"Восемь-восемь, или Предсвадебный марафон" - читать интересную книгу автора (Седлова Валентина)

* * *

Вот уже полчаса Лесничий наблюдал за тем, как Кристина «по полной шкале» дает выход своим бурным эмоциям. В последнее время это стало происходить довольно часто, даже чрезмерно, на взгляд Ивана. Мысленно сравнивая любимую женщину с вулканом в период извержения, он добросовестно пытался вникнуть в очередную проблему, из-за которой разгорелся сыр-бор.

— Ты не понимаешь: я же истощилась в художественном плане! Все, что я делаю — это сплошная халтура и плагиат, да к тому же у самой себя! Помнишь жар-птицу?

— Ну, помню.

— Я ее уже в четвертый раз рисую. В четвертый! Сначала картина на стену, потом покрывало, а теперь уже второй халат в восточном стиле! Дались им эти халаты!

— Но если она заказчикам так нравится — что ж поделать?

— Я чувствую: еще немного, и я просто порву все исходные эскизы на хрен, чтобы не работать по заданному клише. Пусть лучше каждый раз будет что-то новое.

— А что тебе мешает просто отложить их в сторону? Зачем сразу рвать? Просто сделай новые, на которые у тебя еще глаз не замылен и рука не набита. Когда надоедят, как эти, снова меняй коллекцию.

— Такое впечатление, что ты меня совершенно не слушаешь! Я же тебе второй час русским языком объясняю: у меня больше нет новых идей! Нету!!! Все, колодец пересох, вдохновение отправилось на покой. Я — творческий ноль, ничто, пустота! Таких ремесленников, поденщиков от искусства, как я — пруд пруди! Я не способна привнести в искусство что-то новое, живое, свежее. Одни штампы, да и те затасканные.

— Кристя, поверь мне: ты себя принижаешь. А вторая персональная выставка? А клиентура, от которой отбоя нет? А совместная работа с не последними, надо сказать, модельерами? Мало кто может похвастаться таким стремительным взлетом за какой-то год! Сама подумай: всего за год, один короткий год!

— Ну и что? Это только звучит громко, а на самом деле… Ну, подумаешь, выставка! Выставить можно что угодно, но это не означает, что на экспозицию стоит смотреть. Клиентура — она и есть клиентура, у нее художественный вкус не развит. А совместной работе с модельерами я целиком обязана твоей сестре: без Ольги со мной никто бы возиться не стал.

— Но мне же очень нравится все то, что ты делаешь! И я не лукавлю, ничуть. Ты меня знаешь — если меня что-то не радует, я сразу об этом говорю.

— Ванечка, при всем моем уважении к тебе, я не слишком высоко ставлю твое мнение по данному вопросу. Ты не профессионал, и не можешь реально оценить мой труд. Посмотри на себя: ты же человечков до сих пор чертишь по принципу «ручки — ножки — огуречик», как трехлетний ребенок!

— А ты полагаешь, что все критики должны рисовать, как Ван Гоги?

— По крайней мере, они четко знают критерии истинной красоты. А Ван Гог, к твоему сведению, был безумцем, поэтому твоя параллель с критиками явно неудачна.

— А я повторяю, что никакой критик не может заявить: «Я знаю, как надо». Кристя, то, чем ты занимаешься, это же не математика, не физика, здесь строгих канонов нет и быть не может! Ведь сама посуди: в противном случае искусство было бы статичным и мертвым, а художники только тем и занимались, что клонированием работ ранних мастеров! И все были бы довольны по уши и перлись от осознания собственной правоты!

— Все, закрываем эту тему! Какой же ты упрямый! Ведь понимаешь, что не прав, а все равно продолжаешь настаивать на своем!

— Кто тебе сказал, что я считаю себя не правым?

— Вот, я же говорила!

И так почти каждый вечер. Иван с Кристиной по-прежнему жили порознь, с попеременным заездом «в гости» на неделю-две, а потом разъезжались, и могли по нескольку дней не звонить и не видеть друг друга. Ивана такой образ жизни уже начинал доставать, но Кристину, похоже, все устраивало. Впрочем, если бы не эти ее истерики, еще бы ничего, но терпение Лесничего было на исходе. Он смотрел на Кристину и не узнавал. Глаза горят, как у религиозного фанатика, лицо бледное и осунувшееся, по всей квартире витает запах красок и химикатов. Пашет как каторжная, и только попробуй оторвать ее от мольберта более чем на пару дней! Такого наслушаешься! Форменный трудоголик от искусства. Как будто от недели-другой перерыва земля перевернется.

Кристина выдохлась, но вместо полноценного отдыха заставляла себя писать работу за работой, работу за работой… Неудивительно, что организм начал тихую забастовку, а изнасилованное воображение мстительно подсовывало взамен оригинальных образы категории б/у. Но она этого не осознавала. И более того, яростно отрицала, когда Иван заводил об этом разговор. А общение на темы отличные от рисования и вовсе было сведено к нулю.

Да, зря он пустил все на самотек, зря. Теперь придется прибегать к каким-то кардинальным мерам. Ему не нужен этот живой робот, сверх меры зацикленный на работе. И наблюдать за тем, как Кристина гробит себя, тоже больше сил нет. Эту проблему он решит в самое ближайшее время, чего бы это ни стоило.

Иван стал собираться домой. В момент прощания в глазах Кристины он прочел искреннее удивление «как? Не остается на ночь? Но его же никто не гонит!». Впрочем, Иван не обманывался, и прекрасно отдавал себе отчет в том, что как только дверь захлопнется, Кристина вернется к холстам и уже через пять минут будет с головой погружена в очередную работу. А еще через час с трудом вспомнит, когда Иван был у нее в гостях — сегодня или вчера. Или на прошлой неделе.

В эту ночь спалось Ивану скверно. То и дело раздавалось противное жужжание мошкарни, капала вода в кране. Было душно и липко от собственного пота. Промаявшись до трех ночи, он встал и пошел на кухню. Включил свет, закурил. Поставил чайник.

Решение, как поступить, пришло само собой, пронзительное, как ведро родниковой воды на голову, чудесным образом готовое до последних черточек. Рискованно, конечно, так поступать с Кристиной, но тут либо пан — либо пропал. Другого не дано. Обидится, конечно, еще как обидится. Но продолжать делать вид, что все в порядке — Ивана уже достало до последней крайности. В любом случае, как бы все ни обернулось, так она хоть отдохнет на природе, сил наберется, здоровье поправит. А то не ровен час — свалится от нервного и физического истощения. Так что решено: пускай дорисовывает свой последний заказ, и вперед. А клиентура ее перебьется. Подождет несколько недель, если уж так эксклюзива хочется. А то совсем загоняли девчонку.

Значит, как минимум неделя в запасе есть. Что ж, этого более чем достаточно. Значит, завтра смотаться на оптовый рынок, закупить все необходимое. Потом в охотничий магазин заскочить, чтобы патронов с оказией завести. Что еще? В аптеку, наверное. Да и все. Съездить на место, предупредить о том, чтобы ждали гостью.

Эх, как же Кристина будет ругаться, когда все поймет! Жуть с ружьем! Даже представить страшно! Ничего, Фомич выдержит. У него характер спокойный, но твердый. И не такие фортели за свою жизнь видал. Да и выхода другого нет: кроме Фомича, никто здесь не поможет. Увы.

Настроение Ивана стало потихоньку подниматься. Он допил чай, выкурил еще одну сигарету. Перебор, конечно, ну да ничего. Сегодня можно. Встал, помыл за собой посуду, вернулся в комнату и через десять минут спал безмятежным сном.

Где-то глубоко внутри Ликвидатор понимал, что от него чего-то требуют, но выбираться из уютной колыбели сна совершенно не хотелось. Олегу привиделась рыбалка, и он уже вытаскивал спиннингом офигительных размеров щуку, как все разом оборвалось, и вот его тормошат, да еще и щипают для верности.

— Давай, вставай! Хватит валяться!

— Ленка, ты что, вконец спятила? Сколько время? Блин, полчетвертого, какого лешего! Слышишь, Санька орет, лучше пойди и успокой ребенка!

— Вот сам вставай и успокаивай! Отныне я не мать, а ехидна. Сам со своим сыном возись. Я уже пятый раз за ночь ему пеленки меняю, хватит! Это твоя была идея — от памперсов отказаться, вот и вперед! Он теперь каждый раз, как по-маленькому сходит, орать начинает. А раньше, между прочим, спал, как мышонок!

— Лена, не начинай заново! Я ж тебе не просто так статью приволок, там все очень подробно объяснено, что все эти твои памперсы — это черт знает что! Особенно для мальчишек! Вот вырастет больным, сама потом намучаешься его по врачам таскать.

— Отлично! Раз ты так радеешь за здоровье сына, то вставай и переодевай его в сухое. Кстати, у него от этих пеленок уже раздражение на коже началось, и тальк не спасает. Между ножек все красное, натертое.

— Лучше раздражение на коже сейчас, чем импотенция потом.

— Во-первых, не импотенция, а бесплодие, если ты внимательно свою статью читал, то должен был запомнить. А во-вторых, уж не ты ли будешь Саньке раздражение лечить? Опять все на меня свалишь, а сам бегом из дома, лишь бы только не участвовать. Так что нечего валяться, иди и займись сыном. Имей совесть, в конце концов! Я, между прочим, уже и не помню, когда нормально высыпалась. А на мне и стирка, и готовка, и уборка. Хоть бы в чем-нибудь помог, я ж не двужильная!

— Другие как-то справляются, только у нас все вверх дном!

— У других мужья нормальные, а не одно лишь название. Как перед друзьями выпендриваться, он — первый папа на деревне, а как реально с ребенком посидеть по полной программе, так его не дозовешься. Все, проваливай к Саньке, я сплю.

Олег чертыхнулся про себя, но так как Ленка уже успела спихнуть его на пол, пришлось вставать и идти к не на шутку развопившемуся сыну. Опять нормально поспать не удалось. И как Ленка только понять не может, что если так все так дальше и будет продолжаться, то он просто не выдержит, сорвется. Совмещать в одном лице кормильца семьи и няньку — это ни один мужик не выдержит. Ленка требует невозможного. И что она все на него вешает? Сама-то дома сидит! Ей на работу не надо, а если Санька ее ночью будит, так кто ж мешает ей днем отоспаться? Так нет, обязательно надо его, Олега, поднять, все претензии высказать. Сама бы за пять минут все сделала, а тут десять минут чистого ора, да еще пока он с Санькой справится, не меньше пройдет. Но: дело принципа. Мол, не все мне одной хлебать. Пусть и другие помучаются.

Как же все было здорово, пока Санька не родился! Ленка тогда была совсем другой: ласковой, нежной. Бывало, конечно, и взбрыкнет, но как-то так, не всерьез. А сейчас ведет себя, как бой-баба, форменный генерал в юбке. Никакой женственности, вся вечно встрепанная, всклокоченная. Когда последний раз красилась — уже и не вспомнить. Да еще и ревнивица в придачу! Стоит только Олегу в сторону какой-нибудь симпатяшки заглядеться — такое начинается! И попробуй только сказать, мол, сначала себя в порядок приведи, а потом и ревнуй, — одними глазами испепелит, а уж если еще и рот откроет…

Олег чувствовал себя так, словно его поймали в хитрую западню, из которой нет ни одного приемлемого выхода. Как сейчас ни поступи, именно он окажется виноватым. И никому ведь не докажешь, что это вынужденная мера. Ну, то, что Ленка стала его близкой подругой — это нормально. Тем более что поначалу все было очень даже здорово. А вот с детьми можно было и подождать. Мир бы не рухнул. Но теперь ничего не попишешь, надо как-то разгребаться во всем этом киселе, а как?

Больше всего на свете Олег хотел, чтобы его хоть на сутки оставили в покое, ничего не требовали и не приставали. Никогда еще не чувствовал он себя таким измотанным, как в этот год. Единственной отдушиной оставались выезды на судейство трофи-рейдов и триалов — соревнований среди внедорожников, между собой именуемых просто «покатушки». Но каждый раз приходилось выдерживать осуждающий взгляд Ленки, а потом еще два-три дня подлизываться к ней с всякими подарками, чтобы не дулась и не зудела, поскольку каждый вечер, проведенный Олегом вне семейного очага, приравнивался к предательству, не больше — не меньше.

Олег поднял на руки расплакавшегося Саньку и потащил в ванную. Да, Ленка права: кожица между ног покраснела и явно беспокоит маленького. Может, не так вредны памперсы, как про них пишут? Раньше у Саньки с этим никаких проблем не было, а тут на тебе: за два дня все воспалилось, стоило только на пеленки перейти. И как раньше народ без этих покупных подгузников обходился? Непонятно.

Санька перестал верещать, и пока Олег купал его, пудрил тальком и заворачивал в чистое, умудрился снова заснуть. Но стоило только положить его обратно в кроватку и отойти на пару шагов, раздался рев. О Боже, опять качать и колыбельные напевать. Что за наказание! Ленка вон, уже дрыхнет без задних ног, переложила свои обязанности на другого, и рада. Все сам, все сам!

Но все же парень получился — хоть куда! Сразу видно — его породы. И волосенки первые блондинистые пробиваются, и лобик крутой, как у отца, а уж глаза такой небесной голубизны, аж оторопь берет. Все в голос кричат: папина копия. А с чего бы и не быть копией папы, а? К соседям вроде за помощью не обращались. И смешной такой: если сидит, четко на ладони помещается. Хотя уже и подрос здорово, тяжеленький такой стал бутуз. Минут двадцать на руках покачаешь — почти как дрова грузил, даже мышцы ноют.

Эх, рос бы побыстрее — вот здорово было! Вместе бы на покатушки ездили, в баню ходили, в шахматы играли. А то пока как живая кукла: ничего не говорит, мало что понимает и только плачет да писается. Одно только название, что сын.

Санька наконец-то замолк, и Олег на цыпочках, чтобы не спугнуть закемарившего кроху, отправился в спальню. Ленка, конечно же, улеглась на край дивана, совершенно игнорируя то обстоятельство, что Олег категорически не любил спать у стенки. Но что поделать, не перегружать же ее, в самом деле, на законное место? Еще проснется и выскажет все, что думает. Ой, надо же! Уже шестой час пошел! Срочно спать, а то на работу можно будет и не ходить: с сонными глазами и заторможенными мозгами он там никому не сдался. Эх, Ленка, если бы ты не была такой упрямой…

Сережка, он же Борис Семь-сорок, или просто Семь-сорок, как звали его корреспонденты Службы спасения [1], паковал рюкзак. В ближайшие выходные, то бишь уже послезавтра, Олег Ликвидатор обещал взять его с собой на судейство триала. Все лучше, чем дома торчать. Тем более что работы пока нет.

Вернувшись из армии почти два года назад, Сергей обнаружил, что попал в совершенно незнакомый мир. Вроде бы все такое же, как и было, но все равно другое, неправильное и несуразное. Под нажимом родных пришлось поступать в первый попавшийся институт, поскольку все дружно и хором кричали, что без высшего образования он лет через пять никому не будет нужен. Проучившись ровно семестр, перешел на заочное отделение, наплевав на вопли матушки и стенания многочисленных теток и дядей, поскольку жить на стипендию и родительские подачки не то чтобы гордость не позволяла — просто не получалось. Но на постоянную работу Сергей тоже выходить не торопился: поработав полгода сторожем в своей же родной школе, ушел оттуда и решил заняться тем, что получалось у него лучше всего — компьютерами. Мотался по знакомым, чинил и настраивал полусдохшие системы, а в свободное время писал в свое удовольствие разные программки. Иногда получались очень даже занятные. Парочку удалось удачно пристроить по знакомым. Если случалась оказия — настраивал сетки. Правда, небольшие, до десятка компов, но все же. Можно сказать, почти сисадмин.

Но вся эта возня с компьютерами, позволявшая вполне сносно существовать, не беспокоясь излишне о дне завтрашнем, не приносила Сергею полного удовлетворения. Он чувствовал, что не нашел еще свое пресловутое место в жизни, и где и как его искать — совершенно не представлял. Все профессии на поверку казались какими-то ненастоящими, вроде не самого интересного хобби. Ничто из того, что Сергей видел вокруг, не заставляло его сердце биться чаще в осознании: вот оно! Нашел! А работать исключительно ради зарплаты, да еще от звонка до звонка… Скучно, братцы.

Единственное, что волновало и влекло Семь-сорок к себе, как мотылька к пламени, это все, что хоть как-то было связано со Службой спасения. Когда в прошлом году он лично выследил и наказал радиохулигана Изю, то испытал такую радость, что целый месяц ходил окрыленный победой. Он познакомился с друзьями Ликвидатора — Иваном Лесничим и Димкой Бегемотом, вошел в клуб корреспондентов Службы спасения, учился вместе со всеми оказывать первую медицинскую помощь, мотался по различным выездам и слетам, на которые приглашали их клуб. Но все это как-то быстро сошло на нет, можно сказать, завяло на корню. Неформальный руководитель клуба Вереск не смог тратить на клуб столько времени, сколько раньше, с головой уйдя в личные хозяйственно-бытовые проблемы. То теще надо помочь, то квартиру отремонтировать, то семью на дачу перевезти. Как-то тихо откололся от общей массы и Бегемот, недавно ставший отцом. Остальная команда некоторое время продолжала по инерции собираться, но, не имея даже собственного помещения (как только Семь-сорок ушел из сторожей, школьный подвал, где проходили первые встречи клуба, стал недосягаем), разбилась на отдельные группки, пары, тройки и занималась, чем Бог на душу положит. Ликвидатор полностью переключился на судейство соревнований внедорожников, Бирюза, Неунывающий и Верволк пошли учиться на резервистов, в скором времени к ним собирались присоединиться Макс и Миксер. По-прежнему отслеживали помехи, но сами их больше не устраняли, а просто передавали информацию во внутреннюю Службу безопасности МСС. Ходить по грани закона и изображать из себя Дон-Кихотов не очень-то хотелось, особенно после того, как прозвучали первые выстрелы. Да, радиохулигана, которого все знали под кличкой Фредди, поймали и посадили, но оператора, к тому времени уже бывшего оператора, он все-таки ранил. А это уже не шутки. И нет никаких гарантий, что очередному ненормальному не захочется повторить его подвиг. Так что кесарю — кесарево, слесарю — слесарево. Никакой самодеятельности, никакого геройства. Все строго по инструкции: сообщить и не вмешиваться.

От всего этого на душе было особенно тоскливо и гадко. Пропало чувство единения, чувство команды, и Сергей чувствовал себя так, будто его обманули: поманили красивой картинкой и бросили. Сначала Тимуровщина, а потом «моя хата с краю, ничего не знаю». Может, попытаться заново всех собрать? Да без проблем, стоит только пару часов повисеть на телефоне, и все приедут. Но для чего? У любого объединения должна быть какая-то цель, которая станет идейным стержнем, не даст распасться. А какая такая цель может быть у возрожденного клуба? Помощь на дорогах до прибытия экипажей? Да ребята и так этим занимаются, особенно те, кто уже стал резервистом. Выезды на природу шашлычка поесть и бухашки побухать? Это запросто, но при чем здесь команда? Борьба с помехами? Но радиохулиганы вроде присмирели, как раньше на рожон не лезут. Разве что кто-то новенький объявится. И опять все те же проблемы: кто будет всем этим рулить, раз Вереск полномочия с себя снял? Где собираться? Кто спонсирует командные выезды и дополнительное обучение? В общем, с чем боролись — на то и напоролись.

Сергей, находящийся во власти этих невеселых мыслей, сгоряча едва не порвал старенький рюкзак, запихивая в него спальник — одноместный кокон, утепленный тройным синтепоном. Впрочем, для нынешнего выезда это даже перебор: в таком зимой можно спать без проблем, а тут июнь, пекло под тридцать. К тому же, вполне вероятно, что он вообще не пригодится, вроде как организаторы обещали проживание в пансионате, а не под открытым небом. Да и кокон — вещь довольно специфическая: его ни с кем не разделишь ввиду небольших размеров, не положишь к себе под бочок подругу. С одной стороны хорошо: никто к тебе не набивается. А с другой…

Сергею пока что катастрофически не везло с девушками. Те, которые нравились до замирания сердца, Семь-сорок всерьез не воспринимали, относясь в лучшем случае по-дружески, а в худшем — просто игнорируя. Остальные же были либо безнадежно скучны, либо глупы. Что, в сущности, почти одно и то же. Девушка, которая писала в армию, когда он пришел к ней с предложением руки и сердца, оглядела Сергея с ног до головы и предложила усыновить. Напрасно он пытался доказать, что восемь лет разницы в возрасте — это не срок и вообще ничего не значит, если люди любят друг друга. В этом году, когда он пришел на ее день рождения — юбилей, тридцать лет, — и снова дежурно предложил руку и сердце, она так же дежурно отказалась. Хотя ночь, последовавшая за праздничным застольем, доставила много радости обоим. Утром Семь-сорок ушел, не дожидаясь, пока она проснется и скажет, что все, что было между ними — не более чем простое влечение. Он не хотел все столь безжалостно и бездарно испортить. А чтобы именинница не обиделась, оставил вместо себя на подушке маленького плюшевого гномика с красным сердечком в руках.

Мать Сергея знала об этом увлечении сына, но сказать, что не одобряла — это значит, ничего не сказать. На ее взгляд, тридцатилетняя соседка совершенно не подходила на роль невестки, поскольку отличалась независимым нравом и крайне странным образом жизни, то и дело возвращаясь домой за полночь. То, что она занималась журналистикой, отнюдь не оправдывало, а скорее служило лишним фактором, подтверждающим ее несостоятельность как будущей родственницы. Мама уже начала заниматься поиском достойных кандидатур на роль жены своего шалопая, но увы: как только речь заходила о возможном знакомстве с кем-либо из дочерей или племянниц ее подруг, Сергей сразу же сворачивал разговор на другие темы или прикидывался глухим. Девушки, положительные решительно со всех сторон, его, увы, не привлекали.

На дворе сработала сигнализация какой-то машины. После трех минут ее воя, Сергей подошел к окну и посмотрел вниз. Понятно, опять кто-то соседский мерс задел. Дети, наверное, мячом попали. Больше некому.

Сирена почему-то все никак не хотела отключаться, а хозяин машины не торопился разобраться с сигнализацией. Осторожно оглядевшись по сторонам, к мерсу подошел дворовый пес Жужик, гроза кошек и любимец детей. Усевшись рядом с машиной, он потянулся, примерился и… завыл! Видимо, разбудила сигнализация в собачьей душе что-то этакое… Сергей усмехнулся и отошел от окна. Во дворе дуэт Жужика и сигнализации набирал мощь.

Закончив издеваться над рюкзаком, напоминающим очертаниями переспелую грушу, Семь-сорок отложил его в сторону, лег на кровать и уставился в потолок. Лето, жара, скука.

Ивана разбудила настойчивая телефонная трель. Он нехотя оторвал голову от подушки и дотянулся до трубки радиотелефона. Вот неймется кому-то! Человека в его законный выходной ни свет, ни заря поднимать!

— Лесничий! Ну, слава Богу, а то на мобильный тебе не прозвонишься, зашифровался весь из себя!

— Олег, ты что ли?

— А кому еще быть, как не мне!

— Ты на часы смотрел? Какого черта так рано звонишь?!

— Между прочим, уже полдесятого, птички поют, и страна к трудовым подвигам зовет. Что нового?

— Все старое. Слушай, если есть чего сказать — говори, а если просто потрепаться хочешь — позвони мне часика через три, хоть отосплюсь. У меня сутки тяжелые выдались.

— Сразу быка за рога? Узнаю Ваньку. Значит так: в выходные покатушки, я тебя уже в списки поставил, так что крутись, как хочешь, а приезжай.

— А посоветоваться слабо было? Мало ли кто меня куда поставил, у меня могут быть и свои планы на эти выходные. Я, между прочим, хотел в лес смотаться. Или это в расчет уже не берется за ненадобностью?

— Так хватай Кристину в охапку и вперед! Угощение организаторы обещают, там неподалеку озерцо неплохое есть, можно искупаться. Не лес конечно, но все же природа. Хоть отдохнете на пару.

— Не топчись по больной мозоли. Сам же знаешь, что ее куда-то вывезти — целая проблема.

— Так едешь или нет?

— Слушай, ты на работе?

— А где ж мне еще быть?

— Я тебе перезвоню ближе к обеду, тогда и скажу, еду или нет. Все, отбой в десантных войсках.

Иван отключил трубку, бросил ее под кровать. Черт, весь сон как рукой сняло. Вроде чувствуется еще какая-то усталость, неразбуженность, а глаза нараспашку, и хоть что делай, нормально уже не уснешь. Вот друг ситный, подсуропил-то как! И кто ему мешал позвонить часика на два позже, а?

Хотя съездить можно. Как раз завтра дежурство, а после выходные. Постоять с секундомером, или просто тупо следить, как очередной экипаж проходит ворота. Потом совместный ужин с джипарями, вручение памятных подарков и обязательный душ из шампанского из рук победителей. А с Кристиной он все решит на следующей неделе. Пусть пока делает, что хочет. Он специально ей надоедать не будет, чтобы успела хоть немного соскучиться. Тогда больше шансов, что согласится на предложение отдохнуть вместе на природе.

День соревнований выдался на редкость жарким. От заливающего глаза пота спасали только банданы да легкие кепки, а отважившемуся появиться на солнцепеке без головного убора можно было заранее ставить будущий диагноз: солнечный удар.

Участников оставалось только пожалеть: по правилам они не имели права проходить трассу без шлемов и, судя по тому, с какой радостью они их стаскивали с себя после финиша, можно было сделать вполне однозначные выводы. Несколько полегче приходилось экипажам тех машин, у которых была снята крыша и двери, а безопасность обеспечивали стальные каркасные дуги. Их, по крайней мере, обдувал хоть какой-то ветерок. Зато на «мокрых» участках, где приходилось штурмовать мелкую, но илистую речушку, вылетающая из-под колес грязь оседала непосредственно на водителе и штурмане, поэтому экипаж открытой машины сразу можно было отличить от любого другого.

В соревнованиях было заявлено порядка семидесяти экипажей, но после жеребьевки их количество наконец-то четко определилось: шестьдесят восемь. Согласно регламенту каждый экипаж мог пройти трассу два раза, поэтому Лесничий всерьез опасался, что все закончится часам к девяти вечера, а не к пяти, как планировали организаторы. Впрочем, особенно торопиться было некуда.

Лесничему вместе с Ликвидатором выпало судить заезды на трассе «спринт», как ее официально обозначили организаторы, а Семь-сорок носился около пятых ворот на основном маршруте. Поскольку вся «спринтерская» трасса превосходнейшим образом обозревалась с командного бугорка, и на ней по правилам не могло одновременно находится более одной машины, то можно сказать, что Олег и Иван откровенно отдыхали и развлекались. Всего-то дел: дать старт с отсечкой времени, проследить, как экипаж проходит сложные места, да занести окончательное время в протокол. На спринт мог заявиться любой желающий, но поскольку общее время прохождения данной трассы было минимальным — от полутора до трех, изредка — четырех минут, сейчас уже готовились к старту последние экипажи.

Иван исподтишка наблюдал за Ликвидатором, поскольку еще при встрече понял: с парнем что-то не то. Он слишком громко смеялся чужим шуткам, слишком живо реагировал на все, что происходило вокруг. Все чересчур, все напоказ. Отрывался так, словно жил последним днем. Да и выглядел, честно говоря, не очень: похудел, под глазами черные круги. Весь как натянутая струна, нервный, дерганный. Утром перед завтраком успел хватануть пару бутылок пива и заесть жвачкой. Не лучшая диета.

С Олегом он тесно не общался, наверное, с Нового года. Перезванивались по телефону, изредка пересекались на часок-другой, и все. Поэтому заметить перемены, произошедшие с другом, было довольно сложно. Да и мало ли чем можно объяснить усталый вид или взвинченное состояние? Не выспался, на работе проблемы — настолько знакомо и приелось, что даже вникать в это не хочется. Но сейчас, глядя на буйно радующегося летнему дню Ликвидатора, Иван понял, что здесь что-то серьезное. Поэтому, как только финишировал последний «спринтер», и можно было пойти посмотреть на то, как проходят заезды на основной трассе, он напрямую спросил Олега:

— Слушай, что с тобой?

— Со мной? Все в порядке! Все просто супер!

— Ладно, другим будешь рассказывать, а мне не заливай, не надо. На себя в зеркало давно смотрел? Если б я тебя не знал, решил, что ты — либо наркоша, либо бухарик. Что с тобой творится?

— Да все нормально, старик, ты чего?

— Олег, давай начистоту: я сам терпеть не могу, когда кто-то в мою жизнь лезет, но и смотреть на то, как тебя плющит, я тоже не могу. Поэтому давай, колись. С Ленкой, что ли нелады?

— Ну, ты прям Шерлок Холмс! Гений сыска и знаток человеческих душ. Ну, а если я скажу, что да, нелады, ты что, волшебной палочкой взмахнешь и все решишь? Прости, сомневаюсь я, однако.

— И что у вас?

— Да ничего хорошего. Поторопился я на себя семейный хомут вешать, вот теперь и мечусь, как подстреленный, за свою глупость расплачиваюсь.

— А Ленка что?

— Что Ленка? Для нее только один свет в окошке — Санька. А я так, бесплатное приложение с кучей обязанностей и минимум прав. Денег дай, в магазин сходи, квартиру прибери, а все улыбки и нежности — малому. Мне, видать, не положено.

— Слушай, ты что, Ленку к своему сыну ревнуешь?

— Ой, только не надо таких громких слов! Просто я задрался, как последний идиот. И не понимаю, зачем мне это. Раньше я знал, что моей зарплаты на жизнь вполне хватает, да и на девочек и прочие удовольствия остается, меня любят и уважают, я сам решаю, как мне жить. А сейчас мною помыкают как коровьим хвостом и еще удивляются, чего это я дома не сижу?! Вот завтра вернусь, так такого наслушаюсь — уши в трубочку завернутся. Посмотрит пламенным взглядом, как комсомолка на фашиста перед расстрелом, хлопнет дверью, и хоть на коленях ползи, прощение вымаливай.

— А чего ты Ленку с собой не берешь, пусть бы тоже отдохнула? Ребенка бы на время бабушкам с дедушками сдали, чтобы хоть пару дней без детского крика провела.

— Шиш ей! Ты что, не понимаешь? Если ее с собой возьму, это означает, что Ленка, может быть, и отдохнет, а вот я — вряд ли. Она ж меня дома так замордовала, я ее уже видеть не могу! Еще и в выходные ее лицезреть прикажешь?!! Я не железный, у меня тоже нервы сдать могут. У человека есть право на уединение! И отдых так, как ему нравится. С Леной я проводить свои законные выходные не намерен. Все, точка.

— А ты хоть раз пробовал? Насколько я понимаю, у Ленки-то вообще выходных нет.

— И зачем они ей сдались? Это я пашу, как вол, да еще после работы бомбить езжу, чтобы нам троим ноги с голоду не протянуть, а она-то дома сидит!

— Ну, ты даешь! Тогда я Ленку прекрасно понимаю.

— То есть? В чем это ты ее понимаешь?

— Ухаживать за ребенком, да еще таким маленьким, как Санька, это стресс почище всех прочих. Не веришь — поспрашивай у того же Бегемота. Он, между прочим, на этой неделе свою жену в Сочи вывез. А в прошлом году специально младшую сестру просил, чтобы она его Надюшке по хозяйству помогала. А сам и ужин готовил, и пеленки стирал, и на молочную кухню мотался. Зато у них в семье — тишь да гладь, друг на друга смотрят, аж глаза лучатся. Вот это, я понимаю, и есть счастье.

— В каждой избушке свои погремушки. Если ты так за Ленку горой — то пожалуйста, приезжай, сюсюкай с ней, кашки ей вари, полы мой. Только моей ноги там больше не будет.

— Ты чего, вконец с катушек съехал?! Чего несешь?

— Что-то до фига у Ленки защитников объявилось! Прямо-таки комитет по спасению несчастной молодой матери от деспота и хама, по совместительству — отца ребенка! Все за нее горой, теща — та, по-моему, уже глаза мне выцарапать готова за то, как я с ее дочкой обращаюсь. А меня кто-нибудь в расчет принимает? Обо мне, моих потребностях кто-нибудь думает?

— Знаешь, Олежка, в одном ты, безусловно, прав: это действительно твое дело, тебе и разбираться во всей этой истории. Но мой совет — забудь о себе и подумай о Ленке, поставь себя на ее место, посмотри на жизнь ее глазами. Вы же такой классной парой были, я вам, было дело, даже завидовал по-белому. А теперь что: все насмарку? Как с первыми трудностями столкнулись, так вишни облетели, нежности закончились? Если вы из-за каких-то глупостей себе жизнь поломаете, сами же потом себя простить не сможете. Оно тебе надо?

— Слушай, Ванька, у меня уже голова кругом идет. Все мне чего-то советуют, предостерегают, наставляют. А я уже и не знаю: прав я, не прав? Единственное желание — забуриться куда-нибудь в такое место, чтоб ни одна сволочь меня там не нашла, и отдохнуть недельку-другую. Я просто боюсь сорваться. Я себя боюсь. Понимаешь, Ленка считает, что я должен делать все, что я делаю. То есть, я должен вкалывать до потери пульса, искать дополнительный заработок, привозить домой еду на неделю вперед. В любом случае должен, пусть хоть земля разверзнется. А раз так — благодарности мне за это никакой не положено. Вот я и думаю: на хрена мне так пластаться? Ей же сколько не дай — все мало. Мол, Санька требует, растет быстро и все такое. А я другого к себе отношения хочу, нормального, человеческого. А не этого потребительского. Всю душу вымотали, да еще и обижаются, что мне это не по вкусу приходится. И что прикажешь теперь делать?

— Для начала — успокоиться. То, что Ленка на тебя рычит — неправильно, но это хоть можно объяснить и простить. Она ж как белка в колесе мечется, целыми днями одно и то же, никакого просвета. А ты будь выше этого. И мудрее. Ты же — мужик. Возьми и сам, без ее напоминания, сделай что-нибудь по дому, дай поспать лишних пару часов, не дергай по пустякам. Цветы подари, в конце концов. Глядишь, она и оттает. Хотя со стороны на вас смотреть — ты уж извини, даже смешно немного становится.

— И из-за чего же, позволь поинтересоваться?

— Ведете себя чисто, как дети. Кто кого переупрямит, кто кого победит. А победителей в вашей игре быть не может. Либо оба — либо ни один. Либо семья — либо свара. Кстати, а чего свадьбу еще не сыграли? Ждете, когда второй ребенок родится? Или когда на пенсию выйдете?

— Типун тебе на язык! Просто… Ну, не знаю я, не хочу я жениться — хоть ты тресни. Все эти штампы в паспорте… Когда его нет, женщина себя по-другому ведет, а стоит только заиметь заветный оттиск, считает, что ты у нее в полной собственности, и она тобой может распоряжаться, как хочет.

— Ну, что-то ты, Олежка, преувеличиваешь! Из личного опыта могу сказать, что после свадьбы наши отношения с первой женой не сильно изменились.

— А из-за чего тогда развелся?

— Да, банальная, в общем-то, ситуация: вернулся муж из командировки…Далее по тексту.

— Понятно. А с Кристиной чего в ЗАГС не торопишься?

— Я-то хоть завтра. А вот она не готова. У нас с ней так все запуталось, что я уже конец с концом связать не могу. Решил устроить нам одну встряску, а там либо пан, либо пропал. Если не поймет и не простит, придется расстаться.

— Даже так?

— Угу. Но другого выхода я не вижу. Продолжать дальше резину тянуть — только хуже делать. Если раньше я мог понять и уважал ее желания, то сейчас потакать ей — все равно, что помогать самоубийце веревку мылить. Она, по-моему, уже слабо соображает, в каком мире находится, и какие приоритеты важнее всего. Бывает, даже поесть забывает. Приезжаю и начинаю, как маленькую, кашами да бульонами кормить. Про то, что она день с ночью путает — это просто отдельная песня. Однажды мне в четыре утра позвонила. Не поверишь — пригласила погулять «перед ужином». И очень удивлялась тому, что я так рано лег спать.

— Ни фига себе! А с чего это ее так заносит? Вроде бы все нормально было.

— Ты прав, раньше у нас действительно все было на уровне. Мы ведь в прошлом году несколько раз с ночевкой в лес выходили, костер, палатки — все по полной программе, в выходные по Золотому кольцу мотались по монастырям, по музеям. Ей это нравилось, было интересно. По крайней мере, мне так казалось. А потом, когда она перешла из любителей в профессионалы, и начала одну работу за другой лепить, все это сошло на нет. Каждая вещь получается все удачнее и удачнее, клиенты прямо из-под рук выхватывают. Другой бы на ее месте расслабился, а она наоборот: сначала боялась, что испортит что-нибудь, теперь очередная мания, что повторяться начала, ремесленник убил в ней творца и так далее. Работает до тех пор, пока падать не начинает. И даже не ради заработков пластается, а просто за интерес. Она ведь и потратить-то свои гонорары толком не успевает. Мне кажется, даже если бы ей ничего не платили, она бы все равно рисовала, рисовала…

— Подожди, я что-то не догоняю. Ну, относительно того, как она относится к рисованию, я тебя понял. А как она к тебе относится? У вас-то между собой как дела обстоят?

— А никак. Сплошное рисование. На другие вещи, в том числе и на меня, Кристя уже не отвлекается. Боится чего-нибудь не успеть. Представляешь, лежим с ней в постели, она спит, и даже во сне по моей ноге, словно кисточкой по холсту водит. Я сначала решил, что она меня погладить решила, а как увидел, что пальцы в щепотку сжала, словно у нее там карандаш… Почему-то так обидно стало. До слез, ей Богу. Я ей, конечно, ничего не сказал. Да Кристя бы и не поняла. Разговаривать с ней сейчас — все равно, что человека из наркоза выводить. Ощущения абсолютно идентичные.

— Что ж, я тебя понимаю. Продолжать в том же духе смысла ровным счетом никакого. Ой, смотри, УАЗ юзом пошел! Блин, что ж он так накренился опасно! Выправится? Нет, «уши»! Помчались!

Как раз на пятых воротах, где бегал с планшетом и ставил крестики и штрафные очки Семь-сорок, разворачивалось полномасштабное ЧП. Участник под двадцать седьмым номером попытался взять гору без помощи лебедки, пройдя ее по собственному маршруту: чуть наискось. Все бы ничего, только водитель-новатор не учел одной маленькой вещи: наличия природных препятствий в виде пеньков, которые четко легли под левое переднее колесо. От неожиданности он чуть сбросил газ, а когда спохватился — было уже поздно, и машина завалилась на правый борт. «Сделала уши», на языке джиперов. Потом встала на крышу, с крыши рухнула на левый борт… Когда Лесничий и Ликвидатор подбежали к месту аварии, УАЗ уже стоял на четырех колесах в зарослях перед злосчастным подъемом. Ветровое стекло отсутствовало, крыша и крылья были немного замяты и поцарапаны. Водитель и штурман уже сориентировались в ситуации и, выскочив из машины, осматривали полученные Уазиком боевые раны. Сами они не пострадали, поскольку все кульбиты проделали, повиснув на ремнях безопасности. Да и шлемы помогли. Проверив, не сорвало ли чего-нибудь и на месте ли аккумулятор, пилот завел мотор. Машина чихнула пару раз и заглохла. По толпе зевак понесся дружный гул разочарования. Со второй попытки Уазик фыркнул и ровно заурчал. Штурман впрыгнул на свое законное место, судьи отогнали зрителей обратно за ленты ограждения, и экипаж вновь отправился на штурм коварной горки, в итоге умудрившись финишировать с очень даже неплохим временем.

Больше, к радости организаторов и смутному неудовольствию зрителей, инцидентов такого плана до конца соревнования не происходило. Два оторванных кардана и полуоторванный глушитель не в счет, поскольку эти поломки особой зрелищностью не отличались. Ну, ехала себе машина, пропахала какой-то торчащей из брюха железякой трассу, перестала ехать. Неинтересно. Вот если бы что-нибудь загорелось…

Ликвидатор убежал к Семь-сорок, и Лесничий остался предоставленным самому себе, поскольку торчать втроем на пятачке, где и для одного места мало, совершенно не хотелось. Решил прогуляться, поздороваться со знакомыми джипарями. В итоге, неожиданно для себя самого, оказался третьим в одном из экипажей, заменив безвременно пропавшего в местном продуктовом магазине механика.

Когда машина, стартанув, пошла вниз под приличным углом через первые ворота, расположившийся на заднем сидении Иван почувствовал, как за какие-то считанные секунды уровень адреналина в крови зашкалил все мыслимые показатели. А он еще подсмеивался про себя, когда слушал рассказы пилотов о том, как у них «планка упала» и «нога сама собой по газам дала»! Вот сидел бы сейчас на водительском месте, такого натворил, даже представить страшно! Какой там «трезвый расчет» и «холодный рассудок», о котором так любят рассуждать с умным видом журналисты! Скорее уж «в атаку, за мной!» или «кто не спрятался — я не виноват». Внутри все бурлит и клокочет, перед глазами все мелькает. Некогда даже подумать о том, как лучше пройти маршрут, какие ворота взять, а какие объехать. Только молот в ушах «бум-бум», да рука судорожно держится за обшивку сиденья.

На третьих воротах штурман перешел на ненормативную лексику, сочтя, что пилот проходит трассу не так, не там, и вообще пора менять прокладку между рулем и сиденьем. На четвертых воротах он вообще выскочил из машины и, бегая перед ней, жестами показал, куда именно рулить, после чего снова запрыгнул внутрь.

На приснопамятных пятых воротах пилот взял крутой разгон и буквально птицей взлетел вверх, подпрыгнув на пригорке всеми четырьмя колесами, чем вызвал дружный восхищенный вздох зрителей. Иван ощутимо впечатался головой в потолок. Да, не было бы шлема — без шишки не обошлось. Со штурманского сиденья раздался мат и тихое, но внятное пожелание пилоту: «Чтоб тебя дети на старости в инвалидной коляске так катали, ирод»!

Доселе лишь потрескивающая рация вдруг ожила и голосом штурмана из дружеского экипажа произнесла:

— Молодца, Боцман, красиво прошел! Теперь вниз налево и через речку. Дно там нормальное, каменюки, так что не парьтесь, легко пройдете!

— Да мы и не паримся, мы моемся, — прошипел штурман, который через открытое окно уже принимал холодную и грязную ванну, наравне с пилотом и, в чуть меньшей степени, Лесничим.

Все это время пилот-флегматик молчал, словно происходящее не очень-то сильно его и трогало. Но когда он съезжал наискось через девятые ворота, представляющие собой солидную ступеньку на обрыве, тяжелую машину стало сносить вниз по одной лишь ей ведомой прихоти. Вывернув руль в сторону заноса, пилот обернулся к штурману и просто сказал: «сейчас будут уши». После чего они оба начали орать что-то невообразимое. Кажется, Иван тоже орал. Не то что бы за компанию — просто это единственное, чего в тот момент требовала душа. Вместе со штурманом Иван, как только мог, упал всем телом налево, стараясь удержать машину, перевесить крен своей массой. Чудо произошло, и увешанный наклейками нынешнего и прошлых соревнований железный монстр аккуратно соскользнул со ступеньки и уже ровно съехал вниз.

— И на хрена было так вывешиваться: что мы, в Пизе что ли?! — откомментировал штурман. Пилот промолчал. До конца трассы оставалось еще трое ворот.

Когда они финишировали, и Лесничий покинул гостеприимный экипаж, первые шаги по земле дались с определенным трудом. Качало и штормило, как юнгу после первого плавания. Описывать все то, что он чувствовал в эти мгновения, было совершенно бесполезно. Какой-то детский восторг и навязчивое желание повторить все это. Когда-нибудь. Потом. Но обязательно повторить. Обязательно.

После того, как финишировал последний заезд, все не спеша отправились в пансионат, где через пару часов состоялось торжественное подведение итогов и вручение призов. Ликвидатор все время пытался быть в самой гуще событий, и продолжить разговор с Лесничим явно желанием не горел. Они с Семь-Сорок вовсю суетились около организаторов, подносили какие-то коробки, притащили и накрыли белой скатертью стол, на который водрузили дипломы и памятные подарки. Впрочем, Ивану было не до того. Внезапно накатила такая щемящая грусть, что он на какое-то время оказался выключенным из общей атмосферы праздника. Даже прослушал, кто же в итоге занял призовые места.

После награждения несколько экипажей собрались и разъехались по домам, а остальные продолжили праздновать. Иван ненадолго отлучился в свою комнату — слегка разгрузить карманы и набросить на плечи куртку, чтобы не бояться вечерних комариных атак и холода. Выйдя на улицу, нашел глазами друзей, приплясывающих около мангала с шашлыком, и потихоньку побрел к ним.

Увлеченные разговором Ликвидатор и Семь-Сорок не заметили, как к ним подошел Иван, и поэтому он успел услышать о себе кое-что интересное:

— Олежка, — спрашивал Семь-Сорок, — так я не понял, что у них с Кристиной?

— Что-что! Стали интеллектуальными любовниками, вот что!

— Подожди. Это как?

— Да очень просто — трахают друг другу мозги по полной программе. Ванька с ней слишком церемонился, вот и доигрался. Теперь думает, как все исправить, пока еще не совсем поздно.

— Как думаешь: у них наладится?

— Кто ж тебе наперед скажет! Может, и наладится. Лучше скажи: ты-то как со своей подругой-журналисткой?

— Да ничего. На западном фронте без перемен.

— Слушай, может, плюнешь и другую найдешь? Девок вокруг — хоть вагонами грузи!

— Пробовал. Другие даже рядом не стояли. Она у меня — уникальный экземпляр штучной выработки.

Иван решил, что дальше подслушивать смысла не имеет, и для надежности потоптавшись со слоновьей грацией по гравию дорожки, громко воскликнул: «Ага, вот вы где!». В ответ ему тут же всучили шампур с подрумяненной куриной ногой и стопку сорокаградусной. Больше на больные темы друзья в этот вечер не говорили. Горланили песни под гитару, строили местную дискотеку, запивали водку пивом, ощущая себя стопроцентными мачо. Настоящий мужской отдых по полной программе.

Кристина с практически невесомым рюкзачком в виде енота, обхватывающего лапками спину владельца, терпеливо ждала во дворе, когда Иван закончит разбираться с Волгой. Вроде бы в порядке, просто опять перестраховывается, паникер. Воды залил, уровень масла проверил, шины подкачал. Ну, что еще? Ничего? Слава Богу, можно садиться. Наконец-то!

Куда они едут, Кристина не знала. Вернее, Лесничий, конечно, что-то об этом говорил, и даже не один раз, но она, честно говоря, все прослушала. Ну, и ладно. Кстати, может быть, он и прав в том, что касается отдыха? Что-то она в этом году слишком высокие темпы взяла, надо бы и о себе подумать, побалбесничать слегка. Все равно через пару дней домой.

Ехали долго, часа четыре. Правда, по пути остановились перекусить в одном придорожном кафе. Сильно есть не хотелось, но Иван настоял на том, что надо нормально пообедать, и заказал комплексный обед.

Интересно: показалось, или он на самом деле сегодня какой-то не такой? Слишком внимателен, подчеркнуто ненавязчив, и смотрит с какой-то грустинкой в глазах. Впрочем, в последнее время он, кажется, частенько так себя ведет. Нет, Ванька — мужик что надо. В искусстве, правда, ни лешего не понимает, но да у каждого свои недостатки. Зато с ним спокойно. И всегда знаешь, что он сделает. Иногда, конечно, скучно становится от подобной предсказуемости. Хотя, конечно, грех на Лесничего жаловаться. Но все равно: нет в их отношениях какой-то искорки, потух огонек, а новый так и не загорелся. Странная ситуация. Никого другого ей вроде не надо, а как они вместе — на душе тоскливо. Хоть Ванька ей и любимый человек. Парадокс, м-да.

Интересно, что он запланировал на сегодняшний вечер? Наверное, какую-нибудь прогулку на природе, скорее всего, около воды. Ванька любит всякие речушки и прудики. А уж если там еще и рыба водится… Он неоднократно пытался приобщить ее к таинствам рыбалки, но увы и ах — насаживать червяка приходилось Ивану Антоновичу, забрасывать удилище ему же, снимать случайно попавшийся улов — понятно кому. Кристина не хотела прикасаться к холодным и скользким рыбьим спинам, а уж про червяков и говорить нечего. Уху Иван тоже готовил без ее вмешательства. Ладно, если на сегодня опять намечена рыбалка, часик-другой можно и потерпеть. Но не больше. Медитация на заросших ряской водах не входила в список увлечений Кристины.

Так, а что завтра? Наверное, поход по местным достопримечательностям. Видимо, в этот раз придется посетить какой-нибудь краеведческий музей. Тоже не сильно интересно, но может быть удастся подсмотреть какой-нибудь забавный орнамент? Значит, главное — не забыть блокнот, а то придется рисовать по памяти. Да и вообще, без блокнота и карандаша лучше вообще никуда не выходить. Мало ли какой сюжет подвернется? А то в голове сейчас — полная пустота, а без новых эскизов за работу лучше не приступать. Ничего, на следующей неделе должен позвонить один клиент от Ольгиной подруги, надо его отработать и можно слегка расслабиться, порисовать на будущее. Совсем как раньше, когда все картины и этюды шли исключительно в стол, и лишь в редких случаях — в подарок знакомым и родным. Сейчас все наоборот, ее мастерство — ее жизнь и ее проклятие одновременно. Рука стала гораздо увереннее, ощутимо профессиональнее, а вот сюжеты новых картин куда-то потихоньку испарились один за другим. Ничего, неудачи — это временное, главное — не раскисать и не расслабляться. Успех в этом мире приходит только к упорным.

После сытного обеда глаза Кристины сами собой стали закрываться, и в итоге вторую часть пути она форменно проспала. Проснулась, только когда Волга, подпрыгивая на корнях сосен, уже въезжала на какую-то огороженную лесную территорию. Кристина только и успела прочитать на прибитой к столбу табличке «Лесничество…», но не названия этого лесничества, ни какой-либо другой информации почерпнуть отсюда не успела. А, и ладно. Ванька знает, куда едет.

Еще минут через пятнадцать они подъехали к невысокому бревенчатому дому. Иван посигналил и навстречу вышел хозяин: мужчина лет этак сорока пяти-пятидесяти, на взгляд Кристины. Может и старше, но в таком случае неплохо сохранившийся. Фигура все еще молодцеватая, брюшко не висит, как у большинства его сверстников. На ногах кроссовки, одет в черную футболку и камуфляжные штаны. Из-за спины мужчины на секунду показался пес, чем-то напоминающий очень крупного волка, внимательно оглядел гостей и исчез, не издав ни малейшего звука, так что Кристина так и не смогла спросонья сообразить, привиделся ли он, или был на самом деле.

— Ну, здравствуй, Ваня!

— Будь здрав, Антон Фомич!

Мужик с какой-то лукавинкой сверкнул глазами в сторону Лесничего. Или просто в бороду усмехнулся? Но тут он перевел взгляд на Кристину, и Ванька поспешил представить подругу:

— А это, Фомич, Кристина — девушка необыкновенного таланта и характера. Кристя, иди знакомиться!

— Здравствуйте. Очень приятно, — дежурно отозвалась Кристина, чувствуя себя меж тем как-то неловко под внимательным и изучающим взглядом Фомича.

— Здравствуйте, здравствуйте! Премного наслышан. Ну что ж, проходите внутрь, хоть чайку попьете с дороги. Совсем замотались, пока сюда добрались? Да уж, от Москвы не ближний свет. Зато красотища-то какая вокруг! Сколько лет здесь живу, а все никак привыкнуть не могу.

Так, под добродушный говорок Фомича они вошли в домик. Хозяин тут же убежал на веранду ставить самовар, а Лесничий принялся доставать из рюкзака нехитрую снедь и подарки: патроны, блесны и какие-то запчасти: не то автомобильные, не то для бензопилы. Кристина в этом, честно говоря, совершенно не разбиралась, да и не считала это нужным. Она не понимала, зачем заморачиваться, как именно функционируют все шестеренки и болтики, когда есть специалисты, к которым ты всегда можешь обратиться, чтобы отремонтировать или наладить машину. Вот работает тот же самый Лесничий на компьютере, не зная о том, что именно скрывается под корпусом системного блока, и ничего! А если какие вопросы появляются — Бегемоту звонит.

Вернулся Фомич, и они с Иваном в четыре руки принялись мастерить бутерброды. Откуда-то из допотопного буфета, видимо, своего ровесника, хозяин достал кулечек с карамельками, пересыпал их в самодельную металлическую вазочку, поставил в центр стола.

Кристина наблюдала за всеми этими действиями как бы со стороны. Честно говоря, для нее было новостью, что здесь они окажутся не одни, а будут находиться в обществе какого-то неизвестного ей мужика. Нет, антипатии Фомич в ней не вызывал, вроде даже вполне ничего дядька, но просто сам факт…

Поспел самовар, сели пить чай. Мужчины переговаривались о чем-то своем, вроде вон, мол, какая погода жаркая да сухая стоит, не ровен час, опять займется, как в прошлом году, да поклевка вчерашняя удалась, уха знатная получилась. Кристине это сразу же наскучило, и она отвлеклась, таская конфетку за конфеткой под ароматный травяной чай и раздумывая, сколько же ночей они здесь пробудут: одну или две? Лучше, наверное, все же одну, а то комары замучают. Вряд ли в эту глухомань электричество провели, значит, фумитокс в розетку не воткнешь. Хотя какая-то лампочка с потолка свисает, значит, свет здесь есть. Тоже мне, лампочка Ильича нашлась, хм.

Так, а это что там на стене? Ага, рамка пластиковая, яркая и современная. Фотография чья-то. Кажется, женская. Впрочем, отсюда не разберешь. Значит, здесь и женщины бывают? Или, по крайней мере, бывали? Наверняка из разряда декабристок. Кто бы другой сюда поперся по доброй воле? Хотя, судя по всему, хозяин одинок и порядок здесь наводит сам. Чувствуется в домах таких мужиков какая-то особая аура. Вообще, смешной домишко, если так посмотреть. Картины эти самиздатовские в прихожей и комнате, где дубы-колдуны вперемешку с березами-спецназовцами совершенно немыслимой пятнистости. Кто еще такое рисовал! И чем интересно? Малярной кистью?

Блин, сколько они еще трепаться будут? Еще завтра целый день, успеют наговориться, если так друг по другу соскучились. Часа через два уже смеркаться начнет, а прогулка в темноте — это, конечно, крайне романтично, но сейчас что-то не катит. А вот отдохнуть, вытянуться на кровати, подремать с дороги — это бы в самый раз. Хотя вряд ли выспаться удастся. Лесничий наверняка решит чуток до нее подомогаться. Впрочем, почему бы и нет? А то они этим приятным делом и не вспомнить, когда в последний раз занимались. Да, так и быть: пусть Ванька порадуется. Все-таки он старался, поездку эту организовал, за рулем несколько часов провел. А то как-то некрасиво получится.

Чаепитие закончилось, но вопреки ожиданиям Кристины, Иван явно не был настроен оставаться здесь на ночлег, а заговорил с Фомичом о каком-то кордоне и зимовье, на котором уже заготовлена провизия впрок. Кристина, правда, не поняла, для кого провизия-то? На пару дней продукты у них есть, она сама видела, как Лесничий рюкзак паковал. Единственное, что ясно, так это то, что ни по каким достопримечательностям они завтра разгуливать не будут, поскольку в ближайших окрестностях маломальских населенных пунктов, и тех нет, что уж про музеи говорить.

Через минут десять-двенадцать неторопливой езды по лесным дорогам они оказались перед еще более приземистым, нежели дом Фомича, строением. Бревна стен потемнели от времени и погоды, маленькие окошки словно с подозрением глядели на прибывших из-под бровей рубленых проемов. Этот дом Кристине сразу же не понравился. По сравнению с предыдущим он казался неухоженным и каким-то мрачным. Общее впечатление не могли исправить даже аккуратно убранные перед домом дорожки. Настроение ее не то чтобы упало, а просто рухнуло. Ну, Лесничий, ну, дает! Нашел, где отдыхать! Лучше бы в какой-нибудь пансионат смотались, чем в эти казематы у черта на рогах расположенные! Нашел на чем сэкономить!

Иван меж тем, словно не замечая, как сошлись на переносице брови Кристины, начал перетаскивать вещи из машины. Немного потоптавшись около дома и уяснив, что именно эта развалюха и есть конечная цель путешествия, Кристина проследовала за ним внутрь. В этом доме лампочки с потолка не свисали, зато свечей вокруг было предостаточно. Вошедший вслед за ними Фомич поманил ее пальцем и увел в кладовую, где подробно и нудно стал расписывать, где чего и в каких количествах лежит. Здесь консервы, здесь крупы, здесь масло подсолнечное, а здесь кухонная утварь и запас свечей и спичек. Как будто ей это все надо!

Кристина слушала Фомича вполуха, вежливо улыбаясь и временами согласно кивая головой, как китайский болванчик, чтобы не обидеть мужика, а сама только и ждала, когда гостеприимный хозяин свалит, и она наконец-то выскажет Ивану все, что думает о его «золотых» идеях по поводу отдыха. Лучше бы дома осталась! Там, по крайней мере, можно телевизор посмотреть, ванну принять. А здесь?!!! Кашу в чугунках готовить? Лягушек в болоте нарядами завлекать, авось кто-нибудь принцем окажется? Тьфу, пакость. Все, одну ночь, так и быть, она здесь проведет, а завтра Иван пусть хоть треснет, но ноги ее в этом доме не будет. Пусть заводит свой тарантас и везет обратно в Москву!

Покончив с инвентаризацией хозяйственных припасов, Фомич отвел Кристину в единственную жилую комнату и выдал старенькое, но тщательно выстиранное и выглаженное постельное белье, которым она и принялась с остервенением застилать неширокий топчан. Шикарный плацдарм, нечего сказать! Отдых люкс! Да чтобы на этом ложе вдвоем спать, надо в струночку вытянуться, иначе то кто-то точно на полу окажется. И подушка, между прочим, всего одна. А кстати: идея! Пусть в таком разе Ванька на пол и отправляется. Она что ли виновата в том, что Лесничий даже нормального места для проведения совместного досуга найти не может!

Пока Кристина предавалась раздумьям о загубленном вечере и о том, какими словами она поведает Лесничему об его умственной неполноценности, Фомич вышел во двор и подошел к Ивану, который как раз закрывал багажник Волги.

— Ну что, не передумал еще?

— Нет. Да я ж тебе все рассказал. Сам знаешь, по-другому мне уже нельзя.

— Ну, смотри, дело твое. Хотя зря ты так с девушкой. Ох, обидится! Чую, вечером такая буря будет!

— Зря — не зря, а время покажет. Ты-то как, справишься?

— А я чего? Мое дело маленькое. Ну что, покурим на дорожку?

— Да нет, поеду я, пока Кристя занята, а то потом не смогу. Я ж не такой сильный, как кажусь. Меня всего уже просто трясет. Ты уж помоги мне, а?

— Что, зацепила тебя девка?

— Еще как.

— То-то я и смотрю: свою бывшую ты сюда ни разу не привозил, а эту — все-таки решился.

— Так Вероника-то не лесная была. От любых листиков-козявок шарахалась.

— А эта что, лесная?

— Лесная, лесная. Просто сама еще об этом не знает. Вот увидишь, она тебе понравится. Ей самое главное от своей работы отвлечься, на мир другими глазами посмотреть. И она оживет.

— Ладно, посмотрим. Ну, что: трогай тогда!

— Да уж, пора мне. Ну, бывай, не поминай лихом!

— Давай, давай.

Фомич дождался, пока Иван усядется на водительское место и заведет машину. Когда Волга натужно, будто устав от тяжелого дня, вырулила в обратную сторону, шлепнул ладонью по багажнику, мол, вперед! Полминуты смотрел вслед, а потом пошел в домик.

Кристина слышала, как завелась машина, но решила, что Иван просто решил перегнать ее поближе к дому. Или развернуть поудобнее. Да мало ли чего! Поэтому, когда в дом вошел один лишь Фомич, без Лесничего, никакого подвоха не заподозрила. Но всякий случай спросила:

— А Иван там еще долго возиться будет, не знаете?

— Ванька-то? Да он все уже закончил. Попрощался и в Москву поехал.

— Смешной вы. В какую еще Москву? Мы ж только что оттуда. Так вправду: когда он придет?

— Ну, думаю, через пару недель. А может быть, и через месяц.

От нехороших предчувствий у Кристины свело желудок.

— Подождите, я что-то не понимаю. Так вы хотите сказать, что он оставил меня здесь, а сам смотался?

— Насколько я понял, он привез вас сюда, чтобы вы отдохнули, чистым воздухом подышали. А ему работать надо, отпуск еще не скоро.

— Так, даже если представить, что все это — правда, и вы меня не разыгрываете, то почему он со мной не попрощался? Почему он меня не предупредил о том, что затеял? У меня, между прочим, тоже работа, и поважнее, чем у него! Если я на следующей неделе дома не появлюсь, то могу вообще не у дел оказаться! Он это понимает, или как?!!!

— Вот чего не знаю — того не знаю. Это вы уж сами у него узнавайте. Меня он попросил, чтобы я за вами приглядел, по лесу провел, места здешние показал…

— То есть, нашел мне надсмотрщика, а сам свалил! Гениально! Я и часа здесь не останусь! Как отсюда уехать?

— Ну, давайте для начала проясним, милая дама: я вам — не надсмотрщик. Вы в своих поступках абсолютно вольны. Могу вообще не докучать вам своим обществом. Теперь что касается Москвы. Сначала надо одолеть километров тридцать до поселка. Там два раза в день ходит автобус. Полтора часа счастья, и вы на железнодорожной станции, там можете сесть на электричку до Москвы. Вот и все, собственно.

— Вы можете прямо сейчас отвезти меня в этот поселок? Я вам заплачу, конечно, без проблем.

— Нет.

— Потому что Иван вам это запретил?

— Да нет, при чем здесь Иван? Мне везти вас не на чем. Машина не на ходу, а велосипедов и прочих мотоциклов не держу.

— А кто-нибудь здесь на машинах проезжает?

— Да какие машины, Бог с вами! Здесь же практически заповедная территория! Только охотники, да и то в сезон.

— А сейчас сезон?

— Нет, что вы! Зверье потомство выводит, нельзя! Ни в коем случае нельзя!

— И когда же наступает этот самый сезон?

— Когда как, но обычно в конце августа.

— Августа!!! Да вы что, издеваетесь? Мне в Москву надо, срочно!

— Увы, ничем не могу помочь.

— Но существует же какой-то приемлемый выход из всего этого! Когда вы машину почините?

— Кто ж его знает? Пока недосуг мне с ней возиться, в лесничестве дел хватает. Ну ладно, вы пока обустраивайтесь, а я пойду. Завтра вставать на зорьке.

— Подождите, а как же я? Вы что, так меня и бросите здесь?

— У вас есть другие предложения? Тогда я пошел. У меня и помимо вас дел вагон и маленькая тележка.

— Да, нечего сказать: отличного цепного пса мне Ванечка подобрал. Вроде и не видно его, а никуда от него не денешься. Просто великолепно!

— Девонька, может, Иван глупостей и наворотил, это вы сами с ним разбирайтесь. Но цепным псом меня называть — это слишком. Я тебе не ровесник, чтоб ты со мной такими словами бросалась! Молоко на губах еще не обсохло!

И рассерженный Фомич вышел из домика, в сердцах хлопнув входной дверью. Кристина осталась одна.

От осознания того, как несправедливо с ней обошелся Лесничий, Кристине хотелось выть. Собственное бессилие и невозможность хоть как-то вырваться из этой ловушки бесили так, что она была готова разнести эту убогую избушку по бревнышку. Вляпалась, как муха в паутину. А ведь еще утром все было просто чудесно! Как он мог так поступить?! За что?!

