"Елена, любовь моя, Елена!" - читать интересную книгу автора (Де Крешенцо Лючано)

CASUS BELLI[11]

Глава II,

в которой мы выслушиваем гневную исповедь богини раздоров Эриды и задаемся целью установить причины Троянской войны, принимая за отправной момент протест Геи, появление на свет Елены и женитьбу Пелея на Фетиде.

– Я – Эрида, богиня раздоров. Все говорят, будто из-за меня началась Троянская война. Но скажите честно: кто начал первым? Я или они?.. Как это, кто «они»? Боги, естественно. Нужны имена? Пожалуйста. Первым посеял смуту Мом. Вы что, не знаете Мома? Сейчас я вам объясню. Этот тип вечно всем недоволен, от всего нос воротит, только и делает, что всех критикует. Мом как раз и подговорил Зевса, чтобы тот не приглашал меня на свадьбу Пелея и Фетиды. «Ради бога, – сказал он (так, кажется, и слышу его слова), – не зови ты эту Эриду, она может тебе весь праздник испортить! В последний раз, когда Эрида явилась на совет, она сообщила Адонису, будто накануне видела Афродиту на горе Лилибей с аргонавтом Бутом. Адонис полез на Бута с ножом, и если бы в дело не вмешалась Гестия, кто знает, чем бы все кончилось!»

Что верно, то верно: Мом действительно был сплетником. Не зря же он считался богом злословия. Всегда совал нос, куда не следует, и все ему было не по нраву. Однажды Афина предложила ему чудесный, удобный дом, но для Мома он был недостаточно хорош. «Возможно, дом и удобен, – сказал он, – но на мой вкус слишком уж громоздок: его трудно переставлять, когда вздумается, с места на место». Потом Гефест подвел к нему красивого и умного мужчину, но Мом сразу нашел изъян в нем тоже: «Насколько он станет прекраснее, если проделать ему в голове отверстие с дверцей: откроешь – и читай себе его тайные мысли». Наконец, Афродита показала ему женщину необычайной красоты, и Мому скрепя сердце пришлось все же признать, что она очаровательна. Правда, он тут же добавил: «Но что за ужасные у нее сандалии!»

– Ох, уж эти мне боги! – продолжала возмущаться Эрида. – Проходя мимо, делают вид, будто меня и на свете нет. А всего обиднее, что они никогда не приглашают меня на праздники. Зато когда я им нужна, так и кидаются ко мне с просьбами: «Эрида, дорогуша, подбей фракийцев на склоку, а то уже просто мочи нет терпеть их нахальные выходки!», «Эрида, сделай так, чтобы локры поссорились с абантами», «Эрида, твой брат Арес жалуется, что уже давно не было войн», «Эрида, Аид возмущается, что в его царство стало прибывать мало новых душ!» И я, дура, принимаюсь за дело, устраиваю пограничные конфликты между людишками, которые вовсе и не собирались воевать. А вот когда богам охота поразвлечься, когда можно попить и поесть всласть, все поднимают крик: «Это кого вы собираетесь звать? Эриду с ее раздорами? Ну уж нет, даже слышать о ней не желаем!» Неужели и мне нельзя немножко повеселиться?

Замечание резонное. Однако же и она сама, скажем прямо, не делала ничего, чтобы вызвать к себе симпатию: ну можно ли являться на совет богов с сотней гадов вместо волос, с окровавленной повязкой на лбу и с цепляющимися за подол восемью сорванцами – один отвратнее другого? Чтобы вы имели представление, о ком речь, вот вам имена ее деток: Голод, Скорбь, Забвение, Страдание, Битва, Тяжба, Беззаконие и Несправедливость.

– В общем, ответственность за начало Троянской войны лежит вовсе не на мне, – заявила Эрида в заключение. – Первой виновницей, по-моему, была Гея, Мать-Земля. Однажды я подслушала, как она жаловалась Зевсу: «Сделай же что-нибудь, просто мочи больше нет: все у меня спариваются, плодятся без конца, живут дольше, чем им предопределено, я уже не в состоянии таскать столько народу на своем горбу! Мойры сказали мне, что смертных насчитывается пять миллионов, и если не принять никаких мер, лет через десять их станет целых восемь». «Восемь миллионов! – воскликнул Зевс. – Так можно далеко зайти!»

