Валентина СЕДЛОВА ПРОСТО ЛИЗА

* * *

Южное апрельское солнце грело простуженную за зиму землю. Веселые лучи ласкали крышу покосившегося одноэтажного домика в маленьком курортном поселке, где за двумя сдвинутыми друг к другу и накрытыми протертой клеенкой столами сидели захмелевшие гости. Хозяин, сам изрядно принявший на грудь, командовал застольем, а хозяйка носилась туда-сюда, разрываясь между комнатой и кухней и выставляя на стол все новые и новые яства.

— Ну, с днем рождения тебя, Семен Игнатьич! И чтоб, как водится, все у тебя было и ничего тебе за это не было! — двинул тост один из гостей.

— Эхма, кабы денег тьма, да еще чуть-чуть! — дежурной прибауткой отозвался хозяин.

— И чтоб у тебя какой родственник-богатей за границей обнаружился, да наследство тебе отписал! — подхватил мысль гость.

Собравшиеся дружно рассмеялись, Игнатьич собирался что-то ответить, как его перебила жена:

— Ну и что — родственник за границей? У него вон сестра старшая в Америку укатила, а брату единокровному с этого — шиш с маслом! Что толку с такой родни! Как кинула тогда вас всех да сбежала в столицу со своим очкариком, так и кидает дальше, и кидать будет! Тоже мне, профессорша! Думает, раз ученая, так значит, можно нос выше крыши задирать? Даже на похоронах родителей не появилась! Чужие люди ее мамку с отцом в гроб клали! Срам-то какой!

Хозяин привычно, но без особого старания попытался возразить супруге, но та уже оседлала любимого конька:

— А ты головой не мотай, не мотай! Пока ты на дядю пашешь и горб себе наживаешь, они с мужем жируют и думать про тебя забыли, ровно как про собаку приблудную! Нет бы хоть весточку прислать, к себе пригласить. Ты хоть знаешь, сколько они там бабок заколачивают? Тебе и за всю жизнь столько не заработать, сколько они за месяц имеют. Дочка их, вон, в Москве одна в хоромах живет. И чего, спрашивается, здесь забыла? На хрена соплячке целая квартира? Лучше бы к своей мамочке в Америку свалила, а жилплощадь нам оставила. Мы бы уж придумали, что с ней делать. У-уу, ненавижу твою поганую семейку! Так бы и удавила своими руками!

— Наталья! — прикрикнул на жену хозяин и для верности грохнул кулаком по столу. — Ты мне это брось! Какие бы не были — они мне родные. Понимать надо!

— А что понимать? Не по-человечески это! Вон мы — последнюю рубаху с себя снимем, последнюю копейку с соседями разделим, если надо. Не то, что эти твои родственнички! Кстати, Вань, ты мне десятку с прошлого месяца так и не отдал, паршивец этакий!

— Как? Опять у тебя цыганил? — оживился хозяин, обрадовавшись, что разговор свернул с неприятной темы, — Вань, я что тебе, Рокфеллер? Учти, больше на опохмелку не дам! И жене запрещу!

— Да я не на опохмелку брал, — загнусавил мужичок с рябым лицом, — я на хлебушек. У меня завтра получка будет, вот истинный крест — все верну!

— Знаем мы твой хлебушек, — ворчливо отозвалась хозяйка и грохнула на стол новую емкость не то с домашним самогоном, не то с вином.

Разговор плавно перетек на будущий урожай, на то, сколько отдыхающих удастся в этом году взять на постой, да на прочие бытовые темы. Скромно приютившаяся в углу чета гостей переглянулась.

— Ты думаешь о том же, о чем и я? — тихо спросила женщина мужа.

— Да, но пока подождем. Здесь спешка ни к чему. Надо как следует подготовиться и все продумать…

Я валялась в гамаке, подставив солнцу лицо. Ужасно хотелось вернуться в Москву с настоящим дачным загаром. А то середина июня, а я все бледнокожая, как медуза какая-нибудь — несчастное дитя компьютерной эры. Неподалеку разводил самовар дедушка, желающий попотчевать нас «настоящим чаем с дымком». Лешка, мой жених, колол дрова. Коты — Егор и его почти годовалый сынишка Китекет — валялись кверху брюхом на траве и млели от жары. В общем, сплошная идиллия.

Эх, как представлю, что до свадьбы всего полтора месяца осталось — аж дух захватывает. До сих пор не могу привыкнуть к тому, что я — невеста. Хотя вон, колечко обручальное на большом пальце красуется, всеми семью разноцветными камешками переливается, словно в доказательство того, что я и правда на пороге замужества нахожусь. Почему на большом пальце? Ну, куда мне его жених надел, там и ношу. Вот почему. Хотя изначально причиной было то, что Лешка просто ошибся с размером. Но я об этом предпочитаю умалчивать. Тем более что обручальное кольцо на большом пальце — это так романтично, черт побери! По крайней мере, еще не видела ни одной невесты с подобным украшением там, где оно есть у меня.

А вообще-то, только не смейтесь, пожалуйста, я подспудно жду какой-нибудь пакости со стороны судьбы. Даже не знаю какой. Ну, например, того, что родители наш союз не одобрят. Они же Лешку еще не видели, только дня за три до свадьбы познакомятся, когда к нам в отпуск из Штатов прилетят. Хотели в мае приехать, да что-то у них не сложилось. Вот мы с Лешей и перенесли все на август. Нам даже лучше — суеты меньше получается. А то свадебный наряд — и то почти целую неделю выбирали. Пока мы с Машкой, подругой моей лучшей, все магазины и салоны обошли, пока все перемерили… Уф, тяжкий труд. Как вспомню, так вздрогну. Зато платье нашли, что надо. Во-первых, оно не белое, а бледно-сиреневое с естественным блеском. Длинное до пят, но с разрезом от бедра. Сидит на мне, как влитое. И в тон платью кокетливая шляпка с короткой вуалью, не достающей даже до глаз (а и не надо!).

В конце концов, кто сказал, что невеста непременно должна быть в белом? Вот еще глупости. Машка с Темой, когда женились, вообще кожаные штаны на себя напялили, и ничего. Счастливы по уши, уже дитенка ждут. Аккурат к новому году должен родиться. Недаром говорят, что удачные первоапрельские шутки оборачиваются новогодними подарками, а они как раз где-то в начале апреля и сподобились. Лешка и то уже осторожно намекает, что не прочь нашего первенца понянчить. Я, правда, пока отбиваюсь, делаю вид, что намеков не понимаю. Но боюсь, уговорит меня речистый. Правда, в роли мамаши себя не представляю, хоть убей. Ладно, посмотрим на Машку с Темой, а там и подумаем.

На самом деле, я безобразно счастлива. Просто по-свински счастлива, так что завидуйте мне, завидуйте! У меня самый лучший, самый красивый и понимающий жених во всем мире! И пускай Машка с видом знатока вещает, что первый и самый сильный всплеск чувств длится недолго, от силы пару месяцев, а потом все успокаивается — не верю! Я все равно люблю Лешку до сладкой дрожи, до замирания сердца и знаю, что так будет всегда. Иногда просыпаюсь ночью и думаю: приснилось мне, что я нашла свою половинку или нет? А вдруг это все неправда и я просто придумала себе такую любовь? Смотрю на подушку рядом, а там Лешка лежит. Я тогда прижимаюсь к нему крепко-крепко и успокаиваюсь. Он во сне сгребает меня в охапку, и я словно прячусь в его медвежьих объятьях от остального мира.

Эх, жаль, что Лешке уезжать надо! Как не вовремя эта командировка свалилась! Хорошо хоть на сборы три дня дали, а то могли бы и просто перед фактом поставить. Мол, Родина-мать зовет, так что пора в дорогу, главный автор.

Впрочем, если так посмотреть, этого и следовало ожидать. Зря что ли всей сценарной командой отписывали сюжеты, действие которых происходит на море? Старая фишка: режиссеру со съемочной бригадой очень хочется поваляться на теплом песочке, да за счет заведения. Вроде как на съемки приехать, а самим между делом местное винцо потягивать, да за крабами нырять. Продюсер на это желание смотрит сквозь пальцы, поскольку сам не прочь заняться тем же самым. Что делают в таком случае сценаристы? Правильно, по команде сверху пишут очередные серии, где главные герои ну просто вынуждены отправиться куда-нибудь на море. Поскольку последним проектом нашей команды был бесконечный детектив про частное сыскное агентство, мы без особых заморочек придумали, что одному из сыскарей срочно требуется санаторно-курортное лечение, а уж на отдыхе с ним и его коллегами, приехавшими его навестить, происходят всякие приключения. Это отлично клеилось с предыдущими сериями, в которых один из ведущих актеров то уходил с сериала (мы с чистой душой отправили его «лечиться от полученного ранения»), то возвращался обратно («выздоравливал»).

И вот сейчас съемочная группа парится в Сочи и требует к себе главного автора. То есть Лешу. Неизвестно, что там у них стряслось, но, скорее всего, какая-нибудь ерундовина. Наверняка попросят переписать пару-тройку диалогов, и на этом все закончится. Зачем переписывать? Ну, если я скажу, что незачем, вы, наверное, не поймете. Просто примите как данность: мнение продюсера, он же худ.рук., обычно сильно различается с мнением режиссера. И чтобы уважающий себя режиссер да не изменил сценарий хоть на йоту — такого просто не может быть. Но поскольку править диалоги лично режиссеру кажется несподручным и не по рангу, на ковер вызывают главного автора, который послушно вносит в сценарий все изменения, которые от него требуют. Раньше у нас в такие командировки гоняли редакторов, и честно говоря, я уже была готова взвиться на дыбы и заявить «поимейте совесть, у меня свадьба на носу», но тут дернули не меня, а Лешку. А с ним такой фокус не пройдет. Он парень ответственный и на рожон лезть не будет, будь он хоть трижды жених. Я, конечно же, слегка попыталась на него надавить и намекнуть, что взваливать предсвадебные хлопоты на меня одну, это нехорошо, но увы: ничего не вышло. Что я, что Лешка прекрасно знали, что никаких таких особых хлопот не предвидится. Все уже давно распланировано и подготовлено.

И вот, завтра он вылетает на юг, а я остаюсь в гордом одиночестве. Буду сидеть у окна и ждать Лешкиного возвращения. Кажется, именно так поступают все невесты, чьи женихи отправились на подвиги в дальние земли? Жаль, даже дедушка мое одиночество не скрасит, поскольку с дачи он сейчас ни ногой. Была бы его воля — вообще жил бы здесь круглогодично. Ну, не любит он столицу, что поделать. Впрочем, за такую насыщенную событиями жизнь, как у него, можно и устать от города. Дед мой фронтовик и академик, к нему до сих пор наведываются его бывшие ученики — ныне сами доктора наук. Правда, иногда он устает от этих визитов и тогда на полную катушку начинает валять дурочку, прикидываться, что у него старческое слабоумие, маразм и прочие прелести. Начитался Стивена Кинга, и теперь, когда ему выгодно, выдает себя за главного героя «Зеленой мили», заканчивающего свой долгий век в доме престарелых под надзором злобного санитара. Если раньше я попадалась на эту удочку и искренне считала, что у дедули на старости лет шарики за ролики зашли, то сейчас знаю наверняка, что это только игра. Пару раз дед себя выдал, что называется, с головой, и теперь между нами заключено нечто вроде молчаливого соглашения: он не впадает в маразм, когда мы с ним одни, а я не мешаю ему развлекаться, когда рядом есть кто-то еще. В конце концов, это ведь довольно безобидный розыгрыш, так почему бы и нет?

Лешка закончил издеваться над дровами, наколов целую поленницу, и присоединился ко мне. От него пахло потом, он был жаркий, как печка-буржуйка, но все равно я прижалась к нему всем телом, даже с риском промокнуть насквозь.

— Чего ты так меня стискиваешь? — улыбнулся он, глядя мне в глаза, — боишься, что убегу?

— Конечно, убежишь, — ворчливо отозвалась я. — Как завтра в самолет сядешь, и поминай, как звали. А мне тут одной кукуй, с ума от беспокойства сходи, пока ты на юге будешь режиссера с продюсером ублажать.

— Тьфу на тебя! Скажешь тоже — ублажать! Я им что, девочка по вызову?

— А что — нет? Насчет девочки, правда, вранье, могу прилюдно засвидетельствовать, что ты мальчик, а вот, что по вызову — точно. Тебе свистнули, и ты помчался работать. А меня бросаешь. У-уу, гадкие работодатели-разлучники, не прощу им этого…

— Так что тебе мешает поехать со мной?

— Это как?

— Да очень просто! Покупаем завтра билет на самолет для тебя, и летим вдвоем! Заодно и отдохнем. Представляешь, у всех — свадебное путешествие, а у нас — предсвадебное!

— Слушай, а в этом что-то есть, — заинтересовалась я. — Только неловко как-то получается: ты там за счет компании будешь жить, а на меня они не рассчитывают. И опять же: а вдруг там работы от силу на пару дней? Тогда получится, что мы зря так на билеты потратились. За два дня вряд ли успеем отдохнуть. Да и ты уже после-послезавтра опять будешь со мной!

— Тогда давай сделаем так. Я лечу один, выясняю, как долго меня там продержат, и если окажется, что не меньше недели — звоню, и ты летишь ко мне. Я к тому времени утрясу все вопросы с жильем, и мы с тобой преотлично отдохнем, да еще и сэкономив ровно вполовину, поскольку за меня платит компания. Ну, как тебе такой план?

— Просто замечательно, — обрадовалась я. — Только ты сразу позвони, как узнаешь, ладно? А то я без тебя уже скучать начинаю!

— Глупыш! Я же с тобой!

— А я все равно скучаю!…

Дед деликатно кашлянул, давая понять, что самовар закипел, и пора пить чай. Мы с Лешкой нехотя оторвались друг от друга и принялись накрывать на стол. Окрошка, салат из свежей зелени и, конечно же, знаменитый дедовский чай. Он его как-то по-хитрому готовит. Сначала кипятит в самоваре небольшую порцию воды, потом ее выливает и заливает для кипячения новую, которую в итоге и пьем. А потом начинает колдовать над какими-то травками: то мелиссы листик положит, то малины листок. А один раз я видела — честное слово, не вру! — как дед настаивал воду для чая на можжевеловых и сосновых иголках. Мы с Лешей сколько раз пробовали сварить что-нибудь подобное — не получается, хоть ты тресни! Видимо, пропорции не соблюдаем. У нас сразу от чая такой духан идет, что все соседи в курсе, чего мы туда в этот раз положили. А у дедовской заварки аромат тонкий-тонкий, его только нёбом, да кончиком языка и чувствуешь.

Только мы расселись и принялись смаковать горячий напиток, как дед ни с того, ни с сего ляпнул:

— Сегодня вечером ко мне обещала зайти Элейн [1]. Хочет посмотреть, кого я приютил в сарае.

Лешка вопросительно посмотрел на меня. Я пожала плечами. Ну не знаю я, с чего дед вдруг решил поиграть в маразматика. В конце концов, человеку уже за восемьдесят. Имеет он право жить так, как ему нравится, или нет?! Лешка на всякий случай поинтересовался:

— А кого вы приютили в сарае?

Дед загадочно улыбнулся и подмигнул ему:

— Это один мой хороший приятель. И он проделал долгий путь, прежде чем нашел меня…

Я наступила под столом на Лешкину ногу. Похоже, дед сел на любимого конька, и слезать с него явно не собирался. А слушать трогательные истории про седых мышей, проживших десять мышиных жизней и пробежавших ни одну сотню миль, чтобы сдохнуть в обществе старого знакомого, я не хотела.

Правильно истолковав мои телодвижения, Лешка улыбнулся деду и сказал:

— Ну, мы, пожалуй, поедем. А то мне еще вещи паковать. Завтра ведь в командировку…

Дед сразу же засуетился, засобирался, притащил нам пакет с зеленью — и когда только успел набрать? Понятно, надоели мы ему, хочет отдохнуть. А может, это он нам таким оригинальным образом дает понять, чтобы мы даром времени не теряли? До отлета всего одна ночь остается…

Как бы то ни было, через полчаса мы с Лешкой бодро топали в сторону станции, а еще через два с половиной уже подходили к дому. Навстречу нам попалась соседка по лестничной клетке — Катерина Ивановна — милая бойкая старушка, которую я помнила еще с младенчества. Она всегда угощала меня конфетами, а иногда даже умудрялась оказывать первую помощь по обработке спиртом ссадин и царапин, полученных во время веселых дворовых игр. Когда родители читали мне книги, в которых героям помогала добрая фея, я всегда представляла ее себе в образе Катерины.

— Добрый вечер!

— Добрый вечер, Лизонька! Добрый вечер, Леша! Откуда это вы? Никак, с дачи?

— С дачи, Катерина Ивановна, угадали.

— Как там дедушка поживает?

— Да все в порядке. Устает только быстро, а так ничего.

— Ну, не один он такой. Я вон тоже: пошла тут на днях с внуком. Внук на роликах носится, а я на лавочке сижу. Гуляем мы с ним так, значится. Пришла пора домой идти, он боевой, вроде как и не ездил нисколечко, а я иду, ковыляю, еле-еле ноги волочу. Он игрался, а устала я. Вон как в нашем возрасте бывает! А сейчас опять меня все бросили. Отдыхать уехали. А я осталась.

— Как же так? — спросил Леша. — Это же неправильно!

Катерина лукаво улыбнулась, отчего ее морщинки разошлись от глаз солнечными лучиками:

— Да они меня уговаривали, только я не согласилась. Ну что это за отдых получится, если вместо развлечений им придется за старой бабкой присматривать? Никогда с ними ездила, а тут с чего вдруг поеду? Да и тяжко мне с насиженного места срываться. Это молодым все нипочем, а я лучше дома посижу, былое вспомню. Вы если что — заходите ко мне, побалуйте старушку. Я вас таким печеньем угощу — пальчики оближешь!

Мы поблагодарили словоохотливую Катерину за приглашение, еще минуты с две поболтали с ней о всякой всячине и, наконец, добрались до своей квартиры.

А там… Не желая терять ни минуты драгоценного времени, мы побросали вещи и спрятались в спальне, не забыв отключить все телефоны, чтобы никто нас не потревожил. Дед прав, и Катерина тоже права: время не проходит, а пролетает, и единственное, на что стоит его тратить, так это на своих любимых…

Ну, вот и все. Лешка уехал. Улетел, убежал, оставил меня одну-одинешеньку. Строго запретил провожать его до аэропорта, поскольку долгие проводы — лишние слезы, а мне грустить не к чему. Может, он и прав? Только, несмотря на бурно проведенную ночь, на обещание позвонить, как только доберется и выяснит, что к чему, мне все равно ужасно грустно. Я разучилась быть одна, без него. Что мне делать?

Так, попробуем сыграть в орлянку. Орел — командировка будет короткой. Решка — мне пора паковать вещи и искать ближайшую авиабилетную кассу. Берем, бросаем, смотрим. Оп-па! Орел! Значит, Лешка вернется буквально через пару-тройку дней. Хм, даже обидно: я-то уже настроилась поваляться на горячем песочке, искупаться в море. А тут такие подставы! Может, еще раз бросить? Только тогда это уже не гадание получается, а черт знает что.

Так собирать мне вещи или нет? А, будь, что будет. В конце концов, я всегда могу повторить свой прошлогодний подвиг и отправиться на курорт с сумкой, в которой лежат лишь кошелек, паспорт, косметичка, да смена белья. А все остальное можно купить на месте. Так даже веселее выходит. И в багаж ничего сдавать не надо, сплошная ручная кладь.

Но чем мне тогда заняться? На работе пока временное затишье и, думаю, продлится оно до осени. Вряд ли наша студия начнет новый проект посреди лета, когда еще три старых не закрыты. К деду не хочу, только вчера у него были. Кроме того, подозреваю, что он в отличие от меня хочет побыть наедине со своими мыслями, иначе бы не корчил из себя маразматика. Точно! Отправлюсь-ка я к Машке. Вот у нее в гостях уже больше месяца не была. Давно пора навестить.

Машка моему звонку обрадовалась, как ребенок. Заверещала так, что у меня аж в ухе зазвенело. И конечно же, позвала к себе, а я немедленно воспользовалась ее любезным приглашением.

Полчаса общественным транспортом, и вот я уже в квартире Темки и Машки сижу на кухне, забравшись с ногами на мягкий уголок, и попиваю холодный морс.

— Ну, каково тебе без жениха? — спросила Машка, посмеиваясь.

— Хреново, — честно призналась я. — Всего два часа, как уехал, а я уже по стенке от тоски бегаю и волком вою. Может, я слишком привязчивая? Хотя раньше у меня такого ни разу не было. Чтоб я так от парня голову теряла…

— Это и есть настоящая любовь, — назидательным тоном сказала Машка. — Мы же с Темой тебя предупреждали: как только влюбишься по-настоящему, сразу поймешь — вот оно!

— Да я совсем не про то, — отмахнулась я от умничающей подруги. — Просто сейчас у меня есть конкретная проблема, которую я не знаю, как решать. И называется она «как провести два дня в ожидании звонка от любимого».

— Так возьми и сама ему позвони, если так скучаешь. Тоже мне, нашла проблему! Или он мобильник дома забыл?

— Да нет, не в этом дело. Просто только через пару дней он сможет мне сказать, как долго продлится его командировка, и имеет ли мне смысл присоединиться к нему.

— Все равно позвони. Просто чтобы услышать его голос и успокоиться. Тоже мне, нашла из-за чего с ума сходить!

— Ладно, позвоню. Только ближе к вечеру. Сейчас он все равно мобильный отключил, в самолете же им пользоваться нельзя. И вообще, лучше про себя рассказывай: что нового, как малыш поживает?

Машка словно только и ждала этой команды, бойко затараторила:

— Вчера была на УЗИ, вот, посмотри, какой мне снимок сделали, — и она впихнула мне маленький черно-белый листок в непонятных разводах.

— Это что, Пикассо? — поинтересовалась я, тупо вглядываясь в листок и не видя там ровным счетом ничего напоминающего собой контуры младенца.

Машка хихикнула:

— Ты не там смотришь! Вот, гляди!

Машкин палец ткнулся в какую-то запятую на снимке.

— Это что?

— Не что, а кто. Это и есть наш детеныш. Сейчас он во-от такого размера, — и Машка развела в сторону большой и указательный палец.

М-да, размеры поражали воображение. Это, оказывается, не запятая, а уже целый мышонок, а то и хомячок. Впрочем, по Машке еще и не заметно, что она беременна. Нисколечко в талии не раздалась. Хотя, наверное, ей еще рано. Она на третьем месяце всего.

Видя мой скепсис, Машка заметила:

— Ничего, вон у кенгуру детеныши рождаются примерно такого же размера. Только мучения рожающая кенгуриха при этом испытывает такие, что даже встать не может. Новорожденный кенгуренок сам заползает ей в сумку, где и обитает следующие два года.

— Сколько?! Целых два года?!

— А ты что думала? Пока она его выкормит, пока он подрастет. И вообще, разве у людей не то же самое? Еще хуже! Кенгуренок в три года уже вовсю сам кормится, а наших лоботрясов на работу только в восемнадцать выгнать можно. А до этого времени они из тебя все соки выпьют.

— Так что ж ты тогда решилась рожать, если не хочешь возиться со своим чадом аж до совершеннолетия? — подколола я Машку.

— Тебе не понять, — ответила она так важно, что мне ужасно захотелось стукнуть ее чем-нибудь по макушке. — Это идет изнутри. Желание продолжения рода. Желание увидеть того, кого вы сделали вместе с любимым человеком, уж прости за пошлость.

— А, ну да, как говорят японцы про русских: «дети у вас хорошие получаются, а вот то, что вы руками делаете — не очень».

Я едва успела увернуться от сложенной газеты, которой пыталась стряхнуть с меня пыль Машка.

— Вот поганка! Ну, ничего, погоди, вот сама забеременеешь, тогда поймешь, о чем я тебе говорю!

— Да с чего ты взяла, что мы с Лешей вообще собираемся иметь детей? Нет, я не в том смысле, конечно же, собираемся, но не в ближайшее время! Мы еще даже пожениться не успели!

— А ты на себя в зеркало посмотри! Ты как с Лешкой жить стала, сразу округлилась, налилась. Темка это называет «в девке баба проснулась». А от этого до беременности рукой подать. Может, уже дитенка ждешь, только не знаешь.

— Типун тебе на язык! Я пока что не готова.

— Думаешь, ребенок будет спрашивать, готова ты или нет? Да и между нами девочками говоря: вы что, каждый раз за резинку хватаетесь, как только вам приспичило любимым делом заняться?

— Нет, мы ими вообще не пользуемся. Я на таблетках сижу…

Машка захохотала столь заразительно, что я заподозрила неладное.

— Ну-ну, сиди на своих таблетках. Я вон тоже досиделась. Неделю попить забыла, так сразу же и понесла. Или скажешь, с тобой такого не бывало?

Я похолодела. Черт побери, а ведь правда! Когда выпьешь таблетку, а когда и забудешь. С учетом нашей рабочей запарки, которая творилась в последний месяц, это вовсе не удивительно. Так, а какие первые признаки беременности помимо отсутствия месячных? Машку что ли расспросить, так ведь сразу догадается, зараза, что в цель попала. Нет уж, я ей такого удовольствия не доставлю.

Но тут, словно подслушав мои мысли, Машка продолжила:

— Так вот, раз про таблетку забудешь, два забудешь, а потом чувствуешь — тебе чего-то нехорошо. Думаешь, ага, это я что-то за ужином не то съела. Потом голова кружится. Начинаешь себе втюхивать, что это от переутомления. Вслед за этим грудь округляется и такая чувствительная становится, что без лифчика ходить просто невозможно — возбуждаешься мгновенно. Тут уж начинаешь за календарь хвататься, сроки подсчитывать, в аптеку за тестом бежишь. Но диагноз и так ясен: попалась, голубушка!

Ой-ой-ой. Так, с желудком у меня вроде все в порядке. Тошноты нет. Голова? Нет, не кружится. Что там Машка про грудь говорила? Сверхчувствительность и все такое? Фу, слава Богу, тоже нет. Всяких там сверхкачеств я за собой пока не замечаю. А вот тест на всякий случай лучше купить. Вдруг пригодится? Хотя… Ну не может такого быть, чтобы пару-тройку таблеток пропустить, и сразу забеременеть! Это Машка гонит! Однозначно гонит!…

Поезд мерно стучал колесами на стыках рельс. Плацкартный вагон бережно укачивал своих пассажиров. Туда-сюда по узкому проходу носились дети, оглушительно визжа, когда кто-то догонял другого. Хлопали двери в тамбур и туалет. Проводница ворчливо объясняла страждущим кипятку гражданам, что старый уже весь выпили, а нового надо еще с полчаса ждать. Пахло соленой рыбой, пивом и немытыми ногами.

Супружеская чета неопределенного возраста — что-то между тридцатью пятью и сорока пятью — только что закончила обед. Убраны с глаз долой яичная скорлупа, куриные косточки и зеленые помидорные хвостики. Глава семейства вытер сальные руки о казенное полотенце, а супруга задумчиво уставилась в окно на неторопливо пробегающий мимо пейзаж.

— Все переживаешь? — спросил жену ее благоверный.

— Конечно, — зло отозвалась она. — Можно подумать, ты у нас такой спокойный, как кажешься!

— Да не ссы, старуха, пробьемся! — всхохотнул муж, почесывая выдающуюся «трудовую мозоль» в области талии, — где наша не пропадала?!

— А если Стригины нам наврали? Или сами чего не знают? Ну не может быть все так легко! Добыча непуганая, почитай, сама в руки просится.

— Оно так завсегда и бывает: есть овцы и есть те, кто их стригут. Вот мы с тобой те самые стригали.

— А если девка нас не пустит? Даст от ворот поворот, и вся недолга?

— Вот тогда и будем думать, как дальше быть.

Мужичок в клетчатой рубашке с завернутыми выше локтя рукавами, доселе внимательно слушающий разговор попутчиков, спросил:

— А вы это, с курорта возвращаетесь или в столицу к знакомым едете?

Не ожидавшие столь откровенного интереса к своей беседе, супруги вздрогнули. Женщина независимо вскинула голову, а ее супруг, напялив на физиономию благостно-идиотское выражение, ответил:

— Ну, угадали. К знакомым. А что?

— А… — понимающе протянул мужичок, — на заработки?

— Можно и так сказать, — отозвался его собеседник, и неожиданно рассмеялся коротко и зло.

Я слонялась из конца в конец квартиры, не зная, чем себя занять. Позанималась на тренажере, добросовестно истязая себя аж целых десять минут, и бросила. Отправилась готовить обед и передумала: зачем одной целая кастрюля борща? Мне и быстрорастворимого супа из пакетика с головой хватит. Подошла к компьютеру, включила и тут же выключила. Работы-то нет. Бери да занимайся собственными проектами. Только почему-то не хочется. Эх, кто бы знал, как тяжело далась мне эта одинокая ночь! Правда, выспалась я на славу, это неоспоримый факт. Только нисколько не утешительный.

Так, чем же я сегодня займусь? Может, уборкой? Давно пора окна перемыть, да и сантехнику тоже. Или отложить все на завтра? Хм, дилемма, однако. Ладно, воспользуемся старой доброй поговоркой: не откладывай на завтра то, что можно отложить на послезавтра. Уборка подождет.

Так, а если представить, что сейчас позвонит Лешка и скажет «приезжай»? Ну, голому одеться — только подпоясаться. В смысле, кроме моей сумочки и смены белья мне в дорогу ничего не надо. Я уже твердо решила, что всякими купальниками, шлепанцами и полотенцами разживусь на местном рынке. А квартира? Оставлю без присмотра, как есть? А если воры? А у меня, между прочим, сигнализации на дверях нет. Захотят — вынесут все до основания. Что будем делать?

Ладно, обойдемся пассивной защитой. Собираем денежные заначки, свои и Лешины, все документы, имеющие хоть какое-то мало-мальское значение, и кладем в тайник. Тайники и прочие схроны — эта наша, можно сказать, фамильная черта. Вон, дед больше полувека в кирпичной кладке в стене в большой комнате алмазы прятал, и хрен бы их кто нашел, если бы сам не проговорился. Опять же: «проговорился» — не то слово, поскольку подразумевает случайность этого действия. А у деда случайностей не бывает. Но это так, лирическое отступление. В общем, когда в квартире делался ремонт, я специально подсмотрела, как строители кладут паркет, а потом, когда они уже ушли, аккуратно ножичком подцепила одну из плиток ламината, оторвала, насколько могла расчистила место под ней, и теперь маленький тайничок готов к приему вещей на длительное или не очень хранение.

Хм, с деньгами все понятно. Отделяем небольшую часть — это на текущие расходы и на билеты — и кладем обратно в ящичек туалетного стола. Оставшиеся купюры перематываем резинкой и засовываем в полиэтиленовый пакет. Отлично! А вот что делать с документами? По всей ширине они в схрон не входят, можно даже не пытаться, только изомнешь. Ага, есть решение! Достаем их из папок и файлов, сворачиваем в трубку, трубку тоже пакуем в полиэтилен и опускаем в тайник. Получилось! Теперь аккуратно прилаживаем плитку обратно на место, пробуем ногой. Нет, все в порядке, ничего туда-сюда не ходит и отрываться не собирается. Так, для верности поставим еще сверху стул, и можно расслабиться.

Жутко довольная собственной предусмотрительностью, я отправилась на кухню приготовить чашечку кофе, как заорал мой мобильный. Я со всех ног бросилась к телефону:

— Алло, Леша, привет!

— Привет! Ну, как ты там?

— Ужасно скучаю. А ты чего ожидал? Лучше скажи: выяснил по поводу работы? Сколько тебя еще там продержат?

— Пока еще ничего не известно. Тут такой разброд и шатание, что я диву даюсь на наше руководство. Даже не знаю, зачем меня сюда сорвали. Ничего такого экстренного переписывать не надо, съемки идут полным ходом. В общем, как обычно: правая рука не знает, чего творит левая. Не поверишь, мне даже номер в гостинице забронировать забыли, а свободных мест, как назло, нет. Хорошо хоть второй режиссер к себе в номер взял на раскладушку. Так что ты пока не прилетай, а то даже не знаю, куда тебя на ночлег пристроить. Постараюсь за сегодня все окончательно выяснить и уладить.

— Хорошо, — ответила я, с трудом скрывая разочарование. Нет, Лешка безусловно прав: если дела обстоят именно так, мне к нему лучше пока не соваться. Только весь отдых испорчу. Но все равно обидно.

— Эй, ты чего? Не вздумай грустить! Я сегодня же вечером тебе перезвоню и скажу, как обстоят дела. Может быть, завтра уже увидимся.

— Да я и не грущу. Просто успела кой-какие приготовления к поездке сделать. А теперь они вроде как ни к чему.

— К чему — к чему! И знаешь что? Плевать на работу! Как только найду нам жилье, сразу же дам знать! Почему бы просто не накупаться до одурения на море, а? По-моему, мы с тобой давно заслужили хороший отдых.

— Ура! — заорала я, не в силах сдерживать рвущейся наружу радости.

— Вот и славно, — обрадовался Лешка. — А теперь держи хвост пистолетом и не раскисай. Лучше думай о том, какой черешней я тебя здесь угощу! А местное вино — это вообще сказка!

— Молчи, змей-искуситель. А то не выдержу и прямо сегодня прилечу…

После Лешиного звонка мир показался отнюдь не так плох, как представлялся с утра. От полноты чувств я еще минут двадцать поупражнялась на тренажере, представляя, какой идеальной станет после этого форма моих ног, ну, и всего остального. Потом сообразила, что уже безумно долго не читала никаких книг, и решила, не откладывая дела в долгий ящик, отправиться в один из центральных книжных магазинов и скупить все новинки за последние месяц-два. Вот заодно и будет что почитать сегодня вечером и в дороге.

Я отправилась переодеваться, как в дверь настойчиво позвонили. Кого это черт принес? Так настырно звонят только те, кого обычно видеть не хочешь: продавцы всякой плодоовощной продукции, да коммивояжеры из разряда «а еще мы бесплатно дарим вам утюг, но за это вы должны отдать нам тысячу-другую денег». Ну, ничего, сейчас я с вами разберусь! Надо будет консьержку попросить, чтобы она таких больше в наш подъезд не пропускала. Хотя… Как она разберется, кто такой, а кто не такой? Нет, никого просить не будем, а сами дадим супостату от ворот поворот.

Заглянула в глазок. У двери терпеливо мялись двое, мужчина и женщина. Они переглянулись, и мужчина снова протянул руку к звонку. Ладно, сейчас открою, только не надо трезвонить мне по нервам.

— Здравствуйте. Вы к кому?

— Лиза? — неуверенно спросил меня мужчина. Я в полном недоумении кивнула.

— Лизонька! — заверещала женщина и немедленно заключила меня в цепкие объятия, вырваться из которых не представлялось возможным, — какая же ты большая стала! Такая видная барышня!

— Простите, вы кто? — насколько получилось вежливо поинтересовалась я у этой странной парочки, одновременно высвобождаясь из чересчур крепких объятий незнакомки.

— Лизонька, мы же Стригины, твои дядя и тетя! Я — тетя Наташа. А это — дядя Семен.

— Какие Стригины? — вконец запуталась я. Парочка переглянулась.

— Все понятно, Лиза. Ты была совсем маленькой, когда мы в последний раз сюда приезжали. Я — родной брат твоей мамы. А это моя жена.

— Вы были здесь? — удивилась я, так как помнила по рассказам домашних, что единственно кто навещал нас здесь, да и то получил весьма холодный прием со стороны матушки, это ее родители. Но никак не многочисленные братья-сестры, да еще и с семейством.

— А как по-твоему мы нашли твою квартиру? — улыбнулся Семен.

Что ж, довод, как довод. Хотя и не самый убедительный. Найти квартиру ничего не стоит, если знаешь ее адрес. А это уже секрет Полишинеля. Но выгонять их под предлогом того, что я их знать не знаю, тоже вроде некрасиво.

— Что ж, проходите, чего на пороге стоять. Только почему вы не дали телеграмму, что приезжаете? Меня могло не оказаться дома, я собираюсь на отдых к своему жениху. И вообще так не делается, — тоскливо попеняла я свеженарисовавшимся родственникам, уже понимая, что с мечтой о походе в книжный магазин на сегодня придется распрощаться.

— Как?! — излишне громко на мой взгляд воскликнула Наталья. — Ты не получила нашу телеграмму?

— Нет, — пожала я плечами. — Ни телеграмм, ни писем, ничего.

— Это какое-то досадное недоразумение. Мы еще неделю назад специально ходили на телеграф, слали сообщение, что собираемся навестить тебя…

— А вы надолго? — крайне недипломатично прервала я поток излияний Натальи. — А то вполне возможно я завтра уеду. Придется вас в гостиницу селить.

— Да мы как раз на пару дней, не больше, — горячо заверил меня Семен, уже освобождающийся в прихожей от своих грязных и тяжелых ботинок.

Тоскливо вздохнув и показав Семену с Натальей, где они могут оставить свои вещи, я отправилась на кухню варить злополучный борщ и колдовать над вторым. Как ни крути, а родственников, пусть даже и незваных, надо было кормить.

Шинкуя свеклу и помидоры, я вспоминала, что же рассказывала мама о своей семье, в которой она была старшей из детей. Поскольку бабушка отличалась завидной плодовитостью, то количество младших братьев-сестричек очень скоро зашкалило за критическую отметку. Естественно, старшую сестру, на которую автоматом свалились обязанности второй мамы, это не радовало. Ни о каких безобидных развлечениях, вроде кружков «умелые руки» или танцевальных вечеров и речи идти не могло: только готовка, стирка и прочая беготня по хозяйству. Поэтому мама твердо решила, что свалит из своего южного поселка при первой же благоприятной возможности. Она упорно вгрызалась в гранит науки, рассчитав, что единственное, что ей остается — это поступить в институт в большом городе. Только так она может вырваться из бесконечного круга пеленок-распашонок и сопливых носов. Но не тут-то было. По окончании школы, только заикнувшись о своем желании получить высшее образование, мама получила грозный окрик, для весомости подкрепленный со стороны отца фингалом под глазом: сидеть и не рыпаться. Пока, мол, младшие на ноги не встанут, не смей никуда от нас бежать. Исполняй свой дочерний долг по полной программе.

И тут она познакомилась с папой, которого уж неясно каким ветром занесло отдыхать именно в ее поселок. Честное слово, не знаю: был ли этот союз просчитан ею с самого начала, или, как хотелось бы мне думать, мама и вправду влюбилась в отца, но уже через две недели она обживалась на правах хозяйки в той самой квартире, где сейчас живу я. Еще через месяц она поступила в МГУ, легко и непринужденно вытащив нужный счастливый билетик, а ближе к осени молодые сыграли свадьбу. Дед мой вроде никаких возражений по поводу подобной скорости развития событий не высказывал, поэтому впервые за всю свою недолгую жизнь мама обрела столь желанный ею покой. Она занималась тем, чем хотела, не отвлекаясь ни на чьи посторонние нужды. Они с отцом спокойно получили свои красные дипломы, работали в одном и том же НИИ, мечтая о недосягаемых научных вершинах и день за днем приближая их покорение. А через десять лет после свадьбы родилась я.

В целом мое появление на свет, наверное, можно отнести к маленькому чуду. И то, что мать не сделала аборт, тоже о многом говорит. Хотя бы о том, что она все же любила моего отца. Снова пройти через весь пеленочно-диатезный «рай»… Но мама играючи справилась со своей новой ролью. Хотя так и не решилась завести второго ребенка. Что ж, ее можно понять…

Где-то года через два или через три после моего рождения к нам нагрянули ее родители. Посмотреть на внучку, как они говорили, а на самом деле… Да кто его знает, чего они хотели на самом деле. Восстановить давно разорванные отношения? Примириться со своенравной старшей дочерью, взбрыкнувшей и ставшей жить собственной жизнью? Посмотреть, какую выгоду можно извлечь из факта наличия столичной родни?

Поскольку мама в тот момент готовилась к защите докторской диссертации, приезд родителей был для нее крайне несвоевременен. Особенно если учесть, что нагрянули они так же, как это сделали сегодня Семен с Натальей: ни письма, ни телеграммы. В итоге ничего хорошего из этого визита не получилось. Мама носилась как угорелая со своими чертежами и выкладками, отец торчал на работе, дед председательствовал на каком-то научном симпозиуме, а я на пару с Машкой лепила куличики в ближайшем детском саду. В общем, все были заняты по уши, и времени на общение с родней, свалившейся на нас, как снег на голову, просто не хватало. Родители все поняли правильно и уехали не через неделю, как планировали, а через два дня. Больше гонцов с юга у нас никогда не было. Хотя вот Семен и Наталья утверждают обратное. Что ж, вполне вероятно, они были у нас еще до приезда родителей, когда я была совсем крошечной. Тогда я действительно не могу их помнить. Хотя в таком случае очень странно требовать от взрослого человека вспомнить тех, кого он видел чуть ли не четверть века назад, да еще и в младенческом возрасте.

А что касается моих родителей, то дальнейшая их история кажется почти банальной. Когда началась перестройка, государственные дотации на науку сократили до минимума, зато открыли границы. И мама, прикинув, что на нищенское пособие, издевательски именуемое зарплатой, жить так, как прежде, уже не получится, настояла на том, чтобы они с папой уехали в Штаты. На самом деле, они хотели переселиться туда всей семьей, но тут мы с дедом уперлись рогом. Пусть едут куда хотят, а мы останемся здесь. Дед за Россию во вторую мировую воевал. А я… Я просто хочу здесь жить, и точка.

И теперь вот уж какой год подряд мы раз в месяц, а то и в две-три недели созваниваемся, обмениваемся новостями. Родители работают в дико навороченной лаборатории, чего-то там изучают, экспериментируют и, кажется, вполне счастливы. Их имена уже упоминались в каком-то специальном ежегоднике, что мама лично считает огромным прорывом в тамошнюю научную элиту. Кто знает, глядишь, и Нобелевскую премию за что-нибудь возьмут?

Примерно раз в год родители приезжают к нам в гости и проводят в России что-то около месяца. Ездят на дачу, ходят по Красной площади и удивляются, как быстро растет и меняется Москва. Конечно же, привозят нам гору подарков, а потом начинают зазывать к себе. Может быть, когда-нибудь и поддамся на их провокацию, съезжу, посмотрю на хваленую Америку изнутри. Почему бы и нет? В этом году они приедут аккурат за два дня до нашей с Лешей свадьбы. Мы могли бы расписаться и без их присутствия, но честное слово, мне всегда хотелось, чтобы на свадьбе были родители и с той, и с другой стороны. Дай Бог, чтобы все сложилось, как надо: если с Лешкиными никаких проблем нет, то моих потом еще год ждать придется, если вдруг не приедут.

А теперь вернемся к нашим баранам, сиречь, гостям. Так, Семен, Семен… Если не ошибаюсь, это один из самых младших братьев в семье. И по воспоминаниям мамы довольно болезненный. То и дело валялся то с корью, то со скарлатиной, заражая остальных детей. А по нему и не скажешь: такой боров вымахал! Живот аж над ремнем нависает. На маму нисколько не похож. Ну, никакого фамильного сходства, хоть убей.

А жена его, Наталья, полная клуша. Ужасно не люблю таких, как она. Вот не спрашивайте, почему. Она мне сразу не понравилась, даже рта еще не успела раскрыть, как я поняла, что с этой дамой при длительном общении у меня будут проблемы. Сразу чувствуется, что недалекая особа, зацикленная на деньгах. Как она глазами по прихожей стрельнула — это что-то. А при виде картин на стене едва челюсть вставную не потеряла. Небось, думает, что это подлинники. Ну да, как же. У меня тут не антикварная лавка, уж извините, если кого разочаровала. Сплошные репродукции, да пара эстампов.

А вообще-то чувствуется, что парочка эта небольшого достатка. Поглядеть хотя бы на то, в какое старье они одеты, и с каким шиком его носят. Хотя вот чего никогда не понимала, это грязи. Ну, нет у тебя настоящих кожаных ботинок, так ты хоть те, что на ногах, ваксой начисть. И если кофточка по швам трещит, так не ленись, зашей ее от греха подальше, чтоб перед народом не позориться! Так нет же: одежда как с помойки, зато запах дешевого одеколона — чтоб вся округа нюхала и восторгалась. Ну, не понимаю я этого, хоть убей.

Что же мне все-таки делать с Семеном и Натальей? Я-то уже распланировала, как завтра прямо с раннего утра куплю билет и полечу к Леше. А теперь придется сначала решать, куда девать гостей, прежде чем заниматься своими делами. Нет, можно, конечно, дать им денег на гостиницу, только почему я должна это делать? В конце концов, это их проблемы, а не мои, что они без приглашения заявились. Вот пусть сами и выпутываются. А мне на юг пора.

Чета, назвавшаяся Семеном и Натальей Стригиными, меж тем осторожно исследовала комнату, которую им отвела Елизавета.

— Нет, ты видел, какая тут везде мебель? Дорогущая — спасу нет! Я такой за всю свою жизнь не видела, — говорила Наталья, любовно поводя ладонью по обшивке дивана солнечно-лимонного цвета.

— Что ты все о пустяках! Успеешь налюбоваться. Нам прежде всего дело надо делать, а не пасть по сторонам разевать, — вполголоса прошипел Семен, нервно оглядываясь на дверь. — Ты слышала, что она к жениху собирается?

— Ну да. А что из того?

— А то, что жених — неместный. И нам это на руку. Знаю я этих москвичей, им палец в рот не клади — откусят. Как пойдут права качать, и плакал наш план горючими слезами.

— Так и что, пусть катится к своему жениху. Нам же лучше. Останемся здесь одни, да все провернем по-тихому.

— Баба-дура! — рявкнул на жену Семен. — Не потому, что баба, а потому, что дура! Нельзя нам ее отсюда выпускать, ты хоть это понимаешь? Да и не даст она нам здесь остаться. Или не слышала, как она про гостиницу заикнулась?

— А жених?

— Что жених? Перебьется пока без невесты. Может, решит, что загуляла, да другого себе нашла, — хихикнул Семен.

— Так что, действуем, как задумали?

— Да, прямо сейчас и начнем.

— Ты только с дозой не переборщи, фармацевт ты мой!

— Глаза боятся — руки делают, — подмигнул жене Семен. — Чай, не первый день на свете живу, знаю, что к чему и куда.

— А вдруг почует? — беспокоилась Наталья. — Или просто пить откажется?

— На гнилой товар, да слепой купец. А откажется пить, я ей снадобье в еду замешаю. Невелика штука.

Супруги обменялись заговорщицкими взглядами и от полноты чувств расцеловались. Наталья принялась распаковывать вещи, а Семен начал колдовать над пластиковой бутылкой с темно-красным содержимым, добавляя в нее по капле жидкости из маленького аптечного флакона.

Сочтя обед готовым, я разлила борщ по тарелкам и позвала гостей к столу. Они тут же явились, до приторности угодливые, с неестественными улыбками на лицах. Не иначе, чего-то хотят от меня. Еще бы знать, чего. Наверное, думали, что я их на пару недель на постой пущу. Ага, держи карман шире. Если я кому-то и обязана в этой жизни, так только своим родителям, деду и Лешке. А на жалость и родственные чувства можно не давить. Не поможет. Если уж мама от своих родных братьев с сестрами как черт от ладана шарахалась, то почему я должна их привечать?

— Садитесь, угощайтесь, — кивнула я в сторону тарелок.

— А ты, Лизонька, с нами? — поинтересовалась Наталья.

— Да. Как раз не обедала, — кисло отозвалась я, поскольку у меня не было ни грамма желания делить трапезу с этими непонятно откуда и зачем взявшимися родственниками.

— Вот и отлично! — обрадовался Семен и достал из-за спины пластиковую бутылку. — А это, как говорится, от нашего стола вашему столу. Домашнее вино. Полностью натуральное, без искусственных добавок и ароматизаторов! — с пафосом продекламировал он строчку из надоевшей телерекламы.

— Вино? — без особого энтузиазма отозвалась я, поскольку пить днем явно не планировала.

— Да, из собственных подвалов! Сам виноград собирал, сам сок давил! — похвастался Семен.

М-да. Придется пить, а то еще разобидятся. Или того хуже: пристанут как банный лист к причинному месту и начнут канючить: ну выпей, мы ж за тридевять земель его везли… Я залезла в буфет и достала три бокала. Семен и Наталья обменялись странным взглядом. Чего это они? Или им форма бокалов не нравится?

— Лизонька, а у тебя нашей, сорокоградусной нет? — почти умоляюще произнесла Наталья, театральным жестом заломив руки на груди. — А то у Семы язва, ему вина нельзя. Врачи сказали, только водку или коньяк.

— Есть водка, — ответила я, вспомнив, что Лешка еще пару месяцев назад поставил в холодильник початую «Гжелку», да так до нее с той поры и не добрался. — А вы что пить будете? Или у вас тоже язва?

