"Пожиратели душ" - читать интересную книгу автора (Фридман Селия)

Глава 15

Королева Гвинофар была одета в черное.

Не в тот безупречный черный цвет, который наколдовывают магистры, а в обычную черную ткань, которую могла бы носить любая простолюдинка. Все ее многочисленные одежды были разорваны по обычаю Протекторатов, где женщины изливают свою скорбь в причитаниях. Она перебирала пальцами эти траурные лохмотья и молилась богам своей родины, сомневаясь, услышат ли они ее здесь. Порой Протектораты с их божествами казались ей столь далекими, будто она жила в совершенно ином мире. Быть может, они – только сон, от которого она никак не пробудится, и все ее воспоминания – пустая фантазия.

Она была хрупкой северянкой с белоснежной кожей, под которой просвечивали голубые жилки, и мягкими золотистыми волосами, колыхавшимися от самого легкого ветерка.

У себя дома она почиталась образцом воздушной красоты, но не секрет, что Дантен Аурелий предпочитал красоту более земную – об этом свидетельствовала внешность его многочисленных местных бастардов. Даже ее собственные сыновья, рожденные от сознания королевского долга, больше походили на Дантена. Она легко могла представить себе, как его напористое крючконосое семя распоряжается в ее чреве, формируя несчастный зародыш по своему подобию, а тот и пикнуть не смеет. Лишь один посмел настоять на своем и бросил вызов отцу, унаследовав бледные черты своей матери.

Тот, которого больше нет.

В Андоване она видела снежные поля и глубокие фьорды, поросшие соснами горы и Покровы Богов, мерцающие на вечернем небе, – зрелище, красота и ужас которого повергает на колени всякого человека. В его глазах ей являлось северное летнее небо, в тоске по которому она пролила столько слез. Он был ее дитя, единственное, что по-настоящему принадлежало ей, единственное, что послали ей древние боги, чтобы утешить в безрадостном изгнании.

Теперь его больше нет.

Тонкие белые пальцы снова впились в подол платья, терзая ткань.

Королеву окружали голубые сосны ее родины – их, не посмотрев на расходы, насадил здесь король. На деньги он не скупится, чего не скажешь о его чувствах. Стволы деревьев скрывали каменную стену королевского парка – если прищуриться, можно вообразить, что ты дома и свободно бродишь по горам, а не сидишь в плену у собственной безопасности.

Мастера, которых она привезла с собой, растили сосны, как принято в их отечестве. Из стволов изваяли подобия предков королевы, а когда кора зажила, стало казаться, что деревья сами такими выросли. По таким соснам можно узнать, благосклонны ли к тебе духи твоего рода, – но здесь, под жарким солнцем, на глинистой почве юга, они поневоле чахнут. Так говорила себе королева. Просто ужасно, если их хилые стволы в самом деле показывают, как относятся к ней ее пращуры.

Дантен… Он разве что мимоходом склоняет голову перед богами своей жены. Еще бы – в его краях не знают, что такое зима, не совершают обрядов в глубоком снегу перед Копьями Гнева. Подданным Дантена не внушали с детства, что, если пренебречь своим долгом хотя бы на одну ночь, все человеческие земли могут оказаться во власти новых Темных Веков, и Второй Век Королей вновь станет Первым – временем, которое люди знают лишь по ученым трудам да по песням менестрелей. Южане беззаботны со своей жизнью и со своими богами, им дела нет до древних традиций. Гвинофар такого легкомыслия не может себе позволить.

В середине двора она воздвигла круг высоких заостренных камней, торчащих из земли, словно чудовищные зубы. Любая упавшая на них капля должна немедля скатиться вниз по гладкой поверхности, несмотря на все разнообразие и причудливость их форм. Они наводили дрожь на всякого, кто вступал в круг. Дантен их на дух не выносил, но королева, дочь лорда-протектора, знала, какой долг накладывает на нее наследие предков. Здесь, в священном кругу Копий, она могла уколоть палец и пролить каплю своей крови в подтверждение древнего договора с теми, кто спас от гибели род человеческий. Кровь Первого Века Королей, текущая в ее жилах, сулила благоденствие Второму. Дантен это хорошо понимал. Он мог не верить в то, что лежало за пределами обыденного, но понимать это ему не мешало.

