаться.

Ему нельзя упускать благоприятное стечение обстоятельств. Взяв Пруденс под локоток, он повел ее к одной из дверей.

– Идите со мной.

– Куда мы идем?

– Если вы хотите скрыться от кого-то, – сказал он, останавливаясь, чтобы посмотреть налево и направо, прежде чем провести ее через дверь, – нужно поступать осмотрительно.

Они прошли один зал, потом другой. Рис искал место, где можно было провести несколько минут наедине. Они были почти в конце здания, прежде чем он нашел то, что отвечало его цели. Это был длинный полутемный коридор, вход в который преграждал бархатный шнур, натянутый между двумя короткими металлическими стойками.

– Вот, похоже, идеальное место, где можно спрятаться от всех.

– Но разве сюда можно? – Пруденс показала на объявление на стенде сразу за входом. – Это крыло закрыто в связи с подготовкой выставки из Рима. Публике сюда нельзя.

Рис подошел к стойке, на которой был закреплен шнур, перекрывавший вход, и открепил его.

– Для герцога нет ничего невозможного, – сказал он, пропуская Пруденс в коридор. – Кроме того, ваш кузен никогда не додумается искать вас здесь.

– Это правда, – согласилась она, пока он возвращал шнур на место. – Роберт никогда ничего не делает против правил.

– Бедный малый. Неудивительно, что он смертельно скучен.

– Ваша светлость! – запротестовала она, но засмеялась, когда они рядом пошли по пустому коридору. За коридором открылся огромный зал, заполненный итальянскими статуями, рельефами и стеклянными витринами, в которых стояли скульптуры поменьше. В центре в металлических лесах громоздилась наполовину смонтированная скульптура, изображающая Нептуна с его тритонами.

Рис демонстративно осмотрелся:

– Ну, видите? Никого, никаких сопровождающих.

– Спасибо, – сказала Пруденс, глядя на него с такой благодарностью и облегчением, чувствами, которые, он знал, она никогда бы не испытывала, если бы знала о действительных мотивах его поведения. Если бы у него еще оставалась совесть, это потревожило бы его. Но совести у него, как и невинности, давно не было. – Здесь все так подавляет, Все эти статуи из белого мрамора, – произнесла она, оглядывая зал и отрывая Риса от размышлений. – Выставка из Флоренции, как здесь написано. – Она снова взглянула на него: – Так вы жили во Флоренции?

– Да, но, надеюсь, вы не ждете, что я прочитаю вам лекцию об итальянской скульптуре.

– Если бы мне хотелось прослушать лекцию, я бы осталась с Робертом. Он любит демонстрировать свое оксфордское образование. – Она показала на массивную скульптуру перед ними: – Не сомневаюсь, мне бы пришлось не менее часа слушать лекцию об этой вещи.

– Ваш кузен проводил свои университетские дни с гораздо большей пользой, чем я. Могу сказать лишь то, что это Нептун с его тритонами. А теперь, прежде чем вы окажетесь под впечатлением моего оксфордского образования, я признаюсь, я знаю это лишь потому, что перед нами копия римского фонтана Треви.

Она повернулась к нему и со жгучим любопытством спросила:

– А вы в самом деле плавали в фонтане голым?

Рис застонал от досады:

– Боже, эта старая история еще не забыта?

– И все же.

– Да, хотя точнее было бы сказать «купался». Фонтан оказался слишком мелким для плавания.

– Говорят, в то время вы были с русской графиней.

«На самом деле она была пруссачкой». Рис сделал серьезное лицо, полное достоинства.

– Как джентльмен, я не имею права пускаться в обсуждение деталей.

– Это делает вам честь, я восторгаюсь вами, хотя, мне кажется, быть джентльменом довольно скучно.

Рис поднял бровь:

– Скучно?

– Леди всегда обсуждают детали, – сказала Пруденс, улыбаясь. – Вы не поверите, какие захватывающие секреты обсуждаются в салоне портнихи.

– Вот как? – Он мог представить себе, что говорили о нем леди, выбирая шелка и муслины. – Но теперь, когда вы уладили семейные дела, вам, надеюсь, не надо больше работать швеей?

– Конечно, но мне все еще кажется нереальным, что я выбираю платья для себя, а не для других. – Она отвернулась, взялась за поперечные прутья лесов и стала разглядывать Нептуна. – На самом деле, – добавила она с коротким смешком, – вся моя жизнь сейчас представляется мне нереальной.