Нет, как только она увидит этого предателя, она ему все выскажет! Пусть даже не надеется на прощение: такие вещи не прощают. Ни за что. Пусть убирается прочь из ее жизни. Как он вообще себе это представлял, интересно знать? Кинул одну в этом диком лесу, в домике, в котором даже электричество не проведено, а сам смотался обратно в цивилизацию! Сволочь патентованная! И еще надеется, что когда вернется, она его примет с распростертыми объятьями? Фигу ему! С маслом. Сковородкой по лбу — это пожалуйста, а за всем остальным пусть к другим девушкам обращается.

И все же: за что он так с ней поступил? Что ему было не так? Или хочет, чтобы она свою работу бросила? А ведь точно! Его же прямо передергивало, когда она рисовала. И не дай Бог сказать в этот момент, что устала, приходи лучше в другой день. И что теперь получается: пока она в этом захолустье торчит, все ее заказчики, вся ее клиентура уйдет к другим художникам, и она останется не у дел. Вот гад! Ну, ничего, ей бы только выбраться отсюда, а там Лесничий узнает, где лихо ночует!

Так, но как же отсюда вырваться? На Фомича можно не рассчитывать, это и ежику понятно. Сколько он сказал до этого поселка, из которого автобусы ходят, — тридцать километров? М-да, путь неблизкий. Но если так посмотреть: скорость человека, если она правильно помнит школьные учебники, составляет около пяти километров в час. Значит, до поселка примерно шесть часов ходьбы. Ну, плюс там отдых и все такое. Итого часов за восемь она доберется. А потом дожидается автобуса и рвет когти.

И тут Кристина похолодела от внезапной догадки. У нее же нет с собой денег! Еще в Москве, когда она спросила Ивана, брать ей что-нибудь с собой или нет, он отмахнулся, мол, не надо. Конечно, «не надо»! Куда она отсюда без денег денется! А в кармане рублей двадцать мелочью, может быть, и наскребется, но не факт. На автобус наверняка не хватит. А автостопом страшно, кто ж знает, какие люди в здешних краях живут?!

На глаза сами собой навернулись горькие слезы, и Кристина разрыдалась в голос. Отчаяние душило ее, физически заставляя ощущать недостаток воздуха. Не зная, что делать, она выбежала прочь из домика и побежала по дороге, по которой час назад ее привез сюда Иван.

Она бежала долго, наверное, минут двадцать, а то и все полчаса. Впрочем, может быть, ей просто показалось, что долго. Скоро бежать стало трудно, и Кристина просто пошла. Босоножки, в которых она приехала, явно не были приспособлены для марафонского бега, и здорово, до крови натерли ноги. Недолго думая, Кристина вообще сняла их и пошла босиком, ежась, когда под ногу попадались шишки или камешки. По всем прикидкам вот-вот должен был показаться дом Фомича, но его все не было и не было. Когда дорога пошла под уклон, а под ногами что-то противно захлюпало, Кристина поняла, что заблудилась. От избушки, где ее поселили, отходила не одна, а несколько дорог! И та, по которой они ехали, была автомобильной, то есть двухколейной, а эта уже больше напоминала собой обычную тропинку. Кристина повернула назад.

Сумеречное небо не предвещало собой ничего хорошего, а если учесть, что темнеть стало прямо на глазах, Кристине вряд ли кто мог сейчас позавидовать. Сейчас больше всего на свете она бы хотела увидеть перед собой хоть что-нибудь знакомое, но увы: бежать обратно столь же быстро, как она неслась от избушки, уставшие и избитые ноги не могли. Приходилось тащиться с черепашьей скоростью, морщась от боли. Вдобавок подул холодный ветер, и разгоряченной Кристине стало откровенно зябко, до дрожи.

И тут полил дождь. Сначала на землю, скатившись по кронам елей, упали первые крупные капли, а потом небо разверзлось. Тяжелые потоки били Кристину по спине, а глинистая дорога, в момент намокнув, стала ужасно скользкой. Не удержавшись, Кристина упала прямо в дорожную грязь, сильно ударившись ногой о какой-то корень. Взревев от нестерпимой боли, она схватилась за ногу, и выла, выла, как зверь или умалишенная.

Через некоторое время боль чуть-чуть отпустила, и Кристина похромала дальше. Единственное, о чем она мечтала, это чтобы окончательно не заблудиться в этом кошмарном лесу и найти, наконец-то, эту дурацкую избушку. Воображение живенько нарисовало картину, где ее труп смачно обгладывают все обитатели местной фауны по очереди, и Кристину едва не стошнило. Зубы отбивали чечетку, тело тряслось, как в припадке, а дорога все не кончалась и не кончалась.

Интересно, а вот действительно, останется она в этом черном лесу, умрет, например, от разрыва сердца, или молния там в нее попадет, и что тогда Иван с Фомичом делать будут? Хорошо, если хоть на следующий день ее обнаружат, а если нет? А если все же доползет до своей избушки, но подхватит воспаление легких, где ей врача найдут в этой глухомани? Или Фомич за медицинской помощью пешком в поселок отправится? Враль первостатейный. Наверняка у него машина в полном порядке, а может, даже, и не одна. В противном случае, он явно чокнутый. Кто ж себя добровольно отрезает от цивилизации? А может, у него телефон есть? Откуда иначе он «наслышан» о ней, Кристине? Нет, только бы до избушки добраться и в себя прийти, она такое расследование проведет! Всех на чистую воду выведет! Мерзавцы!

Руки и ноги просто задеревенели от холода, но Кристина продолжала упорно тащиться по тропинке, прихрамывая на ушибленную ногу. Волосы растрепались и мокрыми прядями облепляли лицо, сырая насквозь одежда стала практически прозрачной, не скрывая природных данных владелицы, но оценить их, равно как и посмеяться над данным обстоятельством, было некому.

В итоге, как ни странно, она чуть не прошла мимо своей избушки. Если бы не развилка дорог, она бы вряд ли подняла голову и разглядела сквозь дождевые струи ее черный силуэт. Кристина вошла внутрь и закрыла за собой дверь.

Дождь больше не хлестал по голове и плечам, но легче не стало. В доме было ужасно темно, и найти свою сумку, чтобы переодеться в сухое, представлялось весьма сложным процессом. Хорошо хоть вовремя вспомнила, где, как сказал Фомич, лежат спички и свечи. Сначала зажечь свечу не удалось — вода, стекающая с рук и волос, залила крохотный огонек. Пришлось загубить спичек пять, чтобы высушить фитиль и запалить его заново. С этой свечой, как привидение, она пробралась в комнату, успев набить по пути шишку на боку, и едва не уронив при этом свечку. В комнате она зажгла все свечки, которые только смогла отыскать, и при этом относительно ярком свете стала рыться в своей сумке. Увы, ни чистая футболка, ни розовые шорты самочувствие не улучшили. Кристина дрожала от макушки до пяток, а звучно лязгающая челюсть то и дело срывалась на чечеточный ритм. Эх, знала бы — и свитер сюда захватила, и брюки спортивные, и носки шерстяные. А то полотенца махрового — и того нет, чем хочешь, тем и вытирайся.

Тут взгляд Кристины упал на сумку Лесничего. Интересно, что это он для нее припас? Кристина решительно расстегнула молнию.

Сначала ее взору предстал заботливо упакованный камуфляжный костюм. Вытащив его, Кристина убедилась, что, во-первых, он абсолютно новый, а во-вторых — практически ее размера. Куртка, правда, в плечах слегка широковата, да и пояс на брюках не идеально сидит, зато, если утянуть все прилагающимся к пакету ремнем, то вроде даже прилично смотрится. Для бандита из леса.

Облачившись в камуфляж, Кристина вздохнула спокойнее. Сразу стало теплее, дрожь почти прекратилась. Правда, захотелось горячего чая с шоколадкой, а еще — спать. Но прежде чем отойти ко сну, она решила полностью распотрошить сумку.

Вслед за камуфляжем Кристина извлекла пластиковый ящик с красным крестом. Не иначе — аптечка. Ладно, с этим она разберется попозже.

С торца сумки лежал теплый свитер. Ванькин. Кристина помнила его среди вещей Лесничего. Ладно, с паршивой собаки — хоть вязаной шерсти клок. Кристина натянула найденный свитер поверх куртки. Согреваться — так наверняка.

С противоположного торца сумки Кристина обнаружила объемный пакет, доверху забитый… разнообразными тампонами, прокладками и прочими средствами женской гигиены, всевозможных вариантов и производителей! Находка вызвала у нее настоящую истерику. Позаботился, нечего сказать! Да таким количеством можно десяток женщин осчастливить на полгода вперед! Или Лесничий планирует, что она здесь зимовать останется? А если и вправду… Ой, что-то на сердце как-то нехорошо стало. Нет, не думать об этом. Собраться, не раскисать! Так, что там еще лежит?

В итоге к тому моменту, как сумка была опустошена, Кристина являлась, помимо всего прочего, обладательницей двух ножей: огромного острого и маленького кухонного, но не менее острого; новых комплектов нижнего дамского белья из хлопка; книжки с многообещающим названием «Искусство выживания в условиях средней полосы России»; резиновых сапог и высоких ботинок на шнуровке. Зато здесь не было ни зеркальца, ни какой-либо косметики, кроме репеллента от комаров. Замечательный набор. Просто чудесный.

Измученная Кристина, слишком уставшая даже для того, чтобы отпускать мысленные колкости в адрес Лесничего, сгребла все обнаруженное в одну кучу на полу (интересно, кстати, а пол чистый? а, впрочем, уже все равно), и отправилась спать на топчан, затушив по пути все свечи, и умудрившись ничего не зацепить на своем пути. Тяжело рухнула на постель, с головой укрывшись одеялом, и мгновенно провалилась в тяжелый, нервный сон. Снились какие-то кошмары, тем более гадкие, что очень напоминали собой реальность. Лесничий обзавелся парочкой превосходных клыков, с которых текло что-то липкое и желтое; Фомич издали грозил кулаком, дорога превращалась в болото, хватающее на ноги и утягивающее в тину, и все остальное в том же духе.

Когда Кристина проснулась, она обнаружила, что одеяло сброшено на пол, а избушку залита ярким светом. Собственно говоря, именно солнечный лучик, заблудившийся на лице Кристины, и был виновником пробуждения. Кристина попыталась подняться с постели, но удалось это лишь отчасти. Голова кружилась, сильно ломило горло. Опять простуда, да еще так не вовремя. Хотя было бы удивительно, если бы она ее не подхватила после вчерашних приключений.

Вознамерившись все-таки отведать утреннего чая, Кристина сделала шаг в сторону стола и едва не упала. Это что еще за новости? Пришлось возвращаться на кровать и закатывать штанину.

Представшая перед глазами Кристины картина оптимизма не внушала. Ужасный лилово-багровый синяк во всю голень, плюс приличная царапина с запекшейся кровью. Да и не царапина даже, а самый натуральный порез с рваными краями, глубокий и болезненный. Видимо, разбила, когда об корягу навернулась. Дорожка свернувшейся крови серпантином обрамляла ногу, исчезая где-то в районе разбитой и ужасно грязной пятки. Елки-палки, она же перед сном ноги-то не мыла!

Кристина посмотрела на простыню, на которой провела ночь, и едва не застонала. Боже мой, до чего она докатилась! С таким же успехом можно было в луже поваляться, а потом простыней вытереться. Свинья, и та после себя меньше грязи оставляет. А все из-за Ивана, будь он неладен! Ничего, лишь бы отсюда вырваться, а там она за все сквитается.

Решив, что чай подождет, Кристина занялась ногой. Достала из аптечки бинт, отрезала ножом приличный кусок. Требовалась вода. Оглянувшись по сторонам, ничего не нашла. Пришлось хромать к двери. Счастье ей улыбнулось, и Кристина обнаружила на лавке практически полное ведро с водой. Подумав, притащить его целиком или бегать туда-сюда, макая бинты, выбрала первое, и поволокла ведро к кровати, морщась от тяжести и боли в раненых ногах. Уселась на кровать. Потом подумала, снова встала и принесла со стола плошку, которой зачерпнула воду из ведра. Еще неясно, где здесь колодец, а пачкать всю имевшуюся воду грязью и кровью не хотелось.

После того, как ноги приобрели более— менее человеческий вид, Кристина замотала рану чистым бинтом и сочла собственное лечение на сегодняшнее утро завершенным.

Ходить свежевымытыми ногами по грязному полу совершенно не хотелось, поэтому пришлось лезть в свой рюкзачок-енот и доставать пляжные тапки, которые, слава Богу, она таки забрала с собой в последний момент. Так, на всякий случай. Ведь случаи бывают разные…

Приготовление чая едва не вылилось в серьезную проблему, поскольку посуда была, вода и чай тоже присутствовали, а вот место для разведения огня отсутствовало напрочь. Ни печки, ни намека на что-либо иное. Хорошо, что вовремя вспомнила слова Фомича и, заглянув под топчан, обнаружила там одноконфорочную газовую плитку. После краткого обучения методом научного тыка все получилось, и утренний чай состоялся.

После чая Кристину разморило. Все-таки злополучная прогулка здорово вымотала ее и морально, и физически. Поэтому, перестелив простыню грязной стороной вниз, она снова улеглась на топчан и заснула.

Сейчас она спала гораздо спокойнее. Кошмары больше не мучили, впрочем, как и никакие другие сны.

Иван метался по квартире и не находил себе места. Как там Кристина? Сильно сердится? Наверное, да. Да любая девчонка на ее месте однозначно бы взбесилась. Или все-таки надо было объясниться? А, уже поздняк метаться, все равно ничего не исправишь. Ничего, она должна понять, должна! Пусть хоть отдохнет, как следует, сил наберется, поймет, как загнала себя за последние полгода. А он приедет, обязательно за ней приедет. Только не сейчас. Сейчас не время. Боже, но как же сердце туда рвется! Не думал, что все дастся с таким трудом. Прямо хоть срывайся и поезжай к ней обратно. Но ведь тогда он сам своими руками испортит всю задумку. И получится: ни Богу свечка — ни черту кочерга.

От метаний и самоедства Ивана отвлек звонок. Кого еще там принесло? Вроде как на сегодня ни с кем о встрече не договаривался?

На пороге обнаружился Ликвидатор в компании Семь-Сорок.

— Лесничий, мы тут решили… В общем, ты все равно в ближайшее время вроде как холостой, заботами не обремененный — поможешь парню с альпухой? А то он в резервисты намылился и очень не хочет в грязь лицом упасть на тренировках. Перед девушками, мол, стыдно будет.

— Лесничий, да ты его не слушай! Он ведь все подчистую к женскому вопросу сводит! При чем здесь девушки? Просто меня, может быть, в августе в горы на пару недель пригласят, а я чайник чайником в этом деле. Даже узлы вязать не могу. А то, что мне эти знания потом на курсах резервистов пригодится — факт: не думаю, что в спасяшке альпинизм по полной программе преподают, скорее, только самые азы.

— Лесничий, а ты его спроси, спроси: с кем это он в поход идет? Вот спроси!

— Да что ты привязался! С кем хочу — с тем иду!

— Олег, ну, действительно! Чего к парню лезешь?

— Да что вы на меня набросились! Даже поприкалываться уже нельзя! Все чувствительные и ранимые! А у меня, может быть, сердце за вас кровью обливается! Один сохнет и страдает, вся надежда только на поход с любимой в горные выси, авось там что-нибудь выгорит. Другой вон, подругу свою к лешему в гости спровадил, теперь на друзей глазами раненого зверя смотрит. А я ж за вас всей душой! Вот, даже бутылочку Шивас Регал захватил, дабы подсластить вам одиночество. А вы… Дураки вы дурацкие, вот! Уйду я от вас.

— Нет уж, нет уж. Кто ж тебя с Шивасом-то отпустит! Я ради такого дела банкой соленых огурчиков пожертвую!

— Кто ж чистопородное виски огурцами заедает! Тьфу, деревня. Ладно, пользуйтесь моей добротой. Я как знал, что без меня всю малину попортите. Держи закусь. Между прочим, все родное. Мейд ин тама. Один кореш — коллега по работе из командировки приволок. А я ведь мог все в одну харю стрескать и без всякого дружеского участия. Но кто ж это ценит!

— Не ворчи, мы тебя любим, ценим, и на руках носим. Эй, это исключительно в фигуральном смысле, нечего на практике пробовать! А то уже косит хитрым глазом, примеривается! Я ж под твоей тушей сдохну, если ты на меня запрыгнешь! Лучше вон, стопочки достань, а я пока эту красотищу порежу и разложу.

— Так, так, и на меня стопочку готовьте, не забывайте! Я тоже хочу приобщиться к прекрасному!

— И где мы тебя, Сереженька, после этого приобщения искать будем? Кто в прошлый раз корчил из себя крутого скалолаза и по забору пансионата карабкался? Кто про зов предков орал? Кто кричал: мне ваши Хибины по колено! Кстати, я еще тогда хотел спросить: если тебе Хибины по колено, то покуда тогда тебе Гималаи приходятся?

— Но если сам знаешь, чего спрашиваешь? Значит, не дадите пулемет?

— Ладно, так и быть. Но только сегодня в виде исключения. И если начнешь буянить — пеняй на себя. Спать положу на коврике, чтоб мозги на сквозняке побыстрей проветрились. Я твои выкрутасы на последних покатушках долго еще помнить буду. Красней за тебя перед горничными, с заборов этих самых снимай! Еще скажи, что не помнишь ничего?

— Да ладно, не так уж я и бузил. Разве что самую малость. Чуть-чуть. Капельку.

— Ох, беда мне с вами, детьми!

— Ну что, не пьянства окаянного ради, а токмо чтоб не отвыкнуть! Разольем благодать по периферии телесной!

Компания засиделась за полночь. Уже закрывая за своими нежданными, но дорогими гостями дверь, Лесничий подумал: как здорово, что они сегодня пришли! Это словами не передашь, не скажешь, но вот такая поддержка именно тогда, когда это тебе так нужно — с этим ничто не может сравниться. Ведь взять того же Ликвидатора: у самого проблем выше головы, а додумался, что раз Иван Кристину на отдых отправил, то наверняка у него на душе кошки скребут. Семь-Сорок захватил, виски с закуской взял и вперед. Да и у Сережки, судя по всему, тоже не все сладко, не зря эту песню с походами в горы затеял. Ладно, альпуху он ему покажет, не проблема. По крайней мере, будет, чем себя занять, чтобы не думать о Кристине и не просчитывать в сотый раз сценарий будущего выяснения отношений.

Проснулась Кристина от мерзкого ощущения озноба, и это притом, что на висках выступили капельки пота, а футболку — ту вообще можно было просто отжимать. Черт, а она еще надеялась, что простуду удастся забить таблеткой аспирина. Только этого для полного счастья не хватало.

Больше чистых футболок не осталось, поэтому пришлось снять мокрую, повесить ее на спинку стула, а самой облачиться в свитер. Пока переодевалась, замерзла так, что еще минут пятнадцать после не могла согреться, дрожа под одеялом. В ковшике осталось еще немного кипяченой воды, сделав над собой второе героическое усилие, Кристина дотянулась до аптечки, выбрала все лекарства, которые по ее мнению помогали при простудах, и запила пригоршню таблеток чуть теплой противной водой.

Через какое-то время Кристине стало по-настоящему жарко. Где-то там, внутри, она понимала, что нельзя сбрасывать одеяло, лучше пропотеть и выздороветь, но руки упорно сдергивали тяжелый и душный покров. Кристина боролась сама с собой: как только приходила в чувство, натягивала одеяло обратно, в забытье сбрасывала его на пол. Пару раз, кажется, даже вставала с топчана, выходила на крыльцо и гуляла около избушки. Впрочем, точно сказать нельзя.

Следующий раз Кристина пришла в себя ночью. Спать вроде бы не хотелось, но и приготовить тот же чай, к примеру, тоже ломало. Вот поесть бы она не отказалась. Только чего-нибудь легкого и не пахнущего. Только где ж это самое «легкое и не пахнущее» взять? Макароны с тушенкой, в лучшем случае — картофельное пюре с консервированной рыбой. Вот и все возможные варианты. Хлеб — и тот сухарями. Хотя…

Кристина зажгла свечу и как сомнамбула отправилась в кладовую. Запримеченный ею мешок с сухарями был на месте и никуда исчезать вроде как не собирался. Кристина развязала шнурок, запустила внутрь руку и достала пригоршню ржаных корочек. Вернувшись на топчан, словно мышь, схрумкала добычу. Смахнула с подушки крошки и вновь легла. Вопреки ее опасениям, заснула быстро, даже не успев подумать, что будет делать завтра.

Семь-Сорок сидел на кухне за обеденным столом и завтракал. Когда матушка отворачивалась или выскакивала ответить на телефонный звонок, Сергей по-воровски тянулся к банке с домашними заготовками и заливал в страдающее нутро очередную порцию пахнущего пряностями маринада. После вчерашних посиделок побаливала голова, а во рту оставался мерзкий привкус ячменного самогона, который пока не удалось перебить ни омлетом, ни томатным соком. И чего только народ находит в этой дряни? Наша водка ни в пример лучше, и не воняет так, как это пойло. А если посмотреть на соотношение цена-качество, так вообще говорить не о чем — и так все ясно. Хотя может, Ликвидатор прав, и он действительно пить не умеет? Олег-то с Лесничим вчера до упора бодренькими оставались, а ему пришлось держаться из последних сил, чтобы скрыть, насколько он назюзюкался. Вроде как удалось, а то перед ребятами стыдно. Но, по крайней мере, Олег ему ничего не сказал, когда они домой ехали. Кстати, как он там?

Сергей доел омлет и отправился звонить Ликвидатору. Трубку сняла Ленка:

— Алло, здравствуйте, будьте добры Олега!

— А кто его спрашивает?

— Это Сергей Семь-сорок. Ленок, уже своих не узнаешь?

— Сережка, это ты?! Все, богатым будешь! Это у меня видать спросонья мозги заклинило. Санька опять всю ночь кричал, совершенно не выспалась. Сейчас, подожди, Олега позову.

— Да я собственно только узнать, как он.

— По-моему, с ним все в полном порядке, если красных глазок не считать. Опять вечером укушались, а? Сами развлекаетесь, а жены с детьми пусть дома сидят!

— Ленок, да ты что! Тем более у меня ни жены, ни детей нет, ты ж знаешь!

— А, все вы, мужики, одинаковые. Были бы — тоже дома оставил, как мой.

— Хочешь, в следующий раз вместе пойдем?

— Да я бы с радостью, но куда я Саньку пристрою? За ним же глаз и глаз нужен, это не ребенок, а адская машинка. Уже ходить пробует, от силы месяц — и пойдет. Тогда вообще все ящики, шкафчики и прочую дребедень на запоры придется ставить. Про розетки я просто стараюсь не думать. Так что ничего не выгорит.

— Ну, смотри сама. Кстати, следующие покатушки вроде как через неделю. Будешь?

— Посмотрим. А ты случаем не знаешь, там проживание в палатках или как у белых людей?

— Вроде бы и так, и так, хотя точно сказать не могу. Если хочешь, специально все разузнаю и постараюсь вам с Олежкой номер забронировать? Хотя погода хорошая стоит, значит, скорее всего, в палатках общим лагерем стоять будем.

— Не торопись пока, я еще не решила. Но предложение заманчивое. Очень заманчивое. Я так давно никуда не выбиралась. Целый год, наверное. Тем более лето, дома сидеть — тоска смертная.

— И за чем дело стало? Хватай киндера и с нами. Или бабушке на временное хранение сдай.

— Если возьмет. Она от Саньки и так вешается.

— Возьмет-возьмет! Ради такого случая, что ж не взять! Чай родной внук, не хрен с бугра!

— Ох, Сережка, умеешь ты людей соблазнять!

— Да я что — я ничего, я ж любя! Ладно, побреду чай пить, Олегу горячий привет от меня.

— Всенепременно передам. Бай!

— Пока-пока!

Семь-Сорок улыбнулся и отправился обратно на кухню. Хорошо бы, чтобы Ленка на покатушки выбралась. Может, и с Олегом у них отношения потихоньку наладятся. Впрочем, в их семье сейчас реально поспокойнее стало. Видимо, Лесничий Ликвидатору мозги основательно промыл. А может, и совсем не в этом дело, просто ребятам цапаться надоело.

После завтрака Семь-Сорок решил прогуляться до метро, посмотреть на лотках новые программы и музыку. Уже спустившись вниз и сделав пару шагов от крыльца, он увидел Янку — свою соседку-журналистку и по совместительству — безответную любовь. Янка находилась в компании какого-то плечистого малого, облаченного в пиджак с непременным галстуком. Правда, костюм его был именно летний, светло-песочного цвета, а галстук явно дорогим и полностью соответствовал стилю, которого придерживался Янкин визави, что не улучшило Сережкиного настроения. Он понимал, что лучше всего сейчас уйти, но физически не мог сделать ни шагу, и стоял, глупо пялясь на Яну, улыбавшуюся мужику в пиджаке.

Конечно же, она заметила его, и помахала в знак приветствия рукой. Но без призыва, просто — как поздоровалась. Семь-сорок поднял в ответ ладонь, но вместо того, чтобы идти, куда шел, двинулся к ним. Яна удивленно вскинула брови, но ничего не сказала.

— Привет! Вышел прогуляться, смотрю — ты стоишь. Вот, решил подойти, узнать, как дела.

— У меня все в порядке. Кстати, знакомьтесь: Юрий — Сергей.

— Очень приятно, — растянул губы в вежливой улыбке Семь-Сорок, обменявшись крепким рукопожатием с приятелем Яны.

— Взаимно, — радушно ответил Юрий, но сделал это так, что Сергей сразу почувствовал к нему самую искреннюю неприязнь.

— Ну, как твои соревнования поживают?

— Да все нормально. Кстати, в горы идем? Наш уговор в силе?

— Ну, если у Юры ничего не отменится, то идем. Как раз одно свободное место в команде имеется. Юра у нас кандидат в мастера спорта по альпинизму, инструктор. Это он весь поход организует. Так что если вдруг какие вопросы возникнут — это все к нему.

— Здорово! — воскликнул Сергей, а про себя подумал: провалился бы этот Юра под землю — вот хорошо бы было! Альпинист, камээс [2], мать его расстак! Откуда только взялся?

— Слушай, у меня новостей никаких, ты лучше про себя расскажи. Я же тебя со дня рождения не видел!

По лицу Яны пробежала маленькая тень. Словно тучка пролетела по небосклону, на секунду заслонив собой солнце. Юру же, похоже, этот разговор начинал забавлять. «Скалится, словно новой вставной челюстью хвастает», — раздраженно подумал Серега.

— Ну, все рассказывать — на это дня не хватит. Ты же знаешь, что у меня за работа. Что ни день — то отставшие от родного цирка клоуны. А из последних новостей: вот, на следующей неделе переезжаю от вас. Мы с Юрой квартиру на двоих сняли, уже вещи начали завозить.

В голове Сергея словно разорвалась шоковая граната. Бабах, и на миг свет вокруг померк, а потом ворвался обратно и ударил по беззащитным глазам. Казалось, что земля ушла из-под ног, и каким чудом ему удалось не потерять равновесие на потеху Юрию, Семь-сорок не знал.

— Когда свадьбу играть будете? — словно со стороны услышал он собственный голос, ровный и даже какой-то механический.

— Какой же ты смешной, Серый! Свадьба — это не для меня. Да и Юрию это пока ни к чему. Зачем нам штампы? Нам и так вместе хорошо.

Янка словно нарочно выделила слово вместе, и от этого Сергею стало особенно тоскливо.

— Ну что ж, совет вам да любовь. Но смотри, Яна, если все-таки решитесь свадьбу играть — обязательно позови. А то не прощу!

— Ладно тебе, я же сказала — свадьбы не будет!

— А почему бы и нет? — подал голос доселе молчавший Юрий. — В этом предложении явно имеется ценное зерно. Представляешь — роскошное платье, море шампанского, по уши счастливые родичи…

— Я же сказала — нет! — в голосе Яны зазвенели металлические нотки. Тихо-тихо, но такие родные, такие знакомые… Видя, как чуть дернулось холеное лицо Юры, Сергей ухмыльнулся про себя: то-то, знай наших!

— Не думаю, что сейчас время и место говорить на такую серьезную тему. Тем более что ты, малыш, уже опаздываешь на свое интервью!

— Да Бог бы с ним, с этим интервью. К тому же, мужик этот, артист заслуженный, никогда вовремя не приходит, меня его пресс-секретарь об этом отдельно предупредила. Успею в любом случае. Да даже если и опоздаю — чего бояться? Он мне, паскуда, все равно все как миленький расскажет, даже то, чего не знает.

— Так-то ты к заслуженным артистам относишься! Ай-ай-ай!

— Отношусь так, как они того заслуживают, не больше — не меньше.

— Кстати, если хочешь — могу подвезти.

— Юра, а как же вещи? Мы же договаривались, что сегодня ты перевезешь все мое барахло!

— Я это всегда успею, а пара часов в таком деле погоды не сделают.

— Ну, смотри, дело твое. Ты же, искуситель, прекрасно знаешь, что я не люблю добираться общественным транспортом, поэтому от твоего предложения отказаться просто не в силах. Так что, едем?

— Уже завожу!

— Ну что же, Серый, прощай! — произнесла Яна, выделив последнее слово.

— До свидания, — ответил Семь-сорок, тоже многозначительно произнеся эту простую фразу. Он подождал, пока Яна усядется в новую десятку, машина взревет, царапнет шинами асфальт и исчезнет со двора, а потом побрел, куда глаза глядят. По щекам протянулись две подозрительно блестящие дорожки, но Сергей этого даже не заметил. Внутри него в одночасье образовалась какая-то брешь, пустота, заполнить которую было некем. Да и не хотелось, честно говоря, подпускать к себе чужого человека. Никакого, пусть хоть трижды золотого. Только Янку. Одну лишь Янку…

Сквозь обрывки сновидений Кристине пригрезилось, что в избушке есть еще кто-то, кроме нее. Она отмахнулась от этого, решила, а, ерунда, но тревожное чувство чужого присутствия не проходило, и в итоге Кристина проснулась.

Около топчана на старом табурете, затянутом истершейся клеенкой, сидел лесник Фомич и смотрел куда-то в сторону, предавшись собственным мыслям. Услышав, как шевельнулась Кристина, он перевел взгляд на нее и спросил:

— Что, совсем хреново?

— Ага, — честно призналась Кристина, не найдя в себе ни сил, ни мужества высказать Фомичу все, что она думает по поводу его «гостеприимства».

— Вставай, собирайся.

— Зачем?

— Ко мне пойдем. Лечить тебя буду. Вас городских оставь на два дня — вмиг ласты склеите. Что, не так говорю? То-то, можешь не отвечать. Пожитки я твои уже собрал и отнес, теперь дело за тобой.

— Я не дойду.

— С чего ты взяла? Я тебе помогу, не бойся. По дороге отдыхать будем. Нам с тобой торопиться некуда.

— У меня нога болит.

— Нога? Ну-ка, показывай!

Кристина послушно закатала штанину. Фомич размотал бинты и присвистнул. Давешняя ссадина выглядела просто кошмарно: края загноились, а синяк расцвел всем положенным по случаю спектром от темно-лилового до зеленого. Фомич неодобрительно поцокал языком и полез в аптечку. Достал порошковый стрептоцид, мазь с соответствующим ситуации названием «Спасатель» и принялся за лечение. Перво-наперво очистил рану от гноя и прилипших марлевых ниток, потом залил все спиртом, достав его из недр кладовой. От подобной экзекуции Кристина едва не подпрыгнула до потолка, но внезапно заявившая о себе гордость заставила стиснуть зубы и терпеть пытку. Фомич на борьбу Кристины самой с собой внешне никак не прореагировал, но, судя по всему, оценил по достоинству.

— А Ванька говорил, ты вроде из спасателей? Чего ж тогда себя до такого состояния довела, раз опытная? — поинтересовался Фомич, делая новую перевязку.

— Вы неправильно поняли. Я раньше работала оператором Службы спасения. Диспетчером по-вашему. Спасали людей другие, не я.

— Все равно опытная. Мне можешь не рассказывать. Вряд ли у вас в Москве неумех держать будут, да еще на такой работе. Ведь знала же, что ногу прижечь надо. Чего ж тогда вовремя не продезинфицировала?

— Да не до того было. Единственная мысль — согреться и до кровати доползти.

— Ох, беда с вами! Точно дети малые. Ладно, вставай, попробуй, как нога. Вроде должна дойти.

— А если не дойду? Машину пойдете ремонтировать?

— Если не дойдешь, взвалю тебя на плечи, как куль с мукой и поволоку. Бог даст, радикулит не прихватит. Грех мне пока на свое здоровье жаловаться.

Перспектива перевозки в виде куля с мукой Кристину не порадовала, поэтому она твердо решила, что хоть ползком, но доберется до дома Фомича сама, своим ходом. В последний раз оглядев избушку и убедившись, что Фомич унес к себе все вещи вплоть до рюкзачка-енота, Кристина, опираясь на руку лесника, вышла наружу.

Лес вокруг дышал такой умиротворенностью, таким спокойствием, что Кристина на минутку даже остановилась, пораженная и восхищенная увиденной картиной. Она жадно вслушивалась в дыхание леса, в несущийся сквозь листву юркий ветерок, в разноголосицу птиц, и душа, казалось, тоже рвалась куда-то наружу, туда, к птицам и ветру.

— Ладно, пойдем. Еще успеешь вдоволь наглядеться. Сначала надо нам тебя в порядок привести.

Кристина с неохотой оторвалась от созерцания окрестного пейзажа и поплелась по направлению к домику Фомича. Нога побаливала, но так, не сильно. Терпеть можно. Вот голова, конечно, кружилась, да и слабость эта противная…

— Потерпи, девонька, от силы полчаса — и ты у меня уже в баньке париться будешь. Веничком всю хворь из организма выгоним, а потом лежи, отдыхай, сил набирайся. Любишь баньку-то?

— Не знаю. Я там еще ни разу не была.

— Что, на самом деле? А в саунах этих новомодных тоже не была?

— Нет, нигде.

— Вот заодно и посмотришь. Спервоначалу может и не понравится, но потом во вкус войдешь, и только держись! Главное в бане, чтобы суеты не было. Суета — она мешает. А в баньке расслабиться надо, чтоб тебя разморило, чтоб каждая клеточка тепло чувствовала.

— А что в бане может не понравиться?

— Ну, во-первых, не каждый человек высокую температуру спокойно переносит. Иностранцы из-за этого про русскую баню такие небылицы рассказывают, что только диву даешься. Мол, издеваются русские сами над собой в такой извращенной форме: чем вокруг хуже, тем им лучше. Плюс второй момент: когда парку поддаешь, может с непривычки и дыхание схватить, нос с горлом ошпарить. Но это дело такое: раз в баньку сходил, второй сходил, а в третий и вовсе уже ничего не замечаешь, только радуешься. Главное — соревнования не устраивать. А то есть такие: сам уже с ног валится, а ни за что из парной не выходит, держится из последних сил, лишь бы перед окружающими крутым мужиком выглядеть. В итоге ни радости, ни пользы, вред один. И сердечко у него стучит, как у зайчишки загнанного, и земля под ногами ходит, и давление зашкаливает. Иногда и выносить таких вот героев приходится, на лавке откачивать, водой холодной отливать. А слушал бы человек себя, и все в порядке было бы. Посидел, попарился — вышел, чая с мятой глотнул, остыл маленько в предбаннике, и обратно.

— Тогда, наверное, мне в бане не понравится. Я и летнюю жару иногда с трудом переношу, а в бане-то температура, наверное, еще выше?

— Выше-то выше, только насчет бани я бы тебе советовал не зарекаться. Вот попробуешь раз-другой, тогда и скажешь. А сегодня я температуру высокую гнать не буду, девяноста нам с тобой вполне хватит, так что не бойся раньше времени.

— А веники — это больно?

— Вот насмешила, девонька! Это кто ж тебе такую чушь сказал-то? Веники — они для массажа, чтобы кровь застоявшуюся разогнать, мышцы разогреть. Нет, есть, конечно, любители, которым дубового или березового веничка мало, те можжевеловыми вениками разминаются. Пробовал я их, ничего особенного. Чуть покалывают, не без этого, но в целом очень даже приятно.

— А у вас эти самые можжевеловые веники есть?

— Нет, закончились. А в этом году я что-то не стал их заготавливать. Березовых навязал, дубовых навязал, и хватит. А что, боишься, что буду тебя можжевельником истязать?

— Да нет, я просто так спросила.

— Ты как сама-то, не устала? Может, остановимся? А то вон, бледненькая какая. Давай, садись на пенек, отдохнешь минут пять, и снова пойдем.

— У меня голова закружилась. Боюсь, не дойду.

— Ерунда, сейчас пройдет. Главное в нашем деле что? Правильно, не раскисать. Так что нос повыше, девонька! Пробьемся! Ты-то вот еще ничего, а то у меня случай был — привезли одного иностранца, немца на охоту. Посмотрел я на него, а у него одежка городская, а кроссовочки вообще ни к черту. Ну, я его в кладовку и отвел, на сапоги показываю — надевай, мол. Ну, он напялил на себя чего-то, пошли на охоту. Идем — полчаса идем, час идем, — замечаю: что-то мой немец хромает, да с каждым шагом все сильнее и сильнее. Тут я глянул — мамочки святы! Так он на себя два левых сапога напялил из разных пар! У меня-то в кладовке их штук пять стоит на всякий случай. Я ему на ноги показываю, мол, ошибочка вышла, а он как увидел, так и начал смеяться. Чего-то лепечет, я так понял, объяснял, что вчера застолье было сильно крепкое, вот у него с утра в голове все помутилось. Ну, что делать: отправились обратно. Куда ж ему такому охотиться!

Так, останавливаясь каждые три-четыре минуты на отдых, под шутки-прибаутки Фомича они добрались до его дома. Этот короткий переход забрал у Кристины последние силы, и она еле-еле доковыляла до места. Даже лес вокруг потерял для нее половину очарования: не до красот окружающего мира, когда перед глазами все плывет, дышать полной грудью не удается из-за заложенного носа, да еще и ноги норовят предательски подкоситься в коленках.

— Так, потерпи еще полминутки, сейчас вас знакомить буду. Тебе здесь еще жить, так что он тебя должен знать и запомнить.

— Кто?

— Иртыш. Пес мой. Стой спокойно, не бойся, он тебя обнюхает и признает.

Прежде чем Кристина успела еще что-либо спросить, Фомич коротко свистнул, и откуда-то из зарослей перед ними возник давешний призрак: пес, подозрительно напоминающий собой крупного и холеного волка. Шерсть собаки лоснилась, но имела не серый волчий оттенок, а скорее палево-бежевый, как у лайки. Пес уселся перед Кристиной, когда Фомич сказал ему «знакомься», Иртыш беззастенчиво обнюхал Кристину, коротко ткнулся черным влажным носом в ее ладонь и сел обратно. Фомич приказал «гуляй», и собака вновь исчезла в лесу, словно ее и не было.

— Вот это зверь! А это не волк случаем? Мне кажется, что очень похоже. Правда, я живого волка только в зоопарке видела, поэтому могу и ошибаться.

— Его отец волк. А мать — лайка, от прежнего лесника мне вместе со всем хозяйством отошла. Хорошая была сука, выдрессированная, хотя, надо сказать, меня она не сразу приняла. Долго присматривалась, изучала. Видимо, сильно к покойному хозяину была привязана. Настоящая собачья любовь — это на всю жизнь. Некоторые так тоскуют, что сами через месяц-другой подыхают, вот как бывает! Ну вот, изучала она меня, изучала, а потом как-то раз подошла, я как раз сидел на веранде, картошку чистил, и голову на колени положила. Вот, мол, она я, делай со мною все, что хочешь. Так и поладили. Она потом в половодье утонула — за норкой погналась, в полынью попала и не выбралась. Я тогда сильно переживал — как верного друга потерял.

— А Иртыш откуда взялся?

— Я давно хотел себе собаку с примесью волчьей крови, но сама понимаешь: такую найти — это редкость. А тут лайка моя потекла, скулит, бедная. И аккурат волчий вой в лесу раздался. Я ее и отпустил. Суки, они в этом плане понадежнее кобелей будут, сколько бы ни гуляли, обязательно домой возвращаются. Так и вышло. Через два дня вернулась она ко мне, а в положенный срок разродилась. Я себе самого крепкого щенка выбрал и начал воспитывать.

— И сколько лет Иртышу?

— Ну, он у меня уже, можно сказать, в самом расцвете сил. Седьмой год пошел.

— А где он живет? Я у вас ни будки, ничего такого не заметила.

— Где придется. Может и в лесу заночевать, без проблем. В морозы я его к себе в дом беру. Сейчас обычно на веранде располагается, около входа. Охраняет.

— Странно.

— Что именно?

— Я почему-то считала, что собаки всегда должны быть рядом с хозяевами, а Иртыша вашего не видно, не слышно.

— А он и есть всегда рядом.

— Не поняла?

— Иртыш тебе на пятки наступать не будет, как и в спину дышать или хвостом перед глазами крутить, но если надо, он через пять-десять секунд перед тобой окажется, только позови. А если сам какую опасность учует, тоже даст знать. В крайнем случае, взрыкнет. Он у меня вообще в этом плане молчун, пустобрехства не любит.

— А почему тогда его с нами не было, когда мы сюда шли?

— Как это не было? Просто ты его не видела, он как всегда параллельным курсом бежал. А услышать его, у меня — и то не всегда получается, хоть и ухо уже ко всякому лесному шуму привычное.

— И что, Иртыш ни разу не сбегал?

— А куда ему бежать? И зачем? Он и так сам себе хозяин. А мы с ним дружим, он здесь всегда и поесть сможет, и отдохнуть.

— Не понимаю. Зачем это ему надо?

— Словами это не объяснишь, все равно коряво получится. Я не мастак красиво слова складывать. Но мы с Иртышом, как в кино говорят, партнеры, а не хозяин со слугой. Я старший партнер, а он младший по положению. Но партнеры. Я не хотел ему психику ломать, но сразу дал понять, кто из нас будет руководить, а кто подчиняться. А потом только натаскивал, показывал, учил.

— И что: вы так любую собаку воспитать сможете, как Иртыша?

— Есть у меня подозрение, что нет. Каждая собака — это личность, второй такой не найдешь. Вот будет другой щенок, буду его натаскивать, как Иртыша, а получится черт те что. И выйдет, что этого надо было сызмальства в строгости держать, воли поменьше давать. Наперед не угадаешь, что получишь. Просто когда я Иртыша в первый раз в руки взял, то сразу понял, как я с ним буду себя вести. Почувствовал я его, и он меня почувствовал. Нет, прости, не объясню я этого, хоть убей.

— А он меня теперь трогать не будет? Раз вы нас познакомили?

— Ну, даешь, девонька! Ей Богу, насмешила, слов нет! Он бы тебя и так не тронул, зачем ему это? Просто относился как к чужому человеку, мог в дом не впустить, когда меня нет, или что-нибудь охранять от тебя. А теперь знает, что здесь ты можешь ходить куда угодно и делать что угодно. Вот и все. И теперь он тебя защищать будет, потому что — своя, а он всех своих защищает. Ладно, хватит нам пустые разговоры разводить, в баньку пора.

— Ой, мне неудобно как-то…

— Что такое?

— В бане ведь голыми моются?

— Обычно да, но если хочешь, можешь купальник одеть. А из-за меня не беспокойся: у меня цели такой нет, молоденьких девушек собою пугать. Давай, я тебе твою комнатку покажу, а ты, как переоденешься, выходи, я тебе на кровать махровый халат положил, в него завернешься, чтобы не озябнуть.

Когда Кристина осталась одна в маленькой комнатке, вход в которую вел через большую комнату, в которой они втроем пили чай в день ее приезда, то без сил плюхнулась на добротную железную кровать. Кровать сразу же пружиня подбросила ее, а потом еще недолго покачала, как шлюпку на волнах. Прогулка с Фомичом далась нелегко, а если еще и учесть, что в минувшие сутки она практически ничего не ела…

Фомич сказал, что будет ждать на крыльце дома минут через пять, и Кристина, преодолев нежелание и слабость, принялась стягивать с себя пропахшие потом вещи и переодеваться в купальник и халат. Халат вопреки ожиданиям оказался не заношенным и не выцветшим, а очень даже красивым и почти новым, темно-синим в ярко-голубую клетку и с голубыми же вышитыми карманами и воротником.

Голова снова закружилась, и Кристине вновь пришлось отдыхать на кровати. Взгляд ее остановился на фотографии, висящей прямо напротив в простой деревянной рамке. На фотографии молодой Фомич в военной форме обнимал за плечи хрупкую девушку в скромном летнем платье в цветочек. Черно-белая фотография от времени слегка пожелтела, но все равно смогла передать и юношескую браваду Фомича, и трогательную беззащитность девушки.

— Кристина! — раздался зычный голос хозяина дома. — Ты как, готова?

— Да, уже иду!

Они с Фомичом перешли через двор к низкой черной баньке, из трубы которой клубился веселый дымок. Когда открылась тяжелая дверь, в лицо пахнуло чем-то терпким, но приятным. Еще чуть-чуть пахло дымом и печеным хлебом. Фомич торжественно объявил начало «изгнанию хворей из тела бренного», и понеслось. Он то загонял Кристину на полок, то обратно в предбанник, давал глотнуть мятного настоя, и снова отправлял в парилку. Честно говоря, она почти ничего не запомнила, потому что все слилось для нее в один странный невнятный сон, мозг фиксировал лишь какие-то отдельные фрагменты: кадушку из отдельных дощечек, стянутую железным обручем, деревянный ковш с очень длинной изогнутой ручкой, войлочную шляпу, которую напялил ей на голову Фомич, жар от дубовых веников…

Проснулась Кристина уже на кровати, закутанная под подбородок теплым ватным одеялом. Вот дела, а как она сюда попала?

Покопавшись в собственной памяти, Кристина таки выудила тот момент, когда Фомич, закутав ее в халат, быстро-быстро, почти бегом отвел сюда и уложил отдыхать. Фу, уже легче. Только амнезии для полного букета неприятностей ей не хватало.

Лежать на кровати было очень приятно, тело ощущало себя ленивой безвольной тряпкой и нагло нежилось, на корню пресекая все попытки хозяйки уговорить себя встать. Да и на самом деле: зачем? Что она, торопится куда?

Эта мысль была столь абсурдна, что Кристина едва не рассмеялась. Да уж: куда теперь торопиться? Клиенты растеряны, заказы старые сданы, а новые не получены, машина лесника разобрана, пешком в поселок она явно сегодня не дойдет, а предатель Иван в ближайшую неделю, а то и две носа сюда не покажет.

Дверь в комнату чуть-чуть приоткрылась, и на пороге появился Фомич.

— О, так и думал, что ты уже должна проснуться! Но сморило тебя знатно. В принципе, после баньки такое часто бывает, но я уж грешным делом решил, что передержал тебя в парной. Давай, вставай потихоньку, я тебе вон, футболку с брюками чистые притащил, большеватые, наверное, будут, но потерпи, все равно пока других нет. Вещи твои я замочил и постирал, уже сохнут, так что потерпи до завтра. Сейчас есть пойдем, я щи сварганил — самое то при болезнях. Горячий супчик, мясца чуток, вот сметанки бы еще, да чего нет, того нет.

— Спасибо.

— Это за что? Вот выздоровей сначала, потом благодарить будешь. Давай, я пойду щи разливать, а ты одевайся. Да, носки обязательно надень, если увижу босые ноги — ремня получишь. Они, конечно, колются слегка, зато полезные, собачьи. От мамы Иртыша память осталась. И от жены моей, она их вязала.

— А жена ваша?…

— Скоро год как умерла. Тихо, во сне. Никто не ожидал. Просто сердце остановилось, и все.

— Простите.

— Да ничего, ничего. Сейчас я уже пообвык один быть. Это сначала трудно было, от тоски волком выл. Мы с моей Танюшей очень дружны были. Как познакомились, так и не расставались, можно сказать. Она со мной все Севера прошла, когда я служил, двоих детей мне подарила. Сюда со мной поехала, когда мы решили на природу податься, а квартиру нашу детям оставить. И ни разу меня ни в чем не упрекнула. Даже когда в доме краюшки черного хлеба не было, а все наше имущество в паре чемоданов помещалось. Душевная была, мудрая. И красивая. Мне ее очень не хватает.

— Это она на фотографии?

— Да, это мы за две недели до свадьбы. Она только-только техникум закончила, а я старшего лейтенанта получил. Вообще, Танюшка у меня ух веселая была! Так пошутить любила! Как-то поселили нас в офицерское общежитие в один блок еще с одной семейной парой. Ну, блок — это вроде двухкомнатной квартиры, только маленькой и без кухни. Мы в одной комнате, они в другой. И вот, пожаловалась Танюше соседка, что муж ее обижает, гоняет, как новобранца какого, кричит на нее. У нее уже что ни день, то истерика. Совсем бедную довел. И вот Танюшка моя решила его наказать. А как? Перед начальством он себя хорошо зарекомендовал, хотя втихаря его и недолюбливали: уж больно выслужиться любил. Вот она и решила одну каверзу устроить. Когда сосед домой пришел, с ведома жены его пальто стащила, и все пуговицы с нашей символикой спорола. А вместо них нашила пуговицы, которые в железнодорожных войсках носили. Потом соседка ей втихаря остальную форму вынесла. Таня за вечер и ее обработала. Потом бабоньки все обратно положили. И вот утром этот субъект идет на службу. Сначала вроде все в порядке было, никто ничего не заметил, но уж потом… Такая буря началась, по первое число мужику досталось. Он домой к жене, мол, ты чего натворила? А она руками разводит, мол, ни при чем я, целый день от тебя не отходила. И правда, доказать ничего нельзя. Так и отстал.

— И что, так и не догадался, кто это сделал?

— Нет. Но с женой стал себя аккуратнее вести, видимо, все-таки дошло до него что-то. А еще однажды вот такой случай был: завезли в наш магазин мясо говяжье. Ну, стоит Танюшка в очереди, а перед ней ее подруга. Танюшка возьми, да заверни кусок кирпича в промасленную бумагу и брось ей в сумку. А в сумке в такой же бумаге мясо кусками. Ну, день она ждет, два ждет — а подруга ей ничего не говорит. Вроде как ничего не заметила. Странно, конечно, ну да ладно. И тут где-то через месяц прибегает к нам в гости эта самая подруга, смеется аж до слез и спрашивает, не Танька ли ей кирпич подложила. Спрашиваем, в чем дело. Оказалось, она все, что у нее в сумке было, сразу в морозильник положила, не разбирая. И кирпич самым последним оказался. Мясо съели, и тут ее мужу приспичило суп сварить. А надо сказать, за воротник он крепко закладывал, и когда суп готовить начал, уже был изрядно под мухой. Ну, варит он суп, варит, пробует — а на вкус все не то и не то. Три часа варил — без толку. Тут жена его с работы пришла, он к ней жаловаться. Ну, она-то быстро разобралась, в чем дело. Мы потом долго этот случай вспоминали и смеялись.

— Вы жену часто вспоминаете?

— Да. Каждый день. В первые дни, как мы ее схоронили, я на Танюшино лицо и взгляд поднять не мог. Сразу слезы подступают, в горле ком. Счастливо мы жили, очень счастливо. Такая любовь не каждому дается. Повезло нам. Ладно, хватить балясничать, есть надо.

Фомич резко вышел из комнаты, и Кристине подумалось, что на самом деле этому сильному, уверенному в себе мужику до сих пор не удается примириться со смертью самого близкого человека, хоть он и пытается заверить себя и окружающих, что все в порядке. Да, жалко его. И жену его жалко. Они же еще не такие старые, чтобы умирать.

За столом Кристина и Фомич молчали, лишь слышался стук ложек о тарелки, да тиканье настенных часов с кукушкой. Кристина уже жалела, что завела разговор о жене Фомича, который так удручающе подействовал на лесника, как Фомич, аккуратно подобрав хлебным мякишем остатки супа, спросил:

— Ну что, как тебе моя стряпня?

— Очень вкусно, спасибо.

— Добавки будешь?

— Нет, наверное.

— А что так? За талию переживаешь?

— Нет, просто я уже объелась, да еще опять сморило, еле сижу.

— Так пойди, приляг, зачем себя мучить? Все надо делать в охотку, в удовольствие. Ничего, вот поднимем тебя на ноги, так раскормлю — сама себя не узнаешь. Румяная будешь, справная.

— Да у меня не в коня фуршет: сколько не корми, все равно как в трубу вылетает.

— Ну, сказанула, так сказанула! Не в коня фуршет! Вот юмористка! А по поводу еды — это как посмотреть. Поправляются не от еды, а от работы, да от атмосферы правильной. Знаешь, почему в деревнях редко когда девчонку худую найдешь, а в городах их толпы бродят? То-то же. Просто деревенская в четыре утра встала, корм скотине задала, завтрак приготовила, потом по дому поработала, или в поле вышла, затем снова к скотине, кормить, доить, потом обед с ужином готовить. Весь день, как пчела вертится. Если хорошо не поешь, то ноги в таком режиме протянешь, здесь все калории в дело идут.

— Ну, мне это не грозит. Скотину кормить, да в полях работать вроде как не собираюсь.

— А чем сама по жизни занимаешься?

— Сейчас рисую. Вернее, делаю роспись по ткани. Иногда картины под заказ. Бывает, что и модели одежды придумываю, если они четко под какой-то мой рисунок попадают.

— Значит, художница. Это здорово. Я вот тоже рисовать люблю, но у меня рука грубая, оружием испорченная. Как палец на курок положить — мне не рассказывай, а с рисованием совсем другая петрушка. Внутри чувствую, знаю, как все должно быть, а кисть беру, и словно курица лапой вожу. Не заточены у меня руки под краски. Но все равно, раз душа просит, иду и рисую. И так мне хорошо в этот момент — не передать.

— Значит, это ваши картины в доме висят?

— Ну да. Чьи ж еще каракули здесь могут быть? Но большинство картинок я в кладовой храню, с глаз подальше.

— А что так?

— Да что их вывешивать, только народ смешить почем зря. Я ж знаю, что грош им цена. Но все равно это мое: я когда их рисовал, радовался. Это словно фотографии моей радости. Вот на эту посмотрел и вспомнил: в тот раз солнце очень красиво встало, и роса такая на траве выпала… А на эту погляжу и ливень перед глазами, который три дня не прекращался. А ты разве свои картинки не любишь?

— Люблю. Только я для себя уже давно не рисую.

— Это почему же? Не нравится?

— Да нет, не в этом дело. Просто раньше я только для себя рисовала, вот совсем, как вы. А сейчас мне за это деньги платят, но я должна рисовать только то, что попросит заказчик. А заказов много, поэтому меня от красок иногда просто тошнить тянет. Да и по-другому все стало. Раньше картина сначала внутри меня рождалась, а потом уже на бумаге или холсте, а сейчас я — пустая кубышка. Ксерокс. Ремесленник. Я ничего нового придумать не могу. Даже если иногда что-то такое мелькает, ничего не успеваю ни зарисовать, ни запомнить. Вот перерисовать что-нибудь готовое — это пожалуйста. До малейших черточек скопирую, даже лучше получится, чем в оригинале.

— И тебе нравится твоя работа?

— Наверное.

— Так нравится или нет? «Наверное» — это не ответ.

— Нравится. Только я хочу все по-другому делать, не так, как сейчас, чтобы каждый раз что-то новенькое выходило, и чтобы мне самой нравилось, а не только заказчику. Но так у меня не получается. Я ведь не настолько талантлива, как хотелось бы. Смотрю на чужие работы и понимаю: так высоко мне никогда не прыгнуть, можно даже не пытаться. Поэтому все, что остается, это продолжать тупо работать, работать…

— Не понимаю. Тебя кто-то подгоняет, торопит?

— Когда как, но заказчики обычно ждут столько, сколько я скажу.

— Тебе деньги очень нужны?

— А кому они не нужны?

— Я неправильно выразился. Я имел в виду, что тебе срочно нужно наработать определенную сумму, чтобы квартиру купить, с долгами расквитаться, здоровье поправить или еще для чего-то такого серьезного?

— Нет, ничего такого.

— Тогда почему ты себя загоняешь? Не можешь отказаться от заказов? Можно ведь просто называть чуть большие сроки, чтобы самой себе цейтнот не устраивать. Или я не прав?

— Можно, только получается, что тогда я людям врать буду. В этот бизнес пробиться очень трудно, если бы не сестра Ваньки, я бы так и была девочка-не-пришей-чего-куда. Теперь от нее мне клиенты приходят, заказы поступают, и если я от них откажусь или буду время тянуть, значит, я Ольгу подведу. Вот сейчас я здесь сижу, а мне домой должны звонить, так что в итоге из-за Ванькиного фортеля у меня один большой заказ накрывается медным тазом.

— И ты боишься, что из-за этого ты потеряешь свой заработок?

— Больше всего я боюсь, что людей подведу. Хотя и заработок тоже потеряю.

— Нет, чего-то я здесь явно не понимаю. Если все время работа, работа, то отдыхать когда? Жить когда? Нельзя же так. Это только лошадь в шорах может по ипподрому носиться и окружающего мира не видеть. Работать ради того, чтобы работать, зарабатывать ради того, чтобы зарабатывать… Ты ж как глупая белка в колесе мечешься, ей Богу.

— Я, между прочим, совета у вас не просила. Мне бы только оклематься, я сразу же в Москву вернусь.

— Ох, надулась, как мышь на крупу! А что такого ей сказали? Ладно, нечего глазищами сверкать, иди, отдыхай, завтра поговорим.

Кристина вернулась к себе, легла на кровать. Блин, и этот туда же! Сговорились они с Ванькой, что ли? И ведь не объяснишь ничего, хоть кол на голове теши! Какая такая мифическая жизнь мимо нее проносится, интересно знать? Или если она живет не так, как другие, это уже повод ее поучать? Ее жизнь — это ее жизнь, и она ее живет, как хочет и как умеет. И чего Фомич прицепился? Такой классный вечер испортил.

Иван смотрел на то, как Семь-сорок добросовестно учится вязать прусики, восьмерки, правильно складывать и набрасывать на ногу «стремя», но чувствовал, что настроение того оставляет желать лучшего, поскольку во всех движениях Сергея чувствовалась самая настоящая ярость. Пару раз он уже затянул узлы так, что развязывать пришлось, поминая самого себя «тихим добрым словом». Если что-то не получалось с первого раза, Сергей упорно пробовал вновь и вновь, пока не убеждался, что сможет теперь это сделать даже с закрытыми глазами.

Когда пришла пора отпускать Семь-сорок в «одиночное плавание» по натянутой над глубоким оврагом веревке, Иван притормозил рвущегося в бой Сергея:

— Постой-ка, давай покамест покурим. И поговорим.

— Да я не курю! Ты ж знаешь!

— Все равно постой. Не знаю, что с тобой происходит, но на скальник или в горы в таком настроении выходить нельзя. Ты же не о том думаешь! Да молчи, я вижу, что ты стараешься, дело совсем не в этом, пойми. Неважно, почему ты пошел в горы, но как только ты начал работать — все твои мысли, заботы, мечты — побоку! Только ты, веревка и напарник, если не в сольник вышел. Ты должен быть спокойным, как удав. Если психуешь, дергаешься — обязательно чего-нибудь не заметишь или что-нибудь не так сделаешь. Уже проверено и не раз. Так что решай: либо ты действительно учишься альпухе, либо пытаешься решать свои проблемы. Но одновременно и то, и другое у тебя не выйдет.

— Я понял.

— Хорошо, если так. Ну, давай, посмотрим, чего и как ты понял.

Сергей пристегнул карабин обвязки к веревке, закрепил страховку и плавно соскользнул со склона, оттолкнувшись для скорости сразу двумя ногами. Перебрался на другую сторону, постоял пару секунд и полез обратно.

— Ну, как?

— Нормально. Только не торопись, здесь не соревнования. Еще пару раз туда-обратно, а потом я тебе вон там, посередине, вертикально веревку закреплю, начнешь спуски-подъемы осваивать. И только попробуй хоть на секунду без страховки остаться — лично уши надеру! Понял?

— Понял!

— Пошел!

Ленка наслаждалась выдавшейся минуткой отдыха. Санька спал, сытый и переодетый в чистое, Олег был на работе, а еду приготовила мама, только что уехавшая домой. Даже стирать пока ничего не надо. Благодать!

Мама вопреки Ленкиным опасениям с готовностью согласилась посидеть с Санькой и отпустить дочку съездить с мужем на соревнования внедорожников. Даже сказала, мол, давно пора куда-нибудь выбираться, негоже молодой девчонке летом дома сидеть. Нет, мама у нее — просто чудо. Теперь вечером надо предупредить Олега, что они вместе едут, потом вещи подготовить. Как же давно она людей не видела! Да, именно так: не видела людей. Родные и очень близкие друзья не в счет.

От предвкушения поездки внутри Ленки все пело. Так радовалась, наверное, только в детстве, когда вся семья на поезде отправлялась навестить родственников на Украине. Да, не думала, что рождение ребенка буквально запрет ее в четырех стенах. С каким бы удовольствием сейчас на работу вышла! Кому рассказать — не поверят. Но Ленке было очень сложно молчать, разговаривая лишь с малолетним сыном, да по вечерам с мужем, который иногда приезжал вообще за полночь, замотанный и к разговорам не расположенный. У нее образовалась такая настоятельная потребность в общении, что если бы случилось проболтать с кем-нибудь сутки напролет, она бы чувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Чтобы не сойти с ума от молчания, пела песни, включала одновременно радио, телевизор и магнитофон, создавая иллюзию чужого присутствия. Но все это было не то. Совсем не то.

И тут до Ленки дошло: мамочки святы, а когда же она последний раз прическу делала? Как она людям покажется? Ленка бросилась к зеркалу. Так-так-так, коротко постриженные перед рождением Саньки волосы отросли неровными лохмами и топорщатся в разные стороны. Попытки заставить непокорную шевелюру лежать в одном направлении ни к чему не привели. Ленка пришла к выводу, что без парикмахера здесь не обойтись. Интересно, Санька еще пару часиков проспит?

Ленка вытащила из семейной кассы всю имеющуюся наличность, пересчитала смятые купюры. Негусто. Восемьсот рублей всего. А до зарплаты Олега еще больше недели. Ее пособие на ребенка — не в счет, на щедрую подачку государства и котенка не прокормишь. А, была — не была!

Ленка быстро переоделась и, бросив быстрый взгляд на спящего Саньку, выскочила из квартиры, молясь о том, чтобы сын не проснулся, пока она не вернется домой. Парикмахерская находилась всего в десяти минутах ходьбы, и Ленка мечтала, чтобы там не оказалось очереди, а потом, как-то не удержавшись, побежала, огибая мешающихся под ногами прохожих то по бордюру, то по газону, разом забыв о солидности, степенности и прочих атрибутах, соответствующих званию молодой матери.

Олег отпросился с работы домой. Голова побаливала, да и извозом заниматься не было ни сил, ни желания. Сейчас бы чаю с лимоном и льдом и спать. Или телевизор посмотреть. Кстати, когда он в последний раз нормально отдыхал? Разве что на покатушках. А потом снова как загнанный: работа-сон, работа-спать.

Открыл дверь своим ключом, вошел, крикнул: «Лена, я уже здесь». Странно, не отозвалась. Может, спит?

В комнате Ленки не оказалось, как и на кухне, и в ванной. Зато проснулся Санька и, не обнаружив поблизости мамы, громко заголосил. Олегу все это крайне не понравилось. Где ее черти носят? Ребенка бросила и удрала куда-то, коза. О чем только думает? Ей же сотню раз говорили, что нельзя ребенка одного оставлять, нельзя! Ладно, Санька еще не может сам из кроватки выбраться, а если бы мог?

В этот момент в замочной скважине послышался шорох, и на пороге появилась Ленка.

— Где тебя носит? Что, последние мозги растеряла?

Хорошее настроение в мгновение ока покинуло Ленку, и она зло бросила:

— Слушай, заткнись, а? По хорошему прошу. Я что, уже и на полчаса отлучиться не могу?

— Не можешь. И куда это тебе приспичило слинять?

— А самому догадаться слабо?

