6. Бег в никуда

Все притихли, ожидая ответа. Джунгли, потревоженные падением вертолета, вновь наполнялись обычными звуками. Доплер несколько секунд сосредоточенно смотрел в пространство, затем его взгляд сфокусировался:

– Лутар и его кодла ждут, что мы кратчайшим путем ломанемся прямо к границе. Кроме того, нельзя исключить, что пилоту самолета удалось дать наши координаты перед атакой, несмотря на помехи из-за грозового фронта. В любом случае, они знают, куда мы стремимся, и нас ждет сеть засад – к гадалке не ходи, – он помолчал. Это была сама проблема, а вопрос был, что делать. Еще немного подумав, Доплер продолжил:

– Есть несколько вариантов – все не идеальные, но одно точно – отсюда надо уходить прямо сейчас, быстро и в сторону, куда не ждут. Это дольше, но так безопаснее. Шелли, мы можем где-нибудь не слишком далеко добыть воздушный транспорт?

– Вообще-то, транспорт есть в нескольких местах, и все неблизко. Для быстрого захвата силой нас маловато. Просто по рации выйти открытым текстом на коммерческую частоту или выползти из джунглей к посадочной площадке и нанять за разумные деньги вряд ли получится – никто не станет так вызывающе демонстрировать нелояльность Лутару, разве что за кругленькую сумму, перекрывающую риск. Да и нам спалиться можно запросто – скажут, что согласны, а сами Лутару продадут. Кстати, и рации-то нормальной нет, – неопределенно ответила та, исподлобья глядя на Доплера – как-никак тот ее хотя и вынужденно, но от души подрядил сверхурочно.

Доплер нахмурился. Затем задал Шелли другой вопрос:

– А что скажешь, если я найму тебя провести нас по тихому через границу с Моравией? – это была провинция, сопредельная по отношению и к Портлэнду, и к Либертии. Административная граница патрулировалась, но пересечь ее при соответствующих навыках было не слишком сложно. Шелли удивленно вскинула брови от такой наглости, но, помедлив, вполне спокойно ответила:

– Добрый крюк, однако – дней пять, не меньше, рысью топать. А ты что, сегодня с обеда – Мистер Наличность?

– В некотором роде. У меня есть несколько неограненных алмазов. Пако, покойничек, отсыпал из своего сейфа, чтобы я не дал тебе до него добраться, пока не состоится обмен.

– Несколько, значит... Ну надо же, хоть после смерти от этого гада кому-то польза будет. Ну... Это обсуждаемо, – ответила Шелли. – Живая денежка на кармане не помешает для мотивации.

Сплин предположил, что, вполне может быть, недра благословенной Либертии содержат не только руду, а еще и кое-чего поинтересней... И не только как сырье для промышленного использования...

– До чего же приятно иметь дело с конкретно мыслящим специалистом, – довольно ощерился Доплер. – Вот и давай отойдем обсудим, чего как и сколько, – он взял Шелли под локоток, другой рукой доставая карту. – Нам бы вот на этот уголочек выйти...

Обернулся и сказал, обращаясь к офицерам:

– Перекомплектуйте отделения, да готовтьтесь трогаться.

Прокатился гром, небо потемнело от темно-фиолетовых туч окончательно. Джунгли притихли. Народ суетился, переукладывал амуницию, проверял оружие, снаряжал магазины. Из тяжелого вооружения остались два однозарядных РПО у Риверы и Зуба и примерно половина разовых РПГ, остальное потратили в предыдущей стычке, отбиваясь от засады на дороге. Народу теперь было двадцать шесть человек – штатный пехотный взвод. Всеми отделениями командовали офицеры, которые назначили себе заместителей из числа рядовых, толково проявивших себя в деле. Штырь возглавлял отделение Сплина, его заместителем был назначен Хоу. К ним еще добавили четверых или наоборот, их к ним – в порядке объединения героических остатков двух отделений в славные ряды влились Чибис, Раймо, Барни и Джейсон. Сплин знал пополнение поверхностно, близко не контачили ни в учебке, ни здесь.

Чибиса подранило при взлете: одна пуля по касательной задела шею, оставив неглубокую борозду, а вторая прошила фюзеляж, ранец (броника не было – вместе со сферой бросил перед переходом через болото, потонуть в них боялся) и, потеряв энергию, застряла под кожей под лопаткой. Шею ему помогли обработать еще в вертолете, а спину несподручно было. Хоу, вытаскивая несколько подплющенный со стороны наконечника кусок металла пассатижами, степенно заметил:

– Чуть правее – и позвоночник, отлетался бы на хрен. Повезло тебе, пернатый, – и подколол:

– Жгут на шею тебе потуже не наложить?

Чибис был вредноватым задиристым типом, его манера общаться частенько отдавала необоснованным снобизмом. К тому же он не обладал способностью вовремя закончить разговор и имел заметную склонность к мозгоебству. Впрочем, каких-либо подлых шкурных действий, попыток на чужом горбу в рай въехать, подставить другого отвечать за свой косяк или иных проявлений гнилости натуры, опасной для окружающих, за ним не водилось. Поэтому все отрядные давно перестали обращать на его поведенческие особенности внимание (в каждой голове свои тараканы, в конце-концов) – чаще старались не провоцировать фонтан красноречия, но иногда и намеренно «драконили» в порядке стеба. Резко и с коротким выгибанием шеи Чибис уставился на Хоу своими широкими глазницами (отчасти за этот комплекс совиных ужимок он и получил свое погоняло), начал было выступать, но ассистировавший Малой плеснул на рану из фляжки с коньяком, позаимствованным из бара поместья, для пущей дезинфекции. Чибис на полуслове издал cдавленный звук типа «ы-ы-ы», а Малой быстро огляделся, глотнул сам, довольно крякнул и наставительно произнес:

– Чтоб ты знал, после того, как Роуч сошел с дистанции, штатный зануда в нашем отделении – Длинный и он вполне справляется.

Сплин был занят тем, что, оттянув пояс штанов, копался у себя в промежности, так как обнаружил, что нацеплял в болоте что-то типа пиявок на самые интересные и труднодоступные места. Он хотел было в качестве ответного комплимента назвать Малого «рахит жизнерадостный», но не счел нужным отвлекаться от насущного дела и только хмыкнул. Подошел с офицерского совета Штырь:

– Надо трогаться, мы в низине, чтоб не затопило ливнем, заберемся повыше, траверсом пойдем. Режим передвижения – все как по пути к поместью, только быстрее надо, – он глянул на Сплина. – Ты как, Гранатометчик, идти сможешь? Впрочем, куда ты денешься. Пиявок своих прижги щепкой какой-нибудь – сами отпадут. Радуйтесь, при вас только личное оружие и снаряжение, не то что по дороге сюда. Для бешеной собаки сотня верст – не крюк, верно, Малой? И не вздумай дальше коньяк лакать – если не задохнешься на марше сам, то я задушу.

Броники и сферы разрешили не брать – предстоял долгий скрытный марш. Больше половины солдат так и сделали. Сплин, исходя из принципа «запас жопу не ебет», ничего не бросил: оружие и снаряжение здесь – это то необходимое, что сохраняет его здоровье и жизнь в окружающем враждебном мире, без них он был бы всего лишь короткоживущим сгустком органической массы. Лишнего ничего не было с самого начала – все может потребоваться с большой вероятностью, а выбросить всегда успеется. Сферу опять набил патронными пачками и затолкал в ранец, расположив на уровне лопаток, там, куда ударила пуля Лернеру. Броник дважды спас ему жизнь при штурме и Сплин решил, что не стоит идти наперекор карме. Черт, вот так и становятся суеверными мракобесами... Он замотал срез ствола автомата от дождя полоской пластыря защитного цвета и дополнительно подкрасил для пущей неприметности карандашом для нанесения маскировочного грима.

– В колонну по одному стройсь! – некоторое время спустя скомандовал Доплер.

Сплин надел ранец, поправил лямки, накинул на плечо автомат прикладом вверх и занял место в интервале колонны.

Через полчаса вылезли из низины на склон, закапал дождь. Потом вдруг в несколько секунд свинцово-фиолетово небеса разверзлись и вода, немного рассеиваемая кронами деревьев, хлынула на землю не по отдельным каплям, а подобно водопаду, сплошным потоком, ощутимо давящим к земле. Сплин представить не мог, что дождь может быть таким сильным. Поверхность стала скользкой – даже относительно некрутые склоны приходилось одолевать, двигаясь наискосок или зигзагами. Взвод следовал в целом параллельно границе с Портлэндом в сторону Моравии, но периодические смены направления с целью запутать возможных преследователей или избежать труднопроходимых участков полностью дезориентировали Сплина, и не его одного. Через пару часов ему и вовсе стало все по барабану – в череде подъемов на очередную складку местности и спусков перед подъемом на следующую, регулярно спотыкаясь и поскальзываясь на раскисшей почве, он тупо ковылял в строю, превозмогая начинающую ворочаться боль в колене и ребрах, а также тотальную усталость. Гром раскалывал небо почти непрерывно, сполохи молний расцвечивали тучи причудливыми дугами, заливая все вокруг ярким синеватым светом, словно отсветы от гигантской электросварки. Шквалистый ветер с воем и стонущим скрипом раскачивал деревья. Временами слышался треск падающих ветвей и сломанных стволов.

Все это было бы в какой-то мере красиво, если бы не было так мокро и противно. Сплин малость оглох от грома, так как они были на существенном возвышении, ближе к уровню облачности. Какое-то время спустя, дождь поутратил интенсивность, грозовой фронт, рокоча, сместился в сторону, периодически мигая розоватым заревом молний на низко висящих тучах. Объявили короткий привал. Сплин стащил ранец и уселся на него, привалившись спиной к дереву. Острое чувство облегчения от прекращения изнуряющих усилий быстро сменилось ощущением знобящего холода. Он глотнул спирта-семидесятки. Горящий напалм ожег горло, перехватил дыхание, прокатился по пищеводу, рванулся обратно, но, в конце концов, разлился теплом по пустому желудку. Это немного согрело, притупив мерзкое ощущение от пребывания в насквозь промокшей и склизкой камуфляжке, но колотун не прекращался, как при гриппе. Когда велели строиться, Сплин почти обрадовался. А зря.

К вечеру он основательно дошел до ручки. Ломило все тело, особенно ноги и плечи. В горле было сухо, как с похмелья, в голове – гул, в глазах – пелена, кровь ломилась в башку так, что пульс отчетливо ощущался внутри шеи и отдавался звоном в ушах – избыточное кровяное давление распирало череп чуть ли не до мозговой рвоты. В травмированном колене обосновался еж с ржавыми шипами длиной в метр – по ровной поверхности еще ничего, но стоило дать повышенную нагрузку при подъеме или спуске, как сгибание-разгибание коленного сустава причиняло ноющую боль. Треснутые ребра тупо резало. Осколочное на ляжке немного подтекало, но болело пока терпимо, так как гель, которым был залит раневой канал, имел анестезирующие свойства. Несколько раз двигались по мелким ручьям с каменистым дном, чтобы скрыть следы. Бахилы не одевал, так как уже промочил ноги ранее. Постоянно мокрая обувь натерла ступни сверху на суставах пальцев и местами на подошве, так, что каждый шаг тем или иным образом задевал по крайней мере одну мозоль. Сплин считал, что шкура на ступнях за время долгой беготни достаточно задубела, и уж мозоли-то ему точно не грозят. Но он ошибся, кажется, один из законов Мерфи гласит, что все, что может испортиться – портится, что не может – портится тоже. Постепенно мокрые разношенные ботинки раздались в размерах, ступни при ходьбе по пересеченке ездили внутри туда-сюда, так что ничего удивительного. Постоянный тупой болевой фон, разлитый по нервной системе, регулярно нарушался более яркими вспышками. И это только первый день. А еще неделя. Это, если все пойдет гладко. Где, интересно, Доплер собирается раздобыть воздушное судно? В Моравии их тоже никто не ждет. К тамошним официальным властям обращаться опасно – того гляди продадут Лутару. А ну-ка в жопу все, думать не было сил, Сержанту виднее. Он вспомнил безмятежное лицо убитого Лернера, возможно, его постигла не столь плохая участь – почти мгновенное избавление от всех страданий. Остальные чувствовали себя не лучше, что немного грело душу.

Стемнело. Плотная завеса туч отнюдь не улучшала видимость. Приказ располагаться на ночлег дошел до затуманенного сознания Сплина не сразу. Вдруг все стали распрягаться и в изнеможении валиться на землю. Он туповато оглядел местность. Небольшой участок с менее густой растительностью, чем везде, рядом ручей. Раскисшая почва, покрытая слоем прелой листвы, бесконечный дождь с неба, мокрая трава вроде папоротника, костер разводить нельзя, чтобы себя не обнаружить. Ночлег вроде как предполагает покой, комфорт, расслабление. Как бы не так. Просто смена одних неприятных ощущений на другие. После заката стало прохладнее, а влажность осталась высокой, словно в старом погребе. Едва организм прекратил усилия, тело быстро остыло и, хоть пар изо рта и не шел, Сплин почувствовал почти осенний холод. В этом была некоторая польза – тошнота после контузии, мучавшая его на дневной жаре, поутихла. Холод также несколько снижал болевые ощущения от наружных повреждений.