Вот тогда-то он и решил создать Елену – самую прекрасную женщину на свете…

А я, мой читатель, сегодня думаю: стоило ли ради очередной войны сотворять новую шлюху? Мало их на Земле и на Олимпе? Так нет, ему, видите ли, понадобилась еще одна!

Существуют самые разные версии появления Елены на свет. Одни говорят, будто видели, как она вышла из серебряного яйца, упавшего с Луны и вытолкнутого рыбами на берег, а потом расклеванного голубями. Другие утверждают, что Зевс прикинулся лебедем, спасающимся от орла, спрятался под подолом у Немесиды и, оказавшись, так сказать, в подходящем месте, овладел ею. Появившееся в результате их соития яйцо Гермес спрятал между ляжек жены Тиндарея Леды, когда та сидела на скамье, широко расставив ноги. Чтобы отметить это дело, Зевс украсил небо двумя созвездиями – Лебедя и Орла. А что было отмечать, известно лишь самому богу! Наиболее благородной выглядит версия о банальном изнасиловании: прикинувшись лебедем, Зевс овладел Ледой, и та забеременела. В результате родилась Елена, Клитемнестра, Кастор и Полидевк, которые, впрочем, не обязательно все от Зевса, поскольку в тот день мадам спала еще и со своим законным супругом.

Но вернемся к свадьбе Пелея и Фетиды, на которую, как вы уже только что узнали, не пригласили богиню раздоров Эриду.

Фетида с самого начала доставила богам много хлопот. Поскольку она была очень красивой (возможно, даже не менее красивой, чем сама Афродита), ее домогались многие, и прежде всего Зевс и Посейдон. Скажем больше: эти два прощелыги даже поссорились за право обладать ею первым. Пользуясь своим jus primae noctis,[12] Зевс обставил брата и уже готов был совершить очередное насилие, как вдруг его схватила за руку Фемида:

– На твоем месте я бы ее не трогала! – воскликнула богиня правосудия.

– Это еще почему? – спросил Зевс, удивленный тем, что кто-то посмел ему перечить. – Насколько я знаю, она самая обольстительная из дочерей Нерея!

– Может, и обольстительная, – ответила Фемида, – да только над ней довлеет пророчество мойр.

– Мойры! Мойры! – разворчался Зевс. – Между прочим, эти распроклятые мойры тоже мои дочери. Но все равно я их не выношу! Предсказывают всякие ужасы и накликают великие беды! – Потом озабоченно спросил: – А что, собственно, говорят мойры?

– Что первенец Фетиды будет могущественнее отца. Ну, а теперь действуй, если у тебя достанет смелости.

Напуганный перспективой произвести на свет будущего претендента на олимпийский трон, Зевс не только унял свою страсть, но вообще запретил нимфе вступать в связь с любым богом. А под конец подсунул ей в качестве мужа простого смертного по имени Пелей, на совести которого было несколько преступлений, совершенных им в собственной семье.[13] Фетида сразу же воспротивилась этому.

– Почему это у меня, бессмертной нимфы, одной из пятидесяти дочерей Нерея, муж должен быть смертным? – возмущалась она на всех перекрестках. Но тщетно: в те времена женщины и даже богини никакого веса не имели, а тут еще речь шла о воле самого Зевса. Что же касается согласия избранницы, то если какой-нибудь мужчина решал овладеть ею, он, не долго думая, приходил к бедняге домой и так или иначе, но своего добивался.