Ежегодный доход в миллионы фунтов и ему представлялся чем-то нереальным, хотя он подозревал, что мог бы привыкнуть к этому. Так как предполагалось, что он еще не знает о ее наследстве, он притворился, что не понимает, о чем это она.

– В каком смысле нереальной?

– Во многих смыслах. – Она повернулась к нему. – Два дня назад я отправилась к своей прежней хозяйке, чтобы сообщить, что я не буду больше работать, и когда очутилась в салоне, решила заказать несколько платьев, больше ради забавы, чем из необходимости. Мадам была такой жестокой со мной, когда я у нее работала, и мне захотелось немного поважничать перед ней, устроить спектакль, понимаете? Я думала, будет весело.

– И что получилось?

– Сначала так и было. – Пруденс помолчала, подняв бровь. – Но что тут началось! Господи, женщины, с которыми я проработала много лет, суетились, чтобы услужить мне! А мадам обрушила на меня поток комплиментов, неискренность которых распознал бы и ребенок. И все потому, что я могла тратить деньги. Мне стало немного не по себе. Девушки вели себя так, словно очень рады за меня, и все же я чувствовала, что, несмотря на все льстивые слова, они совсем не рады. Я не… – Она помолчала и глубоко вздохнула. На ее лице еще сильнее отразилось глубокое волнение. – Мне это не понравилось.

– Вы привыкнете, – сказал он, глядя в ее открытые темные глаза и размышляя о том, какой она непременно станет, что неизбежно сделают с ней деньги, и тяжелое чувство шевельнулось у него в груди.

– Думаете, привыкну? – спросила Пруденс с сомнением. – Я долгое время сама зарабатывала себе на жизнь, сама о себе заботилась. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к тому, что мне прислуживают, вокруг меня суетятся.

– И к тому, что рядом с вами в любой момент будут сопровождающие?

– Именно! Хотя я все же признательна за ответственность, которую чувствуют мои тетя и дядя, считая своим долгом присматривать за мной.

«За вами и вашими миллионами». Рис сделал глубокий вдох и подавил желание такими словами закончить ее мысль.

– Ответственность, мне представляется… стала ощущаться недавно, – сказал он, тщательно подбирая слона, – в связи с вашим воссоединением с семьей, как я понимаю.

– Можно сказать и так.

– Что было причиной размолвки? Вас вынудили уйти? Заставили работать швеей?

– О нет, не думайте, что они были так жестоки ко мне, – заторопилась она, словно боялась, что у него сложится неправильное представление о ее родственниках. – Я сама решила уехать и найти работу в Лондоне. Видите ли, мама умерла, когда мне было четырнадцать лет, не стало ее ежегодной ренты. Ее брат с женой взяли меня в свой дом, но у них были свои дочери, а денег мало. Я стала обузой для них. От необходимости считать каждое пенни тетя временами становилась совершенно невыносимой. Тяжело урезать себя во всем, экономить, отмерять количество угля на каждую неделю и никогда не покупать говядины. Начинались ссоры, особенно с дочерьми, а я ненавидела все это. В конце концов, я решила уехать и начать самостоятельную жизнь. Не хочу показаться неблагодарной.

– Благодарность – одна из тех вещей, которую нельзя навязать кому-либо с надеждой на успех. Это все равно, что силой заталкивать в горло рыбий жир.

Она засмеялась:

– Как славно беседовать с вами! Вы откровенно говорите то, что думаете.

Рис и глазом не моргнул.

– Совершенно откровенно.

– Все же мой дядя всегда был добр ко мне. Когда он бывал в Лондоне, то заезжал в пансион, чтобы справиться обо мне и увериться, что у меня все хорошо.

«Какая щедрость!» Рис не произнес этого вслух.

– Ваш дядя часто приезжал в Лондон?

– Первого числа каждого месяца, у него были дела.

Рису стало любопытно. Какие дела могли быть в Лондоне у бедного сквайра из Суссекса, который не мог позволить себе покупать говядину?

– В любом случае, – продолжала она, – я благодарна дяде. Упадок сельского хозяйства больно ударил по нему, он взял меня к себе, когда лишний рот становился бременем. А потом каждые три месяца высылал мне немного денег. Кроме того, они мои единственные родственники. Так что я на самом деле считаю, что у меня есть обязательства перед ними теперь, когда я…

«Когда я богата».