Офицеры окружили периметр противопехотными минами направленного действия с радиоуправляемым детонатором. Доплер встал на караул первым. Это вряд ли было проявлением альтруизма – скорее обоснованное опасение, что любой рядовой без хотя бы кратковременного отдыха непременно заснет на посту. Сплин задумал обработать рану на бедре, многочисленные царапины, ссадины, мозоли и тому подобные повреждения, делающие жизнь сплошным праздником. Он расстегнул карабины на ботинках, достал перевязочный комплект, собрался включить фонарик, соображая, где устроиться и с чего начать. Тут же получил подзатыльник от Штыря:

– Ты, щегол, охуел с устатку? Хочешь сюда зверье и головорезов со всей округи привлечь? Ночник в очках используй, мудень, а про фонарь здесь вообще забудь. И ботинки впредь переобувай только по очереди, не на пляже, однако, – он отошел уведомить Малого, что ответственная доля караулить сон сотоварищей после Доплера досталась ему.

Следовало обработать антисептиком и начисто перевязать все кожные повреждения на ночь, иначе завтра будет хуже – во влажном, насыщенном миазмами постоянно разлагающейся биомассы климате, да еще при наличии падких на чужую кровь насекомых, риск получить нагноение или чего похлеще был устрашающе велик. Простая царапина у не адаптировавшегося человека может гнить неделями. Сплин надел очки, включил встроенный в них ПНВ, нашел подходящие ветви на дереве, стряхнул с них воду, развесил плащ-палатку, залез под импровизированный навес, под ноги кинул броник. Набравшись духу, словно перед прыжком в прорубь, с усилием разулся и разделся. Торопясь успеть, пока окончательно не околел, наспех обработался и перевязался в условиях явно недостаточной видимости. Это оказалось, сложнее, чем казалось. Стоило неловко повернуться, как мышцы ног и брюшной пресс то тут, то там скручивали болезненными узлами лютые судороги – следствие относительного покоя после длительного перенапряжения. Пальцы от холода коченели – теряли чувствительность и плохо повиновались, как не родные. Все было мокрое, пластырь плохо клеился.

– Б-б-бляд-д-д-ский р-род... – выдавил сквозь лязгающие от холода зубы Сплин, выжал одежду, напялил обратно на себя. Сменки, за исключением запасных носков, не было предусмотрено – только оружие и самое необходимое для выживания, да и это-то тяжело было таскать. Надел промокшие ботинки, облачился в броник, нацепил разгрузку и замотался в плащ-палатку. Включил электрообогрев, вшитый в ее подкладку, высавив таймер на час для экономии энергозапаса. Заглотил несколько пилюль и цветных циллиндрических капсул для профилактики заразы широкого спектра – от раневой инфекции и простуды до «популярных» местных тропических болезней. Далеко не факт, что поможет, но противовоспалительное тут на сон грядущий для самоуспокоения полезно – всяческая накопленная ранее хворь зачастую имеет свойство усугубляться за время сна и в полный рост проявляться к пробуждению. Предварительная иммунизация – это, конечно, сильная штука, но лучше уж перебдеть, чем недобдеть – не дай Бог развезет к утру, тогда и без того нелегкая житуха усложнится до невыносимости. В завершение комплекса лечебно – согревающих мероприятий, чисто для дезинфекции – два больших глотка спирта – «алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах». С лекарствами, наверное, не стоило бы мешать, ну да ладно, сочтем, что это, типа, спиртовая настойка. Сплин перевел дух и оглядел лагерь: народ, в общем, уже расположился на ночлег по двое-трое. Положено было на стоянках находиться порознь, чтобы не накрыло одной очередью или гранатой, но желание быть с кем-то рядом в сложившихся обстоятельствах было сильнее тактических наставлений. Он поискал глазами своих. Предполагалось, что Хоу – хитрый азиат, лучше знает, где место найти, чтоб всяких тварей наползло поменьше, водой среди ночи не залило и всякое такое.

– Длинный, ну ты где там шароебишься, руби вон тот здоровый лопух и давай сюда, – прошептал Малой, который помогал Монаху обустраивать лежбище.

Боцман раздраженно зашипел, как пламя газорезки:

– Я хуею в этом зоопарке – еще один долбоеб комфорта захотел! Последнее китайское предупреждение: ничего не рубить, не ломать и лишнего не топтать! И куда попало не срать. Увижу – пизды вломлю! Вы что думаете, раз темно и дождик, то молодчики Лутара по хатам сидят и чай с баранками попивают? Это нам надо щемиться и силы беречь, а они тут у себя дома и могут хоть круглые сутки посменно частым гребнем работать.

Полноценно раскладывать спальники запретили, так как отряд находился на враждебной территории и надо быть в готовности, поэтому просто натащили ворох палых веток какого-то хвойного растения, чтоб не ночевать в мокрой холодной каше. Сплин притулился в общую лежку и завалился спать, обняв автомат и подложив под голову ранец. Как только знобящий влажный холод отпустил, уступив усилиям термоподкладки, он довольно быстро, учитывая условия, отрубился, так как был измучен предшествующим недосыпом и обилием новых впечатлений, правда, каким-то угарным, беспокойным сном. Снились мутные, бессвязные и бессмысленные обрывки, как куски хаотично смонтированной пленки плохого качества. Сменяли друг друга невыполнимые задачи, бегства не пойми от чего, непонятно куда с ватными неподъемными ногами. Под утро привиделось, что он проснулся, обоссавшись на ржавой койке в убогой палате всеми забытого сумасшедшего дома, где медперсонал был еще безумнее пациентов. Попытки доказать, что он не псих, ни к чему не приводили – доктор в грязном халате с пятнами неопределенного происхождения сочувственно кивал, улыбался гнилыми желтыми зубами, что-то записывал, но было ясно, что не верит ни единому слову. Чем больше оправдываешься, тем больше кажешься виноватым, речь становится сбивчивой, заискивающей, истеричной. И вот ты уже не Хитрый Псих, который пытается закосить под нормального, чтобы соскочить на волю. Ты уже Настоящий Псих, которого вывели на чистую воду, а значит останешься гнить здесь на веки вечные. Двое дюжих санитаров с бульдожьими лицами берут тебя под белы ручки и заматывают в смирительную рубашку, а псевдо-доктор набирает какую-то седативную гадость в здоровый стеклянный шприц...

Сплин широко распахнул глаза и несколько секунд мучительно соотносил себя и реальность. Насчет «обоссался» это ему показалось, потому что одежда была мокрая еще с вечера. Роль смирительной рубашки выполнил кокон из плащ-палатки, куда он так усиленно замотался во сне в бессознательных попытках согреться. А «санитарами» были Малой и Хоу, которые трясли его за плечи:

– Да проснись же ты, манда нестроевая! – злобным горячим шепотом обращался к Сплину Малой, сверкая белками глаз в начинающей рассеиваться темноте.

– Отвали на хрен, не моя очередь сегодня! – пробубнил Сплин через просоленную панамку, которой ему зачем-то закрывали рот, полагая, что Малой пытается подрядить его постоять до рассвета караульным.

– Ты пытался орать во сне, – объяснил Хоу. – Не сильно громко, но достаточно.

– А... Ну, типа, извиняюсь, херня какая-то пригрезилась, – виновато ответил Сплин.

– Блядь, я недавно сменился, только заснул, а тут ты мычать под ухо начал, я уж подумал, что какая-то зверюга Монаха жрет...

Малой успокоился после того как Сплин дал ему хлебнуть спиртика из своей фляжки, что подействовало умиротворяюще. Известно было, что Малой очень трепетно относился к халяве, придавая ей почти культовое значение – урвать чуток халявы означало, что удалось на некоем мистическом уровне временно наебать судьбу, которая обычно только и делает, что пытается отнять последнее и вообще честного бродягу со свету белого сжить. Сам Сплин уже не пытался заснуть, просто лежал с открытыми глазами, дожидаясь подъема. Дождь перестал, похолодало, изо рта шел пар. Рваные хлопья тумана плыли в воздухе, сквозь них проглядывались кроны деревьев. Светало быстро. Через полчаса, когда рассвело настолько, чтобы можно было разбирать дорогу под ногами без средств спецвидения, велели собираться в дальнейший путь. Штырь довел до своих подчиненных текущий расклад.

Что буря была, это к лучшему, следы все смыло, скрыть направление движения отряда удалось хорошо – если кто надумает проследить их от места падения вертолета, то вряд ли достигнет успеха, даже обладая профессиональными следопытами, специальными приборами или поисковыми животными. План прежний – ломаной траекторией двигаться к речной дельте, где пересекаются три границы: Моравии, Портлэнда и Либертии. Что там? Все не просто так, но рядовым знать ни к чему, вдруг кто попадет к противнику, его как следует расспросят и он как на духу запалит весь отряд. Рядовым, по-хорошему, и этого-то не следовало бы знать, но полное неведение перспектив крайне отрицательно сказывается на моральном состоянии, что отнимает последние силы. Дорожная сеть вдоль предстоящего пути следования развита слабо, что фактически ограничивает возможности по оперативной переброске подразделений оцепления только вертолетами, действующий парк которых у Лутара ограничен.

Позавтракали сухим пайком. К Сплину вернулся аппетит, он по-волчьи жадно лопал чуть задобренную сушеными специями гречневую кашу с недорастопленными комочками жира во всю пасть, так что аж слюнные железы заломило. Индивидуальных рационов питания при умеренном потреблении должно было хватить еще дней на пять – на жаре расход продовольствия сравнительно невелик. Потом еще на плитках питательных концентратов можно какое-то время худо-бедно протянуть. Дальше уже охотой и собирательством придется промышлять. Змей, например, можно чуть ли не сходя с места надыбать сколько влезет. Моррис, француз из взвода Слэша прежнего состава, уже в который раз по случаю вдохновенно изложил очередной изысканный кулинарный рецепт. На это раз насчет того, как можно толково запечь змею (до этого был рецепт про черепаху, а до этого про лягушек) и о вкусовых оттенках ее нежного мяса, которое не хуже курицы и так далее. В очередной раз его настойчиво попросили прекратить травить людям душу, тот горестно поцокал языком и замолчал. Моррис знал толк в кухне и умел готовить блюда самого широкого диапазона – от яичницы до всяких особенных национальных. Он мог даже про стакан воды так рассказать, что вызывал у слушателей слюноотделение. Моррис страдал от невозможности применить свое искусство на практике: к еде здесь, во многом по объективным причинам, относились сугубо утилитарно – примитивная хавка наскоро, а не вдумчивая степенная трапеза как должно бы быть. Посредственные вкусовые качества сухпая регулярно провоцировали его на гастрономические фантазии.

Хотя подножная кормежка все же создает неудобства – растительная пища в чистом виде недостаточно калорийна, а мясо надо готовить, жертвуя маскировкой, и съедать в течение ближайших часов – в местном климате оно без специальной обработки быстро испортится. Да еще зверье на запах жареного чего доброго соберется, даже если и не решится напасть, то следопытов может навести. Ну, скорее всего до этого не дойдет, и ситуация так или иначе разрешится раньше. Короче, нечего сейчас над этим голову греть – будет день, и будет пища.

Доплер обсуждал с Шелли сегодняшний маршрут и давал разнарядки офицерам. Теперь предстояло тщательно соблюдать режим маскировки. Сплин немного разогрел над пламенем зажигалки камуфляжный карандаш и, глядясь в маленькое зеркальце, обновил почти стершийся рисунок на открытых участках кожи. Он старался не только по цвету слиться со средой, но и устранить демаскирующую визуальную симметрию лица, нанося косые неровные полосы, а выступающие детали своей физиономии прокрашивал более темными тонами.

Бойцы также натягивали поверх одежды маскировочную сетку, на которую навязали веточек и травинок, так, что стали походить на леших. Сеточная накидка с капюшоном была полезным и многофункциональным элементом экипировки: например, надетая под одежду, она создавала воздушную прослойку, лучше сохраняя тепло даже в мокрой одежде и препятствуя прокусам кровососущих насекомых, если верхняя одежда была легкая. Такой кустарный вариант «объемного камуфляжа» способствовал размыванию силуэта в глазах наблюдателя, но был, конечно, намного менее эффективен, чем профессиональные костюмы Гилли, используемые, например, снайперами. Однако, отряд состоял из пехотинцев, изначально укомплектованных под другую задачу, поэтому и экипировка подбиралась соответствующего уровня.

Аккуратно, насколько возможно, ликвидировали следы ночевки. Опытного профессионала вряд ли не обманет, но кто специально не ищет – не заметит. Весь мусор – упаковки, обертки, грязные повязки, уложили под слой дерна, предварительно пересыпав специальным порошком, используемым против поисковых животных, чтоб зверье не разрыло. Отряд двинулся в путь колонной по одному. Штырь оставил Боцмана за себя, а сам, по приказу Доплера, двинулся впереди отряда дозорным. По возможности надо было ступать след в след. Сектор приоритетного наблюдения на марше был определен через одного: первый пасет левую, второй правую сторону.

Вообще-то, положено было еще выпускать фланговые охранения, а не только головной дозор, но в условиях плотной растительности оставалось бы три линии следов вместо одной, да и людей, которые могли быть эффективны в качестве дозорных, в отряде было немного – офицеры, да несколько выживших рядовых с предшествующим опытом, ведь команда комплектовалась для штурма комплекса строений, а не для профессиональных пряток на чужой сложной местности. Кроме того, протяженность колонны изрядно поредевшего отряда была уже относительно небольшой. Шелли, хоть и имела индивидуальную рацию, чтобы быть в эфире отряда, но больше уже не ходила впереди, а держалась в центре, в поле зрения Доплера – то ли ротный берег ее как ценного кадра, знающего местность, то ли опасался оставлять ее без присмотра в условиях, провоцирующих искушение слинять. 