— А что тут догадываться? Ты ведь меня знаешь: если заведешь кого на стороне, то пожалуйста, вали на все четыре стороны!

— Слушай, я подозревала, что ты — козел, но не знала, до какой степени. Ты что, совсем охренел? Я тут безвылазно сижу, как под домашним арестом, а стоило мне в парикмахерскую сбегать, это значит, у меня любовники завелись, так?

— Лена, не надо так со мной!

— А со мной, значит, можно?! Пришел, оскорбил, и доволен?! А как самого задели, так «Лена, не надо»!

Ленка в сердцах швырнула ключи на тумбочку под зеркалом, сбросила сандалии и прошла в комнату. Хорошее настроение, которое не покидало ее с того момента, как она решила подстричься, улетучилось без следа. Нет, она такого не заслужила!

Олег понял, что, наверное, перегнул палку, но сдавать свои позиции тоже не собирался. И кстати, еще вопрос: с чего это она решила вдруг прическу поменять? До этого ходила чучело чучелом, и ничего. А тут на тебе: подорвалась и понеслась. Видимо, не зря. Для чего-то это ей надо. Так, кто посмел? Какая сука здесь воду мутит? Нет, он сейчас же разберется и все выяснит.

— Позволь, дражайшая, задать тебе один вопрос. Малюсенький такой.

— Попробуй.

— А с чего это ты вдруг решила марафет навести? Или это большой секрет?

— Отчего же секрет? Я с тобой на ближайшие покатушки еду. Мне Семь-сорок сказал, что вы собираетесь, я подумала и решила, а почему бы и нет? Саньку мама забирает, мы уже договорились. А прическа — так не могу же я в таком домашнем виде на людях показываться! Сам посуди. Тебе же за меня стыдно будет.

— Так, все великолепно. А почему я обо всем узнаю в самый последний момент?

— Почему это в самый последний? До покатушек еще больше недели.

— А это ничего, что я вообще планировал поехать туда один, без тебя?

— Так, с этого места поподробнее. Насколько я поняла, ты хочешь сказать, что не хочешь видеть меня на покатушках, так? Нет уж, раз такой смелый, то отвечай, не молчи!

— Ты у меня женщина умная, все правильно понимаешь. Я там работать буду, мне не нужно, чтобы у меня кто-то под ногами путался. Тебе там скучно будет, значит, меня начнешь дергать…

— Позволь мне самой судить, скучно мне будет или нет. И твой драгоценный покой я не потревожу: занимайся там чем угодно, а я сама себя займу. Я с народом уйму лет не виделась, мне со всеми знакомыми потрещать надо, да и на соревнованиях я всего один раз была, мне это все, считай, в новинку. Так что не переживай: под ногами путаться не буду, не дождешься.

— Нет, я уже решил, что еду один. Поэтому извини, но ты остаешься дома.

— Фигу тебе! Я еду вне зависимости хочешь ты этого, или нет. И твое мнение меня, извини, не слишком волнует. Тебе волю дай, так ты меня в паранджу упрячешь и из дома вообще никуда не выпустишь. Хватит, насиделась! Так что едем вместе, и только попробуй сбежать, как ты обычно это делаешь!

— Вот, значит, как! Тогда попробуем по-другому: Лена ты мне будешь очень сильно мешать, если поедешь. Я не хочу брать тебя с собой. И буду очень недоволен, если ты приедешь с тем же Семь-сорок, или еще с кем-нибудь. Нечего глаза щурить, а то я не знаю, на что ты способна! Поэтому пообещай мне, что останешься дома.

— Не дождешься! Я уже решила, что еду. И кстати, какому такому глобальному процессу я, интересно, могу помешать? Местных девок кадрить? Или как вы это называете «кантинхент сымать»? Да? Я права? Ты именно поэтому так часто на соревнования мотаешься. Конечно, лучше чужую бабу приголубить, чем своей чего-нибудь доброе сделать! И выходит, что я, слепая дура, его люблю, ему подштанники стираю, жрать готовлю, а он — кобель, только и ждет момента, как бы из дома свалить и за теплую задницу какой-нибудь крали подержаться!

— Ты чего несешь!

— То, что слышал! И учти: если ты поедешь на покатушки без меня, то домой можешь не возвращаться!

— Позволь тебе напомнить, дорогая, что это — моя квартира, и я в ней хозяин.

— Хорошо, я тебя поняла. Я здесь — приживалка, не более. Так бы сразу и сказал, когда мы только хороводиться начинали. Мол, Лена, мне нужна домработница, кухарка и девка в постель!

— Не заводись! Прекрати истерику! Сама себя накручиваешь, а потом меня во всех смертных грехах обвиняешь. У меня уже уши от тебя вянут. Иди лучше сына успокой, он от твоего ора уже сам ревет! Но тебе же все равно, что из-за тебя ребенок неврастеником вырастет!

— Я тебя прекрасно поняла. И сделала свои выводы. Но если ты сегодня снова на меня наедешь — пеняй на себя, я могу и сорваться. Поэтому держись от меня подальше, ладно?

Не дав Олегу ответить, Ленка хлопнула перед его носом дверью в спальню и пошла укачивать Саньку. Ликвидатор потоптался в прихожей, потом плюнул и ушел, громыхнув входной дверью так, что эхо прокатилось по всему подъезду. Сел в машину и умчался. Без какой-либо особенной цели, просто — подальше от Ленки. Видеть и слышать ее обвинения он уже не мог. Хотелось придушить ее, грохнуть кулаком, чтоб заткнулась — что угодно, лишь бы молчала и не возникала.

Домой вернулся во втором часу ночи. В принципе, мог бы появиться уже часов в одиннадцать, но дважды находил пассажиров в своем районе и развозил в другие концы Москвы. По крайней мере, бензин окупил и несколько сотен можно в семейный котел бросить. Да и на сигареты останется.

Дом встретил его тишиной. Неестественной тишиной. Олег еще в прихожей понял: что-то здесь не так. Включил свет, заглянул в комнаты. Пусто. Сиротливо стояла Санькина кроватка, их с Ленкой диван даже не был расстелен.

В бешенстве Ликвидатор бросился в кухню и сразу же нашел записку, пришпиленную магнитом к холодильнику. Сорвал, начал читать убористый Ленкин почерк:

«Я поняла, что вместе мы жить не можем. Сегодняшний разговор окончательно показал твое отношение ко мне, я больше не хочу мириться с тем, что меня оскорбляют и ни в грош не ценят. Больше всего ты хотел свободы. Что ж, сегодня ты ее получил. Я с Санькой уезжаю к маме. Огромная просьба — не тревожь нас. Твои подачки нам тоже не нужны, можешь не беспокоиться. Как-нибудь перебьемся. Лучше всего, если ты вообще забудешь о нашем существовании. Прожив с тобой меньше двух лет, я заработала первые седые волосы. Парикмахеры долго удивлялись, как такое возможно в моем возрасте. Если я останусь с тобой дальше — превращусь в психованную старуху. Поэтому, мне кажется, выбор очевиден. Сегодня ты указал мне, что здесь — твоя территория, и я на ней никто. Что ж, слава Богу, у меня есть место, где я смогу придти в себя после всего того, что было между нами, и где вырастет мой сын. Прощай».

Первым желанием Ликвидатора было разорвать записку в клочья, но вместо того он аккуратно сложил ее и положил в бумажник. Вот, значит, как! Ленка опять решила сделать козырный ход, выставив его в дураках. Конечно, теперь все поголовно будут на ее стороне. Мать-одиночка, отец ребенка — хам деспот и ревнивец, жене даже в парикмахерскую ходить запрещал. Он-то знает все эти штучки-дрючки! Только вот в одном Леночка просчиталась: Санька — это его сын. И в его семье безотцовщины не будет, даже если мать ребенка — стерва и истеричка. Поэтому пусть даже не надеется: в покое он ее не оставит. Санька будет жить с ним, хочет она этого или нет.

Уснуть после такой встряски Ликвидатор не мог. Включил телевизор, но уже через пять минут вырубил, поскольку единственное, что шло по ящику — заумная переводная мелодрама — раздражала до печеночных колик. Смотреть на лижущихся актеров, изображающих любовный экстаз, было противно и мерзко. Пришлось прибегнуть к старому доброму средству. Хорошо еще хоть что-то в холодильнике осталось.

Стакан холодной водки подействовал на Олега как дробина на слона. Никакого эффекта, лишь горечь на губах. Недолго думая, он вылил из бутылки все, что осталось, и тоже выпил. Схватил кусок ржаного хлеба, втянул ноздрями хлебный запах, выдохнул. Посолил горбушку, потом зачем-то еще и поперчил и съел. Посмотрел на опустошенную бутылку и со всего маху грохнул ее об пол. Бутылка разлетелась мелкими стеклянными брызгами по всей кухне. Ликвидатор удовлетворенно хмыкнул и отправился в комнату, где рухнул на диван, жалобно скрипнувший пружинами, и отрубился.

Иван в недоумении положил телефонную трубку на базу. Что еще за новости? Вчера Ликвидатор попросил, чтобы он позвонил ему утром, сказал, что есть маза смотаться на очередные соревнования, а сам к телефону не подходит. Мобильный тоже не отвечает. Может, они с Ленкой у тещи сидят?

Иван набрал номер Ленкиной мамы. К телефону подошла сама Ленка.

— Привет, Лесничий!

— О, привет, а я так и понял, что вы в гости отправились. Слушай, будь ласка, Олега позови.

— Олега здесь нет.

— А где он? Дома трубку никто не берет, мобильный не отвечает. Я думал, ты в курсе.

— Честно говоря, мне все равно, где этот человек, и что с ним происходит. Я ушла от Ликвидатора.

— Как ушла?

— Ногами. Саньку забрала и ушла.

— Когда?

— А вчера вечером. Достал он меня. Так что здесь его искать бесполезно. Ладно, у меня Санька раскричался, так что бывай! Пока-пока!

— Пока…

Растерянный Иван даже присел на стул, чтобы перевести дух и переварить только что услышанное. Вот это поворот! Нет, он же предупреждал Ликвидатора, что добром это не кончится! Черт, как же жалко. Может, еще помирятся?

Иван снова потянулся к телефону. Семь-сорок ответил сразу, словно держал руку на трубке и караулил его звонок.

— Привет, слушай, Ликвидатор не у тебя?

— Нет, а что?

— Ты уже в курсе, что они с Ленкой расстались?

— Да ты что!!! Когда?

— Вчера. Я только что с Ленкой разговаривал. Слушай, я за Олега беспокоюсь, не могу его нигде найти, все его номера молчат. Давай что ли съездим к нему, проверим, как он там, а то что-то сердце у меня неспокойно. Еще отчебучит чего-нибудь…

— Давай. Встречаемся, где обычно?

— Ага, через полчаса.

Лесничий и Семь-сорок стояли перед дверью Ликвидатора. Иван уже больше минуты, не отрывая пальца, давил на кнопку звонка, но открывать им никто не собирался.

— Похоже, нету его дома.

— Да, выходит так. А где ж его черти носят? И почему мобильник заблокирован?

— Слышишь!

— Что?

— Слушай, может мне и показалось, но нажми-ка еще раз на звонок. Вроде бы там чьи-то шаги. Точно, ходит кто-то. Жми!

— Да без проблем.

После очередной трели из-за двери раздалось глухое «иду я, иду, хорош трезвонить», и Ликвидатор с опухшей со сна физиономией предстал перед друзьями.

— Че на пороге стоять? Раз уж приперлись — заходите. Уже в курсе, насколько я вижу? Оперативно Ленка сработала, этого у нее не занимать. Вчера в ночь свалила, а с утра уже вся общественность в курсе, что и как произошло. Да, кстати, Семь-сорок, спасибо тебе огромное и поклон нижайший! Удружил ты мне, брат, по-самое-не-могу!

— Слушай, я чего-то не догоняю? Я-то тут при чем?

— Ну, конечно же, как языком молоть — это ты всегда молодец, а как отвечать за свои слова — сразу непонимание в глазах самое искреннее, еще сейчас пяткой в грудь себя бить будешь… Кто Ленке про покатушки рассказал? Да ладно бы только это, ты ж ее еще и пригласить на них умудрился, даже меня не спросив. Прихожу вчера с работы, эта мамзель мне и заявляет, что мол Семь-сорок ее с собой на соревнования звал, и если я ее не возьму, то могу смело вытряхаться из своей квартиры. Я ее просветил, что это пусть даже не надеется, и уехал бомбить от греха подальше, чтоб не грохнуть ее, дуру. Приезжаю — вещички собраны, ее с Санькой нет. Так что спасибо тебе, Серега, по гроб жизни тебе благодарен!

— Слушай, Олег, что ты на парня взъелся? Тебе что, лень было жену с собой на природу взять? Тоже мне, нашел вопрос принципа. Я тебе еще в прошлый раз сказал все, что об этом думаю. Нельзя было так себя вести, вот Ленка и сорвалась.

— Да плевать я хотел на твои советы! Слышишь? И Ленка мне — не жена! Так что если кто хочет за ее подол подержаться — вперед! Только учтите, дело иметь будете со мной! У нее мой пацан, и я этого так не оставлю. Никакой чужой мужик моего сына воспитывать не будет! Не бывать этому, слышите?!

— Слушай, для начала — успокойся. Мы тебе не враги, и никто на твою Лену глаз класть не собирается. Нам сначала тебя, обормота, в чувство привести надо, а потом и будешь решать, как поступить и что делать. Чего это у тебя по всему полу осколки валяются? Блин, стой на месте, ты ж босой! Серега, подметешь тут оперативно, а мы пока в комнату пойдем? Да, сгоняй в магазин, купи чего-нибудь из продуктов быстрого приготовления. Вот, держи, должно хватить.

Сергей сунул в карман протянутую Лесничим пятисотенную купюру и занялся поисками веника. Иван отвел Ликвидатора в комнату, усадил на диван, а сам расположился напротив, в кресле.

— Много вчера на грудь принял?

— Да нет, у меня бутылка початая вторую неделю стояла. Ее и уговорил. Блин, паленая водка оказалась. Башка сейчас просто раскалывается. Пивка бы долбануть…

— Что делать собираешься?

— Честно говоря — еще не знаю. Вот сейчас у меня единственное желание кому-нибудь морду подрихтовать. И учти: Серегу я еще не простил, поэтому пусть не слишком отсвечивает.

— Да брось ты, сам же прекрасно понимаешь, что Серега здесь не при чем. Рано или поздно Ленка бы все равно отказалась сидеть дома. Просто совпало все так. Я Ленке с утра звонил, тебя искал, она со мной так поговорила, что аж из трубки холодом дыхнуло. Очень она обижена на тебя.

— А я как обижен? Хочешь прочитать ее послание, которое она мне тут на кухне вместо ужина оставила? На, держи! Меня что больше всего взбесило, так это то, что ей от меня ничего не надо и чтобы я о Саньке забыл и их не дергал! Хороша мамзель, а? Я ей своего сына не отдам, пусть даже не надеется.

— Но это и ее сын, не забывай. Она ж его вынашивала, рожала, считай: весь минувший год рядом с ним безотлучно просидела. Она за Саньку кому хошь глотку перервет, даже тебе. Не знаю, тебе, конечно, виднее, но мне кажется, что лучше Ленку пока хоть на неделю в покое оставить. Пусть остынет, успокоится. Да и ты сам тоже перестанешь одними эмоциями сыпать, а то искришь, как петарда новогодняя.

— Может, ты и прав, но я так тоже не могу. Там же Санька! Мой сын!

— И что с ним за эту неделю такого страшного случится? Ну, сам подумай! За ним сейчас две пары глаз смотрят, мамы и бабушки, голодным тоже не останется, сам понимаешь. А что касается всего остального, так Санька твой пока еще несмышленыш, ему что есть папа, что в командировке мотается — параллельно. Так что неделя погоды не сделает. И смотри: если ты к Ленке сегодня приедешь — обязательно сорвешься. Она это знает и наверняка готовится к соответствующему приему. Даже не факт, что на порог тебя пустит. А если выждешь какое-то время, то и она перестанет так психовать и на тебя смотреть исключительно как на врага. Может быть, даже удивится про себя: как это ты все еще ее дом штурмом не берешь?

— Вроде правильные вещи, Лесничий, говоришь, но я пока ничего обещать не могу. Понимаешь, со стороны если глядеть, выходит, что я кругом не прав! И подругу с собой на выходные не брал, и дома поздно появлялся, и далее по списку. Но никто ж не знает, как все на самом-то деле было! Никто! Ни ты, ни Семь-сорок! И поэтому все ваши советы мне как мертвому припарки. Никто, кроме меня, в этом дерьме не разберется.

— Да никто и не собирается за тебя это делать! Тьфу, черт упрямый. Ему про Фому — он про Ерему. Все, хорош грузиться, пошли хавать! Еще целый день говорить будем. Тебя одного оставь — ты еще дел натворишь!

— Только пусть Семь-сорок молчит в тряпочку и не отсвечивает, а? Я ж могу и не сдержаться!

— О Боже, беда мне с вами, детсадовцами! Будет молчать, как партизан на допросе, доволен?

Кристина проснулась рано. Если верить старенькому будильнику в изголовье кровати, было без пятнадцати семь. Простуда явно сдавала свои позиции, поскольку дышала Кристина уже носом, а не ртом, да и голова кружилась и болела значительно меньше, чем в минувшие дни. Как ни странно, больше всего сейчас хотелось позавтракать, а вот спать дальше не хотелось совершенно.

Кристина поднялась и отправилась на поиски съестного, двигаясь тихо-тихо, чтобы не разбудить хозяина, который спал на раскладушке в той комнате, где они вчера ужинали. Видимо, свою комнату он как раз отдал ей. Впрочем, неудобства или стеснения из-за данного обстоятельства Кристина совсем не ощущала. Это пусть Ваньке икается, что из-за него человеку пришлось ей свою постель отдавать, а она тут — совершенно ни при чем.

Странно, но собранная раскладушка стояла, прислоненной к стене, и Фомича нигде не было видно. Озадаченная Кристина даже позвала его — бесполезно. Никто не отозвался. Уже ушел. Надо же! Куда его в такую рань понесло?

Отсутствие Фомича располагало к тщательному изучению его дома, чем Кристина и не преминула заняться. Может быть, со стороны это выглядело не слишком хорошо, но она должна была знать, куда ее забросило, и с каким человеком придется провести ближайшие пару-тройку дней. То, что ни сегодня, ни завтра она ни в какой поселок не пойдет, было очевидно. Без денег на дальнейшую дорогу весь этот поход терял всякий смысл. Значит, перво-наперво, надо найти, где хозяин хранит свои сбережения.

Заначку Фомича Кристина обнаружила быстро. Впрочем, назвать это заначкой язык как-то не поворачивался, поскольку деньги лежали на самом видном месте в буфете. На вид — что-то около трехсот-четырехсот рублей. Отлично, ей этого хватит. Пусть пока лежат. В крайнем случае, если Фомич откажется ссудить ее этими финансами, придется забрать их самой, и тогда пусть Ванька рассчитывается за все. Это — не кража, а вынужденный шаг, на который ее толкнули обстоятельства.

Значительно повеселев оттого, что перспектива возвращения домой стала принимать более конкретные формы, Кристина отправилась рассматривать остальное убранство домика лесника. Фотография, которую она заприметила еще в первое свое появление здесь, оказалась портретом покойной жены Фомича, только уже в возрасте. Почему-то она показалась Кристине знакомой, хотя раньше они явно нигде не пересекались. Да и не могли пересечься, это понятно. Видимо, такой у нее типаж лица, довольно обтекаемый и распространенный. В одной книге по физиогномике Кристина еще давным-давно прочитала, что все человеческие лица сводятся то ли к шестнадцати, то ли к двадцати основным типам. То есть найти похожего на себя человека не настолько сложно, как представляется. Была еще одна фотография, где Фомич с женой и двумя маленькими детьми на коленях, мальчиком и девочкой, позировали перед объективом, как и множество других семей той эпохи. Мальчик был одет в матросский костюмчик, а то, что младший ребенок — девочка, можно было определить только по пышному платьицу, поскольку какая-либо прическа на ее головке отсутствовала ввиду крайне нежного возраста. Интересно, сюда они заезжают когда-нибудь? Фомич ведь ничего не сказал о том, какие у него отношения с детьми. Впрочем, скорее всего, нормальные. Просто живут далеко друг от друга, да и связи нет никакой.

Обойдя оставшиеся закоулки дома минут за десять и не найдя для себя ничего интересного (художества Фомича не в счет), Кристина начала заниматься завтраком. В холодильнике обнаружился кусок сыра и штук восемь яиц. Лук и чеснок лежали там же, на соседней полке. Нашлось и масло, сливочное и подсолнечное.

Яичница получилась на славу. Кристина давно уже не ела с таким аппетитом собственноручно приготовленные блюда. Впрочем, если по совести говорить, то в последний раз она готовила — и не вспомнить когда. Обычно завтракала бутербродами, если было желание — делала горячие бутерброды а-ля мини-пицца в микроволновке. На обед — горячий суп или лапша из разряда быстрорастворимых и фрукты. На ужин — либо бутерброды, либо опять что-то из «быстрой» кухни. Единственный человек, кто мог полновластно хозяйничать на ее кухне и готовить что-то человеческое — это Иван. Когда он приходил, он обычно сразу же шел на кухню и начинал что-то резать, кипятить и жарить. А потом звал Кристину к столу.

Ну, надо же! Даже смешно получается: Иван ее сюда завел, как Сусанин, и бросил, а она о его стряпне вспоминает, и о том, как классно он готовит. Да, получается, после ее возвращения готовить будет некому. То, что они разругаются в пух и дым, даже сомнению не подлежит.

Кристина доела яичницу и отправилась мыть посуду. Вопреки ее опасениям, стандартный «фейри» имел место быть, равно как и нормальная губка для мытья посуды. А то еще пришлось бы какими-нибудь дурно пахнущими тряпочками весь жир отскребать. Нет, спору нет: Фомич — вполне продвинутый мужик.

Когда она уже сметала полотенцем крошки со стола, вернулся хозяин дома.

— О, уже хозяйничаешь? Молодца! Позавтракала уже?

— Да, я себе яичницу приготовила. А вам сделать?

— Да я давно уже на ногах, у меня завтрак в пять утра случается. Но чаю с тобой попью. Сейчас самовар засмолим и замутим. Ты ж наверняка одной водой обошлась?

— Ну, да. Сначала решила в ковшике вскипятить, а потом обнаружила, что заварку не могу найти.

— Да она ж на самом виду у тебя! Вон, в железной банке! Давай, ты пока заварной чайник сполосни, а я на улицу. Как закончишь — подходи. Наверняка еще не видела, как самовары разжигать.

— Если правильно помню детские книжки, то там вроде сапог нужен? Его как-то сверху крепят, только для чего, я так понять и не смогла.

— Ну, мы и без него обойдемся, тем более что сапог должен быть с мягким голенищем, чтоб его можно было как меха туда-сюда разводить и воздух к углям нагонять. А кирзовый или резиновый сюда, ясное дело, ни к селу, ни к огороду. Кстати, гулять по лесу пойдешь?

— А можно?

— Само собой, можно! Я тебе все ближайшие окрестности покажу, озера наши с речушкой, а если появится желание, завтра-послезавтра и подальше отправимся, будем хозяйство по периметру обходить.

— А зачем это надо? Начальства у вас вроде как нет, по крайней мере, никто за вами не наблюдает. Так зачем каждый день вставать ни свет, ни заря, идти куда-то далеко? Лес — он ведь как стоял, так и будет стоять, ничего с ним ни случится?

— Я отвечаю за этот лес. И должен знать, что в нем происходит. Вот сегодня полодырничаю, завтра полодырничаю и не замечу, что у меня на болоте торфяник тлеть начал. Вон, в прошлом году в области от дыма аж продохнуть было нельзя, я тут по своим делам мотался, смотрю: елки-палки! У соседей леса-то вдоль дороги мертвые да сухие стоят! Аж нехорошо мне стало, как представил, что такая напасть в моем хозяйстве может приключиться. У меня торфяников немного, почитай, всего один, да и тот небольшой, но даже если он полыхнет, столько урону будет! Не дай Бог верховой пожар пойдет, столько птицы да зверья погибнет!

— Да, я помню эти пожары; у нас в Москве и то было не продохнуть от дыма. После пяти вечера соседних домов не видно, сплошное сизое марево. А что такое верховой пожар? Или еще низовой есть?

— Есть и низовой. Низовой — это когда какой-нибудь раздолбай костер разведет, а погасить забудет, а от него валежник займется, корни деревьев обгорят. Этот еще можно быстро затушить. А вот верховой — страшная вещь. Это когда пожар дошел до той стадии, что огонь с дерева на дерево перепрыгивает, быстро-быстро, а так как температура вокруг страшно высокая, то дерево сразу же как спичка вспыхивает. Такие обычно с воздуха специальной техникой тушат. Сбрасывают пену на очаги возгорания, чтобы кислород огню перекрыть. А люди в это время либо окапывают горящий участок, либо начинают его водой гасить. Только опасно это очень. Если пламя не смирится, придется срочно всех эвакуировать, пока еще большей беды не случилось.

— Ну ладно, летом вы ходите, смотрите, чтобы пожаров не было. А весной, осенью, зимой что делаете?

— В охотничьи сезоны путевки выдаю на отстрел дичи и слежу, чтобы больше, чем положено не подстрелили. Опять же: веду учет, сколько у меня какого зверья в хозяйстве в этот год водится. Зимой подкармливаю их, солонцы устраиваю, осины подрубаю, тропы прокладываю на подкормочные площадки. Если лед сплошной на озерах встает, приходится проруби делать, чтоб рыба не задохнулась. Когда сезон охоты закрывается, браконьеров гоняю. Если какого хищника в лесу в этот год много развелось, хожу, отстреливаю. Вон, три года назад от волков спасу не было, даже в поселке средь бела дня появились. Так каждый день с ружьем уходил. И до заката, на лыжах.

— А вам зверей не жалко?

— Жалко, конечно. Но здесь вот что понимать надо: вот ты в магазине говядину купила, ты ж не задумывалась о том, что ради того, чтоб ты пошла и ее купила, корову забили? Так и здесь. Только люди, которые поохотится приезжают, они здесь душой отдыхают, а уж если удается королем охоты стать — это вообще счастье!

— Ну, пусть бы покупали свою говядину в магазине, что ж они именно сами ее застрелить норовят?

— А это уже древний мужской инстинкт добытчика срабатывает. Сам, своим умением зверя добыл. Зверь, он же тоже умный, просто так на выстрел не выйдет. Значит, надо к нему подкрасться правильно, прицелится метко, чтобы не подранить, не покалечить, а сразу наповал. Это ж целое искусство!

— Для меня это все равно не понятно. Что так, что этак — все равно же убийство.

— А ты тогда так посмотри: путевки выдаются не просто так, а за плату. На эти деньги охотхозяйство может новые деревья посадить взамен сгоревших да срубленных, патронами на зиму запастись, чтоб тех же волков гонять. Да и сами охотники: у каждого свои проблемы, свои заботы. Так он в лес приехал, поохотился — не важно, взял зверя, не взял — и вроде как успокоился, может дальше работать, дела решать, потому что душа очистилась, освободилась. А если перекрыть ему эту отдушину? Все может и инфарктом обернуться очень даже просто. Перегорит человек, и все.

— Ну, пусть другое себе занятие найдет. В шахматы играет…

— А если эти шахматы ему как корове седло? Сама-то играешь?

— Нет.

— То-то же. Да и это совсем другое дело. Словами не объяснишь. Это показывать надо, чтоб человек сам почувствовал. А то у нас как разговор глухого с немым получается. Ладно, давай самовар разводить, а то так и останемся без чая.

Ленка играла с Санькой, подсовывая ему то одну, то другую игрушку. Санька брал их, очень внимательно рассматривал, пробовал на вкус, тряс в руке. Потом, вопя что-то нечленораздельное, бросал далеко в угол комнаты и очень радовался, когда мама шла за ними и приносила обратно. Ленка давно заметила, что Саньке быстро надоедают все игрушки, но в то же время он забывает, какими играл, а какими еще нет. Поэтому она просто разделила всех его плюшевых зайчиков, собачек, мишек, хрюшек примерно на три части, и раз в неделю меняла содержимое игровой коробки. Санька искренне радовался, увидев что-то незнакомое (читай — позабытое), и с азартом лез в коробку, доставая все «новые» и «новые» игрушки.

На самом деле, Ленку трясло. Она специально села играть с Санькой, чтобы хоть как-то успокоить себя. Вчера, когда она приехала, они проговорили с мамой полночи, а сегодня, скорее всего, предстоял еще очень тяжелый разговор с Олегом. А то, что он обязательно приедет сюда, она нисколько не сомневалась. Он был не из тех, кто на прощание подарит цветы и душещипательным голосом произнесет «мы все равно останемся друзьями». И как назло, даже поговорить об этом не с кем. Единственная близкая подруга — Кристина, сейчас где-то отдыхает. По крайней мере, так сказал Лесничий. А с другими знакомыми общаться на эту тему совершенно не тянет. Признаваться в том, что самая бурная любовь в твоей жизни обернулась полным кошмаром — нет уж, увольте. Да и самой обидно ужасно. Кто б сказал, что все так глупо закончится!

Мама, как ни странно, считает, что она тоже в этом виновата. Мол, надо было сразу мужа приучать, чтобы он сам, по собственному желанию, жену куда-нибудь отдыхать вывозил, и не окриками, а лаской. А как с этим верзилой лаской говорить? Он чуть что — сразу в атаку бросается. Хочешь — не хочешь, а приходится обороняться. Не жизнь, а сплошная война. Да и что касается финансов, мама считает, что Олег и так много денег в семью приносил. Да как же много, если постоянно то на одно, то на другое не хватает! И с тем, что Ликвидатор ребенка не увидит, мама категорически не согласна. Мол, негоже отцу отказывать в праве видеться с сыном, даже если родители и не расписаны между собой. Папаша, дескать, из Олега, может, и не самый лучший получился, но отец все-таки! И как мог, он свои отцовские обязанности выполнял. Нет, в данном вопросе мама ее все-таки совершенно не понимает. Хорошо хоть из дома не выгоняет, хотя и рассказала назидательным тоном в сотый раз историю о том, как в свое время ее родители в подобной ситуации на порог не пустили, велели к мужу возвращаться. Ну и что?!! Вернулась, прожили они вместе еще несколько лет, а потом все равно развелись. И стоило столько времени впустую терять?

Ленка прекрасно отдавала себе отчет, что боится, физически боится Олега. Он ни разу не поднимал на нее руку, но в сложившейся ситуации она не могла дать стопроцентную гарантию, что все обойдется без рукоприкладства. Одного его удара достаточно — и все, больница. А то, что у него на нее кулаки уже не раз чесались — это факт. Она же не слепая! Да и ругаться нет уже никаких сил. И в прощальном письме все написала, как на духу. Чего тут еще выяснять?

На самом деле, решение уйти от Олега возникло не внезапно. Оно зрело вот уже, наверное, месяца три. Но если раньше Ленка сама себя уговаривала, мол, надо потерпеть, все наладится, то вчера четко поняла: ничего не наладится просто так. Уже первые седые волосы появились из-за всех этих скандалов, а что дальше-то будет? Первые морщины? А ей, между прочим, только-только тридцатник исполнился. Не тот возраст, чтобы на себя рукой махнуть.

А кстати: будут ли они еще когда-нибудь с Олегом жить как муж и жена? Наверное, нет. Двух лет вполне хватило, чтобы проверить их на взаимную совместимость. Вернее, несовместимость. В принципе, если бы не Санька, все еще могло бы подольше протянуться. Все проблемы начались только с рождением сына. Хотя Олег, вроде бы, говорил, что это для него желанный ребенок. А вел себя совершенно противоположно. Нет, когда из роддома забирал, дико радовался, перед друзьями хвастал, вон, мол, какой у меня хлопец получился. Ей маленькую золотую цепочку подарил за сына. А вот с повседневными заботами не справился. Все норовил все хлопоты на нее переложить, чтоб самому свой образ жизни ни на йоту не менять.

Но все равно жалко. Все-таки Олег вполне нормальный мужик, пока у него башню срывать не начинает. Может быть, с какой-нибудь другой женщиной у него все было бы отлично, не так, как с ней.

Мысль о других женщинах заставила Ленку поморщиться. Она считала, что Олег слишком вольно ведет себя с представительницами прекрасного пола, а уж представить его, живущим с кем-то еще, помимо нее, было вообще невозможно.

Выходит, она все еще ревнует Олега, несмотря на то, что ушла от него? Получается, что да. Вот новости! Впрочем, он тоже не лучше. Ревнивец еще похлеще нее будет. Если бы она не просто ушла от него, а ушла к кому-то, тут такое было бы!

Почему-то вспомнилось, как в последний месяц беременности Олег, погладив ее по животу, ласково сказал:

— Солнце ты мое квадратное!

— Почему это квадратное? — искренне удивилась Ленка, которая могла проассоциировать свои изменившиеся формы с грушей, на крайний случай — с дирижаблем, но уж никак не с квадратом.

— А потому что люблю я тебя вдоль и поперек! — задумчиво и с хитринкой в глазах поведал Ликвидатор.

Как же она была тогда счастлива! А ведь еще и года не прошло с той поры. Всего один год. Один короткий год…

Иван припарковал машину, но домой не пошел, а отправился в ближайший магазинчик. Как ни странно — за водкой. Сегодняшнее общение с Ликвидатором измотало до крайности, и если Олег литрами поглощал пиво, то он этой радости был лишен, поскольку за рулем строго соблюдал сухой закон. Теперь же душа настоятельно просила стопку водки, тарелку пельменей и ядреную горчицу. И то, и другое и третье в холодильнике отсутствовало, так что без похода в магазин было не обойтись.

Итоги дня были весьма неутешительны. Олег все-таки сорвался и нахамил Сергею. Семь-сорок не дожидаясь, пока Ликвидатор выскажет все, что думает о нем, не ответив ни слова, встал и ушел. Напрасно Иван пытался его вернуть — только дверцы лифта хлопнули. Впрочем, он бы сам тоже вряд ли сдержался в такой ситуации, поэтому Сергея ни в чем не винил. Выдержать раздраженного и обиженного Ликвидатора не каждому под силу. Еще один такой разговор, и он сам предпочтет держаться от него подальше. Олег то принимался обвинять своих друзей во всех смертных грехах и в том, что они совратили его жену с пути истинного, то бравировал, мол, Ленка сама еще к нему на коленях приползет. Единственное, что удалось добиться Лесничему от Олега, так это клятвенного обещания в ближайшие три дня у Ленки не появляться и с угрозами ей не звонить. А лучше — вообще не звонить. Впрочем, в то, что данное обещание будет исполнено, Иван верил мало.

Странно как получается: в одночасье у всех троих жизнь не в ту сторону крен дала. У него с Кристиной после отправки ее на отдых в лес, шансов ноль целых и мало десятых, Серегина подруга вроде бы в гражданский брак с каким-то кренделем свалила, а Ленка вообще ребенка забрала и ушла. Хорошо хоть у Димки Бегемота с этим тьфу-тьфу порядок. Впрочем, он всегда отличался повышенной домашностью, у Димки этого не отнять. Семья на первом месте, а друзья и всякие увлечения однозначно на втором. Может, так и надо, и это они неправильно живут? Поэтому и ссоры, выяснения отношений, непонятки всякие на ровном месте?

Лесничий на минутку представил, как жили бы они с Кристиной, если относились друг к другу и к жизни так, как Бегемот и его супруга. Забавная картинка получилась: что-то трогательное голубиное, все в родное гнездо, все ради него любимого. В первую очередь заботимся о детях, во вторую о себе и родителях, в третью, если времени хватает, развлекаемся. Как правило, на последний пункт остается только воскресенье, и то не каждое. Все-таки дети — это те еще цветы жизни, только попробуй вовремя не полей, сиречь не покорми и не воспитывай, такой чертополох получишь!

Дети. Интересно, а какой бы у них с Кристиной ребенок получился? Ребенок от любимой женщины и потому уже сам заведомо любимый, который может быть будет похож на нее, а может быть на тебя самого. Сын Кристины. Или дочь. Даже и не представишь себе. Кристя настолько холодно относится к данному вопросу, что как-то даже просто спросить язык не поворачивается — такое ответит, что вообще заречешься поднимать эту тему. И все же… Если только они не расстанутся с Кристиной, он обязательно поговорит об этом. Да, в конце концов, оба взрослые люди, оба в жизни уже определились, на ногах твердо стоят. Почему бы и не обзавестись потомством? Год-другой погоды не сделают, а вот пять-десять лет уже существенно на здоровье отразятся. И дыхалка не та, и сердечко уже слегка подустало, рожать труднее…

М-да, ну и занесло же его! Тут Кристю бы не потерять, а он о детях размечтался. Последний романтик. Ничего, она ему таких «детей» пропишет, как увидит, мало не покажется

Купленные пельмени оказались так себе, водка тоже не самая лучшая, зато горчица не подвела, прочистив дыхалку и выбив из Лесничего натуральные слезы. Пожадничал, слишком толстый слой на хлеб намазал. Эх, друзья-товарищи, чужая душа — потемки, а в своей тем более не разобраться. И не надо. Хватит на сегодня. Будет день, будет и пища. Есть проблема — найдется и решение.

Черт, но как же эта фраза Ликвидатора уши резанула! Мол, чего так стараешься нас всех помирить? Заняться что ли нечем? Иди, со своей Кристиной разбирайся, а меня с моими друзьями, женами и прочими родственниками оставь в покое. Сами не дети, а советчиков и так выше крыши развелось, хоть маринуй.

А ведь и правда: почему у него такая настоятельная потребность образовалась всех мирить? Раньше вроде не был таким миротворцем? Иван долго прикидывал и так и сяк, пока не решил, что это, наверное, вроде как глупой детской игры: если то-то и то-то удастся, то сбудется то, чего загадал. Если удастся сделать так, чтобы Ленка вернулась к Олегу, и Олег помирился с Семь-сорок, то и у него с Кристиной все наладится. Эх, глупее не придумаешь! Прям как малый ребенок! Наверное, Олег прав, и нечего ему так суетиться. Сами сад нагородили, сами и придумают, как вывернуться из этой ситуации. Хотя и в стороне стоять он тоже не привык. Черт, как же все сложно!

Мысли Ивана переключились на Кристину. Как она там? Жаль, что с Фомичом связи нет никакой, прямо хоть телеграмму ему отбивай. А как он ответ тогда пришлет? В поселок только на машине можно добраться. Вряд ли он Уазик отремонтировать за это время успел. Поломка вроде ерундовая, но там разбирать всего до хрена, а потом обратно на место ставить. Одному несподручно. Может, надо было хоть на денек там остаться, помочь? Но тогда бы Кристина знала, что машина на ходу, и однозначно убедила бы Фомича в необходимости отвезти ее до ближайшего населенного пункта. А! Чего сейчас рассуждать: надо было так, надо было сяк…

Ольга пообещала ему, что всех клиентов, которых она обычно на Кристину скидывала, пока попридержит или сама отработает. Ее, оказывается, тоже тревожило состояние Кристины, но раз та от заказов не отказывалась, считала, что все пока в порядке. Иван позавчера долго говорил с ней по телефону и вынес из всего разговора однозначный вывод: никто Кристину не загонял, жестких рамок не ставил. А вот почему она работала именно в таком авральном режиме на износ, это, наверное, никто не ответит.

Иван отнес грязную посуду в раковину, блаженно потянулся, потом подумал, расстелил постель и завалился спать. Последней мыслью, которую он успел запомнить, было: «Хорошо-то как, елы-палы»!

Кристина шла рядом с Фомичом и откровенно восхищалась красотами природы. Все-таки здесь, в лесничестве, лес был значительно более дикий, чем в ближайшем Подмосковье, — там, где они с Иваном отдыхали в прошлом году. Деревья — высоченные, руками не обхватишь, звуки совсем другие — никакого тебе автомобильного шума-гама или переклички грибников-ягодников, только птичье пение, ровный гул насекомых на припеках, да скрип старой ели, предупреждающей о том, что не стоит ходить под ее кроной, не ровен час — упадет, задавит.

Шли не торопясь. Фомич останавливался всякий раз, как Кристина хотела поближе рассмотреть очередную травинку или кустарник, или полакомиться земляникой, кокетливо красующейся над резными трилистниками. Если он хотел что-то рассказать или показать что-нибудь интересное, то подзывал Кристину и заводил очередную историю. Истории Фомича были недлинными, и надоесть не успевали. Да и рассказчиком он оказался превосходным, несмотря на свой слегка провинциальный выговор.

— А вот пару лет назад случай был: приехал один с собакой поохотиться. На вид — пацан пацаном. Но даром, что молод, как оказалось — наш человек. Еще в армии с собаками работал, кинолог-профессионал. Курцхаара своего лично натаскивал. Если не запамятовал, собаку Альмой звали. Красивая, как картинка. Идет, как выпендривается, разве что бедрами не виляет, прямо модель на подиуме. Трехлетка, бывалая. Ну, так вот. Решили они на перепела сходить. На вечерней зорьке и отправились. Альма впереди бежит, парень этот за нею и командует, мол, давай с этой стороны проверь, а теперь с той… Наконец, учуяла она перепела, встала в стойку. А собака опытная, и стоит так, что охотник сразу понимает, что впереди перепел-одиночка. Метрах в двух-трех, не более. Он снимает ружье с предохранителя, подходит к собаке, и в этот момент черный ком с неба — р-раз! Ястреб! Перепелятник! Хватает он причуянную птицу и взлетает. Тушка перепелиная между лап зажата.

— Получается, прямо из-под носа увел?

— Ага. Альма поворачивается к хозяину, морда самая обиженная, как же так? Я ж его первая нашла! И тут парня что-то изнутри кольнуло, он и скомандовал Альме «взять». Та взвилась, как пружина, и ястреба на лету сзади ударила. Он невысоко еще шел, тяжело — добыча к земле тянула. От такой неожиданности ястреб перепела и выпустил. Альма его прямо в воздухе подхватила и бегом к хозяину с тушкой в зубах. Хвостом виляет, счастливая.

— А ястреб?

— Парень божился, что ястреб всхлипнул жалобно, мол, что ж вы делаете! — и быстро-быстро взлетел. На все — про все от силы секунд десять ушло.

— Вот это да!

— Когда парень вернулся, ни о чем другом говорить не мог. Мол, сегодня впервые нежданно-негаданно с ловчей птицей поохотился.

— А он что, только одного этого перепела принес?

— Да нет, конечно. Десяток, может, поболе. Но этот-то особенный! Кто еще может похвастать, что ему птицу дикий ястреб добыл, да верная собака?

— Прямо сказка какая-то!

— Ой, девонька, таких сказок в лесу случается немерено. Главное — видеть и слышать научиться, а уж остальное придет. Вот со мной лично случай был. Представь, зима, я на своем Уазике знакомых мужиков на охоту везу. Один с собой еще жену взял, чтоб дома в одиночестве не скучала. Жена, значится, рядом со мной расположилась, а мужики сзади втроем разместились. Едем, и тут один голосит — заяц, заяц! И вправду, справа от машины косой бежит. Близко так, и ничего не боится, дурашка. Народ сразу заволновался, мол, такого одним выстрелом снять — делать нечего. Жена как услышала, что муж сотоварищи решают зайца жизни лишить, заголосила, мол, не смейте! Я вам не прощу! Такое представление началось! У меня аж барабанные перепонки заложило, так она за этого косого переживала.

— А что, заяц так рядом с машиной и бежал?

— Да в том-то и дело! Прямо как дразнился. А мы еще на небольшой скорости идем, и он бежит так неторопливо, если обгонит, остановится чуть впереди, подождет нас, и снова вприпрыжку.

— И что, вы все-таки убили его?

— Слушай дальше. В общем, попросили мужики меня остановиться. Вышли ноги поразмять, заодно ружья проверить. Жена как увидела, что муж ружье расчехлил, по новой заголосила — не сметь, и все такое.

— А заяц?

— А тут-то как раз самое смешное приключилось. Пока мужики вокруг машины круги нарезали, он отбежал чуть-чуть, уселся на пригорке точь-в-точь как человечек и сидит, из стороны в сторону раскачивается. Тут охотник на него ружье и навел. Не для выстрела, просто прицелиться. И косой как понял чего-то: взял и лапы кверху задрал. Вроде как сдается, или в домике сидит. Мол, нельзя меня трогать. Какой тут смех начался! Мужики уже слезы вытирают, а этот чудик не убегает, и лапы не опускает. Ну, тут уж конечно: как в такого стрелять? Залезли все обратно в машину и поехали. Косой нас еще проводил немного, минуты три за Уазиком бежал, мужики еще кричали, что надо дверь открыть, пусть запрыгивает, а потом куда-то в лес по своим делам поскакал. И так резво, что только снег под лапами сверкает.

— Ну, надо же! Это действительно надо своими глазами видеть! Как представлю этого зайчика с лапками кверху, так смешно становится! Неужели он и вправду что-то понял?

— Ну, на этот вопрос тебе никто не ответит. Но то, что лесное зверье свой ум имеет — это факт. Кстати, видишь вон ту старую иву? Да не туда смотришь, правее бери! Нашла? Так вот, это уже речушка наша там бежит.

— А название у нее есть?

— На картах ее не всегда обозначают, но название у нее тем нее менее наличествует. Какая ж речка без названия? Эту Росинкой кличут.

— Росинка? Смешно так звучит. Словно в речке воды воробью по колено, не больше.

— Ну, это как посмотреть. Сейчас, пока жара стоит, — да, кое-где и по пояс воды не будет. А весной в половодье тут такой поток бежит — диву даешься, откуда что взялось. Иногда байдарочники ходят. Правда, говорят, упавших стволов много, кое-где приходится посуху завалы обносить. Но еще ни одного недовольного не видел. Все от местной красотищи в восторге. И ведь если так посмотреть: от столицы не так и далеко, а настоящий уголок дикой природы! Сохранился детям нашим на радость. Ни в какие джунгли ехать не надо.

— А при чем здесь джунгли?

— Ну, слышал я мнение, что только в джунглях истинная дикая природа присутствует, а все остальное — так, подобие. Подделка. Да какая же это подделка, если у меня несколько семей оленей здесь живут, лоси расплодились, кабаны шныряют! Попробуй в джунглях лося найти, ох, замаешься. Наш это зверь, исконный, а не африканский или там парагвайский!

— А вот странно: если речка воробью по колено, то где же вы рыбу добываете?

— Ну, глубина рыбе не помеха. А вообще здесь же помимо речки три озера есть. Они на нее словно бусы на нитку нанизаны. Друг за другом идут. Озеро, потом перетока и следующее озеро, перетока и еще одно. А там уже тебе и глубина, и ширина. Хочешь — сетенки ставь, хочешь — спиннинг забрасывай. Я, правда, больше удочку предпочитаю. Ну, или тот же спиннинг. Тогда у меня с рыбой что-то вроде поединка получается. Вот, предположим: я забрасываю, а она наживку не берет, тогда я или наживку меняю, или обмануть ее пытаюсь.

— Опять самцовые инстинкты? Ну, что сам рыбу добыл, своими руками?

— Можно и так сказать, только очень уж грубо получается. Рыбалка — это поэзия, а не заготовка морепродуктов какая-нибудь. Вот почему я сетенки не использую, хотя есть они у меня? Да наловлю я рыбы, что-то сам съем, что-то в заготовки отправлю, и все: заготовительский инстинкт полностью удовлетворен. А душа еще чего-то просит. Не хватает ей счастья, если все за нее сетенки добыли. Надо, чтобы поединок был, чтоб азарт чувствовался, душа горела.

— А почему у вас здесь никого не встретишь? Закрытая территория?

— Да нет, не в этом дело. Просто действительно далеко от жилья, чтобы за ягодами или грибами наведываться. Хотя когда опята идут, народ здесь активно шастает. Ну, и в сезон охоты, конечно. В день пару — трое человек обязательно встретишь. А на выходные и вовсе леса не узнаю: шумный становится, суетный. Тогда у меня работы прибавляется.

— А что вы такое делаете?

— Слежу, чтобы ничего не случилось. Чтобы костры потушенными оказались, чтоб мусор на берегу и на полянах не валялся. А то взяли моду: приедут, набросают вокруг себя фантиков, оберток да консервных банок, чисто свиньи, и уедут не убрав. Вот чего проще, казалось бы: собери все в один пакет, да и выброси на ближайшей помойке. Нет, обязательно оставят. Словно не понимают, что если каждый так землю загаживать будет, скоро на земле ни единого чистого местечка не останется, лишь мусор везде гниющий, да мухи навозные тучами. Если успеваю застать таких отдыхающих, заставляю убрать за собой. Еще никто возразить не смог, совесть не позволяла.

— А если не успеваете?

— Тогда сам все убираю. Не могу я такого позволить, чтобы мой лес был отбросами завален. Соберу все в пакеты, покидаю в Уазик и увожу.

— А когда в последний раз сюда кто-нибудь приезжал?

— Да совсем недавно! Аккурат за пару дней до того, как Иван тебя привез. Компания, трое — максимум четверо. Вроде тихо посидели. Да я их практически и не видел: ребята на велосипедах приехали. А раз на велосипедах, значит, машины не ревели. Да и я не радар, чтобы всех стразу же засекать.

— А как же вы тогда поняли, что кто-то в лесу был?

— Ну, на то у меня и голова на плечах, а не арбуз. Следы от велосипедов на дороге, костровище небольшое, поганки они ногами посшибали, кое-где трава примятая осталась. Дело-то нехитрое.

— А вы хорошо в следах разбираетесь?

— Ну, это работа моя. Как же я могу не разбираться? Да и раньше, когда погоны носил, столько про следы узнал — тебе и не снилось. Помню, специально на КПП друг друга проверяли: и сапоги задом наперед надевали, и на несколько размеров меньше, и рисунок шага меняли, и ступни разворачивали. Хвастать не хочу, но я все эти хитрости на лету чуял. Вот можешь смеяться — буквально носом, как хорошая гончая. По всем приметам женский след получается, да только вдавлен сильно и носки широко развернуты. И поступь неровная. Значит, человек в такой тесной обуви шел, что аж ноги болели. Выходит — обман, а не женский след. Нарушитель это.

— А звериные следы тоже читать умеете? Они ведь звери не люди, сапог не носят! Да и задом наперед не бегают. Или это еще проще, чем с человечьими?

— Ой, не говори! Куница или заяц порой так запетляют, чтоб охотника или хищника какого с панталыку сбить — только держись. Да и след — он всегда разный, даже если зверь один.

— Что-то я совсем запуталась. Зверь один, а след разный? Я правильно вас поняла? Тогда как же это?

— Ну, смотри: выдра и бобер могут оставлять отпечаток передних лап четырехпалый, а пальцев-то у них пять! У того же бобра межпальцевые перепоночки не всегда различить можно. У многих зверей передние лапы от задних отличаются, ровно как у человека. Медведя вспомни или зайца! Поняла о чем речь? И это только самая верхушка. Рисунок следа с возрастом изменяется, у кабана поросята на два пальца опираются, а взрослые животные на четыре, у собачек та же история, только наоборот: щенки на пять, взрослые собаки на четыре. Зимние следы могут от летних отличаться.

— Это из-за того, что летом они на земле отпечатываются, а зимой на снегу? — спросила вконец ошалевшая от такого обилия информации Кристина. Может, вопрос ее прозвучал глупо и беспомощно, но ничего более умного в голову не приходило.

— Да нет, не из-за этого. Хотя именно снег здесь и виноват. Лисицам, куницам, рыси по снегу бежать трудно, поэтому к зиме их лапы жестким волосом обрастают, чтоб лапы им в рыхлом снегу не цепляло. Волос длинный, густой, поэтому следы чуть ли не вдвое крупнее выглядят, да и сам отпечаток разглядеть сложнее, форма пальцев и подушечек за волосом не видна.

— И вы все это помните?

— Помню. Только неверное это слово. Это не память, это изнутри идет. Вот ты, например, названия всех красок, которыми пользуешься, помнишь? Лазурь железная или белила цинковые, охра натуральная?

— Ну да, конечно.

— А когда рисуешь, ты же сама себе не говоришь: вот возьмем основу краплака красного и добавим пять капель белил?

— Нет, зачем? Просто беру то, что хочу, и смешиваю. Только при чем здесь краски и звериные следы?

— Да отношение у нас с тобой к тому, что мы любим, одинаковое. Я об этом речь веду. Я ведь не всегда всю эту классификацию с первой секунды вспомнить могу, но сразу знаю, какой зверь здесь побывал и зачем: кормился или от погони уходил, охотился или за самку дрался. Словно все лишнее опускаю. Может, я потому не всегда складно говорю: в голове-то своей я уже все понял и рассчитал, а вот слова подходящие не сразу на ум приходят. А вот, кстати, и первое из троицы!

Кристина сделала еще пару шагов и оказалась на берегу лесного озера, нереально голубого и такого прозрачного, что были видны даже камешки на дне. Неожиданно для Кристины оно оказалось довольно большим, по крайней мере, деревья, которые росли на противоположном берегу, казались отсюда маленькими-маленькими. По рассказам Фомича оно почему-то представлялось чем-то вроде пруда. Протянув руку и потрогав озерную гладь, Кристина убедилась, что вода теплая, хотя и довольно бодрящая. Но купаться можно, это точно.

— Ну, как, нравится?

— Еще бы! Такой свежестью от воды веет — это что-то! А другие озера увидеть можно?

— Можно, конечно. Правда пешком до них добираться неудобно, приходится приличный крюк вдоль берега выписывать. Давай лучше я завтра тебе резиновую лодку сюда принесу, сама сплаваешь, поглядишь, что и как. Не бойся, чужих здесь нет, никто не обидит. Но я тебе на всякий случай рацию дам, мало ли чего. Пользоваться-то умеешь?

— Обижаете! Я в Спасении как раз на эфире сидела, как я могу раций не знать? У вас, кстати, какая — УКВ или Си-Би?

— И то, и другое. Но тебе я УКВшку дам. Она в руке поприятнее лежит, да и связь, на мой взгляд, понадежнее. А то Си-Бишки у меня старенькие, аккумуляторы быстро садятся, да размеры оставляют желать лучшего. Ну что, налюбовалась? Пойдем дальше или в сторону дома двинемся?

— Ой, наверное, домой. Что-то у меня с непривычки ноги разболелись. А ведь вроде немного и прошли?

— Ну, ты не забывай, что еще и простуда твоя тебе подсуропила знатно. Организм еще усталый после болезни, тяжело ему. Это, почитай, первая нормальная прогулка, с той поры, как ты здесь появилась.

— Ну да. — Кристине совершенно некстати пришел на память ее забег под дождем в день приезда. Фомичу об этом рассказывать как-то не хотелось. Впрочем, было такое подозрение, что он либо знает обо всем этом, либо, по крайней мере, догадывается. Просто молчит, чтобы не смущать. Но спросить, что называется, в лоб: знаешь или нет? — было как-то неудобно.

На обратном пути Фомич истории больше не рассказывал, и Кристина была благодарна за это дружелюбное молчание: отвечать хоть что-нибудь или еще как-то реагировать на его слова было просто не по силам. Как только они зашли в домик, Кристина прошла к себе и рухнула спать. Фомич тихонько заглянул в комнату, покачал головой и, улыбнувшись, отправился готовить обед.

Сергей сидел за компьютером и вот уже пятый час резался в «Кармагеддон» [3]. Игра отупляла, изгоняла из головы все мало-мальски связные мысли, но именно это сейчас и нужно было Семь-сорок больше всего. Несправедливые обвинения Ликвидатора вывели из себя настолько, что он уже готов был набить ему морду. Сдерживало только то обстоятельство, что Олег действительно был не в себе после ухода Ленки. Хотя и весовой перевес в пользу Ликвидатор тоже заставлял задуматься, а стоит ли ввязываться с ним в драку. Когда Сергей встал и ушел, Иван что-то кричал вслед, но почему-то эти попытки все наладить и всех помирить вызывали в душе лишь глухое раздражение. Человек на то и человек, что в жизни должно быть все: и дружба, и разборки, если придется. Нельзя, чтоб были сплошные сопли в сахаре. Иначе все обернется еще хуже. Лучше уж добрая ссора, чем худой мир. Так честнее.

Из большой комнаты что-то прокричала мама. Кажется, снова зовет ужинать. Грозит отключить компьютер и отправить на помойку. Смешная. На самом деле прекрасно понимает, что не было бы компа, не видать ей финансовых вложений в семейный котел со стороны Сергея. Когда он ушел на вечерний и начал работать, всем стало ощутимо легче: мама смогла обновить свой порядком изношенный гардероб, кой-какая обувь и одежда появилась у младших брата и сестры. Так, по мелочам, но все равно. Так что отключение компьютера ему не грозит. Это факт.

Как-то много всего навалилось за последнее время. Вот уж точно: беда не приходит одна. Хотя, на что он надеялся? Что Янка все-таки оценит его по достоинству? А что ценить-то? Ни профессии, ни образования пока, один лишь щенячий восторг и обожание в глазах. На кой он ей сдался такой, «рыжий, честный, влюбленный»? Янка — девчонка здравомыслящая, на журавлей в небе давно не ведется. Что он может предложить, кроме себя? А ничего. Только почему-то осознание этого факта радости не прибавляет. Сказать: ты подожди, любимая, немного — лет пять-шесть, и все будет? Глупее не придумать. Взять и устроиться на высокооплачиваемую работу? Так кто ж ему, недоучке, эту самую работу даст? Да и Юра этот, будь он неладен, воду мутит. Самодовольный, холеный. Чего только Янка в нем нашла? Он же ей совершенно не пара! Ей никогда такие самовлюбленные типчики не нравились, почему же в этот раз именно на такого запала? Хотя, в таком варианте надежда еще есть. Будь этот Юра нормальным парнем — ситуация была бы значительно хуже. А так, если он действительно такой человек, как Сергей про него думает, то Янка однозначно долго с ним не продержится. А как только она его бросит, надо будет попробовать заново завоевать ее. Только не так, как в прошлые разы. На предложение руки и сердца Янка реагирует весьма неадекватно, значит, надо убедить, что он реально сможет стать защитой и опорой. Рассказать о своих планах на будущее. Если к тому времени удастся найти нормальную работу — просто супер. В общем, уповать не на чувства, а на логику. Янка давно уже знает, как он к ней относится. Зачем же лишний раз сотрясать воздух бесполезными словами? Янку это только нервирует.

Утешив себя подобным образом, Семь-сорок сохранил игру и выключил комп. Надлежащее состояние отупения было успешно достигнуто, можно было подумать и об ужине.

Этим утром Кристина опять проснулась рано, ни свет ни заря. Фомича, конечно же, уже и след простыл, так что завтракать пришлось в одиночестве. Впрочем, это нисколько не тяготило. Она уже вполне освоилась в его доме и не чувствовала себя в нем неприкаянно. На всякий случай проверила, на месте ли заначка Фомича — оказалось, что он ее не трогал. И то хлеб. Надо бы подумать, когда отсюда когти рвать. Может, завтра? А почему бы и нет? Чего зря время тянуть? А сегодня, так и быть, оторваться на полную катушку. В озере искупаться, ягод объесться. Когда ей еще такая оказия выпадет? С последнего подобного выезда уже почти год прошел. Так что решено: сегодня отдых, завтра — поход в поселок. Жаль, конечно, что расписание автобусов неизвестно. Вряд ли они там каждый час ходят, может, придется и заночевать где-нибудь. В крайнем случае — снять угол у какой-нибудь местной тетушки. Вряд ли за одну ночь баснословную цену заломят. Единственная сложность — это чтобы Фомич, заметив ее отсутствие, в погоню не отправился. Но с другой стороны, Уазик у него вроде бы в разобранном состоянии. Сколько времени на ремонт уйдет? Неизвестно. Но вряд ли за полчаса-час справится. Так что за это можно практически не волноваться. Даже если Фомич успеет отремонтировать машину и поедет следом, она наверняка успеет услышать рев мотора и спрятаться.

А уж когда она доберется до Москвы, Лесничему будет устроена полномасштабная «сладкая жизнь». Интересно, лучше будет сразу же позвонить ему и высказать все по телефону? Или уйти в подполье и ждать, пока Фомич сообщит о побеге, и Иван примется ее разыскивать? И тот, и другой вариант крайне заманчив. А, главное добраться, а там видно будет. Приехать, принять нормальную ванну с ароматической солью, поухаживать за кожей, а то на этом солнцепеке враз веснушки выскочат, потом полгода сводить придется. И никакой тебе бани, никаких полевых туалетов-будок. Брр.

Что же с собой взять из вещей? А только те, которые она сама сюда брала! Пусть Ванька сам этот дурацкий камуфляж и пакет с тампаксами отсюда увозит, если они ему так дороги. А ей хватит и рюкзачка с тапочками. Единственное чужое, что она собирается отсюда взять — это деньги Фомича. Некрасиво, конечно, получится, тем более что Фомич — вроде бы мировой дядька. Но что делать? И как ни крути, Фомич — друг Ивана, а значит, потенциальный враг. Вряд ли он на ее сторону перейдет, если дело примет серьезный оборот. Так что своим хорошим отношением и гостеприимством ее не обмануть.

Кристина несколько раз и так и сяк взвесила аргументы в споре с воображаемым оппонентом. Вроде бы все гладко, но все же этот проклятый денежный вопрос! Как не хочется воровать — кто бы знал! А попросить денег в открытую — слишком рискованно. Фомич, во-первых, может денег просто не дать, а во-вторых, перепрятать заначку, когда узнает об ее острой заинтересованности в деньгах. И пиши пропало: снова дом обыскивать, пользуясь отсутствием хозяина. И никто не гарантирует, что очередное месторасположение заначки будет столь же простым, как и сейчас. Нет, слишком глупо так прокалываться. Уж лучше сделать так, как решила. И проще, и быстрее. А если совесть будет докучать — так взять эту самую совесть и заткнуть наглухо. Совестливая она здесь до скончания века проторчит, а бессовестная — уже через пару-тройку дней Москву увидит.

Кристина едва успела закрыть шкафчик, в котором лежала заначка, как хлопнула дверь, и через несколько секунд на кухне появился Фомич.

— Ну что, на лодке сегодня кататься будешь?

— Буду!

— Ну и отлично. Я тебе ее донесу до места, накачаю, а когда захочешь домой вернуться, крикнешь по рации. Постарайся только до темноты обернуться. И да, главное — рацию не замочи. Держи в целлофановом пакете, а то кинешь на дно, потом не заметишь, пару раз веслами лихо взмахнешь — и все, залила. В идеальном варианте на шею бы повесить, но как бы тебе тяжело не показалось.

— Ничего, разберусь. А когда пойдем?

— Да хоть сейчас. Только сегодня ты меня поведешь. Заодно проверим, как ты вчерашний маршрут запомнила. А то мало ли что случится — как дорогу назад найдешь?

— А если ошибусь, — на всякий случай спросила Кристина, памятуя о своих блужданиях по черному лесу в день приезда, — вы мне сразу скажете? Или так и будем в неправильную сторону идти?

— Скажу, скажу! Не пугайся ты так, — усмехнулся в бороду Фомич. — Я из тебя Сусанина воспитывать не собираюсь.

В итоге после получасовых неспешных сборов команда двинулась в сторону озера. Кристина очень боялась — нет, не столько ошибиться, сколько упасть в грязь лицом перед Фомичом, — поэтому тщательно припоминала, как именно они вчера шли до озера. Пару раз показалось, что идет не в ту сторону. Еще один раз пришлось остановиться на развилке дорог и подумать, но Фомич молчал, а значит, пока что она вспоминала все верно.

Река и первое из обещанных озер показались совершенно неожиданно. Вот только что они с Фомичом шли по лесной чаще, и на тебе: уже играет солнечными бликами вода, заставляя щуриться от шаловливых отблесков, и слышится тихое-тихое журчание речки, перемывающей камушки и упавшие в нее коряги. Фомич заметил ее изумление и что-то неразборчиво хмыкнул про себя.