Незаконченная мысль повисла в воздухе, и ему стало любопытно, почему она не хочет рассказать ему о полученном наследстве. Любая другая женщина, заинтересованная мужчиной его положения, постаралась бы как можно скорее дать ему знать о своем огромном наследстве. А он не сомневался, что она интересуется им. Это было ясно как день. Рис не мог понять, почему она помалкивает. Разве она не видит, какое преимущество дают деньги, чтобы заполучить в мужья пэра его ранга? Боже, она действительно романтическая натура в поисках идеала.

– О, давайте поговорим о чем-нибудь приятном, – сказала Пруденс, прервав его размышления. – Расскажите о своей семье.

Рис поморщился:

– Не могу. Не могу, если вы хотите о чем-то приятном.

– Вы не ладили с семьей?

– Отлично ладил, – отвечал он, принужденно смеясь, – когда жил в Италии.

– Понимаю. У нас с тетей отношения тоже улучшились, когда нас стали разделять многие мили, – задумчиво сказала Пруденс.

– Если бы мы, мисс Босуорт, стали соревноваться, у кого из нас родственники ужаснее, я бы легко выиграл. Ваша тетя ничто в сравнении с моей матерью.

– Вы герцог, – сказала она, бросая на него взгляд, полный шутливой укоризны. – Вам не идет хвастаться.

– Я говорю вам простую, ничем не приукрашенную правду. Моя дорогая матушка – королева язвительных замечаний. Она разорвала бы вашу тетю на кусочки, потом проглотила бы, а кости бросила бы глодать собакам.

– Понимаю.. – Мисс Абернати склонила головку набок, обдумывая услышанное. – Нельзя ли устроить так, чтобы они встретились?

Рис усмехнулся:

– Ужасное предложение и самое неожиданное из уст такого прелестного и мягкосердечного создания.

Пруденс не казалась польщенной его словами.

– Почему все считают меня мягкосердечной? – с каким-то испугом спросила она. – Я не мягкосердечная!

Она была похожа на воздушное пирожное.

– Ну хорошо, – сказал он с показным простодушием. – Вы суровая, непоколебимая особа. – Пруденс не засмеялась.

– Я не так податлива, как многие считают. Это правда, я не люблю ссор и предпочитаю хорошо думать о людях. Но это не означает слабость характера или того, что у меня нет своего мнения.

– Я не имел в виду ничего подобного. Я просто имел в виду то, что сказал. Вы добрая и милая. – Он сделал паузу, снова подумав об огромных деньгах и о том, как они могут изменить ее. – Настоящая доброта и мягкость, мисс Босуорт, – редкостное, особенное качество, – неожиданно для себя произнес он. – Не теряйте его.

Услышав эти слова, она нахмурила брови:

– Что вы хотите этим сказать?

Рис покачал головой.

– Ничего, – отвечал он. – Прошлым вечером, когда мы говорили об опере, я упомянул, что вскоре пойдет «Аида» Верди. Ее дают завтра. Вы будете в опере?

– О, я бы хотела! – Она прекрасна. – Но я должна буду обедать с родственниками.

– Снова сэр Роберт?

– Нет-нет, с кузинами. Берилл – старшая дочь моего дяди. Мы обедаем с ней и ее мужем.

– Звучит так, как будто вы идете к дантисту.

– О, я уверена, это будет очень приятно, – сказала она с милой гримаской. – Сейчас все замечательно. Берилл очень мила со мной, и от этого тошнит, потому что когда мы были девочками, она вела себя ужасно. Все время поднимала меня на смех. – Мисс Абернати опустила взгляд, последовала долгая пауза. – Она называла меня свинкой.

Рис созерцал ее склоненную головку, любуясь округлостью ее подбородка, и внезапно им овладел гнев. Он отложил свою шляпу, взял Пруденс за руку и повернул к себе. Наклонился ниже, нырнув под огромные поля ее шляпы. Его губы остановились в нескольких дюймах от ее губ, он заглянул ей в глаза и высказал свое мнение по этому вопросу:

– Я считаю, вы соблазнительны. Это пришло мне в голову, как только я в первый раз увидел вас.

Необузданность, прозвучавшая в его голосе, заставила ее широко раскрыть глаза. И неудивительно. Он сам услышал ее.

– Соблазнительна? – повторила она и на долю дюйма качнулась к нему. Ее губы раскрылись, она облизнула их. – В самом деле?

Такое робкое, женственное приглашение погасило гнев Риса, он почувствовал, как в нем внезапно пробудилось желание. Рука его обхватила ее подбородок, большой палец заскользил по бархатистой щеке.