Она уже поднесла к пальцу острую костяную шпильку, когда услышала какой-то звук за спиной. Здесь это было редкостью. Стражники не любили приближаться к капищу и доверяли защиту королевы высоким стенам вокруг. Даже сыновья королевы чурались этого места – в детстве мать постоянно водила их к Копьям, но теперь они всячески этого избегали. Если им приходила нужда поговорить с матерью, они ждали, когда она совершит свой обряд и вернется. Только Андован бывал здесь без принуждения, признавая ее святыню своей. Она часто размышляла о том, почему тяжкое бремя своего наследия сознает он один. «Ты рожден от крови Заступников, – говорила она ему в былые годы, гладя его белокурые волосы. – Если время испытаний настанет снова, тебя призовут. Будь же готов к служению».

Теперь его больше нет, а другим ее сыновьям, гордым, словно павлины, до северных традиций нет дела. Она не сомневалась: если Гнев дрогнет и пожиратели душ снова явятся в мир, они запрутся в этом замке вместе с отцом и пошлют многие тысячи умирать за себя, а сами кровь проливать не пойдут. Так же, по преданию, поступили Первые Короли – все, кроме очень немногих. И заплатили за это страшную цену.

Снова шорох в соснах. Она обернулась, прочертив изорванным шелковым подолом по опавшей хвое. Из тени на лунный свет вышел мужчина – и она, изумленно вскрикнув, бросилась ему на шею.

– Рес! Я уж думала, ты совсем обо мне забыл.

– Ш-ш. Тише, сестричка. Ты же знаешь, что это неправда.

Она обнимала его со слезами, но эти слезы были вызваны скорее радостью, нежели горем, и он это знал. Наконец она отстранилась и вытерла одну щеку рукавом, предоставив другую его ласковым пальцам. Такие вольности она позволяла лишь очень немногим мужчинам.

– Ты приехал со свитой? – шепотом спросила она. Он кивнул.

– Иначе отец не отпустил бы меня. Я оставил их наедаться за столом Дантена.

Она вытерла влажным рукавом покрасневший нос.

– Как же это я ничего не слышала о твоем приезде?

– Дантен согласился сохранить это в тайне, чтобы тебя удивить. – Он наморщил бледный лоб, вглядываясь в ее лицо. – Видишь, он не такой уж бесчувственный. Он понимает, что не в его власти дать тебе то, в чем ты порой нуждаешься.

Она опять припала к нему и, пожалуй, снова всплакнула. Он не препятствовал ей.

Он был высок, красив, с волосами такими светлыми, что при луне они походили на снеговую шапку. В юности они вились, как у Гвинофар, но теперь он, по обычаю Хранителей Гнева, заплетал их в множество тонких косичек, ниспадавших на плечи. В косах, обрамлявших лицо, поблескивали снежинками знаки его сана и отличия. Бледностью он не уступал королеве, но крепкое сложение и широкие плечи говорили о том, что он родился от более сильной женщины, чем хрупкая мать Гвинофар. Не странно ли? Насколько Гвинофар знала, его мать была тоненькой девочкой, которая привлекла взор лорда-протектора в один зимний вечер и до рассвета согревала ему постель. Боги, однако, в ту ночь благословили ее чрево, а заодно и ее внебрачного сына, снискавшего расположение лорда, благосклонность его супруги и дружбу их дочери, златовласой Гвинофар.

Теперь Рес уже далеко не ребенок. Королева снова отстранила его от себя и окинула внимательным взглядом. Неужто он за время их разлуки так сильно вырос? Или она просто чувствует себя маленькой в этой чужой стране? Оба они стали порядком старше с тех пор, как играли, принося жертвы соснам в лесу, как будто тот лес принадлежал только им одним. Он, судя по одежде, значительно продвинулся в своем ордене, но она слишком мало смыслила в тайнах Хранителей, чтобы знать, какой именно пост он там занимает. Шрам, нанесенный ему при посвящении, из красного сделался мертвенно-белым и пересекал щеку, как боевая раскраска дикаря Темных Веков, привлекая взгляды к его высоким скулам и холодным серым глазам.