Наталья чуточку нахмурилась. Похоже, я переборщила. Это почти хамство, спрашивать человека, не болен ли он. Тпру, Лизка, тормози на поворотах.

— С твоего любезного разрешения я бы тоже лучше по водочке.

— А вина не будете?

— Ой, это же специально для тебя приготовлено. Я этого вина дома столько напилась. А вот водочки хорошей у нас днем с огнем не сыщешь, сплошной самогон. Я уж и забыла, когда в последний раз непаленую водку пила.

Странные они какие-то. По мне так вино куда лучше любой, даже непаленой водки. Ну да Бог с ними. Я убрала лишние бокалы и поставила вместо них стопочки.

— Ну, как говорится, за встречу! — сказал тост Семен, едва разлив вино и водку в соответствующие емкости.

— За встречу! — поддержала я его и пригубила вино.

Хм, а вкус какой интересный! Такого богатого букета давно не припомню. Что-то бархатное, нёбо ласкает, в пищевод торопится. И густое-прегустое, словно ликер. Теперь я понимаю, о чем вел речь Лешка, когда говорил о южных винах. Они же совсем-совсем другие, ну нисколечко не похожи на те, чем торгуют в наших магазинах.

Семен и Наталья внимательно и настороженно следили за моей реакцией, забыв даже опрокинуть свои стопки:

— Ну, как, нравится? — не выдержала первой Наталья.

— Очень нравится, — не покривила я душой. — Никогда еще такого не пробовала.

— А чего ж тогда так мало пьешь? Словно воробей какой?

— Наталья, не приставай к человеку, — с напускной строгостью отозвался Семен. — У каждого свой ритм, не надо торопить. Мы что, на поезд опаздываем?

Честное слово, в этот момент я была ему благодарна. А он ничего дядька, хотя и пузатый. И взгляд у него веселый, лукавый. Люблю таких.

— Ну, а теперь ударим по борщу. Ох, какой кусок мяса, не пожалела хозяйка! Как у нас говорят, жуй мясо, пока здоровый рот, зубы выпадут — кто разжует?

Я хихикнула. Ну и поговорочки у моего дядьки. И говорит он так смешно, почти картавит. Прононс на французский манер. А вместо буквы «г» то и дело срывается на «х». Интересно, а как он произносит слово «гусь»? А «гурман»?

— А ты, значится, замуж собралась? — с набитым ртом спросила вездесущая Наталья, успев при этом практически ополовинить тарелку супа. Вот это аппетиты у мадам! Или у меня тарелки такие маленькие?

— Да, есть такое дело. Свадьбу в августе планируем играть.

— Деньги — прах, одёжа тоже, а любовь всего дороже! — назидательно произнес Семен, для верности покачав пальцем. — За это и выпьем!

Мы звучно чокнулись, и в этот раз я не удержалась, допила вино до дна. Уж больно вкусное. Где я еще такое попробую? Ах да, у Лешки. Он же обещал меня напоить, как только приеду. Как я могла об этом забыть? Нет, все, пьянству — бой! Так выпьем перед боем! Тьфу, все не то в голову лезет. Ну да, родственники. Надо им показать, где постельное белье лежит. Хотя лучше это я потом сделаю. До вечера далеко, а у меня так в голове шумит — просто жуть.

— Вы это, если добавки хотите, скажите. У меня еще целая кастрюля на плите. И еще макароны по-флотски есть.

— Спасибо, Лизонька. Да ты сиди, сиди, я уж сама как-нибудь…

А Наталья тоже вроде ничего баба оказалась. Смешная, правда, да суетливая чересчур, а так все в порядке.

— Ну, как водится, давайте по третьей. Чтоб в дому все водилось, а у хозяйки на это средств не переводилось! За тебя, Лизавета!

— Спасибо! — расчувствовавшись, ответила я и, чокнувшись с гостями, выпила второй бокал вина.

Наталья по-свойски подложила добавки себе и мужу, а я, с трудом сдерживая смех, наблюдала за тем, как ее двоящийся силуэт сновал туда-сюда по кухне. Ой-ой, что-то у меня перед глазами все плывет. Пора бы извиниться перед гостями и прыгнуть в кроватку, пока какого конфуза не случилось. Давно так не надиралась. Надо же какая коварная штука — это южное вино! В теле легкость необыкновенная, а ноги не ходят, и в голове черт те что творится.

— Вы тут дальше сами без меня, ладно? А то, кажется, я с вашего вина ужасно пьяная стала, на ногах не держусь. Пойду, посплю пару часиков.

— Конечно, конечно, Лизонька! Какие разговоры! Тебя проводить?

— Нет, спасибо, я сама, — из последних сил отозвалась я и кое-как, буквально по стеночке поползла в сторону спальни. Гордость — великая штука. Особенно, если вовремя про нее вспомнить.

В следующий раз, когда я снова соберусь пить южное вино, просто толкните меня в бок, хорошо? Я пойму, зачем вы это сделали.

Наталья и Семен дождались, пока Елизавета дойдет до спальни, выждали для верности еще пять минут, после чего Наталья на цыпочках отправилась на разведку. Семен остался в кухне.

— Ну что? — спросил он жену, когда через минуту она вернулась обратно.

— Дрыхнет без задних ног. Прямо поверх покрывала разлеглась, даже тапочки не сняла.

— Что и следовало ожидать, — самодовольно отозвался Семен.

— Слушай, а ты с дозой не переборщил? Она того, не отравится? Что мы с ней тогда делать будем?

— Обижаешь. Я — профессионал. Проспит до вечера сном праведника, и все. И вообще, несмотря на худосочную внешность, девка она крепкая. Ей это — как слону дробина. Думаю в следующий раз дозу лучше увеличить. Так, на всякий случай.

— А что будем делать вечером?

— Снова угостим сладеньким. Тем более что ей вино понравилось. Не зря у Игнатьича покупали. А ты все жмотилась: давай наше, давай наше возьмем! Стала бы она твою кислятину глотать!

— Да, знал бы Игнатьич, кому это вино предназначается, — Наталья, начисто проигнорировав выпад в свою сторону, дробно закудахтала, словно пытаясь задавить в себе смех, отчего звук получился еще более противным и неестественным.

— Рано радуешься, — оборвал ее муж. — Не забыла, что нам надо телефонами заняться? Городской, так и быть, сам отключу, а ты пока ее мобильный найди. А то вдруг жениху надумает звонить или папе с мамой. Еще про нас проболтается, а нам огласки не надо.

— Да успеем еще, — отмахнулась от него жена. — Раз ты говоришь, что она до вечера в отключке проваляется, можем сначала обед закончить. Давно такую вкуснятину не ела, да на барских тарелках. Смотри, какая позолота! Если она каждый день на таком ест…

— Ты не поняла, — начал Семен таким голосом, что Наталья вздрогнула и поперхнулась макаронами. — Если я сказал бегом, значит, это значит именно то, что я сказал. У нас нет никаких гарантий, что она не проснется от телефонного звонка. Поэтому будь добра: иди и найди этот чертов мобильный!!!!

Наталья стремглав выскочила из кухни. Ее муж самодовольно улыбнулся и потянулся за очередным куском хлеба. Пусть побегает благоверная. Ей полезно жирок растрясти. А городской телефон он успел отключить еще тогда, когда супруга ходила проверять крепость сна девчонки. Всего-то дел — штекер из гнезда выдернуть!

Я проснулась, когда за окном начали сгущаться первые сумерки. Ничего себе! Почти целый день проспала. Все, завязываю с пьянством, оно до добра не доводит. Мамочки, какая же голова тяжелая! По затылку словно кувалдой саданули. И глаза просто категорически не желают расклеиваться. Вау, а голова-то и кружится вдобавок! Ой, меня еще и тошнит…

Тошнит?!!! Что там говорила Машка? Тошнота, головокружение, в желудке непонятки. И грудь чувствительная. Так, в наличие все, кроме этой пресловутой гиперчувствительности. Неужели я беременна? Нет, не может быть. И вообще, если я правильно помню, тошнить должно с утра, а не с вечера. Так, Лизка, успокойся. Ты просто неважно чувствуешь себя с похмелья, только и всего. Никакой беременностью здесь не пахнет. Я не беременна, я не беременна…

Черт, хреновая медитация. И не помогает нисколько. Все равно какое-то паскудное состояние на душе. Ладно, надо решать, что делать с гостями. А вдруг мне завтра в Сочи вылетать? И куда я их тогда дену? В квартире я их ни за какие коврижки не оставлю. Простите, не доверяю я людям, которые глядя мне в глаза врут, что и телеграмму о приезде выслали, и меня прямо-таки с пеленок помнят и на коленках нянчили.

О, вот и решение. Сейчас выйду к ним и скажу, что они могут здесь переночевать, а завтра утром придется переселяться в гостиницу, поскольку я уезжаю и ублажать их своим обществом уже не смогу. А вот уеду я на самом деле или нет — это уже не их ума дело. Или они думают, что бутылку вина мне подарили, и я теперь им за это по гроб жизни обязана? Дудки!

Но одно дело оказалось принять решение, и совсем другое — его осуществить. Даже на то, чтобы просто добраться до двери спальни, у меня ушло не меньше минуты. Ноги были словно ватные и категорически отказывались слушаться, из-за чего я пару раз приземлилась на пол. Хорошо хоть не сильно ударилась. Вот это новости! Сколько всяко-разного спиртного пробовала за всю жизнь, но такое со мной впервые. Так, не раскисать! Держи равновесие, перебирай ногами по очереди: левой-правой, левой-правой. Отлично, уже намного лучше. Так, идем в кухню, похоже, пора готовить ужин на всю компанию.

Судя по доносившимся звукам, Семен с Натальей вовсю смотрели телевизор. Но не тот, который стоял в их комнате, а другой, домашний кинотеатр с немереной диагональю и «объемным стереозвуком». Вот это новости! Им, кажется, никто не позволял бродить по квартире. Домашний кинотеатр вообще-то куплен специально для дедушки и стоит в его комнате. И мне бы очень не хотелось, чтобы кто-то чужой вторгался туда, пусть деда сейчас и нет дома. Пойти, что ли, поругаться? Так ведь не поймут. Простота хуже воровства, это точно. Ладно, завтра их здесь уже не будет. Осталось потерпеть один вечер, ночь и утро. И все.

Я промыла рис, собираясь приготовить к нему мясо по-китайски (этому меня Лешка, между прочим, научил), как в кухне появилась давешняя сладкая парочка.

— Ну что, Лизонька, выспалась? — жизнерадостно приветствовала меня Наталья, участливо вглядываясь в мое лицо.

— Да, спасибо, — еле сдерживаясь, чтобы не нахамить, ответила я. Ну, извините: терпеть не могу, когда меня вот так разглядывают, как в паноптикуме. — Что-то ваше вино слишком крепким для меня оказалось.

— Ну, на непривычного человека оно завсегда так в первый раз действует, — заметил Семен. — Я вон тоже, когда впервые его попробовал, тоже захмелел — не передать. Эх, давненько это было! Я тогда как раз только в поселок приехал…

Тут Наталья от всей души наступила мужу на ногу, да так, что он разом осекся. Улыбаясь мне, она обратилась к нему:

— Сема, да что ты все о себе, да о себе. Не видишь: Лизонька устала…

— Я не устала. И я бы очень вас попросила побыть в комнате, пока я буду готовить. Не люблю, когда в кухне народ суетится, — чеканя каждое слово, сказала я ей.

Наталья и Семен переглянулись, еще раз улыбнулись мне и покинули помещение. Уф, баба с воза — кобыле весело. Хотя странные они все-таки какие-то. Тут не званый прием у королевы. Ну, подумаешь, ляпнул бы Семен что-нибудь не то, или рассказал какую-нибудь занудливую историю из собственной жизни. И что из этого? Сразу надо показательно ему пальцы на ногах давить?

Семен и Наталья расположились у телевизора. Наталья сделала звук погромче, оглянулась на дверь и выразительно повертела пальцем у виска:

— Совсем с крыши сдернулся? «Как раз в поселок приехал»! Ты бы еще рассказал, как в солнечной Воркуте срок мотал. И как родился в окрестностях Тамбова. Кто тебя за язык тянул? Запомни: ты в поселке всю свою жизнь прожил, и никуда дальше райцентра не выбирался! Едва не запалил нас! Хорошо хоть вовремя успела тебя заткнуть, а то пиши пропало.

— Ну, виноват, признаю. Но я ж хотел как лучше. Хотел ее к себе расположить…

— Оно и видно, что кобель! Как почуял свежее мясо, так грудь колесом, хвост павлином распушил. Или ты хочешь эту кралю под себя положить, а меня решил по боку? Признавайся, ну?!

— Ты чего, совсем сбрендила? Или забыла, что я только ради нас стараюсь? Чтобы тебе больше на рынке не стоять, тряпки китайские прохожим не втюхивать?

— Нет, это ты забыл, почему я на рынок пошла, вместо того, чтоб в совхозе бухгалтером сидеть, как раньше. Это ведь все из-за тебя, из-за твоего воровского прошлого! Тебя, кроме как на шабашки, и не берут никуда, а мне отдувайся за двоих, паши, как кобыла ярмовая, чтоб семье ноги с голоду не протянуть!

— Тише, ты! Еще услышит! И хорош нюни распускать. Главное — меня слушайся и отсебятину не пори. А то, боюсь, девка тебя уже подозревать начинает. Видала, какими глазами она на тебя смотрит?

— Да с ней сразу все понятно: стерва!

— Будь она хоть трижды стервой, тебя это волновать не должно! Молчи и сиди в сторонке, я сам разговоры вести буду. У меня с ней контакт легче получается. И не потому, что я мужик, а потому что психологию знаю.

— Ну-ну, знаток, — желчно заметила Наталья, но без прежнего запала. Было видно, что она, пусть и нехотя, признала правоту мужа и готова подчиняться ему.

Супруги замолчали и вновь уставились в экран. Шел концерт звезд эстрады, посвященный Дню независимости России. Минут через десять до чуткого уха Семена долетел какой-то посторонний звук.

— Черт побери! Ты слышала?

— Что?

— Дверь входная хлопнула! Она нас надула! Ушла! Черт бы ее побрал!

Супруги обменялись злыми и растерянными взглядами. Семен решительно встал и вышел в коридор. Наталья чуть погодя последовала за ним.

Я уже нарезала мясо аккуратными кусочками, подготовила все необходимые приправы, как вдруг вспомнила, что у меня закончилось подсолнечное масло. Ой, как плохо, на чем же, спрашивается, я пережарю овощи? Да и мясо на одной воде готовить — это извращение. Может, в холодильнике хотя бы кусочек маргарина завалялся или сливочного масла?

Увы, осмотр недр белоснежного гиганта подтвердил самые худшие мои предположения: жиры любого вида и типоразмера в моем доме отсутствуют. Старые съели, а новых не купили. Что же делать? Так неохота в магазин идти!

И тут я подумала о Катерине Ивановне. Точно! Вот она-то мне и поможет! А я ей завтра же все сторицей верну. Все равно ей наверняка за продуктами надо, а ходить тяжело. Вот и сбегаю, помогу ей, прежде чем за билетами ехать.

И с чистым сердцем, взяв с собой ключи, чтобы не тревожить своих незваных гостей звонками в дверь, я отправилась к соседке по лестничной клетке.

Катерина была очень рада моему приходу. Сразу закружилась вокруг меня, захлопотала. И очень огорчилась, когда узнала, что я всего-навсего пришла за маслом, и времени для душевного разговора у меня сейчас нет.

— А что так, Лиза? Опять работа?

— Да нет, баба Катя. Просто чувствую себя не очень, видимо, чего-то не того съела. Меня даже пошатывает немножко.

— То-то я и смотрю, что ты неважно выглядишь. Бледненькая совсем. Может, посидишь у меня, я тебе чайку заварю на зверобое? При желудочных хворях первое средство.

— Да нет, спасибо, баба Катя. Все нормально. Завтра все равно к Лешке вылетаю, отдохну как следует. Что-то я вымоталась за последние полгода. Отсюда и все проблемы.

— Жизнь нынче такая пошла, вот и устала, — философски заметила Катерина. — Раньше ведь все степенно делали, основательно. А теперь люди носятся, как угорелые, за сто дел сразу хватаются. Вот и устают, сердечные. Кто ж такое выдержит?

— Никто, — улыбнулась я ей в ответ. — Ну, ладно, баба Катя, пойду я. А то уже скоро спать пора, а у меня ничего не готово. Огромное спасибо за масло!

— Ой, да было бы за что, — отмахнулась Катерина.

Я вышла на лестничную клетку, разделяющую наши квартиры, открыла ключом дверь к себе… и нос к носу столкнулась с Семеном и Натальей!

— Оп-па! А вы что тут делаете?

— Тебя ждем, — ответил Семен. — Куда ты ходила?

— За маслом. И простите, я не обязана перед вами отчитываться!

— Да-да, извини, Лиза, — сразу же сбавил обороты Семен. — Просто пойми нас, провинциалов: Москва город опасный, то и дело всякие ужасы происходят. Вон, только что в новостях показывали: грабители прямо в подъезде мужика, как липку ободрали! А тут ночь на дворе, ты куда-то ушла. Мы уж с Наташей и волноваться начали: кабы чего не случилось.

— Ну, теперь убедились, что со мной все в порядке? — несколько резко ответила я, поскольку еще не пришла в себя после учиненного мне допроса с пристрастием.

— Да, да, — закивали головами супруги.

— Тогда позвольте, я все-таки пойду и приготовлю ужин, а то так и останетесь голодными!

Семен и Наталья расступились, давая мне дорогу.

Нет, все-таки чужой человек в доме — это почти катастрофа. А уж двое чужаков — это полный кошмар! Да мало ли куда и зачем я ходила, их-то какое дело?!

— Уф, кажется, обошлось, — выдохнула Наталья, когда за Лизаветой звучно закрылась кухонная дверь.

— Да, похоже на то, — согласился Семен.

— А все ты, паникер: сбежала! Сбежала! У тебя, дружок, паранойя начинается.

— Паранойя?! А если бы она и правда от нас ушла, а вернулась бы с парочкой здоровенных бугаев, что бы мы тогда делали? Она ведь в отличие от тебя не дура, должна догадаться, что какое бы молодое, да играющее вино не было, не может от него человека так рубить.

— Хватит меня оскорблять! — взвилась Наталья в истерическом шепоте. — Лучше подумай, как ты ей очередную дозу втюхнешь?

— Уже.

— И как?

— Нет ничего лучше старых проверенных вариантов. Сок апельсиновый на столе видела? Главное, сама не вздумай пробовать, мне еще только с тобой возиться не хватало. А если сока маловато будет, еще и вина выпьет, никуда не денется. Только прошу тебя: когда я ей по мозгам ездить буду, молчи! А сейчас марш в комнату! И сидеть смирно, пока не позовет!

Наконец-то мясо было готово. Я выложила длинный, белый, крупинка к крупинке рис на тарелки, сверху по центру на рисовую массу положила мясо и полила его соусом. Ух, какой аромат, аж слюнки текут. Кажется, Лизка, в тебе просыпается завидный повар. Кабы не лень-матушка, могла бы такими блюдами каждый день наслаждаться. Что ж, должна же быть хоть какая-то польза от этого несвоевременного визита родственников? Хоть поем нормально.

Как и в прошлый раз, стоило только позвать дядьку с женой, как буквально в следующую же секунду они материализовались передо мной, словно только этого и ждали.

— Давайте, проходите. Сегодня вместе поужинаем, а завтра я вас покидаю. У вас билеты назад уже куплены? — спросила я, твердо вознамерившись не идти ни на какие уступки. Решила, что завтра лечу в Сочи, значит, так оно и будет.

— Что? Билеты? Ах да, билеты! Нет еще. Мы не знали, сколько времени пробудем здесь, — отозвался Семен.

— Вот и хорошо, что не куплены, — упорно гнула я свою мысль, добиваясь, чтобы родственнички поняли, что им отсюда придется линять, причем очень скоро. — Есть шанс, что кто-нибудь откажется от брони, и вам удастся приобрести билеты буквально на ближайший поезд.

Моя тирада, чувствуется, слегка выбила их из колеи, потому что Семен мялся с минуту, не зная, что сказать. А я не собиралась идти навстречу и помогать ему выпутываться из этой щекотливой ситуации, которую он со своей женой сами же и создали.

— Да, наверное, так и сделаем, — отозвался он, наконец. — Тебя повидали и назад. Хорошо хоть вообще дома застали, а то вернулись бы не солоно хлебавши.

Мне, безусловно, польстило такое внимание к моей персоне. Прямо «увидеть Париж и умереть». Только вот непонятно: с чего это они вдруг воспылали горячей любовью к своей племяннице, которую до этого четверть века не видели и жили спокойно? Нет, чем скорее я с ними распрощаюсь, тем лучше.

— Ну что, еще по винцу? — спросил Семен, когда мы приступили к трапезе.

— Нет, спасибо, — отказалась я. — Боюсь, мне оно не подходит.

— И что, так всухомятку и будешь есть? — удивился Семен. Черт, он уже становится чересчур настырным. И как это он мне днем понравился — не понимаю. Видимо, пьяная была.

— Зачем же? Соком запью. Вам, кстати, налить?

— Нет, мы с Натальей больше по чаю любители.

— Хорошо, сейчас поставлю.

Следующие пять минут наша троица, не отвлекаясь на разговоры, дружно двигала челюстями и уничтожала ужин. Могут ведь помолчать, когда захотят! А то, честно говоря, уже утомлять начали. Или по мне не видно, что я не расположена болтать с ними на светские темы?

Ой, это что еще такое? Меня опять ведет! Голова кружится ужасно, и в желудке снова что-то неспокойно. Такое впечатление, будто снова этого треклятого вина выпила. Да, долгоиграющий у моих родственничков алкоголь оказался, если меня целый день с него крутит. Как бы прямо за столом не стошнило.

А может, это все-таки беременность? Надо подсчитать: когда у меня в последний раз мокрые дни были? Черт, сейчас и не вспомню. А в календарь смотреть бесполезно, я его никогда не вела и вести не буду. С какой стати мне напоминать себе о том, сколько дней безнадежно омрачено этой «женской радостью»? Гинеколог, как и стоматолог в число моих любимых врачей не входит, и посещаю я их исключительно в случае крайней необходимости. И все-таки надо вспомнить. Так, прошлый месяц — май. Как я провела праздники? Кажется, без последствий. А потом? Да, кажется, что-то такое было. Только не в середине месяца, а в конце.

Тогда получается, что мне еще рано впадать в панику. До очередных месячных у меня в запасе минимум неделя. Да, Лизка: ты всего-навсего траванулась левым винным спиртом. И нечего сваливать все на естественные детородные причины.

А на языке-то как нехорошо. Привкус лекарственной гадости, аж в горечь отдает. Может, у меня печень забарахлила? Что-то ты, Лизка, совсем в развалину превратилась, если тебя с двух бокалов вина так разколбасило. Вон, возьми лучше соку попей, само пройдет.

Я выпила еще соку, но легче мне не стало. Скорее, даже хуже. Если бы не я сама готовила обед и ужин, непременно обвинила повара в том, что он использует недоброкачественные продукты. Но если судить по тому, как наворачивают мою стряпню Семен и Наталья, дело не в ней, а именно в вине. И если вспомнить, вино я пила одна. Эти сразу на водочку перешли. Интересно, почему? Может, они туда чего-то подмешали? Но зачем? Чтобы отравить меня? И что они с моим трупом делать будут? Я, между прочим, по такой жаре долго не пролежу, пахнуть начну. Да что там пахнуть — откровенно вонять. И как они планируют избавиться от моего благоухающего тела? Сбросить с балкона на удивление соседям? Запихать в дорожный баул и вынести на ближайшую помойку?

В голове все перепуталось. Надо позвонить Лешке и все ему рассказать. Нет, никто меня, конечно, травить не собирается, это я просто сама себе ужасы придумываю. А вот предупредить его, что завтра, возможно, проторчу целый день в обнимку с белым фаянсовым другом — стоит. Куда меня такую в самолет грузить? Я там весь запас аварийных пакетиков на год вперед израсходую.

Но сначала надо достойно завершить этот ужин. Сиди и делай вид, что с тобой все отлично. Не показывай им, как тебе на самом деле плохо. А то еще вернутся к себе домой и растрезвонят на всю родню: «Были тут в Москве у этих ученых, так дочка их два дня подряд харчи метала, слаба оказалась к вину, ох, слаба»! Мне, конечно, на все это наплевать с высокой колокольни, но гордость есть гордость. Мою слабость могут видеть только самые близкие люди, и никто больше.

— Лизонька, с тобою все в порядке? — осведомилась Наталья, оторвавшись, наконец, от тарелки.

Ну вот, заметили. Так, спину держим прямее, взгляд до предела ясный, как у пионера-ленинца на присяге, руки под стол, чтоб никто не видел, как они дрожат.

— Да, в порядке. А почему вы спрашиваете? — закосила я под соломенную невинность.

— Да нет, просто показалось, что тебе нехорошо. Бледная ты какая-то, — пожала плечами Наталья.

— Говорят, бледность раньше считалась признаком аристократизма, — парировала я. — А вообще у меня очень светлая кожа. С загаром из-за этого всегда проблемы. Она очень легко сгорает на солнце, без защитного крема просто не обойтись. Когда в прошлом году отдыхала в Египте, первые три дня ходила красная, как вареный рак, и нос шелушился просто ужасно…

Эй, куда меня понесло? С какой стати я рассказываю этой незнакомой тетке про особенности своей кожи? Можно подумать, ей это интересно. Молчи, дурак, за умного сойдешь. И спину, спину не забывай держать! Контролируй себя!

— А что это ты не ешь? — поинтересовался Семен. — Аппетита нет?

М-да, а ведь и правда: еле-еле поклевала собственную стряпню. Непорядок. Берем вилку и начинаем осторожненько отправлять все это в многострадальный пищевод. Если и вытошнит, то хотя бы не желудочным соком, да желчью, а нормальной едой. А то, глядишь, и пронесет. В смысле, обойдется. А вы что подумали?

Кое-как я, наконец, справилась со своей порцией, то и дело ловя на себе внимательные взгляды гостей. Что они так на меня уставились? У меня рог на лбу вырос? Чувствую себя, как лабораторная мышь. Или? А вдруг это не бред, и они действительно чем-то меня травят? Нет, чушь, не может быть!

Эх, мне бы сейчас ясную голову! А то, как назло, даже связно мыслить не получается. Мысли скачут, как обезумевшие белки, а я безуспешно пытаюсь поймать их за хвост. Со мной происходит что-то экстраординарное, необычное. А раз так, я немедленно должна придумать, что мне делать…

— Лиза, может, еще соку? — прервал мои размышления Семен.

— Нет, спасибо, — через силу улыбнувшись ему, ответила я. — Лучше уж чаю попью, как вы.

Мне показалось, или он недовольно скривил губы? Значит, отрава, наверное, в соке. Точно! Иначе бы с чего меня вдруг так развезло? Тогда улыбайся им и бегом из-за стола чистить желудок, пока еще не поздно! А потом звони Лешке! И не оставайся с ними в одной квартире, черт тебя подери, глупая гагара!

Я встала, сказала гостям «я на минуточку» и как можно естественнее прошествовала в сторону туалета. Но тут меня основательно качнуло. А потом еще и еще раз. Ой, кажется, я все-таки пересидела. Надо было раньше уходить, а не тянуть до последнего…

Семен и Наталья услышали стук падающего тела и одновременно выскочили в коридор. Лизавета лежала ничком возле ванной и на внешние раздражители не реагировала. Наталья побрызгала на нее водой, Семен для верности отвесил пару пощечин. Ничего. Голова девушка безжизненно моталась из стороны в сторону, а она продолжала оставаться в нездоровом вязком забытье.

— Ну, что будем с нею делать?

— Как что? Отнесем в спальню. Или хочешь оставить ее на коврике перед дверью?

— Хотелось бы, да боюсь, запинаться об нее будем. Так что тащи покамест в койку. И не вздумай над ней чего-нибудь этакого учинить! Я тебе все причиндалы с корнем вырву, если что!

— Да нужна она мне больно! Кожа да кости, смотреть не на что! Я люблю, чтоб баба в теле была, а не вобла воблой. Ну, чего стоишь? Помогай! Бери ее за ноги, поволокли!

Сбросив девушку на кровать и даже не удосужившись прикрыть ее одеялом, Семен и Наталья с чувством полного удовлетворения отправились на экскурсию по квартире. Кое-что они успели рассмотреть днем, а сейчас хотели познакомиться с бытом Лизаветы поближе.

— Смотри, какая громадина! — ткнула Наталья мужа, указывая на бронзовую люстру-тарелку. — Видать, старинная, не простая. Интересно, сколько за нее деньжищ можно выручить?

— Я бы оставил, — хозяйским тоном отозвался Семен. — Я ведь еще до конца не решил, как нам этой квартирой распорядиться.

— А что тут думать? Продать — и дело с концом! — удивилась Наталья. — Представляешь, как мы на вырученное заживем! Все соседи с зависти помрут.

— Эх, темный ты человек. Продать — не вопрос, с руками и ногами оторвут, главное в цене не продешевить. Я про другое речь веду: на такой квартире нешуточный бизнес можно делать.

— Это как?

— Как-как! Сдавать ее за бешенные бабки всяким новорусским молодчикам. Я ведь не просто газеты читал, знаю, что этот район считается престижным. И деньги к нам рекой потекут. Да и безопаснее это, чем с продажей светиться.

— А если ее родители обратно вернуться вздумают?

— С каких это пирожков? С чего это им Америку обратно на Россию менять?

— А вдруг как заподозрят что неладное? Наверняка они с дочкой своей ненаглядной созваниваются. Что делать-то будем?

— Я ж тебе говорю: еще не решил. Проще всего у нее выведать, как они связь держат, а потом подпаивать и когда надо к телефону подпускать, чтобы у предков ее паника раньше времени не началась. А потом скажем, что она квартиру продала и в монастырь подалась. И пусть трепыхаются, сколько сил хватит.

— А вдруг она проговорится?

— Не проговорится. Мы ей пригрозим, что если вдруг чего, мы ее жениха в мелкую стружку изничтожим. Будет молчать, как миленькая.

— А как мы это сделаем? Мы ж его в глаза не видели, и где живет, не знаем. Да и Лизка рано или поздно догадается, что мы ее морочим.

— Чтобы догадываться, мозги нужны. А мы их ей прополощем!

И Семен хохотнул, довольный собственной шутке.

— А если ее жених собственной персоной сюда явится? — не унималась Наталья. — Мы с тобой на это не рассчитывали. Может, уедем, пока не поздно? Тебе-то что, ты на зоне уже был, знаешь, как там и что. А я туда ни за какие коврижки не хочу. Учти: если нас вдруг поймают, я все на тебя свалю, так и знай!

Семен весь подобрался, словно перед прыжком, и звучно закатил своей благоверной такую хлесткую пощечину, что ее голова мотнулась на шее, как привязанный к столбу мешок.

— Что это ты мне тут такое говоришь? Значит, на меня все спишешь, паровозом погонишь? Да я тебе, падла, прежде руки-ноги переломаю, харю твою постную в сбитень превращу. Поняла, ты, сучка?

Наталья не ответила, держась за щеку и мелко-мелко давясь слезами.

— Не слышу ответа! Поняла или не поняла?! — и Семен вновь поднял руку для удара.

— Да, да, я все поняла. Только не бей больше, пожалуйста!

— То-то же, — удовлетворенно отозвался Семен. — И чтоб я больше от тебя таких разговоров не слышал. Или не ты мне эту идею подбросила? Молчишь? Правильно, что молчишь. Зубы целее будут. А теперь давай искать, где она документы на квартиру прячет. Да, и паспорт ее не забудь! Она его, скорее всего, где-нибудь в спальне хранит. Или в сумочке. Так что давай, двигай в темпе вальса!

Наталья согласно закивала и отправилась в спальню.

Ее не было, наверное, всего минут пять. Семен даже не успел как следует разглядеть семейные фотографии, стоящие над модным псевдокамином, как Наталья вошла, сжимая в руке пачку купюр и паспорт в дешевой темно-зеленой обложке под мрамор.

— Так, посмотрим, что у тебя за улов. Ни фига себе, мать моя женщина! Это ж сколько бабок! Нам с тобой они очень кстати придутся. А то я в пути слегка поиздержался. Да и с нотариусом вопрос придется решать не за бесплатно. Так, паспорт. Ага, все в порядке. Не замужем, детей нет, прописана здесь. Просто отлично! А где документы на квартиру?

— Их там нет, — глухо отозвалась Наталья, еще не отошедшая от полученной взбучки.

— Ты внимательно все посмотрела? Ничего не пропустила?

— Говорю же тебе: там все чисто. Ума не приложу, где она может их держать. Но не в спальне, это точно. Там только шмотки, да косметика. Больше ничего.

— «Ума не приложу!» — передразнил жену Семен. — Было бы чего прикладывать! Дуй к стеллажам и перелистывай книги. Начни с самых больших, а если там ничего нет — переходи на все остальные. И чтоб за ночь документы были найдены! Иначе…

— Иначе — что? — вскинула Наталья заплаканные глаза. — Порешишь меня? Так давай прямо сейчас, чего ждешь? Меня в мешок, а сам к девке под бочок!

— Э-эх, дура ты моя, — протянул Семен и привлек Наталью к себе. — Люблю я тебя, лохудру ревнивую, понимать надо! А ты сразу: «порешишь», «в мешок». Что я, душегубец какой?

— А что с девкой делать будем? Не сейчас, потом, когда она квартиру нам отпишет? — Наталья пытливо вглядывалась в лицо мужа, пытаясь найти ответ на мучивший ее вопрос.

— А вот об этом не думай, — посерьезнел Семен. — Но могу тебе обещать, что я такой грех на душу не возьму. Не по мне такая ноша.

Наталья облегченно вздохнула.

— Мало ли чего произойти может? — продолжал меж тем Семен, — выйдет, скажем, на улицу гулять, да и угодит под колеса. Или мы с тобой к наркоманам ее определим. А лучше в бордель какой за границей. Если очухается, еще спасибо нам скажет за доставленное удовольствие!

— Ох, ты и затейник! — сказала Наталья, но было видно, что спокойствия ей этот разговор не прибавил.

Семен сделал вид, что не заметил насупленного лица жены, развернул ее от себя и легонько подтолкнул в спину. Мол, иди, ищи. Время не ждет.

…Я бегу. Куда — не знаю, но точно знаю от кого. За мною гонятся мои новоиспеченные родственники. В руках у них бутылка вина, и я совершенно уверена, что если они меня догонят, то непременно заставят его выпить. А мне нельзя пить. Вообще нельзя: ни воды, ни тем более вина. Почему? Кто его разберет? Это уже неважно. Главное — оторваться от Семена с Натальей и спрятаться. Только мне тяжело бежать, я задыхаюсь и падаю. Нагнали! Их физиономии нависают надо мной, к лицу моему тянутся черные руки с пальцами-шлангами, из которых капает отравленное красное вино. Словно кровь, — успеваю подумать я, как вино начинает под напором бить мне в нос, по глазам, по плотно сжатым губам. Еще немного, и я просто утону в нем. Мне даже не придется его пить, оно все равно убьет меня.

Вина становится все больше и больше, мне почти не осталось кислорода. Последние мгновенья перед гибелью… Что это? Я умею дышать под водой? Я могу дышать в этой винной массе! Теперь главное осторожно переползти по дну, словно краб. Тихо-тихо. Пусть они думают, что я лежу там, где они меня оставили. А я тем временем спрячусь в безопасном месте. Ой, какое неровное дно! Я, кажется, отбила себе бок. Зато теперь мне есть, где укрыться. Как же холодно здесь, на дне. Теперь замереть и не дрожать. И чтобы зубы не стучали. Иначе именно по стуку они и вычислят меня. Я знаю, у них глубоководные локаторы, они услышат даже биение моего сердца.

Но как тогда меня найдет Лешка? Он плещется в Сочи, а я здесь, в этом кроваво-красном винном море. Он ведь даже не поймет, что я попала в беду! Но как дать ему об этом знать?

Я принимаю решение. Я знаю, что это смертельно опасно, все равно что играть в русскую рулетку: либо пан, либо пропал. Но я отбиваю морзянкой SOS. Я не знаю морзянку, единственное, что я когда-то запомнила, это именно сигнал SOS. Три коротких стука, три длинных, три коротких. И снова: три коротких, три длинных, три коротких. Всем, кто меня слышит! May day, May day [2]!…

— Мне показалось, или она зашевелилась? — спросил Семен.

— Если показалось, так пойди и проверь, — отозвалась Наталья, только что закончившая шмонать последний книжный стеллаж. Настенные часы с маятником показывали второй час ночи.

— Лучше перебдеть, чем недобдеть, — заметил Семен и отправился в спальню.

Наталья тяжело посмотрела ему вслед. Заставил такую груду книжищ перелопатить, и все впустую. Ни слова, ни намека, где проклятущая девка может хранить эти документы. А без них нечего и думать о продаже квартиры. Пока все восстановишь, все конторы обойдешь, да низко в пояс поклонишься, любые карманы опустеют. А они люди небогатые. Значит, надо продолжать искать. Но где?

— Твою мать! — раздался из спальни недовольный голос Семена. — Иди, посмотри, что она здесь наворотила!

Наталья вздохнула и встала.

В спальне ей в нос ударил резкий запах, который невозможно было ни с чем перепутать.

— Вот блеванула, так блеванула! — не то с осуждением, не то с непонятным восхищением отозвался Семен. — Весь желудок наизнанку вывернула! Да еще какая чистоплюйка, все на пол сделала, на кровати — ни пятнышка.

— А где она сама? — удивленно спросила Наталья, зажимая нос рукой.

— Да вон, с другой стороны под кровать забилась. И дрыхнет себе, как ни в чем не бывало. Дрожит только и по полу ручонкой стучит.

— И что мы будем с ней делать?

— Как что? Ты сейчас берешь тряпочку и аккуратно тут все затираешь, словно и не было ничего. А я кладу ее обратно на кровать. Похоже, ты была права: с дозой я слегка переборщил. Но кто ж знал, что она до последнего будет из себя Жанну Д’арку изображать? Жанна Дурка!

Наталья поморщилась, но послушно отправилась исполнять поручение мужа. Ну почему ей всегда достается самая грязная работа? Надо бы хоть окно открыть, чтобы запах поскорее выветрился, а то как бы и ей случайно с ужином не расстаться от такой вони.

Перерыв всю ванную, она, наконец, нашла тряпку и небольшое пластиковое ведро. Поставила его в раковину, пустила воду. А сама посмотрела на свое отражение в огромном, до самого потолка зеркале. Боже ж ты мой! Приложил, так приложил! Во всю скулу синяк наливается. Ну, не сволочь ли? И чего она в Бориске нашла? Жила бы, как жила, горя не знала. Вдова — это ведь не старая дева, совсем другой коленкор. Так нет же, дернула ее нелегкая на этого зека запасть. И вроде так посмотреть: ну ничего в нем особенного нет. Это сейчас он отъелся, мамон отрастил. А когда вольную получил, худющий был, да жилистый, что дубок-кривовяз. Ох, судьба дурацкая, жизнь несложившаяся. Задолжала ты, зажилила счастье. Одни лишь беды-горести посылала, да полной лопатой. А раз так, то не грех и самому это счастье себе взять, раз уж сверху никто не торопится.

Наталья зло стрельнула глазами по полочке с кремами и косметикой. Ишь, пигалица, какую галерею себе завела! Небось, даже знать не знает, что такое, когда до получки в кармане три рубля осталось, а тебе еще мужа кормить, иначе побьет. Что ж, тебе эта шняга больше не потребуется. Моя очередь ею пользоваться!

Наталья перебрала одну за другой все баночки, нашла тональный крем и широким мазком нанесла на разбитую скулу. Светлый крем неестественно выделялся на ее смуглой коже, покрытой россыпью веснушек, но Наталью это не смущало. Она еще покажет, кто здесь хозяйка! И Бориске тоже! Взял моду — волю рукам давать! На то и сковорода в руках, чтоб муж не шалил.

И подхватив ведро с водой, Наталья вышла из ванной комнаты.

…Меня спасли. Достали из воды. Только я не знаю, кто. И поэтому мне все равно страшно. Холодное течение больше не бьет меня по бокам, и отравленное вино не хлещет в лицо. Мне тепло и уютно. Но где же Леша? Он нужен мне, как никогда в жизни. Я должна ему рассказать, что случилось. Обязательно должна, иначе будет поздно. Это — кратковременное затишье перед бурей. Враги близко, и я это чувствую. Их лица расплываются в неясные багрово-черные маски, они подглядывают за мной, и я должна быть очень-очень хитрой, чтобы не дать им понять, что разгадала их маневр.

Да, теперь я точно знаю, где я. Это тюрьма, правда, без решеток на окнах и замков на дверях. Но стоит мне только показать, что я готова к побегу, как они тут же появятся, и я уже ничего не смогу предпринять. Поэтому надо все очень точно рассчитать, ведь второй попытки у меня не будет.

Я проверяю свое тело. Оно не слушается меня. На ногах и руках свинцовые оковы, а на груди могильная тяжесть. Вино все-таки отравило меня, проникло через поры, пропитало мою плоть. Я беспомощней выброшенного на берег кита. Тяжесть моего тела давит меня, я задыхаюсь. Остается только ждать. И верить, что помощь придет. Надеюсь, что сигнал бедствия дошел до моих близких. Спасите меня, пожалуйста. Я очень хочу снова увидеть вас. И очень сильно хочу жить…

Человек проснулся от неясного ощущения беды. Сел в кровати, потер грудь. Что-то сердце совсем ни к черту стало. Да, поизносился мотор, поистрепался.

Заново заснуть не удалось, и человек вышел на улицу, присел на невысокую лавку. Ему вдруг до осточертения захотелось сделать то, чего он не делал вот уже который десяток лет: закурить Беломор. Ощущение дыма на губах было столь четким, что сама собой потекла слюна, словно он и вправду держал во рту скрученную из дешевой бумаги папиросу.

Он верил своей интуиции, и эта вера не раз спасала ему жизнь. Сколько растяжек да пуль обошли его стороной, а уж вражеских засад — и не пересчитать. Боевой разведчик, он часто ходил по грани. Но сегодня дело было не в нем, а в ком-то еще. Он до мельчайших подробностей помнил свой сон: землянка, совещание штаба, на линии фронта без перемен. Вбегает радист со срочным донесением командующему. Перехвачен открытый некодированный сигнал бедствия. Прием длился три минуты, после чего сигнал пропал, поэтому запеленговать местонахождение источника не удалось. Все поворачиваются и с надеждой смотрят на него, потому что знают, что только ему под силам найти пропавшего бойца. И тут он проснулся от стука собственного сердца.

Чертовщина какая-то. Ну сколько можно видеть эти сны! Одна война. Война без перерыва. Все, хватит. Он свое уже за троих отпахал. И прожил — за всех тех ребят, что под дерновым одеялом лежать остались.

Человек полной грудью вдохнул ночной воздух, пропитанный тонкими цветочными ароматами. Так-то лучше: еще пять минут посидеть и спать. Спать до самого утра. И чтоб больше никаких снов.

Я окончательно проснулась. Наконец-то. Похоже, что последние пару часов я то и делала, что просыпалась и снова скатывалась в вязкий, граничащий с реальностью и оттого еще более неприятный сон. Чувствовала себя так, будто по мне проехался бульдозер. То есть, как после затяжной и обильной пьянки. Голова буквально разваливалась на части, ощущения в желудке были близки к мерзопакостным. Эх, сейчас бы томатного соку хлебнуть. Или на худой конец колы, она тоже помогает.

Где же я вчера так надраться успела?

И тут я вспомнила все: приезд родственников из провинции, угощение вином за обедом, ужин и свои подозрения относительно того, что им взбрело в голову отравить меня.

Стоп, а разве это был не сон? Про отравление мне точно приснилось. Или… Да! Я же помню: пью сок, а мне становится все хуже и хуже. Встаю и иду по коридору. А вот что было дальше — полный провал. Спросить, что ли, у Семена с Натальей?…

Боже мой! Мне же бежать отсюда надо со всех ног, а не спрашивать их о всякой ерунде! Слишком уж все подозрительно выглядит. И чувствую я себя не совсем так, как обычно бывает с бодуна. По крайней мере, если выяснится, что это у меня паранойя разыгралась, всегда могу извиниться. Мол, бес попутал. А если меня по каким-то неведомым мне причинам хотят вывести из игры, это уже серьезно.

Так, скосим глаза по сторонам. Никого нет. Отлично. Теперь пробуем пошевелиться. Ой, мамочки, как же хреново! Каждое движение причиняет такие мучения, что и речи о том, чтобы незаметно исчезнуть за пределы квартиры не идет. Я даже не уверена, что смогу хотя бы просто ходить. Руки и ноги словно чужие, и дрожат мелкой противной дрожью.

Попалась, птичка. Если дела настолько плохи, надо хотя бы добраться до телефона и позвонить тому же Лешке. Или Теме с Машкой. Где мой мобильный? Куда я его вчера кинула? Разве что под зеркало, больше некуда.

Я перевела взгляд на туалетный столик и похолодела. Телефона там не было, а расположение баночек с кремами и мазями говорил о том, что кто-то основательно здесь порылся. Кое-как, буквально по сантиметру я доползла до столика и открыла ящики. Так и есть: паспорт, который я вчера положила сверху на пачку купюр специально, чтобы сегодня прямо с утра отправиться за билетом на самолет, пропал. Разумеется, вместе с деньгами. Значит, не розыгрыш.

От осознания этого непреложного факта меня снова замутило. Что ж за родственники такие, которые не гнушаются красть мои вещи и мои деньги? Что им вообще от меня надо?

В коридоре послышались чьи-то шаги. Быстрее, обратно на кровать. Времени на жалость к себе нет, поэтому один рывок — и я уже вновь приняла горизонтальное положение. Чем позже они поймут, что я раскусила их игру, тем лучше. Дольше проживу.

В спальне появилась Наталья. Подошла ко мне и бесцеремонно затормошила за руку:

— Эй, спящая королева! Сколько валяться можно? Вставай, все бока отлежишь!

Я сыграла маленький моно спектакль под названием «пробуждение Лизы». Тон Натальи сразу же поменялся на приторно ласковый:

— Лизонька, девочка, как ты себя чувствуешь?

— Плохо, — ответила я и скорчила скорбную гримасу. Впрочем, тут я почти не играла.

— Как ты нас вчера напугала! — продолжала меж тем Наталья. — Вышла в коридор и упала. Мы с Бор… с Семеном так из-за тебя всполошились, ну давай тебе в лицо водой плескать. А ты лежишь, словно неживая. Сема тебя на руки подхватил и сюда. Всю ночь за тебя волновались, я каждый час приходила, проверяла, все ли в порядке.

Я слабо улыбнулась в ответ. Ну-ну, рассказывай, как вы на самом деле за меня переживали. Если бы и вправду о моем здоровье пеклись, то «скорую» бы вызвали, а не кинули подыхать без квалифицированной помощи. И что это она так замялась, когда имя мужа называла? Словно оно ей чужое. Точно! Это не мои родственники, эта преступная парочка просто выдает себя за них!

Видимо, в моих глазах что-то такое отразилось, потому что Наталья всполошилась:

— Лизонька, что с тобой? Тебе совсем нехорошо?

— Да, — глухо отозвалась я.

На ум сразу же пришел старый матерный анекдот. Пятачок спрашивает Винни-Пуха: Винни, Винни, тебе плохо? На что получает ответ: Мне плохо?! Да мне полный трындец!!! Вот и мне сейчас полный тот самый, с «ец» на конце, если я срочно не предприму какие-либо действия по своему спасению. Но тут суперменом надо быть, чтобы сразу от двоих отбиться, а я простая девушка, да к тому же изрядно перепуганная и измученная, что греха таить. Что я могу сейчас сделать?

— Подожди чуть-чуть, я тебе водички принесу, должно помочь, — затарахтела Наталья и скрылась с глаз долой.

М-да, плавали, знаем мы вашу «водичку». Опять какой-нибудь дряни туда напихаете. Пусть хоть земля перевернется, пить я ее не буду. Но впрямую тоже не откажешься, иначе чего доброго силком вольют. Думай, глупая Лизка, думай!

Вошла Наталья со стаканом в руке. По-хозяйски, не спрашивая, схватила меня за шею, приподняла и подоткнула подушку повыше, после чего опустила меня обратно и протянула стакан. Уф, у меня внутри аж все оборвалось. Уже решила, что она меня прямо сейчас оприходует, пока я слабая, как муха с зимней спячки.

— Ну же, пей, чего ты ждешь? — истомилась Наталья в ожидании, пока я сделаю глоток.

Что, нервничаешь? Нервничаешь. Глазки туда-сюда бегают, ножки по полу разве что не сучат. Понятно, я была права: вода отравлена.

