"Пожиратели душ" - читать интересную книгу автора (Фридман Селия)

Глава 21

Когда Гвинофар вернулась к себе после встречи с Дантеном и Костасом, ее ожидала ванна. Мериан, ее служанка, успела заметить, что королева нуждается в омовении каждый раз, повидавшись с магистром. В другое время это задело бы Гвинофар, дав понять, что не так уж хорошо маскирует она свои чувства, но сегодня она слишком устала, чтобы беспокоиться по мелочам. Словно мириады слизистых насекомых ползали по ее душе и телу, а вода и мыло, как показывал опыт, помогали справиться с этим ощущением. О полном исцелении оставалось пока только мечтать. Гнусное присутствие Костаса следует переварить, а затем исторгнуть из тела – лишь тогда она сможет освободиться.

Она благодарно улыбнулась служанке. Хорошо, что на этот раз можно не отдавать приказаний. Если старая Мериан и догадывается, как мерзок Костас ее госпоже, то никому об этом не скажет. Такая преданность при дворе редкость, но Мериан родилась и выросла в Протекторатах, а сюда приехала вместе с Гвинофар. Первый ее долг – служение потомкам лорда-протектора и богам Севера, а не живущим здесь нечестивцам, каким бы грозным ни был владыка дворца.

Сняв с помощью Мериан черное платье и рубашку, королева погрузилась в прохладную воду, смывающую изнурительный летний зной. Добавленные в купель розмарин и мята раскрывали поры, успокаивали ум. Гвинофар вдохнула аромат душистого мыла и принялась медленно водить им по коже. Ей вспоминался дом, запах горячего хлеба, детский смех. Здесь никто не смеется, кроме ее мужа, а его смех на многих наводит страх. Королева вздохнула и опустилась поглубже, утешаясь милыми сердцу воспоминаниями.

Эта тяга к очищению после свиданий с Костасом просто нелепа, но мерзость, которую она чувствует в нем, липнет к коже, как смрад вонючки. Пока от нее не избавишься, она так и будет бить в нос. Ах, если бы и душа отмывалась столь же легко, как и тело! Гвинофар подставила Мериан спину, приказав тереть покрепче – легкое поглаживание тут не поможет. Все это, если подумать, вздор и выдумки, но почему бы хоть в чем-то себя не побаловать. Ей не дано изгнать магистра из своей жизни, но сюда, в ее ванну, ему доступа нет.

«За что ты его так ненавидишь? – прошептал голос Реса. – Почему чувствуешь себя нечистой, поговорив с ним?»

«Не знаю, брат мой. Если бы знать».

– Голову тоже помыть? – спросила служанка.

Гвинофар кивнула, закрыла глаза. Мериан вынимала костяные шпильки из ее туго скрученных кос. Что за шум там, за дверью? Впрочем, невелика важность. Слуги знают, что королеву, когда та принимает ванну, беспокоить нельзя, и никого к ней не пустят.

Королева принялась расплетать косу, упавшую ей на плечо. Тут дверь распахнулась, Мериан ахнула, и на пороге вырос король Дантен.

– Государь?

Он вошел, как к себе, в ее убежище, куда ни разу еще не вторгался таким манером, и кивком указал Мериан на дверь. Та застыла на месте, как лань, в которую целит из арбалета охотник. Потом, с дрожью в руках, но не теряя достоинства, подала Гвинофар купальный халат.

Не было смысла отсылать Мериан, хотя непослушание грозило ей бедами: верная служанка ни за что не покинула бы сейчас свою госпожу. Гвинофар поднялась, решив даже в наготе не терять себя, и Мериан закутала ее в тонкое полотно, уронив одну полу в воду. «Ступай», – одними губами промолвила королева. Служанка медлила, но госпожа смотрела твердо. Мериан опустила глаза, низко присела и вышла. Дантен даже не взглянул на нее – он не сводил глаз с жены, что можно было считать добрым знаком для Мериан и зловещим для Гвинофар.

Королева, сотрясаемая внутренней дрожью, внешне сохраняла спокойствие. Король не давал обещаний не входить в ее спальню… он просто не делал этого уже много лет, после рождения дочерей. Хорошо. Теперь он явился, и она примет его как подобает. Она ни за что не покажет, как боится его буйного нрава… особенно в те мгновения, когда черная магия Костаса оплетает его душу и выводит наверх самое худшее, что в ней есть.