Марш второго дня прошел без происшествий, но физически оказался тяжелее вчерашнего – Сплин уже с ностальгией вспоминал вчерашний дождь и прохладу. Бесконечной чередой сменялись холмы, овраги, русла быстротечных ручьев, колючий царапающийся подлесок, высокая трава с режущими плоскими стеблями и стелющаяся травка, опутывающая ботинки подобно охотничьим силкам. Поверхностей, на которых оставались бы долговременные следы, хоженых троп, особенно вдоль русел, и вообще легких, а поэтому предсказуемых для потенциальных преследователей путей, старались избегать. Пришлось сделать крюк и обойти по дуге местность, где пришлось бы следовать без возможности маневра вдоль довольно узкого желоба зажатого складками местности с крутыми каменистыми склонами. Временами шли болотистыми низинами, неглубокими, чуть выше колена, местами по пояс. Вонь от прокисшей застойной массы, поросшей травой и покрытой клейкой тиной, стояла такая, что сперва впору было надевать респиратор, а потом ничего, принюхались – зато маловероятно, что сюда враги сунутся. Оставалось надеяться, что курс иммунизации, проведенный перед отправкой на место, окажется достаточно эффективным.

Приходилось внимательно смотреть под ноги, там и сям шелестели в зарослях или сновали в воде змеи или еще какие-то разнокалиберные гады, контактировать с которыми было бы крайне нежелательно. Ультразвуковые излучатели действовали далеко не на каждого встречного и поперечного. Отряд менял направление, закладывал «колена» и «петли». Несколько раз на местности с относительно разреженной растительностью, где меньше возможность натолкнуться на потенциальных преследователей, выполнялись «восьмерки» с выходом из петли под неожиданным углом в месте, где есть несколько вариантов последующего движения, в числе которых и прежнее направление. Замыкающий посыпал поверхность в поворотных точках и местах пересечений «Откатом». Периодически, особенно перед тем, как пересечь открытое пространство, все останавливались и замирали, напряженно вслушиваясь и всматриваясь в поисках признаков человеческой активности: движения, неестественно правильных форм, составляющих контуры оружия, бряцания снаряжения, подозрительно громких криков потревоженных птиц и животных или, наоборот, их необычного отсутствия. Но все было спокойно. В небе над деревьями время от времени слышался звук моторов летательных аппаратов, но ни один не задерживался и не принимался кружить над головами.

Неизвестно, что происходило во внешнем мире, что стало с Лутаром, насколько активно их ищут и какими силами, как их примут в расположении бригады, если они доберутся до своих, которые, судя по тому, как кинули с эвакуацией, не такие уж и «свои». Глядя на исполинские вековые деревья, обвитые лианами, чьи пышные кроны создавали у земли полумрак даже при ярком дневном солнце и пропускали лишь колодцы света, невольно приходили мысли о человеческой мелкости и уязвимости.

Сплин вдруг остро почувствовал затуманенным усталостью сознанием какую-то волчью неприкаянность, осознал что выпал из привычного в прошлой жизни круга вещей и событий, покинул свою нишу в социальной системе и теперь ничто не препятствует его гибели и никого у него нет, кроме ребят из взвода, которые сейчас, задыхаясь, как и он сам, месят непросохшие после ночного дождя склоны холмов. Причем нельзя было, наверное, назвать их «друзьями» или тем более «братьями». Сплин даже не знал толком, кем были и чем занимались большинство из них в прошлой жизни, до того, как попали сюда, а расспрашивать было как-то не принято. Со многими на гражданке он не стал бы и общаться лишний раз по своей воле, как, впрочем, и они с ним, но здесь все искусственные условности не имели значения. Здесь имело значение только одно: на месте ли у тебя яйца.

Неопределенность будущего не усиливала энтузиазма и усугубляла усталость. Знать маршрут, контрольные точки, места привалов или просто топать в колонне не пойми куда и сколько – это две большие разницы. Казалось, каждая клеточка тела вопила от боли и перенапряжения. Если идти в ровном ритме, то ощущения притуплялись и не так истязали нервы, так как уже было известно, какой именно болью сопровождается то или иное движение. Но стоило споткнуться или приложить лишние усилия, например, перебираясь через валежник, и вся усыпленная монотонностью Машина Боли тотчас же просыпалась и яростно напоминала о себе, с упоением терзая тело импульсами разных оттенков. Жара, влажность и насекомые были также неумолимы. Легкие, несмотря на захлебывающееся сиплое дыхание с присвистом, казалось, работали вхолостую, плотный влажный воздух, насыщенный прелыми ароматами джунглей, плохо утолял кислородный голод, как теплая кипяченая вода плохо утоляет жажду. Драная и изгвозданная в чем ни попадя, от грязи до крови камуфляжка пропиталась потом и не хрустела от соли и грязи только потому, что не успевала толком просыхать. Зудела и саднила давно немытая, исцарапанная и искусанная гнусом кожа, квасились и отекали ноги в грязной и мокрой обуви. Масляно-черные жирные слизни типа пиявок прицельно пикировали за шиворот с ветвей, увешанных плетями разнообразной бахромы и сопливой паутиной.

Терпеть не было сил, но некуда было от всего этого деться, и не обращать внимания было тоже невозможно. «Что ж ты никак не уймешься, сука такая?» – мысленно увещевал свою боль Сплин. – «Ведь сдохну – кого тогда глодать будешь, дура безмозглая?» Обезболивающего оставалось не так много, кроме того, частое его применение снижало полезный эффект по степени интенсивности и времени действия. Еще были стимуляторы, но этих Сплин вообще побаивался: он не был уверен, что ему понравится отходняк от них. Он делал очередной вымученный шаг и лелеял мысль о том, что вот еще столько-то шагов и скушаю таблеточку, и полегчает, то-то будет славно. А можно еще броник со сферой выкинуть. Точка эта переносилась все дальше и дальше, пока, наткнувшись, наконец, на слабенький источник с пригодной для питья водой, не встали на дневной привал.

Оказалось, что отмена ходьбы не отменяет ломоты во всем теле. Даже, наоборот, смена активности на покой и освобождение мозга от управления движением позволили нервной системе всецело сосредоточиться на телесных муках, чтобы во всей полноте красок донести их до владельца. Воздух звенел, гудел и вибрировал от кубометров роящихся вокруг насекомых, отравлявших все удовольствие от отдыха. Сплин достал пластиковую баночку с капсулами обезболивающего и посмотрел на нее голодным взглядом алкоголика, который смотрит на бутылку, уверяя себя, что на этот раз сможет обойтись без ее содержимого, но все же подсознательно точно знает, что искушение утонуть в безответственном блаженстве забвения как всегда возьмет свое.

Без ходьбы колено начинало деревенеть и переставало нормально сгибаться. Вчера такого не было, а с утра даже показалось, что проблема отпала. Вовсе нет, она перешла в новое качество, боль из ноющей превратилась в сверлящую. Теперь появилась угроза не выдержать темпа движения, а если накроется сустав – то вообще пиздец. Сплину стало не по себе – еще не хватало стать обузой. Он представил, что ощущал бы сам, случись это с кем-нибудь другим. Нет, не сочувствие. Раздражение, вот что. Каждый и так был на пределе. Может и зажмурят по-тихому, чтоб сам не мучился и отряд не запалил. Может и правы будут... Сплин внезапно понял, что все человеческие страхи – пустая чушь, кроме одного. Беспомощность. Вот чего действительно всерьез следует опасаться. Хуже нет ничего.

– Что, весь злоебучий мир против Длинной худосочной задницы? – правильно истолковал его настроение расположившийся неподалеку Боцман, который был занят обновлением растительности своей маскировочной сетки взамен отвалившейся при движении сквозь джунгли. По его косматой бороде, ползая друг по другу, сновали разнообразные мошки-кровососы. Если не слишком приглядываться, то казалось, что это сама борода шевелится.

– Да, вроде того... – понуро согласился Сплин. Боцман вполне мог бы свернуть ему при необходимости шею. И технически и морально.

– Крепись, студент, рок-н-ролл мертв, а ты еще нет, – обнадежил его Боцман, переворачивая в поисках лысых участков свой балахон.

Боцман пер пулемет с кучей дисков и МОНки в специальном продолговатом мешке, зацепленном за ранец сзади. Он был загружен куда больше и в бою от него было куда больше проку, поэтому он имел право на ехидство и не преминул этим воспользоваться, чтобы капельку поднять себе настроение.

– Ты на хрена броник тащишь, военный, раз мощей уже нет? Смерти что ли так сильно боишься? – спросил Боцман. – Не боись – дело житейское. Смерть ведь не все возьмет – только свое... Тут главное вовремя откинуться, чтобы не прожить дольше, чем надо и не огрести лишнего понапрасну...

– Не, это он так на рывок настраивается: как сбросит броник – поскачет, как на хую галопом, впереди планеты всей, не угонимся, – встрял Малой.

– Да я в норме, все пучком, – ответил Сплин с показной уверенностью, хотя сам не чувствовал и десятой ее доли.

– Не слушай этих извергов, Длинный – они на самом деле жуть какие добрые, просто умело это скрывают, – укоризненно покачал головой Хоу, обстругивая маленькую щепочку, величиной чуть больше спички.– Однако ты и впрямь совсем уж дошел, служивый... Где сильнее болит? Колено, как я понимаю? Закатывай штанину.

– Монах, а ты уверен, что... – начал было ломаться Сплин, хотя сам готов был поверить кому угодно, кто пообещает избавление, хоть цыганке с рынка.

– Уверен, уверен. У нас в Южном Шао-Лине это плевое дело, – подмигнул Хоу, ощупывая грязноватыми пальцами с исцарапанными костяшками и ободранными ногтями ногу выше колена, выискивая по каким-то ему одному ведомым признакам нужную точку.

Наконец он сосредоточенно и плавно воткнул заостренную щепочку над коленом.

– Это не чудесное исцеление, а своего рода блокировка, просто основной болевой импульс какое-то время не будет достигать мозга, – прокомментировал он. – Посиди щас так до конца привала, потом вытащи. До вечера дотянешь, завтра с утра колесико накатишь, смажешь-забинтуешь и снова до обеда, а там и дембель скоро. Ну как, полегчало?

Интенсивность боли буквально на глазах снизилась в разы. С этим уже вполне можно было жить. Сам факт заботы ближнего тоже прибавил веры в человечество.

– Воистину, славься Южный Шао-Линь! Спасибо, – искренне поблагодарил Сплин. – Да тебе впору частную практику открыть.

– Дед мой практику вел, иголки-мазилки и все такое. Я учился, а вечерами подрабатывал у него на подхвате и, соответственно, малость нахватался. А как-то раз долбанные бритые расисты громили наш китайский квартал и дали деду по башке.

– Насмерть? – проявил интерес к биографии таинственного уроженца Востока Малой.

– Нет, оглушили и забрали кассу. Но другие, из банды, что шла в хвосте колонны, кинули в окно самодельную зажигалку, и дед задохнулся в дыму, так как был без сознания. А я был на учебе в другом конце города, вернулся и застал пожарных, да труповозку.

– Сочувствую, однако, – сказал Сплин.

– Пустое, – махнул рукой Хоу. – Я неплохо разобрался с их районным главарем и даже малость подзаработал на этом.

– Как это?

– Подстерег, когда тот возвращался из кабака домой, удавил куском провода, закинул в багажник его же тачки. Он, правда, обделался изо всех дыр, пока дрыгался. Тело продал на органы нелегальным трансплантаторам, а его крутую тачку на разбор к дельцам от автомобильной мафии.

– Да в тебе зазря пропадает коммерческая жилка! Не думал в брокеры после армии податься? – поинтересовался Боцман.

– Меня кто-то сдал этим бритоголовым, а может и видеокамера какая записала. Короче, они меня тоже подкараулили и чуть не убили, кое-как съебался, – усмехнулся одной половиной лица Хоу, показывая на скулу, где горизонтальной полоской виднелся шрам.

– И в итоге ты оказался здесь, – закончил за него Боцман, поднимаясь и надевая маскировочную сетку обратно. – Что ж, добро пожаловать в Клуб.

Отдохнули еще какое-то время. Кто-то наворачивал сухпай, Сплина же голод не беспокоил совершенно, он хлебнул водицы впрок, стараясь не слишком накачиваться, чтоб совсем не сомлеть. Жажда, конечно, не прошла, но притупилась. Пополнили фляжки. Недолгий, в общем-то, привал стал уже тяготить, так как пик накопленной усталости прошел, а влажная духота и полчища насекомых не делали дальнейшее бездействие приятным времяпровождением, уж лучше идти. Поступила команда трогаться, предстояло интересно и чрезвычайно увлекательно доковылять до вечера. Долго ли, коротко ли, а вечер таки наступил. Обычный рассеянный полумрак джунглей стремительно сменился на почти непроглядную невооруженным взглядом плотную темноту.

– Хорошо намотали сегодня для такой поверхности – без малого тридцать километров, если по прямой, – глянув на люминесцентное покрытие влагостойкой карты сказал Раймо, парень из пополнения.

– Ты что, еще и понимаешь, где мы? – удивился Сплин.