— Сейчас, — вновь улыбнулась я ей. — Только пересяду повыше, а то все разолью…

Ага, только шнурки поглажу и выпью. Так, забираем у нее стакан. Блин, как же рука трясется! Немедленно прекратить, иначе она отберет стакан обратно и сама напоит меня. Вроде удалось. Я его держу, подношу к губам. Только не надо так напрягаться, Наталья, или как там тебя зовут? Впилась в меня взглядом, аж буравит насквозь.

— Ой, а что это там на туалетном столике? — вздрогнула я и театрально округлила глаза. Кажется, именно так изображается внезапный испуг?

Уловка сработала. Наталья дернулась посмотреть, а я быстро опрокинула содержимое стакана себе за шею, одновременно перехватив его обеими ладонями так, чтобы со стороны не было видно, есть там жидкость или нет.

— Что это ты там такое увидела? — вновь повернулась она ко мне.

— Тетя Наташа, а вы не будете смеяться? — корча из себя пай-девочку, спросила я. — Понимаете, раньше здесь по квартире бегали огромные черные тараканы. У всех соседей рыжие, а у нас черные. И я их с самого детства ужасно боялась. И вот мне показалось, что по столику пробежал один такой таракан. И я испугалась, что они обратно вернулись.

— Нет там никаких тараканов, — недовольно отозвалась Наталья. — Пей, давай!

Я подняла стакан так, чтобы моя надзирательница по возможности не заподозрила подвох, и громко булькая, принялась имитировать, как жадно я пью эту дрянь.

— Ну, хватит, хватит, — внезапно заволновалась она и почти силой вырвала стакан из моих рук. Хорошо хоть я не все успела вылить себе за спину. В стакане еще оставалось что-то около одной пятой воды, и когда Наталья дернула его к себе, эта вода высокохудожественно плеснула мне на лицо и потекла тонкой струйкой на подбородок. Думаю, это наверняка убедило ее в том, что все остальное уже находится в моем организме.

— Тетя Наташа, ну, пожалуйста, еще! Мне так хочется пить! — чуть-чуть похулиганила я.

Наталья с сомнением посмотрела на меня. Понятно, отравы в этой порции было замешано столько, что даже она побоялась, как бы я раньше срока копыта не двинула. Вот и не дала допить остаток. Так, надо ей подыграть.

— Ой, что-то у меня голова опять закружилась, — жалобно протянула я и закатила глаза.

Наталья удовлетворенно кивнула сама себе и покинула мою комнату. Вскоре вместо нее появился Семен. Я сделала вид, что держусь из последних сил и вот-вот снова лишусь сознания.

— Лиза, тебе плохо? — спросил он радостным тоном, совершенно не вяжущимся со смыслом вопроса.

— Нет, спасибо, все в порядке. Я только посплю пару часиков, и все пройдет, — отозвалась я, мысленно представляя себя умирающим лебедем.

Семен хмыкнул и оставил меня. Победа!

Только что мне с этой победой делать? Это ведь временная отсрочка, не более того. Я не смогу все время дурить их, что пью дрянь, которую они мне подсовывают. Кроме того, рано или поздно мне приспичит сходить в туалет, уж извините за интимные подробности. И как я объясню им свой внезапный подъем? А самое главное: меня уже всерьез мучит жажда. И если я в ближайшие пару-тройку часов не выпью аш-два-о без посторонних примесей, мне грозит обезвоживание организма.

Бежать отсюда и немедленно. Но черт побери, как мне это сделать на негнущихся ногах? Значит, буду притворяться немощной и ждать, пока вновь приду в форму. А там — один рывок до входной двери, и свобода.

Увы, это маленькое утреннее противостояние вконец вымотало меня, лишив последних сил. Я и не заметила, как скатилась в тихую дрему.

Семен и Наталья пили на кухне чай.

— А ты уверен, что не переборщил? — наконец, спросила Наталья. — Что-то в этот раз девчонке сразу же поплохело. Глядишь, придется нам ей врачей вызывать.

Семен весело посмотрел на Наталью и расхохотался.

— Ты чего? Совсем с катушек съехал?

— Девка тебя по полной программе дурит, а ты, курица слепая, и не видишь. Она нас с тобой, между прочим, как орешек раскусила. С чем тебя и поздравляю.

— Как это раскусила? — растерялась Наталья. — С чего ты взял?

— А с того, что я тебе в стакан обычную воду из чайника налил. Так с чего бы ей вдруг так плохо стало? По всем моим прикидкам, ей сейчас, конечно, не сахар, но жить будет. Проще говоря, чувствует себя, как после хорошей попойки. И не забывай, что у нее сейчас пустой желудок. Значит, пить ей хочется просто жуть как. Понимаешь, к чему я веду?

— Нет. И с чего ты решил, что она меня дурит? — рассердилась Наталья. — Между прочим, когда я у нее стакан вырвала, она еще пить просила. Все, как ты говоришь.

— Дурит, еще как дурит. У меня-то глаз наметанный, я сразу заметил, что у нее на подушке мокрое пятно расплывается. Не пила она из твоего стакана ни грамма. Теперь дошло?

— Точно не пила? — сникла Наталья.

— Ага, — подтвердил Семен. — А раз не пила, значит, заподозрила, что мы ее травим. Иначе с чего бы ей добровольно от воды отказываться, да еще когда жажда нутро сушит.

— И что нам теперь делать?

— Как что? Следить за ней в оба, чтобы не сдернула. Дверь входную на все замки запереть, а ключи отобрать. Скажи спасибо, что я ей вчера такую дозу влепил, что она сейчас не ходить, а разве что ползать может. Рожденный ползать, куда ж ты лезешь?…

Семен вновь всхохотнул. Наталья нахмурилась. То обстоятельство, что ее, умную и опытную бабу провела какая-то соплячка, раздражало до крайности. Но не меньше злило и то, что муж не удосужился сказать, какую воду дал ей для Елизаветы — с отравой или без. И в итоге в его глазах она выглядит полной дурой.

Может, не стоило все это затевать? Это ему все нипочем, он калач тертый. А она-то куда лезет? Забрать денежки, которые у Лизы в столике нашли, прихватить кое-что из шмоток, да посуду, и деру. И никто их не поймает…

— Ага, а по приезде в поселок нас уже будет ждать участковый и потирать ручки в предвкушении поимки особо опасного преступника, — отозвался Семен.

Наталья вздрогнула. Это что же получается, она уже мыслит вслух?

Изумление жены изрядно повеселило Семена. Сжалившись, он поведал:

— Да у тебя на роже все написано. Мол, тапочки в зубы и бежать отсюда, пока девка не оклемалась. Только одного ты понять не можешь: менты первыми к Стригиным зайдут.

— Ну и что? — осмелилась возразить Наталья. — Чего они им скажут-то?

— Вот ведь дура! — рявкнул Семен. — Да через пять минут уже будет известно, кто, зачем и почему. А с моей биографией и подавно. Так что сиди и не рыпайся. Лучше мы эту квартиру поимеем и на Канары улетим, чем из-за жалких грошей и расстройства желудка у богатой сучки в тюрягу сядем. Понятно объясняю?

— Да, — низко склонила голову Наталья.

Происходящие с мужем метаморфозы пугали ее все сильнее. Как она раньше не замечала в нем этой властности, упрямства на грани с самодурством? Ведь был мужик, как мужик: когда рявкнет, а когда и под каблук забьется. Все как у людей. А сейчас? Это же зверь какой-то, ей Богу! Зачем она только согласилась на эту авантюру?

Хотя, в чем-то он и прав. По сравнению с тем, что они могут получить, отобрав себе квартиру, те жалкие тысячи, которые она обнаружила в туалетном столике — капля в море. Да и коготок уже увяз, что и говорить. Если девка захочет, запросто их под монастырь подведет. Садиться в тюрьму фактически ни за что? Ну уж нет! Как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанское! Шампанское, конечно, та еще дрянь, но ради безбедной жизни рискнуть стоит.

В свою очередь Семен-Борис тоже наблюдал за женой. Вот ведь сподобил Бог послать ему этакую клушу! Хотя баба она справная, в теле, но мозгов — как у курицы. Паникерша. Когда за него замуж выходила, небось, представляла себя спасительницей. Думала, какую она жертву принесла, к бывшему зеку в объятья бросившись. Да у него таких баб, как она, только пальцем помани. А ее выбрал только потому, что надо было где-то жить, а у нее хатка была от родаков свободная. Да и родственников всех — двоюродная бабка где-то в Подмосковье, а больше никого.

Ну, ничего. Как только он эту квартиру оприходует, выгонит Наташку в три шеи. С такими деньжищами любая красотка его будет. Или…

М-да, об этом-то он и не подумал. Если он Наталье пинка под причинное место отвесит, она же, коза ревнивая, еще чего доброго, его в ментуру сдаст из вредности. Значит, придется хитрее действовать. А лучше всего…

У Бориса внутри разлилась теплая волна удовольствия. Как же это он раньше не догадался? Все элементарно! Главное — денежки за границу в надежный банк перевести, билет на самолет купить и поминай, как звали. А Наташка здесь останется. И пускай в одиночку кисель хлебает. Он свое уже отсидел, теперь ее черед!

…Я ползу по жаркому, влажному песку. Жаркий — плохо. Влажный — хорошо, это значит, что где-то поблизости есть вода. Надо только раскопать ямку поглубже, и вода обязательно появится. Я начинаю копать. Песок не поддается, он спекся в каменный конгломерат. Полноте, да песок ли это вообще? Мои руки ободраны этим камнем, словно наждачной шкуркой, а воды все нет и нет. Придется ползти дальше, экономя силы. Я знаю: их у меня осталось очень-очень мало. Но я должна выжить несмотря ни на что. Может, через пару метров этот спекшийся песчаник закончится, и я все-таки смогу добраться до грунтовых вод? Песчаная пустыня вокруг меня тянется не на один десяток километров, и если я в ближайшее время не выпью хотя бы каплю воды, умру.

Нет, с чего я взяла, что это вообще песок? Я валяюсь на полу в каком-то сыром и холодном подвале. Холодном — плохо. Сыром — хорошо. Значит, поблизости есть вода. В любом подвале обязательно должны быть трубы и прочая канализация. Ползу по полу, из последних сил всматриваясь в стены. И вот он — кран! Осталось только повернуть красное запорное колесо, и у меня будет столько воды, сколько захочу. Я встаю на четвереньки, потом по стеночке присоединяюсь к семейству прямоходящих. Ура, запорное колесо в моих руках. Боже, какое же оно тугое! Я изо всех сил пытаюсь провернуть его, или хотя бы просто сдвинуть с места, но проклятое колесо не поддается ни на миллиметр. Ну же, хоть чуть-чуть! Нет, ничего не выходит. Я без сил падаю обратно на пол…

— Ну, как она там?

— Спит. Мечется по всей кровати, бормочет чего-то. Видать, кошмары мучают, — ответила мужу вернувшаяся обратно в кухню Наталья.

— Кошмары — это хорошо, — хохотнул он. — И то, что спит, нам на руку. Я тут, кстати, обшарил ее холодильник и одну веселую штуку придумал.

— Какую же?

— Следующую дозу она сама и, заметь, добровольно примет. Тащи мою сумку, в ней должен валяться шприц.

— Ты что, думаешь, она наркоманка?

Борис долго смотрел на жену, соображая, что же именно она имела в виду. Когда до него дошло, еле слышно застонал от раздражения.

— Я не сказал «сама уколется». Я сказал «сама примет». Но чтобы это провернуть, мне нужен шприц. Это, надеюсь, понятно?

— Нет. Зачем он тебе?

— Долго объяснять. Сейчас сама все увидишь…

Я окончательно проснулась. Боже мой, мне же бежать надо, а я здесь валяюсь, бока отлеживаю! Все, наплевать на моих мнимых родственничков и то, что они обо мне подумают, я встаю.

Подъем дался с определенным трудом. Перед глазами все поплыло, а в желудке поднялась знакомая гадливая волна. Посидев в кровати и чуть-чуть привыкнув к вертикальному положению, я отважилась встать и сделать первых два шага. Отлично. Шатает, конечно, ужасно, но в целом сойдет.

Так, до входной двери мне предстоит пройти что-то около пяти метров. С моей скоростью пусть на это уйдет пять секунд. Еще столько же, чтобы открыть замок и выйти наружу. И секунд десять на то, чтобы позвонить Катерине Ивановне и попасть к ней в дом. Итого двадцать секунд. Многовато. Могут и перехватить по дороге. Но шанс есть, и я им воспользуюсь. Боже мой, как трясутся коленки. Ничего, прорвемся. Ну, на старт, внимание, марш!

Я вылетела из спальни… и буквально ткнулась носом в Наталью. Какая неудача!

— Лизонька, ты уже встала? — осведомилась она, не забыв расплыться в улыбке.

— Да. Ужасно пить хочется, — брякнула я первое, что пришло в голову.

— Так лежи, я сама тебе принесу!

— Нет-нет, — может, излишне торопливо, чем стоило, ответила я. — Спасибо.

Развернувшись спиной к Наталье, я двинулась в сторону кухни. Можно было и не думать о том, чтобы сбежать, пока эта мымра буравит мне спину своим поросячьим взглядом. Главное — усыпить ее бдительность, а потом рвануть отсюда изо всех сил. Кстати, а где ее муженек обретается?

— А где Семен? — как можно более естественно поинтересовалась я у своей конвоирши, не отстающей от меня ни на шаг.

— Да, прилег отдохнуть. Мы же всю ночь не спали, за тебя переживали, вот он и вымотался…

Отлично! Значит, мои шансы на побег выросли ровно вдвое! Теперь отвязаться от Натальи, и свобода!

А пить, между прочим, и вправду хочется, аж до тряски. Так, чайку что ли вскипятить? Интересно, эта дрянь, которой они меня потчевали, температуры не боится? Хотя чего я туплю: взять, вылить ту воду, что была в чайнике и залить новую. Всего и делов. А вот хочу ли я чаю? Пожалуй, что нет. Во-первых, ждать долго, а во-вторых, сейчас бы лучше чего-нибудь холодненького выпить.

Лезем в холодильник. Так, бутылка давешнего вина. Спасибочки, плавали, знаем. Сами это пойло жрите. Пакет молока. Упс, он почти пустой. Кто вообще его в холодильник поставил? Пластиковая бутылка с минералкой. Может, ее? Хотя нет, не стоит. Бутылка вскрыта, а раз так, где гарантии, что эту воду тоже не успели отравить? Ищет дальше. Ага, то, что надо! Пакет томатного сока, причем закупоренный. Достаем, открываем. Боже мой, какое наслаждение! Какая я молодец, что позавчера его купила! Это же натуральный божественный нектар, амброзия. Уф, еще глоточек, еще…

А теперь чуть-чуть посидим. Все равно пока Наталья рядом вертится, ничего не выйдет. Как полегчало-то! Ну что, голубушка, думала, я уже ласты склеила? Фигу тебе с маслом. Я еще поборюсь за себя. Как только доберусь до Катерины и телефона, сразу же вызову милицию и дам знать Лешке. Думаешь, я не вычислила, что за игру ты ведешь?

Тише, Лизка, не торопись. Притворяйся больной, не показывай, что готова к решительным действиям. Усыпи бдительность Натальи. Кто знает, что у нее на уме? А сама думай, что можешь использовать для того, чтобы вывести ее из строя, если к двери все-таки придется прорываться с боем. Может, все-таки вскипятить чайник? И чуть что — кипяток в лицо и бежать? Нет, слишком экстремально. Лучше уж просто табуреткой по голове приложить. И вообще: а настолько ли я уверена в том, что Наталья — преступница? Может, я что-то неправильно поняла?

Ага, — сказал внутренний голос. — А где же тогда деньги, паспорт и мобильный телефон? Кто приделал им ножки, если не она на пару с мужем?

Впрочем, а кто мешает мне убедиться в этом? Ну-ка, Наталья, посмотрим: попадешься ты в мою ловушку или нет?

— А вы случайно не видели мой сотовый телефон? Никак не вспомню, куда я его вчера положила.

— Нет, — замотала головой Наталья. — Не видела. Может, он у тебя где-нибудь в кармане лежит? Или в сумочке?

— Может быть, — протянула я, делая вид, что прикидываю возможное местоположение трубки. — А ночью вы ничего не слышали? Мелодия «тореадор, смелее в бой» нигде не играла?

— Да нет, — отмахнулась Наталья. — Тихо было, как в танке. Только часы эти настенные тикали, и все.

Ага, вот ты и попалась, причем дважды. Ни за что не поверю, что Лешка мне не названивал. Значит, телефон должен был играть. Если не включен телевизор или музыкальный центр, «Тореадора» слышно из любой точки квартиры, проверено. Получается, мобильный был выключен. Заряда батарей там хватало еще на два дня, поэтому самостоятельно отрубиться он не мог. А то, что Наталье слышала тиканье настенных часов, говорит о том, что она за каким-то хером тусовалась в библиотеке, где ее по идее не должно было быть. Вопрос: что и зачем она делала? Искала себе книжку на ночь почитать? Вряд ли. Судя по ней, последней прочитанной полноформатной книжкой был «Букварь», после чего дама плавно перешла к бульварному чтиву.

И тут до меня дошло: постойте-ка! Если они отключили мой мобильный, то логично, что после неудачных звонков на сотовый Леша должен был позвонить мне на городской номер. Ну-ка, проясним ситуацию:

— Тетя Наташа, а по обычному телефону никто не звонил?

— Да нет. Никто, — ответила она, но как-то настороженно, и я поняла, что тетка заволновалась. Есть попадание! Значит, городской номер тоже заблокирован этими мошенниками.

— Слава Богу! — театрально вздохнула я, чтобы усыпить ее подозрения. — А то я так боялась, что позвонят с работы…

— Что ж это за работа такая, что людей могут среди ночи беспокоить? — не поверила мне Наталья. — Да и ты же в отпуске, раз к жениху ехать собиралась…

Мое ухо резануло слово «собиралась». Наталья сказала не «собралась», а именно «собиралась». Для нее уже было решенным делом, что я никуда не поеду. Что ж, это мы еще посмотрим, фальшивая ты моя тетка!

— Работа работе рознь, — показушно вздохнула я. — На нашей могут и отпуск отменить, и посреди ночи пахать заставить, если для дела надо.

— Ну-ну. Я бы с такой работы давно уволилась. Вот еще новости: человека с постели поднимать! — принялась брюзжать Наталья.

— Думаю, если бы вам платили столько, сколько и мне, вряд ли вы стали рыпаться, — не удержалась я от того, чтобы не подбавить яду. Что она тут из себя корчит, деревенщина!

— А сколько ты получаешь? — заглотила наживку Наталья.

— Достаточно, — веско произнесла я, не удовлетворив ее жадного любопытства.

Наталья разочарованно потянулась:

— Ну, оно и видно, что не бедствуешь. На стенах картины висят, в ванной вся полочка косметикой, да кремами уставлена…

— Смотрю, вы уже кое-чем воспользовались? — подпустила я очередную шпильку. Но простите, не заметить широкой полосы тонального крема поверх разбитой скулы (интересно, это муж ее так оприходовал?) мог только слепой. И судя по тому, как не соответствовал цвету кожи оттенок крема, он однозначно происходил из моих запасов.

— А что, уже и нельзя? — вскинулась Наталья. — Я ж чуть-чуть, от тебя не убудет.

Вот ты как запела! Не убудет, значит. Ладно, что с тобой церемониться. Сейчас ты о себе много чего интересного услышишь. Вы с мужем меня достали. Что ж, слушай!

— Вообще-то без спроса пользоваться чужой косметикой у приличных людей не принято, — ласково улыбаясь, начала я лекцию по правилам этикета. — Равно как входить в закрытые комнаты, куда их не приглашали, рыться в чужих вещах, приезжать без предварительной договоренности и навязывать свое общество.

Лицо Натальи пошло красными пятнами. Понятно, чувствует, что виновата, но признавать этого категорически не хочет. Значит, сейчас кинется в ответную атаку:

— Ты что это имеешь в виду? Хочешь сказать, что мы тебя обокрали?

Вот это номер! «Держи вора»! Между прочим, тему украденных денег и паспорта я еще не поднимала. Очередной прокол Натальи. Что ж, табуретку к бою и быть готовой к немедленной эвакуации. Еще неясно, чем закончится наш «теплый» разговор с лже-тетушкой.

— Вам виднее. Я сказала ровно то, что хотела сказать.

— Да кто ты такая, чтоб так со мной разговаривать, соплячка! — взвилась Наталья.

— Для начала — хозяйка квартиры, которую вы столь бесцеремонно оккупировали, воспользовавшись моей минутной слабостью. Полагаю, этого достаточно, чтобы я могла чувствовать себя в своем праве.

— Ты не забыла, что мы твои гости?

— Гость, как и рыба, долго пролежав, имеет тенденцию становиться несвежим. Понятно, о чем я говорю? Кстати, вчера, когда я сказала, что могу приютить вас не больше, чем на одну ночь, ваш муж бил себя пяткой в грудь и клялся, что с первыми лучами солнца вы покинете пределы моей квартиры. Так почему же вы все еще здесь?

— Ненавижу! — зашипела Наталья, окончательно отказавшись от образа доброй, но недалекой родственницы из провинции. — Ненавижу таких, как ты! Богатенькая сучка, родители в Америке, деньги вагонами гребешь! Тут всю жизнь за копейку гробишься, а такие как ты за твои кровные жируют…

Понятно. Землю крестьянам, фабрики рабочим. Кажется, это мы уже проходили. Значит, это ко мне Робин Гуды пожаловали: сознательные грабители в пользу бедноты, себя то есть. Ну и ну. Прямо хоть стой, хоть падай. Кстати, у меня снова кружится голова или это только кажется?…

—…подумаешь, крем ее драгоценный взяли! Да подавись ты этим кремом! Ничего мне твоего не надо! Ни мазилок, ни тряпок, ничего!

— Вы уверены?

— Ты что, смеешься надо мной?…

Ага. Только не смеюсь, а стебусь. Впрочем, ты все равно разницу не уловишь. Блин, что-то меня совсем развезло. Как не вовремя! И вообще: зачем я на эту тетку время трачу вместо того, чтобы со всех ног бежать к Катерине? Подъем. Что это? У меня подгибаются ноги?! Все, как вчера! Только не это!

Глупая, глупая Лизка! Тебя опять обвели вокруг пальца. Вон, посмотри на торжествующий взгляд Натальи и все поймешь. На этот раз они добавили отраву в твой сок. Ну что ж, тогда остается только одно: бегом к входной двери, пока у тебя еще есть хоть какие-то силы!

Я отбросила ненужную табуретку и сделала шаг по направлению к коридору. Еще один. Кажется, я попала на гигантскую карусель, потому что пол и потолок внезапно махнулись местами…

— Ну что, допрыгалась?

— Это ты к ней обращаешься или ко мне?

— К тебе, дуре. Ты хоть башкой-то своей думай иногда! Как я могу разговаривать с человеком, если он в отключке валяется?

— А я-то тут при чем?

— Я тебя предупреждал, чтобы ты с девкой ухо востро держала? Предупреждал! А ты? Вместо того чтоб меня позвать, начала с ней сама беседы разводить. Тебе что, так не терпится явку с повинной написать? Молчи! А то я не слышал, о чем ты тут с ней базарила! Сдала нас, как миленьких. Девка тебя спровоцировала, а ты и рада стараться. И что нам теперь делать?

— Да то же, что и планировали, — пожала плечами Наталья, искренне не понимая причину мужнего возмущения. — Ничего ж не изменилось.

— Черт, кровищи-то сколько натекло, — произнес тем временем Борис, осматривая лежащую на полу девушку.

— Ты проверь, она хоть дышит-то? — заволновалась Наталья.

— Да дышит. Что с ней станется? Интересно, обо что она так?

— Да об табуретку. Она сначала ее зачем-то с собой потащила, потом бросила, еще шаг сделала, ее из стороны в сторону повело, она и упала на спину. Вот башкой прямо об сиденье и приложилась.

— «Зачем-то с собой потащила», — передразнил Борис. — Да ты хоть знаешь, что должна у меня в ногах валяться и благодарить за то, что я не поленился ей средство в сок добавить? Она ведь уже готовилась тебя этой самой табуреткой по балде двинуть.

— Да ты что! — обомлела Наталья, которой такой вариант явно в голову не приходил.

— А ты думала, она девочка-одуванчик? Я ж тебя предупреждал: москвичи только на первый взгляд лохи лохами, на самом деле те еще щучки, палец в рот не клади. Впрочем, против наших им далековато будет…

— Подожди! Смотри, она зашевелилась! Что делать?

— Для начала заткнуться и послушать, что она скажет.

Лежащая на полу Елизавета слабо пошевелила рукой. Попыталась приподняться, и тут же без сил упала обратно.

— Где я? — спросила она заплетающимся языком. Борис и Наталья переглянулись.

— Ты у нас в гостях, — быстро ответил Борис, сверкнув глазами в сторону супруги, чтобы та не вздумала вмешаться в разговор.

— А вы кто? — продолжила Елизавета.

— Мы твои хорошие знакомые, — тут же парировал Борис, ожидая следующего вопроса и пытаясь предугадать, о чем же пойдет речь.

— А кто я? — спросила девушка.

Наталья ойкнула и зажала себе рот рукой. Борис злобно посмотрел на супругу.

— Ты… Ольга. Да, Ольга.

— Ольга? — переспросила девушка и вновь лишилась чувств.

Супруги переглянулись.

— Это что же такое получается? У нее что, табуреткой память напрочь отшибло? — спросила дрожащая от возбуждения Наталья.

— Выходит, что так. И нам это на руку. Где, ты говоришь, живет твоя тетка?

— Да не тетка она мне, а бабка двоюродная, моего деда покойного сестра родная. А я ей внучатая племянница, — принялась разъяснять Наталья.

— Да насрать мне на то, кем она там тебе приходится! Лучше прикинь: согласится ли она у себя нашу головой ушибленную девку подержать, пока мы тут все дела провернем?

— Конечно, согласится. Только она до денег жадная! Боюсь, как бы много не запросила. Как узнает, что мы себе квартиру оттяпать собираемся, сразу цену взвинтит.

— Вот за это не волнуйся. Я с ней переговоры вести буду. И больше, чем надо, не отвешу.

— Слушай, а может, не надо с ней связываться, а? Оставим девку здесь, и вся недолга. Заодно и сэкономим…

— Нашла на чем экономить! А если кто к Лизке в гости пожалует? А если к нам с обыском придут?

— И что тогда? — обмерла Наталья.

— А ничего хорошего! Находят девку, ее волокут в больницу, нас в кутузку. А вот если девки здесь не будет, тогда все значительно проще. Мы всем говорим, что она уехала к жениху, а квартиру нам сдала. И пойди проверь, так это оно или нет. Где девка? А нет ее! И спросить не у кого!

— А если сам жених пожалует? Ему-то мы это втюхать не сможем, — резонно возразила Наталья.

— Жениху скажем, что уехала отдыхать. Не понимаю, чего ты так на всякой ерунде заморачиваешься?

— А как мы его узнаем? — не унималась Наталья. — Ну, жениха ейного.

Борис смерил жену презрительным взглядом.

— А фотографии на что? У нее этих альбомов целая полка! И вообще, хватит трындеть, а то она чего доброго кровью истечет. Поройся по шкафам, найди аптечку. Надо ей голову перевязать, а то не выдержит поездки, двинет кони…

Человек сидел и смотрел на лежащие на полу осколки выскользнувшей из рук чашки. Странно. Давненько с ним такого не бывало. И ведь вроде крепко держал, а вот поди ж ты…

Человек достал веник и принялся сметать осколки в мусорное ведро. Почему-то это ерундовое происшествие сильно опечалило его. Если так посмотреть, ничего и не случилось. Чашке этой цена копейка. В буфете еще с десяток таких стоит. Так чего ж он так расстраивается?

Закончив уборку, человек вновь присел за стол. Да нет, что он себя обманывает? Дело все-таки не в чашке, а в той тревоге, которая поселилась в нем после этого дурацкого сна, и никак не проходит, несмотря на все самоувещевания и призывы не волноваться, беречь сердце.

Неужели все-таки что-то стряслось? Как там было во сне? «Открытая некодированная передача сигнала бедствия»? Что бы это могло значить? И почему в землянке все разом посмотрели на него, словно только он и мог знать, где искать потерявшегося бойца?

Человек поднялся и принялся собираться. Если он прав, тогда главное — не опоздать. Впрочем, прошло уже два дня. А это слишком большой срок. Да, лучше бы он ошибался…

Я открыла глаза. Низкий потолок, зашитый почерневшей от времени фанерой. В центре потолка сиротливо висит лампочка без всякого абажура. Слышно, как жужжат назойливые мухи и бьются маслянистыми боками о стекло. И больше ничего.

Я пытаюсь приподняться. Боже мой, как кружится голова! И тошнота сразу к горлу подступила. Значит, я больна. Но что со мной?

Кое-как ощупав себя, я обнаруживаю на голове повязку. Пытаюсь ее снять, и это у меня не получается. Она намертво приклеилась к коже запекшейся кровью. Ее маленькие коричневые крупинки остаются у меня на пальцах. Вот это номер! Что со мной случилось? И… кто я, собственно говоря?

Последняя мысль обескураживает меня. Я в панике лихорадочно пытаюсь припомнить хотя бы свое имя и фамилию, но увы: пустота. Отчаяние накрывает меня, я волнуюсь и плачу от испуга, как потерянный в лесу ребенок. Верните мне себя, пожалуйста! Я не понимаю, что происходит, но очень сильно боюсь этого. Пожалуйста, кто-нибудь!

Словно откликнувшись на мой немой зов, в комнате появляется старушка. Впрочем, определение «старушка» относится только к ее возрасту. Во всем остальном, особенно в объемах — это бой-баба. Она сразу же мне не нравится. Что-то инстинктивно вопит внутри меня: она опасна! Посмотри хотя бы на эти усики над губой, разве у добрых старушек бывают такие? А ее ручищи? Они бугрятся мускулами и вздутыми венами, как у мужика. И смотрит она на меня ой как недобро.

— Ну что, очухалась? — спрашивает она низким, но странно каркающим голосом.

— Да, спасибо.

— Жрать хочешь?

— Нет, пока не хочу.

— Ну, на нет и суда нет. Я пойду.

Старуха разворачивается и собирается уходить, и я понимаю, что теряю последний шанс выяснить хоть что-то насчет себя и своего прошлого. Я изо всех сил зову ее:

— Простите, пожалуйста!

Старуха оборачивается. Видно, что моя просьба ее явно не греет и не радует.

— Ну, что тебе?

— А вы не могли бы рассказать, что со мной произошло?

— Башкой об землю приложилась, когда с сеновала грохнулась. Вот и все дела. Ну, у тебя все?

— Еще нет, — не унимаюсь я. — Простите, но я совершенно не помню вас. Вы кто?

Старуха смеряет меня с ног до головы презрительным взглядом.

— Я Прасковья, бабка твоя.

— Как? Вы — моя родная бабушка?

— А то! Стала бы чужая так с тобой нянчиться, как я. Нет, Ольга, ты и до этого умом не отличалась, а как упала — и вовсе последние мозги растеряла.

Выходит, меня зовут Ольга. Уже что-то. Я так и сяк катаю это имя по рту, словно карамель, пробуя его на все лады: Ольга, Оленька, Ольчик… Но увы, никаких ассоциаций в связи с этим именем в голову так и не приходит.

Отвлекшись, не замечаю, как бабка исчезает из комнаты. А я даже не успела узнать у нее, где мои родители и кто они. Почему я живу вместе с ней, а не с ними? Где, собственно говоря, находится ее дом? Это город или деревня? Когда у меня день рождения?

Я вновь пытаюсь позвать бабку, но безрезультатно. Она или не слышит, или ей надоело разговаривать со мной.

Я вновь и вновь насилую подсознание, пытаясь выудить оттуда хоть обрывочки полезной информации о своем прошлом. Но увы: как отрезало.

Получается, полученный мною удар по голове был слишком серьезным. Надо предупредить об этом Прасковью и попросить ее, чтобы она вызвала мне врача. Я чувствую себя так плохо, что боюсь, как бы все не закончилось слишком печально. Вряд ли она станет рисковать жизнью и здоровьем своей единственной внучки. Или не единственной? Боже мой, я ведь даже этого не знаю…

Борис и Наталья, утомленные, но веселые, сидели за кухонным столом и праздновали.

— А все-таки есть фарт на свете! Я как чувствовал, что все будет тип-топ! — снова и снова повторял Борис, не забывая опрокидывать в себя стопки заледеневшей хозяйской водки.

— Только таксист такую прорву деньжищ запросил, — пожалилась Наталья. — Почитай моя месячная зарплата. А всей езды два часа туда, два обратно. Ну, и там нас подождал. А бабок срубил немерено.

— Зато лишних вопросов не задавал. А в нашем деле это дорогого стоит. И ждать нас ему прилично пришлось, а простой тоже денег стоит, не забывай. Жаль, до хутора дорогу не провели. Я пока нашу спящую царевну доволок, едва не надорвался. Надо же: худоба худобой, а тяжелая, зараза!

— Я все боялась, что Прасковья много запросит. Или вообще взашей выгонит.

— Да, на Прасковье твоей мы неплохо сэкономили. Я ж тебе говорил: дай мне переговоры вести, и все получится. Так оно и вышло. Она еще большей жадиной, чем ты оказалась. За копейку удавится.

— Это я-то жадина? — взвилась Наталья. — Ах ты, шельмец! А когда я тебя, значится, одевала-обувала за свой счет, да на последние гроши, жадиной не была?

— Уж и пошутить нельзя, — отозвался Борис, сообразив, что разгневанная супруга, пожалуй, не станет церемониться, и оптом припомнит ему все прегрешения и обиды за все последние годы, если ее немедленно не успокоить.

— Не люблю я такие шутки! — как отрезала Наталья, и за столом повисло неловкое молчание.

— Ладно, хорош дуться, — возобновил попытки примирения Борис. — Лучше скажи: Прасковья эта сможет девку на лекарстве держать?

— Если надо — силой вольет. Хотя не понимаю: чего ты так из-за этого переживаешь? Лизка все равно память потеряла. Так зачем ее дальше спаивать?

— Так, на всякий случай. Чтоб было. Сегодня она даже имени своего не помнит, а завтра вдруг, — Борис щелкнул пальцами, — оп-па, и она снова в курсе, что ее дурят, а мы с тобой в ее квартире шикуем. И что она будет делать?

— Что?

— Доберется до первого же милиционера и сдаст нас, как миленьких.

— Ага, а то забыл, что от Прасковьи до ближайшей деревни с десяток километров будет, да и милиции в этом захолустье днем с огнем не сыщешь. Разве что в селе отделение милиции есть, да и то не факт. И кто тебе сказал, что от Прасковьи так легко вырваться? Она Лизку в случае чего как тростинку перешибет одной левой. Кстати, ты ей что сказал насчет применения силы?

— А с чего это тебя вдруг так взволновало?

— Ну, а вдруг Прасковья переборщит, и Лизка калекой останется? Или вовсе жизни лишится. Что тогда?

— Ну, бабку твою я строго предупредил, что Елизавета нам покамест нужна живой. А вот насчет здоровой — это исключительно на ее усмотрение. Главное, чтобы руки целы остались, когда придет пора подписи на бумагах ставить.

— А она поставит? — усомнилась Наталья. — Ты ж ей втюхал, что ее Ольгой зовут. А расписываться придется за Елизавету. И вообще: зачем ты устроил эту подмену имен? Никак не пойму.

— Ну, эта задачка не для средних умов, — напыщенно отозвался Борис, и Наталье стоило больших трудов удержаться и не врезать по его холеной самодовольной морде. — Видишь ли, если бы я сказал, что ее зовут Лиза, девка быстрее бы начала вспоминать свое прошлое. Психика — вещь тонкая, никогда наперед не скажешь, куда кривая вывезет. А так, Ольга и Ольга. Пусть теперь голову поломает. Прасковья ей не поможет, поскольку сама ни черта не знает…

И тут в дверь настойчиво позвонили. Раз, другой. Супруги настороженно переглянулись. Вновь раздалась трель дверного звонка. Борис вздохнул, перекрестился и пошел открывать. Наталья осталась на кухне.

На пороге стоял пожилой человек. Он растерянно перевел взгляд с номера двери на Бориса, но ничего не сказал.

— Ну, чего надо? — не выдержал Борис, почесывая туго обтянутое майкой пузо.

— Простите, я, кажется, ошибся, — ответил тот, развернулся и принялся звонить в квартиру напротив.

Борис пожал плечами и захлопнул дверь. Потом не выдержал и прильнул к смотровому глазку.

Дверь квартиры напротив раскрылась. Живущая там бабка всплеснула руками и пропустила гостя к себе. Осмотрела лестничную клетку, словно опасаясь, что кто-то увидит эту сцену, и закрыла дверь.

— Кто там? — послышался из кухни голос Натальи.

— Да, старпер один дверью ошибся, — сообщил Борис, входя обратно в кухню. — Представляешь, у него роман с бабкой из соседней квартиры!

— С чего ты взял?

— Видела бы ты, как она его приняла. Прямо-таки шпионские страсти разыграла. Интересно, с таким темпераментом у нее еще и муж есть? Или уже успела укатать?

— Ой, все бы тебе по чужим постелям шариться. Не все ли тебе равно: любовники они или нет, — недовольно отозвалась Наталья. — А бабка мне эта, кстати, очень не нравится. Видел бы ты, какой она на нас взгляд бросила, когда мы от Прасковьи возвращались.

— Да тебе сейчас в каждом углу шорохи мерещатся, — отмахнулся Борис и вновь налил себе и жене водочки. — Ладно, давай, как водится, накатим за успех нашего безнадежного мероприятия!

— Да мне больше не надо, — попыталась отказаться Наталья, но тут же нарвалась на грозный окрик:

— Пей, тебе говорят!…

Меж тем в квартире напротив состоялся следующий диалог.

— Ох, боюсь, Яковлевич, большая беда стряслась. Ты, чай, из-за этого сюда и приехал?

— Из-за этого, Катюша, из-за этого. Что-то сердце у меня кольнуло. Дай, думаю, проверю, все ли в порядке. И опоздал, старый пень. Мне бы пораньше спохватиться, вместо того, чтобы себя успокаивать. Эх, как я Лизиным родителям в глаза погляжу, если с нею что-то случится…

— Так давай милицию вызовем! Ты-то ей чай не посторонний будешь! Значит, имеешь право.

— Нет, Катюш, в милицию я, конечно, обращусь, но не сейчас. Боюсь, как бы Лизоньке не навредить. Да и опоздать рискуем. Пока три дня с пропажи не пройдет, они даже не чухнутся. Да и чужаков как бы не спугнуть. Они единственные знают, что случилось. А так допросят их разок в милиции, они возьмут и дадут деру. А Лизе — труба. Нет, с милицией пока подождем. Лучше расскажи: ты-то откуда поняла, что у нас беда стряслась?

— А как тут не понять? Лизонька на днях ко мне заходит, масло у нее подсолнечное закончилось. А сама — словно мумия египетская. Бледненькая такая, глазища огромные во все лицо, словно кругами очерченные. Я ее спрашиваю, все ли в порядке, а она головой кивает и ничего не говорит. Ну, думаю, мало ли что, дело молодое. Опять за своим компьютером пересидела, как пить дать. У меня вон зять тоже: как ночь у телевизора этого проведет, утром на него и смотреть страшно: глаза красные, физиономия — краше в гроб кладут…

— А что дальше было? — мягко вернул Яковлевич свою собеседницу к нужной теме.

— А ничего. Обычно, если Лизонька у меня чего-нибудь берет, то на следующий день обязательно возвращает. Не любит она в долгах ходить, даже в копеечных. И обязательно еще что-нибудь сделает: в квартире приберет или в магазин сходит. А у меня как раз крупы закончились. Думаю, вот и хорошо: придет Лиза, я ее в магазин и отправлю. День прошел — Лизы нет. Я сначала и не волновалась нисколечко. Мало ли что: забыла или занята была. А тут как увидела этих…

— Того мужика, который мне дверь открыл?

— Ну да, его и бабу ейную. Я ж сразу вижу, что не наши. Думаю: мало ли чего, погостить к кому приехали, дело-то хозяйское. Села с ними в один лифт, а они вместе со мной выходят и прямиком к Лизе направляются. Дверь своим ключом открывают и проходят. А я — веришь, нет? — как осталась на своем пороге с разинутым ртом стоять, так и простояла неведомо сколько. Стала думать, как бы тебе дать знать, а тут ты и сам пожаловал.

— Что ж, понятно, — помассировал себе виски Яковлевич. — Исходя из твоего рассказа ясно, что Лиза с захватчиками успела плотно пообщаться. Сколько я ее помню, если остается дома одна, то никогда для себя не готовит. Колбаски там или сухомятки какой перехватит, и все. А раз масло брала — значит, готовила на компанию. Интересно знать: что они такого ей сказали, что она их впустила? Лиза — девочка осторожная.

— Да мало ли чего? Уже и неважно. Главное — придумать, как девочку спасти.

— Это ты верно, Катюша, заметила. Слушай, у меня к тебе одна просьба будет. Туда-сюда из области мотаться мне тяжеловато, а квартира, сама видишь, занята. Не могла бы ты меня приютить на какое-то время? Я человек бывалый, мне только одеяло на пол кинь, а больше и не надо ничего.

— Да что ж ты такое говоришь, — разволновалась Катерина, — какое такое одеяло? Постелю по всем правилам, на кровати…

— Очень не хочу тебя стеснять…

— Ой, придумал тоже! Я все равно здесь одна, ровно ворона на суку. Мои-то еще с пару недель на курортах отдыхать будут. Так что и не думай даже: остаешься здесь, и точка.

— Спасибо тебе, Катюша! Огромное спасибо!

Яковлевич осторожно взял ладонь Катерины и прильнул к ней губами в знак признательности. Катерина раскраснелась и на какое-то мгновение стала похожа на ту, какой была лет сорок назад: милую и обаятельную женщину, чей фотопортрет красовался на видном месте в большой комнате.

— А теперь будем действовать. Для начала покажи-ка мне, где у вас тут телефон?…

Я наконец-то дождалась, когда Прасковья вновь пришла навестить меня.

— Бабушка, мне очень плохо.

— Ну и что? Меньше на сеновал лазить будешь.

— Я очень сильно расшиблась, — продолжая я, старательно игнорируя грубость Прасковьи, — мне срочно нужен врач. Пожалуйста, вызови кого-нибудь.

— Разбежалась вверх ногами! Врача ей подавай! Да ты здоровая, как кобылка-трехлетка, на тебе пахать и пахать. А то, что на всю голову ушибленная, так ты всегда дура дурой была.

— А если я умру? — бросила я пробный шар. Умирать я, разумеется, не собиралась, но узнать мнение Прасковьи было интересно.

— Ну, и невелика потеря. Ладно, хорош тут огород городить. Я тебе пожрать принесла. Лопай, давай, а то и вправду коньки отбросишь.

— Мне не хочется. Только пить, если можно.

— Я сказала — жрать, значит, бери и жри! — угрожающе близко подошла ко мне Прасковья. — Или хочешь, чтобы я тебе еду собственноручно в глотку запихала?

— Нет, — насколько было можно отодвинулась я от страшной старухи.

— Тогда лопай. Ну, я жду!

Пришлось приподниматься на подушках, устраивать свой бренный и склонный к тошноте организм в более-менее вертикальное положение, а потом давиться невкусной и почти несоленой овсянкой, явно приготовленной на воде. Боже мой, какая мерзость! Неужели я всю жизнь ела эту гадость?

Пока я запихивала в себя плохо приготовленную размазню, Прасковья стояла рядом и не сводила с меня глаз. Сочтя, что порция овсянки сполна компенсирует мое любопытство, я отважилась задать еще один вопрос:

— А где мои родители?

— Подохли, — равнодушно повела Прасковья плечами.

— Когда?

— А как тебя выродили, так и подохли.

— Значит, я здесь воспитывалась?

— А где ж еще? Кому ты еще нужна, кроме родной бабки? Ну, все, хорош базарить, давай, отдыхай. Завтра ты уже должна быть на ногах.

Сделав столько оптимистичное заявление, Прасковья забрала жестяную миску с остатками каши и удалилась. А я принялась осмысливать полученную информацию.

Моя родная бабка меня не любит. Это факт. Интересно, почему или за что? Что я успела такого натворить, чтобы заслужить нелюбовь в столь крупных размерах? Или все дело в моих родителях? Про тех, кого любили, не говорят «подохли». Да и отказ Прасковьи вызвать мне врача о многом говорит. Похоже, ей все равно, что со мной будет. На самом деле все равно.

И все-таки интересно посмотреть на тех, кто дал мне жизнь. Может, хоть так я узнаю что-то о себе? Должны же быть у Прасковьи хоть какие-нибудь фотографии тех лет! В следующий раз обязательно спрошу об этом. Да, и я по-прежнему не знаю, как называется населенный пункт, в котором я нахожусь. Даже не знаю, сколько в нем жителей. Совсем забыла поинтересоваться. Хотя что-то во мне говорит, что Прасковью не радуют мои расспросы. Хотя, какое мне дело до того, нравится ей это или нет. Я должна знать, кто я такая, и точка. А поскольку кроме Прасковьи расспросить мне об этом некого, значит, буду спрашивать ее.

Хм, а по поводу «завтра уже быть на ногах» — это она, надеюсь, пошутила? Я ж дальше порога не уползу, меня шатает туда-сюда, и слабость ужасная. Впрочем, при сотрясениях мозга всегда так…

Стоп! Откуда я знаю, что у меня именно сотрясение мозга? Вернее, даже не так: откуда я вообще знаю о существовании такого диагноза и почему так легко поставила его себе? Может, я медик? Ну, или по крайней мере что-то знаю об этом?

Сконцентрировавшись на образе человека в белом халате, я попыталась представить себя в роли врача. Не получилось. Образ слезал с меня, как чужой не по размеру костюм. Значит, дело не в этом. Но откуда я знаю про сотрясение мозга?

И тут до меня дошло! Все просто, как дважды два! У меня уже не первое сотрясение мозга, только и всего. И диагноз этот мне поставили еще в прошлый раз, поэтому подсознание так легко и выдало мне его. Но как я его заработала? В этот раз по словам Прасковьи я упала с сеновала…

«Я упала с сеновала, тормозила чем попало», — ни с того, ни с сего всплыла в голове строчка какой-то прибаутки. Спасибо, вовремя. Нет бы чего полезного вспомнить, а то всякая галиматья лезет. Так что там с сеновалом? И что я, собственно говоря, там забыла? Сеновал… Сеновал… Судя по всему, там хранится сено. Если я оттуда упала, сеновал находится выше уровня первого этажа. А разве сено удобно хранить так высоко? И зачем вообще нужно сено? Кажется, для того, чтобы давать его домашней скотине. Ну, еще им, кажется, матрасы набивают. Ну же, давай, думай: сено, сеновал… Я поднимаюсь по лестнице… Кстати, а по какой? Со ступеньками или из двух бревен с поперечинами? Если из бревен, тогда и немудрено грохнуться. Особенно если какая-нибудь поперечина гнилой оказалась. Оп-па, а раз так, тогда помимо головы должны были пострадать и ноги. Ну-ка, проверим!…

Нет, ноги в полном порядке. Даже плевенького синяка не обнаружилось. Странно. Это как же прицельно надо падать на голову, чтобы не повредить всего остального. Ведь с руками, судя по ощущениям, у меня тоже все в порядке.

Столь глобальные раздумья вконец утомили меня, и сообразив, что все равно ничего путного сегодня больше не вспомню, я поудобнее устроилась в скрипящей пружинами кровати и закрыла глаза.

— Так, сколько у нас бойцов?

— Пока еще не все, Матвей Яковлевич, — отрапортовал Тема.

— Кого не хватает помимо Алексея?

— Ну, собственно говоря, только его и не хватает, — развел руками Тема.

— Я вместо него, — вступил в разговор угрюмый юноша баскетбольного роста.

— Разрешите представить тем, кто не знает. Это Саша, брат Алексея. Саша, новых известий от Алексея пока нет?

— Есть. Прилетает завтра первым же рейсом. Билеты уже купил. Да, родители просили передать: если вдруг потребуется помощь транспортом или еще чем-нибудь, они всегда готовы. Они очень переживают за Лизу.

— Мы все переживаем, иначе бы нас тут не было, — отозвался Матвей Яковлевич. — Итак, позвольте вам вкратце обрисовать сложившуюся ситуацию. Ориентировочно позавчера у Лизы появились гости, мужчина и женщина лет сорока, которых она по неизвестным нам пока причинам впустила в дом. Вчера-сегодня Лиза пропала. Она не отвечает на звонки, оба телефона глухо молчат. Наша задача: выяснить как можно больше о том, что произошло. Кто они такие и чего им надо от Лизы.

— Так давайте хорошенько тряхнем эту парочку! Расскажут все, даже то, чего не знают! — предложил Тема, машинально поправив на носу несуществующие очки. — Нас тут мужиков хватает…

— А про меня забыли? — раздался негодующий возглас Машки. — Я, между прочим, рукопашник получше некоторых буду.