Пока Фомич накачивал лодку, Кристина бродила по берегу и вглядывалась в воду. Ей удалось засечь несколько стаек очень вертких и мелких рыбешек, шустро шныряющих между темно-зелеными стеблями водорослей. Интересно, а какая крупная рыба здесь водится? И насколько крупная? Вот бы своими глазами на такую посмотреть! Только не на разделочной доске, а здесь, на воле!

Внезапно Кристина услышала чей-то противный крик, похожий на плач капризного ребенка. Что-то он ей такое напомнил, далекое, из детства, когда вся семья ездила отдыхать на море. Точно, это же чайки! И правда, вон, несется маленькая белая молния, падает в воду и улетает с добычей. А вон еще одна полетела! И еще одна! Елки-палки, сколько же их здесь?

Ну, раз есть чайки, то можно отплыть на середину самого большого озера, закрыть глаза и представить, что ты на курорте. Море плещется, звуки соответствующие доносятся. Да, непременно так и сделать!

Фомич закончил накачивать лодку и подозвал Кристину. После краткого инструктажа и выдачи во временное пользование обещанной рации, она осторожно перебралась в подозрительно сильно раскачивающуюся лодку, поудобнее разместилась и сделала первый гребок. Лодка завертелась на месте.

— Ты сильно не греби, не надо! Она легкая, верткая. Лучше пока синхронно веслами работай, а если порознь, то ритмично. Помни, о чем я тебе говорил!

После пары неудачных попыток Кристина, наконец, разобралась, что к чему, и смогла проплыть несколько метров в нужном направлении. Фомич еще некоторое время постоял на берегу, потом помахал рукой и удалился по своим делам. Отлично, целый день в ее распоряжении. Фомич предупредил, что разыскивать ее отправится не раньше шести вечера, и то, если только рация будет молчать.

Кстати, завтра надо будет этим воспользоваться: якобы уехать на лодке, по рации время от времени сообщать о том, что все в порядке, а самой втихаря двигать на волю, бросив лодку где-нибудь в ближайших кустах. Правда, тогда помимо денег она, получается, еще и рацию «прихватизирует»… Черт, совсем неудобно выйдет. А, ладно: завтра видно будет.

Когда речка внезапно превратилась в озеро — то самое, которым Кристина любовалась вчера, она даже не успела заметить, так увлек процесс гребли. Остановилась передохнуть она только, когда выбралась на середину озера. Но закрывать глаза и представлять себя отдыхающей на море уже не хотелось, поэтому, передохнув несколько минут, она отправилась на поиски перетоки и следующего озера.

Следующее озеро уступало первому, что в размерах, что в красоте, так что Кристина слегка приуныла. Ожидала чего-то такого, а получила непонятное озерцо, да еще и изрядно вытянутое в длину, так что пока она добиралась до следующей перетоки, здорово вспотела. Пришлось несколько раз отдыхать, да и руки начинали саднить и чесаться — верный признак будущих мозолей. Кому рассказать — не поверят, да еще и на смех поднимут: классическая девушка с веслом! И кто? Она! Кристина! И это притом, что понятия «Кристина» и «физический труд» просто несопоставимы! М-да.

Наконец, она добралась до перетоки и последнего озера. Вот тут-то ее поджидал самый настоящий сюрприз! Огромное и судя по всему очень глубокое озеро, оплыть которое по периметру ей потребовался бы не один час! Красота!

Там и сям по водяной глади были разбросаны цветущие желтые кувшинки и изящные воронки белокрыльника. Можно было бы собрать огромный букет и тех и других, но увы: Кристина прекрасно помнила, что в вазе они быстро умирают, словно задыхаются в стоячей воде. Зачем же губить красоту, да еще так бессмысленно? Лучше… Лучше нарисовать ее! Точно! Вот если переместиться немного правее, чтобы захватить еще краешек леса, то на рисунке должен получиться берег, прямо на зрителя будут смотреть бело-желтые цветы, словно он наблюдает за всем со стороны воды, а сверху рисунка сквозь корни деревьев должно проглядывать небо. Да, именно так! Небо в корнях. Такое возможно представить, если присесть на корточки и задрать голову вверх: глаза одновременно увидят и то, и другое. Сложно, конечно, это написать, но как заманчиво! Руки уже чешутся от нетерпения. Эх, был бы с собой мольберт или хотя бы этюдник!

А кстати? Если попросить Фомича? Наверняка у него есть все то, что нужно, иначе как же он рисует свои «шедевры»? Единственная засада — это если он все свои холсты до последнего использовал, а новых не купил. В принципе, можно и на обратной стороне холста рисовать, и какой-нибудь неудачный керосином отмыть, но чистенький несравненно лучше. Словно сам под кисточку просится.

Хорошо, что здесь течения практически нет, вряд ли ее завтра с места сильно сносить будет. Но подстраховаться не мешает, а то заново раскадровку ловить — хуже не придумаешь. Чего бы такого изобрести? А, точно: нужен якорь! Взять какой-нибудь подходящий булыжник, привязать к лодке, чтобы, когда камень на дно лег, веревка в натяг была, и можно спокойно работать. Ну, булыжники здесь просто так на дороге не валяются, но вряд ли это будет большой проблемой. Что еще? Наверное, какую-нибудь панаму на голову изобразить, а то солнце солидно припекает, можно и солнечный удар схватить запросто. Пить, конечно, захочется… Столько часов на таком пекле провести! А, была — не была!

Кристина наклонилась над зеркалом озера, но лодка опасно накренилась. Тогда Кристина зачерпнула воду ладонями и сделала большой глоток. Вода имела очень приятный нежно-сладкий привкус. И конечно же, никакого намека на хлорку, которой так щедро сдабривают столичную воду. Если к сегодняшнему вечеру желудок бунтовать не начнет, значит, хорошая вода, пить можно. Глупо, конечно, изображать из себя лабораторную крысу, но можно ведь в кой веки раз послать к черту все правила?

Почему-то вспомнилась старая песня «Беловежская пуща», в которой были слова «как олени с колен пью святую твою родниковую правду». Ну, положим, не как олени, и не с колен, и не из родника, но что-то определенно совпадает. Пришедшая на ум аналогия изрядно развеселила Кристину, и она, взмахнув веслами, направила свое крошечное судно в сторону берега, где желтело что-то такое непонятное. А, исследовать новые территории — так исследовать! «Мы вышли в открытое море, в суровый и дальний поход…»

Желтое и непонятное оказалось песчаным пляжем, небольшим, и очень уютным. Лес с этой стороны озера был самым настоящим сосновым бором, но совсем не таким, что напугал Кристину в первый вечер, а очень светлым и каким-то уютным. Здесь очень легко дышалось, и голова кружилась в предвкушении чего-то такого, радостного и долгожданного. Кристина вытащила лодку на берег, с наслаждением плюхнулась на нагретый солнцем песок, и ей сразу же пришла в голову мысль о купании. Тем более найти место лучше представлялось весьма сложно: здесь никаких тебе водорослей на расстоянии ближайших метров десяти, ровное пологое дно без обрывов и ям, плюс все тот же мелкий выбеленный песок.

И тут настроение Кристины резво упало. Она наконец-то вспомнила, что забыла взять с собой — купальник! И как теперь купаться? Вот клуша! Ведь специально на кровать выложила, чтобы оставалось только забежать в дом и захватить. Столько сюда плыла ради того, чтобы искупаться, а теперь отправляться назад, не солоно хлебавши?

Но тут у Кристины возникла одна веселая мысль явно хулиганского характера. Фомич говорил, что в лесу сейчас чужих нет, и вряд ли кто появится. До пляжа этого добираться — не ближний свет, что вообще сводит к минимуму появление нежданных гостей. Следов ни людских, ни звериных не наблюдается вроде. Песок гладкий и не истоптанный. Значит, можно искупаться неглиже?

До этого времени Кристина таких вольностей себе не позволяла. Да и не слишком-то хотелось, честно говоря. К чему? Вся эта экстравагантность с демонстративным нудизмом при ближайшем рассмотрении обычно оказывается весьма мерзкого толка, так что желание присоединиться к его последователям, если оно и было, отпадает напрочь. Но сейчас совсем иной случай. Никого нет… Почему бы не попробовать?

Раздевшись и аккуратно сложив вещи ровной стопкой, Кристина последний раз оглядевшись по сторонам, сделала первый шаг к воде. Еще один, еще… Вода приняла ее в свои объятья, заставив слегка задрожать от холода, поднимающегося со дна, и одновременно подарив тепло своего верхнего, нагретого солнцем слоя. Но тело довольно быстро адаптировалось к температуре воды, и уже ничто не отвлекало Кристину от переживаемого наслаждения. Оказывается, купальник всегда хоть чуть-чуть, но тормозит тебя своими завязками! Вот это открытие! А если бы сейчас не решилась, никогда об этом не узнала, и даже не задумалась. А еще — появилось такое чувство полной свободы, что хотелось кричать во весь голос об этом, чтобы знали все: лес, птицы, звери, небо над головой; кричать, замирая от собственной смелости — я свободна! Свободна!

Кристина потеряла счет времени, изображая из себя русалку. Когда вернулась на берег, даже приблизительно не могла прикинуть, сколько она провела в воде: пять минут? Десять? Полчаса? Час? Впрочем, кому какое дело? Она себе — полновластная хозяйка, и делает то, что считает нужным.

Вдоволь понежившись на теплом песке и заодно обсохнув, Кристина смахнула прилипшие песчинки, оделась, и с некоторым сожалением посмотрев на пляж и сосновый бор, отправилась обратно. Судя по тому, как легли первые тени, день давно перевалил за вторую половину. Значит, скоро ее может начать разыскивать Фомич. Зачем заставлять человека волноваться?

Обратный путь показался почему-то длиннее. Наверное, оттого, что спина начинала болеть от непривычной работы, плечи — те просто отваливались. Да еще и ладони натерла… Хорошо вовремя вспомнила, что листья подорожника должны при этой напасти помогать, нарвала и обмотала им ручки весел. Вроде действительно полегчало, по крайней мере, зуд этот противный утих, да и особо содранные места жгло уже поменьше. Хотя и неудобно, листья эти вокруг рукоятей вертятся, то и дело поправлять приходится. Неудобно. Завтра надо будет обязательно какие-нибудь перчатки раздобыть у Фомича, или хотя бы тряпки, чтобы рукоятки весел замотать. А то не доберется она до этого пляжа, придется где-нибудь на полдороге разворачиваться. Что может быть обиднее!

Когда она добралась до места своего утреннего старта, Фомич уже поджидал ее. Видимо, после переговоров по рации, когда Кристина двинулась в сторону дома, примерно прикинул, когда она должна появиться здесь, вот и пришел чуть загодя. Помог зачалиться, дал руку и практически вынул Кристину на берег (что-то ее с непривычки даже заштормило, точь-в-точь юнга после первого плавания). Потом затащил лодку, но сдувать не стал, а спрятал в прибрежных зарослях ивняка. Если не знаешь, ни за что не разглядишь, где лежит. Покончив, таким образом, с обязательными делами, Кристина и Фомич, сопровождаемые верным Иртышом, отправились домой, обсуждая впечатления от сегодняшнего «круиза».

Ликвидатор вот уже битый час нарезал круги около телефона. Может, Лесничий и прав? Не стоит сейчас звонить Ленке, да и с Санькой ничего произойти не должно? Но все равно, это как-то неправильно выходит: его по носу припечатали, ребенка забрали, ведро помоев на голову вылили, а ему сиди и не вякай? Молчи в тряпочку, парень, пусть подруга сама рулит? Нет, это не дело. Да и, в конце концов, кто такой Лесничий? Кум, брат, сват? Тоже мне, нашелся знающий! Пусть сначала со своим кавардаком разберется, а потом уже и указывает, что и как делать. А то Кристину спровадил и давай из себя совет ООН изображать! Да таких советников — только кликни, сотня сбежится. Поучать соседа всякий горазд!

Олег решительно плюхнулся в кресло и набрал номер Ленкиной квартиры. Трубку сняла сама Ленка:

— Ну, чего хочешь?

— А ты и не догадываешься?

— Представь себе, нет.

— Ну, для начала — поговорить.

— Ты и так уже говоришь. Давай конкретнее.

— Ты как себе дальнейшее мыслишь?

— По-моему, в своей записке я предельно ясно тебе объяснила, как именно. Если туго соображаешь — дважды перечитай. Должно дойти.

— То есть, Санька выходит, это только твой сын, а я к нему вроде как и отношения никакого не имею?

— Гениально! Аплодисменты! Дошло до жирафа!

— Так вот, а теперь послушай, что я тебе скажу. Я тебе не донор со спермой, я Саньке отец и от своих отцовских прав отказываться не собираюсь за просто так. Я…

— Ах, вот значит в чем дело? То есть «за просто так» не откажешься, а за «что-то» — вперед и с песней? Нет, такого я от тебя точно не ожидала. Можешь радоваться, мое воображение ты просто поразил! Так сколько стоит твой отказ от прав на Саньку? Нет, смелее, называй любую сумму, какую хочешь! Все равно у меня таких денег нет, и не будет, и ты об этом прекрасно знаешь. Так давай, дерзай! Если язык повернется.

— Ты что несешь? Ты совсем рехнулась, дура? Хочешь к словам цепляться и передергивать? Что ж, это у тебя прекрасно получается! Прямо-таки профессионалка. Но Саньку я тебе испортить не дам, даже не мечтай!

— Ой-ой, какие мы грозные! Да кто ты такой? Ты мне даже не муж! Да я могла от кого угодно родить, поди, докажи, что Санька именно твой! Любой суд на моей стороне будет.

— Так значит, ты все-таки гуляла от меня?! Отвечай, тварь! Да я тебя в лоскутное одеяло превращу, коза ты безрогая! Кто он? Или их несколько было? Отвечай, падаль! Давай, раз такая смелая! Кто?!

— Да пошел ты! Развопился! Только попробуй ко мне или к Саньке ближе, чем на пятьдесят метров подойти, я сразу же тебя ментам сдам! Скажу, что так мол и так, преследует меня этот маньяк, жизни не дает, искалечить грозится. Даже не думай, что пощажу. Ты мне отныне — враг, и только попробуй сунуться к моему сыну, за Саньку я тебе все твои причиндалы оторву! За все ответишь!

— Я этого так не оставлю! — взревел Ликвидатор, но Ленка уже бросила трубку. Он снова набрал ее номер, но услышал лишь короткие гудки. Коротко ругнувшись, набрал заново — длинные. Скорее всего, Ленка отключила телефон.

От ярости у Олега буквально помутилось перед глазами. Он едва удержался от того, чтобы не вскочить и сию минуту не отправиться к Ленке выяснять отношения. Нет, это будет ей только на руку. Она действительно ненормальная, и спокойно может вызвать ментов, а только разборок с ними для полного счастья как раз не хватало. Вот гадина!

Уговаривая себя, что надо успокоиться, Олег, тем не менее, ясно осознавал, что именно это сейчас осуществить практически нереально. Нет, ну надо же! Таких откровений он точно не ожидал! Еще смеет намекать, что Санька — это не его сын! Дрянь! Да любому человеку покажи Саньку, а потом его, Олега, все сразу же скажут, что одной породы, хотя один едва-едва ходить учится, а другой аккурат в самом расцвете сил.

Совершенно некстати пришла на ум старая поговорка: «если у вас проблемы с ребенком, спросите у жены — может быть, это не ваши проблемы». И ведь не спрашивал, а все равно ответ получил. Только не тот, что требовался.

Ничего. Против лома нет приема. Если нет другого лома. Он еще придумает, как обойти Ленку. Пусть даже не надеется, что все выйдет так, как она хочет. Если надо — хороших адвокатов найдет, не вопрос! Если и это не поможет — выкрадет Саньку. Он мужик толковый, с головой и руками, такие везде на вес золота ценятся. Уедет куда-нибудь в глушь, и ищи-свищи. Жаль, конечно, из Москвы уезжать, но что делать?

То обстоятельство, что в случае кражи сына про Москву придется забыть, заставило Ликвидатора предаться раздумьям на совсем уж нереальные темы, вроде покупки новых документов для себя и Саньки (прямо, как в кино показывают), радикального изменения облика (например, стрижка под ноль и окладистая борода — чем не маскировка?), разработки коварных планов похищения и прочее, и прочее. Но героем боевика Олег себя сейчас отнюдь не чувствовал. Где-то там, на самом донце плескался страх и усталость. Страх потерять Саньку и усталость изнуренной ссорами и склоками души.

Разговор с Ленкой и последовавшая за ним вспышка эмоций подкосила Олега и он неожиданно для себя, уснул прямо сидя в кресле и проспал так до следующего утра.

Ленка же, едва дождавшись прихода матери, прямо с порога вывалила на нее весь свой разговор с Ликвидатором и строго-настрого запретила общаться с ним. Мама попыталась возразить, что негоже так себя вести, но получив в ответ от дочери целый ворох обвинений, предпочла умолкнуть, оставшись, однако, при своем мнении. Ей не нравился данный поворот дела, и совсем уж не радовало то, что Ленка активно склонялась к роли матери-одиночки. Впрочем, если так посмотреть, в этом, наверное, и ее доля вины есть — своего отца Ленка видела редко, в основном по выходным, да по праздникам. Вот и выросла с четким осознанием, что воспитывать своего ребенка в одиночку — это абсолютно естественно. А росла бы в нормальной полной семье, глядишь, и за Олега своего сильнее держалась. Он, конечно, тоже не подарок, но откровенно говоря, они с Ленкой друг друга стоят. Оба легко воспламеняемые, оба упертые. Тот случай, когда два сапога пара. На одну ногу.

Мама отправилась отдыхать в свою комнату, по пути потискав радостно загукавшего ей из манежа внука. Она говорила положенную в данном случае ерунду, типа «ути-пуси полетели», на автомате улыбалась Саньке, а сама напряженно раздумывала над полученной информацией. Если идти на поводу у Ленки, ни к чему хорошему это точно не приведет. Но если взбесится Олег, то таких дров наломает — страшно представить. Да и о чем речь, если они сейчас даже поговорить спокойно не могут, сразу начинают друг грязью поливать и обвинять в чем ни попадя. Если эту ситуацию как-то не разрядить, будет взрыв. Так что же делать?

В принципе, вроде как есть один вариант. Но сработает ли? Да и не вариант это, собственно говоря, а так, полумера. Но взвесив все за и против, получается, что лучше уж такая полумера, чем перспектива драк между дочкой и зятем. Да, решено: так и надо поступить, пока все не зашло за критическую отметку. А потом пройдет какое-то время, страсти поутихнут, и можно будет исподволь заводить разговор на нужные темы, не боясь того, что родная дочь запустит тебе в голову первым, что подвернется под руку.

Мама довольно улыбнулась, отправила Саньку обратно в манеж и, включив телевизор, принялась смотреть свой любимый сериал. Едва не пропустила за всеми этими разговорами!

Ленка удивленно наблюдала за тем, как мать сопереживает страстям очередных «мылодрам» и никак не могла понять: неужели чужие проблемы волнуют ее больше, чем то, что у родной и, между прочим, единственной дочери, жизнь полетела кувырком? Буквально минут пять попереживала для приличия, и к ящику! Как же, а то целую серию пропустит! Пусть теперь не рассказывает, как она всей душой за нее, Ленку радеет.

И вконец обозленная Ленка отправилась на кухню варить кофе. Видимо, последний на этой неделе, поскольку коричневого порошка осталось ровно на полторы чашки, а денег на новый не было. Это Ленка, увы, знала точно. Если она в ближайшее время не выйдет на работу, отправив Саньку в ясли, им с матерью придется очень туго затянуть пояса. Факт. Сами они еще могут обойтись без всяких деликатесов, а Саньку без фруктов и творожков не оставишь. Что ж, придется выходить из декрета, ничего не попишешь. Собрать медицинские справки для Саньки, узнать, какой садик из близлежащих получше будет, и вперед. Единственный затык, если вдруг окажется, что ясли летом не работают. Тогда придется ждать до сентября. В принципе, не так уж и много: пара месяцев — не год.

Иван въехал на территорию летнего лагеря джиперов, разбитого прямо в лесу неподалеку от места проведения будущих соревнований. Несмотря на то, что основной заезд участников ожидался поздним вечером, уже стояло несколько десятков палаток участников и зрителей, и в воздухе вкусно пахло жареным мясом. Часть механиков возилась со своими железными конями в специально огороженном техническом парке. От костра организаторов слышались гитарные переборы, да дружный рев луженых глоток, радостно и с готовностью подхватывающих припев очередной песни.

После того, как он поставил свою Волгу в техпарк и поздоровался с организаторами, Лесничий прошелся по лагерю и выбрал место под палатку. Неспешно поставил свой каркасный домик, разложил внутри пенку и спальник, затем соорудил подобие скамеек, скатив к будущему костру три обнаруженных бревна. Будет на чем посидеть вечером. После этого отправился за хворостом. В итоге через час около костровища красовалась аккуратная, но внушительная сосновая поленница. Сушняка в этом лесу было немало, а пилу Иван всегда возил с собой в багажнике. Да и процесс распиловки, что называется, грел душу, поэтому он и не заметил, как справился со всеми заготовленными сушинами.

Семь-сорок и Ликвидатор появились практически один за другим, хотя добирались порознь. Иван уже наметил места для их палаток и успел приготовить ужин на троих, поэтому был неприятно удивлен, что ни один не выразил желания вставать вместе. Что за новости? После долгих уговоров Семь-сорок все-таки решил «бросить кости» около палатки Лесничего. Ликвидатор, воспользовавшись моментом, удрал в лагерь организаторов, успев крикнуть, что ужинать будет отдельно.

Подождав, пока Семь-сорок поставит свою палатку и разберется с вещами, Иван разложил по мискам тушенку с макаронами, крупными ломтями порезал хлеб и достал заветную флягу. Сегодня можно, а вот завтра уже до самого вечера не получится, придется носиться, как оголтелым.

— Ну что, вздрогнули?

— Вздрогнули!

Выпили, как положено, поморщились от горечи на губах, и одновременно приступили к уничтожению ужина. Аппетит на свежем воздухе разыгрался на славу, так что третью, не востребованную Ликвидатором порцию, Иван и Сергей честно поделили поровну и тоже съели. В принципе, можно было разойтись по палаткам, да и начать давить на массу, но спать совершенно не хотелось. Впрочем, разговор тоже не клеился. Лесничий и Семь-сорок вяло перебрасывались ничего не значащими фразами, избегая скользких и наболевших тем. Первым не выдержал Иван:

— Слушай, что мы с тобой как барышни кисейные друг перед другом расшаркиваемся? Или и дальше будем делать вид, что все зашибись, как хорошо?

— А что ты предлагаешь?

— Разобраться с Олегом. Помириться. Сам же понимаешь, что это неправильно.

— Нет, не понимаю. Если ты о том, что я должен пойти к Ликвидатору и попросить его простить меня, то извини, не выйдет. Я не чувствую за собой никакой вины и не считаю нужным оправдываться перед кем бы то ни было. Кроме того, Ликвидатор меня оскорбил, и я вправе ожидать от него извинений. Поэтому к нему я не пойду, уволь. Это дело принципа.

— Да при чем здесь принципы! Развели канитель и маетесь дурью по полной программе!

— Тебя забыли спросить! Иван, ты, конечно, мужик правильный, спору нет, но какого черта ты лезешь в наши дела? На хрена тебе это все сдалось? Так рьяно нас всех пытаешься под одну гребеночку причесать, аж противно становится. Ну, поругались мы — кому какое дело? Если не нравится, как пахнет, нос заткни и отойди. Честно говоря, я уже жалею, что с тобой встал. Ведь знал, что будешь мораль читать, еще в Москве знал!

— Да что ты так на меня окрысился? Я-то перед тобой чем виноват?

— Слушай, объяснять долго, да и ни к чему. Просто оставь нас с Ликвидатором в покое, ладно? Твои попытки всех примирить меня лично просто бесят. Что ты все пытаешься другим свою голову приставить? Вроде как своя на плечах имеется, и не из разряда «чугунок». А ты словно выше остальных прыгнуть пытаешься, вон я мол, какой правильный, не то, что вы, так что ребятки, делай как я! Противно — слов нет.

— Да у меня и в мыслях такого не было, ты чего?!

— Может, и не было, но послушайся доброго совета: оставь ты нас в покое! Если я еще раз услышу твои правильные речи, ей Богу стошнит! Мне сейчас только учителей не хватало для полного счастья.

— Значит, ты считаешь, что я ставлю себя выше вас?

— А как мне еще расценивать всю эту твою суету вокруг меня и Ликвидатора? Ну, то что ты к нему сорвался, когда узнал, что Ленка ушла — это нормально. Типа поддержать друга в трудной ситуации и все такое. Но кто тебя просил нас жизни учить? Ты что, чем-то круче нас? Олегу мозги промывал, как ему с Ленкой поступить, мне с удовольствием советов надавал бы, если я только заикнулся о своих проблемах. Разве не понимаешь, насколько это противно? И так на душе тоска. Лучше бы просто помолчал, или о чем-нибудь несущественном поболтал, чем в свежих ранах ковырять. Так и хочется сказать, когда ты умничать начинаешь: вот иди, и в своей жизни порядок наводи, нечего ко мне соваться.

— Не думал, что вы с Ликвидатором это именно так расцените…

— Заметь, ты опять говоришь «вы с Ликвидатором». Но я высказал только свое личное мнение, за Ликвидатора я не отвечаю! Что ж ты нас опять в один рядок ровняешь?

— Серега, по-моему, ты просто цепляешься к словам.

— Слушай, ты сам хотел знать мое мнение. Ну вот, узнал — успокойся. И нечего здесь больше обсуждать. Все, сворачиваем тему, иначе я точно отдельно от тебя палатку воткну.

Иван молча встал, убрал под тент все котлы и еду. Затем развернулся и пошел куда-то прямо в темноту лесной чащи, прочь от своего костра. Того, что только что услышал от Сергея, он явно не ожидал. И ведь Семь-сорок действительно так думает! Он парень прямой, открытый, юлить не привык. Что думал — то и сказал. Так что же получается? Своими попытками исправить ситуацию он сделал хуже всем? Выходит, что так. И в первую очередь навредил самому себе. Если раньше Семь-сорок и Ликвидатор бычились исключительно друг на друга, то теперь они на пару обозлены его вмешательством в их дела. Что ж, как хотят: пускай теперь сами думают, как выкрутиться. Не хотят, чтобы их мирили — и не надо! Пусть цапаются, пусть в драку лезут — больше никаких телодвижений с его стороны. Только если очень попросят.

Нет, ну надо же: он себя выше всех ставил, учителя из себя корчил! Это же надо было до такого додуматься! Выходит, все его старания мало того, что пошли насмарку, так еще и восприняты чуть ли не как красная тряпка для быка! И этот неприкрытый намек «сначала в своей жизни разберись, а потом нам советы давай»! Нет, все, решено: отныне сами ребята, сами. Он в няньки набиваться не намерен.

Лесничий резко остановился, развернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал обратно, ориентируясь на свет своего костра. Когда он вернулся, Семь-сорок вопросительно посмотрел на него, но никакой реакции в ответ не получил. Все так же молча Иван залез в свою палатку, растянулся в спальнике и закрыл глаза, пытаясь успокоиться и заснуть.

День соревнований начался с легкого моросящего дождика, который, впрочем, ничуть не испортил настроение что организаторов, что участников. Даже хорошо, что прошел: пыль к земле прибил, да и свежести в воздухе добавил. Судя по всему, летнее пекло сдавать свои позиции сегодня не намеревалось, так что дождь был более чем актуален.

Лесничий проснулся очень рано, еще до семи, поэтому, попив чаю, отправился помогать организаторам размечать трассы. В принципе, сами трассы были накатаны и обозначены вешками еще накануне, так что оставалось только натянуть яркую полосатую ленту ограждения и доделать одно искусственное препятствие почти на самом финише трассы профи.

Покончив с хлопотами по разметке, Лесничий отправился к себе. Пренебрегать завтраком в преддверии суетного дня было бы непросительно глупо. Он заново поставил кипятить воду, достал пакет с быстрорастворимыми супами и, смешав все ингредиенты, стал ждать.

Услышав, что на костре что-то происходит, зашевелился Семь-сорок. Через минуту Иван уже лицезрел его слегка помятую со сна физиономию в проеме палатки.

— Вылезай, засоня, завтракать пора!

— Что? Да. Сколько времени?

— Восемь.

— А ты когда встал?

— Да пару часов назад. Вот, только с трассы вернулся, ленту тянули. Техкомиссия начнет работать часа через полтора, так что время у тебя еще есть, чтобы глаза продрать.

— А что ты меня с собой не поднял?

— А зачем? Толпа там не требовалась, мы прекрасно обошлись вчетвером.

Иван отвечал сухо, даже резко, поэтому Сергею говорить что-либо дальше сразу же расхотелось. Значит, все-таки обиделся. Делает вид, что все нипочем, да только вот губы поджаты и в глазах такое написано, что лучше даже и не заглядывать. Что ж, его дело.

В итоге завтракали молча и без всякого аппетита, явно тяготясь компанией друг друга. Сергей чувствовал, что Иван чего-то ждет от него, но упорно молчит, не желая ввязываться в разговор, подобный вчерашнему. Вот чудак человек! Если он так за мир в отдельно взятом коллективе ратует, чего ж тогда сейчас как воды в рот набрал? Или решил, что раз уж все равно все его предложения будут восприняты в штыки, то нечего и пытаться? Еще только этого не хватало.

Нет, брать на себя роль психотерапевта и утешать Лесничего Семь-сорок однозначно не собирался. Пусть сам решит, чего хочет. Если будет дуться до вечера — то и пускай. Это его выбор. А захочет поговорить — милости просим. Тем более что ссоры вроде как и не было. Просто разговор по душам, начистоту.

Соревнования выдались на редкость тяжелыми в плане судейства. Внезапно выяснилось, что людей катастрофически не хватает, кто-то из заявивших судей отзвонился в самый последний момент и отказался от участия в триале, поэтому поредевшей судейской бригаде приходилось носиться от ворот к воротам со спринтерской скоростью, чтобы успеть зафиксировать, как их проходят экипажи. Вымотались все, как савраски — шутка ли: почти пятьдесят экипажей, да по два заезда!

Зато и без курьезов не обошлось. На трассе слепого хода, когда водителю завязывали глаза, и он вел машину четко по указаниям своего штурмана, в одном экипаже состоялся любопытный диалог. Штурман, от нетерпения и волнения подпрыгивающий на своем месте так, что только ремни безопасности удерживали его от вылета из открытой машины, кричал: «Правей, правей давай!», как со стороны пилота в ответ раздался не менее громкий вопль: «Не ори! Сам вижу!» Если учесть, что вокруг глаз пилота в это время была намотана плотная косынка, треугольник которой к тому же сполз ему на нос, то однозначную реакцию судей и зрителей предсказать было несложно. Все просто согнулись от смеха. А что именно «видел» пилот, для всех осталось загадкой.

Были и «уши», были и «утопленники», и разбортировавшиеся на полном ходу колеса, но атмосфера праздника от этого ничуть не пострадала, а скорее выиграла. Данному действу была привнесена столь любимая народом зрелищность. Да и в случае с какими-либо поломками, на помощь пострадавшему бежали все свободные экипажи, что выгодно отличало эти любительские соревнования от профессиональных чемпионатов. Ведь конкурентов здесь не было, только друзья и единомышленники. Так отчего же не помочь другу в беде?

До своей палатки Семь-сорок добирался разве что не ползком. В руке его был зажат прозрачный кулечек с выданным сухим пайком: бутерброды, сдобная булочка, маленький пакетик сока с соломинкой и микроскопическая шоколадка. Сил не осталось даже на то, чтобы расправиться с этой нехитрой снедью. Сергей улегся прямо поверх спальника и уже через пару минут дрых без задних ног.

Проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. С трудом сфокусировав глаза, Семь-сорок обнаружил в изголовье Лесничего, судя по всему, тоже только-только вставшего, с отпечатком молнии от спальника на раскрасневшейся щеке.

— Давай, пошли, через пять минут церемония награждения!

— О Боже! А может, как-нибудь без нас? Я победителям и мысленно поаплодировать могу.

— Только что заходили организаторы, настоятельно просили всех судей быть на награждении. Пошли, посмотрим. Может, грамоту какую дадут на память потомкам. К тому же, пришлось пообещать, что мы будем. Неохота подводить ребят.

— Ну, раз обещал, то пойдем. Только подожди пару минут, меня чего-то из стороны в сторону шатает. И кстати, что за дела: поднять — поднял, а разбудить забыл! Спички принес в глаза вставлять?

— Думаешь, я сам лучше? Меня вообще за ноги из палатки выволокли, чтобы в чувство привести.

— Добрые люди, ничего не скажешь!

— Хорош ворчать, как старый дед, пошли!

Церемония награждения в этот раз действительно шла чуть-чуть по другому сценарию, нежели это было заведено. Обычно организаторы ограничивались общей благодарностью судейской бригаде и сразу же переходили к процедуре награждения участников и победителей. Сегодня же каждый судья был вызван отдельно, получил предсказанную Лесничим почетную грамоту и памятный значок, а также свою долю аплодисментов.

Совершенно случайно Семь-сорок и Лесничий расположились в непосредственной близости от Ликвидатора. Семь-сорок про себя ожидал начала очередного раунда «переговоров о перемирии» со стороны Ивана, но вроде пронесло. Никаких попыток подобного толка Лесничий не предпринимал, на Олега не смотрел, по крайней мере, специально, но и глаз не отводил, если вдруг случалось пересечься с Ликвидатором взглядом. Судя по тому, как воинственно набычился Ликвидатор, своих позиций он сдавать не собирался. Пока, по крайней мере. Так и стояли втроем: вроде как вместе, но напряжение внутри такое, что вот-вот искрить начнут. Поэтому, как только появилась возможность поменять дислокацию, троица немедленно воспользовалась данным обстоятельством: Сергей и Иван ретировались за спины основной массы участников, а Олег, напротив, передвинулся поближе к первым рядам.

Дождавшись конца церемонии, Иван обратился к Семь-сорок:

— Слушай, я, наверное, поеду. Что-то меня до дома, до хаты потянуло. На пьянку оставаться желания нет, глядеть на ваш с Ликвидатором апартеид — тоже. Так что пойду, соберу вещи и двину.

— А меня не захватишь?

— Тоже ностальгия замучила?

— Ну, вроде того.

— Давай, поехали. Заодно меня по дороге тормошить будешь, если начну за рулем засыпать. Что-то меня сегодняшний день вымотал до крайности.

— Та же фигня. Чувствую себя, как белье после центрифуги.

— Эк как с тобой жизнь-то неласкова!

— И не говори, кума! У самой муж пьяница!

Семь-сорок вздохнул про себя с облегчением. Вроде бы Лесничий больше на него не дуется. И то хлеб. А то еще не хватало рассориться в одночасье со всеми друзьями — это уже полный маразм получится.

Они оперативно свернули свой лагерь, с некоторым сожалением в последний раз осмотрели место бывшей стоянки и, попрощавшись с организаторами и знакомыми джиперами, отправились домой.

Как и предсказывал Лесничий, на полпути к Москве его основательно сморило. Он добросовестно пялился сквозь лобовое стекло на трассу, шел с крейсерской скоростью под девяносто, при необходимости совершал обгоны, но уже совершенно не врубался в то, что и как делает.

— Слушай, Серега, давай поговорим о чем-нибудь, а то я под эту музыку точно засну.

— Да ты что! Это же «Рамштайн»! Меня лично от них всего аж трясет, уже изнутри вибрирую! Скоро пломбы из зубов повылетают, а ты говоришь «засну»!

— Да хоть «Рамштайн», хоть «Песняры» — все едино. Если не буду разговаривать, мы с тобой в каком-нибудь гостеприимном кювете окажемся, к бабке не ходи!

— Слушай, если ты так устал — чего ж тогда домой рванул? Выспался бы и с утра бодрячком! Дела, что ли, какие срочные нарисовались?

— Я ж говорю — ностальгия одолела. Вот хочу сегодня спать в своей квартире, и хоть кол на голове теши! Понимаю, что глупо, но приспичило мне, и все тут!

— М-да, как говорят на Байконуре, «как у вас все запущено». Ладно, будем разговаривать, раз просишь. Слушай, если не хочешь — не отвечай, поскольку это дело, конечно, не мое, но все же: как там Кристина? Олег говорил, ты ее вроде отдыхать отправил?

— Ну, можно и так сказать, хотя боюсь, у нее на этот счет другое мнение. Если она по возвращении об мою голову столовый сервиз не переколотит — уже победа. Внутри понимаю, что честнее было бы ей все заранее рассказать, но она бы тогда точно не согласилась на мой план. Так что сейчас я весь как на иголках. Боюсь.

— Чего? В твоем домашнем сервизе слишком много предметов?

— Если б так! Я за ней ехать боюсь. Понимаешь, если так посмотреть: я ее привез, я ее и забирать должен. Но боюсь — словами не передать. Вот и откладываю поездку, уговариваю себя, мол, лучше на следующей неделе отправлюсь. Приходит эта самая следующая неделя — мне уже кажется, что лучше через неделю ехать. В общем, веду себя как сопливый мальчишка.

— Скорей уж как испуганный страус! Зарылся по самые уши в песок и не отсвечиваешь.

— Между прочим, это все басни: страусы свои головы в песок не засовывают. Просто пригибают их низко к земле, и все. Поэтому шуточки про бетонный пол — это именно шуточки, и ничего больше.

— Ну ладно, уговорил: страуса беру назад. И что делать собираешься?

— Если честно — ждать. Понимаешь, в принципе, она могла уже несколько раз домой вернуться. Она — девчонка упорная, если что-то себе в голову втемяшит, ее хрен кто остановит. Не женщина — а бронепоезд. Извернется, а найдет способ. Вот я и надеюсь тихо-тихо так, что раз она все еще не приехала, значит, ей там понравилось.

— А съездить в разведку? Узнать ситуацию на месте? Втихаря, разумеется!

— Я уже думал об этом. Но даже этого боюсь. Понимаешь, я себя знаю: если окажусь рядом с ней, то не сдержусь, захочу увидеться. И тогда весь смысл этой разведки летит коту под хвост. Даже если ей там понравилось, Кристя из принципа захочет вернуться в Москву. Немедленно. Да еще и мне люлей навешает. А я бы хотел, чтобы она подольше отдохнула. И может быть, что-то поняла. По крайней мере, простила то, что я ее там бросил. Глупо, правда?

— А что она должна такого понять?

— Понять… Понять то, что я люблю ее, но жить так, как мы жили, дальше не намерен и не могу. Я готов быть для нее кем угодно: мужем, любовником, охранником, в крайнем случае — жилеткой для слез, лишь бы ко мне не относились как к предмету интерьера. Я не могу играть роль любимого комода или карманной болонки.

— Слушай, я чего-то не врубаюсь: а как ты докатился до жизни такой? И почему ты считаешь, что она ценит тебя на уровне мебели?

— Я? Как докатился? А просто! Берег ее от всего, потакал всем желаниям, даже малейшим, лишь бы радовалась, лишь бы смеялась. Обогревал, так сказать, Снежную королеву за счет всех имеющихся в распоряжении внутренних ресурсов. Вот и получил то, что получил. Она перестала воспринимать меня как человека. Мои потребности, мой мир ее совершенно не волнуют. Чистейшей воды потребитель получился. Как же это получше-то выразить? Во! Эгоцентристка! Когда весь мир вокруг нее, а она вещь в себе.

— А ты уверен, что она тебя любит? Или любила когда-то?

— И да, и нет. Уверен, что раньше она меня любила. По крайней мере, так, как могла. А вот что она чувствует ко мне сейчас — об этом я даже думать не хочу. Неприятно становится, аж мурашки по коже. Ты, наверное, слушаешь, и подсмеиваешься про себя: вот мужик докатился, на работе бандюков вовсю гоняет, а откровенно поговорить со своей девушкой не может, от страха в штаны наложил.

— Да нет, чего тут смеяться? Или думаешь, у меня ситуация лучше?

— Да мне и думать нечего: я про тебя, можно сказать, вообще ничего не знаю. То, что ты альпухой не просто так решил заняться, и это как-то связано с твоей девушкой — факт. Но сам понимаешь: ты ничего не говоришь, а лезть с расспросами не хотелось. Олег, правда, обмолвился, что твоя девушка ушла жить с другим.

— Да это, собственно, вся история, больше рассказывать нечего. Я после того, как узнал обо всем, живу, словно по инерции, словно ничего не произошло, а внутри пустота. И кляну себя последними словами.

— За что?

— За то, что поздно понял, насколько я ее люблю. За то, что не смог удержать. Да и, откровенно говоря, все мои попытки завоевать ее были какие-то детские, несерьезные. Я ее ни в чем не виню. Она, безусловно, права. Но как жить дальше — тоже не представляю. Жду чего-то — сам не знаю чего.

— А если начать заново? Плюнуть на все, жить на полную катушку! Незаменимых людей не бывает. Еще встретишь свою половинку!

— Ага. Ты мне только одно скажи: если Кристина от тебя уйдет, ты это вот прямо так просто и позволишь? Распрощаешься и отправишься на поиски новой «половинки»? Да ладно, не отвечай, и так все понятно. Только не надо меня утешать общими фразами, я их и сам великое множество могу привести. Просто есть один факт: мне нужна Янка и я буду за нее бороться. Как — еще не знаю. Но буду. И если ради этого надо будет лазать по горам, как ящерица, я научусь это делать.

— Думаешь, это именно то, что ей нужно?

— Я ничего не думаю. Просто пока у меня нет других вариантов. Блин, что он творит, козел?! Черт!!! Ни хера не видно!!!

— Твою мать!!!

По глазам нестерпимо больно рубанул дальний свет несущейся по встречной полосе машины. Рефлекторно Иван и Сергей на какую-то долю секунды зажмурились, а в следующую секунду на собственной шкуре прочувствовали, каково приходится кубикам льда в шейкере. Ослепленные, они не заметили поворот, и запоздалая попытка Ивана выкрутить руль уже не могла ничем помочь: Волга ушла в кювет. Семь-сорок больно стукнулся обо что-то головой и на неопределенный срок потерял себя во времени и пространстве.

Ликвидатор сидел на костре организаторов и праздновал окончание соревнований. Народ бурно делился впечатлениями сегодняшнего дня, не забывая, впрочем, о выпивке и закуске. Ликвидатор чувствовал себя своим среди всей этой веселой гомонящей братии, мог назвать каждого по имени и по нику, помнил у кого какая марка машины, но вся эта информация не могла дать ему ни малейшего основания назвать хоть одного из присутствующих сейчас на костре людей другом. Хорошие знакомые — да, безусловно. Но и не более того.

Посиделки у костра достигли уже той стадии, когда люди начинают делиться на микро-группы по интересам и обсуждать что-то свое, не особенно прислушиваясь к остальным. Поскольку особой тяги к общению у Олега сегодня не наблюдалось, он просто сидел и наслаждался общей атмосферой, отличающей джиперские состязания от любых других. Кроме как «автоманьяки» или, культурнее, «горячие энтузиасты своего дела», назвать этих людей было сложно. Тратить приличные средства и время на вот такие испытания себя и автомобиля на прочность — это не каждый поймет, и уж тем более не каждый на это пойдет. В принципе, Олег уже давно подумывал о том, чтобы тоже попробовать свои силы именно как участник, отказавшись от судейства, но останавливала банальная нехватка ресурсов, резко обострившаяся с появлением Саньки. Сейчас, после ухода Ленки, эта возможность стала чуть более реальной, но почему-то не сильно грела душу. Да еще эти разборки с Семь-сорок и Лесничим…

Нет, хорошо, что они уехали. Если бы остались, пришлось бы напрягаться, думать, как избежать прямого столкновения. А так никто не мешает гулять, не лезет с советами и не раздражает своим присутствием в радиусе ближайших пятидесяти метров. А друзей он себе и среди джиперов найдет. Было бы желание. Просто сейчас он немного устал и поэтому его не тянет к тесному общению. А так — никаких проблем. Его здесь тоже все знают и уважают, с организаторами он давно на ты, и вообще, если так поглядеть, все просто замечательно. День был классный, хотя и помотаться пришлось на всю катушку, вокруг собрались очень приятные люди, закуска тоже удалась — что еще надо?

И Ликвидатор, внезапно по-молодецки вскочив на бревно, на котором только что сидел, пританцовывая, во всю мощь своей луженой глотки заорал песню, тут же подхваченную на костре:

Сердце ёк-ёк-ёк, за углом пивной ларек.

Мы шагаем по дороге — руки тоже стали ноги.

Дай на маленькую, дай на беленькую

На большую не прошу, дай на маленькую…

Потом были «грязные танцы» в единственной обнаруженной в окрестностях лагеря луже — доморощенный вариант рестлинга — Ликвидатор уложил всех, но попутно сам изгваздался по уши; ликер «дебошир» с большим содержанием спирта и сгущенки; несколько раз проорали любимую песню про мамонта на сковородке — «мало водки, мало водки и закуски мало нам». В общем, хорошо погуляли. Как он попал в свою палатку, и произошло ли это событие самостоятельно или с привлечением сил добровольцев, Ликвидатор уже не помнил.

Когда Семь-сорок открыл глаза, то обнаружил себя лежащим в траве около трассы. Иван стоял над ним и водил над лицом противно пахнущим кусочком ваты, от которого слезились глаза и очень хотелось чихать.

— Ну что, оклемался?

— Вроде того. Что произошло? А то я и врубиться-то толком не смог.

— Какой-то кретин по нам дальним светом шарахнул. Как раз из-за поворота вылетел, паскуда. В глазах сразу сияние, я и сориентироваться не успел. Наверняка этот дебил еще и специально так фары развернул, чтобы народ «наказывать» — есть такая славная мода среди отдельно взятых водил. Мы с тобой аккурат на этом повороте и ушли в кювет. Я пытался рулем поиграть, но куда там…

— А как я здесь оказался?

— Ты ж ремень не пристегнул, вот и изобразил из себя Гагарина с запуском в стратосферу через лобовое. Я когда сам очухался, смотрю — ты на капоте загораешь. Подбегаю — ты ни тпру, ни ну. Пришлось стащить тебя на травку. Достал аптечку, достал нашатырь…

— И долго я был в отключке?

— Да вроде недолго. Но когда вернемся, обязательно к медикам обратись. Наверняка сотряс мозга, и хорошо, если легкий. Перед глазами как — ничего пока не плывет?

— Да кто его разберет? Вот сяду, там видно будет.

— Не, так не пойдет. Лучше скажи, сколько пальцев на руке? — Лесничий растопырил перед физиономией Сергея сложную комбинацию с двумя загнутыми и тремя прямыми пальцами.

— Отстань, у меня с арифметикой всегда нелады были. Да ладно, ладно, шучу я. Три.

— Ну, по крайней мере, уже не тяжелое сотрясение. Это радует.

— Что с машиной?

— Еще не смотрел. Но морда в какую-то елку уперлась, так что минус жестянка, лобовик ты, понятное дело, собой вынес. Блин, на вид такой тщедушный, а как летел, как летел… Низенько, к дождю, видать.

— У тебя, кстати, на лице кровь идет.

— Да ерунда. Осколками слегка посекло. До свадьбы заживет. Ты, между прочим, тоже живописно смотришься. Лежи, не дергайся. Сейчас промою твои царапины, а то еще подхватишь какой-нибудь столбняк по дури. Лечи тебя потом!

— Блин, щиплется зараза! Надеюсь, это не зеленка? Хотя йод меня тоже не радует, учти! Не хочу ходить расписным, как пасхальное яйцо!

— Поздняк метаться. По поводу зеленки — я тебя пощадил, но по поводу йода — уж извини. И где я тебе другой антисептик ночью найду, а? Запасы во фляжке мы с тобой еще вчера осушили, так что не обессудь.

— Ну все, теперь мною только детей и старушек пугать. Учти, отомщу и мстя моя будет самой адекватной. Я тебе твои царапины обработаю. Как ты мои.

— А куда ж ты денешься! Так, вроде все: попробуй сесть. Ну, как ощущения? Обратно прилечь не тянет?

— Да нормально все, не суетись. Лучше отдавай мне аптечку, буду над тобой издеваться, как ты надо мной. Блин, ты ж на меня почти весь йод извел! Думаешь, тебя это спасет? Наивный, ха-ха три раза! Давай, подставляй морду. М-да, живописно выглядишь, живописно. Словно со стаей диких кошек дрался. Ох, и опухнет у тебя физиономия к утру!

— Хорош болтать! Давай, заканчивай побыстрей свое гнусное дело, садист. Пошли лучше на машину поглядим, а то меня уже трясти начинает.

— Это, батенька, называется шок. Ну, все вроде. Только еще вот эту ссадину замажу, и пойдем. О, классический Франкенштейн получился!

Закончив обрабатывать друг другу порезы, Иван и Сергей отправились выяснять, насколько серьезны повреждения у Волги. После пятнадцати минут шнырянья с фонариком вокруг машины выяснилось, что помимо смятого переда и выбитого стекла к боевым ранам Волжанки добавился пробитый радиатор, разбитые фары, плюс Лесничему однозначно светила замена передних амортизаторов. Да еще неясно, насколько сильно повело от удара лонжероны.

— Ну что, будем голосовать? Или сразу кому-нибудь из своих позвоним, чтобы приехали, забрали?

— Думаю, и то, и другое. До Москвы километров двадцать осталось, не более, так что пока мы машину из кювета на трассу достанем, как раз кто-нибудь до нас доползет. Садись-ка ты плотно на телефон, а я поползу отлавливать какой-нибудь грузовичок.

— Принято, понято.

В Москву они добрались только на рассвете. Волгу Ивана тащил на тросе Димка Бегемот, чудом оказавшийся в этот день дома, а не на даче или где-либо еще. Старая гвардия не подвела и на этот раз. Бегемот подъехал к месту аварии за немыслимо короткий срок, видимо, гнал с запредельной скоростью, и успел как раз к тому моменту, когда Волгу втащил на обочину случайный доброхот КамАЗ. Димка же помог загнать изувеченную машину в гараж, а после отвез домой Семь-сорок. Когда они прощались, Сергей мечтательно закатил глаза к небу и произнес: «А все же классно покатались!», чем вызвал дружный смех Ивана и Димки. Действительно, «классно»: теперь машину несколько недель восстанавливать придется. Да еще и исключительно своими силами, поскольку на автосервис просто нет средств. Все сбережения, какие были, на запчасти уйдут.

Иван поднялся к себе в квартиру, устало разделся. Зашел в ванную принять душ и заодно полюбовался на свое отражение в зеркале. Да, действительно на Франкенштейна смахивает. Хорошо хоть глаза целы. Придется, видимо, больничный брать, а то такую красоту на «бандитскую пулю» не спишешь при всем желании, коллеги расспросами замучают. Да и челюсть, которой он о руль стукнулся, побаливает. Как бы без зубов не остаться, повыпадают еще после такого удара.

Завернувшись в махровый халат, Иван протопал на кухню. Заглянул в холодильник. Глаза сами собой сфокусировались на початой бутылке «Гжелки». А может, действительно? Дерябнуть грамм сто для успокоения души? А то такая ночка выдалась — врагу не пожелаешь! Хотя… Что-то в последнее время это стало происходить чуть ли не ежедневно и каждый раз исключительно по очень весомой причине. А нужны ли сейчас эти «фронтовые» сто грамм? Да нет, как-нибудь в другой раз.

И Лесничий, закрыв холодильник, отправился отсыпаться.

Кристина опять проснулась рано и опять в одиночестве. Но на этот раз она пружинкой соскочила с кровати и помчалась умываться и готовить себе завтрак, торопясь отправиться на эскизы. Вчера Фомич пообещал, что даст попользоваться своим мольбертом, и даже достал из заветной папки несколько чистых холстов, уже натянутых на основу из плотного картона. Кристина сама закупала именно такие и, как ни странно, именно этой же французской фирмы, поэтому была приятно удивлена тому, что у нее и Фомича оказались одинаковые пристрастия. Так что после завтрака можно было сразу отправляться на озера рисовать. Дорогу туда она уже знала, где спрятана лодка — запомнила. Панаму от солнца — и ту раздобыла. Так что перекусить и в путь! Главное — рацию не забыть, а то Фомич волноваться будет, еще на поиски отправится.

Но проскочить незамеченной мимо хозяина ей все равно не удалось, поскольку Фомич все-таки успел вернуться со своего утреннего обхода владений до того, как она покинула дом. Они, можно сказать, уже по традиции, вместе попили чай из самовара, поболтали о том, о сем. Правда, Кристина все порывалась закончить чаепитие как можно скорее, но Фомич словно нарочно тянул время, так что, когда она вышла в путь, солнце уже довольно высоко поднялось над горизонтом.

Подобное поведение Фомича Кристину даже позабавило. То, что ему не по душе вынужденное одиночество, и он до смерти рад любому собеседнику, было настолько очевидно, что не могло вызвать у нее даже легкой тени раздражения. Фомич не был назойлив или зануден, его рассказы не повторяли друг друга. К человеческому общению он относился как к роскоши и наслаждался каждой его минутой. Надо ли говорить, что Кристине очень льстило подобное внимание к своей персоне?

К тому моменту, когда она добралась до третьего озера, Кристина успела основательно вспотеть, устать и трижды подумать, а так ли ей хочется рисовать, как она считала. Выбранное накануне место и ракурс ее уже не радовали, и Кристина отправилась прямо на пляж, намереваясь сначала отдохнуть и покупаться, а уж потом решать, будет ли она сегодня рисовать и что именно.

Минут через сорок ее настроение значительно улучшилось, поскольку хотя бы временно, но с этой противной греблей было покончено, и ноющие плечевые мышцы перестали так сильно болеть. Плюс купание среди кувшинок в костюме Евы (купальник с собой она не взяла уже исключительно из принципа), нега на разогретом белом песке… Благодать!

Кристина выбрала новый вариант пейзажа, установила мольберт и начала рисовать. Через некоторое время она словно отключилась от того, что и как делают руки, — ее обычное рабочее состояние, когда не требовалось осмысления самого процесса творчества. С одной стороны — так было легче, но с другой — удовольствия, равно как и других эмоций, во время самого процесса она не испытывала. Такое вот рисование в анабиозе. Все, что ей оставалось — «включиться» за несколько минут до того, как на полотно лягут последние мазки, и порадоваться, что еще одна работа получилась «на уровне».

Когда через несколько часов творческой медитации она «включилась» и, критически оглядев холст, признала, что ей лично придраться здесь не к чему, следующей мыслью Кристины стало: «Мамочки, а сколько времени-то?»

Судя по тому, как изменилась окраска неба, еще немного, и Фомич ее начнет разыскивать с собаками. То есть, с собакой — с Иртышом. А она к тому же всего один раз на связь выходила! Так, срочно рацию! Где же она? А вот же! Уф, только бы не опоздать! Как неохота Фомича напрягать! Наверняка он ее уже запрашивал, а она все прослушала!

После разговора с Фомичом Кристина слегка успокоилась (оказывается, он только-только собирался за ней идти) и споро принялась паковать мольберт. Спустила лодку на воду и погребла с такой скоростью, что и олимпийским чемпионам не снилась. Правда, во-первых, олимпийских игр по гребле на резиновых лодках не проводится, а во-вторых, сил Кристины хватило ровно на то, чтобы догрести до второго длинного озера, «Шнурка», как она его про себя назвала. Руки немедленно отозвались протестующей болью, разве что в суставах не заскрипели, и Кристина с некоторым удивлением поняла, насколько она вымоталась за сегодняшний день. А еще два озера переплыть, да до дома прилично топать. Плюс надо учитывать, что мольберт весит весьма солидно: Фомич, судя по всему, миниатюрные тубы с краской просто не признает, так что у него только масло на несколько кило потянет. Нет, без помощи Фомича до дома она в таком случае доберется только к завтрашнему утру.

Конечно же, Фомич ждал на берегу, и ее все страхи относительно сольного возвращения домой остались только страхами. Он забрал мольберт, повесил себе на плечо, подождал, пока Кристина чуть-чуть передохнет, сидя на берегу, а потом они медленно-медленно отправились в путь, наблюдая, как красит верхушки деревьев ранний закат. Кристине внезапно до ужаса захотелось земляники, и она, сойдя с тропинки, принялась обрывать сочные переспелые ягоды. Фомич терпеливо ждал, пока она утолит свой аппетит, добродушно подсмеиваясь и даже не думая торопить Кристину.

После сытного ужина Кристину разморило, и она, не удержавшись, решила похвастать своей сегодняшней работой, что для нее вообще-то было весьма не характерно. Она положила холст на стол перед Фомичом и с видом триумфатора принялась выжидать, что он скажет.

Фомич окинул рисунок внимательным взглядом, но ничего не сказал. Кристину что-то неприятно кольнуло изнутри. Неужели он считает, что она плохо рисует?

Наконец, после весьма затянувшейся томительной паузы, Фомич выдал свой вердикт:

— Да, руку профессионала сразу видно…

— Вам нравится?

— Да как сказать… Нарисовано красиво. Все четко, все как по линеечке. Но вот души твоей я здесь не вижу. Безжизненно все. Словно фотография.

— Как безжизненно? — упавшим голосом спросила Кристина.

— У тебя здесь полная статика. Трава под ветром не ходит, с листвой то же самое. Солнце на волне не играет. Да и волна резиновая, застывшая.

— Я что-то не понимаю. При чем здесь ваша статика? Это же картина, а не экран телевизора, как на ней что-то может двигаться или меняться?

— Надо, чтобы, когда на рисунок смотришь, тебе казалось, что ты на этот пейзаж своими собственными глазами глядишь, и вот еще полшага сделаешь, и на этой самой полянке или на этом самом бережку очутишься. То есть твои глаза должны стать моими глазами. Понимаешь?

— Не-а, — честно призналась вконец раздосадованная и сбитая с толку Кристина.

— Ну, смотри: ты для себя словно поймала один-единственный момент, вцепилась в него клещами и вытянула на полотно. Что ты, что фотоаппарат в таком случае — все едино. Но рисовала ты это ведь не за секунду? Часа три, не меньше. А то и поболе. Травинки под солнцем пожухнуть успели, вода в озере свой цвет несколько раз поменяла, тучи над головой пробежали. А у тебя этого движения не чувствуется. Нету его!

— И как быть?

— Чувствовать свою картину надо. Понимать ее. Чтоб каждый взмах, каждый мазок для тебя что-нибудь значил. Я не мастак красиво говорить, я нутром это понимаю, а вот как объяснить — не знаю. А если сам рисую, то мои картинки этого тоже не покажут. Рисовал-то я их ровно, как чувствовал, да только руки у меня не под кисти заточены. Грубые они для таких вещей. У тебя иное: Бог тебя богато талантом наградил. Только ты им ровно как столяр молотком пользуешься. Выжимаешь из него всю технику, а чувство топчешь. Может, поэтому тебя твоя работа так не радует?

— Я же вам объясняла: меня все устраивает, у меня самая лучшая работа в мире. С чего вы взяли, что…

— А кто плакался, что в голову ничего нового не приходит, что лучше всего копии получаются? Или не припоминаешь? Девонька, да не дуйся ты на меня! Я ж тебя не ругаю или на слове ловлю, я помочь хочу! Я вижу, что тебе твой труд не в радость, а сейчас посмотрел — и понял, в чем дело. Ладно, ладно, замяли, а то уже вся накуксилась, еще чего доброго вообще рисовать перестанешь. Просто знай: если еще захочешь об этом поговорить — я всегда готов. А дуться не надо, право слово!

Внутри у Кристины все бушевало от негодования. Нет, ну надо же! Тоже мне, нашелся ценитель красоты! «Я сам так не могу, руки у меня под лопату заточены, зато точно знаю, как надо»! Да таких ценителей — только свистни. Каждый тебя с превеликим удовольствием в грязи изваляет. И почему нельзя просто сказать: «Кристина, у тебя очень хорошая техника, здорово рисуешь», вместо того, чтобы ее со столяром сравнивать? Вот пусть сам хоть что-нибудь подобное изобразит, а потом пусть поучает, сколько влезет! Да такой пейзаж знающий народ на вернисаже с руками оторвет! «Волна резиновая»! Нет, ну надо же такое придумать!

Хотя кое-что он, конечно, угадал. Она действительно давно уже не задумывается над тем, как именно рисует то или это. Раньше, вроде — да, задумывалась. А сейчас просто времени на это нет, а если и было бы, то жаль его тратить на подобные вещи. Все равно все под заказ рисуется. А заказчики полет свободной фантазии не сильно жалуют, им главное, чтобы получилось так, как на эскизе, и никаких неожиданностей.

А ведь если так посмотреть, пейзаж-то она для себя рисовала! Вот странно! А отношение к нему, как к очередному заказу, не более! Может, и правда попробовать нарисовать что-нибудь так, как раньше? Как Фомич говорит, «чтоб каждый мазок что-нибудь значил»? И сравнить для себя, есть ли разница. Если нет, значит, это все измышления Фомича на почве творческой зависти. А если есть…

На эту тему Кристина почему-то даже побоялась думать дальше. Завтрашний день покажет. На лодке на дальнее озеро она, конечно, уже не поедет, и так руки ноют по самые лопатки. Наверняка, хороший пейзаж можно и поблизости от дома найти, чтоб с мольбертом за тридевять земель не тащиться, и не один. Правда, придется без купания обойтись, ну это уж как-нибудь в следующий раз. Да, и место лучше в тени выбрать, а то плечи уже пощипывает от солнечных поцелуев. Как бы не пришлось еще из себя линяющую змею изображать!

Ликвидатор открыл ключом дверь, бросил в прихожей бесформенную сумку-баул, скинул когда-то белые кроссовки, облепленные засохшей грязью чуть ли ни в сантиметр толщиной. Вслед за кроссовками прямо на пол отправились джинсы и футболка, не сильно отличающиеся друг от друга по цвету. Оставшись в одних плавках, Олег протопал в комнату, оглядел ее уныло и плюхнулся на кровать. Превращение уютного семейного гнездышка в классическую холостяцкую берлогу произошло как-то незаметно и очень-очень быстро. И как это раньше он умудрялся не доводить свою квартиру до такого состояния — непонятно. Вроде тоже один жил, никакие женщины здесь уборкой не занимались и лоск не наводили. А вот, поди ж ты, стоило Ленке свалить, все прямиком отправилось в тартарары. И никакого желания наводить прежний уют. А зачем? Нельзя сказать, чтоб Олега радовал этот бардак, скорей наоборот, но тратить свободное время, вылизывая все до единого квадратные сантименты своей жилплощади… Ну его подальше, такой порядок!

После вчерашнего в голове еще что-то шумело и побаливало, особенно в районе затылка. То ли бодун так хитро дал о себе знать, то ли он обо что-то головой приложился, когда бои без правил изображал. Настроение было ниже среднего, поскольку с утра организаторы отозвали его в сторону и тактично намекнули, что еще один такой разгул, и Олега на соревнования больше приглашать не будут. Будто сами так ни разу не отрывались! Ну, хреново ему было, требовала душа полета — неужели не понятно? Хорошо еще по пунктам его прегрешения перечислять не стали, а то бы точно не выдержал, вломил кому-нибудь по полной программе. Так мало этого, по дороге еще заглох — забыл вовремя залить бензин. Никто из проезжавших мимо машин поделиться топливом желания не выразил, пришлось ловить тачку и с канистрой ехать до ближайшей заправки, а потом обратно. Больше часа потерял, не говоря уже о финансах! Что за жизнь!

Издевательски радостно разлился трелью телефон. Ликвидатор было решил послать всех к черту и не подходить, но противный агрегат не унимался. Мысленно махнув рукой, Олег походкой усталого зомби подошел к телефону.

— Алло, Алло! Олег, это ты? — в трубке раздался голос тещи. Этой-то что от меня надо? — удивился Олег.

— Я, Нина Михайловна. Кому ж еще быть?

— Слава Богу, а то я уж думала, что не застану тебя. У меня до тебя разговор серьезный имеется!

— Если вы по поводу того, чтобы я про Саньку забыл, то…

— Олег, Олег! Подожди, я совсем не по этому поводу звоню! То есть, конечно, речь пойдет о Сашеньке, но совсем не то, что ты думаешь. Я тебе даже больше скажу: Лена о том, что я с тобой разговаривала, не узнает. А если узнает, то мне не поздоровится, так что у нас с тобой интерес в этом деле, можно сказать, обоюдный.