– Конечно. Ну, правда, приблизительно. Я спрашивал Шелли, она мне показала, откуда мы утром вышли, – удивился навигационному невежеству товарища по оружию тот, сворачивая карту так, чтобы текущий квадрат был снаружи.

– Я горжусь, что вхожу в отделение, где служат такие монстры, – он заметил легкое недоумение собеседника и добавил. – Ну, в хорошем смысле слова.

– Да я старателем был... Некоторое время... Не совсем официально. Там и освоил ориентирование, – пряча карту в карман жилета, объяснил он.

Сплин не стал уточнять, что и где он искал, будучи старателем, почему «некоторое время» и что стало по прошествии этого времени. Раймо, в свою очередь, не стал вдаваться в подробности. Он был не дурак, но с чувством юмора у него было неважно, как-то все буквально воспринимал. Можно было над ним стебаться, а он даже не обижался, так как не понимал иронии, так что было даже не интересно. Его сначала прозвали «Горячий финский парень», но это было слишком длинно и в конечном счете погоняло стало лаконичнее – «Финский». Что он тоже принял как должное, так как действительно имел скандинавские корни. Этим он всех просто добил, и подкалывать его почти перестали.

На этот раз на ночлег расположились осмотрительнее: перед остановкой сделали петлю, так, чтобы караульный, засевший поодаль расположения, мог наблюдать след группы. Одновременный караул был усилен до четырех человек: один внутри периметра МОНок с радиодетонатором и пультом от датчиков движения, а трое скрытно располагались треугольником снаружи, за пределами радиуса поражения осколками, составляющего на открытой местности где-то пятьдесят метров. Выносные крайние посты должны были через каждые четверть часа по очереди докладываться центральному. Отряд распределился внутри периметра мелкими группами по двое-трое. Каждая группка толстой ниткой из ремнабора, используемой также при постановке растяжек, была связана с соседней, чтобы, если кто что заметит или услышит, молча без шорохов и суеты разбудить соседей, дернув крайнего за запястье или лодыжку. Последовал ряд дельных предложений известного толка кому за что следует привязать, чтобы лучше сработало.

Оружие было заряжено патронами для бесшумной стрельбы, имеющими уменьшенную навеску метательного вещества, что обеспечивало дозвуковую скорость пули. При этом несколько менялась ее баллистика и терялась эффективная дальность, но в густой «зеленке» она по-любому практически не превышала ста метров. В случаях, если не угрожала немедленная непосредственная опасность, открывать огонь первыми могли только офицеры, часовым было велено в случае чего доложиться центральному, он разбудит ближайшего офицера, а тот решит что делать. Прием пищи, всю возню с перевязками, снаряжением, сокрытием мусора и прочих следов жизнедеятельности, следовало завершить до отбоя, а на рассвете сразу после подъема двинуть в путь «отсюда и до обеда».

Сплину припаяли стоять предрассветную вахту в вершину треугольника: следить за остывающим следом. Ему удалось приемлемо выспаться, так как момент, когда его разбудил на смену центральный караульщик, удачно совпал с цикличностью сна, и он уже успел глубоко заснуть и «вынырнуть» к поверхностной фазе. Сплин попросил, и центровой щедро полил его репеллентом, малочувствительным для атрофированного человеческого обоняния, но делающим его непривлекательным для зверья с развитым нюхом, по составу – тот же «Откат», только в виде аэрозоли. Сменив предшественника и устроившись на его укромной позиции за лежащим на земле стволом крупного дерева, он замотался в плащ-палатку, застегнул доверху горловину воротника, надел и затянул капюшон, выставив наружу только нос и глаза, чтобы выдох ртом уходил под одежду и согревал. Потом оглядел свой сектор наблюдения через очки в инфракрасном диапазоне, затем в режиме ночного видения. Ничего существенного – ИК-режим выявил несколько некрупных объектов: птицы на ветвях, грызуны и змеи на земле. Если что, можно будет попробовать шугануть индивидуальным ультразвуковым пугачом, который он для удобства зафиксировал на стволе оружия, воспользовавшись универсальным креплением для фонаря или штыка.

Звуки джунглей стали со временем понятнее. Ужасные на слух вопли, которые доставали его в первую ночь марша, принадлежали, как оказалось, большой, но глупой и безобидной птице. Он не знал, понятное дело, всего окружающего зверья, но примерно различал звуки по степени реальной опасности. Хищники тоже никуда не делись, но фокус был в том, чтобы не оставаться надолго на их территории, не раздражать их, тогда они не проявляли к прохожим персональной агрессивности, предпочитая знакомую и предсказуемую добычу. В основном, конечно.

Сплин стал думать о вещах, которые ему не подчинялись, но были небезинтересны, просто чтобы себя занять. Его, например, удивляло, зачем офицеры с ними таскаются: что они, что Шелли могли бы по-тихому свинтить и, используя богатый жизненный опыт, добраться без обременительной толпы «чайников» куда угодно – хоть в Моравию, хоть в Портлэнд. Что им мешало так поступить? Деньги? Вряд ли в их случае оплата офицеров зависит от количества выживших рядовых. Профессиональная этика? Может быть. Одно дело провалить задание по не зависящим от исполнителя причинам, сделав все, что реально в силах, а другое – сбежать и всех кинуть. Наемники – каста отверженных, а когда у человека ничего нет, то все, что у него остается – это репутация. Не все, конечно, придерживаются таких принципов.

Однако Сплин решил не гневить беса и выбросил подобную крамолу из головы. И вообще, напрягать мозг по поводу внешних обстоятельств вредно для нервов – много беспокойства, а толку нет. Он подумал о положительных сторонах службы. При грамотном отношении беспокоиться и думать правильному солдату вообще не о чем. За рядового командир думает. А за него другой командир постарше званием. Правда и тут тоже могут быть накладки, если кто-то в цепочке окажется дураком или сволочью. Да, жизнь – сложная штука, распроязви ее мать... Доложился центровому, что все пучком и на время впал в полусонное оцепенение, стеклянно глядя перед собой. Вокруг, словно сонное бормотание некоего сказочного существа или перешептывание лесных духов, негромко переливался гомон джунглей, сплетенный из трелей птиц, стрекотанья насекомых и прочих невнятных шорохов и звуков.

Через какое-то время Сплин снова принялся вслушиваться и неспешно оглядывать свой сектор, не забывая задирать башку для осмотра высоких ветвей, так как хорошо запомнил ночную атаку прыгуна. Предутренняя мгла не была такой густой, как вчера после дождя, но дымка все равно делала очертания неясными и таинственными. Долго пялиться в одно место было нельзя, а то непременно начнет казаться, что среди листвы есть что-то зловещее. Лучше полагаться на слух и периферийное зрение, медленно и непристально переводя взгляд, и глядя не на, а сквозь деревья. При этом не следует искать что-то конкретное, иначе услужливое воображение тут же состряпает, что нужно из мешанины неясных контуров. «Да кто, на хрен, будет шароебиться в этой дремучей чащобе по такой тьме египетской?» – провернув голову до отказа вправо и переключая зубами селектор очков на обычный режим в целях экономии элементов питания и сохранения остроты собственного ночного зрения, подумал он. Возвращая голову в нормальное состояние, позволяющее смотреть прямо перед собой, он вдруг обратил внимание на какой-то контур на тропе среди стелящихся туманных клочьев, которого вроде бы не было раньше. Он снова включил ИК, ночник – ничего. Может объектив очков грязный? Да нет, однако, иначе бы этот неясный силуэт ездил вместе с поворотом головы, а он неподвижен.

Тут призрак пошевелился, выставив у верхней трети горизонтальную продолговатую выпуклость, словно обвешанную волокнистой бахромой ветку. Ствол оружия. В маскировочном кожухе. Сплин холодеющим хребтом осознал то, что пока отказывался понимать и принимать разум: пиздец подкрался незаметно – за ними идут. Человек был с ног до головы закутан в профессиональный маскировочный комплект «объемного камуфляжа», который делал его невидимым в ИК-режиме и сливался с цветом фона по яркости в режиме ПНВ. Ходячий куст стоял и бесконечно медленно с нечеловеческой выдержкой оглядывался. Затем он бесшумно двинулся вперед вдоль недавнего следа их отряда. Плавно, как бы по частям, так что движение всего размытого элементами маскировочного балахона силуэта было суммой малоинтенсивных шевелений, которые вполне могли бы быть приняты за естественное покачивание растений.

Сплин лихорадочно пытался заставить свои полусонные мозги соображать. Следопыт его не заметил, а должен был, ведь наверняка у него есть ИК-очки, для которых на ближних дистанциях слабый туман и подлесок не являются преградой, хотя частично и мешают. Похоже, пористая «пенка» теплоизолирующего подклада плащ-палатки поглотила выступающий из-за укрытия тепловой контур его тела, а открытая часть лица оказалась недостаточно заметна в инфракрасном диапазоне из-за маскировочного грима, ослабляющего тепловое излучение, или же была принята за мелкую безобидную зверушку. Он с предельной осторожностью медленно укрылся за ствол дерева так, чтобы при этом не потерять возможность продолжать наблюдение – не заметили до сих пор, значит, скорее всего, и не заметят, главное самому не потерять гостя из виду, не создавать шума и не мельтешить.

За следопытом показалось еще двое вооруженных типов с интервалом примерно в пять-шесть метров. Больше пока никого не было. Это мог быть отдельный поисковый отряд, целью которого было найти их и вызвать подмогу. Это также мог быть передовой дозор более крупного отряда. Возможно, что это какие-нибудь контрабандисты, хотя особого груза они с собой не несли и чересчур уж толково шифровались, так что вряд ли. Надо было радировать своим, но Сплин боялся заговорить, так как в предутренней тишине его могли услышать гости. Сплин сидел не шелохнувшись, мысленно внушая троице, что здесь никого нет и быть не может. Он чувствовал кислый проквашенный запах своего давно не мытого тела, который, казалось, можно учуять и за километр. Он дышал ртом, чтобы не сопеть, и выдыхал под горловину плащ-палатки, чтобы не было пара, но ничего не мог поделать с оглушительным стуком часто бьющегося сердца. От волнения кровь прилила к лицу, мысли распадались, не оформившись, сосредоточиться было трудно. Как только ситуация более-менее стабилизируется и начинает маячить выход, жернова судьбы делают очередной оборот и все опять становится хуже.

Сплин обдумал мысль о том, чтобы положить этих леших одной густой очередью, одного магазина должно хватить, преследователи были под углом, и относительное расстояние между ними с точки обзора Сплина было меньше, чем абсолютная дистанция. Может, дальнобойную рацию добыть удастся. Но у этого варианта была масса недостатков в плане неясных последствий, даже если и получится. Например, ищейки не выйдут в нужное время на связь и по тому, в каком квадрате был последний сеанс, и куда они собирались идти дальше, сделают вполне определенные выводы. Он дождался, пока гости чуть удалятся и, опустив подбородок, чтобы голос дополнительно приглушала плащ-палатка, вызвал центрового, от души надеясь, чтобы тот не дрых.

– Зуб, это Длинный – тревога, бля!

– Конкретнее, – сразу же деловито отозвался тот.

– Мимо меня по нашему следу только что прошли трое вооруженных типов. Больше пока не видно. Двигаются грамотно. Меня вроде не заметили.

– Розыскные животные или поисковые устройства есть?

– Нет, только люди. Я засек троих, – уточнил Сплин и вдруг подумал, что может быть еще идет пара по сторонам, и фланкер вполне может оказаться у него за спиной. Сплин, с трудом сохраняя самообладание, осторожно оглядел сектор с другой стороны – никого.

– Жди указаний, – коротко ответил Зуб и прервал связь, чтобы доложить командиру.

Подавляя желание тут же ломануться в расположение отряда, он долгих два десятка секунд ожидал, слушая как, казалось на всю округу, бухает сердце.

– По-тихому вали обратно. Не торопись и смотри куда наступаешь. Мы сматываемся и уходим в отрыв, пока гости огибают петлю.

Старательно переставляя ноги, и плавно перенося центр тяжести тела, словно шел по тонкому льду, Сплин двинулся в расположения отряда, стараясь быть невесомым, как перышко, следовать тем же путем, что пришел сюда, и замирая, ощутив подошвой ботинка какую-нибудь неровность, в страхе, что она оглушительно хрустнет и он засветит и себя, и всех остальных. Но боги раздолбайства были милостивы, и он чисто добрался до места как раз к моменту, когда Боцман заканчивал собирать МОНки, а Штырь ставить ловушки – растяжку на точке входа на место ночевки и гранату на зажатой скобе под дерн, где укрыли мусор. Хоу указал Сплину на место в колонне, и через полминуты отряд ускоренным маршем двинул перпендикулярно траектории преследователей, периодически меняя направление. Было еще темно, поэтому двигались, используя режимы спецвидения очков.

Погоня прибавила всем мотивации, усталость отступила перед лицом опасности, Сплин почти забыл все свои болячки. Вчерашний переход без преследователей за спиной уже воспринимался как утраченное благо спокойствия. Быстрый шаг временами сменялся на бег, если позволяла поверхность и густота растительности. Штырь отстал осмотреться и поставить еще несколько ловушек на базе ручных гранат с укороченным замедлителем. Догнав отряд после контрольного наблюдения, он подтвердил, что следопытов только трое и идут они именно по их следу, иногда теряют его, но снова находят, причем периодически выходят в эфир. Грохота взрывов от поставленных гостинцев не последовало, хотя вполне возможно их и обнаружили, но сам факт минирования обычно изрядно остужает прыть преследователей. Особенно если ставить ловушки с толком – где-то попроще, на виду, для «заманухи», а чуть дальше похитрее – основную «рабочую». Отряд разделился на две группы, которые какое-то время двигались порознь, затем вновь соединились в намеченной точке. Рассвело, поднималась жара. Сделали пятиминутный привал – восстановить дыхание.