— Сиди уж, рукопашник, одновременно ласково и строго осадил жену Тема. — Куда тебе теперь кулаками махать? Тебе беречь себя надо, не забывай! — и он многозначительно скосил глаза на ее живот. Машка зарделась.

— Нет, ребята, силовое воздействие пока применять рано, — сказал Матвей Яковлевич. — Как самый старший среди вас и самый опытный, я категорически настаиваю, чтобы оккупантов пока оставили в покое. Подумайте: одно неверное решение, и Лизе будет угрожать серьезная опасность. Вы готовы рисковать ее жизнью?

— А почему вы считаете это решение неправильным? — не унимался Тема. — Что может быть проще: вытрясти из них нужную нам информацию, а их сдать в милицию, и вся недолга.

— Самое простое решение не значит самое верное. У нас нет никакой гарантии, что они скажут, где Лиза. Более того, им выгодно молчать, даже под страхом силового воздействия. В противном случае им грозит тюремное заключение. А кто ж согласится сам на себя показания давать? Да и потом: ну, вызовем мы милицию. А они в ответ встречный иск состряпают. О том, как мы их били ногами и даже по голове. И кто тогда окажется за решеткой? Кстати, пора бы нам узнать, кто они такие. Думаю, в разведку отправим… Сашу.

— А почему его? — недовольно спросила Машка, которой до смерти хотелось лично принять участие в поисках пропавшей подруги.

— Да потому что в Лизиных альбомах полно ваших фотографий, и если оккупанты хоть чуть-чуть соображают, что они делают, они в обязательном порядке должны были их пересмотреть, чтобы знать в лицо тех, кто может к ним пожаловать. А Сашиных фотографий, насколько я знаю, там нет. Поэтому логично, что пойдет именно он. Кроме того, по комплекции он самый представительный из всех нас. Вышвыривать такого из квартиры, я думаю, побоятся. Значит, есть шанс, что Александр узнает все, что нам надо.

— Я готов, — отозвался Саша, одновременно сжав кулаки.

— Значит, слушай свою легенду. Ты — приятель Лизы, работаешь вместе с ней сценаристом. У нее дома остался лежать один из сценариев, который срочно потребовался начальству. Поскольку телефоны Лизы не отвечают, тебя послали найти этот сценарий. Что делаешь: сначала интересуешься, кто они такие. Не стесняйся спросить имена и фамилии, и откуда они прибыли. Можешь даже слегка удивиться: мол, не слышал от Лизы таких. Но не переборщи. Понял?

— Само собой, — дернул плечом Саша.

— Хорошо. После взаимного представления выдаешь легенду о пропавшем сценарии. Настоятельно требуешь, чтобы тебя пропустили в комнаты. Мол, ты знаешь, как выглядит этот сценарий, он лежит в красной папке с надписью «мыло», и вообще ты в этом доме каждый закоулок знаешь, поскольку вы частенько собирались здесь на мозговые штурмы. Пока ясно, к чему я речь веду?

— Под предлогом поиска сценария я должен заглянуть во все комнаты и убедиться, что Лизы в них нет.

— Молоток! Теперь слушай дальше. Красная папка существует на самом деле, находится она в библиотеке в единственном закрытом стеллаже. Открываешь, торжественно достаешь, демонстрируешь оккупантам находку и сматываешься оттуда, не забыв поблагодарить за сотрудничество. Спускаешься вниз пешком, с первого этажа вызываешь лифт и поднимаешься сюда. Мышкой проскальзываешь из лифта сюда. Дверь будет не заперта. Крайне важно, чтобы они тебя не заметили, иначе считай, мы засветили явочную квартиру. Ну что, готов?

— Готов, — ответил Саша.

— Тогда с Богом! Пошел!

Те три-четыре минуты, которых Саши не было, показались собравшимся в комнате ужасно долгими, почти бесконечными. Разговоры сами собой сошли на нет. Катерина то и дело ходила смотреть в глазок: не показался ли гонец. Наконец, запыхавшийся Саша, сжимающий в руках красную папку, влетел в квартиру.

— Ну, что там? — загорланили все наперебой.

— Говорят, что они ее дядя и тетя, Семен и Наталья Стригины, — принялся докладывать Александр. — Лиза пригласила их погостить, погулять по столице, а сама уехала к своему иногороднему жениху, и когда вернется, они не знают. В комнаты меня пускать не хотели, но я настоял. Когда показал им найденную папку, этот, который Семен, явно расслабился. Лизы там нет.

— Я так и предполагал, — протянул Матвей Яковлевич. — Значит, Стригины, говоришь?

— Ну да, Стригины.

— Подозреваю, что в паспортах у них значатся совершенно другие имена. Я видел Сему Стригина. Могу со всей ответственностью сказать, что это не тот бугай, который сейчас торчит в квартире напротив. Но выбор имен для прикрытия более чем интересен. Вот что, ребята, подскажите-ка мне старому и лысому, как много времени занимает покупка мобильного телефона? Пару дней? Неделю?

— Да вы что! Полчаса от силы, — безапелляционно заявила Машка. — Ну, еще пара-тройка часов, пока номер получите. И все.

— Кто-нибудь из вас может обучить меня им пользоваться? Нам будет нужна постоянная связь друг с другом, поэтому потребуется приобрести трубки для меня и Катюши.

— У меня уже есть, — поведала доселе молчавшая Катерина. — Зять на прошлый Новый год подарил.

— Вот как? — улыбнулся Матвей Яковлевич. — Ну, тогда, значит, только для меня.

— У меня есть предложение, — сказал Тема. — Я все равно хотел трубку менять. Давайте я вас сейчас обучу, как ею пользоваться, а себе сегодня же куплю другую.

— Отлично! И последнее. Чтобы не засветить квартиру Катюши и ее саму, которая выступает у нас в роли главного разведчика, контролирующего перемещения оккупантов, все последующие сборы будем проводить в другом месте. Скажем, во дворе соседнего дома. Там имеется неплохая беседка, которая не просматривается из окон нашей квартиры. Катюша, ты безотлучно находишься здесь, на сторожевом посту. Как только заметишь перемещения вражеских сил, сразу рапортуй. Сейчас составим список телефонов, по которым мы будем связываться друг с другом. Машенька, займись этим, пожалуйста!

— Нет проблем, — весело отозвалась Машка, которой наконец-то определили свой фронт работ.

— Что касается завтрашнего дня. Я должен кое-кого навестить, поэтому что-то около полутора суток вам придется обходиться без меня. Но это не означает, что спасательная операция сходит на нет, ни в коем случае! Кто-то из вас постоянно должен дежурить неподалеку. В самом крайнем случае — Катюша вас пустит к себе. Но это только в самом крайнем случае. Например, пошел град, дождь с ветром и так далее. Как только оккупанты покидают пределы квартиры, Катерина звонит дежурному, и тот на расстоянии сопровождает их. Все понятно?

— Не совсем, — вновь почесал переносицу Тема, что являлось у него признаком крайнего волнения, — только следить и все? А если они будут с кем-то встречаться, разговаривать, тогда что?

— Если собеседники по всем косвенным признакам их хорошие знакомые, тогда по возможности вызывайте подкрепление, а сами принимаетесь следить за собеседниками. Надо будет выяснить, кто они такие и чем занимаются. Если же общение происходит на формальной основе — продавщицы, клерки и прочее, тогда действуйте по обстоятельствам. Вам совершенно незачем узнавать у торговки, сколько кило семечек они только что закупили. А вот поинтересоваться, что они забыли, скажем, в ЖЭКе — это святое дело. Теперь понятно?

— Да, все о-кей!

— Вот и славно. А теперь, если не сложно, покажи, как с этим агрегатом управляться, — и Матвей Яковлевич стыдливо показал на телефон, болтающий на груди у Темы. — А то боюсь, до завтра так и не выучусь.

О-па, вот и утро пришло. Солнце пробивается через маленькое закопченное окно и весело прыгает по бревенчатой стене. Я потягиваюсь в кровати. Голова сразу же дает знать о себе тихим звоном и веским предупреждением на уровне желудка: никаких резких движений, а то…

Хм, я так понимаю, что это деревня. По крайней мере, об этом говорят бревна, из которых изготовлен дом, в котором я нахожусь. Тогда вылезает очередная маленькая несуразица: насколько я помню (хм, а помню я всего ничего, надо признать) утро в деревне начинается задолго до того, как солнце окончательно встанет над околицей. И начинается оно под крики разномастных петухов. А здесь стоит такая тишина, что поневоле задумаешься: то ли куриное поголовье здесь не в почете, то ли еще какая напасть приключилась. Или местное население исключительно охотой пробавляется, а в лесах непуганой дичи столько, что на всех с лихвой хватает.

Впрочем, как следует обдумать эту тему мне не дали. Моя надзирательница приволокла очередную порцию овсянки, но на этот раз расщедрилась еще на пару кусков ржаного хлеба, который бросила прямо на старую газету, которой была застелена табуретка около моей кровати. Ее приход и уход были столь быстрыми, что я даже не успела сформулировать ни единого вопроса из тех, которые требовалось задать просто немедленно. Пришлось давиться кашей и ждать, пока она соизволит появиться снова.

На самом деле, есть хотелось ужасно. Возможно, именно потому я не стала возражать против овсянки. А то чего доброго вообще ничего не дадут. Или применят силовую кормежку, как вчера пообещали. В любом случае, мне надо продемонстрировать Прасковье, какая я пай-девочка, и как усиленно пытаюсь пойти на поправку. Может, тогда она прольет свет на некоторые, хм, недостающие детали моей биографии?

Кашу я смолотила за какие-то пять минут, не больше, хлеб и того быстрее, а Прасковья все не появлялась. От нечего делать я стала рассматривать брошенную поверх табуретки газету.

«7 февраля доярка колхоза „Луч“ Варвара Силина получила рекордный надой от»… Далее текст обрывался. Пришлось перейти к следующей статье:

«…подчеркнул председатель правления. Только совместными усилиями мы можем наладить бесперебойные поставки мяса и молока на перерабатывающие комбинаты области»… Опять обрыв текста, кто-то залил газету в этом месте чем-то темным и жирным.

От чтения у меня вновь закружилась голова, и я, благоразумно решив, что хорошего помаленьку, осторожно прилегла обратно. Да, это была явно не центральная газета. Насколько я помню, в «Московском комсомольце» про доярок вряд ли напишут. А если и напишут, то как-нибудь извращенно, вроде «доярка выдоила своего мужа подчистую». Или еще какую-нибудь гадость…

Стоп-стоп-стоп! «Московский комсомолец»! Я вспомнила эту газету! А раз так, то можно уже сделать определенный вывод о том, в каком регионе я нахожусь, вернее, находилась большую часть своей прошлой жизни, до падения с сеновала. Это Подмосковье или смежные с ним области. Вряд ли я бы стала читать подобную газету, будучи выходцем с Урала или даже с того же Питера.

Наконец-то появилась Прасковья. Удовлетворенно посмотрела на пустую миску и спросила:

— Ну как, будешь и дальше валяться, или все-таки на ноги встанешь?

— Лучше бы еще поваляться, — робко вставила я, но страшная баба уже двинулась ко мне, явно с намерением помочь мне выпасть из кровати. Пришлось, не дожидаясь ее помощи, сделать вид, что я вот-вот и встану, после чего изобразить с качественным звуком сценку «сейчас как стошнит!» Прасковья на всякий случай отступила назад, видимо, чтобы не получить овсянку обратно себе на подол, и сказала:

— Ну, ладно. Так и быть. Еще день тебе даю, а дальше, как знаешь. Да, ведро за тобой я выносить не нанималась. Туалет во дворе, захочешь — доползешь. Но если мне полы изгадишь, сама за собой убирать будешь. Уяснила?

— Да, — ответила я, еле сдерживаясь, чтобы по привычке не закивать. Голове моей многострадальной сейчас только этого не хватало.

Прасковья забрала пустую миску и вновь намылилась лишить меня своего общества, но тут я уже была начеку:

— Скажите, пожалуйста, а в какую школу я ходила в детстве?

Прасковья вылупилась на меня так, будто я ей язык показала.

— Да ты ж скаженная, какая тебе школа? Никуда ты не ходила! И вообще, недосуг мне с тобой калякать.

И Прасковья быстро-быстро, пока я не успела спросить у нее еще чего-нибудь, скрылась за дверью.

Вот это номер. Нет, меня тут однозначно дурят, это факт. Вряд ли добрая бабушка Прасковья сидела со мной, по ее словам «скаженной» внучкой, и терпеливо учила читать по слогам. Я больше поверю в то, что она сама с трудом читает. Или вовсе безграмотная. Значит, в школе я все-таки занималась. Но раз Прасковья утверждает обратное… значит, она и сама-то толком не знает, что отвечать на мои вопросы! Недаром ее экстренная эвакуация из моей комнаты так напоминала бегство.

Что ж, тогда мои планы слегка корректируются. По возможности дольше играю слабую и изнеженную барышню после тяжелой травмы головы, а сама думаю и думаю, пытаясь выудить из своей контуженной памяти, кто я такая, почему здесь оказалась, и что нужно от меня Прасковье. А то, что что-то нужно, это факт. С чего бы иначе она так настаивала на том, чтобы я побыстрее встала на ноги? А может… Может, меня продали к ней в рабство? Ой, даже представить страшно. Чур меня, чур!

Нет, тут дело все-таки не в рабстве. Иначе с чего бы ей выдавать себя за мою родственницу? С рабами так не церемонятся. Значит, есть еще что-то, чего я не знаю. Но обязательно должна выяснить!…

Матвей Яковлевич с интересом смотрел в иллюминатор. Как же давно он летал в последний раз! Уже и позабыл, как это бывает. И полет такой короткий оказался. Только взлетели, покачались над облаками, и вниз.

Прямо на выходе с аэропорта он поймал таксиста, для порядка поторговался, сбив цену чуть ли не вдвое, и они поехали. Неслись с ветерком, и Матвей Яковлевич все никак не мог для себя решить: это потому, что таксист так спешит разделаться с этим заказом и взять новый, или парень просто любит скорость и дорогу. Ногу с педали газа он не снимал принципиально, и Матвею казалось, что еще немного, и они просто взлетят в небо, туда, откуда он только что прибыл.

Нужный дом нашелся быстро. В поселке вообще мало что изменилось. Разве что прибавилось десятка два новых домов, да вместо щебня главная улица красовалась асфальтом, правда, уже изрядно побитым.

Матвей Яковлевич отпустил таксиста, наказав приехать за ним через два часа, и «пятерка», взвизгнув шинами, унеслась прочь. Матвей подошел к деревянным воротам и вдавил кнопку звонка. Тут же раздался брех собак, женский пронзительный голос крикнул «не заперто», и Матвей, сочтя это за приглашение, вошел.

— Простите, а вы к кому? — поинтересовалась хозяйка, вытирающая руки о передник и с подозрением рассматривающая незваного гостя.

— Вы, я так понимаю, Наталья?

— Да, а что с того?

— Да мне бы с вашим мужем, Семеном потолковать. Ну, и с вами тоже.

— Сема! Сема, тут к тебе пришли, — крикнула Наталья куда-то в сторону дома, по-прежнему не спуская с незнакомца настороженного взгляда.

Вышел хозяин. Руку для приветствия протянуть не спешил, а тоже уставился на гостя, пытаясь сообразить, чего же хочет от него этот странный дядька.

— Семен, я Матвей Яковлевич, свекор Ирины…

— Боже мой! — так и обмер хозяин. — Не может быть! Это сколько ж лет прошло! А мы уж думали, вы того…

Семен понял, что ляпнул лишнее, заметался, занервничал, пытаясь подобрать слова, но Матвей успокоил его:

— Что ж, немудрено. Годы-то идут, да и мы не вечные…

Семен прикрикнул на жену, которая с трудом понимала, что происходит, но на всякий случай старательно улыбалась гостю:

— Ну, чего стоишь, лыбишься?! Ну-ка пулей стол нам сваргань!

Наталья кинулась выполнять поручение.

— Да не стоит так напрягаться, — попытался отговорить Семена Матвей. — Я к вам ненадолго, сегодня же уеду. Вот только выясню кое-что, и обратно.

— Хорошая еда разговору не помеха, — махнул рукой Семен. — А пока Наташка со стряпней возится, мы можем в саду посидеть. Ох, какие абрикосы у меня в этом году уродились…

Матвей позволил Семену увлечь себя вглубь двора, туда, где под ветками, гнущимися под тяжестью налитых оранжевых плодов, приютилась кособокая скамейка и стол, на который то и дело шлепались перезревшие абрикосы.

— Ну, так какими судьбами к нам? — спросил хозяин, когда они наконец-то расселись.

— Вы случайно не знаете: кто-нибудь из ваших знакомых собирался поехать в Москву?

— Ну да, — недоуменно кивнул Семен. — Только не совсем в Москву, а проездом через Москву к родственникам.

— А кто?

— Ну, Балобановы. Его Борисом кличут, а супружницу, как и мою, Натальей.

— Значит, Балобановы… — тяжело произнес Матвей.

— А они к вам не заезжали? — спросил Семен.

— А что, должны были?

— Ну, не знаю. Но на всякий случай зашли, адресок ваш попросили. Мол, мало ли чего, не успеют билеты купить. Так хоть будет, где перекантоваться. Вино еще у меня взяли. Специально для подарка. Их-то вина кислятина кислятиной выходят, не умеет Наталья их делать. А мои вся округа знает…

— Вот как, — задумчиво протянул Матвей Яковлевич. — А куда они собирались-то? Вы сказали к родственникам?

— Ну да. У Натальи в Подмосковье то ли бабка, то ли тетка дряхлая живет, вот они и решили навестить старушку, пока та не преставилась. Хотя по мне, — Семен придвинулся к гостю и заговорщицки зашептал, — они поехали посмотреть, чего бы у старухи в свою пользу отобрать. Те еще стервятники. Даже на билет не поскупились. Видать, есть ради чего жопу рвать.

— Стервятники? А почему вы так решили? — Матвей в свою очередь тоже пододвинулся к Семену и понизил голос, словно боясь, что кто-то их подслушает.

— Да это ж только слепому не видно! Борька-то отсидел прилично. Не то за грабеж, не то за мошенничество. Когда к нам сюда приехал, с ним никто и здороваться-то не хотел. Сразу видно, порченный тип. Ну, тут Наталья, добрая душа, его и подобрала. Смекаете?

— Пока нет.

— Ну, если он один раз на этом погорел, значит, есть в мужике такая жилка, которая его снова на старое потянет. Не может волк по человечьим законам жить.

— А жена его?

— А что жена? Муж и жена одна сатана, как Борька скажет, так оно и будет. Да и между нами, испортилась Наталья, как за него пошла. Ох, испортилась. Раньше была баба бабой, правда, в личной жизни ей не везло, все каких-то блаженных себе подбирала. Но хороший человек была. Вот те крест! А как с Борькой связалась, лишнего слова от нее не дождешься, ни доброго, ни злого. Мы, когда гуляем, всех соседей к себе зовем. А они — ни разу! Вот ни единого разочка! Даже свадьбу втихаря сыграли…

Последний аргумент, судя по всему, был самым веским. Семен аж разволновался, когда про это рассказывал:

— Представляете? Если бы Зинка из ЗАГСа не проболталась, так бы и не знали, что Наташка теперь Балобановой стала. Даже на свадьбе сэкономили! Тьфу, прости Господи. Нашли на чем!

— А что дальше-то было?

— Ну, мы приняли их, конечно. Чай, соседи, не чужие нам. У нас ведь не принято в одиночку жить, по хатам ховаться. Но все равно: Борька мне сразу не понравился.

— А чем же?

— Ну, угодливый он какой-то, да скользкий. Тебе в глаза лыбится, а за спиной фигу держит. Я такие вещи завсегда чувствую. И мужик в доме хозяином должен быть. Не дело, если баба больше него башлей приносит. Наталья на двух работах крутится, с рынка не уходит, а он дома сидит и в ус не дует. Я вижу такое дело, ну и пару раз подбросил ему халтурку. Да и то себе дороже вышло. У Борьки руки явно не из того места растут, откуда надо. И под карандаш заточены.

— Значит, живут они небогато? — уточнил Матвей.

— Ну да. А кто ж у нас сейчас богато живет? Вон, разве что Егоровы, так у них фирма своя. Машинами подержанными из-за рубежа торгуют. Так его и дома, почитай, не бывает. И жена у него заместителем ходит. Так на пару и пашут, детям на образование зарабатывают. А больше и некого. А что случилось-то? Никак, Балобановы чего-то натворили?

— Боюсь, что да, — грустно улыбнулся в ответ Матвей. — Вы вот что, Семен. Расскажите-ка мне про этого Бориса поподробнее, все, что знаете. Вы ж его первый раскусили, вам и карты в руки.

Разомлевшей от нежданной похвалы, Семен набрал воздуха в легкие и принялся говорить…

Тем временем в Москве во дворе одного из величественных домов старой постройки состоялся военный совет. Правда, по объективным причинам, штаб по спасению Лизы собрался не в полном составе: Тема на работе, Матвей Яковлевич в отъезде, Катерина на боевом посту возле смотрового глазка.

— Ну почему мне никто раньше не позвонил! — горячился Алексей, еще не успевший заехать домой и оставить там свои вещи.

— Потому что раньше никто ничего не знал, — резонно заметила Машка.

— Но я-то мог ведь догадаться, что стряслась беда! Как только у Лизы телефоны обрубились, надо было сразу собираться и ехать, может быть, успели бы ее перехватить.

— Ну, если бы, да кабы, да во рту росли грибы, — ехидно отозвалась Машка.

— Черт бы побрал эту командировку! — рявкнул Леша так, что от беседки в ужасе шарахнулась какая-то случайная дворняга. — Как не вовремя все приключилось! И ведь вышло: ни Богу свечка, ни черту кочерга. На съемочной площадке от меня никакого проку не было, и Лизу проворонил. Лучше бы я сделал, как она мне советовала, и вежливо отказался от всяких поездок.

— Ну, умная мысля приходит опосля, — продолжала немилосердно издеваться над женихом своей лучшей подруги Машка. — Это все ваше мужское самомнение виновато. Слушались бы женщин почаще, глядишь, и проблем бы по жизни меньше было.

— Ты считаешь, что я виноват? — вскинулся на нее Алексей.

— Да нет, никто не виноват, — вздохнула и пошла на попятный Машка. — Дурацкое стечение обстоятельств, только и всего. Лучше давайте думать, что мы еще можем сделать для Лизы?

— Честно говоря, я не понимаю, почему мы не можем предпринимать никаких активных действий? Нас с Сашкой вдвоем вполне было был достаточно, чтобы из этих мерзавцев весь дух выбить! У меня кулаки на них так и чешутся!

— Без команды Матвея никто никуда не пойдет, — возразила ему Машка. — Жаль, что тебя вчера не было, он очень подробно все объяснил, почему мы не должны этого делать, и почему не можем обратиться в милицию. Нам нельзя рисковать безопасностью Лизы. Ты готов взять на себя такую ответственность, а потом держать ответ перед Яковлевичем и ее родителями? То-то же.

— У меня звонок! — сообщил доселе молчавший Саша. — Это Катерина. Тихо все!

Прослушав сообщение, Саша ответил: «понял, ведем».

— Ну, что там такое? — нетерпеливо спросил Леша.

— Мужик вышел из квартиры и куда-то отправился. Пошли, будем его сопровождать. Заодно вы с Машкой на него полюбуетесь. Пока из всех вас только я один его в лицо знаю.

Компания поднялась и со всех ног бросилась во двор соседнего дома.

— Вот он, пузан. Идет, красуется, будто в лотерею миллион выиграл, — произнес Саша, прячась за стволом старого тополя.

— Это который в клетчатой рубашке? — отозвался Леша, приютившийся за соседним деревом.

— Ну да, он самый. Интересно, куда это он намылился?

— А вот я сейчас подойду и спрошу у него! — то ли в шутку, то ли всерьез предложила Машка.

— Ты что, с дуба рухнула? Или забыла, что Матвей Яковлевич про фотографии говорил? Они, вполне вероятно, нас уже в лицо знают. Сразу поймут, что мы на их след встали, и в затылок дышим. Поэтому никто не высовывается!

— Ох, что-то ты, Санька, раскомандовался, — беззлобно подколол брата Алексей.

— Должен же быть среди вас хоть один рационально мыслящий субъект, — не остался в долгу Саша.

— Ладно, хорош пререкаться, а то упустим еще чего доброго! — ворчливо сказала Машка и первой вышла из укрытия.

Братья переглянулись, пожали плечами и отправились следом, тщательно делая вид, будто друг с другом не знакомы.

Мужичок шел по улице и глазел по сторонам, уделяя особое внимание вывескам и витринам, но при этом не торопился никуда заходить.

— С чего это ему вдруг прогуляться приспичило, а? И почему тогда жену дома оставил? — спросил у брата Алексей, которому надоело разыгрывать из себя сыскаря-одиночку. В конце концов, маскировка эта белыми нитками шита. Стоит только оглянуться, чтобы понять, что эти двое парней под два метра ростом, идущих по одной и той же улице в одном и том же направлении, явно имеют какое-то отношение друг к другу.

— Поскольку магазины все обошел стороной, значит, ищет какую-то контору. Матвей Яковлевич отдельно предупреждал насчет ЖЭКа, но он его, кажется, уже прошел. Видимо, ищет что-то другое. А что — я пока не соображу.

— Эй, а вы чего в кучу сбились? — спросила их остановившаяся метрах в пяти Машка. — Или мы теперь толпой следить будем?

— Ну, иди уж к нам, — обреченно вздохнул Леша. — А то и вправду: сыщики из нас никакие. Только тогда чуть-чуть побольше отстанем. А лучше всего — пошли-ка на другую сторону улицы.

— А если он на троллейбус сядет? И поминай, как звали.

— Ты думаешь, если мы ему в затылок дышать будем, он от нас при всем своем большом желании смотаться не может?

— Ладно, хорош пререкаться. Чего решили-то?

— Еще ничего. Смотрим по ситуации. Кстати, судя по всему, мужичок намылился долго гулять. Никуда не торопится, воспользоваться общественным транспортом не спешит. Осматривается в районе, что ли? Интересно, что сейчас его боевая подруга поделывает?

— Обед готовит, что же еще? — пожала плечами Машка.

Так, следуя за мужичком на некотором расстоянии, они прошли до конца улицы Строителей и уже готовились повернуть на Ленинский проспект, как объект внезапно заинтересовался написанным от руки объявлением на стене и отправился куда-то во дворы. Ребята ускорили шаг и через пару минут уже читали:

«Частная нотариальная контора. Доверенности, завещания и пр. Вход со стороны двора» и стрелочка, указывающая, куда именно отправиться желающему воспользоваться услугами данного заведения.

— Что будем делать?

— Так, надо подумать. Один из нас должен пойти туда и выяснить, зачем этому типу понадобилось к нотариусу. Вопрос, кто пойдет? Мне нельзя, он меня, скорее всего, запомнил. Значит, идти кому-то из вас. Лешку он еще не видел, разве что по фотографиям. Кстати, у Лизы много твоих снимков?

— Ну, парочка, может быть, есть.

— Маш, а твоих?

— Два альбома, — угрюмо отозвалась Машка, прикинув, что при таком раскладе ловить ей нечего.

— Тогда однозначно идти Лешке. Слушай, у тебя кепка какая-нибудь есть?

— Зачем это?

— Чтоб если мужичок и посмотрел на тебя, то единственное, что он смог бы запомнить, это кепку, а не твою неповторимую физиономию.

— Можно мою взять, — сказала Машка и сняла с головы бейсболку. — Она все равно унисекс, любому подходит. Только регулировку сзади расслабь, а то я по себе затягивала.

— Неважно. Так, сумку оставь нам, а сам дуй вперед. Минут через пять позвони, в двух словах скажи обстановку. Давай бегом!

Алексей припустил в сторону металлической двери, ведущей в полуподвальное помещение, на которой было жирно выведено «Нотариус». А Саша и Машка, оглядевшись, отправились сидеть на качелях во двор напротив.

Через пять минут, как и было условлено, раздался звонок. Сашка включил мобильный, послушал секунд двадцать и отключил.

— Ну, что там? — поинтересовалась Машка.

— Все спокойно, — пожал плечами Саша. — В очереди стоят. Вернее, сидят. Впереди еще пятеро. Так что придется подождать. Он четко за нашим клиентом место занял. Шансы на успех расценивает как высокие.

— А это-то он как вычислил? — изумилась Машка. — И как он вообще это тебе передал?

— Да ничего особо сложного. Сказал, что духота ужасная, даже дверь в приемную не закрывается. Мол, слышно даже, как под нотариусом кресло скрипит. А это значит, что когда настанет очередь нашего мужичка, Лешке будет прекрасно слышно весь их разговор.

— Ух ты! Интересно, а каково ему сейчас? Ну, я имею в виду, находиться рядом с человеком, который причастен к похищению его невесты, и ничего не предпринимать.

— Честно говоря, именно за это я слегка и побаиваюсь, — признался Саша. — Леха, парень, конечно, адекватный, но иногда такого клина ловит, что хоть под паровоз бросайся.

— Так зачем ты его туда отправил? Мог бы меня!

— А про фотографии забыла? То-то же. Давай лучше подождем, пока Леша выйдет. И будем надеяться, что он держит себя в руках.

Ждать пришлось довольно долго, что-то около сорока минут, как у Сашки вновь зазвонил мобильный. Машка сразу же как можно ближе пододвинулась к Сашкиному уху, чтобы тоже слышать, что скажет Лешка:

— Да, дорогой! Что ты говоришь? Уже приехали? Тогда я все бросаю и иду к вам. Вы меня не ждите, не надо. Встретимся на месте. Ну все, пятисекундная готовность и отбой!…

— Чего это он? — озадаченно спросила Машка.

— Сворачиваемся и уходим. Мужичок вот-вот появится и может нас засечь. Уходим дворами, а с Лехой встретимся в беседке, там все и узнаем, что он выяснил.

Машку дважды подгонять не требовалось, и бодро соскочив с качелей, она в компании Сашки отправилась в сторону, противоположную той, с которой они пришли. Через полминуты из дверей нотариальной конторы показался Алексей и четким шагом двинулся в сторону Ленинского проспекта, а еще через минуту — мужичок, отдувающийся, весь в багровых пятнах, как после хорошей взбучки. Ничего не замечая вокруг, мужичок потопал в сторону дома, то и дело озираясь на нотариат и качая головой.

— Ну, наконец-то! — сказала Машка, когда Леша появился в беседке. — Мы уже тут вконец извелись. Что там случилось-то?

— У меня для вас, как водится, две новости. Одна хорошая, одна плохая. С какой начинать?

— Давай с хорошей.

— У мужика ничего не получилось.

— Просто великолепно! Лучше не бывает! А что не получилось-то?

— А вот это уже плохая новость. В общем, эта сволочь нацелилась на Лизину квартиру.

— Ты чего несешь? — встала в позу Машка. — Быть этого не может? Как это при живой-то хозяйке?

— Очень надеюсь, что еще живой, — сник Леша.

— Ну-ка брось эти упаднические настроения! Лизка жива, и я это знаю! А теперь выкладывай, что именно тебе удалось узнать.

— Ну, мужичок — тот еще жук. Вошел к нотариусу и начал издалека: мол, у меня вот машина есть, я на ней по генеральной доверенности езжу, а доверенность закончилась. И нельзя ли как-нибудь ее продлить. Ну, нотариус ему и отвечает, что можно. Главное — привести того человека, который эту доверенность выписывал. Тут наш кадр принялся канючить. Мол, покупал у незнакомого мужика, координат никаких не осталось, и где его теперь искать. Нотариус слушал-слушал, и говорит: что вы от меня-то хотите? Ну, мужик сразу же нюни развозить перестал и бодренько так рапортует: продлить доверенность в отсутствие доверителя. Нотариус, видимо, понял, что от него просто так не отвяжешься, и говорит: ладно, посмотрим, что можно сделать. Давайте сюда ваши документы.

— Ну, и что дальше?

— А тут начинается самое интересное. Документов на машину, конечно же, никаких у него нет, да и машина, видимо, плод больного воображения. Главное, что мужичок наш смекнул, что с этим нотариусом в принципе можно договориться, и уже так бодренько спрашивает: а доверенность на квартиру вы тоже подмахнуть можете? Нотариус так и сел. Видимо, не ожидал подобной наглости. Но на всякий случай спрашивает: при чем здесь квартира? Мы же про машину говорили. А мужичок уже отмахивается от него и гнет свое: мол, мне бы доверенность на продажу квартиры оформить. Только хозяйка ее серьезно больна, и сама подойти сюда не сможет. Поэтому можно ли как-нибудь, да задним числом, да никто внакладе не останется…

— Вот паскуда! Своими бы руками порвала гада!

— Ты бы видела, как нотариус бедный в лице изменился, когда это услышал. Ему, наверное, лет так под шестьдесят, тертый калач, многое в жизни повидал, но чтоб вот так вот на белом глазу…

— Я думаю!

— В общем, орал он на мужичка нашего долго и качественно. Я и половины таких речевых оборотов не знал, сколько сегодня от него выслушал. А когда он поочередно принялся перечислять статьи уголовного кодекса, под которые его мужичок подводит, я понял, что с чистой совестью можно сматываться. После такого громкого фиаско вряд ли этот мерзавец рискнет сегодня же в другой нотариат отправиться.

— А кстати, — сказал Сашка, — мы же не проверили, он домой вернулся, или нет.

— Черт! — хлопнула себя по лбу Машка. — Вот балбесы! Одна надежда на Катерину Ивановну. Саш, позвонишь ей?

— Сейчас, — отозвался Сашка и набрал номер. — Все в порядке, — сказал он через некоторое время, выслушав то, что сказала ему Катерина. — Наш клиент благополучно проследовал в квартиру.

— Ладно, спишем это на издержки производства. В конце концов, сыскари и следопыты из нас еще те, — пожав плечами, заметил Леша.

— А что дальше будем делать? — спросила Машка.

— Как что? — тут же отозвался Сашка. — Сидеть и ждать. Вечером Тема должен подойти, тогда ему смену сдадим. А то вдруг мужичок не угомонится и вторую попытку предпримет? И опять же: а если в этот раз ему повезет? Так что сидим на попе ровно и ждем звонков от Катерины. Всем все ясно?

— Ясно, — печально подтвердила Машка. — Может, я тогда по-быстрому в магазин сгоняю? А то что-то желудок бурчать начинает.

— Отличное предложение! — оживился Леша, доставая кошелек. — Поддерживаю всеми руками и ногами! Значит, мне бы колбаски докторской…

Борис нервно ходил по комнате, а Наталья с опаской поглядывала на супруга.

— Нет, ты представляешь, каков нахал! Я ж к нему по-хорошему, денег предлагал, все честь по чести. А он как начал мне кодекс зачитывать да слюной брызгать! И ведь было бы с чего так понтовать? Костюмчик на нем ношеный, контора эта — богадельня богадельней, не ясно вообще, как еще на плаву держатся. А все туда же: по закону не положено! Законники, мать вашу!

— И что теперь делать? — осторожно поинтересовалась Наталья, ожидая очередной вспышки гнева со стороны Бориса.

— Что делать? Дальше искать! Думаешь, по Москве мало этих контор? Да как собак нерезаных! Просто мне не повезло, на принципиального нарвался. Ну, ничего, я терпеливый. Чтоб среди этих бумагомарак да хоть одного нормального не нашлось — ни в жизнь не поверю! А ты бы лучше еще раз квартиру обшарила. Документики-то как корова языком слизала! Мы ж даже не знаем, приватизирована эта хата или нет. Если не приватизирована, значит, с продажей придется обождать. Будем ее сдавать. А если да, то месяцок мучений, и мы с тобой богачи!

— Борь, да я эту чертову квартиру уже вдоль и поперек облазила. Даже шмотки все до единой перевернула. Нет этих бумаг, хоть ты что со мной делай.

— А ты думаешь, что не сделаю? — Борис подошел к супруге и сунул ей под нос кулак. — Чуешь, чем пахнет? Так что ищи, я сказал!

— Да что ты на меня орешь! — взвилась Наталья. — Сказано — нету, значит, нету. Рожу я их тебе, что ли? Лучше бы подумал, как их восстановить можно. Расскажи сказку, мол, хозяин квартиры преставился, а документы срочно наследникам потребовались. Нам, то есть. Ты ж умеешь очки людям втирать!

— Да ты хоть понимаешь, чего несешь? От нас сразу же свидетельство о смерти потребуют и завещание. Или, как минимум, подтверждение того, что мы хозяину этому близкие или единственные родственники. Опять же, если квартира не приватизирована, пролетаем мы мимо нее фанерой над Парижем.

— Это еще почему?

— Да потому, что она государству отходит! Ну, в крайнем случае, родителям Елизаветы, что в Америке торчат.

— А им-то за что?

— Не за что, а почему. Потому что они могут иметь это, как его, двойное гражданство! И быть прописанными как в своей Америке, так и здесь, в этой квартире. Кумекаешь?

— Ничего у нас не получится, — пригорюнилась Наталья. — Куда не кинь, везде клин. Может, уедем, пока не поздно, а?

— А с Лизкой что делать прикажешь?

— Да пусть остается у Прасковьи! Мы ж не сказали, как долго надо ее там продержать! Вырвется — ее счастье, нет — тоже неплохо. Главное, что мы уже давно дома отдыхать будем…

— Ага. Без денег и несолоно хлебавши, — перебил ее Борис. — А про меня ты подумала? Или считаешь, что на те гроши, которые ты приносишь, я могу нормально жить?

— Ты ж никогда не жаловался, — схватилась Наталья рукой за сердце. — Ты ж всю мою зарплату забирал и не пищал даже. А теперь, выходит, тебе и этого мало было?…

— А то думаешь, много! Пойми, дура, я ж не только о себе, я о нас беспокоюсь! Ты ж за всю свою жизнь ни разу в этих самых, ну, салонах красоты не была. Лишнюю шмотку себе боялась купить. Или ты не хочешь пожить как королева?

— Хочу, — послушно кивнула Наталья.

— Вот, о чем и разговор. А чтобы срубить столько бабок, сколько нам нужно, надо продать квартиру. Поэтому ты продолжаешь искать документы, а я — сговорчивого нотариуса. Все понятно? Отлично. А теперь поведай-ка мне, голуба, что там у нас на обед? А то я что-то так переволновался в этой конторе, что едва до дома дотерпел. Жрать хочу — умираю просто.

— Супчик, да котлеты.

— С макаронами?

— Нет, с рисом. Макароны вчера закончились.

— Ну, что с тебя взять? Ладно, давай свой рис. Кстати, что-то не дает мне покоя тот старпер, что вчера дверью ошибся.

— А что такое? — забеспокоилась Наталья.

— Да нет, ничего особенного. Просто напоминает он мне кого-то. А кого — не могу понять.

— Это ты вчера фотографий пересмотрел, вот тебе и мерещится невесть что, — веско сказала Наталья и поставила перед мужем тарелку с дымящимися щами.

— Может, ты и права, — задумчиво произнес Борис и опустил ложку в суп.

Минут через десять, когда с супом было покончено, Борис вытер губы полотенцем и протянул:

— М-да, а все-таки нашего брата по одежке встречают.

— Ты это к чему? — спросила супруга, готовящаяся разливать чай.

— Ну, будь на мне сегодня, к примеру, черный пиджак с белой рубахой да галстук с какими-нибудь попугаями, хрен бы с два этот сморчок-нотариус так со мной разговаривал. Они же первым делом на одежу смотрят. Если не вышел рылом, так сразу пошел на фиг. Пока я в этих шмотках разгуливаю, не видать мне удачи, как пить дать. Нутром чую, не видать.

— И что нам теперь делать?

— Как что? Прибарахлиться! Мне костюм купить, ботинки лаковые, как у столичного франта. Шляпу… — принялся перечислять Борис, мечтательно закатывая глаза в предвкушении будущих обновок.

— Да не спасет тебя шляпа, — неожиданно для себя вдруг выпалила Наталья, прикинув, что при таком раскладе большая часть обнаруженных в квартире денег пойдет на нужды ее муженька, но никак не ее.

— Ну-ну, — оживился Борис. — Это еще почему?

— Да потому, что стоит тебе только рот открыть, как только дураку не ясно, кто ты и откуда! И не в костюме тут дело нисколечко!

— От тебя вон вообще за версту деревенщиной несет, — обиженно парировал Борис. — Сразу чувствуется, что родственнички твои оттуда.

— Если ты на Прасковью намекаешь, — веско и с чувством собственного достоинства ответила Наталья, то я тебе уже объясняла: она мне бабка двоюродная. Седьмая вода на киселе. И только благодаря ей мы пока от девки избавились. Мог бы и не забывать.

— С тобой, пожалуй, забудешь, — усмехнулся Борис, но Наталья, не обращая внимания на его смешок, продолжила:

— А мои родители — на заводе работали. Папа, так тот вообще инженером был. Белая кость. И если от меня, как ты выражаешься, деревенщиной несет, так это исключительно твоя вина.

— Моя вина?! — округлил глаза Борис, не ожидая от жены такого отпора.

— Твоя, твоя. Где мужики дом содержат, там и жены королевами выглядят. А где как у нас, бабы в последнем рванье ходят. Если кого и надо приодеть, так это меня! Зря я что ли столько лет тебя на своем горбу тяну? Уже и такой малости не достойна?

В кухне повисла нехорошая тишина. Наталья уже приготовилась к тому, что Борис начнет орать, а может быть, и поколотит ее, как он неожиданно сказал:

— Ну и ладно. Давай и тебе, и мне обновки организуем. А то что ж это получается: я у тебя видный мужчина, кум королю, а ты рядом со мной словно нищенка-оборванка. Непорядок.

Наталья вздохнула и быстро-быстро, пока супруг не передумал, зачастила:

— А я тут нам и магазинчик уже подобрала! Видишь, написано: модно и недорого. И рядом с метро, не заблудимся. А еще я из газеты купон со скидкой вырезала, на целых десять процентов дешевле выйдет!…

Ну, вот и еще один новый день пришел. Слава Богу, голова уже поменьше кружится. Да и тошнота к горлу реже подступает. Интересно, это овсянка на меня так благотворно действует? М-да, смешно.

Так, слышу шаги домомучительницы. Домомучительницу зовут… Фрекен Бок. Ого, это же из «Малыша и Карлсона»! Отличный мультик, да и книга неплохая. Имя автора? Ну, быстро! Астрид Линдгрен! Ура!!! А теперь физиономию покислее, и глаза закатить в жутких страданиях. Я ж «самый больной в мире человек»!

— Ну что? Смотрю, оклемалась ужо? Вчера по двору туда-сюда до отхожего места ой как бойко шастала.

— Все вашими молитвами, бабушка, — не удержалась я от того, чтобы съязвить. Правда, тут же приняла самое смиренное из всех своих обличий. Пусть гадает: смеюсь я над ней или нет.

— Что ж, — Прасковья явно не обратила внимания на мою слабую попытку протеста, — тогда жрешь завтрак и подъем. Пора тебе к своим обязанностям по хозяйству приступать.

— К каким обязанностям?

— Для начала грядки прополешь. Голова тебе тут не пригодится, так что нечего глаза закатывать. Знай, сиди на солнышке, сорняки тягай. Или думаешь, будешь на моем иждивении до седых волос сидеть? Даю тебе пятнадцать минут, а дальше как хочешь. Сама не пойдешь, силком выволоку! — и Прасковья, напоследок погрозив мне кулаком, удалилась.

Да, любит она меня просто без памяти. Хм, каламбурчик получился. Я ведь действительно как бы без памяти. Только от такой горячей любви и вправду загнуться недолго. Мне бы сейчас в санаторий какой, а не сельским хозяйством заниматься. Впрочем, рациональное зерно в этом все-таки есть. Хоть посмотрю, куда меня судьба забросила. Может быть, даже с соседями пообщаюсь. Они, если повезет, много чего интересного должны про меня и про мою лже-бабку рассказать.

Поэтому я не стала капризничать, быстро заглотила уже привычную овсяную гадость, кое-как привела себя в порядок и вышла во двор.

Прасковья уже поджидала меня с тяпкой в руках.

— Так, я покамест картошкой займусь, а ты давай морковку в порядок приведи. Мне это уже сложно, я ее ботву с сорняками путаю. А у тебя глаза молодые, зоркие, в два счета разберешься.

Ага, значит, у Прасковьи нелады со зрением. Не знаю, пригодится ли мне эта информация, но на всякий случай запомним. С такой бабулей, как она, нужно держать ухо востро.

Когда Прасковья привела меня на огород, я не смогла удержать вздох разочарования. Вокруг не было видно не единого дома. Моя надежда пообщаться с соседями таяла, как дым.

— А что это за деревня-то? — попыталась я выведать у Прасковьи перед тем, как она окончательно покинула меня.

— Какая деревня? Совсем ослепла?! Хутор это. Мой хутор.

Вот это номер. М-да, пошел за пиццей неласковым вечерком. Выходит, рассчитывать придется только на себя. Так, где тут наша морковка?

Хм, кажется, я все-таки не деревенский житель. По крайней мере, прополка никаких радостных эмоций во мне не вызвала. Скорей уж наоборот. Пальцы мигом позеленели, а потом и вовсе покоричневели. Ногти отломались один за другим, а под то, что осталось, набилась грязь. Кстати, опять же нескладушечка: если я прополкой занималась всю свою сознательную жизнь, как некоторые пытаются тут представить, то как же мне при таком раскладе удалось отрастить вполне приличные ногти? Я имею в виду те, с которыми только что распрощалась. Если не ошибаюсь, там один маникюр под штуку рублей тянул.

Вот это номер! Ничего себе подарочки моя память подбрасывает! Мало того, что я знаю, что такое маникюр, я еще и в курсе его рыночной стоимости в столичных парикмахерских! Столичных?! Ура!!! Теперь я точно знаю, что я из Москвы! Я городской житель со всеми вытекающими отсюда факторами!

А теперь успокоимся и постараемся взглянуть на вещи трезво. Что делает на неизвестном хуторе девушка из столицы, частично потерявшая память в результате, хм, полета с сеновала? На трудовой лагерь это не похоже. То, что Прасковья мне никакая не родственница — тоже понятно. Самостоятельно приволочь меня из столицы она вряд ли бы смогла. Значит, ей помогли. Вопрос: кто и зачем? Эх, как мало я все-таки еще о себе знаю! Ну, хоть бы имя вспомнить! Про фамилию я уж вообще молчу. А то — Ольга, Ольга. Ну, не мое это, нутром чую. А что мое — тоже непонятно. Я вчера почти до рассвета все известные мне женские имена перебирала. Даже до Эсмеральды и Элоизы дошла. Все без толку. Ничего сердце не тронуло.

Опять же: бабка неоднократно давала мне понять, что если ей придется не по нутру мое поведение, она запросто применит силу. Означает ли это, что она дойдет до крайностей в случае необходимости? Ну, например, опять мне по голове заедет, да с летальным исходом?

Бр-р, что-то не хочется об этом думать. И что это за «необходимость» такая, когда бедной бабке ничего не останется, кроме как применять ко мне грубое физическое воздействие?

Хм, а я, кажется, знаю. И необходимость эта называется просто: побег. Рано или поздно я сделаю отсюда ноги, к бабке не ходи. Вот ведь: опять каламбурчик получился!

Но суть дела это не меняет. Главное — выяснить, далеко ли отсюда до Москвы, и как туда добраться. Думаю, увидев знакомые улицы, я быстро вспомню недостающие детали мозаики, которую сейчас представляет из себя моя память. Понятное дело, Прасковья мне расписанье автобусов и электричек по первому требованию вряд ли предоставит. По неизвестным мне пока причинам ей выгодно держать меня подле себя. Хотя и разорительно. Иначе с чего бы пошли разговоры про «иждивение»? Похоже, вопрос моего довольствия она с теми, кто меня сюда привез, не решила. Или просто забыла о нем? Но как такая жадная женщина, как Прасковья, могла бы про это запамятовать? Выходит, на кону стояло нечто большее, нежели то, чем кормить потерявшую память девушку с серьезной травмой головы. И деньги она получила не полностью. Иначе с чего бы так вредничала? Сама-то, небось, овсянкой не питается, всю мне оставляет от щедрот своих.

Так, это меня куда-то уже не туда несет. О чем это я? Ах, да: деньги. Значит, ей заплатили, но пообещали, что в будущем дадут еще больше. Интересно: после какого такого события? Или меня планируют тут держать до скончания века?

Тут я поняла, что рискую окончательно свихнуться, даже теми немногочисленными остатками разума, которые у меня еще остались. Ладно, говорят, трудотерапия лечит. Вот и давай, Ольга, или как тебя там, дергай сорняки, помогай морковке. Глядишь, еще что-нибудь светлое в твою многострадальную голову придет…

— Ну, бывай, Семен! Спасибо за помощь!