— Так в чем же дело? — спросил изрядно заинтригованный Ликвидатор. В последний раз так ласково теща говорила с ним, когда они вместе забирали Ленку из роддома. Да и то, что она ведет какую-то свою игру за Ленкиной спиной — это явно что-то новенькое в цирковой программе.

— Лена запретила тебе видеть сына, но я считаю, что она поступает неправильно. Конечно, ты понимаешь, что она очень обижена, поэтому ведет себя, как бы это сказать, неосмотрительно.

— И? К чему это все?

— Я думаю, что будет лучше, если ты будешь приходить к Саньке и хоть иногда гулять с ним. Не хочу, чтобы мой внук забыл, как выглядит его отец.

— Я тоже этого не хочу. Но как вы собираетесь объяснить все Лене? Когда мы общались в последний раз, она пообещала мне, извиняюсь, все мои причиндалы оторвать, если только увидит меня рядом с Санькой.

— Я ничего не собираюсь ей объяснять. Тем более что она все равно меня слушать не будет. Лена зациклена на собственных эмоциях и не видит дальше своего носа.

— И как же будут тогда проходить наши встречи? Что-то я пока с трудом себе это представляю.

— Я буду тебе звонить, когда Лены не будет дома. В крайнем случае — скажу, где ты сможешь найти меня с Санькой во время прогулки. Да, так, наверное, будет даже лучше. Ты подъедешь и сможешь поиграть с сыном. Жаль, конечно, что недолго, иначе Лена может что-то заподозрить, но ничего другого я пока придумать не могу. Ну что, согласен?

— Согласен. Лучше уж так, чем никак.

— Ну и отлично! Что ж, до скорого! Думаю, я тебе уже через пару дней позвоню.

— До свидания!

Слегка ошарашенный услышанным, Олег повесил трубку. Вот так теща! Вот так заговорщица! Нет, этого он точно не ожидал. Раньше она всегда Ленке в унисон пела, а теперь вдруг раз — и за него заступаться стала! Вот это номер! Увидела, как ее дочку заносит, и решила сделать ответный ход. Видать, просекла, что дело пахнет керосином, и он его на тормозах спускать не собирается. Однозначно.

И все равно: забавно. «Теща, друг сердечный, помоги, теща, мы с тобой — не враги». Так, кажется, в какой-то старой песенке пелось? Не, лучше так: Теща в черном плаще спешит на помощь! Теща-спасатель, вперед! Чудеса тещи на виражах!

Довольный своими сравнениями тещи с героями диснеевских мультфильмов, Ликвидатор с наслаждением почесал поросшую кольцами русых волос грудь и отправился в ванную. Вечер гадкого дня определенно улучшил его настроение, до того считавшееся безнадежно испорченным.

Иван и Сергей, по сотому разу осмотрев стоящую в гараже Волгу, сидели на корточках перед машиной и раздумывали, с чего начать ремонт. В принципе, этому занятию они посвятили уже три часа, и вряд ли судьбоносное решение могло быть принято до конца сегодняшнего вечера. Рабочие комбинезоны были надеты скорее как дань традиции, нежели по необходимости. Все равно сейчас автомеханики из обоих еще те: лица и руки с подживающими порезами, челюсть Лесничего наводила на мысль о пропущенном апперкоте. Семь-сорок, с его неадекватными окружающему миру движениями, и вовсе подозрительно смахивал на потребителя ЛСД или Пелевинских мухоморов.

— Да, экспонат у тебя знатный, прямо-таки — по последнему слову техники.

— Угу. Только техника эта давно сказала свое последнее слово. Вон, видишь? Пороги проржавели, еще годик — и отвалятся. Движок давно уж перебрать надо, не нравится мне, как она масло жрет. Прорва ненасытная. Да еще и этот удар! В общем, попал я по кругу на капитальный ремонт. Кстати, ты к медикам обращался?

— Ну, как тебе сказать… Не люблю я их. Да и это у меня уже не в первый раз. И не во второй. Что я, не знаю, как сотрясение мозга лечить? Ну, кружится башка слегка, да и ладно. От этого не умирают. Дня через три все пройдет, могу на пари спорить. Знаешь, как я в детстве с качель навернулся? Все небо в серебряных мурашках было! И ничего, походил как пьяный недельку, и все. Правда, мама что-то заподозрила, но ничего, все обошлось. Вон, когда я армейскую медкомиссию проходил, ничего трагического на эту тему не обнаружили.

— Ну, ты даешь! Я ж тебя специально просил: сходи, проверься. Нет, все как маленький! А если вдруг какое осложнение? С такими вещами шутки плохи. И вообще, тебе же сейчас лежать надо и не дрыгаться, а ты куда поперся, а? Помнишь же лекции по медицине, прекрасно помнишь!

— Ой, да ладно тебе! Сам то у медиков был?

— А как же! Как я иначе больничный бы получил?

— Ну-ну. Вряд ли они тебе разрешали с машиной возиться, если от работы освобождение выписали.

— А ты думаешь, я их об этом в известность ставил?

Иван и Сергей переглянулись и дружно заржали. Общая безалаберность в плане собственного здоровья была налицо. А раз так, то незачем было оправдываться друг перед другом и объяснять, почему ремонт все еще находится в фазе разговоров, и дальше не продвигается.

Вообще, авария их очень сблизила. Пережив реальную угрозу жизни, как-то сложно с прежней энергией продолжать спорить из-за проблем, которые на поверку выглядят мелко и несерьезно. Да и некоторая схожесть ситуаций в отношении любимых женщин тоже послужила для Ивана и Сергея своеобразной точкой соприкосновения. Но сейчас они избегали говорить на больные темы, чтобы не потревожить это зарождающееся единение. Да и что толку бередить больное! Оба прекрасно понимали, что пока Иван не восстановит машину, в лесничество он поехать не сможет. Значит, надо было сделать все возможное, чтобы поставить ее на ход в ближайшее время. А что касается внезапно возникшей тяги Сергея к освоению тонкостей альпинизма — так куда он такой полезет, с головой, в которой мозги слегка набекрень съехали и на место еще не вернулись? Тайм-аут, господа, тайм-аут на неопределенный срок.

Поэтому пока что Лесничий и Семь-сорок со знанием дела обсуждали порядок восстановления изувеченной Волжанки, попивая газировку и поедая приготовленные матерью Семь-сорок бутерброды, и заниматься чем-либо еще в такой прекрасный день категорически не желали. Из соседних гаражей доносились одиночные удары молотком по железу, изредка перемежающиеся визгом дрели и бульканьем разливаемой на троих бутылки. Мужская часть населения праздновала очередной день независимости.

Олег нетерпеливо топтался на месте, во все глаза высматривая тещу и Саньку. Надо же, действительно и двух дней с их разговора не прошло, как она уже выполнила свое обещание! Правда, опаздывает слегка, но мало ли что могло ее задержать, вдруг с Ленкой какие напряги возникли?

Когда он издали увидел знакомый тещин силуэт и сидящего в коляске сына, то не удержавшись, кинулся к ним со всех ног. Даже не успев толком поздороваться, он схватил Саньку в охапку и высоко-высоко подбросил, как обычно делал каждый вечер, когда не слишком поздно возвращался с работы. Нина Михайловна только и успела, что охнуть. Санька же, даже и не думая пугаться, радостно завопил что-то нечленораздельное. Наконец, вернув Саньку с небес на землю, Ликвидатор виновато поднял глаза и невпопад брякнул:

— Я из него космонавта сделаю. Гагарина.

— Ну, это еще поживем — увидим, — произнесла вновь обретшая дар речи теща. — Думаю, минут двадцать у вас точно есть. В последний момент Ленка сама решила идти на прогулку, пришлось срочно заставлять ее мыть посуду и полы. Слегка повздорили, да ерунда все это. Лучше рассказывай, как у тебя дела?

— Да что мне рассказывать? — протянул Олег, качая Саньку на коленях и показывая ему козу, — живу, работаю. Вот, в выходные очередные соревнования судил. Чего у меня нового может случиться? Лучше про себя рассказывайте. Как Санька? Не болел? Зубки не беспокоили?

— Да пока Бог миловал. Еще один вылез, но без проблем. Ни температуры, ни криков. Правда, в весе пока не поправляется. Я уж смеюсь: вертится, как егоза, где там поправляться! Все в движение уходит.

— Вроде всего ничего не видел его, а так смотрю: вроде подрос. Хотя, может быть, мне и кажется. Говорить еще не начал?

— Ну, ты хочешь, чтоб тебе все и сразу! Рано еще, погоди. Вот годик исполнится, тогда жди. А в полтора уже такая говорушка будет — еще замучаешься его слушать. Нет, Санька нас радует, хороший хлопчик — ласковый, шустрый. Я вот единственно, чего боюсь — розетки у нас в квартире обычные, открытые, не как у вас. Да и расположены низковато. Когда Санька по полу шарится, у меня все время душа не спокойна. Пальчики-то тонюсенькие, что стоит в розетку сунуть?

— Да, непорядок. Заменить надо. Я завтра смотаюсь на рынок, закуплю все, что нужно.

— А что толку-то? Из меня электрик, как из Папы Римского — Мисс Вселенная. Ленку вообще к этому подпускать нельзя, у нее прямо-таки электрокретинизм, по другому назвать просто язык не поворачивается. Не поверишь, буквально позавчера чайник спалила! Не проверила, что он пустой, да так в сеть и воткнула! Искрило, как фейерверк. Короткое замыкание, пробки повышибало. Кошмар! Сейчас в стареньком, эмалевом чайнике воду кипятим. Все равно ж денег на новый нет. Хорошо еще хоть я его сохранила, не выбросила. А то Ленка голосила: хватит рухлядь хранить! Весь дом хламом забит! А что бы мы сейчас делали без этого хлама, а?

— А давайте я вам денег дам? Все равно ж вы всю свою зарплату на Саньку тратите, так ведь! Ну, будто я вас не знаю! Наверняка сами на картофельном супе сидите, лишь бы у Саньки молоко и кефир не переводился. Да еще этот чайник…

— Знаешь, Олег, я даже привередничать не буду. Деньги нам будут очень кстати, сам понимаешь. Ленка хочет на работу выйти, но когда это случится — кто ж его знает? Сначала Саньку надо пристроить, ясли найти, справки собрать, а потом уж об этом думать. А на одну зарплату троих не протянешь.

— Нина Михайловна, вот, держите! Все, что в карманах есть. В следующий раз еще принесу, как раз аванс должны выдать. Вы уж извините, знал бы — побольше захватил, а то как-то неудобно вышло.

— Да что ты, Олежек! Это мне перед тобой извиняться надо! Занимаюсь вымогательством по полной программе.

— Какое там вымогательство! Полно вам, Нина Михайловна! Совсем меня в краску вогнали.

— Олежек, понимаю, что тебе сейчас тоже больно и обидно, но прошу, подумай: как вам помириться с Ленкой? Не дело это так собачиться. Вы ведь оба из крайности в крайность носитесь: то любовь до гроба, то ненависть до пены изо рта. Ленку сейчас бесполезно на эти темы пытать, она удила закусила. Аж визжит, когда твое имя слышит. Но должен же быть хоть один в паре здравомыслящий, кто первый шаг сделает! Ты сильнее, ты мужчина — ну попробуй ты Ленку успокоить и вернуть! Были бы вы просто обычной парой, так и полбеды. Поссорились, разбежались — и дело с концом. Но у вас-то уже наследник растет, а это уже совсем другой коленкор выходит. Ему-то ваши претензии друг к дружке глубоко фиолетовы, лишь бы у него папа и мама были.

— А они у него и так есть. А то, что порознь — так это, извините, к своей дочке обращайтесь. Это она всю кашу заварила, а раз так — пусть сама и расхлебывает. Как Санька родился, она только и делала, что на меня рычала, а стоило мне один раз сорваться — сразу же сбежала.

— Олежка, да выяснять, кто прав, кто виноват — это сейчас не главное. Оба хороши! Нельзя родителям между собой воевать из-за всякой ерунды да амбиций. Уж поверь мне, старой тетке! Ну, пойди ты мне навстречу, помирись с Ленкой! Лучше уж худой мир, чем такая ссора, как у вас.

— Нина Михайловна, при всем моем к вам уважении — нет. Я перед Ленкой унижаться не намерен. Сама решила удрать, пусть сама и возвращается. Тогда и поговорим. Она меня с дерьмом смешала, гадостей наговорила, что Санька — не мой сын. И как я теперь с ней должен общаться после этого?

— Да прости ты ее, дуру! Язык, что помело, мелет — сама не знает что. Сам же знаешь, что Санечка — твой и ничей больше. Это она в запале наговорила, лишь бы тебя побольнее ударить…

— Ну вот, вы же сами сказали: чтобы меня побольнее ударить. И как я должен после этого к ней относиться? Нет, Нина Михайловна, воспитательные беседы вы с дочерью проводите, а меня учить — не надо. Единственное, что могу обещать, так это то, что больше звонить вам домой не буду, чтобы с Ленкой еще сильней не поругаться. А что касается мира во всем мире — увольте. Я первый шаг из принципа делать не буду. Меня унизили, меня оскорбили, а мне как в заповедях — вторую щеку подставлять? Вот уж дудки! С Ленкой мириться, да еще так униженно, мол, прости Леночка, я так больше не буду — это себя не уважать.

— Ну что ж, Олег, дело твое. У тебя своя голова на плечах, вот и думай. За деньги — спасибо тебе огромное. Если бы только знал, как они нас сейчас выручат! А насчет Ленки — подумай о том, что я тебе сказала. Я же не призываю тебя немедленно забыть все обиды и начать все заново. Сам знаешь, что, по крайней мере, в данный момент, это невозможно. Ты Ленку сам прости, внутри. И себя прости. А как сможешь с этим справиться, тогда и будешь думать, как мосты налаживать.

— Что-то вы чудно говорите, Нина Михайловна! А себя-то мне за что прощать?

— А ты подумай. Наверняка найдешь, за что. Когда пара расходится, априори одного виноватого в этом нет. Оба свою руку к этому приложили. Ты не для меня, не для Ленки — для себя пойми, в чем твоя вина. Ладно, закончим этот тяжелый разговор, все равно он ничего не решит. А то время бежит, тебе с Санькой играть последние десять минут осталось. Нам уже домой пора.

— А что с розетками делать будем? Если никого не найдете, могу и я подъехать. Мне, чтоб их установить, часа два понадобится. Только вот как с Ленкой вопрос утрясти? Нам с ней сейчас лучше бы не видеться, сами понимаете.

— Я подумаю, как нам лучше все обстряпать. Может быть, угоню Ленку в какой-нибудь магазин на окраине, чтоб ей только туда-сюда езды на полтора-два часа было. Или в поликлинику отправлю. Все равно справки собирать нужно, вот пусть и начинает. Ты по вечерам свободен?

— И да, и нет. Если заранее не предупредить, могу сорваться на извоз. Лучше в какую-нибудь субботу все организовать. Можно, кстати, и в следующую, я как раз ничего на нее не планировал.

— Хорошо, я тогда тебе позвоню. Ну что, Санька, сделай папе ручкой! Вот молодец, как он машет! Ну, садись в коляску, а то нас мама заждалась. Да и кормить тебя пора. А потом в кроватку и бай-бай. Да, Санька?

Ликвидатор распрощался с тещей и сыном и поехал домой. Сегодняшняя встреча что-то взбаламутила в душе и оставила свой едкий осадок. Да, он обрадовался, увидев Саньку, но все равно основным лейтмотивом этого вечера осталась пронзительная грусть. Того, что он услышал от тещи, он явно не ожидал услышать. Преподнесла ему Нина Михайловна сюрприз, какого не ждали. За что он должен простить себя? В чем его вина? Он виноват в том, что Ленка ушла от него? Так что ли? Но теща его в этом вроде и не обвиняла, хотя и могла, если исходить из этой логики. Так в чем смысл этого прощения?

Когда мозги от напряженных раздумий закипели и развернулись поперек черепной коробки, Олег плюнул на все и перестал ломать себе голову над тайным смыслом слова «простить». Пусть лучше Ленка об этом думает. Ей полезнее.

Кристина последний раз тронула кисточкой холст, внимательно его оглядела. Нет, вроде, действительно все. Уф, как же она устала! Не ожидала, что этот простой пейзажик займет у нее целых три дня! Рисовать всего нечего, да и композиция попроще, чем у первого, а так вымотал, слов нет! И вот, поди, скажи, а что в нем этакого, чтобы столько сил и времени на него тратить, — и не ответишь. Только каждый мазок на нем — словно мысль. Подумал, и положил краску, подумал — и новую смешал. Когда она в первый день поняла, что еще вот-вот и сумерки, а пейзаж только общими тонами намечен, такой шок испытала — не передать. Фомич к ней три раза подходил, воды приносил и спрашивал, не хочет ли чаю или пообедать. Когда в третий раз подошел, то велел сворачиваться, мол, негоже еще и ужин пропускать, никуда от нее лес не убежит, завтра дорисует. Вот тогда-то Кристина и вернулась в реальность: охнула, оглядевшись по сторонам, и начала паковать мольберт.

На следующий день встала она поздно, видимо, вчера здорово вымоталась, поэтому дорисовывать пейзаж отправилась уже за полдень. Да еще и с Фомичом почти два часа проболтали ни о чем, попивая ароматный чай с остатками карамели. Понятное дело, что опять ничего не успела, только общие и дальние планы закончила. А вот сегодня оставалось доделать самое лакомое и само ответственное — детали. Листья с ближних деревьев, травинки, полутени от туч. Да еще попробуй это сделать, если все вокруг все время меняется. Не скажешь же солнцу: свети-ка мне, голубушка, строго под вот этим углом, и чтоб тучи тебя не загораживали.

Зато теперь точно все готово. Все, что она хотела нарисовать, уже на холсте. Только вот неясно, лучше эта картина первой или такая же? Самой не понять: глаз уже замылен, а рисунок даже раздражает чуть-чуть. У нее такое часто бывает, именно в первые минуты после того, как работа закончена. Устает она от однообразия, даже если это — ее собственная картина. А тут шутка ли: целых три дня на одно и то же любоваться, да еще в двойном варианте, на натуре и на холсте. Вот пройдет день, а лучше неделя, тогда и можно будет сказать, радует ее эта вещь или нет.

Так, теперь аккуратно пакуем холст, чтобы свежие краски не смазать, и тихонько движемся до дома, до хаты. Фомич наверняка уже что-то накашеварил, а желудок громко кричит и бурчит, мол, хозяйка, поимей совесть, обрати на меня внимание. Интересно, что Фомич теперь скажет? Опять про столяра и молоток песню заведет? Или что-то новенькое придумает? Очень интересно. Аж не терпится пейзаж ему на стол положить, ноги сами бегут в сторону избушки.

А все-таки она в этой глуши окончательно с катушек съехала. Тоже мне, нашла искусствоведа! Мнение Фомича как истина в последней инстанции. Да кто он такой? Ну, бывший военный, теперь вот лесник. И каким это, позвольте узнать, местом он имеет отношение к живописи? Да никаким, если его собственных поделок не считать. Впрочем, там и глядеть не на что. Если и есть удачно исполненные места, то они просто тонут на общем малярном фоне. И вот одобрения такого человека она сейчас ждет как манны небесной?

Кристина еще раз удивилась сама себе, но размышлять на эту тему ей сейчас совершенно не хотелось. А хотелось ворваться в дом и радостно закричать прямо от порога: «Готово! Сделала!», — и услышать, как доволен этому Фомич. Собственно говоря, именно так она и поступила.

— Ну, давай, показывай! Не суетись, а то еще смажешь чего доброго!

— Вот! Только сама смотреть не буду. Не могу еще. Перед глазами все плывет, одни цветные пятна!

— Ну, это ты переработала. Вот куда так торопилась, а? Егоза! Работа радость должна приносить, не дело себя загонять до потери пульса! Что, в ближайшие пару дней лес спилить должны? Погода испортится? Краски отнимут? Передохнула бы денек, так нет: все куда-то спешишь, не пойми куда!

— Не могу я так! Умом понимаю, что вы, наверное, правы, а все равно так не умею!

— А ты учись! Пригодится, еще не раз меня потом добрым словом помянешь! Спешка делу только вредит, если ты, конечно, охотой на блох не занимаешься. Там она в самый раз будет.

— Фу! Вот уж чем никогда не занималась, так это охотой на блох! Гадость какая!

Фомич принялся внимательно разглядывать новую работу Кристины. Он то пододвигался поближе, то наоборот, вставал и отходил от стола, рассматривая пейзаж издали, но ничего не говорил. Так прошло минуты две, хотя для Кристины они показались целой вечностью. Она следила за выражением лица Фомича, чтобы хоть приблизительно угадать, о чем он думает, и как ему понравилась картина, но увы: Фомич был непроницаем. Наконец, он вынес свой вердикт:

— Да, девонька, не ошибся я в тебе. Ты — талант, самородок, каких мало. Я вот смотрю на твою работу и глаз оторвать не могу. Манит она меня, волнует. Вроде и точность, как на фотографии, а при этом в каждой малости твоя душа чувствуется. Видно, что ты неравнодушна была к тому, что писала. С огромной любовью ты это рисовала, все, как живое получилось. Так что готовься, буду теперь к тебе приставать!

— Не поняла?

— Хочу выпросить у тебя эту красоту. Если подаришь, я для нее рамку сделаю, повешу на стену и буду тебя вспоминать, когда уедешь. Если для себя оставить хочется — без проблем, ты скажи, я пойму. Просто не могу удержаться, чтоб не попросить. Уж больно она меня радует! Давно такого не видывал!

— Да конечно, берите! Я-то на нее, честно говорят, уже и смотреть не могу. Лучше потом другую себе нарисую. Я теперь уже поняла, что вы имели в виду, когда говорили, что надо думать, как и что рисуешь. Этот пейзаж у меня вроде проба пера получился. Главное, я теперь знаю, как буду следующие вещи делать. Уже почувствовала, поймала руками. Труднее, конечно, чем раньше, но оно того, кажется, стоит.

— Спасибо Кристина, уважила! Только тогда у меня к тебе еще одна просьба будет.

— Какая же?

— Автограф свой черкани в уголочке. Такая вещь заслуживает подписи, чтобы все знали, кто ее рисовал. Прямо кистью, краску подходящую возьми — и вперед.

— Ну, если вы настаиваете…

— Еще как настаиваю!

— Ну, хорошо, сейчас исполню.

Кристина взяла тонкую кисточку, выбрала на палитре самое темное пятно, обмакнула в него кисть и аккуратно вывела в правом нижнем углу: «Кристина». Если она оставляла свой знак, то всегда подписывалась именно так, без фамилии. Зато обязательно добавляла виньетки и проводила стремительную черту под именем, словно авторское клеймо ставила. Может, и есть где-нибудь еще одна Кристина-художница, но вот такой подписи у нее точно нет.

Довольный Фомич дождался, пока она не выведет последнюю буковку, потом забрал пейзаж и положил на самый верх шкафа — сохнуть. Как минимум пара дней уйдет, а если краски было взято густо и толстым слоем, то и три-четыре. Потом можно еще и лаком специальным покрыть для большей сохранности.

Кристине было очень приятно, что Фомичу так понравился ее рисунок, что он даже выпросил его себе на память. Чуть-чуть узнав Фомича, она была уверена, что он действительно сказал то, что думал, когда назвал ее талантом и самородком. Значит, ей и вправду удалось сделать то, о чем он говорил, совместить невозможное: передать в статичной картине живую и постоянную меняющуюся природу. Это ли не повод чувствовать себя сегодня на седьмом небе от счастья?

Жаль, конечно, что Иван этого не увидел, а то бы тоже за нее порадовался. Он всегда очень гордится всеми ее достижениями, даже самыми малюсенькими. Хотя, сам виноват: нечего было отсюда бежать, да еще так трусливо, не попрощавшись. Ну, это его проблема. В итоге сейчас мается в душной Москве вместо того, чтобы вместе купаться в реке, да лакомиться ягодами. Мог бы столько рыбы наудить, что еще бы целый год об этом вспоминал, да рассказывал! А, его дело. Как захочет, так и приедет, в конце концов. А она пока отдохнет по полной программе, раз уж такая оказия вышла. А то в этом году еще и загореть толком-то не успела! Разве что на озере чуть-чуть подрумянилась, когда из себя гребца изображала.

А кстати: все-таки интересно, когда Иван сюда за ней приедет? А то чем дальше, тем больше не хочется у Фомича деньги на обратную дорогу воровать. Уж больно хороший он мужик, жаль его обижать. Легче уж дождаться, когда он свой Уазик отремонтирует.

Хотя смешно получается: в Москву на самом деле возвращаться не хочется! Вот приедет она, войдет в свою квартиру и первым делом примется названивать Ольге: я здесь, готова к работе. Буквально на следующий день начнет что-нибудь писать, тем более что давно пора новую коллекцию делать. И все бы ничего, да только работать не хочется, в озере не наплаваешься, да до леса далековато будет. Лесопарк местный не в счет — пародия, а не лес! Тропинки до глины исхожены, куда не взгляни — везде люди копошатся. Наедине с собой не побудешь, обязательно кто-нибудь это одиночество нарушит. А здесь — благодать! И телефона нет. И никто он нее ничего не требует и не ждет. Рай!

Иван и Сергей меняли пробитый радиатор. С учетом цен на авторынках Лесничий вначале планировал отремонтировать старый, а не покупать новый. Но когда он снял его и рассмотрел полученные повреждения, то однозначно пришел к выводу, что здесь уже латать нечего. Зря только супердорогую импортную холодную сварку покупал. Крепкий у этой ели сук оказался. Хорошо, что короткий, до двигателя не дотянулся.

Приценившись к новому радиатору, Иван надолго впал в удрученное состояние. Если его купить, придется до следующей зарплаты забыть о нормальной еде. И ведь даже маломальского приработка не будет, поскольку откуда ж ему взяться, если кормилица, Волга то есть, находится в таком безобразном состоянии. Никакого тебе извоза. Да и кто б к нему в машину сел, когда у него физиономия всеми цветами радуги побежала? Разве что камикадзе или слепой. Единственный вариант — пойти, занять денег у кого-нибудь из знакомых. Но залезать в долги тоже желания нет.

Но тут пришел на помощь сосед по гаражам, Толя. Толя проводил в гараже все свое свободное время, держал в специально пристроенной будке, замаскированной под земляной завал, пару лаек, любил порассуждать о политике, но в целом был безобиден и капельку смешон. Тем более неожиданным оказалась для Ивана его помощь, когда Толя, подойдя поздороваться и узнав суть проблемы, куда-то утопал, а через пятнадцать минут приволок бэушный, но вполне боеспособный радиатор. Денег за него брать отказался, зато не устоял перед пакетом с двумя бутылками водки и банкой маринованных огурцов, за которыми споро сгонял Семь-сорок. Единственное, что вызывало удивление Ивана, так это откуда взял Толя волговский радиатор? Сам-то до сих пор на стареньком Москвиче ездит. То есть не ездит, а изредка выгоняет Москвич наружу и делает круг по гаражному кооперативу, чем и ограничивается. Да и куда ему ездить? Дачи нету. Дети выросли, свои машины заимели. Впрочем, дареному коню…

Сначала Иван и Сергей залили в радиатор воду, чтобы проверить, не течет ли где? Оказалось, что подстраховались не зря: слезился один шов. Видать, разошелся от времени, а может быть, и заводской брак проявился. Пришлось запаивать. Да и купленная Лесничим холодная сварка тоже пригодилась. Замазали поверх пайки, подождали, проверили — все в порядке. Можно ставить и ездить.

Семь-сорок уже практически вернул форму изувеченному переду, и сейчас выстукивал крылья, тихонько матерясь на Лесничего, залившего их в начале года слишком толстым слоем антикора МИГ. Антикор этот отличался повышенной едкостью и совершенно не сох, в отличие, скажем, от того же отработанного масла, так что Сергею можно было от всей души посочувствовать. Измазался он уже по самые уши, а руки, несмотря на наличие перчаток, стали черными по запястья, поскольку нитяные перчатки насквозь пропитались едкой гадостью. Пахло от Семь-сорок тоже соответствующе. Не как от бомжа, конечно, но все же сильно и не розами…

— Слушай, а как ты думаешь: радиатор будем сегодня ставить, или лучше подождать, пока ты с крыльями закончишь?

— Мне по барабану, хочешь сегодня — ставь, без проблем. Мне он не помешает. Лучше скажи, когда оптикой затаришься? А то ни фар, ни поворотников.

— Поворотники как раз есть, у меня парочка еще с незапамятных времен заныкана. А вот с фарами сложнее. Думаю, завтра схожу, куплю. Но у меня уже в бюджете дыры зияют, как бы не пришлось до зарплаты ждать. Да еще с этим больничным меньше заплатят. Как думаешь, долго еще провозимся?

— Вот спросил, так спросил! А то сам не видишь — начать и кончить. Мне еще по паре дней на каждое крыло нужно, чтобы только форму вернуть. Плюс шпатлевка, шлифовка, покраска. Никак не меньше недели, и то, если каждый день от зари до зари пахать. Ты ж правое крыло прорезал, да еще ржавчины здесь до фига, придется изнутри заплату ставить. Как оно еще само собой от старости не отвалилось — большой секрет. Кстати, краска-то хоть есть, или тоже ждать, пока начальство тебе бюджет пополнит?

— Ждать.

— Понятно. Значит, все две недели. А то и три.

— Блин, и ведь никак не ускоришься! Вот что обидно!

— Хочешь, можно Димке Бегемоту позвонить? Еще кому-нибудь из наших. Навалились бы всем миром, глядишь — и за пару-тройку дней все восстановили.

— Да Димку дергать неохота. Он и так уже помог, как никто, сам знаешь. Не хочу злоупотреблять его хорошим отношением. Все-таки семья, и ребенок маленький. Да и с другими ребятами та же самая история. Как-нибудь сами справимся, чего народ напрягать?

— Ну, тебе виднее.

— С этой аварией вообще все по-дурацки получилось. Как подумаю, зла не хватает! Мало того, что у меня поездка в лесничество срывается, да еще и тебя подвел.

— Это в чем же?

— Ну, я ж тебе обещал альпуху по полной программе показать, научить всему, что сам знаю, а в итоге ты у меня пару раз на скальнике полазил, и все. Маловато. Хотя узлы, которые я тебе показал, все освоил, у тебя к этому прямо дар. Но в горы я тебя лично еще бы не отпустил. Рановато. Практики мало. А с этим ремонтом, какая практика к черту?! Боюсь, не успеешь ты до августа нормально полазить.

— Да не переживай ты еще и из-за этой ерунды! Я, кстати, тут подумал на досуге и решил, что альпинизм, конечно, дело хорошее, но мне в нем все равно за пару месяцев ассом не стать. А раз так, то зачем себе жилы рвать, да и тебя тиранить, от дела отвлекать? Я ведь хотел стать лучше, чем этот ее Юра, Камээс долбанный. Поэтому и начал учиться. А сейчас взвесил все за и против, и получил, что лучше мне что-то свое развивать, чем по чужим следам идти. Ну, стану я, к примеру, тоже кандидатом в мастера спорта, а что толку-то? В глазах Янки я ведь все равно буду вторым после этого ее хахаля. Так что в горы я с ними не пойду. Только себе хуже сделаю, да и Янку в глупое положение поставлю.

— Разумно.

— Спасибо. Но у меня все равно выбора нет.

— Это точно. Кстати, чем планируешь заниматься?

— Думаю, что все-таки компьютерами. Это у меня лучше всего выходит. Вот машину твою в порядок приведем, начну объявления о приеме на работу просматривать. Глядишь, что-нибудь подходящее и подберу. Плюс пойду в Спасение на резервиста учиться. А то иной раз обидно: резервистов на какую-нибудь беду сорвали, а корреспондентов — извините, ребятки, побоку. Мол, нам опытные люди нужны, не то, что вы. Сколько раз уже с этим сталкивался! Обидно до жутиков.

— Ты лучше скажи, что там у тебя со здоровьем? Я все за твою голову тревожусь.

— А что голова? В порядке. Уже почти не кружится. Вчера, правда, затошнило слегка, но это я сам сдурил. Решил гантели потягать, плечи подкачать. В первый заход пятьдесят раз выжал, отдохнул, во второй заход пятьдесят раз, тут-то меня и прихватило, едва гантели не выронил. Минут пять искры из глаз сыпались. Потом вроде ничего, оклемался.

— Ну, ты и чудила! Какие к черту плечи, когда ты еще в себя не пришел! Всыпать тебе надо по первое число за такие фокусы!

— Одно другому не мешает. И я меру твердо знаю, что я — враг себе?

— Тебя послушать, выходит, что враг. Кстати, может, передохнем? А то чего-то я уже замотался.

— Вот эту складку распрямлю, тогда и перекур. А то придется заново сюда лезть, опять в этот антикор нырять. Удовольствие, я тебе скажу, ниже среднего.

— Так ты сам вызвался! А мог бы и я, между прочим!

— Нет уж, посмотрел я на то, как ты вмятины выправляешь! Форменное издевательство над жестянкой. После тебя все переделывать надо! Лучше ты со своим радиатором возись, чем так машину увечить!

— А в глаз?

— А в лоб?

— Встреча представителей рабочего класса прошла на высоте и в обстановке полного взаимопонимания!

Иван и Сергей переглянулись и от души расхохотались. Восстановление машины шло полным ходом.

Кристина только что проводила Фомича, который собирался пойти посмотреть, что делается на дальних границах лесничества. Дел на сегодня особых не предвиделось, впрочем, как и всегда, так что спокойно можно было пойти порисовать очередной пейзаж. Кристина уже потянулась к мольберту, как вдруг остановилась. Она поняла, что ей совершенно не хочется рисовать. Неужели вконец выдохлась, пока три дня мучилась над подаренной Фомичу картиной?

Кристина подумала и решила справиться с собственной ленью и несмотря ни на что все же отправиться на этюды. Она долго уговаривала себя, что это сделать просто необходимо, иначе это будет очевидным доказательством того, что она размазня с полным отсутствием силы воли, и прочее, и прочее. Но что странно: чем дольше она убеждала себя в том, что надо идти рисовать, тем меньше ей хотелось брать в руки кисти. Мысль о красках и холстах ничего, кроме отвращения, не вызывала.

С этим надо было разобраться, и немедленно. Кристина уселась на крыльцо и принялась размышлять над сложившейся ситуацией.

Так, а для чего, собственно говоря, ей сегодня надо идти на этюды? Просто потому, что надо? Не аргумент. У нее что, заказ на будущую картину? Клиент уже копытами землю роет? Или еще какая срочность образовалась? Вроде как нет. Так чего ради она так пластается, сама себя загоняет? Если она все-таки справится с собой и сделает через силу какой-нибудь набросок, он ей совершенно точно не понравится. Сколько раз уже так было, можно больше не проверять.

Так что же делать? Она уже сказала Фомичу, что пойдет рисовать. Получается, она его обманула?

А, в конце концов, какое дело Фомичу до ее занятий?! Она — хозяйка своему слову, захотела — дала, захотела — обратно взяла. Он с нее отчета не требует. Он вообще от нее ничего не требует. Значит, ссылаться на непонятное обещание перед Фомичом — это врать самой себе. Сколько можно! Ей в кой веки раз выпала такая чудесная возможность отдохнуть практически в полном одиночестве, а она пытается снова впрячься в какую-нибудь работу. Причем просто так, по привычке. Что она, лошадь что ли, которая кроме своего ярма ничего не знает и знать не хочет?

Так чем она тогда сегодня займется? Может, пойти поплавать на озера? Тем более что руки вроде бы отдохнули, больше не ноют в плечах. Достать лодку, добраться до дальнего пляжа, позагорать слегка в легкомысленном наряде. В смысле, без оного. Когда еще удастся получить такой ровный загар, без следов от всяких лямочек и бретелек? А еще ягод набрать по дороге. У Фомича в заначке вроде как имеется несколько банок сгущенки, можно смешать их с ягодами, и такое объедение получится! Лучший десерт к вечернему чаю!

А лучше она сегодняшний день вообще на подножном корме проживет! Всего-то дел: взять спички, немного соли. На месте набрать сыроежек, отмыть, нанизать на прутики, как Иван учил, посыпать снизу на шляпки соли и подкоптить на костре, пока сок не выступит и не испарится. Лучше всяких чипсов и крекеров!

При мысли о жареных сыроежках у Кристины даже слюнки потекли. Не теряя больше драгоценного времени, она побросала в свой рюкзачок-енот нож, баночку с солью, полиэтиленовый пакет на тот случай, если удастся насобирать ягод, бумажный кулечек с пригоршней сухарей, спички, рацию, и отправилась на берег. Дверь закрывать не стала. Как она выяснила, дом запирался только в том случае, если Фомич уезжал в поселок.

Кристина шла по лесу и упивалась своей свободой. У нее было такое ощущение, что она схулиганила, прогуляла урок в пользу интересного кино, или сделала еще что-то из этой оперы. Впервые что-то подобное она себе позволила в прошлом году, когда познакомилась с Иваном. А теперь это состояние становится ей — ну, не привычным, а так, знакомым. И это бесконечно удивляет, радует и волнует. Ведь если так посмотреть, ей опять приходится учиться нарушать собственные правила!

Вдруг Кристина заметила, как за кустами мелькнула чья-то тень. В испуге она остановилась и стала вглядываться в придорожный кустарник. Боже мой, кто это был? Неужели волк? Или?

Как по наитию, Кристина робко позвала: «Иртыш! Иртыш, иди сюда, хороший мальчик»!

Тотчас молнией к ее ногам выскочил виновник ее испуга и застыл, как изваяние, дожидаясь, пока ему скажут, зачем позвали.

— Иртыш, ну, ты меня напугал! У меня даже сердце защемило! Я уж подумала, волк какой за мной охотится! А это ты! Ты мне лучше скажи, чего Фомича бросил, а?

Иртыш внимательно выслушал все то, что тараторила Кристина, пару раз вильнул хвостом в знак того, что настроен миролюбиво и дружелюбно, а потом встал и нагло поддел носом ладонь Кристины, набиваясь на ласку, чтобы его почесали за ушами.

— Вот те раз! Ну, ты нахал! Ладно, давай уж, почешу тебя. Только учти: на самом деле я собак не люблю. Вы, конечно, хорошие, спору нет, но запах от вас тот еще! И шерсть линяет. И вообще, что за новости? Фомич уже должен был прилично отсюда отмахать, так что ты здесь в таком случае делаешь? За мной следишь? Или тебя Фомич оставил меня охранять? — внезапно догадалась Кристина.

Иртыш один раз коротко гавкнул, подтверждая правоту Кристины. Ну, надо же! Это действительно не пес, а умница! Он ведь и вправду все понимает! Но и Фомич каков, а? Решил, что раз он далеко уходит, и на помощь не успеет, если не дай Бог что случится, то хоть собаку свою при гостье охранником оставит. Правда, мог бы и сказать об этом. А то Иртыш ее почти до кондрашки довел.

— Ну что, в лодке поплывешь? Правда, нам тесновато будет, сразу предупреждаю. Да и вертеться нельзя, а то запросто перевернемся. Или будешь по берегу ломиться, а?

Иртыш снова гавкнул, дождавшись слов «по берегу».

— Тогда пошли, нечего рассусоливать, а то я до пляжа еще долго не доберусь!

Иртыш моментально убежал куда-то в лесную чащу. Кристина улыбнулась и продолжила путь.

Так, как сегодня, она никогда в жизни еще не отдыхала. Когда Кристина вытащила лодку на берег и крикнула Иртыша, он словно ждал этого момента, выбежал из кустов и снова напросился на вычесывание за ушами. А потом они купались вдвоем, шумно возились на мелководье, в шутку боролись и сохли на берегу, засыпавшись теплым чистым песком. У Кристины никогда не было собаки, она не знала, как с ними обращаться, да и никогда не горела желанием это узнать, но Иртыш многому научил ее за этот день. Она поняла, почему Фомич называется Иртыша «партнер», и относится к нему так трепетно, как к члену семьи. Это действительно был самый необыкновенный пес в мире!

Набрав сыроежек и разведя небольшой костер, Кристина принялась готовить лакомство. К ее удивлению и восторгу Иртыш тоже напросился на угощение. Памятуя о том, что собакам не рекомендуется есть ничего соленого, она специально жарила два вида сыроежек: с солью — для себя, и без — для Иртыша. Он благодарно, одними губами брал сыроежки, с аппетитом чавкал и при этом ни разу не прикусил и не поцарапал Кристине ладонь, чего она так побаивалась, глядя на его внушительные клыки.

До дома они добирались долго, потому что Кристина все-таки решила набрать ягод, и едва не заблудилась при этом. Хорошо, что верный Иртыш был рядом, и стоило только сказать «выводи меня домой», как он мигом развернулся в сторону, противоположную той, в какую собиралась топать Кристина, отбежал метров на пятнадцать, убедился, что девушка следует за ним, и не спеша потрусил к избушке. Впрочем, Фомич уже был предупрежден, что Кристина на подходе, потому что она еще на берегу смогла докричаться до него по рации. Правда, слышно было довольно хреново. Помехи какие-то, и голос Фомича еле-еле различим. То ли аккумуляторы садятся, то ли проход [4] солидный. Видимо, очередная вспышка на солнце.

Когда Кристина вошла в дом, ее поджидал приятный сюрприз. Фомич успел сделать рамку для ее пейзажа, и теперь он красовался на самом видном месте в столовой, поскольку Фомич повесил его так, что рисунок можно было разглядеть прямо с порога. От избытка чувств Кристина не нашлась, что сказать. Так и стояла, глупо и счастливо улыбаясь. Фомич, делая вид, будто ничего особенного не произошло, пригласил ее к столу.

А потом они сидели за столом, ели собранные Кристиной ягоды, залитые сгущенкой, к которым Фомич напек оладьей из блинной муки, и пили щавелевый морс — совершенно необыкновенный напиток, мгновенно утоляющий жажду. Судя по всему — личное изобретение Фомича. Кристина взахлеб рассказывала, какой чудесный и умный Иртыш, как он с ней сегодня играл на пляже и как вывел к дому. Фомич внимательно слушал, улыбался, иногда вставлял короткие реплики, не забывая подкладывать Кристине оладушку за оладушкой. И лишь упорно бился в горящую лампу какой-то настырный мотылек, от чего по комнате носились совершенно фантасмагорические тени.

Олег заканчивал ремонт последней розетки. Теща, как и обещала, отправила Ленку в поликлинику за справками для Саньки. Однако ввиду близости поликлиники к дому, чувствовал себя Ликвидатор, как на пороховой бочке, поскольку Ленка могла вернуться в любую минуту и застать его у себя в квартире. Черт, вот доверься женщинам! Да еще половину проводки пришлось переделывать: какой-то умник устроил везде скрутки из алюминиевых и медных проводов. Теперь понятно, почему у них короткое замыкание день через день происходит. Хорошо еще до пожара дело не дошло. В итоге провозился чуть ли не на час дольше. Хорошо еще на всякий случай моток провода побольше взял, а то бы точно не хватило на все переделки. Устал, как собака, да еще напряжение это нервное — почище электрического будет!

Ликвидатор вкрутил последний винт и, проверив, как держится розетка, облегченно вздохнул. Все. Можно собирать манатки и сваливать от греха подальше. Но тут как по закону подлости раздался скрежет ключа в замочной скважине, и в квартире появилась Ленка. «Ну, все», — подумал Олег и мысленно попрощался со своей шевелюрой. Точно вцепится, как пить дать. Хотя если бы не накал ситуации, было бы даже смешно, на тещу глядючи. Нина Михайловна вон, аж пятнами пошла, рот как рыба на берег выброшенная раскрывает, а сказать-то нечего! Говорил же он ей, может, лучше было бы за два раза сделать, может — дождаться, пока Ленка куда-нибудь подальше уедет! Вот теперь огребай скандал по полной шкале! Так, сколько времени осталось до того, как Ленка поймет, кто к ним пожаловал? Можно обратный отсчет запускать. Так, пять, четыре, три, два, один… Понеслось! Заметила!

— И как это называется? Я что-то не понимаю! Я же велела тебе держаться подальше от нас! Что ты здесь делаешь? Все, я иду звонить в милицию.

— Лена, постой, это я пригласила Олега помочь починить электропроводку и переделать розетки!

— А никого другого ты пригласить не могла? Олег, по-твоему — последний мужчина на земле, знающий, как ремонтировать эту чертову электропроводку? В конце концов, существует еще ЖЭК, там тоже электрики есть! Или ты телефон туда забыла?

— И как ты с этими электриками будешь расплачиваться, хотелось бы мне знать? Они это за бесплатно ремонтировать не обязаны! А ты пока что никаких доходов в дом не приносишь, одни расходы, да нервотрепка!

— Ага, а Олег тебе, значит, все за красивые глаза сделал! Да ты понимаешь, что ты творишь! Ты же за его услуги моим ребенком расплачиваешься! Ты из Саньки разменную монету сделала! Бабушка называется!

— Лена! Что ты городишь?! Ты хоть слушаешь то, что несешь? Мне стыдно за тебя! Если бы не Олег, Санька в любой момент мог бы получить удар током, но тебе на это наплевать! Тебе амбиции дороже сына!

— Ах, значит этот тип тебе дороже родной дочери, так? Олег у нас правильный, только Лена все не так делает! А то, как он меня ни в грош не ставил? Как ревновал ко всем без разбору, из дома не отпускал? Это как?

— Я тебя взаперти не держал, — подал голос доселе молчавший Олег. — Ты все преувеличиваешь, чистая показуха на зрителя. А сама только и делала целыми днями, что меня пилила: то не так, это не этак!

— Это я-то все выдумываю! Да как у тебя язык поворачивается сказать такое! И хоть бы покраснел для приличия, врет, как на чистом глазу! Выметайся отсюда! Немедленно! Слышишь, ты?

— Я-то, конечно, уйду, — сказал Ликвидатор, едва сдерживающийся, чтобы не заорать на бывшую подругу, но Санька — это и мой сын, имей в виду!

Олег сказал бы еще многое, и неясно, к чему в итоге это все привело, но он заметил отчаянную жестикуляцию тещи, смысл которой сводился к «беги отсюда и поскорее». Отчего-то спорить с ней ему не хотелось. Поэтому он молча и очень быстро вышел из комнаты, надел кроссовки и через пару секунд покинул негостеприимную квартиру, забыв там свои инструменты. Про них он вспомнил уже на улице, садясь в машину. Сплюнул с тоски, матернулся, но назад возвращаться не стал. Пусть подавится.

А скандал меж тем не утихал. То, что Ликвидатор ретировался столь поспешно, Ленка сочла за бегство, поскольку пока что не верила, что ее собственная мать опустилась до перемигивания с этим мерзавцем. Сейчас ее больше волновал финансовый вопрос. Брошенные матерью слова «ты домой никаких доходов не приносишь» всерьез взбесили Ленку. Особенно обидно было то, что в чем-то мать, безусловно, была права. И вот от осознания этого факта и чувства полнейшего собственного бессилия Ленка и завелась. Да еще и Санька проснулся, и тоже отчаянно заголосил. Видать, за компанию. Но укачивать его Ленка пока что не собиралась. Главное для нее сейчас было выяснить отношения с матерью и понять, что происходит.

— Значит, от меня сплошные расходы, так? Убыточная статья в графе «дочь»?

— Еще скажи, что это не так. Лена, уймись, прошу тебя! Меня твои крики уже достали. Олег и то уехал, не выдержал твои вопли. Между прочим, он — очень милый парень, и в отличие от тебя хотя бы не считает себя безгрешным! Все, что вам требовалось — это спокойно поговорить без взаимных претензий. Просто поговорить! Но ты же так не можешь! Ты со всеми бы поругалась, только дай тебе волю!

— Что-то ты слишком рьяно взялась его защищать? Что-то здесь неспроста, я такие вещи за версту чую! Ну-ка, колись, чем он тебя обаял? И с какой стати тебе вообще пришло в голову к нему обратиться? Ты что, решила за моей спиной заговор устроить, да? Мне что, даже собственной матери теперь верить нельзя?

— Мне от твоей веры ни холодно, ни жарко. Ты у меня уже девка взрослая, я тебя подняла, слава Богу, вырастила, так что не пропадешь, выкарабкаешься. Я за Санечку переживаю. Ему твои фортели только вред приносят. А ребенку надо, чтобы в семье спокойно было, чтобы ему было что поесть, во что одеться. Ты своими амбициями его не накормишь, а криками не оденешь! Вон, он плачет, заливается, а тебе хоть бы хны! Лишь бы на меня все свои обиды вывалить, а сын подождет.

— Ты на Саньку стрелки не переводи! Это мой сын, а не твой, мне и решать, когда его укачивать, а когда одного оставить. И вообще, это что выходит: он тебе дороже меня? Ты за него всей душой, а из меня мать-кукушку выставляешь? Я, получается, о нем не думаю и не беспокоюсь, одна ты на страже мира и порядка стоишь!

— Лена, пойми, одними планами и рассуждениями сыт не будешь. Это верно, как и то, что у ребенка должны быть оба родителя, и мать, и отец. Из этого я и исхожу. И если тебе что-то не нравится, то извини. Сначала сама на ноги встань, а потом уже ребенка мучай. Тебе-то все равно, а ему не объяснишь, что у его мамы мозги переклинило, вот она и разыгрывает из себя оскорбленную добродетель на ровном месте. Давно бы уже помирилась с Олегом. Сели бы, как взрослые разумные люди, поговорили, все спорные вопросы обсудили — тихо, без крика. Так нет, ты же так не можешь!

— А с чего, кстати, так остро стал вопрос о ремонте электропроводки, что ты даже не побрезговала Олегу позвонить? И почему мне ничего не сказала?

— А что тебе говорить? Ты что, поедешь на рынок розетки покупать? С твоими-то «способностями»! Мне и чайника сгоревшего за глаза хватило, спасибо, больше не хочу.

— Так, давай отделим мух от котлет. Чайник — это чистая случайность, с каждым может произойти. А вот по поводу рынка: ты что, намекаешь на то, что у меня нет денег, на которые можно было бы сделать ремонт, да? А у Олега они есть, поэтому ты сразу к нему и намылилась? Тогда скажи-ка мне еще одну вещь: а кофе у нас тоже из этого источника образовалось? То-то я и смотрю, у тебя до зарплаты еще полторы недели, а в доме не пойми откуда деньги появились. Это ты у него берешь, да? Ну, отвечай!

— Да, у него.

— Да как ты могла! Я же специально хотела сделать так, чтобы он к Саньке никакого отношения не имел. Слышишь — никакого! А ты взяла и все испортила! Теперь он запросто может заявить, что выдавал деньги на его содержание! Ты хоть понимаешь, в каком свете меня выставила?!

— А мне плевать на то, что ты думаешь! — неожиданно взорвалась Нина Михайловна, доселе разговаривающая с Ленкой терпеливо и кротко. От неожиданности Ленка даже села на стул, поскольку на ее памяти мать кричала впервые. Действительно впервые. Чтобы выразить свое неудовольствие ей всегда хватало просто изменить интонации голоса. А вот так сорваться….

— Мама, ты чего? — спросила перепуганная Ленка, вмиг забывшая уже подготовленную гневно-обличительную тираду на тему «зять тебе дороже дочери».

— Я буду делать то, что считаю лучшим для Санечки. В том числе и брать деньги у Олега, и просить его посидеть с сыном. И не надо мне указывать, как поступать! Это — мой дом, и здесь мои порядки, заруби это себе на носу. Я вас всех на одну свою зарплату не прокормлю. То, что Олег предложил свою помощь — очень благородно с его стороны. Мог бы и послать на все четыре стороны после того, что ты устроила. Поэтому дальнейшую дискуссию на данную тему прекращаю. Если хочешь что-то сказать, сначала стань нормальной матерью ребенку и прекрати эти ежедневные истерики. В противном случае я просто отказываюсь — слышишь? — отказываюсь тебя выслушивать. А теперь все, я устала от тебя. Займись Санькой, он скоро все горло себе сорвет, надрываясь!

И Нина Михайловна, гордо вскинув голову, прошла мимо остолбеневшей Ленки к себе в комнату и закрыла дверь. Ленка еще немного посидела в полной растерянности, тупо глядя ей вслед. Потом встала, взяла ревущего Саньку на руки и принялась укачивать, даже толком не соображая, что и как она делает. Вот тебе бабушка, и Юрьев день! И куда все катится? Теперь еще и мама от нее отвернулась. Самый родной человек ее предал. Сначала Олег, потом мама… Неужели никто не понимает, как ей больно?!

И Ленка заплакала. Тихо-тихо, чтобы еще больше не напугать Санечку. Если бы кто-нибудь взял ее сейчас на руки и укачал, как она укачивала сына, Ленка была бы не против. Она очень устала. Очень.

Кристина проснулась, сладко потянулась, бросила взгляд на часы. Опять половина седьмого! Что-то она здесь окончательно жаворонком стала! Хотя и немудрено за такое-то время: уже почти полтора месяца прошло с того момента, как Иван ее сюда привез.

Интересно, почему он все еще не приехал? Может быть, что-то случилось? Или передумал, и у него теперь свои планы? Но Фомич его тоже ждет, говорит, что по его прикидкам Иван давно уже должен был объявиться в лесничестве. Так что каждые выходные они на пару вслушиваются, не едет ли к ним в гости Волга, не торопится ли Иван. Но пока что-то безрезультатно.

В принципе, в Москву можно уехать в любой момент: Фомич машину свою уже давно отремонтировал и не без помощи ее, Кристины. Она помогала ему наживлять гаечки, а еще помыла и почистила машину изнутри и снаружи. Фомич, когда свой Уазик после увидел, не узнал. Стекла чистые до такой прозрачности, что кажется, будто их нет. Коврики резиновые глянцево отливают чернотой. Все чехлы и тряпочки, обнаруженные Кристиной внутри, перестираны и возвращены на свои законные места. Приборная панель тоже стала, как новенькая. Даже запах внутри изменился. Если раньше пахло какой-то затхлостью, чуть-чуть бензином и, Кристина была готова поклясться, застоявшейся животной кровью, то теперь остался только запах бензина и туалетного мыла, причудливо перемешанный и очень необычный.

На самом деле, Кристина уже из чистого упрямства (она сама, правда, называла это про себя принципом) не торопилась в Москву. Ей было очень интересно, как Иван вывернется из этой щекотливой ситуации, которую сам же и создал. Очень хотелось послушать, что он скажет, когда все-таки найдет себе силы приехать за ней. Нет, она на него уже не злилась. По крайней мере, так, как в первую неделю своего вынужденного отпуска. Но кое-что осталось между ними невыясненным. И это кое-что было очень важно, поскольку включало в себя один вопрос: они все еще вместе, или Иван придумал такой хитрый ход для того, чтобы подготовить Кристину к расставанию, приучить жить без него?

Своими сомнениями Кристина с Фомичом не делилась, хотя они частенько вертелись у нее на языке. Впрочем, он тоже был не слепой, и если точно не знал, то, по крайней мере, догадывался, каково ей сейчас. От любимого никаких вестей, полная изолированность от внешнего мира, единственные собеседники — лесник, который ей в отцы годится, да прирученный полуволк.

В ее комнате на стене красовались еще три новых пейзажа, выполненных в том же «осмысленном» состоянии, что и подаренный Фомичу рисунок. Для всех для них Фомич изготовил очень красивые деревянные рамки, простые, но строгие, не отвлекающие на себя внимание от пейзажей. Кристина уже знала, что один, тот что слева, обязательно повесит у себя в квартире прямо над кроватью, еще один подарит матери, а третий Ивану. Если, конечно, между ними еще не все кончено…

На самом деле, рисовать ее тянуло не так, чтоб очень часто. Где-то раз в неделю, может быть. Но даже этих нечастных выходов на эскизы хватило, чтобы почти полностью извести запас масляных красок Фомича. Сегодня он как раз должен поехать в город (судя по тишине в доме — уже уехал) и закупить новые краски и холсты. Да и еды тоже. А то они уже на пару по нормальному хлебу тосковать начали, одни сухари да оладушки. Еще Фомич обещал, что купит вареной докторской колбасы. Почему-то именно по ней Кристина соскучилась больше всего. Да и чего-нибудь кисломолочного не мешало бы. Йогуртов там, творожков.

Интересно, когда Фомич вернется? Вчера пообещал, что к обеду будет как штык. Хотя и обмолвился, что ему какие-то свои дела надо в городе порешать. Что ж, дела — так дела, это понятно. Лишь бы недолго. Иртыш, конечно, классный друг, но все равно одной как-то страшно. Как представишь, что ты одна-одинешенька во всем этом огромном лесу… А в нем медведи, кабаны, волки…

Кристина рассмеялась над своими страхами, хотя и капельку нервно, и пошла умываться и готовить себе завтрак. Но перво-наперво вышла на крыльцо и подозвала к себе Иртыша. Просто чтобы убедиться, что он рядом и никуда не делся. Конечно же, Иртыш, нахал этакий, опять напросился на ласку. Фомич, когда это видел, всегда в шутку ворчал, что она ему пса разбаловала, но никогда не препятствовал возиться им столько, сколько влезет. Так что от Иртыша она избавилась только минут через пятнадцать, не раньше. Пока каждое ухо почешешь, пока поздороваешься с каждой лапой раз по десять…

Кстати, Фомич уверяет, что лапу он подавать начал только ей, раньше, мол, даже и не пытался. А все само собой получилось: Кристина сказала, дай лапу, Иртыш и дал. Она и ведать не ведала, что это вроде как новый трюк в программе. А Фомич только диву давался, на Иртыша своего глядя. Все смеялся: вот, мол, что женская ласка с нами, мужиками делает!

После завтрака Кристина задумалась, чем бы таким заняться в ожидании Фомича? На эскизы идти вроде не хочется, да и все равно половины нужных красок нет. Книжки, которые обнаружились в его доме, уже читаны-перечитаны по третьему разу, включая даже ту, что припас для нее Иван: «Искусство выживания в условиях средней полосы России». Судя по всему, он эту книжку выбрал, чтобы Кристина могла самостоятельно костер развести, что-нибудь на нем приготовить, чтобы леса не боялась. А книжка, кстати, ничего оказалась, кое-что даже весьма занятно расписано. Особенно те две последние главы, где рассказывается, как втихаря подкрасться к кому-нибудь, как замаскироваться под какой-нибудь пенек. Да о чем говорить: когда нормальных детективов под рукой нет, за них даже это руководство для самопальных спецназовцев сойдет! На безрыбье-то…

Потратив на раздумья минут пятнадцать, Кристина все-таки склонилась в пользу домашней уборки, хотя Фомич и не очень приветствовал ее хлопоты по хозяйству. Мол, раз ты гостья, то и отдыхай вволю, а я все сам сделаю. Но раз уж его все равно еще несколько часов не будет, можно покамест и полы подмести, и пыль со шкафов смахнуть. За таким занятием время летит незаметно и быстро, сколько раз уже в этом убеждалась. Как раз она уборку закончит, и появится Фомич.

Чтобы не елозить голыми коленями по грязному полу, Кристина надела камуфляжные штаны, с которыми успела, скажем так, свыкнуться — не всегда в шортах по болотам прыгать удобно, да и сквозь ельники продираться — счастья мало. Кто бы ей раньше сказал, что она на себя это наденет! А оказалась очень удобная штука: комары прокусить не могут, грязь не слишком видна, а главное — их не жалко и стирать легко. И материал, из которого камуфляж пошит, просто неубиваемый какой-то, хоть что с ним делай! Только линяет на солнце чуть-чуть и все. Вон, у Фомича точно такой же, только сильно поношенный. Так они только цветом и различаются. Ну, еще само собой, размером.

Мытье полов заняло у нее почти два часа. Кристина пошла выливать за дом грязную воду, когда услышала далекий шум мотора. Неужели уже Фомич возвращается? Но, судя по звуку, машина (или машины?) прошла где-то рядом, и проехала дальше, в лесную чащу. Что за новости? Фомич дорогу спутал? Быть того не может! Или решил на машине свое хозяйство объехать? Но он этого не любит делать, мол, зачем зверье да птицу лишний раз тревожить, лучше уж пешком пройтись. Тогда, получается, это кто-то чужой. Но не охотники — сезон охоты еще не открыт, надо до середины августа ждать. Разве что браконьеры…

При мысли о браконьерах в желудке Кристины что-то неприятно буркнуло. Не дай Бог, чтоб ее страхи подтвердились! Что ей делать, одной против чужих? У нее-то даже баллончик газовый, и тот благополучно в Москве остался! Ох, поскорей бы возвращался Фомич!

Пока Кристина ждала Фомича, чтобы сообщить о приезде чужих, вся извелась. Да еще и Иртыш себя как-то подозрительно вел: ласкаться против обыкновения не лез, и все вслушивался в лесной шум, вытянувшись по струнке — большой, красивый, лохматый. На собачьих выставках любой хозяин бы за такую стойку у своей собаки душу бы продал! Но для Кристины это лишь служило лишним подтверждением обоснованности ее страхов, поэтому нисколько не радовало, а скорее, наоборот, еще сильнее тревожило.

Наконец, послышался знакомый шум мотора, и минут через пять Фомич собственной персоной уже загонял Уазик в гараж. Кристина, не дождавшись, пока он заглушит машину, подбежала к водительской двери и затараторила:

— Кто-то приехал в лес. На машине. Уже давно. Я их не видела, но Иртыш все чего-то слушает!

Фомич озадаченно нахмурил брови. Выгрузил из машины сумки с продуктами и отдельно пакет с красками и холстами, занес в дом.

— Давно, говоришь, приехали?

— Ну, пару часов назад точно. Может и больше, я на часы не смотрела.

— Куда поехали?

— Не знаю, но мне кажется, что куда-то в сторону озер.

— Может, пикник какой? Люди поразвлечься, искупаться собрались? В принципе, места эти мало кто знает, но ведь знают же! Пойду-ка я посмотрю, кто там. А то что-то у меня на сердце неспокойно.

— А можно я тоже пойду?! Я тут в одиночестве уже совсем извелась, я боюсь одна оставаться! Фомич, возьми меня с собой, пожалуйста! А то я с ума сойду.

— Тогда собирайся.

— Да я уже готова!

— Что ж, идем. Только тогда ты меня пару секунд подожди, — и Фомич ненадолго скрылся в доме, выйдя оттуда уже с винтовкой.

— А зачем это нам?

— Времена нынче смутные, а люди разные бывают. Не доверяю я что-то людям, так что пусть будет.

Они почти подошли к берегу первого озера, как услышали громкий хлопок, почти взрыв. По лесу раскатилось долгое эхо, и разом смолкли птичьи трели.

— Что это? Они петарды взрывают? — спросила Кристина.

— Боюсь, что это похлеще петард будет, — ответил помрачневший Фомич и ускорил шаг.

Когда до берега оставалось буквально минута ходу, и уже были видны две стоящие друг около друга иномарки с раскрытыми настежь дверями, Фомич обернулся к Кристине и сказал:

— Слушай, ты со мной дальше не ходи, лучше где-нибудь поблизости спрячься. Если что — сразу же беги домой, и чтоб все двери на запор! Поняла? — и, не дожидаясь ответа Кристины, Фомич двинулся дальше в сторону иномарок. Кристине ничего не оставалось, как затаиться в ближайших кустах.

Из кустов Кристине не было видно, что происходит, да и слышно тоже ничего не было. Посоветовавшись сама с собой, она решила поменять дислокацию. А что, она приказ Фомича не нарушает, не высовывается! Главное, как в этой книге про выживание: перемещаться так, чтоб ни одна сволочь даже не заподозрила, что ты где-то рядом.

Путем сложных перебежек и даже перекатов, Кристина, наконец, выбрала себе достойный наблюдательный пункт, откуда ей было прекрасно видно и слышно всю компанию и Фомича. Она поудобнее устроилась и принялась рассматривать приехавших.