Пелей был не хуже и не лучше других: спрятался вблизи морского грота, где каждый день отдыхала нимфа, и стал ждать. Через полчасика он увидел, как Фетида подплыла к берегу верхом на дельфине – совершенно голая и с развевающимися на ветру волосами (потрясающее, наверно, было зрелище!). Но герой не шелохнулся: лишь дождавшись, когда нимфа уснет, этот отъявленный негодяй набросился на нее. Борьба была нешуточная. Фетида, извиваясь в лапах злодея, оборачивалась огнем, водой, львом, змеей, даже каракатицей. В этом последнем обличье она обдала Пелея с головы до ног чернилами, но нашему герою было все равно; каракатица так каракатица! И Пелей овладел ею (как он умудрился это сделать, ума не приложу). Так уж вышло, что, вырываясь от Пелея, царапая и кусая его, Фетида через несколько часов сама загорелась желанием и затихла в его объятиях, страстно отвечая на поцелуи. Сцена с Пелеем, мокрым от морской воды, пота и крови, обожженным, испачканным чернилами каракатицы и тем не менее пробудившим пламенную страсть в Фетиде, – одна из самых волнующих в нашей истории.

Свадьба была грандиозная. Пир устроили перед пещерой Хирона на горе Пелион при огромном стечении бивших копытами кентавров. Главные боги восседали на двенадцати изукрашенных алмазами тронах, а Ганимед без устали обходил всех, наполняя кубки нектаром. Музы пели, Пан играл на волынке, Орфей – на лире, Аполлон – на кифаре, сорок девять сестер Фетиды – нереиды – затеяли хоровод и осыпали гостей розами и лилиями, а над их головами кружили тысячи голубей. Сама супруга громовержца Гера держала в руке свадебный факел. Затем вестница Зевса Ирида ввела богов в пещеру, где они продефилировали перед новобрачными со своими дарами: Афина принесла копье, наконечник которого был выкован самим Гефестом, а древко сделано из ясеня, срубленного Хироном; Посейдон вошел, держа под уздцы двух бессмертных коней – Балия и Ксанфа (один из них был наделен даром речи); Дионис одарил новобрачных темно-красной жидкостью, которой никому и никогда еще не доводилось пробовать (впоследствии ее назвали «вином»).

По примеру авторов светских хроник мне следовало бы перечислить всех гостей. Кроме названных, там были Артемида со своим луком, Гестия с неизменной траурной вуалью на голове, вездесущий Зевс, мудрая Фемида, Деметра с дочерью Персефоной, Хирон в качестве шафера со стороны жениха и его жена Харикло, Амфитрита, Гермес с матерью, Гефест под руку с Афродитой, Арес с сыновьями – Блеском, Пламенем, Шумом и Ужасом и дочерью, кровожадной Энио, Нерей и Дорида – родители невесты, старик Хронос с женой Реей, а также три хариты: Аглая-Сияющая, Евфросина-Благомыслящая и Талия-Цветущая, отсутствие которых все сочли бы дурным предзнаменованием…

Там можно было увидеть и некоторых смертных, например, Теламона, Кадма и Тесея. Приносим извинения, если кого-то забыли—слишком уж много гостей набралось.

Все ели, пили, мирно беседовали, как вдруг в глубине пещеры показалась богиня раздоров Эрида. Гости так и оцепенели, музыка смолкла, а нереиды перестали танцевать. Эрида же, ни слова не говоря и ни на кого не глядя, пересекла поляну, подошла к главному столу и бросила на него золотое яблоко. Оно покатилось среди блюд с яствами и, опрокинув несколько кубков с нектаром, застыло перед новобрачными. Пелей взял яблоко и прочитал вычеканенное на нем слово: «Calliste», что означает «прекраснейшей». Он не знал, как быть с яблоком, и растерянно озирался по сторонам, однако быстро сообразив, что такой штукой можно и обжечься, передал его Зевсу.

Между тем на противоположном конце стола уже разгорелся спор между Афродитой и Афиной. Кто из них прекраснее? Кому должно достаться яблоко? Зевс внимательно оглядел всех' присутствующих богинь: не зря ведь он считался знатоком по этой части и не хотел попасть впросак. Прелестниц на пиру было много, но когда его взгляд упал на Афродиту, сомнения рассеялись: конечно же, самой красивой была она. Зевс уже был готов отдать яблоко ей, но под взглядом Геры так и застыл с поднятой рукой.