— Да я завсегда готов. Если б только знал, что так обернется, лично бы этому подлецу Борьке харю начистил. Прямо простить себе не могу, что адресок ему дал.

— Ну, будем надеяться, что мы не сильно опоздали. Что ж, пойду, а то такси уже дожидается. Мне еще билеты назад покупать. Чем скорее я в Москве окажусь, тем лучше.

— Да я все понимаю. Ну что ж, счастливо вам добраться, Матвей Яковлевич!

Мужчины пожали друг другу руки, и гость скрылся за изгородью. Взревела машина и, оставив после себя облачко пыли, исчезла с улицы, словно и не бывала.

Подошла Наталья, обняла мужа со спины:

— Ну что, уехал старый хрыч?

Семен в раздражении сбросил с себя ее руки:

— Да что ты понимаешь? У людей горе стряслось. И мы, между прочим, в том виноваты.

— А мы-то тут при чем? Ну, подумаешь, адресок их соседям дали. Или уже нельзя?

— Этим — нельзя! И о чем ты вообще думала, когда перед ними про мою родню распиналась? Ах, сеструха в Америке, ах, у племянницы целая квартира в одно лицо! Или забыла, кто такой Борька? Ему ж краше нет, чем чужое! Наводчица ты, вот кто!

— Ты чего это на меня все валишь?

— А ты помолчи, помолчи! Из-за твоей жадности и глупости девчонке молоденькой теперь смертельная опасность грозит. Ты понимаешь, дура, — смертельная! Если у Борьки планка упала, все! Почитай, пропала племяшка моя ни за грош! Ты готова такой грех на себе нести?

— Ой, а что же теперь делать? — запричитала Наталья. — Кто ж знал, что все так обернется?

— Молиться! — рявкнул Семен и скрылся в доме.

Видеть сейчас жену ему не хотелось вплоть до омерзения. Он не стал рассказывать Матвею про свой день рождения, про то, как начались после того осторожные расспросы да подъезды со стороны четы Балобановых. Про то, как охотно выкладывала им все немногочисленные известные ей подробности о его родне Наталья. Но легче ему от этого не было. Он впервые задумался, а правильно ли поступил, выбрав себе в жены эту недалекую и завистливую женщину. И чем он тогда лучше того же Бориса? Только тем, что молча выслушивал бабские бредни, а Борька решил претворить их в жизнь?

Нет, если с племяшкой, не дай Бог, что случится, разведется он с Натальей на хрен! И даже если ничего не случится, все равно разведется!…

Ну вот, прошел день. Боже мой, какая же я чумазая! Никогда бы не подумала, что от земли можно так запачкаться. А уж пахнет от меня просто кошмарно. Я вроде как принюхалась, но и то шибает в нос запахом грязного тела. Хотелось бы знать, здесь есть, где умыться? А то рискую задохнуться во сне своими миазмами. И в чистое переодеться тоже было бы неплохо. Интересно, сколько дней я в одном и том же белье хожу? Да без прокладок и прочих гигиенических прибамбасов! Нет-нет, лучше об этом не думать, а то точно стошнит. А мне с едой расставаться не следует. Ее и так мало дают, а мне чем быстрее я на ноги встану, тем лучше. А с учетом того, что Прасковья сегодня напрочь забыла покормить меня обедом, только воды один раз притащила, и все, — желудок мой скоро громко и некультурно взвоет.

Ага, вспомнила про меня, карга старая! Вон, идет вперевалочку, глазенками по сторонам сверкает. Так, изображаем каторжника после трех дней исправительных работ. Я ж почти инвалид, какая мне еще прополка!

— Ну, что ты здесь накропала? Всего одну грядку! Дармоедка!

— Мне плохо, — простонала я, закатывая очи долу. — Кажется, я схватила солнечный удар! Бабушка, помоги мне!

Хм, с последней фразой я явно перестаралась. А вдруг и вправду кинется помогать? Но нет, вроде пронесло.

— А раз плохо, так нечего на солнцепеке валяться! Вставай и дуй в избу!

Перекатившись сначала на четвереньки, после чего кое-как приняв вертикальное положение, я потащилась в сторону хаты. Прасковья последовала за мной, но перед самым порогом внезапно перегородила мне дорогу.

— Ты чего это? Решила, что я тебя в таком виде пущу? У меня дом не хлев, чтоб в нем скотиной воняло. Вон, во дворе бочка с водой, иди, умойся!

Отлично! Сама об этом заговорила! А то я уж предположила, что у нее обоняние напрочь отшибло. Оказалось, нет. Вот бы еще вопросик с бельем прояснить…

— Бабушка, а во что мне переодеться? Боюсь, руки и лицо отмою, а от одежды так и будет пахнуть.

— Сейчас принесу, — тотчас ответила старуха. — Но смотри: то, что на тебе, сама стирать будешь. Мыло я тебе, так и быть, выделю.

Прасковья скрылась в доме, а я отправилась прямиком к бочке с теплой, настоявшей за день дождевой водой. То, что водопроводом здесь и не пахнет, я уяснила еще вчера. А таскать воду из колодца мне сейчас явно не силам. Поэтому обойдемся тем, что есть. Вода в бочке еще не успела зацвести, а раз так, можно считать ее вполне пригодной для мытья.

Оп-па, мамочки святы! Это что? Я — такая страшила? Ой, жуть с ружьем! Физиономия у моего отражения в бочке чумазая, как у Гавроша, лоб перевязан замызганным до серости бинтом, а про прическу и говорить нечего. Короткие светлые лохмы топорщатся во все стороны. Одно хорошо: собственное лицо показалось мне пусть и смутно, но знакомым. Уже что-то. Куда хуже было бы привыкать к своему «новому» имиджу, особенно если бы он оказался не по душе. А так, все, как я примерно и ожидала. На вид лет двадцать — двадцать пять. Хотя это я себе льщу, в таком виде и все тридцать получатся. Если грязь соскоблю, за симпатяшку сойду. Ладно, успею еще налюбоваться на себя, мыться пора.

Я с блаженством принялась плескаться в теплой, настоявшейся за жаркий летний день воде. Да, а старуха-то себя просто с головой выдает, чем дальше, тем больше! Мыла она мне выделит! Добрая какая! А до этого что: я речным песочком свои вещи стирала? Нет, в этом доме я появилась недавно, и хозяйка до сих пор не знает, что со мной делать и куда меня приткнуть. Факт.

И тут до меня дошло: интересно, а какие это вещи она мне сейчас принесет? Неужто своим комплектом белья пожертвует? Нет уж, спасибочки, дорогая редакция. Лучше я в чем мать родила погуляю, пока мои вещи сохнуть будут, чем ее тряпки на себя напялю.

Слава Богу, мои опасения не подтвердились. Кружевная конструкция бледно-сиреневого цвета вряд ли могла налезть бабке хотя бы на одну ее слоновью ногу. Да и маечка с веселой надписью «нас не догонят» тоже ее имиджу нисколечко не соответствовала. Ко всему этому великолепию полагался лифчик в тон к трусикам и трикотажные шорты. Плюс кусок хозяйственного мыла, от старости и ветхости распадающийся на кусочки прямо в руках. Где ж она его так пересушить смогла?

Дождавшись, пока Прасковья скроется с глаз долой — ну, не хотелось мне перед ней переодеваться, хоть убей, — я скинула с себя пропахшую потом и грязью одежду, полностью сполоснулась и принялась облачаться в чистое, попутно изучая свои — в этом у меня не было никакого сомнения — вещи, и пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, связанное с ними. Сиреневый цвет мне всегда нравился. Есть у меня подозрение, что когда я доберусь до своего шкафа, то обнаружу в нем много вещей подобного оттенка. Шкаф… Кажется, сначала у меня был очень старый шкаф. В голове сразу же всплыло слово антиквариат. Я его купила в антикварном магазине? Нет, в подобные места я вроде не хожу. Может, я его туда продала? Тоже в «молоко». Куда-то этот шкаф исчез, это точно, поскольку вместо него появился новомодный шкаф-купе. Ну же, отлично пошло, давай, вспоминай дальше! Почему исчез шкаф? Кто выбирал купе? Нет, как отрезало. Ладно, переходим к следующей детали туалета. Может, хоть с ней побольше выгорит?

Лифчик. Хм, такое впечатление, что если его и надевали, то пару раз, не больше. По крайней мере, по сравнению с ним трусики прошли долгий боевой путь. Попробуем примерить. Размер мой, но что-то мешается. Такое впечатление, что лямочки вот-вот соскользнут с плеч на руки. И дышать как-то неудобно. Вроде как давит, а вроде и нет. Чувствую себя ужасно неуютно. Все, решено: снимаю, и дело с концом. Мне и так проблем хватает, чтобы еще и мазохизмом заниматься. Тот, кто меня в дорогу собирал, явно не был в курсе, что лифчики я не ношу. Если посмотреть на мои объемы, вернее, то, что у иных дам называется объемами, так у меня там очень все даже скромно и прилично. Размер первый со слабой потугой на второй. Так зачем, спрашивается, нужен бюстгальтер? Пыль в глаза пускать?

Маечка. Ничего особенного. Надпись, хм. Где-то это я уже слышала. Песня? Да, вроде того. Но лично ко мне это, увы, пока не имеет никакого отношения. Вот когда соберусь отсюда драпать, тогда будет в тему. А пока, увы, нет. Остаются шорты.

Ха, вот здесь тот, кто паковал мне одежду, явно оплошал! Правда, не знаю: радоваться мне по этому поводу или грустить. Размерчик-то не мой! Великоваты шортики! Падают, не держатся на моей попе, хоть ты тресни! И что мне теперь делать? Лихорадочно стирать джинсы, которые были на мне вплоть до сегодняшнего вечера, а потом куковать в ожидании, когда они высохнут? Вряд ли Прасковья позволит мне такую роскошь. Еще неизвестно, с чего она вообще разрешила мне постирушками заняться. Видимо, мой запах даже ее умудрился достать. Но сидеть полночи во дворе… Нет, можно даже не мечтать.

Идем другим путем. Смотрим, что можно сделать с шортиками. Эх, была бы хоть какая-нибудь веревочка, я бы ее вместо пояса использовала. Веревочка? А это что свисает внутри? Хм, подруга, а ты, действительно, на всю голову ушибленная, если не заметила этой простенькой регулировочки. Так, вновь напяливаешь на себя шорты, тянешь за шнурки внутри, пока шорты не станут тебе по размеру, завязываешь шнурки и радуешься жизни!

Постойте-ка! А ведь это уже происходило со мной когда-то! Не в первый раз я сражаюсь с этими шортами. Ну-ка, думай, голова! Шорты, шорты… Чьи они? Кто дал их тебе поносить? Тьфу, черт побери! Голяк.

Кстати, а не пора ли снять с головы повязку? Есть у меня подозрение, что раны перевязывают минимум раз в сутки, а то и чаще, и, не дай Бог, какие-нибудь насекомые там заведутся. А эта конструкция на мне минимум три дня болтается, а то больше. Я ж не знаю, сколько в полной отключке провалялась. Бр-р. Все, решено. Начинаю разматывать.

Повязка поддалась неожиданно легко. Сложности возникли с последними тремя витками бинтов, намертво приклеившихся к моей голове. Пришлось зажмуриться, стиснуть зубы и срывать все разом.

О-ох! Глупая девчонка, почему я сразу не присела на корточки, меньше было бы до земли лететь! И искры из глаз просто знатные посыпались. Ладно, дышим глубже, приходим в себе. О, так гораздо лучше. Теперь осторожно отмываем волосы от засохшей крови и пытаемся нащупать собственно рану.

Не знаю, как насчет раны, а шишку я уже обнаружила. Между прочим, очень болезненную. Теперь понятно, почему я во сне все норовлю на живот перевернуться. Спать на таком украшении — ни сахар и ни мед. А где же рана-то? Откуда, спрашивается, могло натечь столько крови? Повязка-то насквозь ею пропитана, даже стирать смысла никакого нет.

Так, осторожненько… Вот она! А ведь и не такая большая, как могло бы показаться с перепугу. Сантиметра два от силы, не больше. Даже непонятно: как из такой небольшой ранки могло происходить столь бурное кровоизвержение? Правда, корка там образовалась приличная. Даже не знаю: сдирать ее или нет. С одной стороны, вроде как некрасиво, да и страшно на такое смотреть. А с другой стороны: вдруг кровь снова пойдет? Да и кому тут бояться моей побитой головы, кроме как Прасковье? А чем хуже будет выглядеть рана, тем мне проще ей по мозгам ездить насчет своей слабости и нетрудоспособности. Нет, оставляю все, как есть.

Ладно, а теперь займемся стиркой. Бр-р, никогда не стирала свои вещи хозяйственным мылом. Оно же воняет, как на скотобойне. Но другого все равно ничего нет, а мои старые вещи воняют еще круче. Придется обходиться тем, что есть. Начнем с трусиков. Раз-два, раз-два, бедные мои ручки, сейчас я вас точно до красноты сотру. Эх, как же хорошо, когда есть стиральная машинка-автомат! Никаких тебе забот: вещи внутрь забросил, программу поставил, на кнопку нажал и жди, когда она тебе все готовое и почти сухое выдаст.

Еще один подарок памяти. Машинка-автомат. Сдается мне, что в нашей стране она по-прежнему не каждой семье по карману. Отсюда делаем вывод, что я — девушка небедная. В пользу этого вывода свидетельствует еще и мое белье. Вряд ли рационально мыслящая женщина с невысокой зарплатой будет покупать себе полный комплект, если собирается носить из него только трусики. Да и белье не на рынке купленное. Кружево прочное, по ниточкам не рассыпается, затяжек нигде не видно, хотя и чувствуется, что вещь слегка поношенная. То же самое могу сказать и о тех трусиках, которые все это время были на мне. Чувствуется, что выбирал их один и тот же человек. Значит, принимаем как данность: я отношусь, как минимум, к средней прослойке населения. Поэтому и маникюр, и кружева, и образование, скорее всего, высшее. По крайней мере, проснулась я сегодня, напевая на английском бравурный марш «we all live in the yellow submarine». И разрази меня гром, если это не The Beatles. Так откуда может знать в подлиннике песню знаменитой ливерпульской четверки скромная «скаженная» девушка с затерянного в лесах хутора?

Кстати, пора к джинсам переходить, а то я бедные трусики до дыр застираю. Так, опускаем… Черт, какие же они тяжелые, когда мокрые! Ладно, терпи коза, а то мамой будешь. Итак, на чем я остановилась? Ах, да: живу я в Москве и не бедствую. Так что тогда, спрашивается, я делаю здесь?

Осенившая догадка едва не заставила меня шлепнуть себя мокрой пятерней по лбу и завопить: «идиотка»! Все же просто, как дважды два. Если меня держат здесь, то только потому, что будучи в Москве я могу кому-то помешать в осуществлении его или ее грязных планов. Так, теперь успокоимся и подумаем: а с какой стати мне кому-то в чем-то мешать? Ну, хочешь ты сделать кому-то гадость, так в чем вопрос? Вперед, если уж так приспичило. Я-то здесь при чем?

Ха, вот теперь, кажется, я все поняла. Пока я торчу здесь и отбываю трудодни, кто-то в Москве старается мне напакостить. И если я появлюсь, могу серьезно помешать этому товарищу, что в таком случае представляется совершенно логичным. Но что же за гадость хотят мне причинить?

А ведь, кстати, вопрос: мне ли? Или все-таки моим родным? Что мешает предположить, что меня выкрали с целью выкупа? И пока мои родные сбиваются с ног в поисках затребованной суммы, преступники держат меня под присмотром Прасковьи, которая явно с ними в доле. А все сказки про внучку-сироту и падения с сеновала — это только для того, чтобы я меньше рыпалась и даже не думала удрать с этого сказочного хутора в свою столицу.

Тогда надо как можно быстрее разработать план побега. Не дело, что мои близкие волнуются за меня, в то время как я торчу здесь. Кроме того, если я правильно помню, все эти истории с похищениями очень редко заканчиваются выдачей заложника, даже после предъявления бандитам требуемой суммы. Обычно бедолагу все равно отправляют на преждевременную встречу с давно почившими предками. Тем более если он знает в лицо хотя бы одного своего похитителя. Как раз мой случай. Ой, что-то даже озноб по спине побежал.

Что мне потребуется для побега? Ну, для начала выздороветь хотя бы чуть-чуть. С такими головокружениями можно и не мечтать о дальних переходах. Чем это лечится? Кажется, надо есть побольше сладкого. Хм, уже весело. Старуха меня и чаем-то ни разу не напоила, одну лишь воду дает. И то спасибо, что не тухлую. Что еще может помочь? Витамины. По крайней мере, вреда от них точно не будет. И где я их возьму? Да на грядке, вот где! Зря я что ли эту дурацкую морковку целый день по жаре полола! Правда, справедливости ради надо признать, что пару особенно крупных экземпляров я уже схрумкала, как заяц-беляк. Обтерла об джинсы, ботву оборвала и в рот.

Ладно, не будем отвлекаться. Что помимо здоровья мне требуется, чтобы сделать отсюда ноги? Для начала — узнать, как отсюда выбраться, и где я нахожусь. Ну, хотя бы приблизительно. Хм, кажется, это один из самых малореальных пунктов плана. Но представим себе, что я каким-то чудом это узнала. Что дальше? Запастись продуктами на дорогу, хотя это и необязательно, а также хотя бы малым количеством денег. Думаю, рублей сто мне должно хватить. Ну, в крайнем случае — двести. Деньги можно взять у старухи. Она наверняка получает пенсию, да и за меня ей что-то должны были подбросить. Главное: найти, где она их хранит. Ну, не поверю я, что она целиком живет на натуральном хозяйстве. Я у нее даже курицы завалящей не видела. А представить себе Прасковью в роли сознательной вегетарианки — это уже полный перебор.

Значит, решено. Завтра, когда Прасковья снова оставит меня сражаться с сорняками, я дождусь, пока она отойдет, тихонько забегу в дом и устрою там легкий шмон. Должна же я знать, в конце концов, куда меня забросила судьба? А если Прасковья меня засечет, скажу… что искала таблетки от головной боли! Точно! Мол, черепушка раскалывается, и все такое.

Отлично. Хоть что-то уже прорисовывается, хотя картина меня и не радует, а скорее, пугает.

Со стиркой наконец-то было покончено, и я развесила свои вещи на ближайшей старой яблоне. Не гуд, конечно, зато есть шанс, что никуда не слетят с такого корявого ствола. Прищепок-то мне не дали.

В дом идти не хотелось, и я, покончив с хозяйственными вопросами, присела на корточки у стены. Теплый ветер обдувал мне лицо, и жить хотелось — я даже не могу передать вам как. Слегка пощипывало руки: все-таки содрала их стиркой, а жаль. Оп-па, а что это за белая полоска незагорелой кожи аккурат на большом пальце? Я приблизила палец к носу и пристально вгляделась в него.

Ничего не понимаю. Что бы это могло быть? Кольцо? Но разве кольца носят там, где зияет незащищенной белизной эта странная полоска? И если это все-таки было кольцо, то где оно теперь?

Погруженная в свои раздумья, я и не заметила, как рядом появилась Прасковья и зычно поинтересовалась:

— Ну, и где тебя черти носят? Живо в избу, а то жрать не дам!

Ну, хоть что-то хорошее за весь день. Раз хотят накормить, значит, на тот свет отправлять пока не торопятся. И то хлеб…

В беседке на этот раз было многолюдно. Помимо Катерины, не отлучающейся со своего наблюдательного поста, собрались все «бойцы невидимого фронта».

— Ну что ж, могу констатировать, что моя поездка оказалась продуктивной. Теперь мы знаем имена злоумышленников. Это Борис и Наталья Балобановы, — начал Матвей Яковлевич.

— А почему они именно на Лизу нацелились? Других кандидатур что ли не было? Ведь стоило оказаться в доме еще кому-то, кроме нее, и весь бы их план полетел насмарку! — спросил Тема.

— Им повезло. Увы, в этой жизни везет не всегда только добрым и честным людям, иногда удача улыбается и преступникам. Как в случае с Лизой.

— Это все я виноват, — стукнул кулаком по стойке беседки Алексей. — Ну, зачем я согласился поехать в эту дурацкую командировку!…

— Леша, сейчас не время посыпать голову пеплом. Главное — вызволить Лизу. И я, кстати, подозреваю, где Балобановы могут ее держать.

— Где же? — чуть ли не в один голос спросили все.

— Где-то в Подмосковье у дальней родственницы Натальи. К сожалению, точных данных выяснить не удалось. Остается только надеяться, что они выйдут с ней на связь, и мы их засечем.

— Так что нам делать?

— Я же говорю: ждать и наблюдать. Пока больше нечего. А теперь рассказывайте: что у вас происходило? Борис ЖЭК не навещал?

— Нет пока. Он вчера отправился в нотариальную контору неподалеку. Уговаривал нотариуса, чтобы тот сделал ему генеральную доверенность на продажу квартиры в отсутствие хозяев. Потерпел полное фиаско. Сегодня они с женой прямо с утра посетили магазин распродаж. Пробыли там два часа, вернулись с полными руками покупок. Больше пока никуда не выходил, — коротко в телеграфном стиле отчитался Саша.

— Вот паскуды! — не удержался Тема. — Наверняка ж Лизины финансы транжирят!

— Ну да, — поддержала супруга Машка. — Я видела, как они шли: морды довольные до ушей, у пакетов под тяжестью содержимого ручки отрываются.

— Сейчас это для нас не главное. Гораздо значимее то, что дела обстоят именно так, как я и думал, — сказал Матвей Яковлевич. — Их целью является именно квартира. И Балобановы готовы зайти весьма далеко, чтобы ее заиметь. Хорошо хоть, что оккупанты про мое существование не подозревают. И в этом одно из наших преимуществ. Правда, для них это перестанет быть тайной, как только они навестят местный ЖЭК, а я уверен, этот визит уже не за горами. И хорошо бы нам до этого момента успеть засечь местонахождение Лизы. Да и консультация грамотного юриста не помешала бы…

— А что надо? — вскинулась Машка. — У меня, между прочим, высшее юридическое, и работаю… вернее, работала я по специальности. Так что обращайтесь! Чем могу — помогу.

— Вот и отлично! — улыбнулся Матвей Яковлевич. — Тогда, Машенька, будь добра, разузнай как можно скорее все мыслимые и немыслимые способы завладения квартирой. Как при наличии хозяина, так и в его отсутствие. Какие документы потребуются, с какими службами будет проходить согласование этого процесса и так далее. Я должен знать, сколько шансов осталось у Лизы.

— Как вы думаете, с ней все в порядке? — спросил Леша.

— Полагаю, что и да, и нет. Зная ее с пеленок, могу сказать, что если она все еще не вернулась назад сама, значит, у нее есть какие-то проблемы. В противном случае, ее бы не смог удержать никто. Но то, что она жива, по крайней мере, пока жива, сомнению не подлежит. И я бы посоветовал нам не раскисать. Мы делаем все, что можем, и поверьте мне, милиция или кто-либо еще вряд ли сделали бы для Лизы больше…

Так, очередной день на этом Богом забытом хуторе. Попробовала сегодня выйти из комнаты до того, как Прасковья придет за мной, и слегка прогуляться по дому, но увы: дверь неожиданно оказалась запертой. Вот это номер! Вчера и позавчера никаких защелок на двери не наблюдалось. Извините, а если мне вдруг в туалет приспичит выйти, теперь что, надо ногами стучать и во все горло орать «выпустите»?!

Данное нововведение меня не порадовало. Выходит, что старуху не обмануло мое кривляние, и она всерьез беспокоится, что я могу сделать отсюда ноги. Прасковья далеко не глупа, и это ужасно обидно. Хотя и склонна переоценивать мои скромные возможности. Без карты, да с приступами головокружения и тошноты я отсюда далеко не уйду, как бы мне этого ни хотелось.

Пришлось возвращаться обратно в кровать. Привлекать к себе повышенное внимание Прасковьи в мои планы не входило. Но по поводу закрытой двери я у нее обязательно поинтересуюсь. Что еще за новости, свою «родную внучку» взаперти держать!

Интересно: какой срок наметили преступники моим родным для сбора денег? Если я не ошибаюсь, обычно дают три дня. Максимум — неделю. А я здесь уже четвертый день крыльями щелкаю. Непростительно долго для человека, не собирающегося заканчивать свою жизнь вдали от родных пенатов. Надо хотя бы наметить день побега, что ли… Да вот, например, завтра. Сегодня — вряд ли получится. Хотя если подвернется благоприятная возможность, раздумывать не буду, удеру. Мир не без добрых людей. Мне бы хоть на один поселок в своих скитаниях наткнуться, а там дело техники. Найти милиционера, рассказать ему свою короткую и печальную историю, показать рану на голове. И ждать, пока меня заберут домой. Хотя… Как милиционер узнает, где мой дом? Москва — город большой, а про мою пропажу в милицию вряд ли заявляли. При похищениях это обычно верный способ угробить заложника. А тут пришла какая-то девица, рассказывает небылицы… И что станет делать в такой ситуации милиционер? Бр-р, что-то я об этом не подумала: меня ж запросто могут в дом умалишенных запихать! Нет, сначала, конечно, в больницу, а потом плавненько так в дурдом. Или вовсе: сдадут на руки «бабке», то есть Прасковье. А она второго шанса смыться мне явно не даст.

Тогда остается одно: всеми правдами и неправдами добираться в Москву, в надежде, что память все-таки вернется ко мне.

Послышался шум в сенях, и еще через минуту в комнате появилась Прасковья.

— Ну, не надоело тебе лежать?

— Так вы ж все равно комнату заперли! — отозвалась я. — Даже в туалет не сходить. Форменное издевательство.

— Ишь ты, как заговорила! — изумилась Прасковья. М-да, кажется, я все-таки перестаралась. Не надо ее ярить, совершенно не надо. Но уже ничего не попишешь, так что продолжаем игру.

— А мне, между прочим, утром очень плохо было, — как можно проникновеннее тянула я. — Знаете, как затошнило? Едва сдержалась. В следующий раз точно терпеть не буду, прямо здесь вашу кашу на пол отправлю!

— В следующий раз я тебе рядом с кроватью ведро поставлю. Хочешь блевать — валяй в него, а не то сама полы скрести будешь. А теперь хватит болтать, пора за работу приниматься!

Вот это номер! Если я правильно поняла, Прасковья отныне вознамерилась постоянно держать меня под домашним арестом. Вот дрянь! Ну, ничего: я все равно придумаю, как от нее сбежать. Пусть даже и не мечтает, что меня остановит какая-то там запертая дверь!

Вопреки ожиданиям, прополка сегодня обошла меня стороной. Бабка выдала мне приличную и весьма тяжелую, надо сказать, корзину, и мы отправились с ней в лес. На промысел, — как она загадочно поведала в ответ на мой вопрос. Интересно, на какой такой промысел? И зачем ей нужен дробовик, который она так запросто закинула себе на плечо? Узнать, что ли? Хуже все равно уже не будет:

— А зачем вам ружье?

Прасковья подозрительно оглядела меня с ног до головы:

— Волков нынче в лесу развелось, как бы не напали.

И все, как отрезало. Только что-то мне в эту байку про серых хищников слабо верится. Почему это я тогда ни разу не слышала здесь волчьего воя? Сдается мне, что старуха прихватила дробовик, чтобы в случае чего заставить меня одуматься и повернуть обратно. Это я у нее волчица под номером раз. И нечего врать про диких животных. Еще бы медведей сюда приплела, старая лгунья!

Выдохлась я очень-очень быстро. Хутор еще не успел скрыться из глаз, а я уже тащилась с дикой одышкой, то и дело хватаясь за деревья, чтобы не рухнуть замертво. Вот бабка садистка! Не могла корзину поменьше отыскать? Куда мне с таким грузом, да еще и по лесам мотаться? Да и на голову недурно хоть какой-нибудь платочек организовать, а то вмиг солнечный удар заработаю.

Да, в таком разе нечего и думать про побег. Далеко мне не уйти, это факт. Даже если бы не было этой чертовой корзины, все равно больше двух-трех километров я пройти пока не готова. Черт, как обидно! Но кстати, это отнюдь не означает, что я теперь обязана тащиться за полоумной бабкой хрен знает куда, рискуя собственным здоровьем!

— Все, дальше не пойду! — сказала я и бросила корзину на землю. — Мне не по силам такие нагрузки. Хотите меня уморить — так лучше прямо сейчас прибейте. Но дальше я за вами не потащусь.

— Что-то ты слишком бойкая стала! — недовольно нахмурила брови Прасковья. — А вот скажу идти, как миленькая попрыгаешь!

— А вы попробуйте! — равнодушно отозвалась я, поскольку другого варианта у меня просто не оставалось. Тащиться с ней дальше — гробить себя. Если старуха не положит меня прямо здесь, значит, я упаду самое позднее через полчаса, и уже не встану.

Прасковья, видимо, поняла, что я говорю абсолютно серьезно и нисколько не придуриваюсь. Сплюнув через зубы, она подняла корзину и выдавила из себя:

— Вон там, через полкилометра ягодник. Дойдем до него, там в тенечке отлежишься. А потом начнешь чернику собирать. Если корзину не наполнишь, почитай, без ужина осталась. Усекла?

Спорить с выжившей из ума старухой было бессмысленно, и я кивнула, привычно поморщившись от боли в черепе. Полкилометра — так полкилометра. Как-нибудь осилю. Но если она всерьез полагает, что больной человек способен наполнить такую громадную корзину черникой, то это ее надо лечить, а не меня.

Получается, сегодня я пролетаю мимо ужина, — думала я, пошатываясь, плетясь за Прасковьей. — Скверно. Как у любого начинающего выздоравливать человека аппетит у меня растет, и даже овсянки-размазни мало становится. Если я не поем, окончательно ослабну. Придется искать альтернативное пропитание. Кстати: а что мешает мне наесться тех же ягод? Если не ошибаюсь, черника очень хорошо на зрении сказывается. Да и в целом весьма питательная ягодка. Витаминов в ней — выше крыши. Значит, так и решаю: показательно горсть черники в корзину, вторую горсть тайком себе в рот. И сразу же обильно слюной зубы прополоскать. А то Прасковья меня мигом по фиолетовым челюстям вычислит. Или наоборот: показательно при ней сожрать пригоршню ягод, огрести за разбазаривание хозяйского имущества, зато потом не заморачиваться на тему маскировки. Ладно, доползем, а там посмотрим.

Ой, как же далеко этот клятый ягодник! Она мне соврала насчет полкилометра. Сколько идем, а его все нет и нет. Я уже с трудом соображаю, где нахожусь. В голове словно колокол шумит, кровь изнутри по ушам стучит. И перед глазами все белое. Если я прямо сейчас окочурюсь, виновата будет только Прасковья, и никто больше. Все, перекур! Пошла она на фиг со своей ягодой! Если хочет, пусть меня на руках туда тащит!

Я, ни слова не говоря, без сил плюхнулась на траву и прислонилась спиной к какому-то пеньку. Хорошо хоть угадала: тень. А то на солнцепеке мне вообще хана.

— Ну, ты чего? Аль совсем подохла? — раздался надо мной противный скрипучий голос Прасковьи.

Я не стала отвечать на столь явную грубость. Во-первых, если бабка окончательно не ослепла, то должна видеть, как же мне плохо. А если не ослепла, то должна хотя бы сообразить, что после ударов по голове дальние прогулки не рекомендуются. Впрочем, судя по всему, жадность является доминирующей чертой ее характера. Ну, кто бы еще догадался использовать заложника в качестве бесплатной рабочей силы? Ей, небось, велели стеречь меня в восемь глаз, но уж никак не на огороды, да в леса выводить. Это старуха явную отсебятину порет. Что ж, буду утешаться тем, что жадность ее в итоге все-таки погубит.

— Ну, хорош рассиживаться! Почти пришли!

Я попыталась встать. Получилось, но с трудом. Перед глазами вновь, словно полоумный художник кисточкой махнул, все стало белым. Ну, так что: идти следом за старухой или еще минут пять посидеть? А ладно, раз уж встала, попробую поверить ей в очередной раз, что ягодник вот-вот покажется.

Он и вправду оказался неподалеку. Если определение «неподалеку» относится к расстоянию метров в триста и накладывается на мое состояние тела и духа. В общем, даже не спрашивайте, как я туда все-таки добралась. Но то, что я сделала это зря — факт. Последние метры и вовсе топала, размазывая по лицу кровавые сопли, поскольку совершенно неожиданно у меня пошла носом кровь. Прасковья на это ничего не сказала, лишь досадливо поморщилась. Понятное дело, приятного в этом зрелище мало. Раньше надо было думать, когда меня сюда тащить вздумала.

Но уж когда старуха сказала «пришли», я без лишних подсказок выбрала место поуютнее и тут же улеглась, моля всех богов о том, чтобы эта прогулка не слишком плачевно сказалась на остатках моего здоровья. А то о побеге можно будет и не мечтать.

Не знаю, сколько я так пролежала, но конечно же, явно меньше, чем мне хотелось и было нужно.

— Заканчивай загорать! Сопли мохом вытри и принимайся чернику тягать! А то я с тобой до заката не управлюсь…

Надеюсь, в своем взгляде на Прасковью я адекватно выразила всю глубину ненависти к этой бабе-садистке. Впрочем, деваться было все равно некуда, и я принялась рвать иссиня-черные спелые горошины.

И тут оказалось, что старуха подразумевает под сбором ягод несколько иной процесс, к которому привыкла я. Она без лишних разговоров всучила мне некий агрегат… Как бы его правильно описать? В общем, что-то типа коробки без одной стенки. Сверху ручка. А нижняя стенка этой жестянки напоминает не то грабли, не то миниатюрные вилы. В общем, зубастая такая штука. Берешь ее и этими вот вилами проводишь по черничному кусту снизу вверх. В коробку летят ягоды, иногда и полураздавленные, ничего не попишешь, и листья, и даже мелкие веточки. Смотреть после этого на то, что еще секунду назад было черничным кустиком, без слез просто нельзя. Зато скорость наполнения корзины ягодно-листовой смесью резко возрастает, это факт.

Выбрав между собственным относительным благополучием, выражающимся в виде ужина и благосклонной Прасковьи, и грабительски оборванной черникой, я к своему смутному неудовольствию предпочла первое. Черника еще нарастет, а я со дня на день могу и жизни лишиться.

Удостоверившись, что я правильно поняла все ее инструкции, Прасковья куда-то слиняла. Понимает, зараза, что бегун из меня сейчас никакой, вот и пользуется моментом. Эх, мне б сейчас ковер-самолет! Или хотя бы шапку-невидимку…

И тут меня охватила самая натуральная ярость. Да кто она, собственно говоря, такая, чтобы самолично распоряжаться моей судьбой?! Или считает, что раз я беспомощная и лишившаяся памяти, значит, надо мной можно издеваться, как ей хочется?!…

В порыве ярости я даже не заметила, как закрыла собранной черникой дно корзины. Она хочет ягодок поесть? Да она их столько сейчас получит, что пупок надорвет домой волочь! Или надеется, что это сделаю я? Вот уж дудки! Если я едва дух не испустила, пока сюда добралась, то уж обратно может и не мечтать, что я на себе хоть что-то поволоку. Разве что дробовик, ха…

Корзина медленно, но неуклонно наполнялась ягодой, а я потихоньку кружила вокруг корзины, оставляя за собой ободранную череду черничных веточек. Прости, черничка, сегодня явно не твой день. И не мой тоже…

— Ну, пока меня не было, ничего новенького не произошло? — в беседке появилась запыхавшаяся Машка, сжимающая в руке исписанный блокнот.

— Нет, все по-прежнему. Сидят дома и не рыпаются.

— Это хорошо. А то боялась что-нибудь пропустить.

— Удалось разузнать то, что я просил? — спросил Матвей Яковлевич.

— Да, пришлось порыться по разным источникам, обобщить кое-что. В общем, слушайте. Самый большой гемор, ой, простите Матвей Яковлевич, это так, к слову пришлось… В общем, самые большие сложности возникают у тех, кто хочет перевести на себя неприватизированную квартиру. Наиболее обкатанный вариант — это попытаться доказать, что ты фактически уже давно живешь в этой квартире, а значит, имеешь право на данную жилплощадь.

— Что с прописанными в ней людьми?

— По-разному. Обычно от них избавляются. Особенно, если хозяева — наркоманы или старики. Но зафиксированы случаи, когда квартиры отбирались и у живых хозяев. Более того, захватчики когда-то были их лучшими друзьями.

— Это как? — не выдержал Тема. — Ты случаем не гонишь?

— Кто из нас юрист: ты или я? — обиделась Машка. — Если я говорю, что такое было, значит, мне можно верить. В общем, дело обстояло так. Парень уезжал на пару лет по контракту работать за границу, а к себе в квартиру на это время пустил своего друга с женой. Ну, чтоб квартира не пустовала и было, кому за ней присмотреть. А то мало ли чего. Да и друга-горемыку жалко, прыгает с молодой женой с одной съемной квартиры на другую, последние гроши домовладельцам отдает. Когда же он вернулся, выяснил, что пара благополучно обзавелась детишками, а заодно и оттяпала его квартиру. И ему теперь форменно негде жить, поскольку к себе они его категорически отказались пускать.

— Вот тебе и друзья! — выдохнул Леша.

— Что требуется, для того, чтобы захватить квартиру подобным образом? — спросил не отвлекающийся на сантименты Матвей Яковлевич.

— Ну, для начала прожить в ней не меньше года, а лучше двух. Заручиться свидетельством соседей, что именно ты живешь в этой квартире, а не дядя Вася, который в ней прописан. Заплатить долги по квартплате, если они были. Предоставить доказательства того, что именно ты вносишь квартплату, а не без вести пропавший Вася. Провести долгие переговоры с ЖЭКом, местной милицией, БТИ и прочими конторами. В общем, довольно тягомотная история. И опять же: тут очень тонкая грань. Если настоящий хозяин погиб, то об этом никоим образом не должно стать известно до того, как провернутся все до единой махинации. Иначе квартира без разговоров отходит городу.

— Хорошо, Маша, я понял, — произнес Матвей Яковлевич, на лице которого во время Машкиного доклада не отразилось ровным счетом никаких эмоций. Зато вот Алексей ими так и кипел:

— Они что, думают, что мы дадим им тут жить два года? И надеются, что соседи им помогут?!…

— Леша, я еще не закончила, — нетерпеливо дернула плечиком Маша. — Вот дослушай до конца, тогда и поговорим. А то ты меня с мысли сбиваешь.

— Хорошо, все понял, — поднял ладони вверх Алексей. — Уже молчу, как рыба.

— Что касается приватизированных квартир. Начнем с самых печальных вариаций, когда хозяина убирают. Вариант первый: хозяин отправился в мир иной недавно. Буквально месяц назад, не больше, иначе можно не успеть с оформлением. В таком случае при отсутствии других претендентов на имущество требуется доказать, что именно ты являешься законным наследником усопшего. Хорошо, если есть хоть какое-то кровное родство с покойником, а других родственников на горизонте вроде как не маячит. В противном случае придется с привлечением соседей, ЖЭКа и всех остальных вышеупомянутых организаций доказывать, что последние год, а лучше два ты жил под одной крышей с хозяином квартиры. Более того, ухаживал за ним, когда он уже не мог встать с постели. И опять же: этому должны быть надежные свидетельства.

— Ну, были бы деньги, а уж на бумаге нарисуют все, что нужно, — заметил Леша, нервно вышагивающий туда-сюда по небольшой беседке.

— Слушай, ты не можешь успокоиться хотя бы минут на двадцать? А то у меня голова кружится от твоих перемещений.

— Да, Лех, ты бы сел, что ли, — поддержал жену Тема.

Алексей нехотя примостился на лавочке и тут же принялся открывать и закрывать складной швейцарский нож. Маша продолжила:

— Чуть легче обстоят дела, если местонахождение хозяина неизвестно, никому до него дела нет, а вот паспорт этого господина находится в руках претендентов на его жилье. Тогда находится продажный нотариус, рисуется доверенность на продажу квартиры, после чего она плавно переходит в собственность оккупанта. Но опять же: квартира должна быть юридически чистой. То есть кроме хозяина в ней никто не должен быть прописан. Иначе возможны всяческие трудности.

— Подожди, Маша. Давай проясним: наличие в квартире и других прописанных лиц является непреодолимой преградой на пути перехода ее как собственности в другие руки, или нет?

— Вообще-то нет, — сникла Маша. — Вот если бы в квартире были прописаны несовершеннолетние, тогда да. В сделку сразу же вмешивается опекунский совет, и если не будет предоставлено доказательств того, что интересы несовершеннолетних не пострадают, сделка не состоится.

— Увы, не наш случай, — заметил Матвей Яковлевич. — Зато я более чем уверен, что паспорт Лизы в их руках. И вполне вероятно, вместе с документами на квартиру.

— Ой, как плохо, — застонал Алексей, обхватив руками голову. — Стоит им только найти подходящего нотариуса и все: пиши пропало!

— Без паники! Маша, это все?

— Ну, в принципе почти все. Можно еще просто прописать к себе посторонних людей, если метраж позволяет. Правда, московские власти этого очень не любят. Но тут хозяин квартиры должен лично оббивать пороги инстанций и умолять, просить, настаивать, поэтому точно не наш случай.

— А еще?

— Кажется, все. Хотя нет! Совсем забыла, — виновато улыбнулась Машка, сверившись с записями в блокноте. — Есть еще один довольно распространенный, но притом весьма экзотический способ завладеть чужой квартирой!…

Борис красовался в костюме перед огромным, почти в человеческий рост зеркалом.

— Ну, как я тебе? — в какой уж раз спрашивал он супругу.

— На штуку баксов, не меньше, — привычно отвечала та, а про себя думала: «Вот павлин!»

Позерство мужа почему-то ужасно раздражало Наталью. Сначала он умудрился достать ее в магазине, когда буквально загонял бедных продавщиц, требуя принести ему то одну, то другую, то третью модель костюма. Как бедные девушки их еще взашей из магазина не выгнали — непонятно. Еле-еле удалось ему, балбесу, растолковать, что здесь самообслуживание. Сам подходишь к полке, сам выбираешь, идешь примерять. Подошло — ура, не подошло — относишь на место и заново принимаешься искать. И никто тебе не нанимался туда-сюда носиться, одежду тебе подбирать. Поэтому и цены такие невысокие, почти такие же, как на их рынке. Только вот одежда на порядок лучше. Когда Наталья примерила на себя изумрудно-зеленое платье из стреч-бархата, то едва не застонала от восторга. Ну, прям оперная певица! Еще бы прическу к нему соответствующую, чтоб все волосы были подобраны в мягкий и пышный узел. Ну, как у Ларисы, продавщицы из продуктового, что через дорогу от дома. Вот ведь не лениво бабе каждое утро такую конструкцию у себя на голове изображать! Ой, а может, это парик?

Вдоволь обсмаковав догадку, Наталья решила, что да, скорее всего, парик. Ну, не может человек самостоятельно себе такое великолепие устраивать. А раз так, значит, пользуется уже готовым.

Совершенное ею открытие отчего-то безмерно порадовало Наталью. И она, значительно повеселев, продолжила разбор покупок.

Юбки. Целых три штуки. Как говорится, в пир, в мир и в добрые люди. Одна до пят, а две чуть ниже колена. Эх, жаль, ноги безобразно отекают, а то можно было бы похулиганить и купить еще одну: чуть-чуть выше коленок, чтоб они так аппетитно при ходьбе сверкали. Тем более что удалось даже колготы в сеточку достать, как раз для такого случая.

Блузки. Эх, жаль, Борис ее притормозил, а то бы она еще штук пять запросто прикупила. А пришло ограничиться всего четырьмя. Зато какими! На одной рюши такие, что сам король в завидках бы скончался. На второй рисунок диковинный, и не поймешь даже сходу, что нарисовано. Третья блузка жатая в гармошку. Ей всегда такую хотелось, только раньше нигде подобные на глаза не попадались. Четвертая блузка все из себя такая полупрозрачная, даже чуточку развратная. Но там, где надо, все плотной тканью прикрыто. Да что она, дура что ли, в такой штуке без лифчика ходить! Вдруг кто чего не надо углядит?

Так, бархатное платье в сторону. В нем она в гости ходить будет. Ну, и по театрам там разным, по приемам светским. А что: разве никто не может пригласить ее на прием? Ну да, уже не первой свежести барышня. Зато она в свои тридцать девять как хороший коньяк: чем больше выдержки, тем лучше. И как не крути, она в самом соку. А с таким платьем да еще бы и с бриллиантами, чтоб как подвески от люстры…

При мысли о бриллиантах мажорное настроение Натальи на ноту понизилось. А ведь у нее даже обручального колечка нету! Когда они с Борькой расписывались, денег на жратву-то не хватало, что уж о кольцах говорить. Из всех драгоценностей — мамины золотые сережки в ушах, и все. Да и те простые, без всяких там бриллиантов. Скромные золотые капельки на английской застежке. Чудо из чудес, как Борька на них свою лапу не наложил.

И тут Наталья вспомнила про кольцо, которое она, улучив момент, стащила с большого пальца Елизаветы. Интересно, а оно — драгоценное? Наверное, да. Чтобы такая мамзель да обычную сталь с цветными стеклышками таскала… Интересно, а из какого металла? С виду вроде на серебро похоже, но вдруг это платина? Или это самое, белое золото?! И камешки как на подбор: изумруды, сапфиры, рубины?…

Хорошо Борис этого не видел. А то непременно колечко себе отобрал бы. Мол, в резервный фонд, или еще как-нибудь хитро все обозвал. И осталась бы она с носом. Он ведь жадный просто до чертиков. А так вернется она королевой в поселок, и колечко на пальце блестит. Все, как полагается.

Не удержавшись, Наталья полезла в карман и, достав из него кольцо Лизаветы, примерила на безымянный палец. Сидит как влитое. И чего эта дура его на большом пальце носила? Не иначе, выпендривалась. И вообще, все у них в Москве не как у людей. Торопятся все куда-то, бегут. До других им и дела нет. А уж про то, чтоб по душам поговорить, можно и не мечтать…

— Эй, Натах, как думаешь, спрыснем обновки, чтоб носились хорошо? — спросил Борис, которому наконец-то надоело красоваться перед зеркалом.

Наталья, которую вопрос мужа вырвал из сладких раздумий на тему «все засранцы, кроме нас» кое-как стащила кольцо с пальца и от греха подальше спрятала обратно в карман.

— Спрыснем. От чего ж не спрыснуть? — отозвалась она и послушно побрела в кухню соображать на стол. Сегодня они и вправду с Борькой разухарились. Помимо шмоток еще «Столичной» водочки закупили, как водится, салатов готовых, колбаски-нарезочки, сырку там всякого. Можно ничего и не готовить при такой закуске-то. Кой веки раз у плиты не крутиться, отдохнуть по-человечески. Жаль только, что деньги так быстро летят. Может и не хватить на все, что они задумали. Ведь нотариусу платить надо, конторам всем этим жилищным — надо. Так и не останется ничего.

Через пять минут стол был накрыт, и Наталья позвала мужа. Он явился, облаченный в ярко-синий спортивный костюм с надписью Camel Team на груди и темно-коричневые клетчатые тапки. По-хозяйски расселся и, скрутив пробку у бутылки, разлил прозрачную жидкость по стопочкам.

— Ну, чтоб носить нам шмотки — не переносить! — сказал он первый тост и, запрокинув голову, лихо тяпнул порцию огненной воды да так, что звучно заходил кадык.

Наталья послушно опустошила свою стопочку, поморщилась, схватила пальцами кусок сырокопченой колбасы и отправила в рот. Прожевала и сладко улыбнулась: какая прелесть! Прям во рту тает, как раньше финский сервелат, что с боем за бешенные деньги из-под прилавков доставали. А ведь эта девка такую колбасу небось каждый день хавала. Ну, ничего, теперь на их улице праздник. А она пусть у Прасковьи в дурмане забывается. Борис ей столько снадобья оставил — слона свалить хватит. Все строго по справедливости: девке отрава, им — колбаса!

Борис тем временем разлил по второй:

— Ну, будем, — сказал он, и не дожидаясь, пока жена присоединится к нему, выпил первым.

Наталья поморщилась. Ну, вот так всегда. Даже в такой малости о ней забывает. А все деньжищи проклятые ему глаза застили. Вот почему всегда так: она денежку приносит, а он ее сразу себе тянет? Между прочим, девкину заначку именно она нашла. И что же: Борис ее мигом себе прикарманил. Будто она сама деньги тратить не умеет. Еще как умеет! Только было бы, что тратить.

Борис оперативно схомячил половину пластиковой мисочки с салатом «оливье» и разлил по третьей. Опять не дожидаясь супруги одним махом заглотил прозрачную сорокоградусную жидкость. Даже не заметил, что у жены еще с прошлого раза в стопке плещется. Наталья не выдержала:

— Ну, сколько можно жрать? Нет бы ходить, нотариуса искать. Время-то идет, а у нас все по нулям! А вдруг как с девкиной работы позвонят или опять гонца зашлют? И что мы им говорить будем? Она ж чай не в вакууме жила. А вдруг как кто ее хватится?