Всего Кристина насчитала четырех мужчин и четыре девушки. Но, судя по всему, сложившихся пар здесь не было, поскольку девушки держались обособленной стайкой. Кристине они сразу же активно не понравились. Своими голосами, хотя подавали они исключительно одиночные реплики, девицы напоминали стайку чаек — такие же визгливые. Да и одеты эти мамзели были явно не для этого места. Бикини эти дурацкие из одних веревочек, которые ничего не скрывают, да и цели такой перед собой не ставят. И ведут себя девицы как-то развязно, замашки, как у женщин свободного нрава. А может, это они и есть? Поэтому и накрашены так вызывающе? Так кто же тогда к ним с Фомичом в гости пожаловал?

Кристина перевела взгляд на мужчин. Трое в плавках, с намечающимися пивными животиками, с характерными цепочками на шеях и запястьях. Сколько уже шуток на тему любви «бизнесменов», сиречь бандитов к «голдам» придумано, так ведь все равно продолжают цеплять их на себя и носить, не снимая. А смотрятся в итоге смешно и пошло. Четвертый приезжий, в джинсах, но босиком и без рубашки, разговаривал с Фомичом. Интересно, штаны он только-только натянул, чтобы перед лесником представительнее выглядеть, или просто не успел снять?

— Что ж, будем составлять протокол. Незаконный лов рыбы запрещенными средствами с причинением крупного ущерба, да еще группой лиц по предварительному сговору. Либо штраф, либо лишение свободы сроком до двух лет, статья 256 уголовного кодекса. Вы хоть понимаете, что натворили, варвары? Взяли и озеро испоганили! Рыбки им захотелось! Захотелось — так в магазин поезжайте и покупайте там все, что хотите! Зачем же глушить! Вы ж не только крупную рыбу, вы малька загубили! Чтоб все восстановить, не один месяц потребуется!

— Мужик, да не гони! Все путем! С Семенычем договоренность получена, в накладе не останешься…

— Да мне этот ваш Семеныч — никто! И со мной никто ни о чем не договаривался, уж тем более о том, чтобы рыбу динамитом глушить! Здесь — моя территория, и я за нее отвечаю. А ваш Семеныч (тут Фомич добавил крепкое матерное определение, чего Кристина от него точно не ожидала) может изображать из себя крутого, сколько ему влезет, если погонами своими не дорожит. Я эту гниду не боюсь и прогибаться под него не намерен. Так и передайте при личной встрече. И этого я так просто не оставлю, имейте в виду. Безнаказанно такое паскудство спускать нельзя!

— Э, мужик, ты не прав! Мы только расположились, только ухи собрались сбацать…

— А мне наплевать, чего вы тут собирались, а чего не собирались. Милиции вы, понятное дело, не боитесь, раз с Семенычем якшаетесь, но меня со счетов списывать тоже рановато.

— Да ты хоть знаешь, на кого наехал! — начал было доселе молчавший крепыш в плавках, но мужик в джинсах его перебил:

— Костян, остынь покамест.

— Так что насчет протокола? — поинтересовался Фомич, совершенно проигнорировав выступление крепыша Костяна.

— Протокол свой гребаный заткни себе в задницу и подотрись, — прошипел мужик в джинсах, пристально уставясь на Фомича змеиным взглядом. — Никто ничего тебе здесь подписывать не станет!

— Ладно. Такой вариант я тоже учел. Тогда собирайте свои манатки, девок и валите отсюда подобру-поздорову. Только зарубите себе на носу: я не злопамятный, а просто очень злой, и на память не жалуюсь. Вы у меня за загубленное озеро ответите, и под суд пойдете, тут вам никакой Семеныч не поможет!

— А за себя не боишься? Такой смелый выискался!

— Это вы за себя бойтесь. А у меня совесть чиста.

Внезапно крепыш бросился в сторону Фомича, и Кристина даже зажмурилась от страха. Фомича сейчас будут бить, а она ничего не сможет сделать! Однако Фомич мгновенно среагировал на возникшую угрозу и, тренированным движением сняв винтовку с плеча, сделал предупредительный выстрел под ноги крепыша, взметнув маленький фонтанчик пыли. Тот сразу застыл, как вкопанный, а девицы, словно только этого и ждали, подняли такой визг, что мужик в джинсах брезгливо поморщился.

— Вот значит как. Ну что ж, Джеймс Бонд. Мы, так и быть, уедем. Но не думай, что все закончилось. Для тебя все неприятности только начинаются, — цедя слова сквозь зубы, сказал он, обращаясь к Фомичу.

— Не пугай. Пуганный уже, — ответил Фомич, по-прежнему держа винтовку на изготовку.

— Поехали, братва. Девок грузите.

Кристина видела, как компания одевается, бросая в сторону Фомича взгляды, не сулящие ничего доброго. На голосящих девиц шикнули, и они быстренько заткнулись, напялили на себя шмотки и расселись по машинам. Еще через пять минут иномарки уехали, выплюнув из выхлопных труб облачка гари. Кристина до последнего боялась, что кто-нибудь попробует задавить Фомича, но Бог миловал, обошлось. Как только простыл след незваных гостей, она вылезла из своего укрытия и подошла к Фомичу.

— Я ж тебе сказал спрятаться!

— А я что? Я и спряталась! Ой, я так испугалась, когда этот на вас бросился! Думала — все, сейчас вам достанется. Как хорошо, что вы ружье с собой взяли!

— Ну, во-первых, он бы мне все равно ничего не сделал. Ты про Иртыша на забывай. Этому парню повезло, что он ближе подойти не успел, а то бы узнал, почем фунт лиха. А что касательно винтовки, так сдается мне, что в ближайшее время придется мне ее из рук ни днем, ни ночью не выпускать.

— Вы думаете, они вернутся?

— Не знаю, не знаю. Но на душе неспокойно. Ты вот что, в ближайшие пару-тройку дней на этюды не ходи, лучше дома посиди. Мало ли чего. Не понравился мне взгляд этого, в джинсах. Ох, не понравился! Как бы не замыслил какую гадость.

— Ага, казалось, насквозь глазами прожжет! Мне вообще показалось, что он у них самый смелый.

— Они не смелые, орлы эти, они безбашенные. А это совсем другой коленкор. Вот скажи, почему нормальный человек, вроде нас с тобой, испытывает чувство страха? Боится хулиганов, революции, аварии — не важно чего?

— И почему?

— Потому что ему есть, что терять. Он за завтрашний день переживает, у него семья, дело любимое, близкие люди. А таким как эти, терять нечего. У них понятие «завтра» просто отсутствует. Им бы сегодня, вот прямо сейчас, себя крутыми почувствовать, на гребне волны покататься, а потом — трава не расти. Им все по фигу, кроме своих амбиций. Поэтому я и беспокоюсь. Что-то они слишком легко свои позиции сдали. Можно сказать, без боя. Да еще Семеныч этот!

— А кто такой Семеныч?

— Да начальник районного отделения милиции. В поселке живет. Тот еще клоп! Мелкий, конечно, начальничек, но вони от него… Возомнил о себе Бог весть чего, со всякой швалью ручкается. Мы с ним, как только его назначили, с той самой поры и цапаемся. Уже второй год пошел. Такая мразь — словами не передать. Ребята у него в подчинении — нормальные, хорошие, но что толку-то, если начальник — дерьмо! Шушеру покрывает, бандитам пятки лижет. Гнилой человек. Насквозь гнилой.

— И как быть? Он же этих, что сегодня приезжали, наверняка в обиду не даст.

— Не даст — и ладно. Я на него и его прихвостней управу найду, пусть даже не сомневается. Поеду завтра в город в прокуратуру. Там у меня один хороший знакомый работает, думаю, справимся. Они за загубленное озеро сполна ответят, до последней рыбешки!

Кристина перевела взгляд на озеро. Озеро было мутным и неживым. На его поверхности брюшками кверху плавала мертвая рыба. Очень много рыбы. Трудно было найти хотя бы один участок воды, свободный от рыбьих тушек. От такой безрадостной картины у Кристины разом навернулись слезы, и она, не удержавшись, громко всхлипнула.

— Да будет тебе, будет! — Фомич подошел к Кристине, обнял ее и ласково потряс, одновременно загораживая собой вид на озеро. — Не скоро, но восстановится все. В природе пустоты не бывает. Природа себя залечит. Жаль, конечно, но уже ничего не поправишь. Не плачь, девонька, не надо. Пошли лучше домой, чайку попьем. А то смотри, как перенервничала вся! Давай, пошли, пошли…

Давешний мужик в джинсах уверенно вел машину. Рядом с ним сидел крепыш, набыченный и злой. На заднем сиденье вольготно расположились две из четырех девиц.

— Слушай, а че ты на попятный пошел? Дали бы этому кренделю в репу и все дела! Все настроение испортил, боец за справедливость!

— Костян, заглохни. Сначала этих, — кивок в сторону заднего сиденья, — вывезем, а потом и побазарим нормально. Только за лоха меня не держи, ладно? Но пока — цыц.

Крепыш расплылся в удовлетворенной улыбке.

Семь-сорок окинул критическим взглядом левое крыло Волги. Не фонтан, конечно, но для сельского хозяйства сойдет. Теперь очередь за шпатлевкой, потом выводить все шкуркой под ноль, грунтовать и красить. Но эту работу Сергей любил. Он пальцами чувствовал, где и как надо пройтись наждачкой, где нарастить, а где убрать лишнее. И запах свежей краски и шпатлевки он очень любил. В его сознании он почему-то всегда ассоциировался с будущим праздником. Может быть потому, что когда в его квартире делался ремонт, по его завершении матушка всегда накрывала стол для всех участвовавших в нем, обязательно откупоривалась бутылка шампанского, и даже ему, маленькому, наливали полбокала шипучего напитка.

И где же, позвольте узнать, носит этого Лесничего? «Я буквально на полчасика, тут до магазина рукой подать»! В итоге ни его самого, ни шпатлевки со шкуркой. А дело стоит. Ему-то, Сергею, что? — это Ивану надо с ремонтом побыстрее закончить, поскольку срок больничного истек, да и за подругой давно пора ехать. В принципе, Волга уже на ходу, но если на ней выехать за ворота гаражного кооператива, ее любой гаишник с распростертыми объятьями примет. Просто, как родную! Перед только-только выстучан, по форме, конечно, уже напоминает прежние волговские очертания, но без замазки и покраски — это жуть с ружьем. Да и фары с поворотниками еще не установлены. Куда их ставить-то, если еще все красить не по одному разу придется! Что он, умом тронулся что ли, одну и ту же работу дважды переделывать?

Семь-сорок уселся на расстеленную перед гаражом тряпку и подставил лицо солнцу. А, если не работать, так хоть загореть чуть-чуть! Хотя он закрыл глаза, от яркого солнца даже за плотно сжатыми веками начинали прыгать какие-то серебряные искорки, молнии и зигзаги. Поэтому, посидев так минут пять, от своей «гениальной» идеи Сергей отказался. И как только люди умудряются валяться на пляжах по нескольку часов кряду? Видимо, крутая закалка, не иначе.

Наконец, показался Лесничий. Судя по выражению лица, было ему как-то кисло. Может, того, что нужно, в этом магазине не оказалось? Или слишком дорого вышло?

— Чего такой безрадостный? Такое впечатление, что тебя насильно лимонами кормили!

— Лимоны я, к твоему сведению, люблю. Так что не угадал.

— Шпатлевку приволок?

— Приволок, приволок, угомонись! Все, что ты просил. На, держи!

— Хм, странно: действительно все купил. Тогда я уже ничего не понимаю. Уходил — человек человеком, а вернулся скукоженный и с мордой, как у церковного праведника, которого в одну постель с бабой положили!

— Я помимо магазина еще успел домой забежать, остатки денег забрать. А в двери телеграмма торчит. Из лесничества. Сегодня утром отбили.

— Что-то случилось?

— Да нет, ничего особенного. Просто волнуются там, ждут меня. Да и сам факт: просто так телеграмму давать не стали бы. Там далеко не паникеры живут. Так что если написано «волнуются» — читай, что Кристина уже по потолку бегает от беспокойства. Вот такая петрушка.

— Интересно, а почему она сама в Москву не возвращается? Ты же вроде говорил, что это возможно?

— Не знаю. У меня только два варианта в голове крутятся: либо ремонт Уазика оказался сложнее, чем представлялся и, следовательно, Кристина никак до поселка добраться не может. Либо она по каким-то своим внутренним причинам в Москву не торопится.

— По каким таким «внутренним причинам»? Ты намекаешь, что у нее там кто-то появился?

— Исключено. Но, немного зная Кристину, могу сказать, что мотивы ее поступков могут быть самыми непредсказуемыми. И не всегда логичными. По крайней мере, с моей точки зрения. Так что на душе у меня сейчас — полный раздрай. И веришь, нет — руки опустились. Стою, как пыльным мешком стукнутый.

— Это с чего вдруг?

— Не знаю. Понимаю, что сейчас надо с ремонтом ускориться, выполнить пятилетку за три года, а такая апатия напала — вообще ничего не хочу делать. И не могу.

— Ну, ты не можешь — я могу, так что этот вопрос замяли. А по поводу твоей внезапной апатии — это, видимо, психология фокус выкинула.

— То есть? Я что-то не врубился. Какая психология?

— Ну, я хотел сказать, психика. Я в этом, конечно, сильно не секу, но что-то мне кажется, что ты все равно боишься с Кристиной встречаться, вот и бунтуешь против поездки всеми мыслимыми способами. Нет, я не имею в виду, что сознательно! Это всегда как бы само собой происходит. У меня тоже что-то подобное пару раз было.

— Не знаю. Может, ты и прав. Только мне от этого ничуть не легче.

— Ладно, влюбленный Шекспир. Раз ты весь из себя замороченный, то иди отсюда и у меня рабочий настрой не сбивай. Прогуляйся по округе, салатиков каких-нибудь организуй или гамбургеров. А я покамест займусь совершением очередного трудового подвига.

— Что, опять жрать хочешь, троглодит ненасытный? Сколько на тебя смотрю, всегда удивляюсь, и как в тебе столько всего помещается? Я всегда считал, что аппетит у меня на уровне, но слопать за один присест кило пельменей, как ты вчера, это для меня просто нереально!

— Желудок студента меньше наперстка…

— Но сжирает эта сволочь столько, что давление в ее желудке, как в эпицентре ядерного взрыва!

— Я — не сволочь, я хороший!

— Так и запишем: хорошая сволочь!

— Злой ты, вот уйду я от тебя и возись со своим металлоломом сам!

— Ладно, не пыхти, как закипевший чайник. Так и быть: пойду, поищу, чем тебя накормить.

— Вот это правильно! А то «сволочь», «троглодит»! И это меня, белого и пушистого, так обзывать!…

В кабинете с портретом президента на стене и совсем уж старорежимным вымпелом «Победителю соцсоревнования» сидело двое. В одном из них при желании можно было узнать давешнего мужика в джинсах, которого его собеседник звал Тимоха. Тимоха же обращался к своему визави просто по отчеству: Семеныч. Говорил он тихо, даже вкрадчиво, вальяжно развалившись в кресле, но отчего-то у Семеныча по вискам катились крупные капли пота, и притулился он на краешке обитого дерматином стула, съежившись, будто в ознобе.

— Так что вот такие дела, Семеныч. Ну, сам понимаешь, с девочками и в неглиже объяснять мужику, что он не на тех пасть раззявил, было как-то не с руки. Да еще этот козел из своего винтаря Костяну под ноги пальнул, когда тот на него рыпнулся. Грозился, между прочим, что дело до суда доведет, и ты ему, мол, не авторитет. И как же прикажешь это понимать? Ты мне сам это место указал, побожился, что все будет тип-топ, на высоте. А в итоге? Отдых попортили, нас, как щенков вышвырнули! Ты хоть понимаешь, что это значит?! Мужик этот, между прочим, велел тебе передать отдельно, что он тебя имел… в виду. Семеныч, я что-то не понял: выходит, ты мне голое бла-бла гнал, что у тебя в районе все по струночке ходят и тебе в рот смотрят? Непорядок. Этот вопрос решить требуется, и немедленно. Еще ни одна сявка на меня безнаказанно вякать не смела!

— Да этот лесник мне уже давно поперек горла стоит! Во как достал! — и Семеныч рубанул рукой воздух на уровне своего кадыка.

— Ну, а раз достал, так не пора ли ему хвост прищучить?

— Пора, Тимоха, ой как пора!

— Что ж, значит, придется мне твою работу делать. Этот мужик — твой недосмотр, и ты, Семеныч, должен прекрасно это понимать.

— Да я все понимаю, понимаю. Что ж, припугни его как следует…

— Э, нет. Ты, Семеныч, не понимаешь! Я его не припугнуть хочу. Я его — накажу! И накажу примерно, чтоб другим впредь неповадно было свою варежку проветривать, да Тимоху на прицел брать. Что это ты так сморщился? Или у тебя к этому леснику свой интерес имеется? Уж не защищать ли ты его собрался?

— Да ты что, Тимоха, как можно! Просто… Эта… Ну, не хотелось бы крови. Сам понимаешь, участок мой, на меня все и повесят!

— Вот и хорошо, что на тебя. Зря что ли здесь сидишь, штаны протираешь? Вот и отработаешь свой хлеб. А уж с кровью или без получится — это я тебе наперед не скажу. Я тебе, Семеныч, не повар, чтоб о качестве бифштекса рассусоливать. Усек?

— Ну, все равно: ты уж как-нибудь по-тихому постарайся, ладно? Хоть место там и глухое, но все равно, мало ли что!

— Что-то ты больно назойливый сегодня, Семеныч! Не боишься, что рассержусь?

— Не боюсь, Тимоха, — ответил Семеныч и впервые за все время разговора, не отводя глаз, посмотрел на гостя. — Ты — головы не теряешь, чем и славишься. И проблемы лишние тебе совсем ни к чему. Значит, договоримся. Я сделаю так, чтобы твое имя в связи с этим лесником нигде не всплыло. А ты пообещаешь, что обойдешься без мокрухи. Пойми, если лесника грохнуть, тогда точно какую-нибудь шишку из города пришлют. Будет тут шарить, разнюхивать везде. Может и раскопает чего. Так зачем палкой в улей тыкать, трудности себе лишние создавать?

— Ох, и пройдоха ты, Семеныч! Ладно, считай, уболтал ты меня! А сейчас выкладывай-ка ты мне все, что знаешь про этого лесника. И с подробностями! Я тебя сегодня до-олго слушать буду…

Кристина сидела у окна, вглядываясь в лес, казавшийся ей сейчас мрачным и каким-то пасмурным. Пару часов назад Фомич ушел на обход, строго-настрого наказав ей избу не покидать и каждые полчаса выходить на связь. На душе было тревожно и очень-очень неспокойно. После обеда Фомич почти два часа провел, начищая свою винтовку и перетряхивая охотничью амуницию. Да и сейчас ушел с винтовкой и запасом патронов. Ясно, что не охотиться собрался.

На всякий случай, Кристина погасила во всем доме свет и заперла двери, хотя Фомич ее об этом и не просил. После своих прошлогодних приключений она изменила свое отношение к огнестрельному оружию. И если Фомич — спокойный и рассудительный Фомич — отправился в вечерний обход с винтовкой за плечами, значит, на то есть действительно очень серьезная причина. Что, само собой разумеется, не могло не волновать Кристину. А вдруг что-то произойдет, что-то очень страшное? До поселка этого целый день ходьбы, связи никакой. Если в самое ближайшее время не появится Иван, про них с Фомичом вообще никто не вспомнит. Как же гнусно!

Внезапно Кристина замерла и принялась вслушиваться. Вроде как машина подъехала? Или нет? Вроде, нет. Да, точно, никого. Это у нее после сегодняшних событий глюки начались, вот и мерещится все, что ни попадя. Эта компания уже наверняка завалилась в какую-нибудь сауну в городе и думать не думает про то, что произошло на берегу озера. Только она, глупая, все переживает и паникует.

Кристина настойчиво уговаривала себя успокоиться, но это у нее получалось с трудом. Честнее сказать — никак не получалось. Если все так хорошо, почему же Фомич перешел на «военное положение»? Почему за весь сегодняшний день он так ни разу и не улыбнулся? И за столом не шутил и не балагурил, как обычно?

Кристина уже потеряла счет времени, сколько она просидела в ожидании возвращения Фомича. За окном уже смеркалось, час-полтора — и окончательно стемнеет. Фомич только что выходил на связь, сказал, что забежит, проверит еще одну точку, и домой. Поскорей бы!

Вдруг от входной двери раздался какой-то неровный стук, а следом и короткий лай. Раз, другой. Иртыш! Неужели Фомич ушел без своего верного друга, оставил его дом охранять?! Но тогда что случилось? Иртыш просто так голос не подаст!

Кристина подбежала к входной двери, открыла и впустила Иртыша. Тот, приплясывая от возбуждения, осторожно прихватил ее за край камуфляжных штанов (так и не переоделась сегодня) и потянул за собой. Кристина пару секунд подумала, распространяется ли просьба Фомича не покидать дом на подобные случаи, и решив, что нет, помчалась за Иртышом, резво рванувшим куда-то по дороге.

Бегун из Кристины был неважный, поэтому она достаточно быстро выдохлась и была вынуждена перейти на ходьбу. Странно. Она была готова поклясться, что они движутся в сторону той сторожки, в которой она ночевала в самом начале своей лесной эпопеи. За прошедший месяц она научилась сносно ориентироваться в окрестностях, и даже как-то раз любопытства ради прошлась по маршруту, по которому мчалась в первый свой вечер. Страшный ельник при свете дня уже не показался ей таким жутким, а болото, прямиком в которое она, оказывается, топала, тем более. Там росли такие подосиновики!

Но сейчас явно не время думать про грибы. И отчего это встречный ветер несет запах костра? Неужели пожар? Боже мой, только не это! Фомич этого не перенесет!

Ноги Кристины сами собой вновь побежали, и через некоторое время она увидела, откуда идет дым. Горела сторожка. Языки пламени уже полностью обнимали ее, бежали по крыше. Трещали горящие доски, сыпались искры, и от горящего домика исходил такой жар, что Кристина почувствовала его даже на таком приличном надо сказать расстоянии от пожара.

— Фомич, Фомич, прием! Горит сторожка! Как принял меня? Повторяю: горит сторожка! Я здесь с Иртышом, потушить не смогу, она уже вся в огне! Фомич, беги скорее сюда!

— Кристина! Уходи оттуда! Немедленно уходи оттуда! Запрись в доме и никому не открывай! Кристина!

Внезапно Кристина оказалась в чьих-то грубых объятьях, и противный мужской голос захохотал ей прямо в ухо:

— Гляди-ка, какая курочка к нам пожаловала? А мужик этот, лесник, знать, не промах! Какую молоденькую кралю себе нашел! Даром, что седина в голову! А куда это ты торопишься? Ты уже пришла туда, куда надо. Или я хуже твоего лесника?

Из рации, которую крепко сжимала в руке Кристина, раздался взволнованный голос Фомича:

— Кристина, как приняла? Кристина, ответь! Кристина!

Человек, схвативший Кристину, своей рукой зажал ее руку с рацией, нажал на ее указательный палец, лежащий на клавише передачи, и поднес рацию к своим губам, отчего правая рука девушки оказалась неестественно вывернута назад и вверх. Со стороны, наверное, могло показаться, что мужчина и женщина в отсветах пламени танцуют какой-то старинный танец.

— Лесник, это ты? Твоя девка у нас. Можешь особо не торопиться, она скучать не будет, обещаю!

Внезапно Кристина упала на землю, а за ее спиной раздалось рычание и громкий мат.

— Бля! Откуда взялась эта тварь! Пацаны, спасите! Ай!

Встав на четвереньки, Кристина оглянулась через плечо. Верный Иртыш мутузил напавшего на нее мужика и, судя по всему, нешуточно располосовал ему руку. Мужик истошно голосил и звал на помощь. Выходит, он здесь не один?! И правда, вон какие-то силуэты прямо к ним бегут. Черт, драпать надо! Иртыш со всеми не справится!

И Кристина, крикнув Иртышу «выводи меня!», ведомая каким-то звериным инстинктом, на тех же четвереньках кинулась в лесную чащу. Как ни странно, но рацию умудрилась сохранить при себе, поэтому, задыхаясь от бега, она прокричала:

— Фомич, я вырвалась! Фомич, он не один! Слышишь? Фомич! Прием! Как понял?

— Кристина, беги! — раздался далекий голос Фомича, искаженный радиоэфиром. И Кристина рванула со всей скоростью, на которую только была способна. Откуда не возьмись, прямо перед ней выскочил Иртыш, и она побежала следом за псом, зная, что он обязательно выведет ее отсюда.

За спиной раздались громкие крики и топот. Вот ломятся! А она так долго не протянет! Когда сюда бежала, успела выдохнуться, и еще неясно, сколько придется от этих бегать. Но ничего, она не сдастся. И Иртыш ее в обиду не даст.

И тут по ушам пронзительно ударил гром — бабах! Они что, решили в нее стрелять? Боже, да это же полные отморозки! Они приехали сюда с одной-единственной целью — убивать! А ее, судя по всему, еще и изнасилуют вдобавок. Мамочки, да что же это такое! Сначала Фредди, теперь эти козлы! Сафари в условиях средней полосы России, и она в роли загнанной антилопы! Только с Фредди ей и вполовину не было так страшно, как сейчас. Тогда все казалось каким-то ненастоящим, понарошку, словно через вату. А сейчас ей на самом деле страшно. До тошноты страшно.

Фомич бежал по одному ему ведомым лесным тропинкам, повторяя, как молитву: «Только бы не опоздать! Только бы не опоздать»! Все-таки случилось! Черт, он же знал, что просто так эти гаврики отсюда не уйдут. Бывалый же, шушеры всякой за свою жизнь столько повидал, что ой-ой-ой. А что толку-то? Девчонка, которую ему под опеку оставили, сейчас удирает от мерзавцев, спасая свою жизнь! И это его вина! Только его! Он должен был предвидеть такой вариант! Только бы не опоздать! Если что-то произойдет с Кристиной, он себе этого никогда не простит! Никогда!

Кристина скакала с кочки на кочку, наступая только на те, на которые до нее ставил свои лапы Иртыш. Как они оказались на болоте, она даже сообразить не могла. Но зато сразу поняла, насколько это затруднило передвижение преследователей. Она уже определила, что за ней гонятся трое мужчин. Четвертый, которого порвал Иртыш, видимо, отказался продолжать «охоту на лис». Судя по тем воплям, которые до нее доносились, то один, то другой преследователь регулярно промахивались мимо надежных кочек и оказывались то по колено, то по пояс в воде. Это хорошо. Особенно хорошо, что расстояние между ними потихоньку, но увеличивается, а значит, они не смогут как следует прицелиться и попасть в нее или в Иртыша. Молодец, Иртыш, умничка! Ничего, нам бы с тобой только выбраться из этой передряги, я тебя целый день за ушами чесать буду!

Хорошо, что вот-вот, и в лесу окончательно стемнеет. У этих, что за спиной, есть фонари, но в темном лесу всегда можно спрятаться так, что человек будет стоять чуть ли не в полуметре от тебя, и ничего не увидит. Только бы продержаться и еще сильнее оторваться! А то сердце в груди того гляди, выскочит, колотится как бешенное, тесно ему там. И легкие разрываются от нехватки кислорода. Все, только бы вернуться в Москву, обязательно начну бегать по утрам, да что там по утрам — и по вечерам тоже! Точно, решено! И тогда ей уже ничего не будет страшно. Нам не страшен серый волк, серый волк…

Блин, опять стреляют! Патроны им, что ли, девать некуда? Тогда пусть палят. В запасе меньше останется. Но все равно как же неприятно бегать под пулями! Когда Фредди ее ранил, она этого даже не поняла. И не почувствовала. Потом пыталась вспомнить для себя, каково это, и не смогла. Только страх внутри поселился. Липкий, противный. И было очень жаль, что на руке останется этот безобразный шрам. Со временем шрам побелел и перестал так раздражать своим видом, а страх, выходит, остался.

Черт, если она сейчас не отдохнет хоть пять минут, то точно свалится где-нибудь в камышах! Ладно, еще минут пять, чтобы наверняка оторваться, и можно подумать, где спрятаться. Лучше, наверное, с болот выбираться. А то здесь деревьев не так много, да и посветлее, чем в обычном лесу. Если только она правильно себе сейчас это представляет, то лучше всего принять слегка правее, это самый ближайший путь к лесу. О, Иртыш, да ты просто мысли читаешь! Как раз туда направился! Давай, родной, беги, а я постараюсь не отстать!

Фомич четко слышал одиночные выстрелы со стороны болота. Ироды! Что творят! Ну, уж если у них рука на беззащитную девчонку поднялась, то и он их жалеть не будет. Пусть даже не надеются на пощаду.

Как ни парадоксально, но он с облегчением вздыхал, когда слышал, что пальба продолжаются, и очень нервничал в промежутках между выстрелами. Логика Фомича была проста: если все еще стреляют, значит, предыдущие выстрелы цели не достигли. Ничего, Кристина, держись! Еще минут пять-семь, и они узнают, почем фунт лиха! Он уже рядом!

Кристина лежала в густой траве на границе болота и леса. Впрочем, границей это место можно было назвать с очень большой степенью условности. Но Кристину оно устраивало хотя бы тем, что здесь и днем можно было так затеряться — три дня искать будут. Трава — взрослому человеку по грудь будет. Так что ночью у нее все шансы остаться незамеченной.

Единственное, что отравляло ей существование, это некстати пришедшая мысль о том, что на болотах часто живут гадюки. Сама она видела в здешних местах только одну гадючку, маленькую, коричневую с волнистым узором на коже, свернувшуюся в клубок и греющуюся на солнышке, но ни размеры змейки, ни уверения Фомича, что гадюка сама ее боится, Кристину ничуть не успокоили. Вот и сейчас она лежала, дыша как паровоз, и помимо воли представляла себе, как маленькие коричневые гадины ползают по ее ногами или, того хуже, подбираются к лицу. Надо же, за ней сейчас полномасштабная охота развернулась, а в голову такая дрянь лезет! Да еще дыхание никак не успокоится. Если она будет так сопеть, ее точно обнаружат. А не дышать тоже, понятное дело, не получается. Иртыш, прирожденный партизан, свалил куда-то в соседние заросли, но одну он ее здесь, конечно же, не бросит. Этот пес будет биться за нее до последнего, если придется.

Вдруг совсем рядом послышались шаги и голоса. Елки-палки, что-то эти бандиты слишком быстро сюда добрались! Она-то рассчитывала, что эта братия хотя бы еще пару минут в болоте побултыхается. Все, замереть и молиться, чтобы случайно фонариком не зацепили. А то увидят, что трава примята, обязательно проверят, почему. Тем более, след-то ее они точно потеряли. Не зря они с Иртышом такую гонку по кочкам устроили. Вот пусть и дальше не находят. И Кристина еще сильнее вжалась в землю. Была бы ее воля — вообще бы вросла в этот торфяник. По самую макушку.

— Блин, куда эта сучка делась?

— Далеко уйти не могла, факт. Значит, где-то поблизости ошивается.

— И как ее искать будем?

— Молча! Верти головой и смотри под ноги. Она со своим псом не по воздуху летает, что-нибудь да заметишь, если телиться не будешь. Давай, уходи левее, а я здесь пошукаю. Если что найдешь — ори.

Судя по голосам, это были тот мужик в джинсах и крепыш. Как его там, Костян вроде? А где же третий? Отстал? Что-то его совершенно не слышно. Ладно, лишь бы эти отсюда побыстрее свалили. Они из всей компании самые страшные. О, кажется, уходят. Точно, шум шагов стихает. Фу, слава Богу! Просто отлично. Пусть идут. И подальше.

Так, а сколько ей тогда здесь валяться? Пока не рассветет? А потом что делать? К избушке Фомича возвращаться, наверное, опасно. Если они сторожку нашли, то и до дома тоже запросто доберутся. В любом случае, надо пересечься с Фомичом. Одна она отсюда не выберется. Даже если каким-то чудом доберется до поселка — толку чуть, пока в тамошнем отделении милиции этот Семеныч заправляет. Еще, чего доброго, в кутузку посадят или этим монстрам отдадут. Где же Фомич?

Фомич пробирался по кромке болота, изо всех сил вглядываясь туда, где мелькали узкие полоски света от фонарей. Выстрелы прекратились, но и никаких криков тоже слышно не было. Значит, скорее всего, Кристину не нашли. Это хорошо. Но бандиты все еще в лесу и продолжают свои поиски. Это плохо. Ладно, пусть теперь сами побудут в роли добычи. Он начал свою охоту на них. И просто так отсюда никто не уйдет. Они сами захотели по-плохому. Значит, сегодня их желание сбудется.

Кристина устала лежать в неудобной позе. Вроде как эта пара ушла и, кажется, далеко ушла, но все равно вставать как-то страшно. А лежать дальше тоже нет никакой мочи. Ладно, была — не была! Кристина приподняла голову и огляделась. Вроде никого. Можно вставать и тихонько подзывать Иртыша. Хорошо бы по рации Фомича покричать, узнать, как он там, но это сейчас слишком опасно. Их радиопереговоры в лесу будет слышно за три версты! Недаром она свою рацию заглушила на всякий случай, чтобы та ничего не пискнула и не прошипела не вовремя. Вот отойдет подальше от опасного места, тогда и включит.

Она сделала несколько шагов к лесу, как за спиной раздалось глумливо-радостное:

— Так и знал, что ты здесь! Специально ждал, никуда не уходил. А где же твоя псина? Свалила со страху куда подальше?

Кристина обернулась и сразу же ослепла от направленного ей прямо в лицо яркого луча:

— А ты попробуй ко мне сунуться ближе, чем на пару шагов, тогда и узнаешь, свалила моя собака или нет, — негромко, но четко произнесла она, прищурившись и лихорадочно размышляя, как лучше сейчас поступить. Черт, неудачно как вышло! Пара секунд у нее в запасе, конечно, есть, а вот потом опять может начаться пальба, да еще с такого близкого расстояния! Может и зацепить ненароком какой-нибудь шальной пулей.

— А я и попробую, красавица! — произнес все тот же голос. — Вдруг повезет? Или сама кусаться будешь? Вместо собаки?

— Охота была об твою гнилую шкуру зубы марать!

— Значит, не будешь. Что стоишь, дура? Иди сюда! Или мне рассердиться?

— Сам иди. Или лучше — проваливай. Иначе крупно пожалеешь. Если со мной что-то произойдет, тебя ж просто закопают. Ни один Семеныч тебя не спасет!

— А я и без Семеныча с тобой справлюсь.

— Так рискни здоровьем! Что ж на месте топчешься, раз такой отважный?

Почему Кристина так смело разговаривала с этим бандитом, лица которого она так и не смогла рассмотреть за светом фонаря, она бы никому не смогла объяснить. Только в душе поднялась такая гордость и такая ненависть к этому негодяю, что ей, по большому счету, уже было все равно, чем и как для нее окончится эта стычка. Главное — успеть напоследок ударить побольнее, глаза выцарапать, ногой в пах съездить, как ее Иван учил. Этот ублюдок трижды пожалеет, что отправился на это «сафари».

На этот раз Иртыш напал первым. Бандит не успел дойти до Кристины буквально два шага, как тяжелая собака снесла его с ног и принялась рвать его на части. Оруще-рычащий клубок катался по земле, но вместо того, чтобы воспользоваться этой временной отсрочкой и убежать, пока не подоспела та, ушедшая на ее поиски в лес парочка, она стояла и все смотрела на этот страшный поединок. Ружье свое бандит выронил сразу же, как упал, и Кристина, осмелившись, подошла и подобрала его, а теперь неумело держала в руках стволом вниз. От идеи выстрелить в нападавшего она сразу же отказалась, поскольку боялась задеть Иртыша. Но то, что у нее появилось оружие, изрядно придало ей уверенности в том, что теперь бандитам будет трудно c ней справиться.

Вдруг раздался громкий скулеж Иртыша. Боже, этот гад ранил его ножом! Как только достать умудрился! Ну все, получи, бандюга!

Кристина подбежала и со всей силы опустила тяжелый приклад на голову бандита. Он дернулся и обмяк. Фу, еще одним меньше. Что ж она сразу не сообразила так сделать! И что там с Иртышом? Бедняжка! Передняя лапа окровавлена, и он ее вылизывает. А за шерстью не видно, насколько серьезно он ранен. Он же может так кровью истечь!

Не думая более о том, чтобы бежать отсюда, Кристина сняла с себя рубашку (Фомича, еще давно одолжил, как только к себе в дом забрал) и начала ее рвать на полосы. Материя была старой, выношенной, поэтому поддалась довольно легко. Выбрав подходящий кусок, Кристина принялась туго бинтовать лапу Иртыша. Он скулил, но попыток вырваться не делал. Лишь плескалась боль в преданных собачьих глазах. От этого зрелища у Кристины наворачивались слезы, но она держалась, понимая, что сейчас не время давать волю чувствам. Когда с лапой было покончено, она бросила быстрый взгляд на поверженного бандита. У него была разодрана икра, покусаны руки. Да и от ее удара должна будет приличная шишка образоваться. Что ж, так ему и надо. От ран своих он не помрет, а вот от бешенства ему на всякий случай положенное число уколов вкатят, как пить дать. Порядок такой. Так что еще помается, гаденыш!

Рядом раздался выстрел. Кристина вздрогнула. Потом еще один. И еще. Затем выстрелы прекратились, зато послышались голоса. Кажется, один точно принадлежит Фомичу! Ну все, Иртыш, посидели и будет, пора нам на помощь бежать!

Кристина в мгновение ока перемахнула через заросли ивняка и выскочила на полянку, на которой друг против друга напряженно застыли Фомич и тот давешний мужик в джинсах. Бандит по имени Костян стонал, валяясь под елкой и держась за колено. Видать, Фомич не промахнулся. Каким-то шестым чувством Кристина поняла, что ее вмешательство сейчас будет совершенно некстати, поэтому дальше не пошла и не стала кричать Фомичу «я здесь». Только перехватила поудобнее отобранное у бандита ружье и принялась ждать. Через несколько секунд до нее доковылял подраненный Иртыш и тяжело плюхнулся на землю.

Мужик в джинсах угрюмо посмотрел на Фомича, сплюнул и отбросил свое оружие в сторону. Видать, патроны закончились. Но на этом он себя побежденным счесть не пожелал и встал в стойку, демонстрируя желание драться с Фомичом на кулаках. К полному изумлению Кристины Фомич тоже отложил свою винтовку, принимая вызов! Стрелять этого гада надо было, а не церемониться! Что же он делает?

Мужчины начали драться. Иртыш дернулся было на помощь хозяину, но Кристина удержала его. Куда подраненной собаке еще одну схватку выдержать! Как бы он вообще сознание не потерял, кровь вон, даже через повязку уже просочилась!

Дрались мужчины на равных, что не могло сильно утешить Кристину. Мужик в джинсах был более ловок и быстр, а Фомич ощутимо опытнее. Сейчас он напоминал медведя, нарочито медлительный, не делающий никаких лишних или обманных движений, на которые был так щедр его противник. Но Кристина все равно ужасно за него переживала, все-таки возраст уже не тот, а вдруг как устанет? Выдохнется раньше, чем этот бандит, и что тогда делать? Поэтому, подумав, она потихоньку начала перебираться поближе к месту драки. Иртыш похромал за ней.

Странно, но сейчас она уже не боялась. Вообще ничего не боялась. Видимо, уже устала. Единственное, что она знала, что Фомич должен победить. Любой ценой. Потому что правда на их стороне. Если победит этот бандит, то это будет означать, что никакой справедливости в мире нет. И зачем тогда после этого жить? Нет, Фомич непременно выйдет победителем из этой схватки, и она этому поможет.

Как? Этот вопрос уже не стоял. Раз удар прикладом оказался таким действенным в первый раз, кто мешает ей сделать то же самое и во второй?

Кристина долго ждала подходящего момента, чтобы ударить мужика в джинсах, но он вертелся, как свежепойманный угорь. Неясно, сколько бы продлилось это ее ожидание, как Фомич сделал резкий выпад в сторону своего противника, тот отскочил назад, прямо к ожидающей исхода боя Кристине, и тут уж она не медлить не стала. Размахнулась ружьем и со всей мочи засветила им по голове бандита. Он, вопреки ее ожиданиям, не вырубился так, как первый, а повернулся к ней, и даже потянулся за ружьем в ее руках. Кристина проворно отскочила, но тут уже не сплошал Фомич, двумя мощными ударами завершив дело. Бандит безвольным мешком упал на землю.

— Да, пусти детсад в армию, — меланхолично заметил Фомич, забирая у Кристины ее «ударный» инструмент.

— А что такое? Я что-то не так сделала?

— По всем мыслимым правилам запрещается бить прикладом заряженного огнестрельного оружия, чтобы не спровоцировать самопроизвольный выстрел. Самострел по-нашему. Если патрон в патроннике, это запросто может произойти. Но ты, понятное дело, этого не знала, так что простим тебя на первый раз!

Фомич улыбнулся, и Кристина бросилась к нему на грудь, наконец-то за этот вечер нормально расплакавшись, но не от страха и обиды, а от счастья. Они победили! Фомич крепко-крепко обнял ее, так что Кристина буквально утонула в кольце его рук. Она бы могла простоять так вечность. Две вечности. Три…

— Эй, сколько вы там еще лизаться будете?! Я тут бля весь кровью истеку нах! — завопил Костян, с бессильной злобой глядя на Фомича с Кристиной.

— Не ори, простынешь, — ответил ему Фомич, не выпуская Кристину из объятий. Она, дрожа от пережитого, подняла глаза и заметила, что по лицу Фомича бежит кровь.

— Ты ранен?

— Да ерунда. Бровь рассечена. Верткий гаденыш, достал-таки! Ты только не пугайся: крови много, а так — пустяки. Главное — с тобой все в порядке!

— Со мной да, а вот Иртыш ранен! Его ножом порезали!

Фомич вздрогнул, отпустил Кристину и почти бегом кинулся к Иртышу. Осмотрел лапу, потрепал по голове между ушами и произнес:

— Надо его срочно в ветлечебницу везти, а эту шушеру в город. Так что у нас с тобой впереди бессонная ночь. Справишься?

— Конечно, Фомич! Рассчитывай на меня!

Иван окинул взглядом настенный календарь. Да, действительно, давно пора ехать в лесничество и ставить все точки над ё. Больничный давно закрыт, он уже вторую неделю, как на работу вышел. Дальше тянуть бессмысленно. Семь-сорок позавчера установил ему на Волгу оптику, и они уже сделали пробный выезд по району. Ничего, тянет машинка, и не хуже, чем раньше. А выглядит даже лучше: свежевыкрашенный перед красиво блестит свежей краской, новая радиаторная решетка поставлена. Бегемот ему новый бампер подогнал. Говорит, еще с прежних времен остался, когда сам на двадцать четвертой рассекал.

Когда же ехать? А может…

На этой неделе у Ивана был день рождения. Обычно он праздновал его тихо, да и то, если вовремя вспоминал о нем. Он не считал его каким-то особым праздником, и каждый раз искренне удивлялся, если кто-то из друзей одаривал его подарком. Но сейчас день рождения превращался в тот самый весомый повод для поездки в лесничество. Как последняя черта, за которой его нахождение в Москве теряет всякий смысл и становится просто оскорбительным для Кристины. А что про него думает Фомич — это вообще отдельная песня. Не зря же он телеграмму давал!

Значит, решено. Как раз день рождения на свободный от дежурства день приходится. Вот он с самого утречка и поедет, чтобы к полудню быть уже на месте. А то и совсем рано можно выехать, часа в четыре. Трасса тогда посвободнее будет, быстрее долетит.

Сколько ему осталось? Четыре дня? Что ж, неплохо. Так, надо подумать, что необходимо сделать до приезда Кристины? Родители ее в курсе, что она отдыхает на природе, он им регулярно звонит, чтоб не волновались. Значит, день рождения они по любому проводят в лесничестве, на следующий день возвращаются в Москву, он завозит Кристину домой… Точно! Она же терпеть не может, когда квартира грязью зарастает! А ее дома почти два месяца не было, наверняка там пыли скопилось выше крыши. Да и в холодильнике еда плесенью поросла, если какая была. Если Кристина это увидит, у нее настроение упадет ниже плинтуса. Как хорошо, что у него есть запасные ключи от ее квартиры!

Что ему потребуется? Ну, тряпка эта специальная, которой пыль собирают. Вроде, у Кристины в шкафчике этих тряпок с запасом лежит. Еще какое-нибудь моющее средство, чтобы полы протереть. Мусорные пакеты. Да и все, собственно говоря!

Через полчаса Лесничий уже наводил лоск в квартире своей подруги, и на душе его было легко и радостно. Уборка заняла несколько часов, но теперь Кристине придраться было точно не к чему. Иван даже с ее коллекции кукол пыль смахнул. Оригинальным, надо сказать, образом: пришлось каждую куклу снимать с полки, сильно дуть на нее, не забыв закрыть глаза, чтоб пылинки не залетели, потом протирать место, на котором она сидела, и ставить обратно. Чтобы в квартире не пахло нежилым духом, Иван хорошенько проветрил ее и лишний раз возблагодарил небо за то, что Кристина не увлекалась разведением цветов. Иначе бы точно все передохли. Летом их вроде каждый день поливать надо, насколько он помнит наставления сестрицы Ольги. Та на этих горшочках со всякими кустиками и цветочками просто помешана. Они ей, видишь ли, творить помогают, источник вдохновения и отдых для души. Кристе этого точно не надо. Она все изнутри черпает.

Покончив с уборкой, Лесничий протопал на кухню и заварил себе ароматного китайского чая со специальными добавками, к которому в последнее время пристрастилась Кристина. Он не любил этот напиток так, как она, но этот терпкий вкус на губах, а особенно осознание того, что он сейчас в ее квартире пьет ее любимый чай из ее чашки, почему-то придавало Ивану уверенности в том, что они не расстанутся, и он еще не раз будет сидеть на этой кухне так, как сегодня. Все будет хорошо. Все будет просто великолепно.

Закончив пить чай, Иван помыл за собой посуду, в последний раз огляделся, не забыл ли чего? — и отправился домой. Ему было легко и радостно. Может быть, впервые за последний месяц.

Олег бесцельно тыкал пальцем в дистанционный пульт, перескакивая с одной программы на другую. Ничего нормального по телеку не шло, но выключить его — тоже был не вариант. Оставаться наедине с собой Ликвидатор просто категорически не желал. Ему было так тоскливо и погано, что не передать. И вроде как причин особых для такого упаднического настроения нет, а вот, поди ж ты!

На работе новый начальник появился. Учредители своего человека поставили. Вроде ничего мужик, а какой-то он мелкий, въедливый! «А почему вы делаете это так?» «А не лучше ли было бы применить этот метод?» Не все ли ему равно, как и что, если дело идет! Да, может, фирма и не бешеными темпами развивается, не с такой скоростью, как хотелось бы учредителям, но это не значит, что каждый фрукт будет указывать ему, кто здесь уже пятый год пашет, как работать надо!

В принципе, новый начальник в плохом настроении Ликвидатора был повинен лишь отчасти. Просто сегодня он поймал себя на мысли, но вот прошла очередная неделя, а она для него ничего не значила. Целая неделя прошла в пустоту, в никуда. Он что-то делал, куда-то ездил, а при этом в его жизни ничего не отложилось, ничего не осталось. И дни друг от друга ничем не отличались, как близнецы братья. Утром подъем, завтрак на скорую руку. Дорога на работу. Работа, перемежаемая перекурами и болтовней с коллегами на не единожды обсужденные темы. Бесцельные бродилки по Интернету. Изредка звонки и переговоры. Потом дорога домой. Насилие над собой в попытке приготовить съедобный ужин и не отбить при этом аппетит. Телевизор. Сон. Ни одного праздника, ни одного события! Блин, так и вся жизнь пройти может! А он и не заметит…

С сыном уже вторую неделю не виделся. Сначала у Саньки простуда была. Потом время никак не совпадало: когда было удобно Нине Михайловне, было совершенно не удобно ему. А в результате полмесяца порознь. И это тогда, когда Санька стал расти не по дням, а по часам! Он так сына скоро не узнает! Санька уже по дому носится, как лосенок. Нина Михайловна смеется, говорит, такой неуклюжий — пока добежит, куда хочет, обязательно пару раз навернется. Но не плачет, а встает и дальше бежит. Такой вот упорный. А ходить, как ни странно, у него пока не очень получается. Только бегать. Вот так!

Олег потянулся и взял со стола последние фотографии Саньки. Специально свой фотоаппарат теще отдал, чтобы она ему сына снимала. Она и старается. Фотограф из нее, конечно, не профессиональный, да и понятно, зато все снимки с большой любовью сделаны. Видно, что старалась внука как можно поинтереснее запечатлеть. Вот он чего-то из шкафа вытаскивает. Воспользовался тем, что мама забыла его запереть, а может быть, и сам открыл — дело-то нехитрое! Вот голову полотенцем обернул на манер тюрбана. Копирует, как бабушка из ванной выходит. А тут мордашка в твороге измазана, буянил — пытался от завтрака отвертеться.

Ликвидатор отложил фотографии в сторону и потянулся в сторону газеты с программой телепередач (ну а вдруг все же повезет? Найдется что-нибудь пристойное?), как зазвонил телефон.

— Алло, Олег, это Нина Михайловна!

— Да, здравствуйте! Ну, как там насчет с Санькой погулять? А то соскучился уже — сил нет.

— Думаю, что завтра получится. Но я тебе на самом деле не столько из-за Саньки звоню.

— А что такое?

— Что ты думаешь относительно встречи с Леной?

— А зачем? Опять выслушивать, какая я сволочь? Спасибо, уже достаточно наслушался.

— Обещаю, Лена этого больше тебе не скажет! Я лично с ней говорила на эту тему и не один раз, и по-моему, смогла убедить в том, что ваш конфликт надо решать как можно быстрее и мирными средствами. Она почти успокоилась и больше не вопит направо-налево о том, как ее жестоко обидели. Так что слово за тобой. Ну, что скажешь?

— Нина Михайловна, я очень ценю ваши усилия, то, что вы пытаетесь нас помирить, но нет. Я не готов разговаривать с Леной. Понимаете, для меня все это еще очень живо, все ее угрозы, оскорбления. Я не уверен, что смогу спокойно говорить с ней и не вспоминать, как она меня крестила в бога-душу-мать. Я ж не железный!

— Олег! Да, я понимаю, это трудно, но попробуй, пожалуйста! Хотя бы ради Саньки!

— Нина Михайловна, я ничего обещать не хочу, но если вдруг настроюсь на разговор с Леной, я вам обязательно дам об этом знать. А пока из наших встреч ничего путного не выйдет. Я это нутром чую. Лучше оставить пока все, как есть. Не время еще нам всерьез разговаривать. Слишком все больно.

— Ну, смотри. Дело твое. Только не тяни слишком. А с Санечкой я завтра в восемь вечера гулять пойду. Так что, если сможешь, подъезжай. Он тебе ежика покажет. Позавчера кто-то его в поликлинике научил, теперь только и делает, что фыркает и смеется.

— Обязательно приеду! Да, хотел спросить: ему что-нибудь надо? Ну, там из еды, из одежки? Или игрушек каких?

— Спасибо, Олежек, вроде все есть. Единственное — сандалики ему надо, а то купили, а они бракованные оказались, на второй же прогулке расползлись. Но это я ему на рынке возьму, уже присмотрела одни, симпатичные такие, и подошва прочная. У меня еще немного твоих денег осталось, так что без проблем.

— Ну ладно, если так. Я завтра вам еще подброшу, мне небольшую премию выплатили.

— Спасибо тебе, Олег! Я тебе даже сказать не могу, какой ты молодец! Ну, до завтра!

— До завтра!

Олег положил трубку. Почему он соврал про премию, которой, конечно же, не было, и сам не знал. Просто как-то неудобно получается: у него-то деньги еще есть, а у них заканчиваются. Если он просто достанет из кармана все, что там окажется, и отдаст теще, как это обычно и происходит, то Нина Михайловна будет переживать, что последнее у зятя забирает. А так вроде всем спокойнее: раз премия, значит, вроде шальные деньги, нежданные. Никому обидно не будет, если они на ребенка пойдут.

Фомич разливал по тарелкам наваристый борщ, а Кристина все смотрела и смотрела на него, упершись подбородком на сложенные вместе кулачки. Рассеченная бровь лесника зажила, оставалось только швы снять. Впрочем, Фомич ее уверил, что ради такой малости мотаться в поселок или в город не будет. Не впервой, мол, справится. Всего-то дел — нитки повыдергать. Теперь у него на всю жизнь поперек брови останется белая полоска. Смешно. У молодых сейчас самый писк, специально такую полоску выщипывают, чтобы крутыми казаться. А тут настоящая. Только возраст у Фомича давно не панковский. А с этой бровью он в глазах Кристины лет пять-десять точно сбросил. Уж больно по-хулигански выглядит.

Только сейчас, после этой безумной ночи с «сафари», Кристина стала замечать, насколько Фомич интересный мужчина. Тело крепко сбитое, но гибкое и мускулистое, ни грамма жира. Проседь в волосах его только красит. Он с ней на одного оперного певца похож. Как же его зовут? А, точно, Хворостовский! Вот на Дмитрия Хворостовского и похож. Да еще этот лукавый блеск в глазах, когда он шутит или смеется над чем-нибудь!

После разборок с бандитами они сблизились с Фомичом настолько, что больше Кристина даже случайно не сбивалась в разговоре с ним на «вы» — только на «ты». И Фомича, судя по всему, это нисколько не задевало, даже наоборот, радовало. Наверное, чувствовал себя моложе, когда слышал «ты» от такой юной женщины, как Кристина.

Той ночью им пришлось здорово повозиться. Связать бандитов, потом оказать им, связанным, первую медицинскую помощь, дотащить до Уазика, загрузить их внутрь, помочь раненому, теряющему силы Иртышу забраться на сидение. Потом Фомич поехал в город. Кристина, пока Фомич отсутствовал, ужасно волновалась, а вдруг кому-нибудь из бандитов удастся освободиться и напасть на него? Хотя Фомич такие узлы затянул — зубами не развяжешь. А от ножей и прочего оружия они бандитов избавили еще в лесу. Приличный арсенал образовался. Его Фомич аккуратно сложил на полу перед передним пассажирским сиденьем. Вещдоки все же.

Один бандит, тот, что первым напал на Кристину, все-таки сбежал на машине, бросив своих приятелей одних расхлебывать всю кашу. Впрочем, его взяли буквально на следующий день, прямо из травмопункта, куда он прибежал обрабатывать сочащуюся кровью руку. Как еще до города доехал с такой раной — не понятно. Видать, в шоке был. А часом позже взяли Семеныча, на которого компания показала, как на подстрекателя и чуть ли не организатора «сафари». Видимо, мужик в джинсах решил так своеобразно отомстить Семенычу за свое поражение, поскольку пользы от него для бандитов уже никакой не было: повлиять на собственное начальство в городе Семеныч не мог ни с какого бока. Так что дело обещало быть шумным, и Кристине даже пришлось давать показания, как свидетельнице. М-да, вот тебе и детектив!

Иртыш, слава Богу, шел на поправку, и уже бодро скакал по лесу, правда, на трех ногах. Больную ногу он инстинктивно поджимал и пока что боялся на нее наступать. Ничего, главное — рана почти затянулась и не гноится, а то, что сухожилие задето — так уж вышло. Ничего не попишешь. Кристина, как и обещала, гладила и ласкала Иртыша, когда его привезли из ветлечебницы, даже руки заболели. А хитрый пес томно закатывал глаза и изображал крайнюю слабость так долго, покуда Фомич его не разоблачил и не дал шутливого пинка, мол, хорош притворяться. Иртыш сразу же пружинкой подскочил, а до этого валялся, как будто и впрямь помирать собрался. Кристина тогда минут пять хохотала: вот притвора, а она-то ему поверила! Бедный песик, и все такое! А притвора, похоже, и не думал виниться за то, что несколько часов кряду вымогал у Кристины ласки. Он довольно скалился, и со стороны было похоже, будто Иртыш улыбается.

Кристина доела последнюю ложку борща и мечтательно протянула:

— Эх, как же все-таки в лесу здорово! Знаешь, Фомич, я бы, наверное, здесь осталась. Вот как ты! Жила бы себе, рисовала. Ты бы, когда в город ездил, мои работы продавал, и мы на вырученные деньги сторожку заново отстроили. Правда, здорово?

— Кордон-то? Да я его и так отстрою. И с чего это тебя вдруг в лес, как говорят, на ПМЖ потянуло? Ты ж городская! Кристя, ты в зеркало давно не смотрелась!

— А что, плохо выгляжу? — обеспокоилась Кристина. Неужели все-таки веснушки вылезли? Вот гадство! Не надо было столько времени на солнце проводить, да еще и без защитного крема!

— Да наоборот: куда ж такую красоту в лесу прятать? Тебе на выставках да фуршетах блистать надо, да не просто, а чтоб непременно в вечерних платьях, да на шпильках, как Останкинская башня!

— Ой, Фомич! Ну, ты насмешил! Представляю себя: стоит этакий журавль на тонюсеньких таких гвоздях-шпильках! Богемная девица на народ дивится! Должна тебя разочаровать: я уже пробовала, мне не слишком понравилось. Нет, врать не буду, сначала, конечно, прикольно, особенно когда с автографами подбегают, моей тонкой художественной организацией восхищаются. А потом только и думаешь, куда бы улизнуть, да поскорее. Так что городской жизнью меня теперь не сильно заманишь. Я, может, только здесь поняла, как природу люблю. Ну что, Фомич, как тебе мой план? Примешь на длительный постой или прогонишь?

— А как же Иван?

— А что Иван?! Он меня здесь бросил и за все это время все никак не соизволит появиться. Выходит, я ему не нужна. Ведь согласись: была бы нужна, он бы пулей сюда прилетел. А так — нет его и нет. Значит, он меня бросил. Вот и все. А я — человек свободный, могу сама за себя решать, где и с кем мне жить.

— Нет, Кристина, ты уж извини, но я с тобой никак согласиться не могу. А вдруг у Ивана что-то случилось? Вдруг он, не дай Бог, в больницу попал, или еще что-то произошло, о чем ни ты, ни я не знаем? А ты уже все выводы сделала, и другую сторону выслушать не желаешь.

— А где она, эта другая сторона? И разве Иван горел желанием меня выслушать, когда сюда привез? Ты вспомни, он же бежал отсюда, позорно бежал! Даже побоялся хоть что-нибудь мне сказать, все втихаря провернул. И ты, между прочим, ему в этом помог. Да если бы не он, может, этой ночи дурацкой с пальбой и не было бы! Кто знает, как бы все повернулось! А меня, между прочим, потом целый день колотило, как вспоминала, как эти гады за мной по болоту бежали и стреляли, стреляли!

— А Ванька-то тут при чем? Нет, Кристя, не вали все в одну кучу, не дело это. Тебе волю дай, ты на него всех собак навесишь. И он тебя, между прочим, любит. Всей душой любит. Это я тебе совершенно точно могу сказать. И о чем он точно не думает, так это о том, чтобы тебя бросить. Скорей уж наоборот: боится, что ты от него уйдешь.

— Ты-то откуда знаешь?

— Я? Я много чего знаю.

— Тогда, может быть, скажешь, когда Ванька за мной приехать собирается? Ну? Молчишь? То-то же.

— Слушай, Кристина, может, я тебе сейчас не то скажу, что ты хотела услышать, да только молчать я тоже не могу. В общем так, выбирай день, и я тебя до станции отвезу, на электричку до Москвы посажу. Съездишь, узнаешь, как там дела. Тогда и будешь что-то решать. Я-то здесь, никуда не убегу. Захочешь вернуться — пожалуйста. Но сначала с Иваном переговори. Обязательно. Иначе такую глупость совершишь, потом всю жизнь себе локти кусать будешь.

— А может, я собираюсь его здесь дождаться! Между прочим, у меня карманных денег ноль целых и столько же десятых. И как он, интересно, думал, я отсюда выбираться буду?

— Деньги — это не проблема, я тебе дам, сколько надо. Только, может, Ваньке сейчас твоя помощь нужна, а ты здесь торчишь, лесной вольницей упиваешься. И как это тогда расценивать? По-моему, как предательство. Ты не находишь?

— Да что ты на меня взъелся! Все настроение испортил!

— Настроение твое — тьфу, ерунда. А вот жизнь ты себе испортить можешь капитально. Я ж тебе, глупой, говорил и повторю столько раз, сколько нужно: Ванька тебя любит, сильно любит! Дороже тебя у него никого нет. Я его давно знаю и могу это тебе совершенно точно сказать. Ты ему нужна, понимаешь — нужна! Поэтому должна быть с ним. Сейчас ты здесь отсиживаешься и на ровном месте обиды себе на него придумываешь. Не дело это. Съезди ты в Москву, успокой мое сердце! Потом лучше с Ванькой ко мне в гости вместе приедете, я вам и баньку истоплю, и на охоту сходим. А лучше… Давай так условимся: ты меня на свадьбу пригласишь!

— Фомич, да ты чего?! Какая свадьба, если жених от невесты сбежал!

— Не факт, можешь на это даже не уповать. Так что насчет свадьбы?

— Слушай, я так не могу — с места в карьер. И вообще, мне кажется, сейчас не время о свадьбе говорить. Это Ванька все заморачивается, делает попытки меня в ЗАГС затащить, а я вообще про замужество не думаю. Мне оно как-то ни к чему.

— А все же?

— Ну, ладно, уболтал. Если свадьба будет, в чем я лично сильно сомневаюсь, то я тебя обязательно на нее приглашу в качестве почетного гостя. Теперь доволен?

— Еще как доволен! — неожиданно развеселился Фомич и принялся мыть посуду, насвистывая себе под нос что-то веселое и бравурное.

Кристина, глядя на Фомича, только плечами пожала. Вот пойди, разберись в нем! Пристал с этой свадьбой, да еще и в Москву решил ее срочно спровадить. С чего это его так? Или ему надоело ее общество? Вряд ли. Он охоч до разговоров, а уедет она — и с кем тогда Фомичу болтать на досуге? С Иртышом? Значит, он просто сильно переживает за Ивана. Интересно, а кто ему Иван? Просто хороший знакомый? С чего он за него так рьяно горой встал? Или мужская солидарность взыграла? Что-то не верится. Ладно. Все равно в Москву так или иначе возвращаться придется, так почему бы не воспользоваться добротой Фомича и не доехать до станции с почетом на машине?

Так, а когда лучше? Завтра — не интересно. Придется вещи в спешке паковать и вообще. Ей надо еще все любимые места оббежать, да и в озере хоть разок напоследок искупаться. Конечно, в дальнем, а не в этом, мертвом, которое динамитом рванули. Фомич потом еще долго рыбу дохлую оттуда сачком вытаскивал и закапывал, чтобы не гнила в озере, воду не отравляла. А вообще, какое сегодня число?

Кристина уставилась на висящий на стене календарь. Вот те раз! А у Ваньки-то как раз на этой неделе день рождения! Всего ничего осталось! Ладно, вот она ему как раз сюрприз и устроит. Позвонит прямо с утра в день рождения и скажет: я здесь! А там и будет видно, как он к ней относится. Так, а что же ему тогда подарить? Точно, в качестве подарка она ему пейзаж преподнесет! Он очень любит, когда она ему свои работы дарит. Картину «Три богатыря» с лицами себя, Ликвидатора и Бегемота, вообще в большой комнате повесил и всегда очень ею гордится перед гостями.

Тогда, выходит, уезжать отсюда надо как раз накануне Ванькиного дня рождения. Пока она до дома доберется, себя в порядок приведет, отоспится, а с утра проведет разведку боем. Вот и решено.

— Фомич, как насчет послезавтра?

— Отлично. С утра и поедем. Я тебе с собой пару баночек варенья дам, но только парочку. Не потому, что я такой жадный, а потому что тебе иначе приличный вес на себе тащить придется. Лучше потом с Ванькой подъедете, я вас на всю зиму вареньем снабжу! На машине-то его везти — это ерунда…

Кристина слушала болтовню Фомича, и не могла понять: с чего это у него настроение вдруг стало такое приподнятое? Даже не стала его поправлять, что еще неизвестно, останется она с Иваном или им все же придется расстаться. Чего человека зря огорчать! Все равно ж пока все вилами по воде писано.