– Но как же они нас нашли? – отдышавшись настолько, чтобы иметь возможность говорить, высказал всеобщий вопрос Чибис.

Боцман глотнул воды из фляжки, вытер губы, размазав по лицу грязь, смахнул с бороды роящийся в ней гнус, и несколько раздраженно ответил:

– Это для тебя, пижон городской, все здесь одинаковое зеленое дерьмо. А грамотный человек, да к тому же местный, ориентируется в этой долбанной чащобе, не хуже, чем ты в своем загаженном метро. Следы в грунте, угловатые кусочки засохшей грязи из рифленой подошвы, перевернутые мокрым кверху камни, примятая растительность, нарушенная структура росы на траве, ломаные ветки, кора, содранная ботинками с валежника, брошенные отходы, да и черт знает что еще... Взвод оставляет целый тоннель, по крайней мере, на некоторое время. Его в упор не увидишь ты, и не всегда замечу, например, я, но всяко заметит профессиональный следопыт, – он помедлил, и, заметив, что слушает не только Чибис, продолжил:

– Например, с вертолета или с грузовиков, если дороги рядом, ссаживают квадратно-гнездовым небольшие поисковые команды – до пяти человек, и те прочесывает наиболее вероятные варианты маршрутов, пока не пересекутся со следом. Можно «пасти» окрестности вероятных «водопоев» или броды, размещать засады на узких проходах в складах местности, можно выборочно проверять участки с хорошей сохранностью следов, которые, скорее всего, вынужден будет пересечь тот, кто следует определенным курсом. Да много приемов есть, что-нибудь да сработает. Это ведь только кажется, что джунглям конца-края нет, и здесь целая армия бесследно может раствориться, а на самом деле, если прикинуть «живые» направления и отбросить заведомо бессмысленные, то найти группу людей, имея нужные ресурсы и мотивацию – вполне выполнимая задача. И вот тут-то вся наша пиздопляска и маскировка разом идут на хуй, потому что, как только они плотно сядут нам на хвост и раскусят общее направление, так вызовут подмогу и нас так или иначе обложат и затравят, – Боцман говорил не столько, чтобы поднять чужой образовательный уровень, сколько уже просто размышлял вслух о том, что беспокоило его самого.

Джейсон невнятно выругался себе под нос.

– И что делать-то? – спросил Барни, полненький невысокий малый, отличавшийся по жизни непомерной изворотливостью, причем порой даже в ущерб себе.

– Рвать когти быстрее, чем нас догоняют. Избегать шаблонов и повторов, не совершать ожидаемых действий, если возможно, хотя иногда и нелогичные выверты могут стать сильным ходом, – ответил Штырь, восходящим жестом ладони показывая, что привал окончен, и пора трогаться. – Боц, ты это крутовато краски сгустил – давай-ка уже прекращай мне тут людей стращать, не так уж и бестолково мы идем – можно сказать, творчески импровизируем. Не сцы, Толстый, ничего не кончено, пока все не кончено, – морщась и поправляя лямки ранца на стертых плечах, подмигнул он вконец загрустившему Барни.

– А чтоб не расслаблялись, ибо нехуй, – ощерился Боцман.

Энтузиазм Сплина к полудню упал ниже некуда. Предельный темп в режиме чередования через четверть часа бега и быстрого шага вымотал всех. По мере того, как его покидали силы, в душе нарастало упертое ожесточение, замешанное на усталости, боли, горечи и надвигающейся безысходности. Жить все еще хотелось, но как-то уже больше по привычке. Он так вымотался, что перестал бояться, эмоциональная часть сознания вместо страха постепенно заполнялась тлеющей злобой на свое бессилие, на эту долбанную страну, где человек человеку волк, на эти безразлично жестокие джунгли, которые, казалось, заживо переваривают его. На ярости и ненависти можно уйти далеко, дальше, чем на любых других чувствах, потому что любые другие не настолько первобытны и тесно связаны с животным человеческим естеством, не настолько чисты, искренни и не так близки со смертью, держась с ней на равных, не заискивая и не пресмыкаясь. Но рано или поздно наступает момент полного опустошения, когда человек во всей полноте осознает бренность и тщетность всего сущего, и, если отпущено достаточно времени, случается, что приходят покой и просветление. Такого не бывает в случае внезапной угрозы на ровном месте – слишком быстрый переход от сытости. Нет, лишения должны быть постепенны, но неумолимы и не должны оставлять сомнений, тогда это пройдет надлежащую выдержку и созреет, подарив краткий миг свободы, чтобы затем бесповоротно отнять все. Сплин страшился этой грани, так как чувствовал, что близок к пределу, за которым наступает отупляющее равнодушие ко всему. Какое-то время он, словно в трансе, повторял про себя по кругу наподобие мантры полубессмысленную матерную импровизацию, изредка меняя конструкции и изобретая новаторские, доселе неслыханные словоформы – это немного занимало ум, отвлекая от сползания в депрессивную апатию, и задавало движению некий ритм.

Сознание Сплина подернулось рябью, как горячий воздух над степью, он уже неадекватно чувствовал свое тело, словно оно было неким сторонним механизмом вроде шагающего экскаватора, а он просто сидел в кабине. Изображение в глазах двигалось с какой-то нездоровой задержкой по отношению к перемещениям взгляда, словно в видоискателе дешевого цифрового фотоаппарата, резкость также фокусировалась с замедлением. Он мысленно говорил на какие-то левые темы сам с собой, с давними друзьями, которых сто лет не видел, с мертвыми, которых видел совсем недавно. Пытался сказать им что-то, о чем зря в свое время зря промолчал, за что-то извинялся, с кем-то спорил, кого-то материл. Жизнь – не спираль, жизнь – петля. Весь мир – иллюзия, реальна только боль, которая тоже иллюзия, но от нее невозможно отделаться, оставаясь при этом живым. Можно усилием воли лишь отогнать ее на пару секунд, но она, словно жалящее насекомое, неизбежно вернется снова и неумолимо примется за свое. Ставки растут, пока игрок в состоянии держаться на ногах. Второго дыхания не будет – будет последний вздох.

Потом все эти надуманные абстракции постепенно сошли на нет, затылок начал пробрать знакомый колкий морозец, свидетельствующий о недостаточном притоке кислорода к мозгу, и каждый следующий шаг Сплин ожидал потери сознания. Он подумал о кислородном баллончике респираторной маски. Но маска лежала в ранце, чтобы ее добыть, надо было снять ранец, отстать, потеряв место в колонне, достать-подышать, надеть ранец снова и догнать остальных – довольно затратный комплекс мероприятий для того, кто едва волочит ноги. Придется терпеть до привала, остальные ведь как-то идут, шел и он, судорожно хватая ртом воздух, как вытащенная из воды рыба, стараясь двигаться как можно однообразнее и экономнее, потеряв ощущение времени и реальности. Стадное чувство – могучая сила, был бы один – может и загнулся бы, да слег уж давно, а при честном народе западло своей слабости потакать, вот и прешь на одной воле, фактически без сил уже. На тренировочной базе тоже бывало тяжко, но там все же трудности подавались некими порциями, структурированными динамичными эпизодами с более-менее понятным смыслом и обозримой протяженностью. Там не было этой жары и влажности, постоянной угрожающей неопределенности, а призрак смерти не маячил поблизости, словно терпеливый стервятник, методично ожидающий, пока изнуренная жертва ослабеет достаточно, чтобы от нее можно было спокойно отщипнуть кусочек-другой. Смерть не все возьмет, тонко подмечено. Возможно, потому что порой она просто оказывается последняя в очереди. После жажды, боли, страха, усталости и целого сонмища прочих демонов, которые, взяв каждый свое, способны опустошить человека дотла, оставив смерти лишь прибрать то немногое, что еще осталось от очередной твари божьей. Сплин с тревогой ощущал, что уже не просто устал, его организм не успевал восстанавливаться, работая на износ.

При подъеме на склон отрубился, закатив глаза, Барни, свалившись, будто его выключили – укатали Сивку крутые горки. Бедняге вкололи в ляжку тюбик «бодряка» прямо сквозь штаны, разобрали его ручные гранаты, чтобы немного облегчить груз – в ходу иголка тяжела. Сплин взял и себе одну, Барни ведь был из его отделения. «На кой черт взял – сам же еле иду? А, похер – пригодится...»

– Блядь, щас все, на хуй, начнут плыть, вон и Длинный уже доходит, Джейсон как дырявая помпа сипит на всю округу – привал нужен, – запросил Доплера Штырь.

– Да вижу я все... Привал пятнадцать минут, заодно надо курс прикинуть, – отозвался из центра колонны Доплер, доставая универсальный компас с GPS, чтобы сориентироваться и внести поправки в направление.

– Ебучие глаза! А у нас, братцы, оказывается, курс есть, – невесело съязвил Валет, убедившись, что его не слышат офицеры. – Оченно мне хотца знать, куда мы на хрен премся и за каким хреном. – Он вдруг болезненно скривился и порывисто вскинул ладонь, чтобы прихлопнуть очередного жирного комара на шее, риторически посетовав:

– Господи боже, ну на хрена ж было создавать столько этих тварей, если всему этому невьебенному лесу хватило бы за глаза даже тех, что одного меня жрут?

– Война – хуйня, главное маневры, – себе под нос исчерпывающе ответил на первый вопрос Джейсон, жадно скручивая пробку с фляжки. Ручейки пота оставляли на его чумазом лице извилистые светлые дорожки.

Вообще-то зубоскалить причины не было – кратчайшие пути по «легкой» местности предсказуемы и вернее ведут в западню, но Сплин хорошо понимал Валета – каждый раз, когда меняли направление, возникало раздражение от того, что последние силы расходуются, а путь все удлиняется и конца-края ему не предвидится. В голове настырно скреблась мысль, что неплохо бы послать эти маневры подальше, топать напрямик к границе, и будь, что будет. Сплина посетило мимолетное ощущение, что, несмотря на все маскировочные выверты, отряд встал на какую-то роковую колею и движется по ней вниз по наклонной. «Дорога в ад – вот как это называется», – поддакнул внутренний голос. – «Человек пока жив, но подсознательно догадывается, что уже обречен, и это чувство крепнет, хотя внешне все еще далеко не безнадежно». «А ну-ка не пизди!» – мысленно оборвал Сплин внутренний голос, который редко когда блистал глубокой интуицией, зато часто портил настроение неясными предчувствиями.

Преследователи – тоже люди и страдают от дискомфортных условий не меньше. Дальше гнать не имело смысла – если удалось оторваться, то удалось, если нет, то разрыв все равно сохранялся. А если и предстоит бой, то надо иметь на этот случай хоть какие-то силы. Сейчас они двигались перпендикулярно прежнему направлению, чтобы убедить погоню в намерении побыстрее пересечь границу.

Судя по карте, если следовать текущему курсу, а затем повернуть в сторону, то вскоре должен был начаться горный участок, в среднем на два-три километра над уровнем моря, у подножия покрытый лесом, а выше – затейливыми скальными нагромождениями. При грамотно проложенном маршруте, там, с одной стороны, легче было бы оторваться от преследователей, используя складки рельефа и неблагоприятную для следопытства поверхность, а с другой – наблюдать и контролировать подступы, находясь уровнем выше противника. Надежно сбросив преследователей с хвоста, можно опять сделать «ход конем» и снова войти в джунгли уже прежним курсом. Погода в тех горах большую часть времени стояла хреновая: туман, осадки, что дополнительно усложняло следопытство и преследование. Шелли знала несколько вариантов прохода, относительно безопасного с точки зрения сложности маршрута и возможности быть обнаруженными. Кроме того, а может и в первую очередь, там было какое-то аномальное магнитное поле, безвредное для людей, по крайней мере непродолжительное время, но приводящее к нестабильной работе электроники и радиосвязи, что, в частности, препятствовало действиям авиации на малой высоте, где можно было эффективно задействовать имеющиеся приборы наблюдения и бортовое оружие.

– И какого же хрена я не высадил эту хуерагу в деле, ведь столько поводов было, все на крайняк выстрел берег... Щас бы порхал, как балерина по сцене, – имея в виду свой РПО, служивший десятикилограммовым довеском, высказался себе под нос Ривера.

– Зато мы с тобой, типа, главный калибр, – позитивно отметил Зуб. И добавил:

– Одноразовый... – он экономно пригубил фляжку, с видимым волевым усилием оторвался от горлышка, прополоскал последним глотком рот и сплюнул, сверкнув золотым передним зубом на верхней челюсти, за который и получил свое прозвище. Зубу перед выездом колонны снова всучили РПО, теперь уже однозарядный трофейный, но более мощный, который весил примерно столько же, что и спаренный. Он тогда начал было ворчать: я, мол, уже свой штатный отстрелял, давайте-ка, пусть кто-нибудь другой теперь для разнообразия побудет огнеметчиком. Но взводный ему ответил, что он просто создан для этого оружия, как никто другой в отряде – вон как в холл второго этажа душевно приложил при штурме, да и тащить-то на самом деле не надо, мы ж, типа, поедем, а не пойдем. Вот так, «прославишься» на чем-нибудь – потом с этого хрен соскочишь...