– Вы желаете говорить со мной, муж мой?

Он фыркнул и обвел взглядом всю комнату, задержавшись на прикроватном алтаре с северными амулетами и полудюжиной кроваво-красных свечей. Король знал, что она всегда молится на ночь в его отсутствие. Эти молитвы имели для него столько же смысла, как если бы она скакала вокруг кровати вприсядку, но он никогда не запрещал ей молиться, только видеть этого не желал.

Сегодня, однако, он смотрел на ее алтарь гневно, и она похолодела, гадая, зачем он пришел к ней сразу же после беседы с Костасом.

Магистр должен знать, как она его ненавидит. Трудно сохранить что-то в тайне от таких, как он.

– Странное время для купания, – промолвил король. Узел внутри нее завязался еще туже. Дантен – человек прямой, даже слишком, и то, что он начинает издалека, ничего доброго не сулит.

– Я не знала, что для этого установлены какие-то определенные часы, – ответила она. – Если это так, я готова следовать распорядку.

Он снова фыркнул, водя глазами туда-сюда. Так бывало всегда, когда он сердился – что его рассердило на этот раз? – но ее мягкий, ровный тон, казалось, обезоружил его и теперь. Она была его женой больше двадцати лет и своим спокойствием остановила не одну бурю.

Однако так было раньше, еще до Костаса. Тугой узел затягивался в животе, но лицо Гвинофар оставалось приветливым и безмятежным.

С алтаря взор Дантена перешел на кровать железного дерева, изделие северных резчиков, и на гобелены, где высились снежные горы, шла зимняя охота, мерцали Покровы Богов.

– С тех пор, как я был у тебя в последний раз, здесь воцарился Север.

– Просто раньше вы не уделяли такого внимания обстановке. – Это должно было вызвать у него улыбку, однако не вызвало.

Халат успел намокнуть и обрисовывал контуры тела, но Гвинофар держала себя в нем как в придворном платье. Король, подойдя к ней, ощупал край ткани, надрезанный бахромой в знак траура, провел пальцами по шее, по влажной выпуклости груди. Королеве почудился запах Костаса, и она сделала над собой громадное усилие, чтобы не отшатнуться.

– Тяжело это – потерять сына. У Гвинофар стиснуло горло.

– Очень тяжело, муж мой.

– Нелегко и королевству лишиться одного из наследников.

Она молча кивнула. Андован скорее бы отдал себя шакалам на растерзание, чем взвалил на плечи бремя королевских забот, но Дантену об этом незачем знать. Она и ее сын шептались о подобных вещах в саду – ее саду, где их слышали только боги. Даже после смерти Андована она не выдаст его секретов.

– Ты хорошо послужила мне. Четверо сыновей за четыре года. Поговаривают даже, что тут не без колдовства.

Тон короля был разве что чуть холоднее обычного, но Гвинофар вмиг ощутила этот холод. Узел в животе затянулся туго-натуго.

– Ваше величество?

Дантен пальцем приподнял ее подбородок, его темные глаза сузились.

– Мало кто из женщин добивался таких успехов. Даже те, у кого вся жизнь зависела от продолжения рода. – Он помолчал, дав ей время вспомнить о его отце, который казнил своих жен, недостаточно расторопно производивших на свет наследников. – Я благодарен богам за жену, столь искусную в родильных делах.

Она опустила глаза. Он держит палец на ее коже – только бы он не услышал, как часто стучит ее сердце.

– Это всего лишь милость богов, государь, за что я также возношу им смиренную благодарность.

– Да-да. – Она чувствовала, как в нем клубится едва сдерживаемая ярость. Чем это вызвано? Какими-то неизвестными ей вестями об Андоване? Или кто-то из других детей прогневил отца? Или в ее жизнь вмешался Костас, одни боги знают зачем?

«Он ненавидит меня не меньше, чем я его», – подумалось ей.

– Только ли богов должны мы благодарить? – продолжал король.

– Ваше величество…

Он схватил ее за плечи и привлек к себе, впившись пальцами в белую кожу.

– Кто еще, кроме меня, причастен к рождению наших детей?