«В тебе, как и во мне, течет кровь Первых Королей, – думала Гвинофар. – Ты несешь то же бремя, что и лорд-протектор, – по крайней мере половину его. Если Гнев не защитит нас и мир окажется под угрозой, ты станешь на поле битвы рядом с Заступниками, пока отпрыски Дантена будут трястись в своих постелях, как испуганные щенки.

Если рассудить, твое бремя даже тяжелее нашего, ибо я появилась на свет по воле королей, а ты – по воле богов. У них на тебя свои виды, брат мой, и я молюсь за тебя еженощно, ведь прихоти северных богов редко ведут к добру».

– Ты приехал только затем, чтобы меня повидать? – спросила она.

– Повидать тебя, рассказать тебе наши новости и привезти назад вести о тебе. Отец обеспокоен, хотя и не хочет этого признавать. Он знает, как ты горюешь об Андоване. – Он приподнял с ее плеча клочок шелка и помолчал, словно молясь про себя. – Что же, собственно, произошло? Нам никто ничего не сказал толком, а меньше всех королевский гонец. «С прискорбием извещаем вас, что принц Андован из дома Аурелиев, сын королевы Гвинофар и внук лорда-протектора Стевана из дома Кердвинов, покончил с собой. Торжественные похороны у нас в таких случаях не устраиваются». Понимай как знаешь.

Вздохнув, она охватила себя руками. Ей не хотелось, чтобы в ее голосе слышались слезы.

– Он страдал Угасанием. Дантен не хотел признаваться, но все это знали. Король даже магистров созвал в надежде, что они найдут другую причину болезни. Но они не нашли ее, поскольку другой причины не было. И вот… Я рассказывала тебе, Рес, о его нраве. Он терпеть не мог сидеть и чего-то ждать, всегда стремился к действиям, к независимости. Болезнь съедала его заживо, он знал, что умрет немощным… и однажды ночью решил, что этому не бывать. – Королева вздрогнула и опустила глаза. Слеза повисла на ее светлых ресницах. – Он даже мне ничего не сказал. Не думала я, что он так поступит, но, может быть, он боялся, что я стану его отговаривать.

– А ты стала бы? – тихо спросил Рес. Она задумалась на мгновение.

– Не знаю. Какую надежду я могла бы ему дать? Угасание неизлечимо. Это ужасная смерть, особенно для юноши, который минуты не может посидеть смирно. И все же я думала, что мне он захочет сказать… хотя бы проститься.

В ночной тишине она отвернулась от Реса к Копьям.

– Ты не приехал с посольством отца, – прошептала она, – а я так на это надеялась.

– Меня задержали другие обязанности.

Она кивнула, принимая его ответ. Как бы ни хотела она видеть Реса после смерти Андована, участие побочного сына правителя в похоронном обряде могли бы истолковать неверно. Собственным бастардам Дантен поблажки не давал и ко двору их, вопреки обыкновениям многих других держав, не допускал. Если бы Рес прибыл с траурными посланниками лорда-протектора, король мог расценить это как оскорбление.

Частный же визит к единокровной сестре был приемлем. Дантен, возможно, даже порадовался, что королеву будет кому утешать. У него самого, боги свидетели, это получалось куда как плохо.

– Ну, рассказывай, что нового у нас дома. Хочу послушать хорошие новости.

По лицу Реса пробежала тень, и у Гвинофар замерло сердце. Он долго молчал и, наконец, вымолвил:

– Знамения предвещают недоброе. Я не хочу тебе лгать. Прости.

Гвинофар выпрямилась. Она дочь Заступника и должна встречать подобные вести во всеоружии.

– Отец намекал на это, но подробно не стал говорить. – Она положила руку на плечо брата. – Но ты будешь честен со мной, правда?

Его глаза при луне мерцали, как голубой лед, скрывающий под собой страшные тайны. Да, он сделался истинным Хранителем. Она видела, как он борется с собой, решая, что открыть ей, а о чем умолчать, противопоставляя один долг другому. Это яснее всего остального говорило, как близко подступила беда.