– В самом деле.

Он обхватил ее за талию, притянул к себе, сминая тугой шелк и вдыхая свежий, благоухающий запах лаванды. Он почти застонал, чувствуя, как ее аппетитные округлости прижимаются к его телу, все в нем хотело дать ей то, чего она так невинно просила.

Он не мог это сделать.

Рис отпрянул, выпустив Пруденс так резко, что обоим стало неловко. Он увидел разочарование на ее лице, и это было чувство, которое его полностью устраивало. Он и сам чувствовал разочарование. Но чтобы завоевать ее, ему надо красиво ухаживать, а этой игре для поцелуя еще не пришло время. Предвкушение и неуверенность составляют сущность романтического ухаживания.

– Я лучше провожу вас к вашему кузену, – сказал он и отвернулся, – прежде чем забуду, что я джентльмен.

Он поднял свою шляпу и пошел к двери. Пруденс последовала за ним. Весь обратный путь по коридору к открытым для публики залам они молчали.

Роберта они нашли в главном фойе. Он беспомощно озирался по сторонам, но при виде Риса с мисс Абернати выражение беспомощности на его лице сменилось неудовольствием.

– Сент-Сайрес, – сухо приветствовал он Риса. – Что вы здесь делаете?

– Видите ли, сэр Роберт, я из тех типов, – жизнерадостно ответил Рис, – которые всегда сваливаются на голову в самое неподходящее время.

Роберт с трудом сохранял хладнокровие.

– Пруденс, вы закончили здесь?

– Нет еще. Говорят, здесь есть Ван Гог. Не хотите ли присоединиться к нам, ваша светлость?

Сэр Роберт явно был недоволен. Улыбка Риса стала шире.

– Благодарю вас, – отвечал он, не отрывая глаз от ее кузена. – С удовольствием.

– Тогда идемте, – выдавил Роберт и встал рядом с Пруденс с другой стороны. Взяв ее за руку, он потянул ее в сторону зала с фламандцами.

Рис помедлил, сунул руку во внутренний карман сюртука, достал карандаш и одну из своих визитных карточек. Он нацарапал несколько слов на обратной стороне карточки, вернул карандаш на прежнее место и ускорил шаги, чтобы догнать мисс Абернати и ее кузена. Карточку зажал в ладони в ожидании удобного момента.

Роберт терпел Ван Гога и других мастеров примерно полчаса, затем он вынул из кармана часы и сказал:

– Пруденс, времени осталось немного, а я обещал Эдит непременно вернуться к пяти часам. Нам пора.

– Уже время чая? – спросил Рис. – Боже, как летит время! Я тоже должен спешить. – Он повернулся к Пруденс: – Вы извините меня?

– Конечно. Было приятно встретиться с вами, ваша светлость. Как всегда. Я надеюсь… – Она заколебалась, затем выпалила: – Надеюсь, мы еще увидимся.

– Я тоже надеюсь на это, мисс Босуорт. – Он взял ее руку, стараясь вложить в ладонь записку. Догадавшись, что он делает, она от удивления широко раскрыла глаза, а он, прежде чем склониться над ее рукой, подмигнул. – И надеюсь, это скоро произойдет.

В тот самый момент, когда он выпустил ее руку, пальцы ее сомкнулись вокруг карточки, и она тут же сунула руку в карман своей юбки. Удовлетворенный, Рис пожелал обоим всего хорошего и ушел.

На улице его ждал камердинер.

– Сходите за моей каретой, Фейн. А после, – добавил он неожиданно для себя, заставив остановиться уходившего слугу, – я попрошу вас еще кое-что сделать для меня.

– Сэр?

– Мистер Федергилл имеет обыкновение первого числа каждого месяца приезжать из Суссекса в Лондон. Узнайте почему, и, конечно, незаметно. И еще я хочу, чтобы вы проследили за ним в течение следующих нескольких дней. Замечайте, куда он ездит и что делает.

– Очень хорошо, сэр.

Фейн ушел, а Рис в ожидании кареты принялся размышлять о событиях этого дня. Он был совершенно удовлетворен выбором наследницы, потому что, несмотря на ее уверения, она прелестна и мягкосердечна. Она доверчива, способна прощать и в глубине души тяготеет к греху. Все это ему на руку.

Да, решил он, садясь в карету, повести мисс Абернати к алтарю будет совсем не трудно. Улыбаясь, он откинулся на подушки. Все равно, что отнять у ребенка конфетку.