Барни дали вдохнуть кислорода из баллончика респираторной маски, он слабо застонал и разлепил веки, полуосознанно ворочая глазными яблоками, казалось, в независимых направлениях. Штырь отнял маску и ободрил пришедшего в себя страдальца:

– Толстый, ты что, хотел помереть и соскочить, а нас тут гнить бросить? Просыпайся, солнце мое... На руках тебя носить некому, каждый должен тащить свое дерьмо сам. – Барни сел, осоловело глядя перед собой, его взгляд постепенно обретал осмысленность – «бодряк» делал свое дело.

– Сдыхаю, блядь! – не свойственным ему низким голосом с какими-то жестяными инфернальными интонациями оценил свое самочувствие Барни.

– А кому сейчас легко? – посочувствовал Малой. – Кончай шлангом прикидываться – на тебе ж пахать можно...

За задержку отряда Барни никто ничего не предъявил – он фактически сделал всем одолжение, что отрубился вместо них, дав возможность отдохнуть остальным. Доплер определился с курсом, довел его до офицеров, а те довели до бойцов ближайшие контрольные точки. Опять начали запрягаться в снарягу, плечи и загривок отозвались на надетый без малого тридцатикилограммовый ранец привычной ломотой, которая постепенно, где-то через час-полтора движения, станет невыносимой. Боцман ушел в головной дозор. Темп держали довольно резвый, но уже без перебежек. Чуть позже еще раз разделились, прошли часа три порознь, выписывая крученые маневры, затем снова сошлись.

Дело клонилось к вечеру, хотя было еще светло. Ночевать должны были уже в горах, в какой-нибудь укромной щели или пещерке. До туда осталось несколько перегонов, да там еще немного, чтобы затеряться. «Это я переживу» – про себя решил Сплин. Сама горная система отнюдь не являлась гостеприимным безопасным местом, где будет легче, чем в джунглях – везде свои трудности, но в долгом походе порой необходимо ставить себе некие надуманные промежуточные цели, иначе монотонные выматывающие усилия под корень похерят всякую позитивную мотивацию, что в свою очередь дополнительно обессиливает организм. Сплин вбил себе в голову, что стоит добраться до горного массива, как преследователи от них так или иначе отвяжутся, а просто идти маршем по сколь угодно сложной местности без непосредственной угрозы жизни уже не казалось ему существенной проблемой. Инъекция Бишопа, ускоряющая регенерацию тканей, делала свое дело: ранение на бедре и травмированное колено, не то чтобы прям уж заживали – постоянная нагрузка этому не способствовала, но, по крайней мере, хуже не становилось. Сплин и думать не хотел, что бы с ним стало, если бы не чудеса современной фармакологии. Кроме того, он выбросил фонарик, несколько оставшихся от штурма флэшек (пару отдал Боцману на сигнальные растяжки), прицел от многоразового РПГ, который прихватил в качестве подзорной трубы и дальномера, часть предметов гигиены, еще кое-что по мелочи, не относящееся напрямую к выживанию.

Все это Сплин выбросил в мутную желтую воду, смахивающую на гороховый суп, когда переходили вброд по пояс речушку, пойма которой была изрядно заболочена. «Первопроходцами» тогда двигались Вэйл и Палмер, им и пришлось проверять брод, пока остальные настороженно ожидали, затаившись вдоль берега. Шелли сказала, что обычно здесь всего лишь ручей, но уровень воды после позавчерашнего ливня был все еще высокий. Вэйл опасливо мерил палкой глубину и плотность дна, а Палмер, находясь рядом, на всякий случай веером щедро посыпал лениво текущую воду отпугивающим порошком из баночки с «Откатом» как из перечницы – в прибрежных зарослях были замечены какие-то юркие рептилии с вытянутыми зубастыми мордами. Те вроде бы не собирались нападать, ни поодиночке, ни стаей, и размера были некрупного, но черт их знает, да и мало ли кто еще может подтянуться на суету переправы. Сплин воспользовался паузой и приготовил избыточное имущество, список которого он уже долго перебирал мысленно, на выброс при переправе – в этой пиздятине на него не наткнется никакой следопыт. Водонепроницаемые бахилы оставил – в горах повыше будет мокрый снег, а промочить там ноги – это не просто дискомфорт, а угроза обморожения или пневмонии какой-нибудь. Черт, все жалко, толком-то и скинуть нечего.

Хотел выкинуть и пистолет, но передумал и оставил, бросив лишь одну запасную обойму из трех. «Застрелиться и одного патрона в стволе хватит» – капнул на мозги внутренний голос. «Пшел-ка ты сам знаешь куда» – ответил ему Сплин и назло, из вредности оставил две обоймы. Он также отдал Штырю две ручные гранаты из четырех для постановки растяжек. Некоторое сокращение ноши слегка облегчило жизнь. Избавляться от чего-то еще ради сиюминутного облегчения было бы недальновидно – если у врагов оно будет, то они получат лишнее преимущество.

В который раз вылезли из гнилухи на более твердую почву, пошли быстрее. Перебираясь через очередное нагромождение валежника, Сплин поехал на мокром и скользком от грибков наклонном бревне и свалился, чуть не напоровшись лицом на сухие и гладкие, как пики, сучья поваленного ствола дерева впереди, некогда могучего, а теперь доедаемого древесными насекомыми.

– Ебитская сила! Еще по своей дурости убиться не хватало, – вполголоса выругался он, пытаясь найти опору, чтобы подняться, и напоминая себе, что надо быть внимательнее.

Конечности проваливались сквозь сеть более мелкого валежника, как в сугроб, Сплин барахтался, как черепашка, которую перевернули на спину. Чибис полуобернулся, показывая рукой себе за воротник:

– Слышь, не в падлу, посмотри, мне кажись тварь какая-то волосатоногая за шиворот залезла и ползает там, сука, не могу сам достать...

– Угу... Только помоги встать, плющит нещадно, – ответил Сплин.

Чибис развернулся, чуть наклонился над бревном, протянул руку. В этот миг вокруг его головы с каким-то деревянным щелчком вскипело, словно нимб, облачко багрового пара, а одна глазница плеснула наружу месивом тканей и черепных жидкостей, превратившись в рваный провал, причем другая половина лица осталась чистой. Это было так неожиданно и дико, что Сплину в первую долю секунды пришла дурацкая мысль, будто беднягу укусил этот самый неведомый паук, оказавшийся непомерно ядовитым. Тело Чибиса еще продолжало заваливаться из-за бревна на сторону Сплина, а тишина раскололась треском очередей и грохотом гранатных разрывов.

– Засада!!! Укрыться, разобраться по секторам и вести подавляющий огонь!! Над землей цельтесь! – отрывистыми инструкциями рявкнул в наушнике голос Доплера.

Отряд залег за ближайшие местные укрытия – корни и стволы деревьев, валежник, пеньки, неровности грунта, паля во все стороны, толком не видя противников. Те же, напротив, вели планомерный отстрел на выбор. Пули щелкали по деревьям, срезали ветки и ковыряли грунт вокруг. Сплин коротко выглянул из-за бревна, в одну секунду ставшего его лучшим другом и единственным спасением, чтобы оценить, откуда бьют. Он заметил характерный контур дульного пламени вражеского пулемета в нескольких десятках метров левее. Впереди лежал раненый Джейсон, который несколько секунд ранее шел в колонне перед Чибисом, а теперь в шоке рассматривал свой развороченный живот и пытался удержать расползающуюся требуху внутренностей, все еще не веря, что это случилось именно с ним. Действие развивалось столь стремительно, что несколько секунд психика Сплина еще по инерции находилась в состоянии относительного равновесия, несмотря на наблюдаемые события. Едва он успел занырнуть обратно, как щедрая очередь начала крошить верхнюю кромку бревна, несколько пуль попали в лежащего поперек Чибиса, тот вздрагивал от гидродинамических ударов как живой, хотя точно был убит первой же пулей в голову. Вот тут-то волна паники опустошающе прокатилась по душе Сплина, словно приступ тошноты от внезапной невесомости, разлагая волю, вызывая слабость мускулатуры, снижение координации движений и мыслительных способностей. Одно дело, когда бой кипит вокруг, как некое обезличенное стихийное бедствие, а другое – адресный обстрел и персональная угроза гибели, что выделяется даже на фоне смертельно опасного окружения. Сплин понимал, что если поддаться накатившему страху, то он затопит сознание целиком, напрочь вытеснив разум, и человек превратится в скулящий от ужаса трясущийся студень, неспособный постоять за себя, а потому обреченный на позорную смерть. Следовало немедленно сосредоточиться, спланировать и предпринять какие-нибудь осмысленные действия.

Чибис, несмотря на щуплое сложение, при жизни был весьма вынослив и тащил полуавтаматический 43-милиметровый гранатомет с шестизарядным магазином револьверного типа. За него он, очевидно, и поплатился, в глазах нападавших став опасным противником и важной целью. Сплин прикинул, что из автомата дадут пальнуть несколько раз, а потом подловят и подстрелят или обойдут и все равно подстрелят. Короче, нужен был новый масштаб, иначе хана. Он подтянул тело Чибиса поближе, стащил с него гранатомет, затем отполз чуть назад, отклонился на спину и, оставаясь под прикрытием бревна, высадил поверх него весь барабан осколочных гранат по деревьям над местом, где засек дульное пламя пулемета. Разлет осколков в значительной мере ослабила или поглотила растительность, но задумка в целом сработала: пулемет замолчал, и интенсивность стрельбы из пораженного сектора поутихла.

Сплин расстрелял в сторону врага магазин с дозвуковыми патронами, примерно ориентируясь по звуку и вспышкам, поставил обычные, соображая, что делать дальше. Судя по направлениям, с которых велся обстрел колонны, это была старая добрая засада прямым углом, так что отряд оказался в коробчатой зоне поражения спереди и слева по ходу движения. Назад по старому курсу отступать было опасно, так как там вполне могла подпирать группа преследования. Уходить в сторону – тоже идея не фонтан: многих успеют перещелкать, кроме того, может, имеется и группа охранения, которая только и дожидается, что отряд ломанется прямо к ним на стволы или в минную ловушку. Порой, когда выходы из критической ситуации немногочисленны и очевидны, это, вполне возможно, не выходы, а расчетливо приготовленные входы, ведущие не к избавлению, а в окончательную западню. Критический приступ начального страха схлынул по интенсивности до «рабочего» уровня обостренного ощущения опасности, но ситуация была по-прежнему тупиковая, снова возникло некое фаталистическое чувство, что он уже сорвался в пропасть, но еще не достиг невидимого пока дна.

– Длинный, не тормози – меняй укрытие! – предупредил по рации Хоу.

Сплин стащил с Чибиса матерчатую ленту с выстрелами к гранику, приглядел подходящее дерево с большими корнями, которые вполне могли послужить бруствером, кинул в сторону противника предпоследнюю ручную гранату, и, не дожидаясь ее разрыва, ломанулся к новому укрытию, чувствуя, что движется непозволительно медленно. Бросать старался за спину врагам, не столько серьезно рассчитывая многих уложить, сколько затем, чтобы те отвлеклись и искали себе новые укрытия, пока он меняет позицию. Тактически небезосновательная задумка, но, возможно его гранату просто никто из врагов, увлеченных пальбой, не заметил – удар в спину, словно доской, бросил Сплина на землю. Закатившись куда хотел, он прислушался к своим ощущениям и пришел к выводу, что пуля вошла в ранец и попала в сферу, лежащую внутри него в качестве кастрюли с патронными пачками, потому что спинные пластины вряд ли бы выдержали. Выходит, что воистину запас жопу не ебет, по крайней мере, иногда... О боли, причиняемой при движениях прежними травмами, уже и не вспоминалось – ставки вновь взлетели до небес, усталость как рукой снялась вбросом адреналина и обострившимся ощущением опасности.

– А-а-а, су-у-ки! – исступленно орал Джейсон, в которого локомотивом ударила лютая боль, поначалу не ощущаемая из-за шока. Он уже понял, что настал конец и не просил о помощи, но смерть почему-то все не приходила.

Надо бы морфия бедолаге вколоть, чтобы хоть отошел спокойно, да прямо сейчас никак не получится. В следующий момент заряд гранатомета разнес предыдущее укрытие в горящие, словно фейерверк щепки и добил раненого в живот Джейсона, отбросив его опаленное тело в сторону, как сломанную куклу.

– Угандошу выблядков... – сквозь зубы процедил Сплин.