– Что бы ты сказала, услышав, что я прикасался к Копью? – наконец спросил он.

– Но если Хранители сочли это необходимым…

– Без Хранителей, Гвин. – Он положил руки ей на плечи. – Один. Рядом не было никого, чтобы укрепить меня или поддержать мою руку, – ни Хранителей, ни магистров.

– Но это попросту… невозможно, – ахнула она.

– Так нас учили, – признал он.

– Когда это произошло?

– Ранней весной. Я возвращался домой с границы запретных земель, предоставив коню самому выбирать дорогу. Животные лучше чувствуют власть богов, чем мы, и по собственной воле он никогда не повернул бы на север. Так я думал – но вот я поднял глаза, и на горизонте передо мной возник черный шпиль. Так близко, что я мог ясно видеть его очертания. Лошади не делают этого по своей воле, Гвин. Они боятся Гнева больше, чем сами демоны, и мы, приезжая к Копьям, часто оставляем коней позади, иначе они обезумели бы от ужаса. Но в тот раз… мой конь вел себя так, словно Копье было самой обычной скалой.

Сам я, хотя должен был уже ощутить его близость, тоже ничего не почувствовал. Я должен был слышать вопль, идущий от его основания, от ужасной раны в земле… должен был испытать слепое желание бежать оттуда как можно скорее, столь сильное, что даже смотреть в ту сторону больно. Не почувствовав ничего, я решил, что ошибся и принял за Копье обыкновенный утес.

Успокоенный этим простым объяснением, я направил туда коня, желая рассмотреть любопытную диковину поближе, – и тут ощутил то самое, что ожидал прежде. Боги коснулись моей души, но слабей, чем обычно. Слабей, чем следовало.

Не могу описать тебе страх, охвативший меня в то мгновение. Если это в самом деле Копье, чем объяснить недостаток его Силы? Я снова послал туда коня, и на этот раз он уперся. Мне пришлось спешиться, но все же… он бесновался не так, как полагалось бы животному рядом с Гневом. И это тоже был дурной знак.

Ступая по мерзлой земле, я наконец испытал Гнев Богов в полной мере. Ах, Гвин, ты не знаешь, что это такое – оказаться там без всякой чародейской поддержки! Самое малое понятие, которое я могу тебе дать, – это буря, да такая, что ты едва держишься на ногах. При каждом твоем шаге вперед тебя отбрасывает на два назад. Гнев по самой природе своей гонит от себя все живое. Но, несмотря на ужас, наполнивший мое сердце, я знал, что должен идти вперед, чтобы по мере сил разобраться во всем и доложить ордену.

Гвинофар кивнула как зачарованная. В юности она тоже пыталась приблизиться к древним скалам, но зловещая сила Гнева обратила ее в бегство, как испуганную лань. Позднее, участвуя в ежегодном жертвоприношении как дочь лорда-протектора, она в окружении магистров сумела продвинуться несколько дальше, но даже магические обряды не защищают полностью от мощи богов. Ей помнилось, как она дрожала, желая от всей души, чтобы ритуал поскорей завершился и можно было уйти.

Отправиться туда в одиночку да еще и коснуться одного из каменных монументов – этого она даже вообразить себе не могла.

– Противоборствуя буре, я подошел вплотную. Витой шпиль высился надо мной, как башни отцовского замка. Я думал, что боги раздавят меня, как букашку, за то, что я дерзнул подойти столь близко, но они не сделали этого. И, наконец, да смилуются они надо мной… я протянул руку и дотронулся до холодного камня. – Рес говорил теперь шепотом, глаза его блестели, как лед. – Я дотронулся до него, Гвин. И тогда я услышал все голоса, что молчали ранее. Крики бога земли, чью священную плоть ранило упавшее с неба Копье; вопли всех людей и животных, которых Гнев карал на протяжении многих веков; вой демонов, тщетно кидавшихся на этот неприступный барьер. Эти звуки влились в меня черным водоворотом, и я упал на колени. Не отведи я тогда руку, они захлестнули бы меня целиком, и я бы никогда не вернулся к тебе.