— Рано еще в панику впадать. Будет кто Лизку разыскивать, говорить будем то же, что и в прошлый раз. Мол, к жениху уехала, и знать ничего больше не знаем. И вообще, мне что — разорваться по твоей милости? — прошепелявил с набитым ртом Борис. — Или забыла, на что мы сегодня целое утро потратили?

— Утро утром, так вечер скоро! А нотариус сам по себе к тебе с поклоном не придет, его найти нужно, умаслить. И кто этим заниматься будет? — все больше и больше распалялась Наталья.

— Не ссы, старуха, — хохотнул Борис. — Может, и без него все провернем. Причем на законных основаниях. Смекаешь, к чему я веду? Я тут давеча ночью лежал, размышлял. И не поверишь — придумал одну, не побоюсь этого слова, гениальную штуку…

— Это какую же? — недоверчиво спросила Наталья.

— Не понадобится нам нотариус. Вернее, любой сойдет и за бесплатно.

— Что-то я тебя не понимаю, — Наталья машинально обтерла пальцы о подол и подобралась в ожидании того, что скажет ее непутевый муж.

— Мы все строго по закону провернем, понимаешь? И нас просто не за что сажать будет! Даже ай-ай-ай никто не скажет!

— Борь, ты, кажись, на солнышке перегрелся. Чего несешь? А как же девка? Ее ты куда денешь?

— Да пусть торчит там, где мы ее оставили. У нас ее паспорт есть, и этого достаточно.

Наталья заподозрила подвох. Уж больно радостным выглядел Борис, говоря о своем плане. Неужели все-таки сподобился, козел?…

— И что нам делать? — как можно спокойнее поинтересовалась она, предчувствуя, куда ветер подует.

— Ну, тебе надо вернуться в поселок, — важно начал Борис. — Там пойдешь в ЗАГС и разведешься со мной. Как только все провернешь, возвращаешься сюда и привозишь мне мой холостой паспорт. Я беру паспорт девки и иду в ЗАГС. Нахожу нужного мне человека, слегка ему башляю и все быстренько проворачиваю. И оп-ля! Я уже муж Лизаветы! После чего преспокойно прописываюсь в квартире. А что — имею право, раз муж. Никто и не пискнет! Потом полностью перевожу квартиру на себя и продаю! Или сдаю! Еще не знаю, не решил окончательно, как лучше поступить…

Наталья слушала Бориса, и от гнева у нее все темнело перед глазами. Хорош гусь! Значит, ему все пряники, а ей? В поселок съезди, в ЗАГСе унижайся в одиночку, да еще и паспорт назад привези! И ведь ни разу даже не заикнулся о том, чтобы заново свадьбу сыграть, как с девкой разберется. А почему? Да потому, что глянулась ему эта тощая вобла! Как пить дать, глянулась. Он с ней в ЗАГС, а потом детишек нарожают, и уже не до нее, Натальи, будет. Зачем старая жена нужна, когда молодая есть? Ее-то все на аборты гонял, пока вконец женского здоровья не лишил, а от этой козы точно наследника заимеет…

— Ну что? — наконец соизволил поинтересоваться Борис у жены. — Как тебе мой план? По-моему, просто блестяще! И главное — как изящно! Без всякого криминала!…

— А по-моему, ты, кобель драный, зажрался! Значит, хочешь меня на пепелище оставить? Сам и денежки и молодую девку поимеешь, а меня — по боку?! Только учти: я тебе этого не позволю! Слышишь?! Не позволю! Не для того я от тебя все унижения терпела, чтоб как только реальные деньги замаячили, ты меня бортовал! Или думаешь, я не понимаю, к чему ты ведешь?…

— Наталья, ты чего? Последних мозгов лишилась? На хрена мне эта девка в постели? Я ж про другое речь веду!

— Все вы про другое, а как бабу молодую, да спелую видите, сразу, как кобели на течную суку бросаетесь! Не бывать этому! Слышишь?

— Да ты вконец рехнулась! — рявкнул Борис. — Ты думаешь, мне эта квартира нужна? Да пропади она пропадом. Жил как-то до этого без нее и дальше проживу. Я ж ради тебя, дуры, стараюсь!

— Если бы любил, дурой не называл! — огрызнулась Наталья. — Так что можешь мне сказки не рассказывать, я ж знаю, что ты деньги больше меня любишь. И больше себя. Одни деньги в глазах, а больше ничего. И в ЗАГС наш поселковый я не поеду. Не дождешься. Хочешь развестись — пожалуйста. Только сам этим занимайся, а меня не впутывай. И учти: в тот же самый день, как ты меня в разведенках оставишь, к тебе менты придут. Вот те крест, придут!

— Это с какой же такой стати? — прищурился Борис.

— А я им все про тебя расскажу. И как меня мучил, и как квартиру девкину мошенническим образом на себя переводишь…

— А про себя ты им ничего рассказать не хочешь? Или мы девку не к твоей бабке определили, а к моей? Или ты мне ее травить не помогала? Учти: сдашь меня, вместе сядем. Ты в это дело по уши вляпалась. Да если бы не ты, я вообще в Москву не поехал! Ты ж меня только и делала последние два месяца, что пилила: ну, когда, да когда мы за квартирой отправимся! Или скажешь, не так было?

— Да как ты можешь! — задохнулась от возмущения Наталья.

— Я все могу! — рявкнул Борис. — Эх, такой отличный план был, а ты!… Одно слово: дура!…

…— вот и все, — закончила на этом свой доклад Машка.

— Хм, оригинально, — заметил Матвей Яковлевич. — Минимум риска и почти на законных основаниях. Главное, хоть с одной продажной шкурой из ЗАГСа договориться, а дальше все, как по писанному пойдет.

— Но подобные браки всегда можно оспорить, — заметила Машка. — Главное доказать, что он был фиктивным, после чего все обязательства по данному браку теряют свою силу.

— Да я этому козлу, — взвился Лешка, — все рога поотшибаю! Пусть только к ЗАГСу ближе, чем на сто метров подойдет. Всю женилку ему отобью, чтоб впредь неповадно было.

— Лех, — Тема положил руку на плечо друга. — Мы все тебя прекрасно понимаем и все тебе сочувствуем. Но пойми же ты, чудак, на эмоциях мы ничего путного сейчас не сделаем. Только Лизе навредим.

— Я сам лучше знаю, что для Лизы хорошо, а что плохо, — дернулся Леша, стряхивая с плеча руку Темы. — Пока мы тут рассусоливаниями занимаемся, ее хрен знает где держат. И вот ведь вопрос: как им удалось ее вывезти из города? Она ведь наверняка должна была сопротивляться! Получается, ее либо какой-нибудь дрянью подпоили, либо сознания лишили. И вы еще хотите, чтоб я с этими сволочами церемонился!

— Может, ты и прав, Леша, — задумчиво произнес Матвей Яковлевич. — Но пока мы не выработали план действий по вызволению Лизы, придется выжидать.

— А если вы не правы? — горячился Леша. — Но вот если она вообще не в Подмосковье у родственников этих гадов находится, а где-то еще? А если Балобановы со своей родней вообще на связь выходить не собираются? Да проще пареной репы: вдруг у них у всех мобильные телефоны? А мы и знать не будем, говорили они между собой или нет!

— Что-то мне подсказывает, что у этой пары сотовых телефонов нет. Ну, не того они покроя ребята. Не забывайте, я ж Бориса Балобанова в лицо видел, и пообщался с ним, пусть и недолго. Он — недалекий и жадный мужичок, считающий себя жутко хитрым. Этакий навозный жук. И Семен Стригин, я имею в виду, настоящий Семен мне это подтвердил. Такой сам себя перехитрит, но не признается, что где-то чего-то не предусмотрел или не учел. На этом мы и сыграем.

— Одни слова, — замотал головой Лешка. — Черт побери, да сделает кто-нибудь из вас хоть что-то для Лизы, или мне придется самому со всем разбираться?

Штаб растерянно переглянулся. Матвей почесал подбородок.

— Ладно, так и быть, придется чуточку форсировать события…

Ну, вот корзина и полна. Даже самой странно, как это я смогла? Из мстительной вредности даже с горкой туда ягод набрала, только чуть сдвинь корзину, на землю сыпаться начинают. Пусть теперь Прасковья голову поломает, как их до дома дотащить.

Тьфу-тьфу, а на природе мне вроде как полегчало. Не сразу правда, но полегчало. Сначала перестала стучать кровь в висках, потом просветлело в глазах и исчез гул в ушах. Даже дышать легче стало, вот. Но я себя умно вела: на солнцепек не вылазила, с пятой точки по возможности не вставала. Еще не хватало с сотрясением мозга головой книзу торчать! Может, память у меня и отшибло, но никак уж не мозги.

Интересно, где Прасковью носит? Может, и правда: попытаться слинять, пока есть такой шанс? Только далеко ли я уйду? Мест здешних не знаю, ни одной приличной дороги, ведущей к хутору, не заметила. Тропинка узенькая вьется, вся травой поросшая, и все. И куда она ведет?

А все-таки как заманчиво, сил просто нет сидеть на месте! Впрочем, стоять сил тоже нет. Ладно, дорогуша, лежи и наслаждайся природой. Все равно больше тебе ничего не остается.

Ага, или мне кажется, или это Прасковья ко мне ломится. Вот и славно, что я никуда не ушла, а то она мигом бы нагнала, еще и наваляла по ушам за самоуправство. Хм, есть у меня подозрение, что пока я здесь ягоду изничтожала, она вокруг поляны круги нарезала. Вроде как испытывала меня: сбегу или нет. А сама тут как тут, голубушка. Ладно, продолжаю валяться в прежней позе, а то мне сейчас нешуточные разборки с ней предстоят. Вот на что угодно поспорю!

— Ну что, набрала? — спросила Прасковья, тыча дробовиком в сторону корзины.

Я не ответила. По-моему, это лишнее. Или она что, настолько слепая, чтоб не увидеть, сколько в корзине черники?

— Чего молчишь? — не унималась Прасковья.

— А чего говорить-то? Мне силы беречь надо. Или забыла, как я по твоей милости сегодня едва на тот свет не отправилась?

Эх, резковато слишком, ну да ничего. В конце концов, имею полное право посылать эту старушенцию на три веселых буквы. От такой заботы, какой она меня окружила, и ноги протянуть недолго.

— Ты чего это? Совсем оборзела?

— Не больше тебя, старая. Кто ж больного человека на работу гонит? Да еще и родного!

Прасковья аж поперхнулась. Здорово я ее подколола. И ведь не знает, что сказать. Правду — так я сразу же начну права качать, что я здесь делаю. Снова соврать — выходит, что она кругом не права.

— Ты мне это, брось! — погрозила она дробовиком, но как-то неубедительно.

Я демонстративно отвернулась от нее и продолжила созерцание близлежащих травинок и цветочков.

— Ты что, так и будешь здесь лежать? Ну-ка, вставай! Кто корзину понесет?

— Кому надо, тот и потащит. Мне твоя черника никуда не упала. Хочешь — волоки сама. А я под ней загнусь, так что на меня и не рассчитывай. Не по кобыле груз.

Прасковья сверкнула глазищами так зло, что я думала, испепелит меня на месте. Ну все, прощай мечты об ужине. После такого — точно кормить не будет. Даже несмотря на полную корзину черники. Впрочем, мне уже наплевать. Еще пара таких вот трудодней, и обо мне можно будет забыть. В землю закопать, надпись написать…

Уяснив, что хоть земля разверзнись, но я к корзине не подойду, Прасковья решила сама взять вес. Прошла пару шагов и плюхнула корзину обратно на землю. Что, тяжела ты, шапка Мономаха?

— Ну, вот что, — недовольно сказала она, подумав перед тем минуты две, не меньше. — Ты тут пока покантуйся, ягодок там поешь. Только не из корзины! Сама себе собери. А я быстренько до хаты и обратно. Тачку привезу. И смотри, чтоб без фокусов мне!

Эх, бабка. Я б и рада с фокусами, да не получится. Так что беги спокойно в свою избу, никуда я отсюда не денусь. А за разрешение ягод поесть — огромное тебе спасибо! А то б я и не догадалась. Или думаешь, я тут целый день святым духом питалась? Ты ведь, зараза, мне даже воды не оставила!

Прасковья исчезла, а я, поудобнее устроившись на боку, неожиданно для себя провалилась в сладкую дрему…

— …Как это — форсировать события? — не понял Тема.

— Я собираюсь, образно говоря, сунуть палку в их осиное гнездо. И слегка поворошить. Глядишь, так они быстрее нас на своих родственников выведут, — объяснил Матвей Яковлевич.

— Что надо делать? — сразу же спросил Леша.

— Вам всем — то же, что и раньше. Следить. В критических ситуациях — срывать переговоры оккупантов с чиновниками. Но так, чтоб комар носа не подточил! Пусть лучше думают, что над ними хулиганы изгаляются, чем поймут, что за Лизой такая мощная команда стоит. А я тем временем навещу одного своего старого знакомого.

— Что-то у вас, Матвей Яковлевич, что не знакомый — так обязательно старый, — попытался разрядить обстановку Тема и тут же получил от жены чувствительный удар под ребра.

— Ну, что поделать? — нисколько не обиделся на неудачную шутку Матвей. — Какой сам, такие и знакомые. Ладно, нечего штаны просиживать, прямо сейчас и отправлюсь к нему. Если что — звоните. Я тут неподалеку буду.

Кивнув всем на прощание, Матвей Яковлевич четкой, почти строевой походкой удалился в сторону Лизиного двора.

— Ну, ты и чурбан! — не выдержала Машка. — Такое сморозить!

— Да я ж хотел, как лучше, — оправдывался Тема.

— А если он обиделся?

— Да чихать на то, обиделся он или нет! — взорвался Леша. — Лучше бы сказал, куда отправился. А то навел тень на плетень, «осиновое гнездо», «палкой пошебуршить»! Я вот более чем уверен, что сегодня эта парочка из дома больше не высунется. Куда уже: пять вечера, почти половина шестого, все конторы скоро закроются. А мы торчи здесь, глаза народу мозоль вместо того, чтобы Лизу вызволять.

— Брат, ты не прав, — подал голос Саша. — Ну, хочешь, мы сейчас втроем пойдем из них душу вытрясать? Во-первых, не факт, что они нам откроют, а во вторых, ты только представь: мы их испугаем настолько, что они свистнут своим сообщникам, и Лизу спрячут так далеко, что можно будет и не пытаться ее найти. А то и хуже: была Лиза, и нету Лизы.

— Ты чего несешь? Да я тебя за такие слова…

— Хорош кипешить, — прервал Тема диалог братьев. — Я, кажется, понял, что собирается сделать Матвей Яковлевич.

— И что же? — тут же спросила Машка.

— Да то же самое, о чем только что Саша говорил. Яковлевич каким-то образом, понятно только, что не дракой, спровоцирует панику среди Балобановых, чтобы они опрометью бросились слать весточки своим сообщникам, удерживающим Лизу. А мы в этот момент должны быть начеку, весточки эти перехватывать, и по ним вычислить адрес сообщников.

— Раз так, то нам надо проверить все близлежащие почтовые ящики, — заметил Саша.

— Это еще зачем? — не понял Леша.

— Ну как же? Если ты написал письмо, куда ты его опустишь? Либо отнесешь на почту, либо кинешь по дороге в любой почтовый ящик. Если они попрутся на почту, тогда все сложнее. Тамошний ящик вскрывать себе дороже. Еще в милицию за грабеж и хулиганство угодишь. А вот если они предпочтут уличный ящик, тогда проблем почти нет. Главное заранее подобрать отмычки, чтобы ящик вскрыть, корреспонденцию оттуда изъять, перебрать, нужное письмо достать, остальные положить обратно. И сделать это надо до прихода настоящего почтальона.

— Сашка, ты — голова! — не сдержал восхищения Тема. — А я чего-то даже и не додумался до этого. Ведь действительно: ну куда они еще с письмами попрутся?

— А по-моему все предложенное — большая лажа. А кто вам сказал, что они будут писать трогательные письма сообщникам? А если просто отобьют им телеграмму? Это однозначно быстрее получится, чем письмо, которое пока до адресата доберется, десять лет пройдет. Или не знаете, как у нас почта работает? А если Балобановы просто возьмут и поедут туда, к сообщникам своим, никого не предупредив? — не унимался Леша.

— Просто я хотел сказать, что мы должны учесть и такой вариант. А что уж именно выберут Балобановы — это мне неизвестно. Я считаю, что мы должны быть готовыми ко всему, — разъяснил невозмутимый Саша.

— Ну, хорошо, — сказал Тема. — Ящики я, так и быть, беру на себя. Если в ближайшие полчаса ничего не произойдет, мы с Машей отправляемся на прогулку по окрестностям. Заодно и проверим местную почту. Когда работает, когда перерыв. Ну, и так далее. Вдруг и правда пригодится?

— А мне, значит, продолжать нести боевую вахту?

— Лех, смотри сам. Хочешь сам ящиками заниматься — давай я вместо тебя подежурю, а вы с Саней по дворам пройдетесь. Не все ли равно, кто возьмет это на себя?

— Да, ты прав, — сник Алексей. — На самом деле, ребята, кто бы знал, как у меня за Лизку сердце болит! Вчера так и не мог заснуть, всю ночь какие-то кошмары чудились.

— Ну, так тем более! Часов в девять вали-ка ты друг ситный домой и отсыпайся. Что-то мне подсказывает, что завтра будет очень горячий день.

— Ладно, — кивнул Леша. — Только вот дождусь звонка Яковлевича: что скажет? А то вдруг он сегодня начнет Балобановых трясти, а нас и нету никого на посту. Вот мы хороши будем!…

По еле приметной в траве тропинке шли двое. Удобные современные рюкзаки за плечами, старенькие потертые джинсы, истончившиеся до почти прозрачной голубизны, недорогие футболки. Все одинаковое, как из одного набора. Только на ней кроссовки, а на нем — изношенные раритетные кеды, режущие глаз и настырно выпадающие из общей идиллической картины.

— Сереж, ты с картой сверялся? Долго нам еще идти? — не выдержала она.

— Долго, — ответил Сергей, даже не удосужившись обернуться.

— Ну откуда ты знаешь, если даже в карту не посмотрел? Ты что, был здесь раньше? — не унималась его попутчица.

— Нет, не был. Просто знаю. Ты что, устала?

— Не то, чтобы устала. Просто надоело как-то. Целый день одно и то же: идем, идем, а куда, зачем идем?

— Я давно подозревал, что ты от природы никакого удовольствия не получаешь. Ну, оглянись вокруг: где ты в городе такие деревья-великаны увидишь! А воздух! Его же пить можно, он даже на вкус сладкий и пьяный. Птицы поют, солнце греет, что еще надо для полного счастья?

— А я скажу: остановиться хотя бы на часок и успеть рассмотреть все то, о чем ты говоришь. А то кроме как твоей спиной я ничем за весь этот день и не налюбовалась. Какие к черту «сосны-великаны», когда на уме лишь одно: выдержат ли мои ноги, и не натру ли я их до крови. Чистый мазохизм, и никакого удовольствия.

— Света, я ж тебя предупреждал: это нормальная пешка [3] в хорошем темпе, никаких тебе походов выходного дня, к которым ты так привыкла. Ты ж знала, что так будет, так зачем пошла со мной?

— Да потому что иначе я тебя и не увижу за весь отпуск, вот почему! Я с работы, ты на работу, ты с работы, я на работу! Думала, хоть отпуск вместе проведем, так какое там! «Я в поход собрался, если хочешь — присоединяйся»! Или не твои слова?

— Мои, Свет, мои. Только не пойму: что тебя не устраивает? — спросил Сергей, продолжая идти вперед, не сбавляя шага. — Я этот поход, между прочим, полгода планировал. И ты не могла этого не замечать. Я ж и карты раскладывал, и маршрут прописывал…

— А у меня хотя бы мог поинтересоваться, как я хочу этот отпуск провести?! Но тебе ведь это даже в голову не пришло. Да и как я могла, как ты выразился, «заметить» твои приготовления к походу, если и поговорить-то у нас с тобой не всегда получалось. Ну, зачем ты себе ночные смены выбрал, а? Ты ж запросто мог, как все нормальные люди, днем работать. В крайнем случае, работу бы сменил и вся недолга. Я по ночам лежу, бессонницей маюсь и думаю: жена я или не жена? Если жена, так где ж мой муж? А если не жена, почему столько вещей в стирке мужских валяется?

— Свет, не начинай все заново. Если хотела поныть, так оставалась бы, зачем было мне и на отдыхе настроение портить? У тебя и дома это прекрасно получается.

— Вот, значит, как? — в голосе женщины не было слышно раздражения, только горечь. — От меня, получается, одни хлопоты и нытье. Только вот не понимаю: как нам жить дальше?

— Ну, хочешь, разведемся, если ты от меня устала, — равнодушно отозвался Сергей. — Тоже мне, велика проблема. Не мы первые, не мы последние.

— Ох, Сереж, велика! А то, что мы с тобой десять лет прожили, это как, тоже ерунда? А Мариночка, дочка твоя, тоже — «не велика проблема»?

— Только не понимаю, Маринку-то чего сюда приплела? Хочешь пожалобиться, за себя говори. Нечего детей трогать.

— А то, что она папу только на фотографиях видит, это по-твоему нормально?

— Так, хватит. — Сергей остановился. — Давай договоримся: либо ты сейчас сворачиваешь эту тему, либо мы поворачиваем обратно, я довожу тебя до ближайшего населенного пункта, сажаю тебя на автобус, или что там у них ходит, и возвращаюсь на маршрут. Что выбираешь?

Светлана ничего не ответила, только гордо вскинула голову, поудобнее перебросила лямки рюкзака, чтоб плечи поменьше натирали, и пошла вперед. Сергей двинулся следом.

Так они и шли в неприятном для обоих молчании, огибая валяющиеся на пути коряги и перешагивая через узловатые корни вековых деревьев. И каждый думал, что видимо, где-то сделал серьезную ошибку. Но вот только когда и в чем? И можно ли еще что-то исправить, или этот костер уже безвозвратно потух? Их ссоры — пусть тихие, без повышения голоса, без взаимного ора — от этого не переставали быть ссорами. И взаимопонимание, чем так отличался их брак в первые годы его существования, как-то постепенно испарилось, дав место раздражению и удивлению: что я делаю рядом с этим человеком?

Практически рядом с тропой Светлана заметила черничник. Не удержалась, наклонилась и сорвала пару ягод, отправила в рот. Потом взглянула на мужа:

— Сереж, давай сделаем привал? Ну, хоть на пять минуточек! А то не могу пройти мимо такой прелести. Уж и забыла, когда в последний раз ягоды прямо с куста ела.

Он пожал плечами, аккуратно опустил рюкзак на землю и потянулся так, что раздался хруст суставов. Потом энергично замолотил по воздуху руками, словно собираясь взлететь. Светлана же всего этого не замечала. Освободившись от надоевшего за день рюкзака, она все дальше и дальше пробиралась в черничные заросли, горстями поедая кисло-сладкую, тающую от переспелости ягоду.

Я проснулась от чувства, что рядом со мной кто-то есть. Неужели Прасковья успела так быстро обернуться? Или это у меня сон такой долгий, да крепкий оказался, что час так незаметно пролетел?

Нет, и вправду: кто-то рядом ходит. Зверь или человек? Я все-таки склоняюсь к тому, что человек. Встретиться с каким-нибудь мишкой-сластеной мне что-то не сильно хочется. То есть, совсем не хочется.

Я приподнялась на локте и осмотрелась. Пока что никого не видно, только кусты метрах в двадцати от меня шевелятся. Судя по всему, кто бы это ни был, он идет сюда.

И тут у меня ужасно заколотилось сердце, а вдобавок затряслись руки, как у горького пьяницы. Вот те раз! Не думала, что я такая трусиха! Эй, подруга, чего раскисла? А вдруг это твое спасение идет?

И тут же подспудно «согрела» мысль: а вдруг это бандиты какие-нибудь? Сбежавшие с зоны особо опасные преступники? Пьяные колхозники, по три года подряд бабы не видевшие? В общем, те люди, с которыми мне ни в коем случае встречаться не стоит, поскольку даже Прасковья со своим дробовиком в таком разе рискует сильно припоздать.

Но тут к моему облегчению на поляну вышла женщина лет тридцати пяти. Одета по городскому, но понятно, что к этой прогулке по лесу подготовилась. Туристка или местная, из соседнего села? Или в гости к кому-нибудь приехала?

Увидев меня, женщина остановилась и прикрыла рот рукой. Испугалась что ли? Странно. Я ж не страшная. Только кажусь такой. Ладно, так и будем молчать, или все-таки что-нибудь скажем для приличия?

Незнакомка огляделась, увидела оставшиеся после Прасковьиного агрегата голые черничные веточки, округлила глаза и спросила:

— Вы не знаете, кто их так варварски обчистил?

Я едва не расхохоталась. Почему-то в тот момент ее вопрос показался мне донельзя идиотским.

— Ну, допустим, я. А что?

— Да как вы могли! — тут же принялась она меня отчитывать. — Вы что, не знаете, какой вред наносите природе?…

Поняв, что мне грозит затяжная лекция на тему хрупкого экологического равновесия, которое я только что безвозвратно нарушила, я подняла руку. Незнакомка, надо отдать ей должное, мигом заткнулась и вопросительно посмотрела на меня.

— Если бы я не собрала эти несчастные пару ведер черники, меня бы сегодня лишили ужина. Это раз. Где мы находимся? Это два. Как добраться до Москвы? Это три. Да, и еще одно: вы случаем не медик? А то у меня сотрясение мозга и травматическая амнезия, не могу даже вспомнить свое настоящее имя.

Было видно, что под шквалом моих вопросов незнакомка растерялась. Да, нельзя на неподготовленного человека столько информации за раз вываливать. Но что поделать: одичала я на бабкином хуторе. Отвыкла от культурного общения.

— Подождите, пожалуйста. Я сейчас мужа позову, — наконец, выдавила она из себя и зычно заорала куда-то в сторону кустов, откуда только что появилась: «Сережа»!

Я поморщилась. Если Прасковья слышала этот вопль, то уже на всех парах мчится сюда. Ну, мадам, кто ж вас просил так поступать?

На поляне возник очередной персонаж, проходящий по делу как муж и Сережа. Бородатый очкарик в кедах. Только гитары в руках для полной картины не хватает. Теперь уж точно понятно, что туристы.

— Что тут у вас? — довольно невежливо поинтересовался он у жены.

— Сереж, тут вот девушка, она…

Дальше мадам что-то быстро-быстро зашептала мужу на ухо. Видимо, делилась своими опасениями насчет моей адекватности. Мне это мигом надоело.

— Эй, ребята! Больше двух — говорят вслух. Кроме того, за мной скоро придут, и разговоры на этом мигом закончатся. Поэтому со всеми возможными реверансами повторяю свои вопросы: где мы находимся и как далеко отсюда до Москвы?

— Простите, мы, наверное, пойдем, — заторопилась бежать незнакомка, активно дергая мужа за рукав футболки. — Мы и так из графика выбились.

— Ну, могу вас порадовать: вы лишили меня последнего шанса выжить. С чем себя и поздравляйте.

— О чем это вы тут говорите? — не внял жене очкарик. — При чем здесь выживание? Вы что, в автономку [4] вышли и силы не рассчитали?

— Кто вам сказал, что я туристка? Объясняю на пальцах. Я здесь нахожусь не по своей воле. У меня сотрясение мозга и травматическая амнезия. Рану могу показать, она на затылке, еще до конца не затянулась. Только вчера повязку сняла. Когда пришла в себя, обнаружила, что нахожусь на местном хуторе на попечении некой Прасковьи, выдающей себя за мою родную бабку. По косвенным приметам удалось установить, что я стала жертвой банды, похищающей людей. Пока я здесь, они терроризируют моих родных с требованием выкупа. В любом случае, если мне не помогут отсюда уйти, в самое ближайшее время я рискую превратиться в перегной для бабкиной морковки. Теперь do you understand?

— Девушка, а вы случайно, того, не слишком сильно головой ударились? — попробовал пошутить Сергей, но я тут же его оборвала.

— Слишком. Так вы поможете мне или нет?

— Что-то глядя на вас не верится, что с ваших родных можно получить хоть какой-то выкуп, — ввернула супруга Сергея.

Вот дрянь! Тебя бы так! Ну, ничего, сейчас я тебе отвечу! Мне терять нечего, кроме своей жизни, разумеется. Но это уже тема для отдельного разговора.

— Вы тоже, простите, выглядите не комильфо. Что, конечно же, не помешает вам по возвращении домой скинуть грязные вещи, отмыться и изобразить из себя цивилизованного человека, каковым вы, мадам, по всей видимости, не являетесь. По крайней мере, ваша невежливость и невоспитанность заходят за все мыслимые пределы.

— Слушай, да ты кто такая? Несешь тут всякую чушь, гадостей нам наговорила!

— Кто я такая? Простите, не могу пролить свет на данное обстоятельство, поскольку даже имени своего не помню. Что еще?

— Не понимаю, — вмешался в перепалку Сергей, на лице которого явно отразилась напряженная работа мысли, — если вам грозит опасность, так почему вы не бежите отсюда во всю прыть?

— Повторяю заново. У меня сильнейшее сотрясение мозга. Сюда я дошла кое-как под дулом дробовика. Обратно, судя по всему, пойду точно так же. Кроме того: я не знаю, куда мне бежать. У меня нет ни копейки денег. И даже в милицию обратиться не могу, поскольку паспорта у меня, разумеется, нет, и даже как зовут меня — не знаю. Так скажете вы мне, наконец, далеко ли отсюда до Москвы или нет?

И конечно же, именно в эту самую минуту, когда Сергей уже раскрыл рот и готов был поведать ответ на столь животрепещущую для меня тему, на поляне показалась Прасковья с тачкой и дробовиком.

— Вы кто такие? — смерила она моих собеседников тяжелым взглядом. — Если внучка моя вам чего наговорила, вы ей не верьте, она скаженная, зараза!

— Да мы ничего, — сразу же залепетала жена Сергея, инстинктивно прячась за мужа. — Просто видим, девушка сидит. Думаем, может, случилось чего?

— Ничего с ней не случилось. И вообще: проваливали бы вы отсюда подобру-поздорову!

— Вы что, грозите нам? — осведомился Сергей, поправив на переносице очки.

Я устроилась еще удобнее и приготовилась наблюдать за великолепной батальной сценой.

— А ты что, русского языка не понимаешь? Вали отсюда, пока цел! — и старуха для убедительности направила на туристов дробовик, громко щелкнув какой-то железякой на нем.

— Хорошо. Мы уходим. Не надо стрелять, — подняв руки, медленно, чуть ли не по слогам произнес Сергей и начал пятиться в сторону кустов. Супруга его, та, по-моему, уже неслась отсюда просто без оглядки.

Ну вот, никакого тебе спектакля. Эх, жаль у меня с этими туристами ничего толком не вышло. Видимо, не умею я с людьми разговаривать. Неубедительные доводы привожу. Вот дробовик — отличный довод. А рваная рана на затылке — плохой.

Прасковья дождалась, пока парочка окончательно скроется в лесу, после чего запросто, как ни в чем не бывало, повесила дробовик на плечо, поставила корзину с черникой в тачку и прикрикнула:

— Ну, и долго ты здесь валяться будешь? Давай, пошевеливайся! Я тебя на себе не поволоку, и не надейся на это!

— Была бы охота, — прошептала я сквозь зубы, но так, чтобы Прасковья не расслышала.

После чего поднялась и медленно потащилась за Прасковьей. А что поделать? Вы видите здесь другие альтернативы? Единственное, что меня по-настоящему радовало во всей этой ситуации, так это то, с какой натугой катила Прасковья свою драгоценную корзину, и как она материлась, когда тачка подпрыгивала, и черника рассыпалась по тачке. Маленькая месть, но та-а-кая приятная!

Борис и Наталья сидели на диване и пялились в телевизор. После ссоры за обедом они друг с другом не разговаривали, каждый считал правым себя и только себя. Даже голливудская комедия из серии черного юмора с непременными тортами, размазанными по мордам счастливых актеров не смогла их хоть как-то развеселить и примирить, хотя раньше оба смотрели такие фильмы с удовольствием. Наконец, Борис не выдержал и сказал:

— Ну ладно. Не хочешь через ЗАГС, давай, как планировали, через нотариуса. По затратам все равно одинаково выйдет. Что там платить придется, что здесь.

Наталья не ответила, твердо вознамерившись выдержать паузу, чтобы муж успел прочувствовать всю глубину ее обиды.

— Эй, Натах, ты чего? Ну-ка, прекращай дуться! У тебя ж сегодня праздник. Вспомни, каких нарядов себе напокупала…

— Ты тоже без тряпок не остался, — сказала Наталья, как отрезала.

— Ну да, — миролюбиво отозвался Борис, — Так мне ж для дела надо, не просто так.

— Чтобы в ЗАГС с молоденькой вертихвосткой бежать?

— Тьфу ты, дура, — беззлобно ругнулся Борис. — Я же тебе сказал: ЗАГС отменяется. Все, расслабься. Никто с тобой разводиться не собирается.

— Значит, ты к нотариусу пойдешь? — на всякий случай уточнила Наталья.

— Да! Да! Да! Сколько можно повторять, Фома ты неверующая! Сегодня, так и быть, отдохну уж: шибко ты меня своей истерикой подкосила. А завтра, как говорится, с новыми силами в бой. Костюмчик надену, штиблеты лаковые маслом спрысну и вперед. Как только доверенность на руки получу, можно будет начать документы на квартиру восстанавливать, по ЖЭКам, да прочим конторам бегать. А как только весь комплект на руки получим, продадим к чертям собачьим квартирку, и гуляй, Вася! Ищи ветра в поле!

— Как думаешь: завтра удастся тебе нужного человека найти?

— Думаю, что да, — лучась самодовольством, отозвался Борис. — Это раньше я был голь перекатная, а теперь в таком виде любой со мной дело иметь захочет. Если не с первого раза, так со второго точно попаду к тому, кому надо. Тут главное знаешь что?

— Нет, — пожала плечами Наталья.

— Конторы попроще выбирать, без лишнего гонора. Чтоб одна крохотная комнатка на все про все, и хорош. И чтоб секретарей-помощников там по минимуму было. А то всех подмазать — финансов не останется. Ежели контора крупная, так чинуши там удавятся, а не дадут коллеге лишнюю копеечку заработать. А в мелких — нотариус сам себе хозяин. Как захочет, так и будет. Так что жди меня завтра с победой! Жратвы какой-нибудь повкуснее наготовь…

— Вот победишь, тогда и будем думать о праздниках. А то у тебя, что ни день, так повод выпить. Так, глядишь, ничего и не добьешься.

— Ты что, не веришь в меня? В своего родного мужа не веришь?

— Да верю, верю, — со вздохом отозвалась Наталья, не разделяющая восторгов благоверного. — Только с этими москвичами разве наперед скажешь, как выйдет?

— Эх, мать! Как всю жизнь боялась чего-то, так и боишься. Потому и в проигрыше всегда ходишь. А того понять не можешь, что нужный нам человек всегда в любом месте сыщется. Были бы бабки. Или думаешь, откуда коррупция всякая, да взяточничество пошли? Из столицы, вестимо. Рыба с головы завсегда тухнет. А то, что наши чинуши творят, московским — так, ха-ха. Что им какая-то жалкая квартира, когда они сами тут такими делами заправляют…

Борис покачал головой, словно смакуя свою последнюю фразу.

— Борь, — ни с того, ни с сего вдруг спросила Наталья, — а ты меня еще любишь? Ну, хоть капельку?

Борис плотоядно облизнулся и сказал:

— Иди сюда. Сама убедишься, как люблю. И так люблю, и сяк люблю…

Наталья зарделась, как маков цвет, но пересела поближе к мужу. Борис тотчас облапал ее поросшими густым черным волосом руками и завалил прямо на диван веселого лимонно-солнечного цвета.

— Ты только это, — прошептала она, когда жадные руки супруга зашарили у нее под одеждой, — трусы не рви, как в прошлый раз. А то зашивать замучалась.

Тотчас раздался треск раздираемой ткани…

— Ну, что, долго мы еще здесь торчать будем? — Светлана нервничала и не скрывала этого.

— А ты куда-то торопишься? Помнится мне, кто-то еще полчаса назад кричал, что идти по маршруту скучно, и скорей бы привал… Не подскажешь, кто это был?

— Сергей, я не понимаю причины твоего сарказма. В любой момент может появиться эта сумасшедшая бабка с ружьем, как ты можешь так запросто рисковать моей, да и своей жизнью?!

— Ну, смею тебя уверить, бабка эта здесь больше не покажется. По крайней мере, пока свою внучку домой не отгонит. Да и после этого, скорее всего, будет находиться рядом с ней. Стеречь от людей.

— Сереж, ну я не понимаю, — заныла Светлана, — ну чего мы тут забыли? Давай, пойдем уже куда-нибудь!

— Тебя в этой ситуации ничего не удивило?

— Ну, дикие люди, вот и все. Свои нравы, свои…

— Девушка говорила довольно неожиданные, но по-своему логичные вещи, — перебил супругу Сергей. — И она предупреждала про появление вооруженной бабки. Кроме того, не знаю, как ты, а я заметил, что на затылке у нее действительно есть рана. И глаза, ты видела ее глаза?

— Еще спрашиваешь! — передернуло Светлану. — Безумные донельзя!

— А вот и нет, тут ты не права. У нее зрачки в пол-лица, что как раз характерно для людей с повреждением головного мозга. И амнезия, между прочим, хорошо укладывается в эту картину.

— Ты что, собираешься во все это впутаться? Сережа, не смей! Если тебе на меня наплевать, то вспомни про Мариночку! Ты что, ее сиротой оставить хочешь?

— Света, только не надо истерик. С девушкой стряслась беда, этого только слепой заметить не может. И она попросила нас о помощи. Так что, уйдем и бросим ее на произвол судьбы? А если ее завтра убьют? Ты себе это простить сможешь? Или с глаз долой — из сердца вон?

— Да кто тебе сказал, что тут вообще речь о жизни и смерти идет! Мне так думается, ничего этой девице не грозит. Иначе бы не лежала вольготно в черничнике, а улепетывала отсюда что есть мочи.

— А она и хотела бы сбежать. Только не знает, куда. И мы с тобой, между прочим, ей в этом нисколько не помогли. Хотя свериться с картой — минутное дело. А во-вторых, девушка же сказала, что очень плохо себя чувствует и далеко не уйдет. Кстати, у меня было сотрясение мозга. Могу тебя заверить, ужасно неприятная штука. И тошнит, и голова кружится. В общем, не сахар. И без квалифицированной медицинской помощи лечится долго и оставляет рецидивы. А я сомневаюсь, чтобы бабка вызвала к внучке врача.

— А я все равно считаю, что ты поддался на провокацию чокнутой девицы! Помнишь первые слова, которые сказала ее бабка, едва завидев нас? Мол, у внучки шарики за ролики запали, так что не обращайте на нее никакого внимания.

— Знаешь, я бы поверил во всю эту чушь, да только одно весомое обстоятельство мешает. Не люблю, когда в меня тычут стволом, да еще и передергивают затвор, лишь бы я поверил сказанному. Смотри: куда как логичнее было бы просто прикрикнуть на внучку и погнать ее домой, не обращая на нас особого внимания, так? А что вместо этого делает бабка? Она сначала вешает нам лапшу на уши, потом под дулом прогоняет с глаз долой, и лишь потом, убедившись, что никто за ней не наблюдает, отправляется домой. Почему ее так раздражало наше присутствие? Она же реально испугалась, когда нас увидела. Глазенки так и забегали. Вот чего ей, спрашивается, бояться, если она ни в чем не замешана?

— Слушай, не лезь в чужую семью. У каждого свои проблемы, свои горести. Чего мы туда попремся, все равно как в чужой монастырь со своим уставом?

— А ты представь себя на месте этой несчастной девчонки. Очутилась в незнакомом месте, голова болит просто адски, злая старуха в роли бабушки. А ее еще и заставляют променады по лесу совершать, и ягоду ведрами собирать. Иначе без ужина оставят. Это как? Укладывается в твою концепцию человеколюбия?

— Ну почему ты решил, что она не местная?! Откуда ты это взял?

— Ты слышала, как эта девчонка разговаривала с нами? И по-прежнему будешь утверждать, что она обычная малограмотная, да еще и впридачу сумасшедшая селяночка? Она явно получила хорошее образование, это сразу чувствуется.

— А по мне — так нет, — упорствовала Светлана.

— Ну, разве можно быть такой узколобой! — взорвался Серей. — Да, она тебе не понравилась. И все потому, что позволила отпустить в твой адрес несколько колкостей. Прости, а как бы ты себя на ее месте вела, если бы незнакомые люди, глядя на тебя, чуть ли не в открытую пальцем у виска крутили?

— Я бы на ее месте никогда не оказалась, — чеканя каждое слово, ответила ему жена.

— И благодари за это Бога! В общем, не знаю, как ты, а я пойду за ними и все выясню. Если ее вправду держат там вопреки ее воле и отказывают в медицинской помощи, это дело надо пресечь.

— Ты все-таки поверил в ее сказки про похищение, — аж застонала Светлана. — А если бы тебе сказали, что она — заколдованная принцесса из «Тысячи и одной ночи», тоже бы уши развесил?

— Я не вижу в ее словах ни малейшего логического изъяна. А с учетом ее травмы, могу отметить, что она говорит и оценивает ситуацию более чем адекватно. Да и речь у нее связная. Нет, она не сумасшедшая, это факт. Я скорее поверю в сумасшествие старухи.

— Отлично! Просто замечательно! — Светлана нервно ходила туда-сюда, пиная ногой ни в чем не повинные рюкзаки. — И что ты собираешься делать?

— Для начала выяснить наше точное местоположение. Потом найти дом, где удерживают девушку. Если удастся — спокойно поговорить с ней. Если нет, то хотя бы пообщаться с ее надзирательницей. Убедить ее, что девушке требуется медицинская помощь. Если ничего не выйдет, вызывать милицию, пусть они во всей этой каше разбираются. Кстати, как думаешь, сойду я за врача?

— Нет.

— Вот и славно, — ответил Сергей, достал из узкого и длинного бокового кармана рюкзака карту, после чего внимательно принялся ее разглядывать, сверяясь с компасом.

— А мне что делать? Учти, я больше эту старуху видеть не хочу!

— Ты останешься здесь. Кстати, можешь разбить промежуточный лагерь. Палатку ставить не надо, боюсь, ночевать нам придется в другом месте. А пока начинай готовить. Думаю, пока все утрясется, успеем проголодаться.

Светлана начисто проигнорировала слова супруга про готовку и лагерь. Села на свой рюкзак, обхватила ноги и спрятала лицо в колени, словно закрылась от мира. Сергей тоже не стал настаивать на своем. Судя по всему, он проводил в голове какие-то сложные расчеты, делая карандашные отметки в маршруте и карте.

— Странно, — наконец, сказал он.

— Что тебе странно? — не поднимая лица, спросила Светлана, отчего вопрос прозвучал глухо, словно из трубы.

— Судя по карте, ближайшая деревенька находится отсюда почти в десяти километрах. Здесь глухой лесной массив и никаких отметок, указывающих хоть на какое-то жилье. Вряд ли с сотрясением мозга можно отмахать такое расстояние, и при этом не лишиться сознания где-нибудь по дороге.

— А девчонка и не говорила про деревню. Мол, живет у бабки на хуторе. А хутор, если я правильно помню, это и есть жилье на отшибе.

— Слушай, ты права! Тогда все сходится. А то я все еще думал, как это: жить в деревне, и чтоб никого не заинтересовало, что же это такое у соседки происходит. Откуда-то ни с того, ни с сего появляется потерявшая память внучка. Девушку на сбор ягод под дулом ружья водят, хотя ей по-хорошему давно пора в больницу. И всем все по барабану. А раз хутор, тогда и вопросов нет. И понятно, почему старуха так испугалась, нас увидев.

— Почему?

— Мы свидетели. А свидетели ей не нужны. Никто не должен знать о том, что она кого-то у себя прячет. Иначе может рассказать об этом в милиции. Приедет проверка, и вся афера рухнет, как карточный домик.

— Слушай, а может, тогда сразу в милицию отправимся, а? Скажем, так, мол, и так. Встретили в лесу девушку, предположительно, жертва киднеппинга…

— Ага. Тебя очень внимательно выслушают, заявление твое примут, а после того, как ты уйдешь, порвут и в мусорную корзину спустят. Кому охота с этим возиться? Тут круче кражи домашнего скота и пьяных драк ничего не происходило.

— А раз так, что тебе даст посещение хутора?

— Информацию. Во-первых, в том же отделении милиции я смогу точно на карте показать местоположение хутора. Опишу, в каких условиях содержат девушку. И для пущей убедительности скажу, что бабка в меня стреляла. А это извини, уже чистая уголовщина. И просто так от этого они отмахнуться не смогут.

— Ты готов пойти на подлог?

— А что тебя так смущает? Или хочешь сказать, человеческая жизнь этого не стоит? Да и сомневаюсь, что бабка бы колебалась, выстрелить в нас или нет, если бы сегодня мы решили настаивать на продолжении знакомства.

— А вдруг мы все-таки ошибаемся? Тогда бабку упрячут за решетку, и кто будет сидеть с ее сумасшедшей внучкой?

— Мы же уже, кажется, решили, что девушка не безумна. Давай не начинать сначала. И вообще: чем быстрее мы с этим делом разберемся, тем лучше. Так что сиди, а я пошел.

— Никуда я тебя одного не отпущу! Ты что, соображаешь: я ж тут с ума от беспокойства сойду! А вдруг старуха и вправду выстрелит? Нет, вдовой я становиться не собираюсь. Так что, если ты не отказался от этой безумной идеи, то пошли вместе.

— Вместе — так вместе, — легко согласился Сергей. — «По коням — воскликнули рюкзаки и радостно заржали».

Светлана явно была не настроена шутить, но все-таки улыбнулась старой присказке. С помощью Сергея надела рюкзак, проверила, удобно ли сидит. У нее из головы не шла эта безумная афера, предложенная мужем: снова увидеться с девушкой, да еще и попытаться убедить ее кошмарную бабку вызывать внучке врача. Но с другой стороны, может, он и прав? И девушку действительно похитили? Чем-то нехорошим тянет от всей этой истории, и будь ее воля, Светлана уже отмахала бы от этой поляны ни один километр. Но раз уж Сергей решил, значит, так тому и быть. Он ведь упрямый, если что задумал, ни за что не переубедишь.

— А как ты собираешься найти хутор? — спросила Светлана, когда Сергей закончил проверять снаряжение. — Наобум пойдем?

— Зачем же? Для начала вернемся в черничник, где ты встретила девушку. Старуха притащила с собой тачку. Насколько я понимаю, она была нужна для того, чтобы перевезти собранную чернику. Значит, след от колеса груженой тачки однозначно должен отпечататься на грунте. И мы по нему, поэтически выражаясь, как по нити Ариадны доберемся прямо до места. Метров за двести до хутора сбросим рюкзаки и пойдем налегке. Все просто!

— Ну да. Куда уж проще, — пробормотала под нос Светлана, которой овладело очень нехорошее предчувствие. Впрочем, мужу об этом она решила не говорить. Все равно бы слушать не стал. Эх, надо было отговорить его от этого похода, а теперь уже поздно. Вляпались, называется, в историю. Да и она хороша: чернички захотелось! Знала бы, чем эта черничка обернется…

— Яковлевич, ты что ли? Ну, старый перец, заходи, сколько лет, сколько зим. Давно ты меня своим обществом не баловал. Аль случилось чего?

— Угадал, Васильич, случилось.

— Так чего мы дверях стоим? — сразу же посерьезнел хозяин. — Проходи на кухню, там и поговорим под рюмку чая.

— Ты извини, что вот так, без предупреждения, — продолжал извиняться Матвей Яковлевич, одновременно снимая с ног запыленные кроссовки. — Боюсь, придется мне несколько часов твоего времени украсть.

— Беда всегда без предупреждения приходит. Так что не извиняйся. Да и было бы чего красть: на пенсии я. Ровно год назад вышел. Так что если помощь милиции нужна, я могу тебя к нашему новому участковому отправить. Хороший парень. Часто ко мне советоваться приходит, не забывает старика.

— Да нет, Васильич. Тут дело такое, мне б без лишней огласки надо все провернуть. Так что даже лучше, что ты уже со службы ушел. Форма-то, надеюсь, цела?

— Обижаешь! В шкафу висит, все честь по чести.

— Вот и славно.

Матвей Яковлевич и его собеседник прошли на кухню. Хозяин пододвинул гостю табурет, а сам плюхнулся на стул с истертой до ниток обивкой. Потянулся, ударил по кнопке электрического чайника и спросил:

— Так что у тебя стряслось? Докладывай.