– Ну, решай же, отец! – торопил его Гермес, видя замешательство Зевса. – Кто, по-твоему, всех красивей у нас па Олимпе?

Гефест подошел к Зевсу и, делая вид, будто подливает в кубок нектар, прошептал ему на ухо:

– На твоем месте я бы, не раздумывая, выбрал Афродиту. Не потому, что она моя жена, нет, ни в коем случае! Просто совершенно очевидно, что она прекрасней всех: посмотри сам и скажи, неужели тебе не хочется сию минуту возлечь с ней?

– Еще как хочется! – признался Зевс (и это была чистая правда). – Я бы с радостью вручил яблоко ей. Но что скажет моя супруга? Решение еще не объявлено, а она уже готова испепелить меня взором.

Между тем гости принялись оживленно обсуждать вопрос: кто прекраснее всех и вообще, что такое красота? Физический дар или дар духовный? Большинство присутствовавших высказывалось в пользу Афродиты.

– Она, конечно, глуповата, спорить не буду, – говорил один, – но что до красоты, то тут и сомнений никаких быть не может: прекраснейшая – она!

– А я за Афину! – твердил другой. – Невозможно же заниматься любовью двадцать четыре часа в сутки. Когда-нибудь и перерыв приходится делать, и тогда, естественно, возникает потребность в общении. Но о чем разговаривать с Афродитой? О благовониях? О косметике? О шелковых тряпках? С Афиной же можно говорить о чем угодно. Афина – самая умная из богинь.

– Здесь ума не требуется, – возражал третий. – На яблоке что написано? Там написано: «прекраснейшей», а не «умнейшей». И потому яблоко должно быть вручено самой красивой. Остается только решить, какая из наших богинь действительно красивее всех. По мне, так Афродита слишком уж худа: признаться, я предпочел бы ей лилейнорукую Геру. Она… ну, как бы это сказать… вся такая пышная, такая цветущая, в общем, женщина что надо.

По выражению лица Зевса было заметно, что он не знает, как выйти из тупика, в который загнала его богиня раздоров. Не осмеливаясь обернуться, он затылком чувствовал грозный взгляд жены.

– Не встревай в это дело, – шепнула ему на ухо Фемида, – поручи его какому-нибудь смертному: пусть все неприятности падут на его голову.

Совет ее пришелся как нельзя более кстати: царь богов поднялся с трона и, кашлянув, чтобы прочистить горло, изрек:

– Дорогие мои богини, я старею и в женщинах стал разбираться хуже. На мой взгляд, вы все одинаково красивы, и мне хотелось бы иметь не одно, а тысячу золотых яблок, чтобы одарить каждую, как вы того и заслуживаете. Но три из вас, по-моему, все же превосходят по красоте всех остальных. Это Гера, Афина и Афродита. Теперь мне надо сделать окончательный выбор и установить, кто из названных богинь – прекраснейшая. Но, поскольку я – муж первой из них и отец второй и третьей, меня могут упрекнуть в необъективности, и потому я решил призвать в судьи кого-нибудь со стороны, то есть не из нашего круга. Скажем, одного из смертных.

Гости за столами возроптали. Каждый задавался вопросом: может ли смертный судить богинь? И что должен будет испытать этот бедняга, когда перед ним вдруг предстанут три богини с Олимпа? Не ослепнет ли он от такого блеска?

Чтобы восстановить тишину и продолжить выступление, Зевсу пришлось дважды стукнуть своим скипетром по столу.

– Умолкните вы, боги, – воскликнул он, – и выслушайте мою волю. Избранного мною смертного зовут Парисом. Это один из сыновей Приама и Гекубы. Он еще не знает, что в его жилах течет царская кровь, и считает себя жалким пастухом. Живет Парис на горе Иде – там, на другом берегу моря. Завтра Гермес покажет ему богинь, и пусть он решит, которая из них достойна яблока. А теперь выпьем за здоровье молодых!