Сопоставив звук выстрела гранатомета и вероятную траекторию едва мелькнувшей гранаты, что разворотила бурелом, в первые секунды спасший ему жизнь, Сплин нашарил взглядом белесое облачко от вышибного заряда, выделяющееся на фоне более темной растительности. В быстром темпе слева направо высадил одиночными полтора десятка патронов в ту сторону, целясь у земли. Сам факт стрельбы отчасти успокаивал и придавал возне смысл: это уже не одностороннее избиение, а бой равных. Остальные бойцы также сориентировались и отстреливались теперь более осознанно. Он снова выглянул чуть в сторонке, и, подловив шевеление в зарослях, истратил остаток магазина, прочесав серией выстрелов окрестное пространство – вроде в кого-то даже попал. Тропа в джунглях – это все-таки не дорога серпантином в горах, уязвимая сверху и зажатая с боков естественными преградами, так что, пережив начало нападения, был шанс убраться с линии обстрела и сравняться в условиях с нападающими. Главное верно определить направление отхода или прорыва, чтобы не угодить под кинжальный огонь снова. Сплин перезарядил свой автомат и гранатомет Чибиса, вставив в барабан через одну с осколочными три сохранившихся со штурма газовых гранаты. Огляделся, не обходят ли их с другой стороны. Услышал позади себя возню в зарослях и приготовился стрелять по источнику шума, нервно выжидая секунды, пока направление цели не определится более четко, чтобы не обнаружиться промахом и не навлечь на себя прицельную очередь с близкой дистанции. Сплин уже начал выбирать свободный ход спуска автомата, когда его остановил знакомый голос:

– Длинный, не стреляй, это я, – из кустарника-подлеска вывалился запыхавшийся Барни, упал, перекатился, шустро переполз до укрытия по соседству. Тут же вокруг его позиции заплясало крошево, взбитое попадающими пулями. Сплин облегченно выругался, выглянул и открыл огонь, примерно ориентируясь на звук и вспышки выстрелов. В подобной перестрелке редко когда удается толком разглядеть врага, обычно лишь неясные силуэты, косвенные признаки, призрачные контуры движения, по которым немедленно открывается прочесывающий огонь, чтобы успеть нанести удар первым.

– Прорываемся в лоб по старому курсу, так будет вернее, что в новое говно не вляпаемся. Дым давайте, у кого остался, – скомандовал по рации Доплер.

Хоу пальнул из своего разового РПГ, отбросил трубу, махнул, чтобы Сплин с Барни двигались к ним, а Малой открыл огонь из автомата, прикрывая их перебежку. Сплин взвел и бросил последние две дымовухи одну слева, другую справа от себя на предполагаемое расстояние до рубежа противника. Сзади бросил одну Барни, впереди – по одной Малой и Хоу. Сплин намотал ремни оружия на кисти, чтобы не выронить в случае падения, взял гранатомет Чибиса в левую руку, а свой автомат – в правую, и, прижимая приклады локтями к бокам, рванул вперед за остальными, перебегая от укрытия к укрытию. Бесплотная дымовая завеса черного цвета, словно копоть от горящей резины, создавала иллюзию защищенности, но разум понимал всю уязвимость положения, напряженно ожидая рвущего плоть удара. Они по очереди прикрывали друг друга, ведя подавляющий огонь сквозь прорехи в дыму или просто вслепую сквозь дым, целясь над самой землей из стрелкового оружия и повыше – из гранатометов.

Впереди, в голове колонны вспыхнула густая перестрелка и серия разрывов.

– Ускорьте темп, есть проход, – велел Штырь.

Сплин и Барни бежали рядом, поливая огнем каждый свой сектор. Отдача револьверного гранатомета больно толкала Сплина в основание левой ладони, но он не обращал на это внимание: главное, ребра не поломает – бронежилет не даст. В радиусе нескольких метров от эпицентра объемного взрыва боеприпаса РПО из-под ботинок поднимались облачка светло-серого пепла, ветви деревьев были без листьев, словно обглоданные. В ближних окрестностях валялось несколько тел солдат противника в обугленных лохмотьях одежды, пораженных ударной волной или перепадом давления, от которых лопались кровеносные сосуды, разрушались ткани, отбивались или выворачивались внутренние органы. По пути попадались и тела бойцов отряда, задерживаться около них было некогда, да и бессмысленно. Наконец, вражеская стрельба стала затихать позади. Догнали Хоу, Малого и Раймо. На ходу обменялись мнениями. Поговорить было в радость – это привилегия уцелевших, которой грех не воспользоваться.

– Барни, ты еще жив? – отдышавшись, спросил Раймо.

– Ох, и не спрашивай... Пока вроде «да»... – ответил Барни, все еще не вполне веря, что удалось проскочить смертоносный коридор.

– Да такого хитрожопого, как этот толстопузый хмырь, палкой не убьешь, – ощерился Малой.

Вообще-то Барни не был таким уж толстопузым, он просто был малость поупитаннее остальных, а после учебки это стало еще менее заметно. Так же, как и Сплин был не таким уж длинным, просто немного повыше остальных. Но уж как прозвище прилипнет, так это надолго, проще имя в паспорте поменять, чем стряхнуть народом данное погоняло.

– А Джей и Чибис? Еще кого-нибудь видели? – снова спросил Раймо, который был ближе к голове колонны во время нападения.

Сплин отрицательно мотнул головой:

– При мне оба убиты в самом начале. Мы с Жердяем последние выходили, за нами никого нет.

– Блядь, нас все меньше, – мрачно констатировал Малой, и похвалил Сплина:

– А пиздато ты там по деревьям выступил – типа «Гранатометчик снова наносит удар».

– Ага. «Ответный удар» – так круче звучит, – в тон ему ответил Сплин.

– Монах, догоняйте бегом по старому курсу, у нас раненые, – позвал из головы колонны Штырь.

Сплин и Барни после лихорадочных метаний прорыва довольно приблизительно представляли себе свое нынешнее относительное положение, а также курс до ближайшей контрольной точки маршрута, которая по умолчанию являлась местом сбора в случае внезапного вынужденного рассредоточения. Но Хоу и Раймо ориентировались лучше, и в точку сбора все вышли быстро без лишних блужданий. Раненых, переживших прорыв, было трое: Вэйл фактически неходячий, его тащили вдвоем на носилках из плащ-палатки с использованием телескопического шеста. Палмер мог какое-то время передвигаться с посторонней помощью, Валету перевязывали руку в области кисти. От отряда осталось восемнадцать человек. Большинство убитых приняло смерть в первые секунды боя, пока враг имел преимущество внезапности.

Ривера из своего РПО расчистил проход, но был смертельно ранен в грудь, едва изготовившись к стрельбе. Выстрел он сделал уже из последних сил и упал замертво. Боцман, шедший в головном дозоре, пропал. То ли дал тягу, воспользовавшись моментом, то ли проморгал засаду и погиб первым. Жаль, борзый был тип, но боец ценный – с пулеметом управлялся виртуозно. Остальные офицеры уцелели. Шелли тоже выжила, оставаясь в укрытии поблизости к Доплеру в ядре колонны. У нее был ошалелый вид и несколько остекленелый взгляд с признаками легкой кататонии, но самообладание она не потеряла, хотя была на грани. Черт, да все были на грани. С ранеными скорость существенно замедлилась, но это было отчасти компенсировано стимуляторами, которые всем поголовно пришлось употребить, чтобы хоть как-то поддерживать достойный темп. Стимулятор рассасывался во рту – через слизистую ротовой полости он быстрее поступал в кровь. На вкус – нечто вяжущее, вроде чифиря.

Противник, находившийся в засаде, похоже, счел себя недостаточно многочисленным для немедленного агрессивного преследования и какое-то время перегруппировывался. Надо было прорываться в горы, там другой расклад – кто выше, тот и король. Лес понемногу редел, грунт стал более каменистым. Вырвавшись из засады, сменили направление, чтобы не влезть в потенциально возможный следующий эшелон засады. Повернули прямо к ближайшему отрогу горной системы – надо было торопиться и проскочить до того, как их обложат наглухо. Торкнул стимулятор – обострились чувства и рефлексы, возросла выносливость. Мучительные ранее усилия давались легко, ощущалась легкая эйфория, сходная с алкогольной, Сплин чувствовал, что смотрит про себя кино, где он безмерно крут и неуязвим.

Сверху возник хлопающий гул вертолетного мотора. Военно-транспортная машина классической компоновки с мотором на крыше и стабилизирующим хвостовым винтом сделала атакующий заход и обрушила на остатки взвода огонь бортовых пулеметов и личного оружия десантников через открытые двери и иллюминаторы. Сплин, припав на колено посреди пулеметных очередей, сопровождая траекторию движения противника, открыл беглый огонь одиночными – так меньше заносило ствол. Восхитительно: они промахиваются, а он попадает. Да иначе и быть не может, ведь он же неуязвим. Быстрая череда фонтанчиков земли перечеркнула бойца, ведущего огонь по вертолету с открытой позиции впереди. Моррис опрокинулся навзничь с развороченной грудной клеткой – очередь пулемета схемы Гатлинга прошила скорлупу бронежилета как фанеру. Черт, со своими поварскими навыками он мог бы легко устроиться где угодно, хоть в армии, хоть на гражданке, и какая только нелегкая его в отряд занесла – теперь вот...

Сплин укрылся на полкорпуса за стволом ближайшего крупного дерева, поставил дисковый магазин с бронебойно-зажигательными и сменил режим стрельбы, к черту одиночные – это не вставляет, выбрал момент, когда вертолет развернется на второй заход и покажется в видимом среди крон участке неба, после чего открыл непрерывный огонь. Рядом вздрагивала от близких попаданий земля, крошилось щепками дерево, он ничего этого не замечал, впившись взглядом в невидимое за светофильтром шлема лицо бортового стрелка вертолета, чей пулемет обратил к нему продолговатый оранжевый язык густого дульного пламени, пытаясь слизнуть очередную жертву в своей механической жадности. Приблизившийся вертолет грохотал, как адская колесница, Сплин рычал от восторга, высаживая магазин сплошной очередью, ощущая со стрелком какое-то противоестественное единение: они доверили друг другу самое дорогое – свою смерть. Человек, которому нечего терять – свободен. Свободный – непобедим, хотя и смертен. Раньше принятию этой мысли мешали усталость и боль, но теперь они отступили, а душа, наоборот, обрела волю – «идя долиной смертной тени, не убоюсь зла, ибо похуй мне все ныне!» Сплин чувствовал себя словно на гребне огромной волны, зная, что вот-вот неизбежно сверзится в бурлящую темную бездну, но сейчас, в этот самый миг, он был на вершине мира, мать его так до основания.

Трассы пуль с термоупроченным сердечником продолжали возноситься в небо, чтобы сделать из команды загонщиков и их транспортного средства чертову перечницу. Зажигательное наполнение пуль при попадании их в корпус вертолета порождало короткие вспышки. Убитый бортовой стрелок, нелепо всплеснув руками, ввалился назад, крутанулся и остановился шестиствольный блок его пулемета. Диск автомата опустел за семь секунд. Вертолет вдруг начал вращаться в плоскости несущего винта, попытался было набрать высоту, но вскоре окончательно потерял управляемость и по нисходящей спирали рухнул где-то неподалеку впереди по курсу. Зря они так низко опустились, желая сократить себе работу, предварительно проредив преследуемых из бортового оружия. Сплин едва не заорал, как неандерталец, заваливший мамонта, что сбил-таки сукина сына, но его критическое восприятие реальности не настолько ослабло, чтобы не понимать, что кроме него палил весь взвод.

Второй вертолет пролетел над ними, не задерживаясь, в сторону места засады. По-видимому, забрать своих раненых, доставить подкрепление и боеприпасы. Сесть там было негде, так что спускаться будут по тросам, а раненых поднимать лебедкой. Это займет какое-то время. Взвод продолжил движение, и, вскоре достигнув места крушения, окружил сбитый вертолет. Немного пахло горелым двигателем, из которого струился дымок, но внешние признаки пожара отсутствовали. Хвостовая балка надломилась, лопасти несущего винта погнулись, мотор частично провалился внутрь издырявленного фюзеляжа и раздавил в лепешку тех, кто был ближе к деформированной кабине с расколотым плексигласом. На стенках кабины изнутри красовались потеки крови, пилоты были убиты или переломались при ударе о землю. Среди тех, кто сидел ближе к хвосту кто-то шевелился.

– Замри, падла, не то пришью на хуй! – рявкнул на всякий случай Доплер, с оружием на изготовку заглядывая внутрь.

Угрозы были излишни, выжившие после перестрелки и жесткой посадки были дезориентированы или даже в шоке. Доплер выбрал самого целого на вид, из тех, у кого прощупывался пульс, выволок его наружу, приказал двоим бойцам обыскать вертолет, остальным рассредоточиться вокруг и наблюдать за подступами, а счастливцу вколол «бодряка», чтобы привести в чувство и душевно пообщаться.

– Дерьмо попало в вентилятор, – морщась, заключил Клинч, переворачивая переломанных и передавленных солдат в пассажирском отсеке, в поисках ценных трофеев.

Он выборочно передавал наружу боеприпасы и снаряжение. Бортовые пулеметы были слишком тяжелы и громоздки, чтобы тащить их с собой. Те, у кого был на исходе боекомплект, перекладывали магазины из трофейных разгрузок себе – часть десантников в вертолете была вооружена «Вепрем».

– Оба-на, рацию нашел, вроде целая, – сообщил Клинч, стягивая находку с солдата, у которого голова моталась с ненормальной степенью подвижности на шее. – А радист готов, шея сломана.

Слэш трепетно принял рацию и начал проверять ее работоспособность.

– Джек-пот, парни! Мы снова при связи, – возбужденно заключил он. И уже с меньшим азартом добавил:

– Было бы только с кем связываться...

Пришел в себя пленный, который, судя по прикиду, был проводником или следопытом. У него был то ли перелом костей таза, то ли компрессионное повреждение поясничного отдела позвоночника. Доплер вытащил нож и, подтянув «языка» за воротник поближе, немедленно задал ему прямой вопрос:

– Хочешь остаться в живых таким, как сейчас или без пальцев и других ценных органов?