Гвинофар видела, как он дрожит, – и это было так не похоже на него, что она похолодела.

– Но ведь Хранители иногда прикасаются к Копьям, – тихо заметила она, – разве не так?

– Да, когда Копья грозят растрескаться от ветра и льда, мы подновляем их на зиму. В людях, которые этим занимаются, течет кровь Заступников, которых сами боги укрепили для такой цели, и они никогда не делают этого в одиночку. Я Заступник только наполовину и едва гожусь на то, чтобы приближаться к святилищу в числе прочих. – Он легонько коснулся рукой ее подбородка. – Ты, прекрасная королева, обладаешь тем, чего бедному бастарду недостает, и могла бы в случае нужды смотреть прямо в лик Гнева.

– Даже не поминай об этом, – содрогнулась она.

– Отчего же? Быть может, такое время скоро придет – и все, кто носит в себе дар Заступников, должны будут встать на защиту мира… чтобы Второй Век Королей не впал в пучину варварства и безумия, как это случилось с Первым.

– Ты в это веришь? – упавшим голосом спросила она. – Ты говоришь все это не для того, чтобы меня напугать? Ты в самом деле веришь, что Гнев может оставить нас без защиты?

– По воле богов он будет хранить нас вечно, – торжественно произнес Рес. – Мы разослали гонцов, чтобы осмотреть прочие Копья, но пройдут месяцы, прежде чем картина откроется нам полностью. Хорошо, что теперь лето, иначе они не могли бы отправиться в путь. Я, как бы там ни было, остаюсь Хранителем и должен быть готов к худшему. Как и ты, дитя лорда-протектора.

Чувствуя, что напряжение слишком сгустилось – а быть может, раскаиваясь, что отяготил такими мыслями скорбящую мать, – Рес оглянулся на замок.

– Что еще у вас слышно? Дантен все такой же самодур? Рюрик все тот же напыщенный осел?

Гвинофар не сдержала улыбки:

– Выбирай слова, Рес. В один прекрасный день Рюрик станет королем.

– Это верно, да помогут боги нам всем. – Он провел рукой по своим косам, и вплетенные в них амулеты зазвенели. – А что королевский магистр? Говорят, Рамируса сменил кто-то другой? Мне на глаза он еще не показывался.

Она изменилась в лице – непроизвольно, как приготовившаяся обороняться кошка, – и процедила:

– Костас. Да проклянут боги тот день, когда это злобное существо явилось в наш дом.

– А ты не боишься… – Он снова повернул голову к замку.

– Он сюда не ходит. Он презирает их, – она указала на камни, – а с ними – и наши «северные суеверия». Порой я удаляюсь сюда лишь с целью избавиться от него. Он, как волк, пометил весь замок – меня то и дело тянет выкупаться, чтобы очистить себя от этого смрада.

Рес удивленно моргнул.

– Я никогда не слышал, чтобы ты о ком-нибудь так говорила. Что он тебе сделал, чем заслужил твою ненависть?

Она гневно сверкнула глазами.

– Он поощряет худшее, что есть в моем муже. Рамирус был умеренным человеком и достойным советником короля, а Костас – змей. Хуже змея. Он как чума. Дантен, проведя с ним четверть часа, начинает яриться, как бык в охоте, и рвется забодать кого-то или покрыть. Рамирус умел его успокоить. Костас даже и не пытается – можно подумать, что буйство короля доставляет ему удовольствие.

– И это все?

– О чем ты? – удивилась она.

– Мы знаем друг друга много лет, Гвин. Хотя наши обязанности мешали нам видеться часто, я, мне думается, еще не разучился тебя понимать. Даже те резоны, которые ты привела, не объясняют столь лютой ненависти. Должна быть другая причина. Не так ли? – мягко добавил он, не услышав ответа.

Она со вздохом отвернулась и оперлась рукой на ближайший священный камень, словно взывая к богам о помощи.