Сергей тащил два переполненных полиэтиленовых пакета. Мать послала за продуктами, да такой список накатала, что будь здоров! И чего он дурака свалял, взял бы и положил все в четыре, а не в два пакета, все равно ж они в этом супермаркете бесплатные! А теперь гадай, оторвутся ручки или все-таки выдержат. И что он будет делать, если они порвутся? Прижимать эти тюки к груди и нести, как любимое дитя?

С трудом добравшись до своего двора, Семь-сорок решил немного передохнуть. Поставил пакеты на скамейку около подъезда и расправил уставшие плечи. Потом подумал, и присел на ту же скамейку. Куда торопиться-то? Лишние пять минут погоды не сделают.

Хлопнула дверь, и из подъезда вышла Янкина мама с пуделем Митькой на поводке. Выгуливать собралась. Митька от нетерпения вставал на задние лапы и скакал вокруг нее, как на манеже, смешно перебирая передними лапками. Его пышная челка была собрана в кокетливый хвостик и затянута цветной резинкой, как помнил Семь-сорок — из личных Янкиных запасов. Чем не пожертвуешь в пользу любимого маминого песика!

— Добрый день, Сережа!

— Добрый день, тетя Марина!

— Чего уселся-то? Никак устал?

— Есть немного. По глупости перегрузил пакеты. Знал бы, что столько тащить придется, лучше рюкзак с собой взял. Все лучше, чем вот так. Как там у Янки дела?

— А что у Янки? Все к своему походу готовится, скоро я уже с ней неврастеничкой из-за этих гор стану!

— А что такое?

— Да они со своим Юрой каждый день планы меняют. То они на одни горы идут, уже билеты взяты и все утверждено, то выясняется, что они совсем по другому маршруту будут двигаться. То в начале августа, то вообще чуть ли не на сентябрь все переносят. Потом Юра заявляет, что у Янки подготовка не та, мол, мышцы накачивать надо, а не бутербродами по утрам давиться вместо зарядки. Янка, понятное дело, психует, срывается. Вот только вчера ко мне приезжала, плакалась. Ну нет, конечно, она же у меня сильная духом и вся из себя независимая! Такие, как она, не плачут и не страдают, — да ты сам всю эту чушь знаешь, которую она любит нести. Но от Юры ее уже просто трясет. Такой самовлюбленный тип оказался!

— И Янка?…

— Пока что терпит. Только думается мне, это у нее ненадолго. Очередная блажь по имени Юра. Я к этому ее увлечению, как к очередной болезни отношусь, вроде простуды. Переболеет и снова человеком станет. Знаешь, как в деревнях про такое говорят: не было бабе заботы — купила баба порося. Ой, ну ладно Сереженька, я пойду, а то Митька на меня потом целый вечер дуться будет!

— Да, тетя Марина, конечно! Янке от меня привет при случае передавайте!

— Обязательно, Сереженька, обязательно!

Сергей долго смотрел вслед Янкиной маме, и на душе у него становилось все светлее и светлее. Вот, значит, как! Получается, его предчувствия его не обманули, и Юра уже показывает свой истинный характер. Вот и молодец, продолжай, парень, в том же духе. На Янку давить нельзя, лучший способ с ней порвать — это попытаться хоть в чем-то ограничить или сказать, что она — дилетант из дилетантов. Янка такое не прощает. Так что ходит Юрочка по краю пропасти, ой, ходит!

Мысли изрядно повеселевшего Сергея переметнулись к Янкиной маме, чей смешной силуэт пылил в сторону собачьей площадки, сопровождаемый пуделем, то и дело встающим на задние лапы. Любопытно, а она в курсе их отношений с Янкой? В смысле, бывших отношений? Янка никогда при матери не выказывала своего интереса к нему, но мать-то тоже не слепая. Пару раз она имела все шансы их застукать, что называется, на месте преступления, но каждый раз деликатно отсиживалась у себя в комнате, пока он тихо, мышкой, не пробегал по коридору и не уходил к себе домой. Так почему она так охотно поведала ему, обычному соседскому парню, о злоключениях дочери? О таких вещах обычно молчат. Или она сделала это намеренно? Тогда, получается, она предпочитает видеть рядом с Янкой его, Сергея, нежели всех этих Юр вместе взятых?

От таких мыслей голова пошла кругом. Тетя Марина всегда очень тепло относилась к нему, но все же…

Домой Семь-сорок поднимался, насвистывая мотив «надежда — мой компас земной», и даже то, что один злосчастный пакет все-таки порвался, не могло испортить его настроение. Все не так безнадежно, как казалось. Янка еще станет его девушкой. Он будет бороться за нее!

Кристина занялась паковкой своих вещей. Лучше уж заранее за это взяться, чем потом лихорадочно бегать из угла в угол и вспоминать, ничего ли не забыла в спешке? Предвкушение скорой дороги будоражило и радовало. Интересно, за время ее отсутствия в столице что-нибудь кардинально изменилось? Да нет, вряд ли. Ее ж не год, не два не было — всего-то полтора месяца, может, чуть больше. Разве что новую рекламу на щиты развесили. Но все равно — жуть как интересно. Как же она по Москве соскучилась!

На то, чтобы упаковать все, что хотела, Кристине потребовалось от силы минут пятнадцать. Вещей-то по сути немного: рюкзачок да сумка. Придется еще подумать, как лучше пейзажи до дома довезти, чтобы случайно не порвать в дороге, но это не впервой. Можно и вещами переложить, чтобы мягче было. Картины-то небольшие, спокойно в ту же самую сумку войдут. А банки с вареньем тогда — в рюкзачок. Спину, конечно, отобьют, но тут уж приходится чем-то жертвовать, особого выбора нет. Либо картины целые, либо варенье в сумке.

Покончив со сборами, Кристина вышла из дома проветриться. День подходил к концу, и на пронзительно голубом небе уже зажглись первые, самые яркие звезды. Если просидеть так долго-долго, то можно увидеть, как небо становится все темнее и темнее, а звезд все больше и больше. Если бы не ежевечерняя мошкарня — вообще была бы благодать.

Тихо скрипнула дверь, и на крыльцо к Кристине подсел Фомич.

— Ну что, собралась?

— Ага. Завтра у меня последний день в лесу. Специально рано-рано встану, чтобы успеть все, что хочу. Ох, и будут же у меня к вечеру ноги ныть! Уже заранее чувствую. Эх, чуть-чуть жалко, что отдых заканчивается. Оказывается, я так давно нормально не отдыхала, что уже успела забыть, каково это.

— Приедешь и сразу же за работу примешься?

— Ну, наверное. По крайней мере, попробую. Если только Ольга меня не отправит куда подальше за то, что я без предупреждения пропала на такой долгий срок.

— Думаю, этого тебе можно не бояться. Ты мне лучше вот о чем скажи: ты для себя-то поняла, как работать надо?

— В смысле?

— В смысле, что нечего себя загонять, как раньше. Лучше делай меньше, но чтоб с душой получалось и себя радовало. Вот возьмешь заказ и представь, что ты здесь, в лесу пейзаж рисуешь. Только не так, как тот, первый, а с чувством, с понятием. Ты ж не в цеху над тарелкой штампованной корпишь, ты единичные вещи делаешь, эксклюзивные!

— Ну, не такие уж и эксклюзивные, иногда и повторяться приходиться.

— Все равно: каждая вещь должна быть новой! Даже если одно и то же рисуешь! Мысли-то у тебя в этот момент другие будут, не такие, как в первый раз! Вот и покажи это в работе. Пусть это только ты поймешь и увидишь — не важно. Другие не увидят, зато почувствуют. Душу твою в картине почувствуют. Понимаешь?

— Кажется, да. Только кажется мне, что это сложнее, чем то, как я раньше рисовала.

— Сложнее — это без спору. Только и удовольствия больше с собой несет. Или я неправду говорю?

— Правду. Ох, что сейчас об этом говорить! Вот приеду — тогда и видно будет. А пока для меня это все как в тумане: нереально и размыто.

— Ну, смотри, дело твое. Только слова мои не забудь. И береги себя. Помни — не человек для работы, а работа для человека. И под человека. Каждый должен заниматься тем, что его радует. Меня вот всю жизнь к природе тянуло. Хотя меня по шарику ой как носило, столько всего видел, столько изведал, а все равно — тянуло и все. Так в итоге я здесь оказался. А мог бы сейчас в городе торчать, пенсию получать и брюзжать на весь мир, что жизнь не удалась, никому я не нужен, и так далее. Тебе куда больше моего повезло.

— В чем же?

— Ты рано поняла, что любишь делать и, кроме того, имеешь все возможности жить так, как тебе хочется. Это великое счастье. Ты со временем поймешь, как это много значит.

— Ой, Фомич, ты когда так говорить начинаешь, меня почему-то сразу на ха-ха пробивает. Ты сразу такой серьезный делаешься, спасу нет! Ты не переживай, я прекрасно поняла, что ты хочешь сказать. Просто ты так ответственно к этому вопросу подходишь, что поневоле так и тянет что-нибудь в противовес тебе отчебучить! Мяукнуть там, или на одной ножке попрыгать. Ты извини, я давно к авторитетным высказываниям неадекватно отношусь. Меня за это и в школе, и в институте шпыняли. Не принимай на свой счет.

— Да это ты меня извини. Я, наверное, иногда чересчур занудным делаюсь. Видимо, возраст сказывается. Пенсионер все-таки.

— Фомич, да какой у тебя возраст! Ты ж куче народа фору дашь! Или я не помню, как ты с этим мужиком в джинсах дрался? Если бы это происходило не с нами, а в кино, я бы в такого актера, который твою роль играл, просто по уши влюбилась!

— Этого-то я боялся, — тихонько под нос пробурчал Фомич, но Кристина ничего не услышала, отвлекшись на подбежавшего к ней Иртыша, который сразу же нагло начал требовать свою порцию поглаживаний, совершенно не смущаясь присутствием хозяина. Фомич улыбнулся. Давай, бродяга, недолго тебе счастья осталось. Уедет Кристя, и никто тебя еще долго-долго не приласкает. Так что пользуйся моментом!

Ликвидатор лежал на смятых простынях, тупо глядя в потолок. Еще пять минут назад рядом с ним была одна весьма интересная во всех отношениях дама. Коллега по работе, из бухгалтерии, давно уже клинья подбивала и намекала, что если вдруг, то она совершенно не против. Роскошная брюнетка с не менее роскошным ухоженным телом. Он всегда делал вид, что не понимает более чем прозрачных намеков, а вот сегодня почему-то ни с того ни с сего решил ей уступить. И что толку? Чего он получил? Да, секс был выше любых похвал. Дамочка отработала по полной программе. Вот только он был не на высоте. Вернее, не на самой высокой из возможных своих высот. Дамочка, видимо, решила, что он — самый заурядный мужчина, каких много, и под благовидным предлогом смоталась, не оставшись на ночь. Что ж, тоже неплохо: больше не будет его доставать. Уйдет на более перспективные пастбища. Только вот зачем это было ему надо?

На душе было погано и пусто, словно грязью полили. И помимо воли вспомнилась Ленка. Ленка… Она всегда его заводила так, что все мысли были лишь об одном: затащить ее в кровать и как можно скорее. А она, поганка, еще поддразнивала его, особенно в общественных местах — проведет быстро ручонками своими шаловливыми по пикантным подробностям его организма, и все, хоть взрывайся! И пахло от нее всегда очень вкусно, чем-то таким: свежим и фруктовым. А когда родился Санька, к этому букету еще добавился запах грудного молока. Ленка всегда была для него желанна, даже спросонья, даже со встрепанной прической или перепачканным мукой лицом.

Интересно, а она тоже его вспоминает по ночам? Или нет? А может, у нее на примете уже кто-нибудь появился? Да нет, вряд ли, тогда бы теща ему об этом обязательно сказала, уж больно она ратует за воссоединение семьи. Раньше Ленка ему не раз говорила, что он — самый классный любовник из всех, что у нее были. И он ей верил, и постоянно пытался это еще больше подтвердить, чтобы у нее и сомнений не было, что он — лучше всех. А что теперь? Найдет кого-то еще лучше него, или будет довольствоваться тем, что подвернется? Выберет себе какого-нибудь богатого Буратино, чтобы ее и ребенка содержал, да и забьет на любовь. По самую шляпку.

От тоски хотелось выть в голос. Странно, он так долго мечтал о прежней своей свободе, а когда получил ее, обнаружил, что не знает, что с ней делать. Вернее, знать-то знал, да только прежнего удовольствия от данного факта не получал. Вот что толку: ну, привел он сегодня эту мадам, а как она разделась, так все желание напрочь пропало, даже если какое и было. Ну, чужая она ему, и совершенно не в его вкусе. Да еще запах ее духов — резкий, тяжелый, приторный. Почти мужской. Кстати, не забыть бы постель сегодня поменять, а то всю ночь придется ее ароматами дышать, а у него и так полномасштабная мигрень началась.

Ленка… Может, действительно воспользоваться предложением тещи, попытаться встретиться, поговорить, как взрослые люди? Ведь поругались из-за какой-то ерунды, а в какую бурю все в итоге вылилось! Раньше сколько раз так скандалили — не счесть. Даже посудой друг в друга швырялись, и ничего. А потом, словно последняя капля, и все — полный разрыв. Ленка наговорила ему кучу глупых и обидных слов, он тоже в долгу не остался. А ради чего? Ради того, чтобы получить свободу и независимость друг от друга? Так все равно порознь уже не получится, поскольку у них есть Санька. А его напополам не разделишь, можно даже не пытаться. Так что, звонить теще?

Рука Ликвидатора сама собой поползла к телефонной трубке, а потом остановилась. Нет, лучше не надо. Он не готов. Вот когда поймет, что пора, тогда и позвонит. Но не сейчас. Не сегодня…

Кристина в последний раз оглядела свою комнату. Да, вроде все, ничего не забыла. Вещи Фомич уже отнес в Уазик, до отъезда буквально считанные минуты остались. Сегодня вечером она окажется дома. Странное такое чувство, словно ее московская квартира на самом деле не совсем ее дом. А где же тогда настоящий? Здесь что ли? Нет, конечно. Но все равно странно. Она ведь никогда не покидала свою квартиру так надолго.

Хлопнула входная дверь, и через несколько секунд в комнату вошел Фомич.

— Ну что, посидим на дорожку, как водится, да и двинемся с Богом?

— Ага, посидим.

Кристина и Фомич присели на кровать. Повисла неловкая, натянутая пауза. Кристине так много было надо сказать Фомичу, и еще вчера вечером она помнила это до последнего словечка, а вот теперь — забыла. Обидно. Лишь свербит что-то изнутри, мол, говори, говори, пока не поздно, а что говорить-то?

— Мне… здесь… хорошо было. Очень хорошо. Я и забыла, когда так хорошо отдыхала.

— Ну да, с погонями и драками! Действительно, запоминающийся отдых! — добродушно рассмеялся Фомич и машинально почесал белую полоску, перерезавшую бровь.

— Да я не про это! Ты ж меня прекрасно понял. Просто… внутри все рвется. Я ведь в первые дни так хотела отсюда сбежать — это что-то. Столько планов побега разработала, что графу Монте-Кристо и не снилось. А потом поняла, что никуда я отсюда ехать уже не хочу. И совершенно не из-за Ивана. Я имею в виду, что сначала-то мне очень хотелось уехать, чтобы Ваньку в Москве найти и сказать все, что я о нем думаю. А вот сейчас даже и не знаю, надо ли мне это?

— Ой, да ерунда все это! Вот доберешься до дома, позвонишь Ваньке, встретитесь и все между собой решите. Даже не переживай из-за этого. А то, что тебе в моем лесничестве понравилось — я рад. По крайней мере, теперь будешь знать, куда приехать, если вдруг городская суета опять достанет.

— Тогда вскорости жди обратно!

— Да жду, жду, куда ж я денусь! Ну ладно, посидели, и будет. Пойдем, а то Иртыш весь уже истосковался, около крыльца круги нарезает.

— Я так по нему скучать буду! Никогда собак не любила, а тут вот на тебе: привязалась, как к родному. Он же меня спас, и не один раз! Как вспомню, как он этих бандитов рвал…

Кристина вышла на крыльцо и подозвала собаку. Иртыш, словно понимая, что она уезжает, то и дело пытался загородить ей дорогу к машине, ласкаясь и скача вокруг, как малый щенок. Она долго трепала его по холке и отбивалась от предлагаемых поочередно лап, пока Фомич что-то вполголоса не скомандовал Иртышу, и тот не отошел в сторонку. Кристина даже посмотреть на него боялась, поскольку слезы были уже на подходе и грозились в самый неподходящий момент хлынуть из глаз проливным дождем. Пришлось быстро запрыгивать в Уазик, дабы не раскиснуть окончательно. Фомич запер дом, завел машину, и они тронулись.

До железнодорожной станции домчались очень быстро, что называется с ветерком. Кристина и глазом моргнуть не успела, как Фомич уже разузнал расписание электричек на Москву и купил ей билет. Электричка отходила через пять с половиной минут, поэтому они резво перебежали по пешеходному мосту через пути на нужную платформу и аккурат успели к тому моменту, когда из-за поворота показался головной вагон поезда. Прощание из-за всего этого вышло каким-то скомканным и поспешным. Впрочем, может быть, оно и к лучшему, а то бы Кристина точно разрыдалась на глазах у изумленной публики. Она долго, пока могла разглядеть стоящего на перроне Фомича, махала ему рукой через вагонное стекло, а потом устало откинулась на жесткую спинку деревянной скамьи. Все, она едет в Москву.

Через минут десять-пятнадцать, придя в себя после неожиданно тяжелого прощания, Кристина принялась разглядывать пробегающий за окнами пейзаж. Все казалось каким-то новым, слегка загадочным и праздничным. Деревенские дома выглядели, как пасторальные картинки, лес — сошедшим со сказочных иллюстраций Билибина. Когда по вагонам начали разносить мороженое, газеты и всякую мелочевку, Кристина купила фруктовое эскимо, бутылочку газировки и «Мир новостей», посмеявшись про себя над названием. Действительно, для человека, проведшего в лесу почти два месяца, весь мир — как одна большая новость.

На вокзале Кристина едва не оглохла от шума, а когда ее пару раз почти сбили с ног суетно спешащие по своим делам люди, поняла, что пора срочно входить в обычный городской режим. Иначе, как пить дать, затопчут.

Выйдя из метро на своей конечной станции «Новогиреево», Кристина некоторое время постояла в раздумье около пешеходного перехода. А может, сразу отправиться к Ивану? Но тогда завтрашний сюрприз точно не получится. Но вдруг Фомич прав, и Лесничему требуется ее помощь? Тогда что?

В итоге Кристина нашла для себя компромиссное решение: она к Ивану в гости заходить не будет, зато пройдется около его дома. Ноги сами понесли ее знакомым маршрутом, и уже через пять минут Кристина разглядывала стоящую около подъезда Волгу Ивана. Что ж, раз машина здесь, а не в гараже, значит, у него все в порядке. Иван свое существование без машины не мыслит. Правда, непонятно тогда, почему он тянул с возвращением в лесничество? А, чего гадать — сам завтра расскажет.

Переборов вновь всколыхнувшееся желание немедленно, сию секунду увидеть своего мужчину, Кристина неспешно двинулась в сторону собственного дома, подспудно надеясь на то, что Иван заметит ее из окна и бросится следом. Увы, чуда не произошло. Да и ладно.

Добравшись до места, Кристина затащила сумку в прихожую, поставив ее около дверей ванной, сверху положила свой енотовый рюкзачок с домашними заготовками Фомича (все-таки набили они ей спину, и порядком) и, сбросив босоножки, с блаженством отправилась бродить по квартире, словно заново узнавая убранство своего дома. Все-таки, как же здорово вернуться к себе! Вот здесь она повесит тот, свой новый любимый пейзаж. А вот ее кукольные подружки-манекенщицы. Здравствуйте, девочки, как вы тут без меня? Кстати, не забыть бы их протереть, а то пыли наверняка скопилось — жуть!

Кристина взяла с полки одну из своих самых любимых кукол в пышном клетчатом платье и удивленно оглядела ее со всех сторон. Вот так номер! А где же пыль?

Посадив куклу обратно, Кристина заново обошла всю квартиру в поисках запустения. Обнаружив за шкафом должное количество грязи, она облегченно вздохнула. Вот оно что! Здесь был Ванька, не иначе! Это он подготовил квартиру к ее приезду, но как водится, забыл залезть в потайные места — за мебель и под кровать. Ну, слава Богу, а то у нее уже голова кругом пошла от подобных чудес: не может же пустая квартира оставаться чистой сама по себе!

Тогда, выходит, что он ждал ее приезда! Интересно, а сам что: не собирался ее забирать? Или, может, за ее спиной о чем-то договорился с Фомичом? Да нет, вряд ли. Фомич бы ей об этом сказал, наверное. Но все равно очень приятно. Если бы Иван затеял всю эту кашу только ради того, чтобы подготовить ее к своему уходу, то вряд ли задумался бы по поводу уборки квартиры. Зачем ему это надо? А раз пришел, вычистил здесь все, значит, ждал, готовился к встрече. Ну, ничего, всего-то чуть-чуть осталось подождать, меньше суток.

Довольная Кристина принялась вычищать те места, что пропустил Иван. Впрочем, их оказалось не так и много, так что через полчаса с влажной уборкой было покончено. Кристина распаковала свои вещи, сразу же запустила стиральную машинку, а после того, как чистое белье отправилось на просушку, побежала по магазинам, поскольку желудок уже всерьез намекал на то, что неплохо бы и пообедать.

А потом весь вечер Кристина смотрела телевизор — все программы подряд. Оказывается, она жутко соскучилась по этому надоедливому ящику, переполненному рекламой! Никогда бы не подумала, что докатится до такого! Раньше ей было все равно — есть телевизор, нет его — все едино. Оказалось, по нему столько всего интересного показывают!

Утомленная сегодняшним бестолковым днем, Кристина едва-едва досидела до половины одиннадцатого и легла спать. Даже не подготовила себе наряд, в котором собиралась пойти завтра на день рождения Лесничего. То есть, даже не успела подумать, в чем пойдет. А, ерунда — завтра успеет. А пока — спать! Спать на своей, пахнущей утюгом и терпкой лавандой постели и смотреть сладкие сны.

Когда Кристина открыла глаза и сфокусировалась на настенных часах, то обнаружила, что утро едва перевалило за отметку «половина шестого». Вот тебе и номер: после лесной жизни она совершенно сбилась на ритм жаворонка. Другие люди в это время еще сладко храпят и о пробуждении даже не помышляют, а ей наоборот, обратно засыпать не хочется. Что ж, придется вставать.

Она отправилась в ванную, приняла душ. Затем соорудила себе легкий завтрак, после чего, недолго порывшись в шкафу, выудила симпатичное и довольно фривольное летнее платьице. Как раз для такого дня, как сегодняшний. По вечерам в нем по городу, конечно, не пройдешься — слишком боязно. Зато перед любимым человеком покрасоваться — в самый раз. Тем более что Ванька ее в нем вроде как еще не видел. Вот пусть и любуется.

Погладив платье и повесив ее на плечики, Кристина обнаружила, что больше ей ровным счетом нечем заняться. Пришлось включать телевизор, как раз начинались утренние программы для тех, кто собирается на работу.

После первого же выпуска новостей Кристина бросилась к телефону. Оказывается, сегодняшней ночью в Москве взорвался подъезд жилого дома. В сумбурно снятых кадрах с места события Кристина разглядела знакомую форму Московской Службы спасения. Значит, помимо МЧС и их ребят сдернули на завалы. Неужели все так серьезно?! А она все проспала, клуша!

— Алло, доброе утро! Вас беспокоит ваш корреспондент Снежная королева!…

— Кристя, ты? Вот это здорово!

— Инка, ты? Ну, триста пятьдесят первая, богатой будешь, а я тебя сразу и не узнала!

— Вот как, значит! Как из Спасения сбежала, так сразу же старых друзей забывать начала! Все, четыреста вторая, я тебе этого не прощу!

— Слушай, что там с этим домом, не знаешь точно? Я только что по телеку увидела. Там уже и наши вовсю суетятся. Я только не разглядела — экипажи или резервисты.

— Вроде как взрыв бытового газа, но кто ж его сейчас разберет! А из наших сдернули один экипаж, плюс Вереск сидел на обзвонке резервистов. Не знаю точно, кого именно ему удалось найти, но по эфиру точный адрес дома запрашивали Бирюза, Миксер, Борис Семь-сорок, Кореец, Лесничий, Верволк, Неунывающий. В общем, до хрена народу, я всех и не вспомню.

— Да, я уже примерно представляю, кого там можно встретить, раз за резервистов Вереск отвечал! Наверняка «знакомые все лица»! И не только резервисты.

— Так кто ж там разбираться-то будет, резервист или просто корреспондент! А ты сама что планируешь?

— Сейчас тоже туда рвану. Наверняка наши раздолбаи либо мимо кухни пролетят, либо мимо питья. Они же упертые, в минуту опасности про такие «глупости» и думать не хотят. А потом с ног валятся от усталости.

— Ну, давай тогда! Только учти: там уже по кругу оцепление выставили, прорвешься?

— А кто ж меня удержит?

— Ну, смотри. Кстати, Вереск после смены тоже собирается выехать к вам, так что жди.

— Ладно, Инка, рада была услышаться, счастливо!

— И тебе семь-три, Кристя!

Кристина повесила трубку и рванула в ванную комнату. Сняла с веревки сохнущий камуфляж (впрочем, сырыми оставались лишь низы штанин и рукавов — ерунда), переоделась. Потом переложила в карманы все имеющиеся на руках документы и удостоверения, достала из заначки деньги, взяла сумку Ивана, с которой вернулась из лесничества, бросила в нее один из походных ножей и отправилась в ближайший круглосуточный магазин. Закупила колбасы, сыра, хлеба, минеральной воды, шоколада и, поймав тачку, полетела на место обрушения. Что продавцы, что водитель смотрели на нее слегка круглыми глазами — все-таки женщина в камуфляже для столицы редкость, но Кристине это было ровным счетом до фонаря. Она прекрасно представляла, в какой обстановке сейчас находятся ребята, и куда именно она едет.

Около обрушенного дома, вернее, уже дома за три до него, действительно, было выставлено ограждение. Бойцы стояли достаточно плотно, на расстоянии менее метра друг от друга. Зеваки почтительно толпились перед ними, не решаясь пройти туда, где сейчас разворачивалась полномасштабная спасательная операция, жадно стреляя глазами в надежде увидеть настоящую катастрофу. Однако Кристина, таща на плече тяжелую сумку, прошла через оцепление без лишних вопросов. Ее приняли и опознали как свою (еще один плюс ладно сидящего по фигуре камуфляжа без опознавательных знаков. Лишь нашивка с группой крови на груди, и все).

На площадке работала тяжелая техника, и из-за ее грохота разобрать что-либо было совершенно нереально. В короткие перерывы через мегафон из штаба подавались отдельные команды, и краны с бульдозерами вновь начинали свои тяжелые танцы около сложенного, как упавший карточный домик, подъезда. Плиты перекрытий сложились внутрь, и сейчас их одну за другой поднимали, отрезали цеплявшуюся арматуру, грузили и отвозили с места происшествия, чтобы не мешали работе спасателей. Уже был полностью виден верхний, пятый этаж, вернее, его единственная уцелевшая задняя стена, на которой висели прибитые жильцами ковры, а в квартире справа — еще и лыжи. Видимо, еще вчера здесь была кладовка…

Спасательные отряды, не занятые непосредственно на данной стадии операции, спокойно выжидали, пока не подойдет их очередь работы над завалом. Единственно, кто бросался в глаза своей суетой — это журналисты. Кто-то короткими и энергичными жестами показывал оператору, с какой точки и в каком ракурсе хочет видеть свою персону с микрофоном в кадре, кто-то подбирался к штабу в надежде взять оперативное интервью (в таком-то грохоте!), чуть поодаль команда с НТВ разворачивала на крыше своего микроавтобуса спутниковую тарелку. Что ж, у них тоже работа. Папарацци есть папарацци, а народ жаждет новостей и зрелищ.

Кристина некоторое время постояла в крохотном затоптанном скверике перед домом, а сориентировавшись в обстановке, отправилась к ярко освещенной медицинской палатке. Буквально в трех метрах от нее она увидела много людей в знакомой сине-желтой форме со светоотражающими полосками. Свои.

Иван стоял и, задрав голову, глядел на то, как молодой спасатель, ловко орудуя болгаркой, распиливает арматуру у очередной плиты. Парень висел на страховке и умудрялся при этом действовать с такой грацией и задором, словно в его руках была не увесистая бензопила, а нечто эфемерное и легкое, вроде меча джедая из «Звездных войн». Словно услышав его мысли, отозвался стоящий рядом Семь-сорок:

— Здорово порхает! Прямо завидки берут. Я прикидываю, смог бы я так двигаться после твоих уроков по альпухе, и знаешь — не уверен. А ведь пацан на вид мой ровесник!

— Что ты хочешь — это его работа, а не хобби или снос крыши по жизни, как у тебя и меня.

— Но все равно — красиво!

— Ага.

— Как думаешь, скоро нас на завалы сдернут? А то уже ждать замучился.

— Подождешь, не облезешь. Видишь, сколько еще плит осталось? Здесь еще минимум минут на сорок пахоты. Потом опять кинологи с собачками пройдут, места покажут, где копать надо. Потом разведка, а уж только потом мы.

— Ничего не понимаю: ведь кинологи с собачками уже ходили!

— А ты думаешь, им одного раза достаточно? Между прочим, «часы тишины» устраиваются периодически, а не один-единственный раз! А ты думал, почему они время от времени всю технику отключают! Чтобы поисковыми приборами и собачками послушать, вдруг кто из пострадавших проявится.

— Как думаешь, под завалами кто-нибудь живой остался?

— Хочется верить, но мое ИМХО говорит, что вряд ли. Разве что только кто-нибудь с нижних этажей в подвал провалился. Видишь, как плотно все сложило? А вес-то немаленький! И все это за какие-то мгновения произошло, рвануло и сразу же рухнуло. Да еще и пожар вроде как был, одну женщину с тяжелыми ожогами забрали. Но это еще до моего приезда, поэтому точно сказать не могу. Я ж только через три часа после взрыва подъехал.

— Не знаешь, много жильцов наши ребята в гостиницы вывезли?

— Кореец говорит, что он лично отвез троих, еще пара у Миксера на счету. Но ты не забывай, что их и других службы вывозили, не только наши. Кого-то сразу в больницы отправили. Кстати, Кореец тут про одного деда рассказал. Представляешь, он его дважды отсюда забирал!

— Это как?

— Сначала просто отвез и оставил в гостинице, потом через полчаса смотрит — дед этот идет прямиком к подъезду и за грудь держится. Не утерпел, снова к своей разрушенной квартире приехал. Кореец его едва уговорил дождаться конца разбора завала. Минут десять убалтывал. И что ты думаешь — только отвез этого деда в гостиницу, как тому совсем поплохело. Хорошо, там уже медики дежурили, Кореец деда сразу им и сдал. Видать, сердце прихватило, перенервничал. Сейчас у выживших из этого подъезда через одного давление скачет. Да и у соседей тоже не все ладно. Половина просто в шоковом состоянии, так что чую, еще днем очередная волна вызовов врачей прокатится, когда их отпустит и трясти начнет.

— Немудрено. Меня бы, наверное, тоже всего трясло и колбасило в такой ситуации. Я вот только единственно чего не пойму, а чего нас вообще сюда сдернули? Нет, я совершенно не против, даже наоборот, только как не посмотрю вокруг — здесь народу всяко-разно спасательского на несколько таких домов хватит!

— Ну, во-первых, не забывай, что у каждого отряда своя специфика. Вон, видишь, диггеры стоят, ждут, пока им разрешат подвалы и коммуникации обшарить. Кинологи, понятное дело, тоже отдельно. Плюс пожарные, плюс обычные спасатели. Да и штаб нормально не сразу заработал, не всех скоординировал. Вот, видимо, кто-то и перестарался, приказал поднять всех, кого только можно. Да ты не переживай, работы на всех хватит.

— Я и не переживаю. Кстати, нехилый взрыв был, если даже машины так побило, — и Сергей махнул рукой в сторону двух искореженных легковушек с выбитыми стеклами. — Они же вроде довольно далеко от подъезда стояли. Вот хозяевам не повезло!

— Не повезло тем, для кого этот взрыв последним оказался. А машину можно и новую купить в отличие от головы. Да и эти восстановить можно — жестянку сменить по кругу и все. В крайнем случае — продать на запчасти. Но место для сегодняшней парковки они явно не самое удачное нашли, это факт.

— Лада вроде еще на что-то похожа, а вот иномарку после этого дерева я вообще с трудом опознаю.

— Ты имеешь в виду эту, под тополем? Да Фольксваген Гольф. Красивый. Был.

— М-да уж.

Разговор как-то сам собой заглох, прервался, и Ивану даже не пришло в голову поинтересоваться причиной столь быстрого его завершения. Он вновь обратился к орудующему под куполом неба спасателю с болгаркой, и не сразу почувствовал, как его тихонько теребят за рукав. Не оборачиваясь, он бросил в сторону:

— Серега, ну что там еще?

— Привет!…

У Ивана внутри все сжалось, и он медленно-медленно повернулся. Перед ним стояла Кристина с его сумкой на плече. Новая и незнакомая, затянутая в камуфляж, с загаром во все лицо и выгоревшими до нереально светлого цвета волосами, ресницами и бровями, отчего казалось, что какой-то визажист прошелся по ее лицу экзотической белой тушью. Она смотрела прямо на него и улыбалась, но как-то грустно, отчего у Лесничего пронзительно защемило сердце, и он едва смог выдохнуть внезапно севшим голосом:

— Привет! Ты откуда?

— Оттуда, куда ты меня увез.

— Фомич что, тебя прямо сюда доставил?

— Да нет, он меня вчера до электрички довез, а дальше я сама. Переночевала, а утром услышала, что дом рванул. Позвонила в Спасение, попала на свою бывшую смену, все разузнала и сюда. Лучше скажите: вы, гаврики, чего-нибудь ели?

— Да вроде там гостиничные работники какой-то завтрак организовали. Вполне съедобно.

— А с водой как?

— Тут какая-то благотворительная организация суетится, всех соком и чаем с кофе обносят. Но думаю, эти припасы у них скоро иссякнут. Ты что, продуктов нам привезла?

— Ну да. А то останетесь еще некормлеными!

— Продукты — это правильно. Они никогда лишними не бывают. Сама-то как?

— Нормально.

Разговор не клеился, Иван и Кристина обменивались ничего не значащими репликами, словно расстались буквально вчера, и ничего за эти два месяца не происходило. Но глаза их неотступно смотрели друг на друга и все не могли оторваться, ощупывая все до малейшей черточки любимого лица. Им столько надо было сказать друг другу, столько всего обсудить, выяснить… Но сейчас все это меркло перед произошедшей трагедией, и было не к месту, несвоевременно и не нужно. Потом, все потом…

— Тут начальство пробегало, — вмешался в разговор Семь-сорок, — просило переписать всех, кто из наших здесь находится. Либо медали из шоколада выдавать будут, либо, что более вероятно, талонами на обед одарят.

— Без проблем, — отозвалась Кристина, — только дайте чем и на чем писать.

— Держи, — протянул ей свой органайзер и ручку Иван.

— Спасибо. Что ж, начинаю обход. Итак, кого первого писать будем?

— Давай с себя, а то потом забудешь!

— Логично, — ухмыльнулась Кристина, и твердым разборчивым почерком вывела на чистом листе номер один, свое имя и позывной.

Окончательно рассвело. Только-только на завалы ушла первая смена, в которой было и семеро ребят из Московской Службы спасения. Смешанный коллектив вышел: МЧС — МСС — Пожарные. Впрочем, сейчас все трудились плечом к плечу, действуя как единый слаженный механизм. По команде отходили в стороны, если требовалась помощь техники, передавали друг другу по цепочке обломки, дружно сбрасывали вниз остатки мебели. Каждые пять-семь минут завалы, вернее, их самую ближнюю к зрителям часть, поливали из брандспойтов водой, чтобы улеглась пыль, и можно было продолжать работу. Даже здесь, на некотором расстоянии от завала, Кристина чувствовала, как зловредная пыль пробирается в легкие, вызывая надсадный кашель. Ее саму на завал не пустили, впрочем, она этого и не ожидала. Тем более что сам собой для нее обнаружился иной кусок работы: фиксировать, кто ушел на завалы, и сколько человек вернулось, следить, чтобы каждому была выдана каска, респиратор и перчатки. Как и предсказывал Лесничий, благотворительные организации быстренько свернулись, как только подошли к концу их запасы провизии, и исчезли в неизвестном направлении, а большие полевые кухни еще только-только разворачивались, так что подстраховка Кристины в плане напитков и продуктов оказалась весьма кстати.

Рядом с Кристиной топтался расстроенный Кореец. Его не взяли из-за того, что парень был одет в одну лишь черную футболку с короткими рукавами. На завалах же в таком виде делать было нечего. Поранить открытые руки какой-нибудь торчащей железкой — проще простого. Кристина была бы рада помочь ему, но увы: свою камуфляжную куртку она уже отдала Вереску, который тоже прибыл на место в одежде с коротким рукавом. Помимо Корейца неподалеку от нее прохаживались Миксер, Бирюза, Верволк, Макс и еще один парень, чей позывной она так и не запомнила, но эти просто ждали своей очереди работать на завале.

Поскольку в настоящий момент заняться особенно было нечем, Кристина рассматривала обрушившийся подъезд. Сейчас спасатели работали примерно на уровне между вторым и третьим этажом. Висящие плиты больше не загораживали обзор, и было видно, как на четвертом этаже вдоль стены все еще стоит узкая кровать, а над ней висит гитара. В квартире напротив в этой комнате, видимо, была детская — полка с детскими игрушками приютилась в уголке, забытая и осиротевшая. Но эти вещи хотя бы казались живыми, а вот то, что сбрасывали на асфальт перед подъездом спасатели…

Кристина никогда раньше не думала, что на развалинах все становится серым. Быт обычной городской семьи всегда ассоциируется с чем-то ярким: веселые покрывала на кроватях, разноцветный пластик мебели, одежда, обувь, игрушки — все имеет свой неповторимый цвет. Но руины были именно серыми, безжизненными и пыльными, и отдельные сохранившиеся цветные пятна вещей только подчеркивали эту безысходную серость. Вниз летело много целых или почти целых вещей — пылесос, детский велосипед, кастрюли — но никто их окружающих даже не пытался что-либо взять, словно сама только мысль о том, чтобы присвоить себе эти вещи, чьи хозяева вполне вероятно лежали сейчас под завалом, могла накликать беду. Колесный экскаватор загребал образующиеся из сброшенных вещей кучи и сваливал их в поджидающие добычу самосвалы. Без сомнения, водитель экскаватора был виртуозом своего дела: он настолько точно и быстро орудовал ковшом своего монстра, казавшегося крошечным на фоне стоящего неподалеку крана, что если бы не ситуация, Кристина искренне и от всей души ему бы поаплодировала.

— Кристя, привет! Так ты уже вернулась из отпуска? Вот кулема, могла бы и позвонить, между прочим! Подруга называется!

— Ленка! И ты здесь!

— Как видишь! Меня, правда, попытались не пустить, пришлось удостоверением размахивать, кричать, что своя. Где наши-то?

— Частично здесь, частично уже там. А вы что с Ликвидатором порознь приехали? Я-то с ним еще утром здоровалась. А тебе Саньку не с кем было оставить, да?

— Мы разошлись с Олегом, я сейчас живу у мамы. Я, честно говоря, когда сюда выехала, даже не знала, кого здесь встречу. Пожалуйста, не делай такие страшные глаза, мир от этого не перевернулся!

— Ну, ты даешь! Стоило только на пару месяцев тебя оставить, и такие события! Вы чего, на пару с дуба рухнули — расходиться? А как же Санька?

— А что Санька? Растет, с миром знакомится, по утрам кашу кушает. Слушай, подруга, не береди больное, я еще сама до конца не разобралась.

— Подожди, так ты здесь из-за Олега?

— Да при чем здесь Олег?! Повторяю для бестолковых: я была не в курсе, выехал он сюда или нет. А что касается меня, то как я могла сидеть дома, когда все наши здесь? Сама-то тогда чего сюда приперлась? Только из-за Лесничего? Вот, то-то же. Лучше скажи, чем помочь?

— Да в принципе, пока ничем. Вот что: когда эту смену снимут с завала, мы будем наливать каждому по стакану минералки, чтобы в горле не першило, и выдавать по куску шоколада. Кто захочет перекусить — получит еще и по бутерброду с колбасой и с сыром. Ты тогда отвечай за сухпай, а я — за напитки. Или наоборот, тоже без проблем. Идет?

— Идет!

Откуда-то неподалеку раздались плохо сдерживаемые причитания, впрочем, быстро затихшие. Ленка оглянулась.

— Кто это?

— Да одна бабушка с самого утра сидит, не уходит. У нее где-то там внук остался, семнадцатилетний парень. Они с дедом в спальне были, а он в своей комнате в Интернете шарил. Когда рвануло, их вывели, а комнаты, где парень сидел, просто не стало, как отрезало. Она все казнится, что не выгнала его из-за компьютера, что не сможет теперь дочери с зятем в глаза смотреть. Не знаю, как еще на ногах держится — дед-то ее уже давно в больнице.

— М-да, кошмар. Слушай, смотри, чего-то они там засуетились? Все работу побросали, смотрят чего-то.

— Кого-то нашли. Да, точно: видишь, черный пакет разворачивают!

— Значит, все.

— Да.

Девчонки смолкли. Впрочем, весь сквер перед разрушенным домом тоже как-то притих в предвестье страшной находки. Не было видно, кого именно нашли — мужчину или женщину, молодого или пожилого человека, лишь мелькнула коротко рука погибшего и исчезла в черном пластике пакета. Через пару минут тело вынесли на носилках из подъезда к поджидающей машине с красным крестом на борту.

Кристина безотрывно смотрела на этот пакет, и какая-то назойливая мысль билась, пульсировала, не давая ей покоя. Что-то здесь было не то. Что-то не так. И вдруг она сообразила: человеческое тело не может быть таким пластичным, таким мягким и безвольным! И сразу же вторая мысль, резкая, как запах нашатыря: может! Если оно раздавленное…

— Говорят, мать с ребенком, — совсем тихо произнесла Ленка, оперативно разузнавшая последние новости у начальства. — На одной кровати лежали. Ребенок совсем крошечный, грудной. Их поэтому так вместе и вынесли…

Лена стояла бледная, и только жилка билась у виска. Кристина едва не спросила, с чего это ее так разобрало, мол, на такой работе пора бы и привыкнуть. Но тут до нее дошло: у Ленки у самой ребенок примерно такого же возраста! И это она вполне вероятно могла бы лежать сейчас вместе со своим сыном в этом пакете, если бы жила в этом злосчастном подъезде. Поэтому Кристина ничего не стала говорить, просто налила стакан минералки и протянула Ленке. Та залпом его выпила и вновь уставилась на завал.

Постепенно сквер снова оживился. Сидящие неподалеку пожарные даже принялись вполголоса рассказывать друг другу свежие анекдоты. И Кристина была ужасно благодарна им за это. Если размышлять, что именно ты сейчас делаешь и что ищешь, недолго тронуться умом. А смех помогал встряхнуться, прийти в себя, почувствовать, что жизнь продолжается. Через пару минут заулыбалась и Ленка. Кристина облегченно вздохнула. Ничего, в жизни всякое бывает. На то они и спасатели.

Иван орудовал монтировкой, поддевая край обеденного стола, чтобы выволочь его и сбросить вниз. Хорошо, что в машине этих монтировок целых три штуки, а то эту он уже умудрился прилично погнуть. Нормального спасательного инструмента все равно нет, так хоть монтировкой ковыряться, а не руками.

Пот заливал глаза и стекал в респиратор, который практически не спасал от пыли. Ходить по куче сваленных вещей вперемешку со строительным мусором было довольно сложно, то одна, то другая нога все норовила подвернуться и слететь в какую-нибудь дыру. Да, хорошо, что в самый последний момент он все-таки сменил кроссовки на высокие ботинки-берцы, а то бы точно голеностоп повредил.

Как-то само собой получилось так, что они работали одной микро-компанией — он, Семь-сорок и Ликвидатор. Дружно выволакивали вещи, согласованно разгребали мусор, и при этом им совершенно не требовалось переговариваться — они понимали друг друга и без слов. Работа спорилась.

С противоположного края началось какое-то оживление, Ликвидатор вытянулся, глянул и жестом показал, мол, кого-то нашли. Сергей и Иван кивнули в ответ и продолжили разгребать свой край. Ликвидатор через мгновение присоединился к ним обратно.

Еще через пять минут Ликвидатор поднял руку вверх. Лесничий бросил быстрый взгляд под его ноги и увидел маленькое грязное человеческое плечо. Ребенок.

Тотчас их окружили спасатели МЧС, оперативно освободили тело из обломков, положили в пакет, но тут Ликвидатор, отодвинув всех, взял этот пакет на руки и сам отнес его на площадку, где уже поджидали спасатели с носилками. Бережно положил маленькое тело на жесткую раму-корыто, постоял секунду и двинулся назад, к Ивану и Сергею. Ребята переглянулись и продолжили разбирать мусор дальше.

Примерно через полчаса раздалась команда смениться. В принципе, особой усталости еще не чувствовалось, но руки уже начинали слегка гудеть от непривычной нагрузки, да и прочихаться от едкой пыли было бы совершенно не лишним. Так что вся смешанная команда, оставив завал, двинулась через уцелевшую лестницу подъезда вниз, на выход. Иван бросил быстрый взгляд через окно туда, где должна была стоять Кристина, и тронул за плечо идущего впереди Ликвидатора:

— Ленка здесь!

— Да ты что! Она-то чего здесь делает? Вот ненормальная! Здесь женщинам не место!

В итоге так уж вышло, что из их команды Лесничий и Ликвидатор подбежали к девчонкам самыми первыми и сразу же получили по стакану минералки и дольке шоколада. Олег поначалу порывался что-то сказать, но так и не найдя нужных слов, послушно опрокинул в себя порцию шипучей воды.

— Медики предупредили: всех спасателей после работы на завале они ждут у себя в палатке, чтобы промыть глаза от пыли! Так что вперед, а то сейчас там очередь образуется! Каски с респираторами можете оставить, у нас они никуда не денутся! — бодро сообщила Ленка.

Пока мужчины собирались с мыслями, девчонки уже принялись одаривать водой и шоколадом остальных ребят, поэтому поговорить со своими подругами Олегу и Ивану не удалось. Они переглянулись, пожали плечами и отправились промывать глаза. Сейчас действительно не до личных разборок. Потом. Все потом.

— Все, начальство сказало, что штаб отправляет МСС «закрывать город». Штыки в землю, одним словом. Пошли по домам. Мавр сделал свое дело, мавр может проваливать.

— Ну да, конечно, все разгребли, теперь можно нас и разогнать.

— Не ворчи, Серега. Тем более я уже с ног валюсь после бессонной ночи. Не знаю, как до дома добираться буду, если сейчас же не выпью чашечку настоящего черного кофе.

— Так какие вопросы? Тут неподалеку, дома через четыре, вроде как какая-то забегаловка имеется. Можно пойти проверить на предмет кофе.

— Так и сделаем. Эй, Олежка, ты хоть респиратор-то отряхни!

Ликвидатор меланхолично оттянул от лица поролоновую маску, из которой сразу же пролилась на землю маленькая серая струйка пота, смешанного с грязью.

— Не подскажешь, с какой стороны?

— М-да, это уже на выброс. Пошли, что ли, умоемся, а то нашими мордами только людей распугивать!

— Дельная мысль.

Троица отправилась отмываться. Остальные ребята потихоньку начали разбредаться кто куда: одни составили компанию Ликвидатору, Лесничему и Семь-сорок, другие попрощались и потянулись в сторону припаркованных неподалеку авто. Кристина и Ленка собрали каски и вместе со списком участвовавших в спасательной операции корреспондентов передали их дежурному экипажу МСС. Остатки еды и воды девчонки побросали обратно в сумку, впрочем, бросать особо-то было нечего: пара бутербродов, полплитки шоколада, да початая бутылка минералки. Подошел Вереск, отдал взятую напрокат куртку. Кристина подумала-подумала и тоже упаковала ее в сумку. В любом случае, надевать ее не было никакого желания: грязная и мокрая.

В принципе, как таковая, спасательная операция действительно подошла к концу. Из-под обломков было извлечено девять погибших, завал разобран вплоть до подвала. Хорошо еще, что не так много погибло, как могло бы: многие по дачам да отпускам разъехались, лето все-таки. Теперь очередь за милицией: ходить вместе с жильцами из поврежденных квартир и ждать, пока они соберут самые необходимые вещи. А потом следить, чтобы мародеры не разжились на чужом горе, пока законные хозяева квартир в ожидании решения властей перебиваются в близлежащей гостинице или у родных. В принципе, вариантов решений могло быть только два: либо дом восстановят и заново отстроят пострадавший подъезд, либо снесут полностью, а жильцов расселят. Дело за технической комиссией и мэром. Обещали вроде бы выплатить пострадавшим какую-то компенсацию, но это пока только слухи, слухи, слухи…

Еще говорили, что пострадал один спасатель МЧС. Получил удар по голове. Раз даже каска не помогла, видимо, что-то тяжеловесное сверху сорвалось. Бывает. Их команду Бог миловал. Разве что синяками свежими разжились, да и все.

Кристина провела рукой по волосам и недовольно поморщилась. Пылищи-то сколько! Пряди сосульками висят, словно и не мыла вчера их дорогим шампунем. Ничего, это поправимо. Только бы до дома добраться.

Девчонки дождались, пока ребята отмоют лица и руки, и все впятером отправились к запримеченному Сергеем кафе. Впрочем, как выяснилось, первое определение, данное ему Семь-сорок — «забегаловка» — куда лучше соответствовало его сути. Просто отдел в маленьком продуктовом магазинчике, в котором предлагали желающим кондитерские изделия, хот-доги, чай, а также вожделенный кофе. Около отдела стоял высокий круглый металлический стол на длинной ножке. Видимо, подразумевалось, что именно за ним клиенты будут уничтожать заказанное. Ребята переглянулись, и дружно решили пить кофе на улице. Красноречие Семь-сорок убедило продавщицу, что чашки с блюдцами непременно будут возвращены ей в целости и сохранности, так что через пять минут на капоте Волги уже развернулся маленький дастархан.

Иван весь сегодняшний день исподволь со стороны наблюдал, как общаются между собой Ликвидатор и Семь-сорок, и пришел к выводу, что их давешний конфликт себя исчерпал. Официального перемирия объявлено не было, но де-факто оно уже состоялось. Вот и славно. Команда собралась обратно. Жаль, конечно, что по такому печальному поводу, но тут уж выбирать не приходится.

От запаха вареного кофе сводило судорогой внутренности. Иван чувствовал, что если сейчас, сию минуту не выпьет эту крохотную чашку с черным напитком, то просто свалится замертво около своей машины, никуда не поедет и будет спать. Странно, не ожидал, что так вымотается. Видимо, помимо того, что физически, еще и морально выдохся. Как там у Евтушенко? «Усталость самого измученного тела легка в сравнении с усталостью души. Но если две усталости сольются в одну, то и заплакать нету сил. А плакать хочется, особенно когда устал настолько, что не можешь плакать». Действительно, лучше и не скажешь.

— Ну что, Вань, с днем рождения тебя!

Кристя. Странно, неужели она об этом все еще помнит? А он-то думал, что давно уже забыла…

— Лесничий, да ты что! В самом деле, сегодня родился?! Ну, я тебе скажу приятель, в следующий раз ты с фейерверками не злоупотребляй, а то видишь, как шандарахнуло!

— Ванька, да что ты молчал! Блин, как неудобно-то! А мы все без подарков…

— Ребята, да не напрягайтесь вы из-за ерунды…

— Ну, Лесничий, принимай от нас самые горячие и искренние поздравления, как водится. Желаю, чтоб, как говорят электрики, тебя не трахало, пардон, дамы, чтобы жизнь не вступала с тобой в интимные отношения! И главное, здоровьица побольше, остальное — купим.

— И на какие такие средства, хотелось бы знать?

— Они, Серега, дело наживное, а у Лесничего голова на плечах варит, да и руки тем местом вставлены, так что средства будут обязательно!

Иван, смеясь, слушал друзей, иногда сам что-то отвечал, но то и дело смотрел в Кристинину сторону. Ему, безусловно, была приятна вся эта шумиха и искренние пожелания друзей, но сначала он бы хотел поговорить с Кристиной, разобраться в том, что происходило между ними последние полгода. Что Ликвидатор с Ленкой, что Семь-сорок почувствовали его настроение и правильно истолковали его взгляды и реплики невпопад, поэтому не стали затягивать кофейную церемонию. Еще раз поздравив Ивана с днем рождения и сдав продавщице пустые чашки, компания расселась по машинам и разъехалась. Семь-сорок, уже направлявшегося к Волге Лесничего, Ликвидатор затащил к себе, так что в машине Ивана теперь сидело только двое: он и Кристина.

— Ну что, теперь по-настоящему: здравствуй! — сказал Иван, выруливая на главную дорогу.

— Здравствуй!

— Не представляешь, как я по тебе скучал!

— Не представляю. Если скучал, то почему же тогда не приехал?

— А я и собирался! Только мы с Сережкой в аварию попали. Ты не волнуйся, с нами ничего страшного не случилось. Я зубами об руль пришелся, у Сереги сотрясение мозга, плюс царапины у обоих. А вот машину пришлось восстанавливать и довольно долго. В итоге я запланировал сегодня с утра в лесничество сорваться, но вот видишь: ты меня опередила.

— Тем более что ты бы все равно сегодня ко мне не приехал. Так бы и сидела, ждала у моря погоды.

— Кто ж знал, что дом взорвется! Человек предполагает, а Бог располагает.

— Ну да, ну да. Причина — не подкопаешься. Впрочем, про аварию мне тоже понравилось. Кстати, я на тебя так была сердита, когда поняла, что ты меня одну бросил — ты себе даже не представляешь! Хотела прямо на следующий день из лесничества деру дать, но свалилась с температурой. Если бы не Фомич, вообще не знаю, как на ноги бы встала.

— А сейчас все еще сердишься на меня?

— Не знаю. Я ведь так и не поняла, зачем ты это сделал. Одно время мне вообще казалось, что ты просто решил меня бросить таким оригинальным образом, молча. Словно щенка в лес завел и деру. Знаешь, как обидно?! Лучше бы ты мне все сразу сказал! Но нет, ты поступил иначе. Трусливо и подленько. Извини, если обидела, но я говорю так, как чувствую. А чувствую я себя обманутой и преданной. Причем за что мне все это, в чем моя вина — не понимаю.

— Тогда выслушай и ты меня. Я мечтал, чтобы ты отвлеклась от своей работы, и не на день-два, а на несколько недель. Отдохнула, пришла в себя. Ты ведь совершенно загнала себя к тому моменту, смотреть было страшно. А говорить с тобой на какие-либо подобные темы было совершенно не реально. Да с тобой просто было невозможно говорить! Ты меня совершенно не желала слушать, да еще и сердилась, кричала, если я пытался настаивать. Я долго терпел, смотрел, как ты себя гробишь, а потом решился. Можешь на меня злиться, но я нисколько не жалею о том, что поступил так, как поступил. Мне очень требовался наш сегодняшний разговор с тобой, еще тогда требовался, до лесничества. Но ты была не готова его вести и виртуозно игнорировала все мои попытки затронуть эту тему. Поэтому оставалась одна-единственная альтернатива: вырвать тебя из привычной обстановки и заставить посмотреть на мир по-новому.

— Подожди, может быть, я что-то не так поняла, но выходит, что дело не совсем в том, что я много работала, а в том, что не прислушивалась к тому, что ты говоришь?

— В точку. Я все пытался понять, почему между нами все так радикально изменилось и единственное, к чему пришел — это твоя работа. Пока ты работала оператором, а рисовала лишь от случая к случаю, ты не придавала живописи такого значения. Именно в ней, вернее, в твоем отношении к рисованию, была причина твоего отчуждения. Я сделал единственное, что мог: отнял его у тебя. Вот и все.

— Ну, это, положим, у тебя не сильно получилось…

— Фомич?

— Ага. Он дал мне попользоваться своим мольбертом.

— Черт, об этом-то я ему и не сказал! Так ты день за днем сидела за холстами и рисовала, рисовала?…

— Не угадал. Я рисовала только тогда, когда мне этого хотелось. Всего четыре работы и сделала. Одну себе Фомич выпросил, остальные у меня.

— Честно? Всего четыре? Может, сорок четыре?

— А зачем мне тебе врать? Не веришь — спроси у Фомича, как все было. Да и времени, честно говоря, на рисование не так уж и много оставалось. У нас, пока ты в Москве тусовался, бандиты объявились, озеро взорвали и кордон подожгли. Потом за нами охотиться стали. В общем, хватало приключений. Если бы не Иртыш, я бы вообще вряд ли с тобой сейчас разговаривала.

— Бог ты мой! А я и не знал! Что ж вы молчали-то? Фомич мне телеграмму прислал, приезжай мол, а почему — ничего не написал. Я и решил, что ничего срочного, пару недель еще вытерпите без меня.

— Да, все правильно, мы и без тебя справились. Правда, Иртышу лапу поранили, да у Фомича бровь рассечена. А так все ничего, обошлось.

— Я должен туда ехать! Немедленно!

— Да без проблем. Езжай, куда хочешь.

Кристина прикусила губу, из всех сил стараясь не расплакаться. Все ясно: Лесничему она безразлична. Какой-то лесник ему дороже, чем любимая женщина! А она-то дурочка, мечтала, как ему сюрприз сделает, на дне рождения появится. Что ж, появилась, сюрприз случился. А вот дальше — ничего.

— Эй, ты чего? Кристя!

Иван резко вырулил к тротуару, едва не подрезав идущие за ним машины, припарковал Волгу и повернулся к Кристине:

— Я что-то не то сказал? Лапушка, ты чего? Что случилось? Ну-ка, посмотри на меня! Ты обиделась? Из-за чего? Кристя? Да не молчи же! Давай, говори все, как есть!

— Между прочим, мы не виделись с тобой почти два месяца! Целых два месяца! И вот, даже еще толком поговорить не успели, как ты уже собираешься куда-то срочно ехать! Скучал он, называется! А где ж ты раньше-то был, когда я по болоту под пулями носилась? Значит, мне тогда твоя помощь была не нужна, а вот Фомичу, у которого, между прочим, сейчас все в порядке, без твоего присутствия ну просто не обойтись?! А он-то еще уговаривал меня, мол, поезжай в Москву, поговори с Ванькой, да не забудь меня на свою свадьбу позвать. Да какая тут свадьба, если я для тебя — пустое место!

— Подожди, ты хочешь сказать, что возвращалась в принципе готовая к тому, чтобы принять мое предложение и стать моей женой?

— Я уже ничего не хочу! Мне вообще от тебя ничего не надо! Ни-че-го!

— И все же: я хочу знать ответ на свой вопрос. Он крайне важен для меня! Кристя, пожалуйста, ответь!

— А не все ли равно теперь-то? Ну да, я подумывала на эту тему. Да что там: я считала, что ты бросишься ко мне с распростертыми объятьями, возьмешь на руки и никуда от себя не отпустишь. Удовлетворен? Только, как я это сейчас понимаю, ты мне в шестой раз предложение делать не собирался! Скорее уж наоборот…

— В четвертый, — машинально поправил Иван, потерев нервно бьющееся веко. — Всего лишь в четвертый. И не собираюсь, а просто сделаю: Кристина, прости засранца и будь моей женой!

Теперь настала очередь Кристины ловить ртом воздух. Резкий разворот на сто восемьдесят градусов, да и только. Взял быка за рога, ничего не скажешь! Ну что ж, дорогой, сейчас ты все про себя услышишь…

— Кристя, ты только не руби сгоряча! Вон, Ликвидатор с Ленкой уже допрыгались, из-за сущей ерунды разругались. Просто прислушайся, что сердце подскажет, и дай ответ. Я понимаю, ты и вправду имеешь все причины злиться на меня, только забудь о них пока, ладно? Ведь иначе получится, что все это было зря!

Вовремя он это сказал. Ведь Кристина действительно собиралась как следует пропесочить Лесничего, ткнуть носом во все его прегрешения одно за другим и гордо покинуть машину, напоследок бросив «в твоих услугах больше не нуждаюсь». Только что же это тогда получается? Если она именно так и поступит, то это будет означать, что они с Иваном расстаются, только в этот раз — навсегда. Время игр кончилось. То, что проходило раньше, сейчас не прокатит. Тогда, до поездки в лесничество, она была уверена, что Иван — как мячик на резинке: сколько его от себя не отбрасывай, все равно обратно прискачет. А мячик возьми, да и оторвись. Лежит и говорит: протяни за мной руку, тогда буду твоим. А не протянешь — останусь сам по себе.

Иван молчал, понимая, что сейчас Кристина пытается разобраться в себе, своих чувствах. Он пошел ва-банк, и от того, что именно скажет Кристина, зависело, правильным был его расчет или нет, смог ли он верно понять причины их отчуждения. Да, он боялся получить отказ, означающий окончательный разрыв отношений, но тянуть дальше тоже не мог. Уж лучше так, разом и честно.

Наконец, Кристина решилась. Она заговорила: медленно, словно взвешивая каждое слово:

— Я очень боюсь ошибиться. Я не хочу чувствовать себя одинокой или не понятой. Видимо, когда принимаешь решение, всегда чем-то рискуешь. Но я совершенно точно знаю, что ты мне очень дорог. И я не хочу тебя терять. Мне кажется, я люблю тебя. Я никого еще ни разу не любила, но ты для меня особый человек. То, что я чувствую к тебе, я еще не испытывала ни с кем. Впрочем, ты и сам это знаешь. Поэтому я подумала и решила: я принимаю твое предложение. Я буду твоей женой.

Иван не удержался от вздоха облегчения. Он, насколько позволяло пространство волговского салона, вытянулся и крепко обнял Кристину. Она неловко ткнулась лбом ему в плечо и тоже крепко-крепко обняла его. И пусть от Ивана сейчас пахло непередаваемой смесью трудового пота и строительного мусора, все равно, это был родной запах, запах любимого мужчины. Иван прав: ей была нужна это поездка в лес и эта разлука. Хотя бы вот ради этой встречи. И ради их будущего. На этот раз всецело совместного, а не параллельного.

— Вань, у меня к тебе только одна маленькая просьба будет, — произнесла Кристина, когда они, наконец, разомкнули объятья и откинулись обратно на сидения, по-прежнему держась за руки.

— Да хоть три больших! Для тебя, лапуля — звездочку с неба!

— Ну, звездочку мне не надо, хотя мысль интересная. Я тебе уже говорила, что пообещала Фомичу, если вдруг наша свадьба состоится, то я обязательно позову его. Ты не возражаешь? Тем более что вы с ним, насколько я поняла, давние приятели? И он о тебе очень тепло отзывался.

— Конечно же, позовем, о чем речь! Какая свадьба без свекра! Обязательно будет!

— Подожди, я что-то не поняла. Какой такой свекор? — насторожилась Кристина. — Ты хочешь сказать…

— Ну да, Фомич — мой отец! Честно говоря, я думал, что ты догадаешься. Мама всегда говорила, что у нас с ним глаза одинаковые. Да и позывной мой не просто так на голом месте возник. Я ж частенько у отца в лесничестве пропадал, особенно раньше, когда еще мама была жива. И что ты думаешь: я бы тебя отвез к чужому человеку и оставил на месяц-другой? Глупышка! Я когда начал прикидывать, куда тебя отдыхать отправить, в первую очередь о нем подумал. Съездил, предупредил, так мол и так, а через неделю тебя привез. Только побоялся, что не смогу тебя оставить, вот и уехал не попрощавшись, хотя сразу говорю: батя против был.