— Лизонька пропала.

— По друзьям-знакомым искал? Вдруг загуляла, дело-то молодое.

— Нет, Васильич. Друзья-знакомые Лизы сейчас сами с ног сбиваются в ее поисках, мы с ними регулярно общаемся. И дело тут гораздо хуже, чем кажется.

— Ты что-то об этом знаешь?

— В том-то и дело, что знаю. Не из-за Лизы весь сыр-бор разгорелся, а из-за квартиры трехкомнатной. Залетные гости на нее нацелились. Хотят себе отобрать.

— Ничего не понимаю. Сдурели они что ли? А как же ты? Тебя они что, в расчет не берут?

— Они просто не знают, что я еще жив и вполне дееспособен. Понимаешь, к чему я веду? Они считают, что Лиза — единоличная хозяйка квартиры. И про Лизу они как раз знают очень многое, поскольку несколько месяцев подряд расспрашивали на этот предмет наших дальних родственников.

— А родственники — что, совсем с катушек слетели, такие вещи кому попало рассказывать?

— Ну, там долгая история. Хоть и не хотел мужик, брат моей невестки, о том говорить, да я тоже не дурак, сам все из его намеков да недоговорок понял. Баба его позавидовала сестре мужа, пожалилась на то соседке, и понеслось. А, не о них сейчас речь. В общем, как я это себе думаю: парочка авантюристов без стыда и совести заявилась к Лизе. Представилась ее родственниками. А мы с ними близких отношений никогда не поддерживали, невестке моей не до того было. Поэтому Лиза, конечно же, никого из них в лицо не знает. Ну, родственники и родственники. Она впустила их к себе, после чего обманным путем ее вывели из игры.

— Каким же образом?

— Судя по всему, опоили. Как мне удалось выяснить, мошенники перед поездкой сюда специально купили сладкого красного вина. Подозреваю, что именно в него и была подмешана отрава.

— Что дальше?

— В квартире Лизы нет. Это мы с ее друзьями сразу же проверили. По непроверенным, но на мой взгляд надежным сведениям, у одного из оккупантов в Подмосковье в какой-то глухой деревне живет бабка. Только не родная, а какая-то там двоюродная. И я полагаю, что Лизу держат именно там. Больше просто негде. Слишком мало у них времени было, чтобы другой вариант найти.

— Так что требуется от меня?

— Мы все очень переживаем за Лизу, и боюсь, первым не выдержит ее жених. Пойдет и размажет эту парочку по стенам, как повидло. А этого допустить никак нельзя. И парня подставим, и Лизу не найдем. Пока что мы держим оккупантов под плотным наблюдением, но кроме неудачного похода к юристу и посещения вещевого магазина ничего не засекли. Нам надо их слегка пугнуть. Но грамотно. Чтобы они в панике не сбежали с квартиры от греха подальше, а отправились посылать весточку этой своей родственнице. Тут-то мы ее адресочек и узнаем, и нагрянем туда всей командой.

— А в милицию почему обратиться не хочешь? Уже сегодня бы приехали и повязали твоих оккупантов. Не надоело еще в юных разведчиков играть?

— А ты мне дашь гарантию, что эта парочка себя с потрохами сдаст и про местонахождение Лизы расскажет? Я бы на их месте держал язык за зубами, чтоб за решетку не сесть. У них сейчас, между прочим, в качестве отмазки действует очень гладкая история о том, что Лиза уехала к жениху, а их пустила к себе ненадолго пожить. Ну, заодно и за квартирой приглядеть.

— М-да. Тогда бы я тоже молчал на их месте.

— Теперь-то понимаешь?! Ну, продержите вы их в обезьяннике, сколько по закону можно, а потом и отпустите на волю за недоказанностью и отсутствием улик. Они вещички соберут, и поминай, как звали. А мне на них наплевать, мне Лизу целой и здоровой вернуть надо. Вот если мой план не сработает, тогда и придет время в милицию заявления писать. А пока, извини, нет.

— Ладно. Так что конкретно от меня требуется?…

В беседке по-прежнему сидели четверо: Тема с Машкой и Алексей с Сашей. Ничего не говорили, просто сидели и смотрели, кто в пол, а кто во дворы. Расходиться не хотелось, хотя было совершенно ясно, что Балобановы сегодня вечером никуда из дома не выйдут. Разве что в ближайший ларек за пивом и сигаретами.

Первой заметила Матвея Яковлевича Машка.

— Смотрите! Наш главнокомандующий возвращается! Сейчас скажет, удалось ли ему сделать то, что он хотел.

Все встрепенулись и посмотрели туда, куда указывала Машка. По направлению к беседке действительно шел Матвей Яковлевич. Шел неторопливо, словно человек после удачного, но тяжелого рабочего дня.

— Ну, как там у вас? Получилось? — спросил Леша, как только Матвей вошел в беседку.

— Да, я договорился с кем надо. Значит, так: завтра ровно в девять утра к Балобановым придут с проверкой. Придет местный участковый, которому якобы поступил сигнал от жителей, что в квартире организован притон. Он дотошно проверит все документы, задаст им кое-какие вопросы и аккуратно припугнет. Если я правильно все рассчитал, примерно в десять утра Балобановы либо лично отправятся навещать Лизу. Либо пошлют весточку туда, где ее содержат. Тут-то мы их и накроем.

— Ох, давно у меня на них кулаки чешутся! Вот завтра оторвусь!

— Алексей, я, видимо, неправильно выразился. Трогать мы их пока, я подчеркиваю — пока не будем. Все, что нам требуется от них — это адрес. Адрес, где сейчас находится Лиза. А уж когда мы ее вернем, тогда и будем вместе решать, что делать с Балобановыми. Все понятно?

— Не совсем, — вступил в разговор Саша. — А что мы будем делать, если они никому ничего отправлять не будут, а сами поедут к Лизе?

— О, хорошо, что напомнил. А то у меня это совсем из головы вылетело. Помнишь, ты говорил, что родители могут помочь автотранспортом?

— Да. Отец каждый день спрашивает, не нужна ли его помощь.

— Отлично. Передай ему, чтобы он был здесь… да, к десяти утра. Пусть припаркуется где-нибудь в тенечке и ждет, пока мы подойдем. Да, Саш, не подскажешь: у отца машина большая? А то боюсь, кому-то из нас придется обратно своим ходом возвращаться.

— Думаю, в этом нет необходимости. Раз так, батя «Газель» возьмет. У нас же две машины: для города и для дачи. Не все ли равно, на какой ехать. На большой, так на большой.

— А если Балобановы к своим родственникам на общественном транспорте махнут? — спросила Машка.

— Тогда разделяемся. Двое плотно садятся им на хвост и отзваниваются остальным, куда едут. Мы параллельно с небольшим отставанием едем за вами на машине. На месте встречаемся.

— А зачем тогда разделяться? — спросил Тема.

— Мы не знаем, в каком состоянии находится Лиза. И вполне вероятно, общественный транспорт для нее сейчас противопоказан. Плюс мало шансов, что с той деревней или селом, в котором содержится Лиза, есть нормальное автобусное сообщение. Про электрички я вообще не упоминаю. Так что машина будет нам очень кстати.

— Да, логично, — согласился Тема.

— А теперь, как самый старый и опытный, отправляю вас всех по домам. Завтра будет трудный день, и, возможно, завтра мы снова увидим Лизу. Если, конечно, не произойдет никаких сбоев. Так что хорошенько отоспитесь, и жду вас на этом же месте к девяти — девяти тридцати. Все, проваливайте, молодежь!

Поднялись все, кроме Алексея.

— А ты чего? — спросил его Саша.

— Я здесь останусь. Я так решил. Пожалуйста, не отговаривайте меня. Я все равно не засну, пока Лиза не найдена. Вы хоть это понимаете?

Тема и Машка переглянулись и еле заметно кивнули друг другу.

— У меня есть предложение, — начал Тема. — Мы все равно живет относительно недалеко, так что ты ничего не теряешь, если примешь наше приглашение. По крайней мере, тебе не грозит простудиться в продуваемой всеми ветрами беседке. Да и если вдруг получится хоть чуть-чуть поспать — пожалуйста. Раскладушка в полном твоем распоряжении. Между прочим, Лизина раскладушка. На ней только сама Лиза спит. Ну, и ты сегодня.

— По-моему, дельное предложение, — поддержал молодоженов Матвей Яковлевич. — Иначе придется мне просить Катерину, чтобы она приняла еще одного постояльца. А тебе там появляться не с руки, сам понимаешь.

— Решай, брат. Родителей я предупрежу, не впервой.

— Что, все на одного? — спросил Алексей, но в его голосе не слышалось былого раздражения. Скорее уж слабое подобие улыбки.

— Так разве иначе с тобой сладишь? — улыбнулась Машка. — Ну все, подъем, а то я уже замерзать начинаю. Матвей Яковлевич, Саша, до завтра!

— До завтра!

Подгоняемые в спину бесцеремонными Машкиными тычками, Тема и Леша вышли из беседки.

— Генерал в юбке, — заметил Матвей Яковлевич, глядя им вслед.

— Это точно, — констатировал Саша. — Очень надеюсь, что во время финальных разборок Машу удастся удержать на расстоянии от господ Балобановых. Иначе даже страшно представить, в какую лапшу она их превратит.

— Всех нас лучше бы удерживать, как ты выражаешься, «на безопасном расстоянии». Ты бы знал, как у меня кулаки зачесались, когда этот боров мне дверь открыл и спросил «чё надо». Еле удержался, чтоб не врезать. Только мысль о Лизе и остановила.

— Ну, надо же! А глядя на вас, я бы ничего такого и не заподозрил. Вы, по-моему, самый рассудительный и спокойный член нашей команды.

— Боюсь тебя огорчить, Саша, но это лишь видимость. Ладно, ступай, а то заболтались мы с тобой, уже темнеть скоро начнет.

— Счастливо, Матвей Яковлевич!

— Бывай, Саша…

В этот раз Прасковья соизволила кормить меня ужином не в кровати, а за столом. Правда, радости мне это обстоятельство практически не принесло. Слишком уж много расстройств доставил мне сегодняшний день. Как вспомню, как до черничника добиралась, так вздрогну. Хорошо хоть дорога обратно легче оказалась. То ли я к ней была уже морально готова, а то ли все вместе сложилось: солнце палить перестало, дорога под гору пошла. В общем, с Божьей помощью доползла кое-как до избы. Даже без повторного кровотечения обошлось. Наверное, лишней крови в организме больше не осталось, хи. Да и откуда ей взяться, если то по голове бьют, то черт знает куда по пеклу гонят.

То, что свою травму я получила не просто так, это факт. Я была в этом практически уверена. И никакой сеновал здесь не при чем. Скорее всего, чтобы без хлопот вывезти из города, похитители без лишних сантиментов огрели меня чем-то по голове. Ну, например, железным прутом. А когда обнаружили, что я потеряла память, очень обрадовались. Или они вообще об этом не в курсе? Да нет, обязательно должны были это узнать. Иначе режим содержания меня у Прасковьи был бы гораздо жестче. Заперли в комнате, привязали к кровати для надежности, и вертись, как хочешь.

Жаль, что с этими ребятами-туристами ничего не выгорело. Слишком уж они тормозные и пугливые оказались. Впрочем, что можно требовать от людей, на которых наставлен дробовик? Лично я бы тоже не стала лезть на рожон, а быстренько-быстренько удалилась, пока его в меня не разрядили.

Эх, помечтать что ли? Вот представлю себе, что туристы мои оказались хорошими людьми, даже не просто хорошими, а очень хорошими. И вместо того, чтобы свой поход продолжать и забыть о том, что произошло в черничнике, как о кошмарном сне, отправились в ближайший населенный пункт, нашли там милиционера и все ему про меня рассказали. А добрый дядя милиционер (почему-то в голове сразу всплыло — дядя Степа) приехал сюда на мотоцикле с коляской, в одиночку разоружил Прасковью и вызволил меня. И чтоб, как только это произошло, ко мне разом вернулась память. Мы бы с милиционером принялись звонить моим родным и радовать их, что со мной все в порядке, и шантажистов можно преспокойно отравлять за решетку. Эх, мечты, мечты…

Порция овсянки как-то очень быстро подошла к концу. Значит ли это, что я выздоравливаю, или просто старуха экономит на мне и положила в этот раз слишком маленькую порцию? Если второе, то меня это ужасно не радует, поскольку может свидетельствовать о том, что со мной скоро разберутся. Чего зря еду переводить на человека, которому все равно скоро на встречу с Создателем отправляться? Ладно, не суть важно. Пора и за стирку приниматься, а то, как я понимаю, третьего комплекта одежды у Прасковьи для меня вряд ли сыщется.

— Ты куда это? — мигом отреагировала бабка на мой подъем из-за стола.

— Во двор. Постирать хочу. Не могу два дня подряд одни и те же трусики носить.

— Поносишь, не облезешь.

— Так я могу пойти и заняться стиркой? — решила я уточнить.

— Ты что, глухая? Я же тебе сказала: нет.

— А почему?

— Вот назойливая! Сказано нет, значит, нет. И нечего со мной пререкаться. Марш в свою комнату!

— Что, даже в туалет сходить не дашь?

— Раньше надо было думать.

— Это когда же? Когда ты свою тачку по лесным буеракам перла? Или когда бедолаг-туристов до смерти напугала?

— Сами виноваты! Нечего было расспросы устраивать! Знаю я таких настырных! Им палец дай, они тебе всю руку откусят!

— Ага, поэтому надо на людей ружье наставлять, так что ли? И все только потому, что тебе показалось, что они опасны. Да чем опасны-то? Может, расскажешь? А то я в догадках теряюсь.

Бабка ни на шутку разозлилась. Она аж покраснела от гнева, но пока подбирала слова, чтобы отчитать меня, я, разухарившись, продолжила:

— И вообще: это противоречит Конституции. Каждый человек имеет право на свободу волеизъявления. Это значит, что если туристы захотели расспросить меня, уродилась ли в этом году черника, они имеют все основания не отказывать себе в этой малости…

Меня несло. Боже мой, не знаю как раньше, до потери памяти, но сейчас я явно была в ударе, в совершенстве владея разговорным жанром. Ах, это милое искусство засыпать собеседника умными фразами, которые только кажутся таковыми на первый взгляд, а на самом деле являются полным бредом. М-да, мне бы ораторское искусство преподавать с такими способностями! А приходится расходовать его на жадную и недалекую бабку, таращившуюся на меня выпученными, как у рыбы, глазами. Вот она, вселенская несправедливость!

Наконец, Прасковья пришла в себя и заорала:

— Все, кончилось мое терпение! Шагом марш в комнату и сиди там тихо, как мышка! Поняла?

— С какой это стати? — поинтересовалась я. — План по сбору черники выполнен, в порочащих честь и достоинство связях не замечена. А без причины я туда не отправлюсь. Хватит, сколько можно. И вообще: требую культурную программу! Где телевизор? Ну, или хотя бы шашки, нарды? Или на твоем хуторе подобный досуг вообще не предусмотрен? Да, надо было менять туроператора…

Тут уж Прасковья завопила так, что у меня заложило барабанные перепонки:

— Сейчас я тебе такую демократию с демагогией разведу, мало не покажется! Марш в комнату, пока еще от меня по голове не получила!

Это она зря сказала. Или думает, я подобные оговорочки просто так оставлю?

— Выходит, в первый раз это тоже ты меня приложила? Так чего ж про сеновал пургу несешь, старая?

— Я — не я, какая разница! Но если ты…

И тут в дверь кто-то постучал. Прасковья разом заткнулась и настороженно уставилась на дверь. Ей бы видеофон сюда установить для таких вот случаев — милое дело.

Меж тем пришедший явно не собирался просто так уходить отсюда. Он снова и снова стучал, а потом для верности еще и крикнул:

— Эй, есть тут кто живой? А то я дверь ломаю! Считаю до трех! Раз! Два!…

Бабка опрометью схватилась за дробовик, затолкнула меня в комнату, и открыла дверь.

Увы, увидеть, кто пришел, мне не удалось. Прасковья с такой силой швырнула меня об стену, что на некоторое время я лишилась возможности осознавать происходящее. Когда же ко мне вернулась способность перемещаться в пространстве, я кое-как поползла в сторону двери. Подергала за ручку. Закрыто. Видать, с той стороны меня засовом приперла. Вот дрянь! Ладно, все равно узнаю, что там у тебя происходит.

Обнаружив в дощатой двери вполне приличную для подглядывания щель, я приникла к ней. Оп-па! Да это же Сергей с женой в гости пожаловали! Молодцы ребята, зря я на них поклеп возводила. Эй, Прасковья, ты бы отошла на прежние позиции, а то из-за твоей широченной задницы ни фига не видно. Вот и славно, сразу бы так. О чем-то разговаривают. Жаль, что не слышно. Только реплики отдельные долетают. Ага, слышу фразу «вызвать врача» и «отправить в больницу». Отлично, ребята, продолжайте в том же духе. Не думаю, что из вашего отчаянного визита выйдет что-то дельное, но все равно: почему бы не попробовать? Попытка — не пытка. Да, Лаврентий Палыч?

Эх, если бы я только могла дословно слышать эту столь волнующую меня беседу…

Меж тем во дворе состоялся следующий разговор.

— Я бы хотел осмотреть вашу внучку. Насколько я видел, у нее сильно разбита голова, и по некоторым косвенным признакам можно диагностировать сотрясение мозга.

— Обойдешься! Пока я жива, никто сюда не войдет! — Прасковья продемонстрировала зажатый в руке дробовик.

— Ну, зачем же вы так, — примирительно заметил Сергей. — Я врач, и могу помочь вашей внучке. Разве вы не хотите того же самого?

— Ты что, оглох, милок? Проваливай отсюда, пока цел. И бабу свою забери. Не то я за себя не отвечаю.

— Но вашей внучке требуется срочно вызвать врача! Если в самое ближайшее время не отправить ее в больницу, это чревато тяжелыми последствиями для ее здоровья.

— Да начхать мне на ее здоровье. И вообще, одна я здесь, усек? Одна! Нет здесь никакой внучки, проваливай!

— А с кем это мы тогда говорили в лесу? Кто собирал для вас чернику? Ай-ай-ай, врать нехорошо. Вы что, удерживаете ее у себя незаконно?

— Нет, говорю тебе, у меня никакой внучки! И если ты, мил человек, сейчас не уберешься с моего двора, я за себя не отвечаю.

— А я говорю: вы лжете! Покажите нам вашу внучку! Мы должны убедиться, что с нею все в порядке. Иначе обратимся в милицию. Вы меня понимаете?

— Нет у меня никого! Одна я в избе…

Я так и сяк крутилась вокруг щели, прикладываясь к ней то одним, то другим глазом, то ухом. Черт возьми, ну почему все самое интересное проходит мимо меня! Пока ясно, что бабка не хочет, чтобы я пообщалась с Сергеем и его женой. Причем ни одного мало-мальски убедительного довода пока не привела. Просто тупо стоит на своем, никто, мол, сюда не войдет, мой дом — моя крепость, и точка. Ладно, смотрим дальше.

Сергей что-то руками машет, на дверь тычет. Я даже вздрогнула сначала, показалось, что четко на меня показывает. Только потом поняла, что он меня видеть-то не может. Черт, Прасковья опять своей задницей весь обзор перекрыла. Ладно, тогда послушаю, о чем они там базарят:

— Нет у меня никого! Одна я в избе…

Вот это номер! Ну, бабка, ты даешь! Как это нету? А я что, ни в счет? Ну лады, сейчас я тебе устрою концерт мартовских котов!…

— А я повторяю, уверен, что вы зачем-то врете нам прямо в глаза. Так куда делась ваша внучка?

Прасковья не успела ответить, как из-за двери раздалось истошное:

— Здесь я, здесь! Не верьте ей! Она меня теперь даже во двор не пускает!…

Прасковья аж вздрогнула, когда услышала этот крик. Но надо отдать ей должное, быстро пришла в себя и покрепче перехватила дробовик.

— Ну вот, а вы говорили — нет внучки. А это тогда кто у вас за дверью?

— Слишком много вопросов задаешь, парень. Смотри, я и разозлиться могу. В последний раз говорю тебе: проваливай, пока цел.

— Пока не уверюсь в том, что ваша внучка цела и невредима, шага отсюда не сделаю.

— Ну, как знаешь…

Прасковья подняла дробовик и в упор навела его на Сергея. Он чуточку дернулся, но выдержал тяжелый взгляд старухи и даже сделал маленький шажок вперед. Светлана за его плечом тихо охнула.

— Стой, где стоишь, а то выстрелю!

— Покажи внучку!

— Ну все, парень. Я тебя предупреждала. Ты нарвался!

Прасковья выстрелила. Но за какие-то мгновения до выстрела, Светлана, почувствовав, какая опасность грозит ее мужу, выскочила вперед и закрыла его собой. Почему она так сделала, и сама толком не понимала. Просто знала: так надо и все. И не было в этом особого самопожертвования или героизма: то же самое она сделала бы, будь на месте Сергей любой другой близкий ей человек. Вот и все, собственно говоря.

Вышло так, что заряд дробин обжег ей правую руку и частично правый бок. Светлана просто не успела развернуться спиной к Прасковье, как того хотела. Что, в общем-то, вполне вероятно, спасло ей жизнь. Боли сразу не почувствовала. Просто какие-то новые ощущения появились. Что-то щекочется, капает. Проведя левой ладонью по правому плечу, она отняла руку и увидела на ней кровь. И сразу же, словно ушат холодной воды на голову, пришла боль. От ее неожиданного появления и от осознания того, что случилось, Светлана завопила.

Сергей подхватил ее за талию и быстро-быстро со всех ног увел с линии огня. Ему показалось, что следом еще звучали выстрелы, в доме надрывалась криком девушка, костерившая сумасшедшую бабку что было мочи. Впрочем, сказать было это так или нет, он не мог. Все его действия, словно у робота, были подчинены единственной мысли: если я не доставлю Свету к врачам, она может умереть. Я должен ее спасти, обязательно должен!

Слава Богу, лужайка, где они оставили рюкзаки, была достаточно близко от хутора Прасковьи, но при этом полностью скрыта от глаз ее сумасшедшей владелицы. Сергей усадил уже не кричащую, а просто плачущую Светлану, быстро распотрошил свой рюкзак, достал аптечку. Как мог обработал и перевязал ее раны. Света ужасно побледнела, и он боялся, что это не столько из-за шока, сколько из-за потери крови. Черт побери, а впереди — ни много, ни мало, десять километров до ближайшего селения, если карта не врет. Но он должен их пройти и доставить Свету медикам. Иначе…

О том, что врача как такового там может просто не оказаться, Сергей предпочитал не думать. Главное — добраться, а там уже разберется, что к чему. В крайнем случае, придется на время позаимствовать чье-то транспортное средство, чтобы добраться до больницы. Но Света? Она в шоке и не пройдет такое расстояние. Ее уже начала бить крупная дрожь, а времени, чтобы сделать ей горячее питье, просто нет. Как же быть?

Сергей перевел взгляд с жены на рюкзак. Хм, а в этом что-то есть. Светлана довольно миниатюрная женщина, и запросто там уместится. Конечно, комфорта особого не предвидится, но, как говорится, на безрыбье… Сколько в ней веса? Кажется, пятьдесят пять. Многовато. Самый тяжелый рюкзак, который он когда-либо тащил на себе, весил сорок восемь килограмм. Они тогда всей студенческой компанией в горы отправились. А он пожадничал и помимо всех тросов и скального снаряжения еще и фототехники килограммов на семь набрал, чтоб горные пейзажи поснимать. Но с другой стороны: тогда это было развлечением, а сейчас речь идет о жизни и смерти самого близкого человека. И где сорок восемь, там и пятьдесят пять. Сам рюкзак выдержит, он из крепкой тряпки сшит, Сергей такой два месяца искал, пока нашел. Так что Светлане его не прорвать.

Единственное, что Света в рюкзаке спину себе рискует отбить, но тут уж выбирать не приходится. Зато такая транспортировка наиболее безопасна с точки зрения полученных ею ранений. Иначе как не крути, придется хватать ее за израненную руку, а это и больно, и чревато заносом инфекции. Или тащить волоком на том же рюкзаке по всем лесным корягам и камням. Нет, решено. Сергей вытряхнул из рюкзака все его содержимое.

— Света, Светочка, ты меня слышишь, лапуля?

Светлана кивнула.

— Сейчас я надену на тебя свитер и ветровку. После этого полезай в рюкзак, устраивайся поудобнее, и я отнесу тебя в больницу.

Света вновь еле заметно кивнула. Силы покидали ее прямо на глазах.

Честное слово, я до последнего была уверена, что Прасковья не выстрелит. Но когда грянул первый выстрел, поняла: дело дрянь. Заглянула в щель и увидела, как жена Сергея с удивлением рассматривает свою красную ладонь, а потом кричит. Кричит страшно, отчаянно. От ее крика у меня внутри все похолодело. И тут Прасковья снова выстрелила. Даже не знаю, попала она второй раз в ребят или нет, потому что у меня, что называется, упала планка. Я изо всех сил принялась пинать дверь и кричать:

— Ты, скотина, чего делаешь? Это же люди! Ты в кого стреляешь, старая сволочь? Думаешь, я это просто так оставлю? Прекрати немедленно, иначе я запихаю этот дробовик тебе в задницу! Немедленно прекрати пальбу, сука драная!…

Даже не припомню все те кары, которыми я грозила Прасковье и эпитеты, которыми ее награждала. Наверное, полную чушь несла. Но какая к черту литературная правильность и политкорректность, когда эта дрянь ранила ни в чем не повинных людей? Их единственное прегрешение заключалось только в том, что они хотели помочь мне. И этого было достаточно для того, чтобы Прасковья открыла по ним пальбу! Боже мой, Чикаго тридцатых годов, а не тихое Подмосковье начала двадцать первого века!

Внезапно дверь открылась, и Прасковья ввалилась в избу, не забыв снова со всей дури отбросить меня к стене. Хорошо, что я была уже готова к ее шуточкам, и вовремя подставила руки, чтобы удариться об бревна именно ними, а не спиной, или того хуже — головой. Правда, пару секунд после приземления мне все равно было довольно «весело» — искры из глаз посыпались новогодним фейерверком, несмотря на все принятые предосторожности.

— Ну, и чего добилась? — обратилась она ко мне после того, как закрыла дверь. — Между прочим, это все из-за тебя! Если бы не распускала язык направо-налево, ничего бы и не случилось.

Ну, ничего себе! Вот стрелочница! Отлично у нее получается вину на невиноватого сбрасывать. Думаешь, я сейчас перед тобой оправдываться буду? Вот уж дудки! Оправдывается тот, кто виноват, а моя совесть в данном вопросе девственно чиста. Я набрала воздуха в легкие и пошла в атаку.

— Да ты хоть понимаешь, чего натворила? Или последние остатки ума на своем хуторе пропила? Тебя ж посадят! И правильно сделают! С чего это ты запретила ребятам со мной поговорить? Чего ты боишься? Ну-ка, отвечай!

На этот раз Прасковья не стала выслушивать мои обвинительные речи. Она, не мудрствуя лукаво, прежним силовым приемом отправила меня в мою комнату и сразу же заперла ее снаружи. Я сообразила, что при таком раскладе пролетаю мимо туалета, но тут дверь снова раскрылась и Прасковья втащила в комнату ведро. Отлично. Персональные удобства. Извините за запах, ароматизаторы забыли подвезти. Потом дверь закрылась, и я уж посчитала, что до самого утра, как вновь появилась Прасковья, поставила на табуретку у изголовья кровати стакан с водой и окончательно исчезла.

Я прибалдела. Ничего себе сервис! Раньше она о таких малостях, как опасность обезвоживания внучкиного организма, напрочь забывала. С чего это вдруг ей приспичило притащить мне воду? За хорошее поведение? Ха-ха три раза. Почему-то не верится.

Нет, что-то тут нечисто. Я со всех сторон обсмотрела стакан, но ничего особенного не заметила. Ни мути, ни осадка на дне. Но мне это по-прежнему активно не нравилось. Когда поведение человека выбивается из рамок привычного, значит, у него есть на то причины, о которых ты, возможно, не знаешь. А Прасковья не вписывается в образ альтруиста. Значит, подвох налицо.

Я лизнула воду кончиком языка. Хм, на вкус вроде ничего особенного. Сластит слегка, так это, вполне вероятно, из-за большого содержания железа. Хотя нет, что-то тут еще есть. Привкус едва заметный, аптекой отдает…

Внутри меня все кричало и вопило: не пей, козленочком станешь! Я решила прислушаться к внутреннему голосу и от греха подальше вылила подозрительную воду под кровать. Хорошо хоть бабка не может за мной подглядывать. Вот пусть и считает, что я все выпила.

Кстати, а надо будет провести эксперимент! Когда завтра она ко мне войдет, притворюсь, что мне стало совсем плохо. Язык заплетается, с постели встать не могу. Если она воспримет это как должное, значит, в стакане была какая-то дрянь. Если заорет благим матом и велит подниматься и топать на работу, значит, это у меня паранойя на почве отравления свежим воздухом.

Наконец кое-как успокоившись и окончательно сообразив, что на сегодня высочайшая аудиенция у Прасковьи больше не грозит, я улеглась в кровать. И сразу же подумала о туристах: как они там? Серьезное ли ранение у жены Сергея? Не пострадал ли он сам?…

Сергей шел и шел вперед, смахивая рукой крупные капли пота со лба. Такое ощущение, что он уже целую вечность бредет по этому лесу, конца-края которому все никак не предвидится. Впрочем, осталось совсем немного: не больше километра-двух. Косвенным подтверждением этому служило то, что дорожка стала ощутимо натоптанней и шире, травы на ней уже не росло. Видать, местные жители по ней строем в лес за грибами-ягодами ходят. Не тропа, а рай для туриста, если бы не тяжесть за плечами.

Света совсем затихла. Видимо, сознание потеряла. Что ж, может оно и к лучшему. Меньше страдает, бедная. И ведь все по его, дурака, вине. Права она была: не надо было нарываться. Пошли бы сразу в милицию, и не случилось ничего. И чего он добился своим визитом к полоумной старухе? Думал, она его испугается? Решил авторитетом задавить? Глупец. Ведь девчонку-то так и не увидел. Хорошо хоть ясно, что жива пока, иначе бы не кричала так истошно за закрытой дверью. А что теперь? Вдруг бабка убьет ее и спрячет где-нибудь в укромном уголке леса? Ведь она не хотела, чтобы кто-нибудь знал о том, кто у нее живет. А раз эта тайна таковой быть перестала, что удерживает ее от последнего шага? Обязательства перед другими членами банды похитителей, если она, конечно, существует в природе?

Света еле слышно застонала, потом снова смолкла, даже не пошевелилась нисколько. Нет, не ожидал Сергей от нее такого поступка. Светка, ни слова ни говоря, взяла и закрыла его от выстрела. Почему? Неужели все еще любит его? Невероятно. Последние пару лет без взаимных претензий не обходится ни один вечер в кругу семьи. Со своими друзьями он так Свету и зовет: моя пила. Мастер по спуску мелкой стружки. И вот она взяла и пожертвовала собой ради него. Без всяких условий, ничего не ожидая за то. Боже мой, как он будет жить, если не успеет дотащить ее до больницы? Как он тогда объяснит дочери, что мама больше не придет? И как оправдает свое упрямство, приведшее к трагедии? Нет, только не это!

Сергей поднапрягся и потащил свою драгоценную ношу чуть ли не вдвое быстрее, но очень скоро выдохся и снова пополз с прежней черепашьей скоростью. Ужасно болела спина. Плечи, судя по всему, если и не натерты в кровь, то уж точно все в синяках от врезающихся в них лямок. Хорошо, что набедренный ремень хоть чуть-чуть, но разгружает общий вес, иначе бы Сергей устал намного раньше. Да и с правой ногой чего-то не то. То ли пчела укусила, то ли еще какая беда случилась. Если вначале Сергей еще как-то удерживался от хромоты, то теперь превозмогать боль было просто не в силу.

Сергей решил передохнуть. Пара минут все равно ничего не решает, а ему этого будет достаточно. Хоть дыхание успокоить, плечам чуть-чуть роздых дать. Да и посмотреть, что там с ногой. Если пчела — хоть жало попытаться достать, меньше болеть будет. Верно в народе говорят: беда не ходит одна.

Осторожно сгрузив рюкзак со своей драгоценной ношей около старого дуба, так, чтобы Светлана облокачивалась об него спиной и не падала, Сергей занялся собой.

Его ждал крайне неприятный сюрприз. Правая штанина побурела от крови и, задрав ее, Сергей обнаружил следы дроби. Все-таки задела, старая перечница! Ну, ничего. Нога — ерунда, как на собаке заживет. Судя по всему, одна дробина, да и та навылет прошла, слава Богу. Ну да, точно: вот входное отверстие, а вот выходное. Хорошо хоть аптечку догадался с собой захватить! Так, сначала йодом капнем. Ой, мать вашу, больно-то как! Как мама в детстве говорила? «Подуй, скорей, подуй, легче будет».

Сергей принялся дуть на ногу. Как ни странно, почти сразу же пришло облегчение. Вот и славно. Теперь стерильную подушечку на рану… Ой, все закончились. Ну точно, он же их на Светлану перевел! Значит, просто вату в бинт замотать. Хорошо хоть она еще осталась. Теперь поверх самодельной подушечки витков семь для надежности, чтоб повязка не слетела. Конец зубами оторвать, потом надвое и бантик. Ну все, теперь хоть на бал.

Вставать не хотелось просто категорически, но одного взгляда на забывшуюся в беспамятстве Светлану хватило, чтобы Сергей вновь взвалил на плечи рюкзак и зашагал туда, где по всем расчетам они могли найти помощь.

Когда, наконец, показались избы, Сергей даже не улыбнулся, настолько он был вымотан. Завидев первый же двор, в котором стоял заляпанный грязью УАЗик, он решительно толкнул калитку и вошел внутрь…

Лешка сидел на мягком уголке рядом с Темой, а Машка порхала туда-сюда по кухне, накрывая на стол.

— Маш, только если ты и на меня готовишь, то учти: я ничего не буду. Ну прости, не лезет!

— Будешь-будешь! От моих котлет с грибами еще никто просто так не уходил!

— Подтверждаю, — кивнул Тема. — Просто объеденье. Тают во рту быстрее мороженого. Машка этот рецепт из одного ресторана уволокла, когда…

— Да что вы все о еде, да о еде! Ну, поймите, не до жратвы мне сейчас! Я же чувствую, что Лизе грозит опасность. Нутром чую, как зверь! У меня аж сжимается все внутри. И вы хотите, чтобы я лопал ваши котлеты и вел светские беседы? Ну, не получится, хоть убейте! Лучше бы вы меня тогда в беседке оставили, честное слово!

— Леш, не ты один за Лизу волнуешься. Вот кстати, сколько ты ее знаешь? Меньше полугода. А мне она — лучшая подруга, начиная с детсада. Мы ж вместе росли, вот это ты понимаешь? И как, по-твоему, я себя сейчас чувствую? Я только стараюсь быть сильной, а внутри… внутри…

Машка заревела. Тема тут же бросился к жене, заставил выпить какие-то таблетки и увел в комнату.

— Ей нельзя волноваться, — объяснил он Леше, когда через пять минут вернулся обратно в кухню. — На ребенке может плохо отразиться. Меня ее врач отдельно предупреждал. Машка и так слишком эмоциональная, а уж как речь о Лизе заходит… Только на снотворном и отправляю в постель. Иначе будет всю ночь сидеть, трястись, на луну глядеть. Мне она в такие минуты волчицу напоминает, у которой волчат отобрали.

— Странно. Глядя на Машку, и не заподозришь.

— Ну, в данном плане она у меня скрытный товарищ. Даже удивительно, что при тебе не сдержалась. Видимо, совсем накипело. Вот и сорвалась.

— Слушай, а вы с Машкой сколько лет до свадьбы знакомы были?

— Заочно, — рассмеялся Темка, — лет семь. А очно Лизка нас только в прошлом году познакомила. До этого друг про друга исключительно по ее рассказам знали. Мы ж даже на свадьбу никого не позвали, кроме нее, поскольку если бы не Лиза, так и куковали бы холостяками.

— Слушай, а ты в Лизу никогда не был влюблен? Нет, только не смейся, сейчас объясню. Просто она в свое время столько мне про тебя рассказывала, что я заподозрил, что она к тебе неровно дышит. Представляешь, даже ревновать начал, несмотря на то, что ты женат. Ну, потом-то, конечно, понял, что это не так. Нет, если не хочешь — не отвечай. Я из чистого любопытства интересуюсь. Просто ни с того, ни с сего взяло и в голову стукнуло.

— Тебе честно или политкорректно?

— Само собой, честно.

— Тогда наливай.

Тема достал из холодильника полбутылки запотевшей водки, вытащил из буфета две стопочки и протянул это все Леше. После чего выложил на тарелку со сковородки пять котлет, крупными ломтями порезал черный хлеб, и только тогда вновь уселся рядом с Алексеем.

— Ну что, за Лизу?

— Да, чтоб с ней ничего плохого не случилось!

Парни чокнулись, почти одинаково сморщились и потянулись к закуске.

— Ну, так что там у тебя с Лизой? — напомнил Алексей свой вопрос, прожевав кусочек безумно вкусных котлет с начинкой.

— Можешь смеяться, ничего. И вообще, я — полный кретин и баран. Но надеюсь, что кроме тебя об этом не узнает ни единая душа. И особенно девчонкам нашим не говори. Ни к чему это знать ни одной, ни другой. Обещаешь?

— Могила! — подтвердил Леша.

— Это Лизка меня нашла. Первая подошла, что-то спросила, завязался разговор, то, да се. А я только-только выпал из затяжного романа длиною в пять лет. Родители с обеих сторон уже к свадьбе готовились, ручонки потирали, а мамзель… В общем, что о ней говорить? Загуляла барышня, и понятное дело, что не со мной. По данной причине я на ту пору искренне считал всех баб сволочами и поклялся, что ни одну из них к себе больше не подпущу, хоть земля разверзнись.

— Ну, и что дальше было?

— Я, как напыщенный индюк, начал демонстрировать Лизе всю глубину и мощь своего интеллекта. Думаю, сейчас-то я ее и отпугну. Кто ж из девчонок книжных сухарей и зануд любит? Чуть ли не теоремы ей вслух зачитывал и про кванты рассказывал.

— А она?

— А ничего. Как дружила со мной, так и продолжала дружить.

— В каком смысле дружить?

— В самом прямом. Ладно, разливай по второй. А то, думается мне, без этого снотворного мы с тобой точно не уляжемся. А таблетки глотать неохота.

— Это верно. Ну, за то, чтоб завтра у нас все получилось!

— За удачу!

Разговор по понятным причинам прервался где-то на полминуты, после чего Тема продолжил:

— В общем, дружили мы с ней уже что-то около года, когда я понял, что она мне нравится.

— В каком смысле?

— В любом. И как человек, и как женщина. И тут, представляешь, я оробел. Мне б шаг навстречу сделать, объясниться ей. А с другой стороны — страшно. У меня друга вернее и преданней нее никогда не было. Ни среди парней, ни уж тем более среди девчонок. Я как представлю себе, что лишусь ее навсегда, сразу вся охота объясняться пропадает.

— А Лизка? Она что, не заметила, что ты себя с ней по-другому вести стал?

— Так говорю ж тебе: я ей ни сном, ни духом не показывал, что она меня заинтересовала в личном плане. С чего бы ей это замечать? И понимаешь, тут еще одно обстоятельство. Лизка меня в тупик поставила.

— Это чем же?

— Лучше налей, а то что-то никак сформулировать не могу.

— Не вопрос!

Бутылка практически опустела, лишь на донышке осталось на полтора пальца сорокоградусной жидкости.

— Понимаешь, — продолжил изрядно захмелевший Тема, — Она всегда себя так естественно ведет, что и не поймешь: флиртует она с тобой или нет. У других девчонок это сразу в глаза бросается. Вон, даже у Машки моей это есть. Я в любой компании сразу же могу определить, строит она кому-нибудь глазки или нет, и если да, то кому. А у Лизки такого нет. И потом: она ни разу — слышишь? Ни разу не сделала даже малюсенькой попытки соблазнить меня. Она ведь запросто могла сказать что-то вроде: а почему бы нам не попробовать это, и я бы послушно оказался в койке. Но ведь не сказала! Да что там: мы даже поцелуями при встречах-прощаниях никогда не обменивались, а уж по-настоящему и вовсе никогда не целовались. Это-то меня и обескуражило. Если не соблазняет, значит, я ее в интимном плане не привлекаю, и она видит во мне исключительно приятеля. А раз так — чего шарманку заводить? Только испортишь все на корню.

— А она мне говорила, что вы даже в одной постели спали. Это тогда как понимать?

— А вот так. Представь, что ты со своей родной сестрой спишь. И вроде как хочется порой, а в голове сразу же огромными буквами: табу! Инцест! Я до Лизы даже пальцем во сне дотронуться боялся, чтоб не дай Бог, себя не завести. Зато от ее тумаков то и дело отбивался. Она ж во сне иногда дерется, только держись.

— Да, я в курсе. Особенно когда день трудный выдался, или с начальством поругалась.

— Вот! Об этом-то я и говорю!

— И все равно не поверю, чтоб ты ни разу и не пытался к ней подкатиться. Ну, признайся, было, а?

— Ну да, — хмуро отозвался Тема. — Я уж почти созрел, цветы даже купил. Это где-то года через два после нашего знакомства произошло. Думаю: ну сегодня-то, наконец, признаюсь ей в своих чувствах, предложу руку, сердце и прочий джентльменский набор. Волнуюсь ужасно, даже заикаться начал, но при этом напрочь уверен в успехе сего мероприятия. Стою, жду ее, дурак самонадеянный, с этими цветами. Подбегает, улыбка в обе щеки. «Тема, поздравь! Меня сегодня та-акой красавец на свидание пригласил!» Я аж обмер. Думаю, и поделом тебе, Артем, нечего было телиться. Выдавил из себя улыбку, ох, кривая, наверное, была. Поболтали мы с Лизкой минут десять и разошлись. Я ей тогда тоже что-то про свидание наплел, мол, девушка меня уже заждалась, вот букетик для нее. Ну, и так далее. Неохота, понимаешь, демонстрировать, что в лужу сел.

— А Лиза? Она как на твое вранье о свидании отреагировала?

— Обрадовалась. Пожелала ни пуха, ни пера. Представляешь?!

— Это она может. Слушай, а долго у нее с тем парнем, ну, который красавец, длилось?

— И не припомню уже. Может, пару недель. А может и месяц. Лизке с парнями не сильно везло. Даже странно: такая классная девчонка, и все мимо. Ну, не умеет она их выбирать, хоть ты тресни! Э-э, я тебя, конечно, не имею в виду. Ты — вне конкуренции.

— А что у вас дальше было? Ну, я имею в виду с Лизкой?

— Так чего рассказывать, ты и сам все знаешь. Она с парнями встречалась, я с девчонками в загул ударился. А между собой — дружили, как и раньше. Дружж-ба великая вещь! Особенно, — я подчеркиваю, — особенно без секса! Секс — разъединяет людей. Или ведет к их размножению…

— Э-э, друг, да тебя развезло! Ты что, водки никогда не пил?

— Ну почему же. Пил. Вот. Сегодня целый второй раз. Нет, вру, третий.

— А чего тогда бутылку в холодильнике держишь, если сам не пьешь, а Машке нельзя?

— Для Лизки. Ей иногда надо. Когда крышш-ша едет. Она тогда приезжает к нам и или кровавую Мэри просит, или чистоганом хлещет. Пары-тройки рюмок обычно хватает. Ик! — Тема покачнулся.

— Слушай, друг, а не пошел бы ты спать? Машка вон одна ворочается, а завтра день трудный. Яковлевич зря предупреждать не будет.

— Яковлевич — мировой мужик! И ты — мировой! Как я вас всех люблю…

Кое-как Леша поднял Тему, помог ему добраться до комнаты и осторожно уложил рядом с супругой. Тема практически мгновенно вырубился. А Алексей, как ни странно, протрезвел. И понял, что действительно чертовски устал. Нашел в прихожей раскладушку, разложил, устроился. Выставил на телефоне будильник на половину восьмого. Выключил свет.

Рассказ Темы его и позабавил и чуточку успокоил. Он слушал, а перед глазами стояла его Лиза, веселая и непосредственная, озорная и искренняя. Девочка моя, отзовись! Дай мне знак, что с тобой все в порядке!…

За окном давно сгустились сумерки, в комнате было темным-темно, а сон ко мне все не шел. Я лежала, раз за разом воспроизводя в памяти события сегодняшнего дня. Эх, зря я, наверное, Прасковьину отраву под кровать выплеснула. Сейчас бы в самый раз была вместо снотворного.

Ладно, кончай хохмить. Лучше думай, пока время есть, что завтра произойдет. Так, что мы имеем на данный момент? Прасковья выстрелила и ранила туристов. Отсюда следуют, что туристы первым делом обратятся за помощью к врачам. А во вторую очередь — в милицию. Вряд ли они простят Прасковье такое. Да и в больнице как увидят, что к ним пациенты с огнестрельным ранением обратились, тоже обязаны милицию оповестить. Значит, завтра заявление о стрельбе и, надеюсь, о беззаконном содержании на хуторе меня, любимой, должно лечь на стол какого-нибудь милиционера. Милиционер почешет репу, и если ему не совсем в лом, приедет сюда. Вопрос — когда? Скорее всего, не раньше вечера. А то и вообще через день-другой. Чего ему торопиться? Бабка-то никуда деться не должна. Вряд ли у нее есть, где жить, кроме как на этом хуторе.

Скверно. Очень скверно. У Прасковьи масса времени в запасе, чтобы предпринять что-нибудь этакое. Вопрос — что именно? Ладно, допустим, остатки мозгов у нее еще пашут, и она понимает, что к ней придут с проверкой. Также предположим, что ей невыгодно, чтобы кто-то знал о том, что я у нее. Что ей делать? Слинять из дома, это раз, чтоб в кутузку не забрали. И меня понадежнее спрятать, чтобы голоса не подавала. Тогда начинаем думать: где и каким образом она может меня содержать так, чтобы даже обыск не дал результатов? Разве что в подвале. Какой-нибудь потайной лаз под половичком, сырые казематы…

Нет, это несерьезно. Все подобные схроны милиции должны быть известны наперечет. Если, конечно, в милиции не последние дуболомы сидят. А я как раз очень на это надеюсь. Значит, подвал отпадает. Так же, как и чердак, и прочие хозяйственные пристройки. Хотя нет, вот с пристройками как раз не все ясно. Что мешает кинуть меня в углу какого-нибудь сарая, присыпать сверху соломой? Если служебных собак у милиционера нет, он может меня хоть до второго пришествия искать. Скверно.

Ладно. С этим вроде как прояснили. В любом случае понятно, что бабка собирается меня завтра отсюда эвакуировать. Именно с этой целью она притащила мне какую-то гадость, чтоб завтра я была плюшевая и тихая. Думает, тогда со мной проблем меньше будет. Ха!

Или… или она собирается отправить меня на тот свет? Ой, что-то мне нехорошо стало. Вот бы знать, что на самом деле было в стакане? Обычное снотворное или яд? Если яд, то завтра она должна зайти, убедиться, что я превратилась в хладный труп, закопать меня где-нибудь под елкой, а потом свалить из дома на пару дней от греха подальше. Вряд ли милиция станет прочесывать окрестные леса в поисках какой-то сумасшедшей бабки.

Что делать? Черт, страшно до того, что даже зубы стучать начинают. Ладно, завтра все по Прасковье и увидим, яд был в стакане или снотворное. А ты лучше думай, что можно извлечь из сложившейся ситуации и как привлечь к себе внимание милиции, когда она здесь окажется.

Ну, для начала стоит оставить им какое-нибудь послание. Вырезать на стене: меня похитили и собираются убить, как только получат выкуп. Помогите! Мои контактные телефоны….

Красиво. Прямо как в книжке про Шерлока Холмса или фильме про пиратов. Только кому ж придет в голову всматриваться в закопченные стены в поисках каких-то там надписей? И опять же: чем я ее сделаю? Ногтями? Ну, уж извините: прополка у меня последнее то, что было, забрала. Сюда бы ножик, но Прасковья скорее удавится, чем даст мне в руки что-нибудь напоминающее оружие. Табуреткой царапать? Дерево по дереву? Полная чушь.

Можно экзотичнее поступить. Залить пол-стены кровью. Такого не заметить просто не возможно. И сразу Прасковью поволокут на допросы, начнут подозревать ее в убийстве и так далее… Но тут есть две маленькие закорючки. Если Прасковья это увидит, то непременно замоет кровь, и все мои донорские порывы отправятся к псу под хвост. А увидит она это однозначно. Не настолько она слепая, чтобы не заметить, что стены цвет поменяли. Опять же: очередная кровопотеря… Фу. Мы не в средние века живем, чтобы чуть что кровь пускать. Нет, даже и думать об этом не буду. Плохая идея. Просто отвратительная.