– Сама не знаю. Сущность любого другого человека я могла бы выразить в нескольких словах, но в случае Костаса слова бессильны. При нем я испытываю какой-то животный ужас, словно мышь, на которую упала тень ястреба. Мне хочется бежать… или ударить его так, чтобы кровь потекла. Я вынуждена притворяться и отделываться придворными любезностями, в то время как все мое существо вопиет: гони его прочь из своего дома, прочь от твоей семьи! – Гвинофар помолчала, глядя во мрак, и сказала шепотом: – Порой мне снится, что я прихожу к нему, спящему, и режу ему горло или пронзаю сердце. Его кровь брызжет мне на руки, и это приводит меня в восторг. В этих снах он не магистр, а нечто другое, для чего у меня нет названия. То, что нужно истребить, чего бы мне это ни стоило. Даже когда я просыпаюсь, это чувство не оставляет меня. Я всеми силами скрываю это от него – но в том, что он настоящий магистр, можно не сомневаться. Он служит мужу не менее преданно, чем Рамирус, а если он временами бывает жесток, если использует темные страсти Дантена в своих целях или просто для развлечения… то ведь они, живущие на много веков дольше отпущенного нам срока, все таковы. За время своего замужества я повидала достаточно магистров, чтобы это понять. И мирюсь с этим, как все высокородные особы, вынужденные полагаться на их колдовство. – Дрожа, она снова обхватила себя руками. – Чем же этот отличается от всех остальных? Отчего я не могу примириться с ним, как с другими?

Рес, став позади, взял ее за плечи. Видя, что она не противится, он привлек ее к себе, и она уронила голову ему на грудь.

– В твоих жилах течет кровь Заступников. В ней заключена магия, которую мы не можем уразуметь, мы знаем лишь, что боги даровали нам ее для защиты. Положись на нее.

– Мы для них суеверные дикари. Прямо этого мне никто не высказывает, даже Дантен, но я слышу это в их молчании. Дикари, которые приносят кровавые жертвы, молятся камням и разговаривают с деревьями, как в Темные Века. Дантен ни за что не попросил бы моей руки, если б не боялся, что лорд-протектор посмотрит косо на его северные амбиции. В договоре, заключенном благодаря нашему браку, говорится: ешь кого вздумается, только Протектораты не трогай. Ради такого и на дикарке жениться можно, – негодующе фыркнула Гвинофар.

– Все королевские дома меняют своих дочерей на какие-то политические выгоды. Ты же знаешь.

Она вздрогнула, словно от холода, и он обнял ее еще крепче.

– Да. Я знаю.

Вздохнув, он поцеловал ее в голову.

– Ах, Гвин, хотелось бы мне остаться с тобой подольше. Ты нуждаешься в ком-то из своих еще сильнее, чем я полагал. Но я не могу.

– Я все понимаю. Мой долг Заступницы – быть проданной на чужбину за безопасность отцовских границ. Твой – следить за тем, чтобы Гнев всегда был на страже. Не ты ли сам сказал мне об этом, предвосхитив все мои просьбы и мольбы?

– Мы оба повинуемся долгу всю свою жизнь, правда? – Он тихо разжал объятия. – Вряд ли это доступно пониманию «просвещенного» короля.

Она ответила ему едва заметной, грустной улыбкой.

– Я попрошу отца прислать тебе из дома побольше слуг, – пообещал он. – Чтобы тебе было с кем поговорить на родном языке и вспомнить наши обычаи. Пусть тебя окружают те, чье молчание ничего за собой не скрывает.

– Я бы к нему с такой просьбой не обратилась.

– Знаю, сестричка. Слишком ты для этого горда и упряма. Поэтому я попрошу его за тебя.

Опустившись на колени, он подобрал с влажной хвои то, что обронила она, – белую костяную шпильку с фигурками давно забытых существ.

– Ты собиралась принести жертву.

– Да.

– Скажи, согласятся ли боги принять смешанную кровь?

Накрыв его руку своей, она заглянула ему в глаза – больше не таинственные, а родные и близкие.

– Они с радостью примут жертву Хранителя. Жертву брата.

При свете двух лун, в кругу пращуров дома Кердвинов, они оба уронили на камни по капле крови и помолились о том, чтобы мир не погиб вторично.