— И он все это время молчал! Ведь ни разу ни словом, ни намеком не обмолвился. А я!… Я, наверное, выглядела полной дурой! О Боже! Вот он надо мной небось прикалывался! Да и ты тоже…

— Маленькая, да ты что! Никто и не думал над тобой смеяться! С чего ты взяла! Давай в ближайшие же выходные в лесничество смотаемся, отец сам тебе все подтвердит! Заодно и успокоим его, а то пари готов держать, волнуется он сейчас за нас с тобой, и сильно.

— Нет, слушай, я вот сейчас вспоминаю, а ведь действительно похож! Глаза, овал лица… Черт, совсем чутье пропало, художница, называется! У меня ведь ничего внутри даже не шевельнулось, что вы можете быть родственниками, да еще и близкими! Никогда тебе этого не прощу, даже не надейся! И Фомич тоже хорош, хоть бы полсловечка, полнамека! Молчал, как партизан. У-у, заговорщики!

— Кристя, ну, не ругай нас, пожалуйста, мы же не со зла!

— Подожди, у меня голова кругом идет. Нет, ну надо же — родной отец!…

Семь-сорок не спеша шел по родному двору и мечтал о том, как сейчас плюхнется в горячую ванную, а потом — спать. Или нет: просто разденется, нырнет в кровать, отоспится — а уж потом водные процедуры. Спать… Подушка — мягкая, чтоб голова в ней тонула, и форточку настежь, чтоб воздуха свежего побольше. И телефон из комнаты в коридор выкинуть, чтоб ни одна сволочь дозвониться не смогла.

Ликвидатор подвез его почти до самого дома, начисто проигнорировав просьбу «до ближайшего метро, а там я сам как-нибудь». И расстались они, крепко пожав друг другу руки. Как раньше. Что ж, так гораздо лучше. Период «апартеида», как любил обзывать все это Лесничий, подошел к концу. По крайней мере, в присутствии Олега Семь-сорок чувствовал себя вполне комфортно.

Интересно, наладятся у Олега с Ленкой отношения или нет? Со стороны посмотришь, вроде все нормально. Олег гадостей ей не говорит, она тоже язычок на привязи держит. Даже улыбаются друг другу, со стороны и не скажешь, что в разводе. Лишь бы только больше не ругались. Хотя, может быть, только в присутствии чужих у них все так гладко. Еще неясно, о чем они сейчас в машине треплются. Ладно, это уже их дела. Сами разберутся. Как и Кристина с Лесничим. Неспроста же Олег его к себе уволок, чтобы дать ребятам возможность наедине пообщаться. Все возвращается на круги своя, так, как и должно быть.

Сергей подошел к своему подъезду, открыл тяжелую дверь с кодовым замком, и тут ему навстречу, едва не сбив с ног, выскочила Янка, яростно сражающаяся с застежкой своей сумочки. От неожиданности Семь-сорок застыл на месте, и только глупо улыбался, глядя на родное лицо с нежной россыпью веснушек, выводить которые Янка не желала из чистого упрямства, считая, что они только прибавляют ей шарма.

— Ой, Сережка! Сколько лет, сколько зим!

— Привет, Яна! Сто лет тебя не видел! Как дела? Рассказывай!

— Да какие у меня могут быть дела — так, проделки. Верчусь, как белка в мясорубке. Ты лучше скажи, чего такой замызганный? Никак решил под бомжа закосить? Непонятно, как тебя еще милиция не загребла. Ты себя в зеркало видел, на что похож?

— Догадываюсь. Поэтому и ползу в сторону квартиры, чтобы это все с себя сбросить. Да я еще сглупил, отказался в последний раз глаза промывать, а теперь понимаю, что зря. Такое ощущение, что под веками целые барханы песка накидало, глазами словно по наждачке водишь.

— Чего-то я не врубаюсь. Ты откуда идешь-то, из какой пустыни?

— Про взрыв прошлой ночью слышала? Подъезд жилого дома сложился.

— Ну да. Какую программу не включишь, везде показывают.

— Ну вот, нас только-только отпустили. Я там с ночи обретался. Завал разобрали и адью.

— Точно, ты же в Службе спасения числишься, как же я забыла! Слушай, а повернись-ка спиной!

— Зачем это?

— Ну, повернись, повернись!

Сергей послушно развернулся, постоял так секунд пять и вновь вернулся в прежнюю диспозицию.

— Ну, все увидела, что хотела?

— Так это ты был! Я когда смотрела, как спасатели работают, еще обратила внимание, что один уж больно на тебя похож. А это ты и был!

— Ну, не уверен. Может, и я, а может, и нет. Мы ж там все на одно лицо, в касках, да респираторах, как из инкубатора. Только по одежке и можно было кое-как разобраться. А снимать нас могли только издали: прессу держали подальше от завала.

— Да точно ты! Я ж тебя именно со спины и признала! Еще подумала: тебе-то там откуда взяться? Решила, что это мои личные глюки и успокоилась. Слушай, очень тяжело было, да? Там же столько погибших…

— Да ладно. Все закончилось, о чем тут говорить. Честное слово, единственное желание — забыть, как кошмарный сон. Лучше про себя поведай, как ты, чего ты. Когда в горы идешь, какие дальнейшие планы? И вообще, я на тебя обижусь: могла бы в гости зайти, раз уж маму навещаешь! А то совсем пропала для общества!

— Да я, собственно говоря, обратно переехала, так что сам в гости заходи.

— Да ты что! И когда?

— Три дня назад. Да, еще хотела сказать: в горы я не иду. Если получится, махну на море на бархатный сезон, а нет — так и нет.

— А почему вдруг от гор отказалась? Ты же так туда хотела, столько готовилась?

— Ну, Юра оказался не тем парнем, на которого я могла бы положиться, да еще и в экстремальной ситуации. Собственно говоря, именно он настоял на том, чтобы я отказалась от этой поездки.

— Это еще почему?

— Ни с того, ни с сего решил, что мне там делать нечего. Мол, горы — это для настоящих мужчин, а женщины там только под ногами мешаются. Спасай их, отвлекайся от непосредственного покорения горных высей. Ну и так далее. Мол, я девушка с зачатками разума, в отличие от других представительниц слабого пола, поэтому должна понять и принять его доводы. Пока он там будет с горными орлами соревноваться, я должна его терпеливо ждать и страдать в ожидании нашей встречи. Представляешь, еще спросил, умею ли я ждать!

— И что ты ему ответила?

— Конечно же, что умею. Мол, я сразу трех парней из армии дожидалась, какие проблемы! Могу и его дожидаться, не вопрос!

Семь-сорок буквально пополам сложился от смеха. Историю про трех Янкиных одноклассников, одновременно загремевших в армию, он слышал, и неоднократно. Янка, как самая ответственная из всей компании — еще бы, бывшая староста класса! — взяла на себя переписку с ребятами, и добросовестно каждую неделю отправляла всем трем по письму, чтобы не скучали. В итоге после демобилизации они все вместе собрались у Янки, подарили ей огромнейший букет цветов и невероятных размеров лохматого тигра, который с той поры всегда лежал около ее кровати. Насколько Сергей был в курсе, они до сих пор дружили, правда, уже в несколько увеличенном составе, поскольку Янкины однокашники обзавелись семьями, а кое-кто и детьми.

Кое-как отсмеявшись, Сергей выдавил из себя:

— И что Юра?

— А ничего. Психанул, устроил образцово-показательный ор. В общем, ничего интересного. Можно сказать — классически незамысловатый тип реакции самца-собственника. А меня эти вещи утомляют, и изрядно. Так что отныне я — абсолютно независимая женщина…

— … шагающая по жизни с гордо поднятой головой, — в унисон с Янкой закончил Семь-сорок. Они переглянулись и расхохотались уже на пару. Эта была одна из любимых Янкиных фраз-паразитов, которую давно выучили наизусть все ее близкие друзья, и которая ужасно раздражала Янкину маму.

— Что сегодня делаешь вечером? — словно невзначай поинтересовался Сергей, любуясь, как ловко бегают по сумочке Янкины пальцы, пытаясь сладить с непокорной застежкой, никак не желающей встать на место.

— Да вроде пока никаких планов. Сейчас смотаюсь в редакцию, потом еще в пару мест за гонораром, и домой. Приеду и завалюсь читать книжку. Подруга шикарное фэнтези подбросила, невозможно оторваться.

— Совсем таки невозможно?

— Ну, если мне предложат что-то более интересное, то готова рассмотреть варианты.

— А как насчет дегустации эля на лоне природы?

— «На лоне природы» — это, я понимаю, в близлежащем скверике, а элем нынче обзывается жигулевское пиво? Диспозиция в целом верна?

— Скверик — это запасной вариант, если придешь поздно и не захочешь смотаться за город. А вот по поводу эля — обижаешь. У меня целая бутылка темного стекла заныкана, причем большая, как шампанское, только пробка другая, с металлическим креплением. Случайно в супермаркете обнаружил, попробовал — класс! Побежал и на оставшиеся таньга последнюю купил. Между прочим, больше их не завозят, так что считай — эксклюзивная бутыль, вряд ли в скором времени еще что-то подобное попробуешь. А в качестве закуски предлагаю копченый сыр палочками. Ну, скажем, «чечил». Так как?

— Ну, против такого я устоять просто не в силах. Тогда я тебе звякну, как вернусь, идет?

— О’кэй, о-би-и!…

Ликвидатор с Ленкой сидели в машине напротив ее дома вот уже минут пятнадцать, но все не могли определиться и наконец-то разойтись. Говорили ни о чем, почти не глядя друг на друга, осторожно и исподволь получая информацию, кто как провел это время. Если не считать скандалов, это был первый их разговор без криков и взаимных претензий, и даже если затрагивалась какая-то скользкая тема, они сразу же сворачивали с нее, чтобы не спровоцировать конфликт. Как ни странно, больше всего Ленке сейчас хотелось прижаться щекой к груди Олега — так, как раньше. Она уговаривала себя, что это — нелогично. Олег — человек, глубоко ее обидевший, любые проявления хороших чувств с ее стороны — это поощрение его дурного поведения… Только все эти уговоры почему-то не действовали. Поэтому она даже почти не удивилась, услышав вдруг от себя:

— Может, зайдешь чай попить? Что мы в машине-то сидим, дома удобнее!

Олег на минутку задумался, потом покачал головой:

— Что-то мне ни чаю, ни кофе не хочется. А вот на Саньку бы я с удовольствием поглядел. Так давно его не видел! Знаешь, когда сегодня ребенка на завале нашел и вынес, так сердце защемило. Словно родной кто-то погиб. Сразу про Санечку подумалось: не дай Бог такая судьба ни ему, ни кому другому.

— Меня тоже сегодня пробрало. Когда первых откопали. Спасибо Кристе, а то еще чуть-чуть — точно в истерику бы ударилась. Честно говоря, сама от себя такого не ожидала.

— Ну, в это я с трудом поверю. Это, дорогуша, ты на себя наговариваешь. Истерики на почве излишней впечатлительности — явно не твой стиль. Кстати, матушка твоя говорила, ты на работу возвращаешься?

— Ну да. Только пока не в операторы, а в группу работы с корреспондентами. Буду новичков регистрировать, документы всяческие оформлять, плюс вести базу данных. Зато все ночи свободные, а то как же я Саньку на целые сутки брошу! Так хоть вечером с ним посижу, поиграю. Да и работа поспокойнее операторской.

— И то верно.

— Ну что, идем?

— Давай. Сейчас только машину закрою. Слушай, а у тебя можно ненадолго ванну оккупировать? А то не хочу с Санькой в таком виде играть. На мне ж грязи — вагон! Да еще какой грязи…

— Без проблем. Кстати, у меня твои старые джинсы остались, можешь переодеться. А футболку какую-нибудь я тебе точно разыщу.

— Здорово. Лучше и не придумать. Спасибо, Ленок!

— Да не за что…

Когда свежевымытый Ликвидатор в джинсах со слегка продранными коленками вышел из ванной, у Ленки изнутри словно прокатилась теплая волна. Она, чтобы скрыть свое смущение, слегка подтолкнула вперед Саньку. Санька, смешно косолапя, со всех ног бросился к отцу, радостно вопя что-то неразборчивое. Ликвидатор с разбега подхватил его и закружил под самым потолком, отчего Санька завопил еще громче и восторженней. А потом Олег уселся прямо на полу на палас и позволил своему отпрыску издеваться над собой, как тому угодно. Санька ползал по нему как заправский скалолаз, разумеется, с поправкой на возраст. Потом фыркал ежиком, катал по отцовским ногам машинки, запускал ручонки в шевелюру Олега и чего-то оттуда пытался вытащить, натужно сопя. Олег разрешал ему все. Ленка, чтобы не мешать, отправилась на кухню готовить, но мама отослала ее обратно. Мол, уже все сделано, иди, лучше с мужем посиди.

Через полчаса возни их сморило. Даже Санька начал позевывать и капризничать: верный признак, что устал. Олег, будь его воля, просто разлегся бы на том же самом полу, да и отрубился. Ленка, на своих мужчин глядючи, поймала себя на том, что дремлет с открытыми глазами.

— Олег, может, тебе постель разложить? А Саньку я с тобой положу, ему тоже пару часов поспать не повредит? Хотя, если не хочешь, чтоб он с тобой спал, я его в кроватку отдельно…

— Слушай, а удобно?

— А почему бы и нет?

— Тогда расстилай. А то до дома я явно не доеду. Первый же фонарный столб моим будет, разве что тачку поймать, а машину свою пока здесь бросить. Только Саньку, наверное, все же отдельно положи, а то боюсь, задавлю я его во сне своей тушей. Он же кроха такой, стремно как-то!

— Тогда пока я тебе постель готовить буду, ты его уложи. Не забыл еще, как делается?

— Да я — чемпион по укладыванию сына! Даже у тебя так не получается!

— Иди уж, чемпион…

Как-то само собой получилось, что Ликвидатор остался на ночлег. Вечером на ужин его будить не стали, пожалели, а глаза он открыл, если верить наручным часам, где-то в пол-второго ночи. Рядом на раскладушке посапывала Ленка, а сбоку в детской кроватке безмятежно разбросал ручки по подушке Санька. Спать уже почти совсем не хотелось, а уехать — означало разбудить все семейство. Вещи его теща наверняка уже постирала и сушиться повесила, оставлять их здесь как-то неудобно. Есть, правда, хочется, и зверски. Но это поправимо. Главное — дверной дверью не хлопать, слишком громко получается, с лязгом, а вот по квартире перемещаться — это запросто.

Олег тихонько встал и отправился на кухню в поисках чего-нибудь съестного. В холодильнике обнаружилась готовая «сухая» окрошка и квас. Наверняка тещины происки: Ленка окрошку терпеть не может, ест только в виде обычного салата под майонезом, а он это блюдо обожает. За один раз может несколько тарелок навернуть. На душе даже тепло от этого стало, словно домой вернулся, где тебя ждали.

Странная ситуация, если так посмотреть. Непонятная. А как дальше-то быть после того, что сегодня произошло? Или делать вид, что ничего такого и не было? Просто расчувствовались, на чужую трагедию глядя, сентиментальность о себе знать дала, вот и провели вместе почти целый день и даже не поцапались. А завтра все по новой? Не хотелось бы. Устали уже от ругани, да и Санька опять же…

Насытившись, Олег отправился обратно в комнату. Улегся на кровать, а потом, не выдержав, стал рассматривать спящую Ленку. Маленькая воинственная женщина. Мать его ребенка. Его подруга. Его солнышко. Каково ей на раскладушке? Свою кровать она ему отдала, а сама вон, притулилась по-гостевому. Может, переложить ее на кровать, к себе под бочок? А если проснется? Да и с утра неудобно может выйти. Еще решит, что он к ней пристать хотел. Нет, пусть уж спит, как спит. Да и в самом деле: утро все покажет. Только… может, прямо с утра и поговорить с ней обо всем? Решить, как быть дальше? Или не стоит коней гнать, пусть все само собой образуется? Вопросы, вопросы — кто б на них ответил, а? Выбрал, что для обоих лучше…

Чем дольше смотрел Олег на Ленку, тем сильнее хотелось ему наплевать на здравый смысл и перетащить ее к себе на кровать, а потом ласкать — до умопомрачения, до кошачьего писка, на который так горазда Ленка, изгибающаяся в кипении страсти. Начхать, что теща услышит, что Санька, может быть, проснется — все сущая ерунда! Не оттолкнет же она его в самом деле! Ей ведь тоже этого наверняка хочется!

Чтобы не искушать себя и не доводить до предела, Ликвидатор, сделав усилие, все же перевел взгляд с Ленки на потолок, а потом и вовсе перевернулся на другой бок. От греха подальше. Чур меня, чур! Вот сама запрыгнет на кровать, потрется головой об его грудь, как раньше — тогда пожалуйста, а пока ни-ни.

Промучившись бессонницей еще с полчаса, Олег все-таки смог снова заснуть.

Ленка проснулась рано, когда за окном только-только занялся рассвет, из-за отсутствия солнца казавшийся пасмурным и холодным. Спать на раскладушке было непривычно, Ленка обычно предпочитала более плоские и жесткие поверхности, а старая разношенная парусина напоминала собой гамак, правда с металлическими поперечинами, да к тому же в самых неудобных местах.

Санька, слава Богу, все еще спал и подавать голос не собирался. Благодать. Эти утренние минуты — самые приятные, когда открываешь глаза и понимаешь, что вставать еще не надо, бежать никуда не надо и можно побыть наедине с собой, своими мыслями. Или просто перевернуться со спины на живот и еще на пару-тройку часов отдаться во власть сновидений.

Ленка скосила глаза на кровать. Олег храпит. Надо бы его потормошить, чтоб перестал, да зачем? Только человека зря беспокоить, он проснуться может, проверено. Пусть уж все как есть останется. Он вчера здорово вымотался, как рухнул, так и заснул, как убитый. Мама его вчера строго-настрого запретила будить, пусть, мол, человек как следует отдохнет. Она, правда, тоже вечером по квартире ползала, как сонная муха, сразу после ужина снова спать отправилась, даже телевизор смотреть не стала.

Олег. Какой он все-таки во сне трогательный! Выражение лица совершенно иное, чем днем. Что-то детское, доброе проступает. И брови так смешно к носу сходятся, будто его кто-то обидеть пытается. Интересно, что ему сейчас снится? Руки на одеяле то и дело чего-то пытаются схватить, сжимаются-разжимаются. И сопит неравномерно. То ли бежит куда-то, то ли разговаривает с кем-то во сне.

Подстричь его надо бы, а то вон как шевелюра отросла. Когда еще в парикмахерскую отправится, раздолбай. Взять завтра у мамы ножницы и подровнять, чтоб людей не пугал. А то с его габаритами и такими лохмами прямо хоть бери в кино на роль Степана Разина, никакого грима не потребуется. Разве что еще бороду завести для правдоподобия. Правда, с бородой он совсем страшный станет. А усы ему не идут. По крайней мере, старые фотографии, где он сразу после армии себе что-то этакое казацкое под носом отрастил, Ленке совершенно не нравились. Впрочем, он с этим украшением быстро расстался, говорит, ухаживать неудобно, да и еда налипает, постоянно следить надо.

Ленка закрыла глаза и представила, что она сейчас лежит рядом с Олегом, а он обнимает ее и даже во сне никуда не отпускает от себя, собственнически двигая обратно. Как же она соскучилась по этому ощущению! Нет, спать одной — в этом тоже есть свой кайф, и немалый. Никто на ухо не храпит, никто свои ноги тяжеленные на твои коленки не забрасывает, никто с тебя одеяло в свою сторону не тянет. Но почему-то после двух-трех недель в одиночку снова хочется, чтобы в кровати рядом с тобой лежало чье-то родное тело. Саньку не положишь: привыкнет, потом в кроватку ни за что не загонишь, так и будет норовить рядом с мамой улечься. Маленьким ведь про правила приличия бесполезно втолковывать. А Олег…

Странно, но если бы он сейчас проснулся и предложил ей заняться любовью, она бы, наверное, не отказалась. А может, и нет. Что-то внутри такое подзуживает, мол, что тебе стоит попробовать: пересядь к нему на кровать, погладь по спине, а потом ляг рядом. Наверняка же сработает! Олег за считанные секунды заводится, еще затерроризировать успеет, половой гигант местного значения. Но тут же тормоза включаются: о чем мечтаешь, глупая женщина! О человеке, который грозился твоего сына забрать? Ну, не дура ли, право слово! Ну, подвез он тебя до дома, согласился зайти, да и то только, чтобы с сыном увидеться, а она уж и размечталась!

Но все равно: такая горячая волна по телу катится, стоит только о непристойном подумать. Все, хватит, не смотреть на него, вспомни, сколько гадостей он тебе сделал и грозил сделать. В конце концов, есть у тебя гордость или нет?! Черт, маловато гордости-то, маловато будет! Так, если не прекратишь думать о нем, то встанешь и отправишься под холодный, нет — под ледяной душ! Чтобы всякая дрянь в голову больше не лезла. Ну и что, что вы с ним в одной комнате находитесь и даже вроде как вместе ночь провели, это еще ничего не значит.

Ленка, скрипнув зубами, зарылась лицом в подушку. Пришлось закусить зубами край подушки, чтобы не потерять остатки самообладания. Все, больше девочка ты с ним наедине не останешься, раз себя в руках держать не можешь. Никакого секса с бывшим мужем, рвать — так сразу! Нечего нервы себе и ему мотать.

А может… Может, у них еще все наладится? Вдруг Олег за это время одумался и понял, что был неправ? Может, он специально остался у нее, чтобы проверить, как она к нему относится и заново клинья подбить? Голова кругом идет. Тогда что, выходит, он Саньку использовал только для того, чтобы ее к себе расположить? Нет, непохоже. Он и вправду по сыну соскучился, это слепому видно. Нет, хватит, все, не думать об этом, не ду-мать!

А что будет утром? Нет, без завтрака он отсюда не уедет, пусть даже не мечтает. И матушка его не отпустит, да и ей самой не повредит лишний раз приглядеться к Ликвидатору без суеты, спокойно. Осторожно порасспросить его о том, о сем. Почву прощупать, так сказать. В крайнем случае, какую-нибудь провокацию завернуть и посмотреть на реакцию. Или не стоит?

Да в конце концов, мужик он или не мужик?! Вот пусть и делает первые шаги к окончательному перемирию. А она подождет. Если сделает — значит, ценит и любит. А нет — так пусть и катится дальше. Она себя в глупое положение ставить не хочет. В конце концов, это он ее тогда обидел, когда она, глотая слезы, с Санькой в охапке ехала на метро к маме. Ему все и исправлять.

Только бы побыстрее…

Ленка забылась коротким тревожным сном на грани с явью, и ей пригрезилось, что Олег встал с кровати и осторожно перебрался к ней на раскладушку (вообще-то раскладушка в силу своей ветхости и одного человека уже с трудом выдерживала, но сон есть сон). Будто бы Олег ласково перебирал ее волосы прядь за прядью, а потом прижал к себе крепко-крепко. И все получилось. Как раньше. Вернее, как давным-давно, когда они только начинали «хороводиться», и каждая встреча была настоящим праздником для обоих. Вот так. И просыпаться Ленке совершенно не хотелось.

Кристина нервно посматривала на часы.

— И где их черти носят, а? Это уже за все мыслимые пределы выходит! Мы же опоздаем! Да мы уже опаздываем! Родители уже наверняка волнуются, что нас все еще нет. И перед гостями так неудобно. Между прочим, регистрация уже через двадцать минут, а до Загса еще доехать надо!

— Кристя, расслабься! Ну, мало ли что могло случиться!

— Вот именно: мало ли что! И как назло, ни у кого мобильные не отвечают. Заблокированы! Причем со вчерашнего дня. Домой звоню — тоже никто трубку не снимает. Я не понимаю, это что — шутка такая неудачная? Так какого военно-морского! Я и передумать могу. Подумаешь, велика невидаль — невеста, сбегающая в день свадьбы! Вон, в Голливуде даже кино об этом сняли. А я что, хуже?

— Ты не хуже, ты лучше. Поэтому никуда убегать не будешь. В конце концов, ты что — зря столько к этой свадьбе готовилась? Почти полгода, вон, только к зиме окончательно собралась. Сценарии писала, банкетный зал искала, платье себе придумывала? Что, вот так все и бросишь?

— Еще пять, нет, ладно — пятнадцать минут, и я переодеваюсь в халат и тапочки!

— И как я тебя, интересно, обратно в это платье всовывать буду, а? Сама же эту гору крючков на спине напридумывала, я полчаса билась, пока все верно застегнула, а теперь, значится, туда-сюда раздеваться вздумала? Перебьешься, подруга! Лучше давай я тебе шубу достану, чтобы ты ее примерила, как она на платье лежит. Может, придется ее просто сверху набросить, как накидку, и руки в рукава не вставлять. Вызывают у меня опасение эти твои штуки вышитые, как бы не помять и не сорвать ненароком.

— Да не все ли равно! Руки туда, руки сюда… И вообще, в следующий раз замуж буду выходить летом!

— Разбежалась вверх ногами! Тебе и этого раза за глаза хватит, уже о следующем мечтает! Дождешься: обо всем Лесничему наябедничаю!

— Вредина ты, Ленка! Слушай, как я выгляжу?

— На все сто десять! Сегодня все мужики на тебя с разинутым ртом глазеть будут, помяни мое слово! Вся такая воздушная, нереальная. Тебе для полного имиджа Снежной королевы только короны не хватает и палочки волшебной или жезла. Не помню точно, что там у нее в мультфильме было. Если Лесничий дар речи не потеряет от такого видения, я его вдвойне зауважаю!

— Ему не уважение полагается, а пинок под причинное место. Ведь просила его как человека — не опаздывай, не подводи меня. «Да, да, Кристя, конечно, о чем речь»! А что в итоге? Все наперекосяк! Слушай, а может, сбегаешь к нему? Туда-сюда десять минут, не более! Или давай лучше я, только переоденусь во что-нибудь уличное!

— Сиди, где сидишь, и не рыпайся! Переоденется она! Ни ты, ни я никуда отсюда не двинемся. Во-первых, вероятность того, что мы в этой беготне с мужиками разминемся, приближается к ста процентам. Мы пешком, они на машине. Мы по дворам, они по дороге. Ну, ты поняла. Во-вторых, я не хочу изображать из себя свадебную лошадь — голова в цветах, а задница в мыле. Мне только простуды для полного счастья не хватало. И пожалей мои легкие, их от мороза просто разорвет, если я из себя спринтера изображать начну. В-третьих, пусть лучше мужики волнуются. Ведь если так посмотреть: кто больше всего эту свадьбу хотел, ты или Иван?

— Ванька, конечно. То есть, конечно, потом я тоже решила, что нам надо пожениться, но он в полный восторг пришел, когда я ему согласие дала, а я, так, спокойно к этому отношусь. Да, поженимся, да, хорошо. И только.

— Так какие вопросы?

— Но все равно: что его могло так задержать, а?

— Есть у меня одна мысль забавная…

— И?

— Мы вчера девичник как провели?

— Ну, слегка шумно, не без этого. Я, кажется, даже перебрала слегка. Голова с утра гудела, и не слишком приятно. А при чем здесь это? Или?… Подожди, ты хочешь сказать…

— Вот именно! Наверняка вся веселая компания во главе с женихом сейчас мечется по квартире в поисках чистой пары носок, галстука к костюму и упаковки антипохмелина. Или аспирина на худой конец. Это мы девчонок в полдвенадцатого по домам отправили, только вдвоем остались. Мужики просто так не разъезжаются, это факт. Может, и набедокурить чего-нибудь успели. С утра будильник не услышали, проспали. Это же так просто!

— О Боже! Ты умеешь утешать!

— Кристя, да расслабься ты! Сколько раз я на свадьбах гуляла — всегда одна и та же картина. Просто прими это как данность и не мучай себя. Никогда по задуманному не выходит, обязательно какие-то накладки. И ничего: все женятся, у всех все получается.

— Но я же хотела по-другому!

— Слушай, свадьба — это не образцово-показательное мероприятие, а праздник. Прежде всего, твой праздник. Гости на свадьбе всегда вторичны. Так что отрывайся по полной! Наплевать, как это выглядит со стороны, ты ж не званный вечер в посольстве Индокитая организуешь! Главное, чтобы тебе было хорошо.

— А мне плохо!

— А по-моему ты капризничаешь.

— Слушай, а может быть, и вправду отказаться от всего этого? Ну что изменится оттого, что я выйду замуж? Только появятся всякие непонятные формальности, а если вдруг развод — это вообще целая проблема. Может, то, что Ванька опаздывает, это знак, что не надо нам с ним жениться? Ведь смотри, все одно к одному: морозы со вчерашнего дня ударили, даже на улицу выходить стало боязно. Волга позавчера сломалась, придется на чьей-то чужой машине ехать. Да и еще и Ванька опаздывает. Точно знак! Знак свыше!

— Ща как вмажу мантрой по неразумной чакре! Еще и оккультизм до кучи приплела! «Знак» ей привиделся! Раньше надо было думать, а теперь считай, что ты уже в законном браке. Без всяких «если» и «может быть». В общем, заканчивай дурью маяться и немедленно, иначе — пеняй на себя! Я тоже повышенным терпением не отличаюсь, привяжу тебя к батарее, рот скотчем залеплю и успокоюсь.

— Ну, попробуй, раз такая смелая! Между прочим, я выше тебя, и на целых три кило тяжелее. Так что перевес на моей стороне.

— Мечтай! Ты в этих кружевах не поворотливей мухи в янтаре. Даже пикнуть не успеешь, как окажешься спеленатой своими же юбками. Кстати, ты пробовала пройтись на каблуках? На подол не наступаешь? А то еще растянешься где-нибудь в людном месте, поднимай тебя потом, от пыли отряхивай.

— Если что, я подол приподниму. Вот за это можешь точно не переживать.

— Ну, хоть что-то в порядке.

— Слушай, а может ты своему попытаешься брякнуть, а? Вдруг у него телефон уже отвечает?

— Пробовала и неоднократно. Глухо, как в танке. Ладно, не сверкай глазищами, щас наберу!

Ленка потянулась к трубке, как в дверь позвонили. Кристина подскочила, как на пружинах, но Ленка, решительно запихав ее обратно в комнату, сама двинулась к дверям. Виданное ли дело, чтобы невеста сразу к жениху выбегала! Пусть жених хоть пару минут, да помучается!

Вопреки ожиданиям Кристины, Ленка вернулась к ней довольно быстро, раскрасневшаяся и злая. А главное — одна.

— Где Ванька?

— Успокойся, Ваньки там не было. Приперся какой-то чудик с предвыборной агитацией. Я ему по-хорошему, мол, вали мужик, не до тебя сейчас, свадьба у нас. А он как услышал про свадьбу, прицепился репейником, мол, вот и надо на пороге новой жизни правильный выбор сделать. Я ему говорю: если через пять сек не уберешься восвояси, я такой выбор тебе устрою, все ступеньки задницей пересчитаешь, придется кандидату тебе на лечение вывихнутого геморроя раскошелиться. Сгинул, окаянный. А что — в гневе я страшна!

Тут Кристина заметила, как через комнату от дальнего угла к выходу бежит мышь в камуфляже. Наглое создание тоненько цокало коготками по паркету, время от времени останавливалось и глумливо поглядывало на нее. Заметив оцепенение Кристины, Ленка толкнула подругу в бок:

— Кристя, ты чего?

— Лен, ты мышь в камуфляже видишь?

Тем временем мышь добежала до выхода из комнаты, стала на задние лапки, опершись плечом на косяк, помахала Кристине и исчезла.

— Кого?

— Так, все, у меня уже крышу сносит. Хватит, я иду раздеваться! Это уже форменное издевательство!

— Подожди, слышишь: лифт подъехал! И голоса, много. Наверняка наши. Вот, что я говорила! Они!

Когда Ленка открыла дверь, оттеснив ее к стене, в прихожую ввалилась неразлучная троица. Если Иван и Сергей выглядели соответствующе моменту — в костюмах, свежевыбритые, правда, какие-то взъерошенные, то при взгляде на Олега Ленка зашлась в противном писке (голос разом куда-то пропал):

— Ты где успел! Да я тебя!…

Под левым глазом Ликвидатора наливался положенным радужным спектром свежеполученный синяк. Судя по вспухшей (хорошо хоть не сильно) верхней губе, это был не единственный пропущенный им вчера удар. Олег смотрел на Ленку слегка виновато, но в то же время с изрядной долей воинственности:

— А что? Я жениха защищал, какие проблемы?

Тут уже охнула не усидевшая в комнате Кристина, все-таки выбежавшая навстречу Ивану:

— От кого защищал? Да что случилось-то?

— Кристя, солнышко, да все в порядке! Ну, переусердствовали мы вчера на мальчишнике, разогнались излишне, а как спиртное закончилось, пошли за догоном.

— Много пить вредно, а мало скучно? Так, да? — встряла Ленка.

— Ну, в общих чертах. В общем, идем к магазину, а тут к нам по дороге какие-то малолетние дебилы прицепились. Ну, слово за слово, этим самым по столу… Мы бы с ними в любом случае справились, у них же кроме гонору и спирта в крови ничего нет, просто Олег меня подпускать не хотел, сам махался. Ну, а их много, вот и получил в табло. Мы с Серегой, конечно, тоже в стороне не остались…

— Я тебя придушу! Потом откачаю и еще раз придушу! Все, срочно в ЗАГС, пока нас там не хватились!

— А как же выкуп? — в один голос изумились Ленка и Олег.

— К черту выкуп! — так же согласованно рявкнули им в ответ будущие молодожены и кинулись к лифту. Семь-сорок благоразумно промолчал.

Возле свадебного кортежа возникла маленькая заминка, поскольку новобрачные попытались разместиться в одной и той же машине, а не в разных. Но тут уж и Сергей в стороне не остался, и совместными увещеваниями Ивана все-таки выдворили во вторую машину кортежа. Только-только усадили, как он снова выскочил и кинулся к Кристине. Оказывается, забыл положенный букет цветов подарить. Открыл заднюю дверь, забросил букет в салон, и ходу назад.

Кристина с недоумением поглядела на плотный цветочный шарик в шуршащем целлофане, лежащий у нее на коленях. Взяла в руки, поднесла к лицу, понюхала. Покачала в ладонях, словно взвешивая. И вдруг расхохоталась, да так, что встревоженная Ленка аж на месте подскочила:

— Мать, ты чего? С тобой все нормально? Прошу как человека: продержись еще часок без истерик, потом уже сущая ерунда, можешь хоть на голове ходить, хоть белугой выть!

— Ленок, да все в порядке, не волнуйся! Я из-за букета. Мы когда с Ванькой это обсуждали, я ему сказала, что длинные тяжелые букеты для невесты не подходят просто категорически — и таскать тяжело, и неудобно, а уж бросаться в подружек — тем более. Так он практически идеальный мяч для боулинга изобразил, такой метнуть — делать нечего. Ведь не забыл, чертяка!

— Так, с этого места поподробнее, пожалуйста. Это в кого ты собралась своим букетом пулять?

— В незамужних подруг, как водится. Кстати, ты в их число по всем формальным признакам попадаешь, так что не отвертишься. Специально в тебя метну!

— Э, а может не стоит? Вдруг мы с Ликвидатором опять расходиться надумаем? И зачем нам тогда свадьба сдалась? Или ты решила всех остальных за собой тянуть, раз уж сама вляпалась?

— Вот чтоб не расходились! И только попробуй после этого в ближайший год замуж не выйти!

— Ты сначала попади в меня, а потом уж и поговорим.

До Загса долетели за считанные минуты, практически и не опоздали, — разве что так, самую малость. Родители и гости уже столпились в фойе, на крыльце в ожидании приезда молодых никто не стоял. Еще бы, такой холод! Иван не позволил своей невесте бегать по снегу в легких туфельках, как возле дома, сразу же взял на руки прямо из машины, и понес. Ленка к своему изумлению оказалась в объятьях Олега, и вслед за Кристиной ее тоже внесли в сутолоку Загса. Нет, понятно, что у нее на ногах тоже туфли, а не унты меховые, но как-то неожиданно все вышло. Правда, приятно, что греха таить.

Как выяснилось, Фомич уже совершенно сдружился с родителями Кристины, да и ее младшего брата успел собой очаровать, так что никого знакомить между собой и не пришлось. Да и вообще выходило так, что Фомич волевым решением взял на себя роль распорядителя на празднике. Престарелые родственницы и дальние родственники и с той и с другой стороны были заботливо рассажены на диваны, чтобы не устали раньше времени. Друзьям молодых (ими в основном оказались операторы и корреспонденты Службы спасения) не дали отколоться от общей массы и замкнуться своим тесным коллективом. Приглашенные Кристиной «любимые клиенты», плюс организатор выставок и трое модельеров, частенько работающих с ней, тоже как-то естественно превратились чуть ли не в самых желанных гостей. Ольга, сестра Ивана и дочь Фомича, понятное дело, вообще была одной из самых дорогих подруг невест, хотя и старалась держаться подальше от общего шума и суеты. Никто не чувствовал себя покинутым или обделенным вниманием. Ай да Фомич, вот так талантище!

Расписались, пригубили шампанское, расселись по машинам и отправились в ресторан. Ехать гулять куда-либо в такой мороз могли разве что бывалые полярники, к которым никто из присутствующих отношения не имел. Поэтому само собой весь праздник переносился в помещение.

Приняв из рук родителей хлеб с солью, под приветственные крики гостей начали выяснять «кто в доме хозяин». Кто больше кусок от каравая откусит, тому и верховодить. Кристина даже стараться не стала — вот еще глупости! Откусила себе небольшой кусочек и медленно прожевала. Вот и закуска подоспела! А то шампанское на голодный желудок — это адская вещь. А вот Иван куснул — так куснул! Чуть ли не четверть каравая зубами оторвал. Жует, прямо в рот щепоть соли забросил, чтоб вкуснее было, а в глазах такое наслаждение написано! Кристина его потом втихаря в бок толкнула, с чего, мол, такая жадность обуяла? Оказалось, что тоже с утра во рту маковой росинки не было. А после вчерашнего в желудке такое творилось… Позавтракал, в общем.

После хлеба с солью настал черед свадебного букета. Все незамужние девушки выстроились в ряд за спиной Кристины, а она, примерившись к левому краю, где стояла Ленка, приготовилась бросать цветы. Потом снова обернулась, проверила, на месте ли Ленка, не сбежала ли? Та успокаивающе помахала рукой. Здесь я, здесь, не беспокойся. Кристина вновь заняла боевую позицию.

Ленка, выждав до последнего, осторожно дала задний ход, а потом и вовсе развернулась спиной к девичьей шеренге. Что, Кристина, думала — перехитрила? Знай наших! Пусть лучше кто-нибудь другой этот дурацкий букет ловит, а то потом не отбрешешься. Пристанет с ножом к горлу «когда с Ликвидатором поженитесь»! А на нет и суда нет!

Что-то мягкое, но увесистое ударило ее по голове. Ленка посмотрела под ноги и увидела злополучный букет. За ее спиной от души хохотала Кристина, к которой через несколько секунд присоединились и гости.

— А я, между прочим, думала, что промахнулась! Слишком сильно бросила, не рассчитала! Букет в сторону полетел, кто ж знал, что ты все-таки попытаешься сбежать! А теперь пеняй на себя, ты попала! У меня свидетелей много, все подтвердят! Так когда свадьба?

Ленка нашла глазами Ликвидатора. Тот стоял рядом с Семь-сорок и тоже, судя по всему, был весьма озадачен. На призывный Ленкин взгляд лишь растерянно пожал плечами. Мол, раз уж выпало, то придется жениться, наверное… Семь-сорок едва сдерживался, чтобы не захохотать совсем уж неприлично громко, а Иван, стоящий рядом с Фомичом, показывал Кристине большой палец. Сговорились. Как пить дать — сговорились!

Затем все расселись за столы, уставленные закусками, салатами и разнообразным спиртным. Семь-сорок, еще в машине успевший изрядно приложиться к шампанскому, выдал сентенцию:

— Люблю салат, люблю картошку, давайте выпьем понемножку!

Кристина настороженно стрельнула в его сторону глазами, но Сергей только состряпал в ответ самую невинную мину из тех, на какие был способен.

Сказать первый тост попросил Фомич. Никто не возражал. Про себя Кристина уже настроилась на долгую застольную речь, но вопреки ее ожиданиям, Фомич был краток и оригинален:

— Уважаемые друзья! — начал он, когда за столами стих шум и все устремили свои взгляды в сторону молодых и Фомича, стоящего с бокалом вина в руках. — Сегодня мы собрались здесь, чтобы поздравить двух очаровательных молодых людей, решивших объединить свои судьбы. Не скрою, они мне оба очень дороги, но все-таки, и да простят меня ревнители свадебных традиций, этот тост я хочу посвятить прежде всего невесте. Если женщина любит флиртовать со многими мужчинами и порхает по жизни словно мотылек от одного приятеля к другому, ее называют кокеткой. Если женщина не обращает внимания ни на кого, кроме одного, любимого ею мужчины, ее называют сумасбродкой и считают, что она сделала недостойный ее выбор. Так поднимем наши бокалы за мою невестку, за сумасбродку Кристину! И пусть выбор, который она сделала сегодня, будет для нее наилучшим. Счастья тебе, дочка!

От полноты чувств Кристина едва не расплакалась. Впрочем, что у Кристининой мамы, что у Ленки глаза тоже были на мокром месте, так от души сказал свой тост Фомич!

Потом начался обычный застольный гомон, перемежаемый тостами за молодых, криками «горько», да зачтением поздравительных телеграмм, самопальных стихов и всего прочего, на что были горазды гости. Неугомонный Семь-сорок оперативно организовал рейд на противоположный край стола, к «любимым клиентам», перед которыми красовались сразу две бутылки «Мартеля». Кристине, наблюдавшей за его передвижениями с широко открытыми глазами, он пояснил:

— Чтобы сердцу дать толчок, надо выпить коньячок!

Кристина застонала и что-то прошептала на ухо Лесничему. Иван многозначительно посмотрел на Сергея и постарался мимикой донести до сознания последнего, что если такие фортели повторятся, пусть пеняет на себя. Семь-сорок же, нимало не смущаясь, возразил:

— Жизнь прекрасна и удивительна, если выпить предварительно!

Иван только рукой на него махнул. Все равно ведь не угомонится.

Кристина, утомленная царящей вокруг неразберихой, бросила взгляд на стол и вдруг обнаружила, что прямо к ней по середине стола идет давешняя мышь в камуфляже. В этот раз мышь шла на задних лапках, гордо заложив передние лапки за спину на генеральский манер, и с непередаваемым ехидством смотрела Кристине прямо в глаза. Кристина ткнула Ивана в бок:

— Ну, а ты ее видишь?

— Кого?

Мышь остановилась, развела передние лапки в сторону и взмахнула ими, как дирижер. В тот же момент на молодоженов обрушились крики «горько», и Кристина не успела ответить на вопрос Ивана. А когда они закончили целоваться, никакой мыши на столе уже не было.

Ленка с Ликвидатором, сидящие неподалеку от молодоженов, на какой-то момент оказались будто вне общего праздника и гомона. Даже интересно так: словно вокруг них кокон прозрачный, и все видно и слышно, что вокруг делается, а они все равно сами по себе, отдельно. Олег оторвался от тарелки и посмотрел на свою подругу. Улыбнулся, чмокнул в кончик носа. Потом взял за руку и не отпускал долго-долго. Слегка неуклюже это у него получалось, но такое неподдельное теплое чувство сквозило за этими угловатыми знаками внимания! Ленка посмотрела на него и, не сдержавшись, фыркнула. Она ведь все-таки улучила минутку и с помощью тонального крема, пудры и аппликатора постаралась ликвидировать на лице Олега следы вчерашнего безобразия, да какое там! Цвет он приобрел хотя и близкий к натуральному, но не то чтобы совсем. Да и глаз все еще полностью не открывался из-за отека. Горе луковое! Сегодня столько фотографий сделали, а как посмотрят люди и увидят, что свидетель такой живописный! На всю жизнь позор. Ох, чудило! Все бы ему кого-нибудь спасать. И ведь гордый собой, как же: от жениха удар на себя отвел. И вот как такого ругать, скажите на милость?

Сегодня у них полностью свободный день. Саньку мама к себе забрала и велела повеселиться, как следует. Тем более, позади рабочая неделя, оба вымотались, как савраски, праздника хочется. Так что можно хоть до утра плясать и на голове ходить. Олег после вчерашнего решил на спиртное не налегать, одну минералку без газа хлещет, под водку маскирует. И это правильно. На большее силы останутся. На большее…

Ленка, повинуясь минутному порыву, погладила Олега под столом. Там погладила. Он закатил глаза, даже зашатался чуть-чуть на стуле и прошептал:

— Если сейчас же не остановишься, придется искать подходящий закуток или бежать в туалет. Так что ведите себя пристойно, женщина, терпите до дома! Дома вам все будет! И не надейтесь на пощаду!

Ленка с притворным сожалением убрала руку.

Настал черед веселых конкурсов и розыгрышей. Впрочем, что Иван, что Кристина оказались на высоте. Свою половинку даже с завязанными глазами безошибочно обнаружили, хотя на Лесничего специально очки напялили и цветок из петлички временно конфисковали, а на Кристину чью-то кофту поверх свадебного платья надели. Все равно опознали друг друга ко всеобщей радости.

Затем на всеобщую потеху начались «эротические игры»: то прищепки за две минуты на своей спутнице отыскать и снять, то «заначки» у друга найти; ленту в правый рукав просунуть и через левую штанину вывести, карандашом, на пояс привязанным, в горлышко бутылки попасть. Потом пришла очередь танцев, да не простых, а с подковырками. Каждая пара должна была удерживать между собой воздушный шарик, и если медленный танец все прошли на ура, то вот с рок-н-роллом пришлось изрядно попотеть и помучиться. У кого шарик в сторону отлетел, у кого взорвался от слишком тесных объятий.

Семь-сорок лихо отплясывал с Инкой — триста пятьдесят первым оператором. Судя по всему, веселое состязание доставляло много радости обоим. Впрочем, Сергей всегда умел устроить праздник для окружающих, если хотел этого, разумеется. Но сегодня он точно был в ударе, и светящееся весельем лицо Инки было лучшим тому доказательством. Хотя от внимательного глаза не укрылось бы и то, что за самим себе определенные границы Семь-сорок не заходит. В том, как он обнимал Инну, подхватывал, когда ее каблучки скользили по полу, целовал руку по окончании танцев, не было ничего личного. Будь на ее месте другая девчонка, ничего бы не изменилось. И Инка, судя по всему, прекрасно это поняла. Чуть-чуть взгрустнула — на полминутки, не более — и окончательно приняла эту игру. Хоть так.

По завершении свадебных «соревнований» выяснилось, что всем гостям досталось, никто не отвертелся. Фомич зорко следил, чтобы все хоть в чем-нибудь, хоть разок, а поучаствовали. Снисхождения удостоились только гости самого почтенного возраста.

Дождавшись, пока кончится мелодия, к Фомичу, признав его за главного, подошел администратор и чего-то сказал. Фомич кликнул сына и отправился следом за администратором.

— Куда это вы? — остановил Ивана голос молодой жены.

— Да маленькая накладка: с горячими блюдами какая-то петрушка вышла. Я так и не понял: то ли с количеством, то ли с составом меню. Ерунда, сейчас все решим.

— Лесничий, ты надолго? — встрял в разговор Семь-сорок, уже успевший проводить Инку до ее места.

— Да нет же, одна нога здесь, другая там. Вот что, Серега, ты, пока меня с батей нет, займи гостей чем-нибудь, а? А то натанцевались уже все до упаду, а просто сидеть — скучно.

— Принято-понято! Положись на меня!

Разговор с администратором затянулся на все десять минут. Но недоразумения все же были разрешены к обоюдному удовлетворению сторон, и Фомич с Иваном направились обратно в зал.

— Ну что, сынок, счастлив?

— Ага. Хотя до сих пор до конца не верю, что все случилось. Кстати, все никак тебя поблагодарить не могу за лето. Ведь если бы не ты, точно расстались! Здорово ты ей мозги прочистил и на место вернул, у меня это целый год не получалось, а у тебя за два месяца вышло. Уезжал зомби, приехал человек.

— Опыт, Ванька, не пропьешь. Да и прав ты был: наша она, лесная. Хоть и городом замороченная. Поэтому и смогли мы с ней друг друга понять. И знаешь что? Спасибо тебе!

— За что это, батя?

— За доверие. Ведь ты ни к кому-нибудь, ко мне Кристину отправил. И дал мне возможность с ней познакомиться накоротке, узнать будущую невестку. Я ж все про твою первую, Викторию вспоминал, мы ведь с ней от силы десяток раз общались, да и то из разряда «здрасте — до свидания». Так и осталась для меня чужим человеком. Я ее не понял, да и она не особо стремилась с нами общаться. А Кристина — совсем другое дело. Она мне словно родная дочка стала. Даже если бы вы расстались, все равно дочка! Я ей частичку себя отдал. Жаль, конечно, что от лихих этих дуреломов уберечь не получилось, но слава Богу, обошлось все.

— Да не казни себя, ты все равно ничего сделать бы не смог.

— В том-то и дело, что мог, да только на авось понадеялся. Вдруг пронесет. Не пронесло, как видишь.

— Ладно, все уже позади, не мучайся понапрасну.

— Кстати, можно один, так сказать, сугубо отцовский вопрос тебе задать, пока лишних ушей нет?

— Валяй!

— Когда я внуков увижу, а? Мир и лад в семье, это, конечно, очень много, но без топота детских ножек даже в самом уютном доме пусто кажется. Вы с Кристиной оба люди взрослые, оба в жизни устроенные. Так когда сподобитесь?

— Ой, батя, сложно сказать. По мне — так хоть завтра. Тут все от Кристи зависит. Она пока на что-то решится окончательно, должна с этой мыслью свыкнуться, как ты говоришь — переспать. Но то, что она про детей думает — факт. Месяц назад у Ленки книгу взяла почитать, что-то про будущих мам. Я ей тогда огромную такую энциклопедию про беременность и роды притащил — тоже листает. Так что все может быть. Не хочу на нее давить. Пусть уж лучше малыш для нее желанным будет, любимым.

— Тоже верно. Ну что, пора к гостям возвращаться, а то что-то мы с тобой подзадержались!

Первое, что увидел Лесничий, вернувшись в зал, это безумные глаза Кристины. Она сидела за столом, вцепившись обеими руками в салфетку, и нервно комкала, мяла безвинную ткань. Причину столь сильного расстройства невесты Ивану искать не пришлось. Семь-сорок слишком «ответственно» подошел к данному ему женихом поручению развлекать гостей, но не придумал ничего лучше, как петь «соленые» частушки, взобравшись с ногами на стул:

— А ты не жми меня к березе, Ты не трать свои труды. Ты не думай, я не дура, Вот поженимся — тады!

Каждую частушку Семь-сорок завершал радостными воплями и импровизированным гопаком на том же самом стуле. Впрочем, судя по всему, гостей его частушки и танцы забавляли, кое-кто уже приноровился к частушечному ритму и хлопал в ладоши, поощряя Сергея продолжать:

— Я у дерева, у вяза

Полюбил тебя три раза,

А у елки — раза два,

Да и то едва-едва!

Кристина уже сидела багровая и едва сдерживалась, чтобы не уйти. Наверняка переживает, что родители и ее коллеги по цеху все неправильно поймут. Глупенькая. А Семь-сорок хоть и раздолбай изрядный, но частушки у него знатно получаются, словно всю жизнь в деревне прожил:

— Раздается крик девичий

Над густыми травами —

Углубился в лес лесничий

С Машею и Клавою.

Такого откровенного стеба над собой Иван уже выдержать не мог и отправился к нарушителю спокойствия, снимать того со стула и отводить для приватной беседы в дальний уголок. Фомич только весело хмыкнул, на сына глядя. А Сергей, обнаружив, что еще чуть-чуть, и его сольное выступление закончится, вдруг спрыгнул со стула, подбежал к невесте, плюхнулся перед ней на колени и заголосил:

— Не гони меня, Кристина, С хаты за вчерашнее. Я — скотина! А скотина — Существо домашнее!

Помимо желания, губы Кристины растянулись в улыбку, так искренно и безвинно глядел на нее баламут Сережка. Ладно, на сегодня, так и быть, простим, но пусть лучше на глаза не попадается, массовик-затейник!

И тут случилось уж что-то совсем неожиданное. Образовавшуюся в частушечном кругу паузу заполнил звонкий старушечий голосок одной из родственниц:

— Ой, как косточки хрустели, Когда милый обнимал!.. До сих пор следы в постели — Хоть бы валенки снимал!

Бабулька пела и отплясывала с таким азартом, что останавливать ее было бы просто кощунством. Она раскраснелась, развязала свой павлово-посадский платок, и размахивала им, как флагом, помогая себе вести частушечный ритм. И тут, к немалому удивлению Кристины, к ней присоединилось и остальное старшее поколение (даже ее родители!), решив, видимо, вспомнить все хулиганские запевки молодости:

— Я миленочку давала

Сидя на скамеечке.

Не подумайте плохого —

Я давала семечки!…

Взрослые почтенные люди устроили круг, в который по очереди выбегали «солисты», а уж как они все вместе приплясывали! Аж искры из-под подошв да каблуков летели. Двое даже вприсядку пошли. Правда, недолго — видать, радикулит не дремал. Со стороны посмотришь — Ансамбль «Золотое кольцо», да и только! А Кристина еще мечтала о «цивилизованном» торжестве!

Иван подошел к своей жене, обнял со спины, зарылся лицом в сложной конструкции из волос и цветов, ошибочно называемой прической — настоящее произведение искусства. Впрочем, как и сама Кристина. Кто бы ему еще год назад сказал, что она все-таки станет его женой! Они так и не расставались с самого лета, просто кочевали с квартиры на квартиру, когда хотелось сменить обстановку или к тому вынуждали проблемы бытового характера: ремонт сделать, сантехнику поменять… Странно, конечно, если так со стороны посмотреть, хотя у них и так все по-своему получается, по своим правилам.

— Ты как? Устала, лапушка?

— Есть чуть-чуть. Как с утра перенервничала, так и все и волнуюсь. И в Загсе, и здесь.

— А чего волнуешься-то? Если из-за меня, так учти: я тебя не брошу, даже не мечтай. Если из-за гостей, так им, по-моему, уже явно хорошо. Вон, у всех глаза веселые, огнем горят. Ни одной постной физиономии не обнаружишь. Удался праздник. На славу удался!

— А как мы теперь будем жить?

— А так же, как и раньше. Только любить друг друга будем еще сильнее.

— Это как? Разве такое возможно?

— А мы попробуем. Что нам стоит дом построить!

— Слушай, а как ты думаешь: если мы сейчас с тобой отсюда сбежим, это совсем нехорошо будет выглядеть? Я боюсь, что на меня гости обидятся.

— Ну, во-первых, не на тебя, а на нас. Привыкай, чай, уже замужняя дама. А во-вторых: почему бы и нет? Это же наш праздник, как хотим — так и делаем! Гости и без нас догуляют, им и так хорошо. Подарки подарены, поздравления сказаны. Так что слово за тобой!

— Тогда укради меня отсюда, ладно? Не хочу, чтобы это был кто-то другой. А то уже Семь-сорок, пока тебя не было, мне намекал, что команду он уже подобрал, и они утащат меня отсюда так, что ты и не заметишь. Я ему, конечно, пообещала небо в полосках и отсветы в глазах, но ты ж сам его знаешь! Если он себе в голову что-нибудь втемяшил, это уже не выбьешь.

— Ты ведь не из-за Сережки хочешь уехать? Устала от суеты?

— Есть немного. Но больше всего хочу побыть с тобой. Наедине, чтоб никого рядом не было. Только ты и я. Отвези меня домой!

— Тогда подожди пять минут, сейчас я все организую!

Иван еще раз чмокнул жену в щеку и отошел к Фомичу. Что-то прошептал ему на ухо. Фомич улыбнулся, и они обменялись с сыном крепким рукопожатием. Иван вернулся к Кристине:

— Значит, так: у нас с тобой в запасе есть минут десять-пятнадцать. Потом мы спокойно встаем и уходим. Если кто-то нас поймает по дороге и спросит, куда мы, говорим, что сейчас вернемся. Берем наши вещи в гардеробе, садимся в такси и сматываемся.

— А такси откуда возьмется?

— Фомич этим уже озаботился. Самое позднее — минут через двадцать будет.

— Ванька, ты — чудо!

Вместо ответа Иван наклонился к губам Кристины и поцеловал. Поцелуй этот был так сладок, что ни ей, ни ему не хотелось его прерывать, но тут, прямо над ухом, раздался торжествующий вопль Семь-сорок:

— Пять! Шесть! Семь!…

Воистину: наш пострел везде поспел! И как ведь только углядел, глазастый! А тут еще и гости стали присоединяться к отсчету секунд:

— Двенадцать! Тринадцать! Четырнадцать!…

Кристине сначала было неудобно вот так, на виду у всей толпы целовать любимого человека. С самого начала было неудобно, когда после первой же рюмки раздалось неизбежное «горько». Но Иван и не думал отпускать ее из своих объятий, а потом ей действительно стало все равно. Кристине было по-человечески хорошо. Она была счастлива и уже не желала скрывать это или подвергать сомнению, копаясь в собственной душе и прислушиваясь к внутреннему голосу: да? Нет? И Иван был благодарен ей за это.

После «горького» поцелуя возобновились танцы. На этот раз без каверз — просто быстрые и медленные, на любой вкус и цвет. Воспользовавшись моментом, улизнули новобрачные. Семь-сорок видел, как они покидали зал, но отчего-то не стал задерживать, хотя и понял, что больше гости их сегодня не увидят. На танцплощадку не пошел, хотя и поймал пару призывных взглядов от Инки. На Сережку словно навалилась светлая грусть, капельку смешанная с усталостью. Чтобы не привлекать внимания, вышел в холл и, обнаружив темный подоконник, уселся на него, опершись спиной в оштукатуренный оконный проем.

Жаль, что сейчас, сию минуту рядом нет Янки. Ей бы здесь наверняка понравилось. Она девчонка компанейская. Но самое главное — без нее все равно веселье получается какое-то рафинированное, ненастоящее. Да, сегодня он сделал все, что мог: завел толпу, слегка подразнил Кристину и Лесничего, был неплохим партнером для Инки, но это все напускное, ненастоящее. Ну и что, что все видят в нем рубаху-парня, внутри-то он все равно романтик Ромео!

Сергею вспомнилось, как месяц назад, покидая на рассвете Янкину комнату, столкнулся-таки в коридоре с ее матерью. И ничего. Глаза в пол не прятал, поздоровался, пожелал доброго утра, и даже был приглашен позавтракать вместе. Он не отказался. Так и сидели за столом втроем: он, Янка и ее мама. Янка была удивлена, но — Семь-сорок был готов в этом поклясться — обрадована! С тех пор он совершенно перестал прятаться и не скрывал своих чувств. Единственное, чего Сергей пока не сделал — это не назвал ее своей девушкой. Не хотелось, чтобы Янка поняла это как-то превратно и расценила, как ограничение собственной свободы. Как бы она не хорохорилась, но нанесенная Юрой рана все еще кровоточила. Поэтому Сергей решил, что этот вопрос она должна решить сама. Так будет правильно.

Он вышел на работу сисадмином в одну небольшую компанию. Работал по договоренности с руководством три-четыре дня в неделю, если возникал какой-либо аврал — мог просидеть и всю ночь. Работа нравилась, но главное — обеспечила стабильный и довольно существенный достаток. За пару месяцев Сергей накопил сумму, достаточную для того, чтобы купить Янке серебряный гарнитур с настоящими драгоценными камнями и ограненными самоцветами (золото она по каким-то своим причинам невзлюбила и даже в шутку говорила, что на свадьбу закажет серебряные, а не золотые обручальные кольца). Сейчас гарнитур лежал у него в комнате, упакованный в выстеленную бархатом коробку, и ждал своего часа. До Нового года оставалось две недели.

Странным вышел год: конфликтным, сумбурным. Почти все близкие друзья успели поругаться, пожить порознь, помириться. И событий столько произошло. А если посмотреть, что принес этот год ему, Сергею? Наверное, он просто повзрослел. Сергей каждой своей клеточкой чувствовал, что стал другим: более понимающим что ли? И акценты внутренние сместились, с себя на других. Теперь он пытался понять мотивы других людей, терпимее относился к критике в свой адрес и не пытался ежеминутно доказать, что он чего-то стоит в этой жизни. Что ж, рано или поздно это должно было случится.

Как ни прятался Семь-сорок в оконном проеме, но через полчаса его убежище вычислил Фомич.

— Ну, герой, чего сидишь-грустишь?

— На звезды смотрю.

— И много отсюда разглядел? Ладно, можешь не отвечать. Пошли, что ли, поможешь стол достойно закончить. А то я уже вконец умаялся, еле на ногах стою. Как ты там пел? Про мужа в углу?

— Как-то вечером домой

Я пришла с работы.

Муж валяется в углу,

Видно, ждет кого-то.

— Вот-вот, именно! Я сейчас как тот самый муж в угол закачусь, и хоть кол на голове теши — не пошевелюсь. Так что помогай, а то не дело мне остатки репутации ронять!

— Значит, разгоняем всех? — лукаво спросил Семь-сорок.

— В целом ты меня правильно понял, но смотри, не переборщи!

— И пусть салат нам будет пухом!

— Э-э, не шали! Я все-таки предпочитаю спать в постели, а не в тарелке!

— Ну, в жизни всякое бывает, — заметил Сергей, а потом, взглянув на Фомича, не выдержал, и они на пару рассмеялись.

Когда Кристина и Иван наконец-то добрались до дома, Иван, уже успевший открыть дверь, вдруг остановился на пороге, развернулся и, сделав торжественное лицо, поднял Кристину на руки и перенес ее через порог. Помог снять шубу, усадил на пуфик и, извлекши из туфель замерзшие ноги, принялся их растирать. Хотя в такси было тепло, но ноги Кристина все равно застудила.

— Какой ты заботливый, Ванька!

Лесничий ничего не ответил, лишь чмокнул жену в коленку прямо через чулок. Убедившись, что с ногами Кристины все в порядке, Иван поднялся и отправился раскладывать диван. Разобрав диван, он понял, что в квартире довольно холодно. Точно, забыл закрыть форточку! Иван отправился на кухню, чтобы исправить досадный просчет. Не май месяц.

Вернувшись, он обнаружил, что Кристина, все еще в свадебном платье, стелет простыню на разложенный диван.

— Кристя, да я сам!

— Вань, да тут дел всего — раз-два и обчелся. Я мигом!

Лесничий мысленно застонал:

— Слушай, а тебе не кажется, что лучше было бы простыню заправить за край и пододвинуть диван к стене? А то ночью собьется…

— … И ты меня в ней потеряешь? Ванька, не будь таким серьезным, умоляю!

— Но простыня в ком свернется, сама же проснешься посреди ночи и не уснешь!

Кристина внимательно поглядела на мужа. Да, наверное, он прав. Хотя и слегка несвоевременно выдал инструкцию по застилке постели:

— Сейчас все исправлю!

— Да ладно, ерунда это!

Супруги переглянулись и потянулись друг к другу:

— А раньше бы точно поругались!

— Мы умеем учиться на ошибках, — улыбнувшись, ответила Кристина и спряталась в объятьях Лесничего.

Вскоре они улеглись. Лесничий, едва коснувшись головой подушки, тут же уснул. А Кристина вновь и вновь размышляла о том, какой рубеж они сегодня перешли, и что это будет значить для них с Иваном. Подняв взгляд, она обнаружила на люстре задорно раскачивающуюся на хвосте мышь. В камуфляже, разумеется.

— Полный сюр! — вырвалось у Кристины вместе с нервным смешком. Она перевернулась на другой бок, положила голову на плечо Лесничего и сразу заснула.

— Сама ты сюр! — хмыкнула мышь и медленно растворилась в воздухе. Больше Кристина никогда не встречала мышь в камуфляже.