Пленный в ужасе попытался отстраниться, слабо сопротивляясь. Он был не слабым головорезом, иначе не имел бы этой работы, но его взяли в оборот в уязвимый момент. Доплер угрожающе навис над ним и продолжил в том же духе:

– Еще раз: мне нет резона тебя мочить – раненый ты будешь отвлекать своих от того, чтоб те замочили меня. Но, если не найдешь, чем меня обрадовать – не взыщи. Думай быстрее, мы торопимся.

Допрашиваемый обреченно кивнул, выражая готовность к сотрудничеству. Это в кино плененные герои плюют врагам в лицо и выкрикивают патриотические слоганы под пытками. В жизни же, как правило, людям далеко не все равно, что с ними станет, и мотивом расколоться до самой задницы может служить даже более легкий способ умереть. А тут обещают жизнь, да еще обоснованно и так хочется этому поверить. Пленный под чутким руководством собеседника поведал, что сейчас неполный взвод в засаде, но вот-вот ожидается подкрепление на вертолетах. Засада была организована силами небольшого мобильного отряда и имела своей целью задержать их до подхода основных сил. Первоначальный план предусматривал также минную ловушку, но отряд Доплера неожиданно сменил направление и новую засаду пришлось организовывать наспех менее основательно. Пленный показал на карте известные ему районы действия поисковых команд. Горный массив среди них не значился.

– Босс, тут какой-то прибор типа ноутбука, – сказал Мурфин, который вмести с Клинчем обыскивал вертолет, и продемонстрировал некий портативный терминал с жидкокристаллическим откидным мониторчиком.

Доплер принял находку, оглядел, переглянулся со Слэшем и уперся взглядом в пленного.

– Я не знаю, что это, у связиста было, – ответил тот.

Доплер тыльной стороной ладони отвесил пленному затрещину, отчего у того опасно мотнулась голова:

– Врешь, под тобой подобрали. Так как вы нас нашли?

– Ты серьезно оставишь меня в живых?

Доплер сдержанно кивнул.

– Если вы включаете свой прибор спутниковой навигации для уточнения своих координат, то координаты места, откуда пошел запрос спутнику, поступают на это устройство. Ваш наниматель сдал вас Лутару. Они договорились между собой. А Лутару вы нужны, чтобы не потерять лицо перед своими. Вот так-то.

– Шкуры ебаные, – констатировал Слэш и сплюнул, а Доплер глубоко вздохнул и несколько обескураженно произнес:

– О как... А я-то думал, что это пульт управления каким-нибудь беспилотником или что-то типа того...

– Все правильно – это пульт и есть, только вместо координат беспилотника сюда дублировались ответы твоей системе навигации, – успокоил Слэш.

Доплер покачал головой, на всякий случай вытащил батарейку из своего GPS и поднялся, намереваясь уходить.

– Эй, – позвал его пленный. Доплер обернулся.

– Затащите меня в вертолет обратно, а то мои все поймут и могут сгоряча грохнуть меня за стукачество. Я не скажу, что вам проболтался.

Это была хорошая сделка. Другие выжившие были по-прежнему в глубокой несознанке и не слышали допроса.

– Идет, но тогда еще рабочие частоты и кодировки давай до кучи, – затребовал Доплер.

Выслушав набор основных и резервных радиочастот, а также параметры скрэмблирования, он велел положить пленного на место и для пущего правдоподобия заминировать вертолет ручной гранатой, подложенной под чье-нибудь тело.

– Скажешь, что пришел в себя в последний момент и заметил подлянку, – бросил Доплер пленному и дал отмашку трогаться.

Не успели пройти часа, как позади раздалась серия разрывов. Сплин решил было, что это по каким-то причинам взорвалась ловушка в сбитом вертолете, но звук был непохожий на гранату и потом, почему несколько?

– МОНки, – определил многоопытный Слэш, – Кто там с кем, интересно, воюет?

– Может, это все-таки наша подмога была на втором вертолете, а пленный соврал? Надо бы с ними связаться или сигнал дать, – предположил Барни. Когда обстоятельства петлей затягиваются на шее, человеку свойственно принимать желаемое за действительное и хвататься за соломинку.

– Дурак что ли, блядь, «сигнал дать»? Cмени-ка меня лучше, чем ебалом попусту клацать, – обломил его Вудс, по прозвищу Вуду, который тащил вместе со Сплином раненого Вэйла. Это его, Вудса, гаитянскую шевелюру в свое время намотал на кулак Доплер, объясняя, почему группе новобранцев столь необходима новая стрижка. Когда Вудс передавал свой конец шеста с коконом носилок, Барни, бывший ниже его ростом, излишне резко опустил шест себе на плечо – раненый застонал сквозь зубы.

– Что, братан, хуево? – участливо спросил Вудс.

Ответ был очевиден. В таких случаях полагается для ободрения говорить какую-нибудь хрень типа «все будет хорошо» или «вот отправишься в госпиталь, на медсестер в коротких халатиках там пялится будешь, может и даст кто». Но Вудс, находящийся в состоянии готовальни от совместного воздействия предельной усталости и стимулятора, машинально брякнул не то, что следовало, а то, что думал:

– Не ссы, старый, не добьем и не бросим. Один хуй – пиздец всем, так и нехуй лишний грех на душу брать, – осознав, что несет не то, он осекся.

– Слышь, Колдун, ты щас у меня допиздишься, – пригрозил Штырь.

Солнце постепенно садилось, окрашивая все в багряные оттенки. Природа не отставала от людей и добавляла в пейзаж красненького. Скоро темнота несколько увеличит шансы затеряться, можно какое-то время с включенными ПНВ идти, дотянуть бы. Господи, какой же длинный выдался день.

– Слэш, а попытайся-ка сюда пожарников вызвать, – вдруг тормознул группу Доплер. – Жопой чую, не успеть нам до гор. Да и раненые...

На молчаливый вопрос людей, каких еще, на хрен, пожарников, Доплер объяснил:

– Теперь уже нет смысла щемиться. Слушайте...

Пока Слэш налаживал связь, а Штырь ставил растяжки, Доплер рассказал, что, оказывается, конечной целью маршрута было, само собой, не пересечение границы с Моравией как таковой, а находившийся неподалеку аэродром, где базировались гидросамолеты и вертолеты пожарной авиации. В продолжительную жаркую погоду леса частенько горели, доставалось и сельскохозяйственным полям, и наркотическим посадкам. Так что отчасти официально, отчасти на договорных началах, пожарная авиация работала по специальности на все три провинции, в точке схождения границ которых она располагалась. Когда для пожаров был не сезон, летчики разбрызгивали над полями удобрения и средства от разных вредителей. Так что техника у них круглый год была на ходу.

Причем, поскольку боевые действия в Моравии не велись, аэродром сколько-нибудь регулярными военными силами не охранялся. Доплер планировал добраться, осмотреться, нанять или захватить, это уж как пойдет, подходящее воздушное судно и на нем добраться до расположения бригады в Портлэнде. Учитывая, что сейчас платежных средств на руках было куда больше, чем шансов их потратить, разумнее было договориться по радио с тамошним боссом, которому приработки на левом извозе, наверняка, не в диковинку. Типа, контрольный облет подведомственных территорий на предмет выявления очагов возгорания, если какое начальство или проверочная комиссия из тех, что не в доле, заинтересуются расходом топлива.

Частоты экстренных служб были известны и не кодировались, по крайней мере, при вызове. Слэш установил связь и передал наушник с микрофоном Доплеру. Пожарные сразу куда подальше не послали, что обнадеживало, перевели на кодированную частоту обсудить условия. Человек на том конце ломался, так как чувствовал по контексту, что возможность «сыграть в ящик» была куда выше, чем при обычных халтурках.

– Командир, ну чего ты мнешься, как девочка? Я предлагаю тебе хренову прорву денег, причем камешками, а не макулатурой, контрабандисты такого не предложат. Тебе даже не придется светиться, высадишь нас поблизости от какого-нибудь блок-поста или базы, дальше мы сами, а ты свободен и богат, – словно опытный торговец подержанными машинами терпеливо, но не теряя достоинства, увещевал его Доплер.

В конце концов пришлось чуток накинуть и договорились. Доплер принял координаты точки эвакуации, частоту и время контрольного выхода на связь, после чего отряд продолжил марш.

– Полундра, ложись! – вдруг раздался в наушнике тревожный голос Мурфина из головы колонны, который углядел что-то подозрительное впереди. Сплин и Барни торопливо опустили пончо с раненым, ощутимо приложив Вэйла о землю, и закатились за ближайшие укрытия.

Поздно, их тоже заметили. Опять вспыхнула перестрелка, заухали гранатометы. «Матерь божья, опять, да когда ж это кончится?» Дело неотвратимо двигалось к финалу. Их зажимали все плотнее. Ввязываться в затяжной бой было нельзя. Вот-вот следом подопрет засадная команда и тогда конец, до вертолета не дойдет никто. Но ломиться сквозь плотный огонь также было бесперспективно – растительность здесь была уже более разреженная. Доплер медлил, прикидывая по огневой активности противника верное направление прорыва. Появились новые раненые, о чем было доложено в эфире.

– Движение слева! – Вудс изменил направление стрельбы. Среди деревьев мелькали силуэты нового отряда противника.

Внезапно в тылу у атаковавшей с фланга группы раздались длинные пулеметные очереди и хлопки разрывов подствольных гранат. С фронта, ввиду такого дела, усилили активность – солдаты противника под не жалеющим патронов прикрытием, перебежками передвигались все ближе, явно намереваясь закидать остатки взвода ручными гранатами, а может и захватить живых пленных на потеху Лутару.

– Зуб, как зайдут за бревно – хуячь из РПО по центру, – велел по рации Доплер. – Мур и Жердяй – прикроете Зуба. У кого разовые РПГ – взвести и наметить цели, но без команды не стрелять. Автоматчикам вести огонь двойками последовательно, чтоб в каждом долбанном секторе обстрела не было ни хуя заминок и пауз, не давайте им спокойно целиться. Отобьем атаку – будем прорываться.

Упорство и несгибаемость ротного при таком явно гнилом раскладе поразили Сплина, несмотря на взвинченное состояние души.

В небе справа послышался звук вертолетных роторов. Неужели пожарник так быстро заявился? Поди, под огнем побоится садиться, да и негде тут особо. Нет, это точно не пожарник – сзади и слева тоже застрекотали вертолетные моторы. Это чужое подкрепление. Сейчас они, ободренные численным преимуществом, навалятся со всех сторон, поливая пространство перед собой длинными очередями и не давая поднять головы обороняющимся. Вжимаясь в землю, Сплин перезарядился и отложил ручную гранату, взятую тогда у Барни, для самоподрыва на случай плена – вот и нашлось для нее дело, как в воду глядел. Он посмотрел на Вудса, своего ближайшего соседа. Тот залег в ложбинке между земляными бугорками и сосредоточенно наблюдал свой сектор сквозь коллиматорный прицел автомата, время от времени расчетливо постреливая короткими сериями одиночных. Тут его позицию начинали плотно прочесывать выстрелы, Вудс схоронился за укрытием, чтобы быть ниже линии горизонта, и, меняя магазин, повернул лицо к Сплину – глаз за широкими очками в пол-лица было не разобрать:

– Вот же пристрелялись, паскуды! Валяй, твой выход, я пока побуду на подхвате, потом опять меняемся. И так до победного конца...

– Ну что, бля, понеслась душа в рай... – пробормотал Сплин, деловито пристроил оружие поудобнее и несуетливо открыл огонь из автомата одиночными по перебегавшим от укрытия к укрытию врагам. Те двигались слаженно, неумолимо сокращая расстояние для решающего броска. С точностью у них тоже все было нормально – недостаток прицельности из-за неустойчивых положений стрельбы компенсировался численным перевесом стволов. Пули долбили в опасной близости, что весьма нервировало и после пары десятков собственных выстрелов заставило сократить свою активность до минимума, снова предоставив дело Вудсу, который тут же начал отрабатывать замеченные вражеские позиции. Гранатомет Чибиса Сплин намеревался оставить для ясных ближних целей, чтобы напоследок с толком отстреляться.

Он понимал, что эта атака последняя, ее не отбить, врагов слишком много, да все это понимали. Их время заканчивалось, вытекая как сухой песок меж пальцев. Ощущалась досада проигрыша: столько усилий пропало даром – долго же пришлось побегать, чтобы вот так закончить. С другой стороны, за последнее время он столько узнал нового о себе и о мире, достиг, можно сказать, просветления в понимании того, откуда у жизни ноги растут, его приласкала Свобода. Не так уж мало, многие вообще всю жизнь проводят, как несознательные растения. А что соскочить скорее всего не выйдет, он в глубине души почувствовал, еще когда увидел разлетающуюся голову Чибиса. Вся остальная возня была лишь агонией. Доплер, их командир, вроде бы не совершал грубых ошибок и все делал как надо, но это не спасло отряд от гибели – выходит, не судьба. На каком-то из перекрестков дороги жизни они, каждый в свое время и по-своему, сами не зная того, сделали неверный выбор, свернув не туда, потом еще и еще, пока других вариантов не осталось и в итоге все оказались здесь, чтобы дорога равнодушно поглотила их, как и бессчетное множество страдающих заблудших душ до них. Новый прах ляжет в ее основание, как щебень, не первый и не последний, растворившись среди праха безвестно сгинувших солдат всех бессмысленных войн во все времена. Добро пожаловать в Клуб. Интересно, что за пулемет там слева, они что, между собой дерутся за право на скальпы?