Вопрос был до того неожиданным, что Гвинофар на миг онемела и лишь потом выговорила дрожащим голосом:

– Вы полагаете, что я была вам неверна?

С криком ярости он швырнул ее на кровать. Запах Костаса сгустился вокруг, и ей померещился его смех.

«Так это его рук дело? Он науськивает на меня Дантена?»

– Рога – это бы еще полбеды. Все мы люди. – Король одной рукой сжал ее тонкую шею. – Казнить публично виновника и жену-изменницу… как-нибудь по-страшнее, чтоб другим неповадно было… для короля это дело обычное, верно, милая? Мой отец не раз поступал именно так.

Не дав ей ответить, он другой рукой рванул на ней халат, обнажив грудь. Рукава так и остались у нее на руках.

– Но ты не так-то проста, верно? – Теперь он рычал, захлебываясь от ярости. – Ты всего лишь запятнала мой род колдовством, точно я сам не способен к зачатию!

Ей виделась магия Костаса, обволакивающая короля черным ореолом, пронизывающая огнем его жилы. Ужас этого видения не позволял ей выговорить ни слова. Какими же мощными должны быть чары злого магистра, если они явлены ей воочию!

Дантен, посчитавший ее молчание признанием вины, дергал и рвал собственную одежду. «Он хочет взять меня силой, – поняла вдруг она, – но это не просто его желание – его разжигают чары, засевшие у него в голове». Его мужской орган, разбухший не от одного возбуждения, наполнил ее ужасом. Вдохновленная северными богами, она видела, как струится по вздувшимся сосудам черное колдовство. От кого бы ни исходило это зло, от Костаса или кого-то другого, она не пустит его в себя.

Она сопротивлялась, но гнев придал королю нечеловеческую мощь – для борьбы с ним у нее недоставало ни сил, ни умения. Он раздвинул ей ноги коленом, заставив ее вскрикнуть от боли и ужаса, и вторгся в нее, вогнав глубоко свою ярость вместе с безымянной магией. Откуда она взялась, эта магия? Что ей нужно? К какой цели гонит она короля, оседлав его, как охотник своего скакуна? Гвинофар не находила ответов. Сейчас в ее вселенной не было ничего, кроме мощного ритма Дантена и отчаянного нежелания верить, что ее муж на такое способен.

Нет, это не он. Это кто-то другой. Дантен никогда не оскорбил бы ее насилием.

Внезапно все кончилось. Она съежилась на боку, рыдая, терзаемая стыдом и болью. Между ног горело огнем, душа корчилась в невыразимых муках. Жаль, что она в самом деле не ведьма и не может себя исцелить. Она чувствовала на себе взгляд Дантена – он ни разу еще не видел, чтобы она так рыдала, – но сама на него не смотрела. Сжавшись в комок, она ощутила бегущую по бедру струйку; густая пурпурная кровь поднималась из глубины, обличая насилие.

Король, презрительно фыркнув напоследок, оставил ее одну. Она слышала, как он прошел через комнату, как открылась и захлопнулась за ним дверь.

Вернувшаяся вскоре Мериан обняла свою госпожу и стала баюкать ее, шепча проклятия королю – они стоили бы ей жизни, если бы кто-то подслушал их. Гвинофар слишком ослабела, чтобы заставить ее молчать. Отведя душу, Мериан снова усадила королеву в ванну и стала мыть, ласково, как ребенка. Но мыло не помогало против скверны, которая теперь поселилась в ней. Гвинофар едва сдерживала рвоту, вспоминая плоть мужа, пронизанную черными жилами колдовства. Теперь это колдовство углубляется в нее, погоняя семя Дантена что есть мочи, – зачем бы иначе ей позволили увидеть его?

Поздно ночью, когда лунный свет омыл тело поруганной королевы, боги Заступников открыли ей правду. Много-много веков назад они послали дочерям своего избранного народа дар слышать их речи.

У тебя снова будет ребенок, стали нашептывать боги, как только сон смежил ей веки. Он уже растет в тебе, питаясь твоими соками. Чувствуешь ли ты его? Помнишь ли, что значит быть матерью?

«Что несет мне это дитя – добро или зло? – прошептала она во тьму. – Молю вас, ответьте!»

Но боги, как всегда, отвечали лишь по своему усмотрению – и этот вопрос обошли молчанием.