Да, с посланиями у меня что-то не очень ладится. Может, с побегом лучше выйдет? Притворюсь, что совсем ослабла и вообще сплю. Прасковья вытащит меня во двор, и тут-то я покажу чудеса спринта. Ага. А через двести метров она меня нагонит и по шее надает. Или из дробовика пальнет, как в туристов.

Дробовик. Вот если Прасковью его лишить, шансы на удачу у меня бы значительно возросли. Не думаю, что из нее получился бы классный бегун. А если что — я могу держать ее на расстоянии и отпугивать выстрелами. Отличная идея. Но и в ней есть маленький недостаток. Малюсенький такой. Я не знаю, как пользоваться огнестрельным оружием. Ну, на спусковой крючок нажать — это я могу. Чего ж тут сложного. А вот с предохранителя снять, если он там имеется, уже нет. Я его просто не найду. И определить, заряжен дробовик или нет, у меня тоже не получится.

А если все-таки дробовик заряжен, снят с предохранителя и мне удастся им завладеть, что тогда? Ну, как минимум, один выстрел у меня есть. Если не удается оторваться от Прасковьи, тупо разворачиваюсь ей навстречу, нажимаю на крючок…

Нет, не смогу. Вот даже зная, что от этого зависит моя жизнь — не смогу. А вдруг я убью ее? Что тогда? Стану убийцей? Нет. Может, по ногам выстрелить? Тоже как-то стрёмно. А ведь придется. Ладно, жизнь покажет. Завтра еще не наступило, а я тут уже размечталась: и дробовик-то у меня в руках оказался, и Прасковья на улицу выпустила…

Но все равно: завтра что-то будет. И вполне вероятно — тот самый «последний и решительный бой». Жаль только, что никто не оценит всей красоты моей борьбы за жизнь. Думаю, выглядеть это будет страстно и жестоко, как в современных японских фильмах. Сильные эмоции, густо замешанные на крови и оружии.

И тут меня словно кольнуло изнутри. Мне послышалось: «где ты, девочка моя?» Я не могла разобрать, мужчина это или женщина, да и фраза была неясной, тихой, словно издалека.

Галлюцинации. Бред. Хотя нет, вот опять: «где ты?»

Я представила, что между мной и человеком, который меня вызывает, есть что-то вроде моста. Или телефонной линии. Он с одной ее стороны, я с другой. И словно в трубку я из последних сил кричу: «Я здесь! Я здесь!»…

Матвей сидел на кровати, прислонившись спиной к стене. Просто сидел с потушенным светом, и все. Думал ни о чем и, одновременно, о многом. Он не любил такое состояние, называл его «болтовня ума», но и отделаться от него и лечь спать — не мог.

В комнату тихонько проскользнула тень.

— Катюша, ты?

— Я, конечно. Чего не спишь? Я ж чувствую, что сидишь и самоедством занимаешься.

— Ну, положим, не самоедством, а в остальном ты права. Хочешь — присоединяйся, вместе посидим.

— Давай. Только хоть бра включим, а то не люблю совсем без света. Ты знаешь — я ведь как слепая курица, брожу и на все натыкаюсь. Один раз так упала — синяк на ноге два месяца держался, не сходил. Мне зять тогда специально по всему коридору ночники повесил. Проходишь мимо — они зажигаются. Уходишь — гаснут.

— Я заметил. Еще в первый раз, когда у тебя ночевал. Пошел ночью до ветра и даже не понял сначала, что это такое. Потом уже только сообразил.

— Знаешь, о чем я сейчас думаю? Все-таки хороших мы с тобой детей воспитали. Я единственное, о чем жалею, что мало нарожала. У меня дочь и сын, и все равно думаю: а было бы у меня не двое, а четверо: вот красота бы была!

— Ну, по сравнению со мной, у тебя и то вдвое больше получилось!

— Это точно. Но тут и не моя заслуга, и не твоя вина. Жаль, что Люсе такой короткий срок отпущен был. За пару лет сгорела.

— За три. А я ничего поделать не мог. С какими только врачами не консультировались, все связи задействовал. Бесполезно.

— Ты ее очень любил? — тихо спросила Катерина.

— Очень, — кивнул Матвей.

— Поэтому больше не женился?

— И да, и нет. Женщины подходящей для нас с сыном не нашел. Да и не до того было. Я ж с головой в науку ушел. В командировки мотался, в научные экспедиции. Столько красот повидал — на десяток жизней с лихвой хватит. А потом у нас в доме Ирина появилась, невестка моя. Ну, я сразу понял, что хозяйка она справная. Вот, думаю, и славно. А приведу себе жену — сразу раздоры начнутся. Две хозяйки кухню никогда не поделят. Особенно, если они из разных поколений.

— А то что: взял бы и на молодой женился? — игриво подтолкнула Матвея в бок Катерина. — Ты ж мужчина видный был и с достатком. За тебя любая бы пошла.

— Так кроме тебя подходящих кандидатур не было. А ты замужем была. Или забыла?

Матвей и Катерина рассмеялись. Оба знали, что она была без ума от Михаила, своего супруга, которого уважала и боготворила до того, что все остальные мужчины для нее просто не существовали. Но Михаила вот уже несколько лет не было с ними, да и Люси, жены Матвея, тоже. Просто два старых, много чего повидавших в жизни человека сидели рядышком на кровати, как дети в пионерском лагере, и вспоминали былое.

— Слушай, а чего ты с этими оккупантами делать будешь, когда Лизу вызволишь?

Матвей посуровел лицом и напрягся:

— Не решил еще. Пусть Богу молятся, чтобы с Лизонькой ничего не случилось. Иначе… я за себя не отвечаю. Мне терять нечего. Я их голыми руками порву. А сяду — так и невелика потеря. Все равно уже свое прожил.

— Матюша, не надо так, пожалуйста, ты меня пугаешь! И с Лизой все в порядке будет. Знаешь, у меня есть, как сейчас говорят, шестое чувство. Честное слово, не шучу! Я раньше даже могла увидеть — ну, внутри себя как бы, — где мой муж, и что с ним сейчас происходит. Один раз чувствую — ударился. Вот как есть — ударился. Приезжает домой, — а он на поезде к однополчанину ездил. Спрашиваю: с верхней полки упал? Он на меня смотрит во все глаза: а ты, мол, откуда знаешь? Только я о том мало кому говорила, сам понимаешь, какое время было…

— Слушай, Катюша, а можешь посмотреть, что сейчас с Лизой происходит?

— Не знаю, — растерялась Катерина. — Попробовать, конечно, попробую. Но не уверена, что получится. Я ж только самых близких изнутри вижу.

— Так ты, считай, Лизе родной бабушкой приходишься. Или я не знаю, сколько времени ты с ней во дворе проводила, пока Ирина научной работой занималась? Вот и вспомни про это, когда на Лизу настраиваться будешь.

— Ладно, — зарделась Катерина. — Сейчас. Только ты не смотри на меня, пожалуйста. А то мне неловко как-то.

— Конечно, — ободряюще ответил Матвей и отвернулся.

Через минуты три Катерина осторожно подергала его за рукав.

— Ну, что-то удалось? — спросил Матвей.

— Не знаю. Кажется, Лиза сейчас в кровати. Не связана. Но уйти не может. И… не знаю даже, как сказать…

— Ну же, Катюш! Говори, как есть.

— С головой у нее что-то. Только не спрашивай меня больше ни о чем! Все равно больше чем увидела, не скажу, иначе это вранье получится.

— Да не волнуйся ты так, Катюш. Я просто хотел свои ощущения проверить.

— И что?

— Сходится. Чувствую, что с ней пока вроде как все в порядке. Но в то же время не совсем. Значит, говоришь, с головой что-то? Ладно, нам бы только найти, а там я ее быстро на ноги поставлю.

Катерина ободряюще пожала Матвею руку:

— Так и будет, — и тут же сменила тему, чтобы не говорить дальше о грустном. — Слушай, а мне что-то совсем спать не хочется. Прямо всю ночь готова так просидеть.

— Честно говоря, — признался Матвей, — мне тоже. Даже смешно: молодежь разогнал, чтобы выспалась перед завтрашним днем, а сам сижу, бессонницей маюсь.

— Так молодежи поспать — святое дело. Это нам с тобой три-четыре часа ночью, да пару часиков днем покемарить — и хорош. А у них организмы молодые, пашут на всю мощь и устают так же, до полной разрядки. Природа мудро устроила: нам, старичкам небо коптить и этого хватит. А им все по максимуму подавай, потому что новую жизнь строят, старую меняют. Так и крутится колесо. Вон, в позапрошлом веке только-только паровозы появились, а сейчас уже и в космос летают, и из поросенка теленка вырастить, и тебя скопировать могут без всякого материнского участия.

— Гляжу, Катюш, ты философом заделалась?

Катерина зарделась.

— Скажешь тоже! Это ты у нас ученый, а я как была медсестрой, так ею и осталась. Просто интересно: все вокруг меняется, даже заметить не успеваешь. И каждый день что-то новое творится, чего раньше и в помине не было. А я всю жизнь ужас какая любопытная была. Вот и сейчас: вижу уже плоховато, но все газеты от корки до корки читаю. Особенно, где про открытия всякие рассказывается. Да про путешественников разных. Читаю, и словно сама там побывала, где они прошли. Смешно, да? Путешествую, с дивана не вставая.

— Хорошая нам с тобой, Катюша, жизнь досталась. Трудная, но хорошая, чего уж скромничать.

— Да и не скромничает никто, с чего ты взял? И вообще: давай я тебя чаем с печеньем напою? Все равно не спим, так давай хоть почаевничаем душевно.

— А давай!

Матвей и Катерина поднялись с кровати и тихо, словно заговорщики, отправились на кухню. Катерина прижала палец к губам, мол, тихо.

— Слушай, а от кого мы прячемся? — спросил, наконец, Матвей, пряча в уголках губ улыбку.

— Ой, и вправду — не от кого! Это я по привычке! — расхохоталась Катерина. — Обычно полон дом народа, вот я и стараюсь не шуметь, чтоб не разбудить семейство.

Матвей покачал головой. Общаясь с Катериной он словно сбросил с плеч ни один десяток лет и чувствовал себя — ну, не Гамлетом, конечно, и даже не Айвенго: все-таки не та возрастная категория, как ни крути. А вот Монте-Кристо или Капитаном Грантом — запросто. «Мне бы шашку, да коня, да на линию огня!…» [5]

Светлана пришла в себя от ноющей боли в руке. Бок тоже ныл, но не так сильно. Судя по тому, что в нос бьет резкий запах лекарств и хлорки, она находится в больнице. А где Сережа? Что с ним?

Светлана открыла глаза и сразу же услышала:

— Родная, ты проснулась? Боже мой, если бы ты знала, как я за тебя переволновался! Хорошо хоть дежурный хирург на месте оказался, он из тебя дробины больше часа доставал! И легкое не задето — это просто невероятно!…

Сергей в белом больничном халате сидел рядом с ее кроватью. Он осунулся, и как показалось Светлане, чуточку побледнел. Впрочем, немудрено. Пройти столько, да еще и раненую жену на себе тащить…

— Сережа, — перебила мужа Светлана, — а как мы досюда добрались? Я только помню, что ты меня на плечи взвалил и понес. А потом — как отрезало. Это ведь деревенская больница, да?

— Если бы так, — вздохнул Сергей. — Районная. В деревне той даже фельдшера нет. Хорошо хоть повезло: председатель колхоза к своей любовнице в гости заехал. А я как раз машину увидел и к ним во двор ломанулся. Они сначала не поняли, что происходит, насторожились. Ну, понятно, дело к ночи, а тут какой-то небритый тип заваливается и еще чего-то хочет. А я им тебя показал, мужик этот, председатель, и говорит: в город ее надо срочно, иначе кранты. И давай своего «козла» заводить.

— Кого? Подожди, ты хочешь сказать, что половину дороги я на муже верхом проехала, а вторую половину — на каком-то козле? Хорошо хоть, не на баране.

— Вот глупая! Это УАЗик козлом зовут, потому что на ухабах козлит здорово и подпрыгивает.

— Ой, — осеклась Светлана, а потом улыбнулась. — А я и вправду не знала.

— Ну, так вот, — продолжил рассказ Сергей. — А председатель-то после баньки, да самогона. Еле-еле на ногах держится. Я даже перепугался. Думаю, ну все: сейчас как завезет нас в какой-нибудь овраг, и хана. Там все и останемся. А он за руль садится, и тут в глазах у него что-то происходит. Словно тумблер переключили. Ей Богу, первый раз такое вижу, чтоб человек на глазах трезвым стал. Тебя на заднее сиденье положили, хозяйка еще одеяло выделила, чтобы ты не замерзла, и вперед.

— А потом?

— Ну что, доехали вот до этой больницы. Долго-долго в приемный покой колотились, они, оказывается, на ночь двери запирают, чтобы всякая шантрапа лекарства не разворовывала. От наркоманов да пьяниц, как выяснилось, тут просто спасу нет. Ну вот, открыли нам, тебя сразу на носилки и в операционную. Потом сюда.

— А председатель?

— А вот с ним как раз дальше полная хохма приключилась. Ну, довез он нас, я тебя врачам с рук на руки сдал, поворачиваюсь к нему, чтобы поблагодарить, а он лицом на руль упал и дрыхнет без памяти! Представляешь? Сколько лет живу, ни разу такого не наблюдал. Захмелел, протрезвел, снова отключился.

— И где он сейчас? — заволновалась Светлана.

— Да все в порядке. Где-то в половине шестого проснулся, мотор завел и уехал. Рабочий день в колхозе рано начинается. Ему опаздывать не с руки. Кстати, пока мы тебя сюда везли, он много чего интересного про старуху эту рассказал. Ее, оказывается, многие не любят. И вроде как, есть за что.

— Ну, я думаю, — передернуло Светлану. — Если она на всех, кто ей не нравится, ружье наставляет, еще удивительно, как местные ей хату не спалили.

— Ну, на самом деле пытались спалить и неоднократно. Но совсем по другому поводу. Если верить председателю, история эта лет пятьдесят назад приключилась. Он тогда еще совсем мальчонкой был, но хорошо все запомнил, потому что по деревне тогда такой шум поднялся …

…Жила-была девушка Прасковья. Отец и старший брат на войне сгинули, мать в прошлом году на уборке надорвалась мешки таскать, да к зиме и померла тихонько. Прасковье только-только восемнадцать исполнилось.

В деревне никто богато не жил, но даже так, беднее Прасковьи никого в округе не было. Одно платье приличное, и то материнское. Хибарка по швам трещит, того гляди, развалится. На столе и хлеба-то не всегда найти можно, а уж про масло можно и не заикаться. В общем, сирота и бесприданница.

Ну, местные мужики, они завсегда до молодого да горячего тела охочие. Стали к девке клинья подбивать, подарками заманивать. Только у Прасковьи с ними разговор был суров да короток: кого метлой по хребту огладит, а кого и лопатой приложит. Обозлились на нее мужики, но делать нечего: девка в своем праве. Чистоту для мужа блюдет.

Долго ли, коротко ли, к Прасковье и сватов заслали, все честь по чести. Паренек один ее себе в жены приметил. А что — девка крепкая, в хозяйстве опорой будет. А то, что сирота, так еще лучше. И уйти никуда не сможет, и пожаловаться некому. Только вернулись сваты ни с чем. Парень этот Прасковье не нравился, да и расклад его нехитрый она быстро просекла. А ей совсем другой жизни хотелось: сытой да безбедной. И чтоб муж ее на руках носил да ноги ей целовал.

Парень тот сильно на нее обозлился, и стал по деревне слухи распускать. Мол, увечная она, и по женской части у нее не все в порядке. Ну, кто хотел — уши развешивал и верил. А кто своим умом жил, тот смекал, что к чему, но молчал.

И тут у тогдашнего председателя колхоза жена в родах померла. И младенчик не выжил. Ну, председатель — мужик справный. Фронтовик, вся грудь в орденах. Да и не стар еще нисколько. Вот и решила Прасковья, что женит его на себе. А что: как ни крути, а председатель самый уважаемый человек. И без хлеба с мясом семью свою не оставит. Завидная партия со всех сторон.

Но мужик тоже не прост оказался. Думала Прасковья, что она его как теленка захомутает, как ерша на приманку — тело свое молодое — возьмет. Только вышло все иначе. Прасковья-то о себе много лишнего думала. Мужики ее своим вниманием испортили, вот она и решила, что вся из себя такая необыкновенная, что как только председателю отдастся, он мигом про всех остальных баб забудет. Не вышло. Председатель ее принял, в постель положить не побрезговал, но и замуж не позвал. К тому времени, другая у него на примете уже была.

Тут Прасковья и поняла, какую ошибку допустила, только обратно ничего не вернешь. Последнего сокровища своего — и того лишилась. Как узнают в деревне, что она больше не девка, дегтем двери измажут. Особенно все те, кому она в ласке отказывала. И на мечте о муже, даже самом плохоньком, кривом и убогом, можно будет крест поставить. Так ей думалось.

А тут председатель в открытую под ручку с Анфиской ходить стал. Девка на год ее младше, а на лицо и характер — полная противоположность. У Прасковьи волосы цвета воронова крыла, у Анфиски — спелой пшеницы. Угрюмую и нелюдимую Прасковью люди терпят, к Анфисе тянутся. Порхает щебетунья такая, счастья своего не скрывает.

А чего бы ей не порхать, — думалось Прасковье. — Чай, мамка с отцом живы, жратва на столе есть, нарядов — целый сундук. Вот только несправедливо это: кому все, а кому шиш с маслом. Женится на ней председатель, и последняя надежда Прасковьи на хорошую жизнь пропадет. Неправильно это.

Стала Прасковья свою соперницу изводить. То на улице подкараулит и гадостей наговорит, то подкрадется и платье, на веревке сохнущее, коровьим дерьмом измажет. Анфиса председателю и пожаловалась: так, мол, и так. Проходу не дает, настроение портит.

Председатель решил с Прасковьей поговорить. Пришел к ней как-то вечером и попытался урезонить. Мол, прекрати моей девке гадости делать, а то хуже будет. А она ему в глаза смеется: это куда ж хуже-то? Беднее ее в деревне и не найти никого, не жизнь, а помойка. Лучше пусть председатель Анфиску в покое оставит, а то неровен час…

Ну, мужик таких угроз в свой адрес да от какой-то пигалицы стерпеть не мог. Ушел он от Прасковьи, а наутро вся деревня узнала, что она у него в койке побывала, вот поэтому и бесится теперь, а на Анфисе злобу срывает от ревности.

Тут-то Прасковья поняла, что не надо ей было зверя дразнить, самому председателю условия ставить. Ой, как несладко ей пришлось. Что бабы, что мужики ее каждый день усмешками, да издевками до слез доводили. Только не видели они тех слез. Прасковья не на улице — в хибарке своей волю чувствам давала. Гордая была — страсть.

А у председателя с Анфиской меж тем дело к свадьбе катится. И день назначили, и гостей позвали. Прасковья аж с лица почернела. Только как не бесилась втихаря, ничего уже не попишешь. Сама виновата.

И вот свадьба. Расписались молодые, по всей деревне с шиком на двуколке прокатились. И за столы. Анфиса рядом с мужем сидит, от счастья лучится.

А потом отошла куда-то и пропала. Председатель сначала и не думал волноваться: ну, мало ли чего. Девушка юная, вдруг с таких переживаний желудок подвел или еще какая напасть случилась? А Анфисы все нет и нет. Тут уж родители ее заволновались, братья-сестры. Бросились искать — нет нигде. Кинули клич, и всей деревней на поиски. Три часа искали, пока кто-то в реке свадебный венок выловил. За камыш зацепился, вот и не утонул. Тут уж всем ясно стало, что большая беда стряслась. Принялись тогда мужики баграми по дну шарить. Нашли сердечную. Вокруг шеи лента перевита, на лице навечно испуг остался.

Председатель как ту ленту на шее жены своей увидел, страшно в лице изменился. Знал он, чья это вещь, потому что сам ее Прасковье после той ночи подарил. А рядом теща его голосит, тесть за сердце держится, братья-сестры слезу вытирают.

Знаю, — говорит он тут, — чьих это рук дело. Пойдем мерзавку наказывать.

Встал, а за ним плечо к плечу тесть с сыновьями, друзья-знакомые. Много человек набралось. Так толпой и двинулись к Прасковье.

Подошли к дому, а Прасковья уже стоит на крыльце, дожидается.

Что, — говорит, — видел мой подарочек на свадьбу?

Председатель к ней рванулся, только мужики его перехватили. Встали плотным кольцом вокруг Прасковьи, а она дальше им в глаза смеется:

Что, все на одну? Нечего сказать, храбрецы. Что ж, если не боитесь на себя такой грех взять — беременную на тот свет отправить, то вперед.

И живот свой оглаживает. Мужики глаза протерли: и впрямь, беременна! Мать свята, когда успела?

Тут председатель в очень сложном положении оказался. С одной стороны, вот она, убийца. Бери ее, да вяжи. Она и не запирается, даже гордится тем, что натворила. А с другой стороны, она его ребенка ждет. Что самим ее порешить, что в милицию сдать — все одно: ребенка он не увидит.

Как не тяжко ему было такое решение принимать, только выхода другого все равно не оставалось. Увез он Прасковью из деревни на хутор, который еще со времен революции в лесной глуши стоял. Когда-то там семья староверов жила, да только сгинули все куда-то и не осталось из них никого. Продуктов ей дал и предупредил, что если сама по своей воле в деревню сунется, ее там порвут, и он ничего сделать не сможет. Ну, Прасковья это и так прекрасно понимала, поэтому на хуторе своем жила тихо-тихо, как мышка.

В деревне были очень недовольны решением председателя. Особенно Анфисина семья. Пару раз порывались к ней в гости наведаться, да каждый раз что-то мешало. Вроде как и убийца, да только кто ж на беременную с кольем пойдет, младенца невинного жизни лишит?

Вот и срок подошел, разродилась Прасковья. Приехал к ней председатель, а она вновь худая, да без живота. Только плача младенческого в доме не слышно.

Помер, — говорит она председателю, — твой выродок.

И кулечек ему протягивает. А там младенчик задохнувшийся. И неясно: то ли сам по себе задохнулся, а то ли безумная мамаша ему помогла.

Председатель с этим кулечком в деревню вернулся. За одну ночь седой, как лунь стал. Ребенка схоронил, из председателей ушел и уехал из деревни. Больше о нем никто и не слышал. Разные слухи ходили. То ли на Север подался в шахтеры, то ли в Сибирь на лесосплав. В общем, сгинул человек.

Тут Анфисина семья и решила, что Прасковья и так на белом свете зажилась, пора ее к праотцам отправить. Пошли на хутор, а Прасковья их выстрелами от избы отгоняет. Видать, у председателя ружье выпросила, либо стащила. Пытались ночью ее подкараулить — безрезультатно. Словно нюх у чертовой бабы. И даже в темноте по кустам будь здоров палит, едва ушли.

Так и бросили они эту затею. Прокляли бабу и словно отрезали. А потом тоже из этой деревни уехали, чтоб несчастье свое побыстрее забыть.

После того в деревне вдруг старший брат Прасковьи объявился. Оказывается, не погиб он на войне. Долго в госпитале лежал, потом женился на одной эвакуированной, городской. Как только быт в своей семье наладил, приехал сестренку проведать. А тут такое! Земляки ему все с подробностями рассказали, даже с теми, каких у этой истории отродясь не было. Ну, отправился на хутор, поговорил с сестрой. Только Прасковья наотрез отказалась с ним ехать, хоть он и предлагал. Уперлась из чистого упрямства: раз судьба меня счастья лишила, значит, здесь жить буду, всем назло. Ну, брат ей немного денег оставил, сколько у самого в карманах звенело, вернулся в деревню и попросил, чтобы сеструху его не обижали, когда она в магазин приходить будет. Уехал.

С той поры Прасковья раз в месяц появлялась в поселке. Закупала соли, хлеба, еще чего-то по мелочам, и вновь на своем хуторе, как в норе скрывалась. Со временем появились у нее и любовники. Всегда такие люди находятся, которых на испорченное тянет, словно на мед. Ну, она с ними не церемонилась, обирала до копейки, пока у мужика ума не хватало бросить ее, а потом за следующего бралась и потрошила. Если брат приезжал — и его без денег оставляла. Так и жила, обозленная на весь белый свет, стареющая и никому не нужная…

—…Слушай, кошмар-то какой! И что, вот так всю жизнь и прожила рядом с деревней, в которой каждая собака знает, что она убийца? — ужаснулась Светлана, когда Сергей закончил пересказ истории про безумную старуху.

— Так и прожила. Да и опять же: это раньше все знали, кто она такая. С той поры полвека прошло, в деревне много чего изменилось. Кто-то уехал, кто-то умер. Большинство жителей уж и не помнят эту историю, или относят в разряд легенд и прочих местных страшилок. А если Прасковью на улице встречают, то считают кем-то вроде дерева на обочине: всегда тут росло, а откуда взялось — не важно.

— Знаешь, я только вот одного не пойму: откуда у нее боеприпасы? Ну, порох там, дробь? Или это всегда запросто в магазине продавалось?

— Может, и продавалось. Не забывай, что среди деревенских охотников много. У каждого второго, если не первого, ружье имеется. Если старухе напрямую и не продают ничего, то уж выменять у какого-нибудь охотника — не велика проблема.

— И все равно страшно, — поежилась Светлана.

— Ты лучше мне вот что, скажи, дурашка, — потрепал ее по носу Сергей. — Ты чего под выстрел-то полезла? Я ж и подумать ничего не успел, а ты тут как тут, мою дробь на себя приняла.

— Да и не знаю даже, — как-то виновато улыбнулась Светлана. — Просто вдруг поняла, что эта ведьма сейчас выстрелит, и тебя у меня больше не будет. А дальше ноги сами понесли…

— Понятно. Значит, это ноги во всем виноваты?

— Ага!

— Глупыш ты мой родной! Ты бы знала, как я себя, дурака, казнил за то, что тебя не послушался, поперся к этой ненормальной. Несу тебя по лесу и понимаю: ближе-то тебя у меня и нет никого. Только Маринка. И тут представил, что тебя не стало…

— И как тебе было в роли вдовца? — подколола мужа Светлана, с жадным вниманием ловящая его слова.

— Просто ужасно, — поморщился Сергей. — Меня аж затрясло. Можешь смеяться, как подумал, что если поздно тебя принесу, ты погибнешь, так припустил, и ходу, ходу. Так и добежал до деревни. До сих пор спина от этой гонки ноет. И ноги тоже.

— Так что, разводиться уже передумал?

— Слушай, ты чего-то путаешь. Никто про развод и не заикался ни разу, — совершенно искренне возмутился Сергей, напрочь забыв вчерашнюю ссору с женой.

— Ну, не заикался, и хорошо, — примирительно заметила она.

— Знаешь, я всю ночь сидел возле тебя, думал. О многом думал. О нас, о том, как мы живем. В общем, я принял одно решение и хочу, чтобы ты о нем знала.

— Какое же?

— Я ухожу с работы. Ты права: ночные смены не для семейного человека. Боюсь, приду как-нибудь домой, а дочка наша уже жениха привела. А я и не заметил, как она выросла.

— И куда пойдешь?

— Для начала дома поработаю за компьютером. Правда, должен предупредить, нам с тобой первое время будет трудно, не без этого.

— Подожди, — мягко остановила мужа Светлана, — ты собираешься сменить профессию, да?

— Ну, можно и так сказать. Ты ж должна помнить: я был неплохим художником, в охранники только из-за стабильности пошел. Как же: зарплата каждый месяц, форма, горячее питание. А внутри все бунтует: не мое это. Не могу больше в цепных псах ходить, рисовать хочу. Без заказов, думаю, не останусь: ребята знакомые то и дело пытаются мне какую-нибудь халтуру подбросить. Если получится, через годик-другой свое дизайнерское бюро открою.

— Ты начни хотя бы, а там посмотришь. А то уже сразу планы Наполеоновские строить начал, — ласково урезонила Светлана мужа.

— Так как же без этого? Чем выше ставишь себе планку, тем круче поднимешься. Даже если до планки и не достанешь в конечном итоге.

— Сереж, я вот только одного не пойму: чтобы ты, наконец, сказал все это, требовалось отправить меня в больницу?

Сергей понурил голову.

— Ладно. Все в порядке. Это я так, по старой памяти на тебя набросилась. И вообще: давай с тобой условимся: больше никаких ссор! Ну, сколько можно друг друга изводить?

— Целиком и полностью поддерживаю. Хотя, боюсь, это нереально. Чтоб мы с тобою и не поцапались из-за какой-нибудь мелочи, это уже фантастика.

— Но все равно попробуем.

— Конечно, — улыбнулся Сергей.

— Слушай, а в милицию ты уже обратился? — вдруг обеспокоилась Светлана.

— Когда бы я успел? Целую ночь у тебя просидел. Сначала ждал, пока прооперируют, а потом пока проснешься. Спасибо вот врачу, разрешил к тебе пройти, не выгнал в коридор.

— А как же девушка эта, которую Прасковья за свою внучку выдает? Ее же надо оттуда вызволить, и чем быстрее, тем лучше. Бр-р, не хотела бы я сейчас оказаться на ее месте. Сережа, ну чего ты сидишь? Давай, иди в милицию, помоги ей.

— Хорошо, — отозвался Сергей, улыбнулся жене, поднялся со стула и отправился к двери, стараясь, чтобы его хромота не сильно бросалась в глаза.

— Сережа! — вдруг окликнула его Светлана. Он обернулся. — Обещай мне, что с тобой все будет в порядке. Пожалуйста!

— Обещаю. Более того — торжественно клянусь. Вот только спасу мир, и вернусь к тебе, лапонька!

Сергей помахал на прощание рукой и исчез. Светлана улыбнулась своим мыслям. Да, кажется, теперь у них действительно все будет хорошо. Потому что по-другому просто и быть не может…

Утро в семействе Балобановых началось с очередного скандала.

— Почему ты все еще в кровати? Тебе давно пора встать и пойти искать нотариуса! Ты что, так и проваляешься целый день?

— А сколько время? Слушай, какого черта? Без четверти девять всего! Я что, не могу как следует отдохнуть перед тем, как отправлюсь выполнять самую важную часть нашей операции? — огрызнулся Борис.

— Ты каждый день только и говоришь об этом. А толку чуть, — надрывалась Наталья. — Когда сюда ехали, так по твоим словам, мы уже через неделю должны были владельцами квартиры стать. Ну и? Неделя на исходе, а все как стояло на месте, так и не движется никуда.

— Слушай, раз ты такая умная, может, сама пойдешь и найдешь нужного человека?

— Может, пойду и найду. Надоело мне твои обещания слушать. Всю жизнь мне чего-то обещаешь. То на работу устроиться, то на баб чужих не заглядываться. Лопнуло мое терпение. Не могу больше!

— А раз так, чего ты за меня замуж вышла? Или думаешь, я тебе теперь пятки после этого лизать буду? Ах, какая она доброхотка, зека бывшего пожалела, на груди отогрела! Не нужна мне твоя жалость! Поняла? И подавись ты своей халупой и пропиской! И задарма не надо!

— А ты не ори на меня, не в казарме! — зашипела на мужа Наталья. — Эвона как ты запел, когда тебе трехкомнатная в столице засветила. Конечно, теперь мой домик тебе никуда не упал. А когда женились, ты мне совсем другое говорил, потому что мыкался чистым бомжом, и не нужен был никому. И чего я, дура, в тебе нашла? Ни счастья, ни денег, ни удовольствия…

— Это подожди-ка, — сел в кровати Борис. — Ты хочешь сказать, я тебя как мужчина не устраиваю? А вчера тебе тоже не понравилось? Ты что же, меня в импотенты записала, дрянь?!

— Я тебе этого не говорила, ты сам все сказал, — горя ненавистью подтвердила Наталья. — Разве ж видано, чтоб мужик на бабу раз в месяц залезал, да и то безо всякой охоты. И внизу у тебя — вот! — развела она пальцы, демонстрируя оскорбительно малое достоинство мужа. — Видать, в чужих постелях поистрепался, кобель драный! Только и умеешь, что трусы рвать! Вроде как порвал — дело сделал. А сам пару раз для видимости трепыхнулся и все, сдулся, как шарик воздушный.

— Тебя ж раньше все устраивало, — прищурился Борис.

— Просто молчала, чтоб тебя не разочаровывать, — ответила Наталья. — Думала, ничего: у других еще хуже, и то терпят. Жалко мне тебя было, урода. Кому ж ты нужен, кроме меня?

— Ах ты, тварь! — заревел Борис и вскочил с намерением залепить супруге пощечину. Наталья быстро отпрыгнула в сторону. — Значит, слинять от меня хочешь? Семьи лишить? А сама к какому-нибудь богатею под бочок уляжешься!

— А что? — с вызовом ответила Наталья. — Я баба в самом соку! На меня кто хошь засмотрится!

— Ой, насмешила! Да кому твои драные прелести нужны? Потому я на тебя, дура, и не залезаю, что аж с души воротит. Веришь — нет, аж до тошноты противно. Ты себя в зеркале давно видела? Морда конопатая, ноги колесом и волосатые, а сверху словно студень. Аж дрожат, когда идешь. А грудь? Это ж уши спаниеля, а не грудь!…

Такого надругательства над собой Наталья выдержать не могла. Визжа и растопырив пальцы, она пошла на мужа с четким намерением расцарапать его поганую, ненавистную морду. Это у нее-то уши спаниеля? Да что б он понимал, окаянный! Сейчас она ему так пропишет, мало не покажется!

Борис уже приготовился сбить жену с ног и завалить на пол, где наградить парочкой полновесных зуботычин, как в дверь позвонили. Супруги мигом забыли о своих намерениях и испугано посмотрели друг на друга.

Звонок повторился. Долгий, настырный. Так звонить может только тот, кто чувствует за собой полное право это делать. Борис направился к входной двери. Наталья схватила его за рукав пижамы:

— Не ходи, не надо, я боюсь!

Борис с раздражением выдернул руку.

— Не учи ученого, сам знаю. Лучше веди себя тихо, чтоб никто нас не услышал.

Звонили теперь просто беспрерывно. А потом из-за двери раздался голос:

— Откройте, граждане, милиция. Я знаю, что вы внутри. Если не откроете, будем ломать дверь. Считаю до десяти!…

— Надо идти, — сказал побледневший Борис.

— Думаешь, это уже за нами? — спросила Наталья, держась за сердце.

— Окстись, дура! — цыкнул на жену Борис. — Авось, пронесет. Марш в спальню. И рот на замке, я сам с ними разговаривать буду.

— Открывайте, граждане!…

— Иду я уже, иду!…

Борис подошел к двери, перекрестился и открыл.

На пороге стоял мент, возраста аккурат предпенсионного, и у Бориса капельку отлегло от сердца. С такими всегда можно договориться. Такие уже начинают о всяких прибавках к пенсии задумываться, поскольку стреляные воробьи, понимают, что заканчиваются их золотые денечки. Хотя и среди них встречаются упертые типы, которые искренне считают, что стоят на страже порядка, и никто, кроме них, не спасет страну от уголовного беспредела.

— Доброе утро! — даже не козырнув, мент зашел в квартиру, отодвинув собой Бориса. — К нам тут сигнал поступил о том, что в этой квартире действует подпольный бордель. Предъявите документы, пожалуйста.

— Э-ээ, гражданин начальник, ошибочка вышла, — заюлил озадаченный Борис. — Сами подумайте, ну, какой здесь бордель, вы что, в самом деле?

— А почему тогда так долго не открывали, — прищурившись, спросил мент, внимательно и в то же время словно скучающе изучая убранство квартиры.

— Так вы нас из постели подняли, — с готовностью объяснил Борис.

— Нас? Так вы здесь не один? — поднял бровь мент, и Борис мысленно отругал себя за длинный язык.

— Нет, вдвоем мы, с супругой моей законной. Вот, сейчас, документики достану…

Борис засуетился, полез в карманы висящей на вешалке куртки, достал бумажник, а из него трясущимися от излишнего рвения руками вынул паспорта.

Мент без особого интереса пролистал первые страницы, зато сразу же сделал стойку, увидев штамп с постоянным местожительством Балобановых.

— Так, гости, значит…

— Да, вот, приехали.

— И давно?

— Да нет, с недельку, не больше.

— Обратные билеты есть?

— Какие обратные билеты?

— Домой когда собираетесь? — терпеливо, словно умственно отсталому ребенку, разъяснил Борису мент.

— Э-ээ, не знаем еще.

— Тогда почему у вас нет отметки о временной московской регистрации? Вы обязаны встать на учет в трехдневный срок с момента приезда в столицу, а вы сами мне только что сказали, что прожили здесь уже неделю. И как вы это объясните?

— А мы не знали! Честное слово, гражданин начальник, ну откуда же нам знать!

— Незнание не освобождает от ответственности, — чуть ли не по слогам проговорил привычную формулировку мент. — Ну что, будем составлять протокол? Кстати, а на каких основаниях вы проживаете в этой квартире? Снимаете? Где договор сдачи собственности в наем?

— Да нет, что вы, все совсем не так! Мы тут, собственно, в гостях. У родственников. То есть, у знакомых.

— Так у родственников или знакомых? — уточнил мент.

Бориса начал раздражать этот разговор. Судя по всему, мент был из въедливых. А въедливые — либо как раз самые принципиальные, либо те, кому надо вдвое, а то и втрое платить, чтоб отвязались. И только попробуй перепутать! Всунешь взятку принципиальному — загремишь на долгий срок за подкуп должностного лица. Не дашь взятку берущему — столько неприятностей доставит, век не расхлебать. Да и деньгами уже не сказать, чтоб густо. Поход в магазин много потребовал, да и с нотариусом еще не ясно, сколько запросит.

— У родственников, конечно же, у родственников! Лиза, племянница моя здесь живет, — все-таки решил соврать Борис. Пусть этот дотошный мент проверяет, если ему не лень.

— А что ж тогда ваша племянница вас про регистрацию не предупредила? Она-то должна была знать об этом. И собственно говоря, где она? У меня к ней есть пара вопросов.

— Она к жениху уехала, — с готовностью отбарабанил Борис. — Жених у нее неместный, вот она и отправилась к нему. А мы с женой согласились за ее квартирой присмотреть, пока ее не будет. Сами понимаете: воры, то, да се…

— Присмотреть, значит…

Тут у мента запищала рация, и из нее донеслось:

— Седьмой, седьмой, я третий, что там у вас? Сигнал подтвердился? Прием!

— Третий, я седьмой. Еще разбираюсь. Будь на связи. Прием!

— Понял, седьмой. Подкрепление требуется?

— Пока нет. Отбой.

У Бориса вспотели ладони. Это что же получается: мент всерьез считает, что у них тут может быть бордель? В жилом-то доме? Чушь какая! Хотя… Ясно, откуда ветер дует. Это бабка из соседней квартиры воду мутит, как пить дать — она. Недаром каждый раз с таким подозрением на них с Натальей глядит. Вот карга старая! Только этого еще не хватало, чтоб она свой сморщенный носик в их дела совала.

— Так я не понял: где именно в настоящий момент находится хозяйка квартиры? — спросил мент.

— Я же говорю: к жениху уехала! — ответил Борис, чувствуя, как внутри поднимается волна раздражения. Он не знал, чего именно ждет от него этот нежданный гость, и как надо себя вести, чтоб случайно не накликать на свою голову большой беды.

— Местожительство жениха? Быстро!

— Гражданин начальник, ну, откуда мне это знать? Племяшка-то собрала чемоданы и уехала. Вы же знаете, какая она, нынешняя молодежь: все себе на уме, все скрытничают…

— По-моему, скрытничаете как раз вы, Борис Петрович. Когда ваша племянница вернется обратно?

— Не знаю, честное слово.

Борис чувствовал, что еще немного, и у него начнется самая натуральная паника. А мент, словно почувствовав это, принялся давить, устроив форменный допрос с пристрастием:

— Как это — вы не знаете? Вы что, хотите мне сказать, что приехали сюда, даже не зная на какой срок вам придется здесь задержаться до возвращения вашей племянницы?

— Да. То есть нет…

— Так да или нет? Учтите: со мной лучше не играть в такие игры. Я ложь очень тонко чувствую. И в настоящий момент вы, Борис Петрович, врете мне прямо в глаза. Где ваша племянница?

Борис внезапно обозлился. Да что это за беспредел такой? По какому праву его, как щенка, по полу носом возят? Если имеет мент что-нибудь конкретное против него, пусть бумажку соответствующую покажет. Повестку или постановление. А раз бумажки нет, придется менту довольствоваться тем, что он, Борис, соизволит ему ответить.

Борис приосанился и, как ему показалось, голосом уверенного в своей правоте человека, произнес:

— Я уже говорил вам и повторяю снова: не знаю.

— Хорошо, — внезапно согласился мент, — тогда позвоните ей на мобильный и дайте мне трубочку. У нее же есть сотовый телефон?

— Есть, — кивнул Борис, и тут же обматерил себя последними словами. Кто его за язык дернул? Сказал бы — нет, и вопросов не было.

— Отлично. Набирайте номер, я жду.

— Видите ли, она… оставила мобильный дома. Забыла. Собиралась в большой спешке, вот и…

Мент посмотрел на Бориса таким холодным и тяжелым взглядом, что у него вновь затряслись поджилки. Борис отчаянно потел, совершенно некстати вспомнил, что ему надо в туалет. Мысли скакали и путались, и липкий страх прочно поймал его в свои сети.

— Да почему вы так на меня смотрите? — вырвалось у Бориса. — Я что, преступник какой-то?

— Вы же сами прекрасно знаете, что да, Борис Петрович.

— Но это все в прошлом! — выкрикнул Борис, и аж застонал оттого, что подтвердил, получается, слова мента. Только про его судимость сейчас еще вспомнить не хватало!

Впрочем, мент либо пропустил это мимо ушей, либо действительно и так все знал. Выдержав небольшую паузу, в течение которой Борис мысленно молился всем богам, чтобы его оставили в покое, мент сказал:

— Что ж, штраф за отсутствие регистрации я пока с вас брать не буду. Считайте, что отделались устным предупреждением…

При этих словах Борис почувствовал такое облегчение, что едва не расплылся в счастливой улыбке. Но то, что мент произнес после этого, напрочь выбило его из колеи:

— А с племянницей своей свяжитесь. Если не появится здесь в трехдневный срок, придется нам тогда навестить родственницу вашей жены. Ту, что из Подмосковья. Может, именно там мы сможем поговорить с хозяйкой квартиры? Заодно и выясним степень вашего родства с ней.

И мент ушел, оставив Бориса в состоянии, близком к ступору.

— Ну, чего там? — осмелевшая Наталья показала нос из спальни. — Борька, чего молчишь? Говори!

— Они все знают, — осипшим голосом произнес Борис.

— Да что все-то? Ты толком скажи, не пугай меня.

— Он знает, что Лизка у Прасковьи!

— Да ты чё гонишь-то? Откуда? Сам подумай: мы ж никому ни полсловечка про Прасковью не говорили. Может, ты чего-то не так понял?

— Я пока что не глухой и не придурок! — рявкнул Борис. — Говорю же тебе: этот мент в курсе, где находится Лизка! И если через три дня ее здесь не будет, он отправится с проверкой к Прасковье! Он даже про мою судимость знает. Он вообще все про нас знает! Даже то, что Лизка нам не племянница!

— Ой, — прикрыла рот ладошкой Наталья, — что делать-то? Слушай, давай, уедем отсюда, пока не поздно, а? Я так боюсь, просто ужасно.

— Раньше надо было бояться, а теперь поздно. В любом случае он наши паспорта видел, знает, где мы живем. Так что бежать некуда.

— Нас посадят? — с отчаянием спросила мужа Наталья.

— Цыц, контра! Это мы еще разберемся, кто в итоге на коне окажется! Если он и вправду собрался к Прасковье мотать, надо ее предупредить, чтоб Лизку перепрятала. Когда она на местной почте обещала появляться?

— Каждый четверг.

— А сегодня среда. Значит, слушай меня сюда: сейчас рысью дуешь на почту и отбиваешь ей телеграмму. Только умоляю: напиши как-нибудь завуалировано, чтоб непонятно было, о чем речь идет. Ну, например: «мешок картошки, что мы тебе в прошлый раз привезли, в своем подполе не храни, на него соседи нацелились».

— Какие соседи?

— Да менты! Ты че, не врубаешься, что ли? Ну, не хочешь про соседей, напиши просто «в подполе не храни, перепрячь понадежнее».

— А Прасковья поймет?

— В отличие от тебя она баба смекалистая, сообразит. А лучше… Лучше отбей-ка вот что: «мешок картошки, что мы тебе в прошлый раз привезли, не храни, в расход пускай».

— Подожди, ты что это имеешь в виду? Девку того, порешить?

— А ты видишь другие варианты? Пока Лизка жива, мы с тобой, считай, по краю ходим. Стоит ей только рот открыть, нас мигом повяжут. А так: пропала девка без вести и пропала. Может, ее жених грохнул? Поссорились голубки и все. Ищи ветра в поле.

— А квартира?

— Что квартира? Как только удастся нотариуса найти, который нам задним числом доверенность подмахнет, тогда продаем ее и валим отсюда по-быстрому.

— А милиция?

— В пролете твоя милиция. Им нам предъявлять нечего. А с теми деньгами, что за квартиру выручим, мы себе другое жилье запросто купим. Пусть еще поищут нас тогда. И даже если найдут — ну нет на нас суда! Свидетелей нет, значит, и дела нет.

— Ладно, но Прасковья…

— Хочешь сказать, после того, как девку грохнет, она по доброй воле в милицию пойдет и нас вместе с собой сдаст? И вообще: мы ей столько бабок отвалили, что ей себя грех внакладе считать. Все, хватит из пустого в порожнее переливать. Одевайся и бегом на почту. Денег на телеграмму дам, не волнуйся.

Наталья отправилась приводить себя в порядок, а Борис прошел в кухню и сел возле стола. Нет, что-то здесь не сходится. Ладно, пускай старуха из квартиры напротив решила насолить своим новым соседям. Тогда с какой стати мент искал здесь подпольный бордель? Причем, искал как-то неубедительно, больше его, Бориса запугивал. И опять же: старуха ни коим образом не могла знать ни про то, что он сидел, не уж тем более про существовании Прасковьи. Получается, бордель — не более чем предлог. А приходил он именно из-за этой чертовой Лизки. Но почему тогда не арестовал по подозрению в похищении? Почему даже штраф за отсутствие регистрации брать не стал? И кто из Лизиных друзей или знакомых мог направить его сюда?

У Бориса шла кругом голова. Все произошедшее отдавало мистикой и не имело ни единого разумного и исчерпывающего объяснения. Было ясно только одно: ни к какому нотариусу сегодня он не пойдет. После пережитого стресса ему надо придти в себя и хорошенько все обдумать…

Борис полез в холодильник, достал бутылку «Столичной», где водки оставалось еще примерно на четверть, и не разливая ее в стопку, затянулся прямо из горла. Холодная водка, пробежав, оставила после себя горечь, зато согрела и уняла начинающийся озноб. Борис достал остатки колбасы, закусил и совсем повеселел. Ничего, он еще так исхитриться все дело провернуть, что все шишки Наталье достанутся. Если кто из них двоих и будет отдуваться перед ментами, так это она. А он тем временем будет на пляже в обнимку с какой-нибудь мулаточкой загорать.

И все же интересно: если это кто-то из Лизиных знакомых воду мутит, то кто именно? За все то время, что они здесь обретаются, только один парень появлялся с работы. Забрал какой-то сценарий и был таков. Больше не звонил и не приходил. Он что ли за всем стоит? Да нет, вряд ли. Слишком молод щегол. А тут явно кто-то серьезный поработал. Так кто же?

Борис вспомнил про старпера, который ошибся дверью. Может, это он? Старухе из квартиры напротив новые жильцы не понравилось, вот она и решила с помощью своего ухажера им пакость сделать.

Да нет, за уши притянуто. И вообще, хватит себя накручивать. Так и сердце посадить не долго. Лучше как следует расслабиться.

Борис вновь потянулся к бутылке и на этот раз осушил ее до дна, так сказать, в медицинских целях.

— Ну что, Яковлевич, все слышал?

— Все, Васильич, до последнего слова. Это ты здорово придумал, рацию постоянно на передаче держать. Правда, иногда помехи пробегали, но не сказать, чтоб сильные. Да и с перекличкой тоже вроде неплохо разыграли.

— Ну да: как вспомню твое «подкрепление требуется?», так сразу на смех пробивает. Веришь — нет, еле сдержался, когда услышал. Ты мне лучше вот что скажи: как думаешь, не перегнул я палку?

— Да вроде нет. Все как надо. Я боялся, что ты на его судимость давить начнешь, но ты очень быстро с этой темы ушел, не стал мужика до полного морального износа доводить. Если после такого представления максимум через час никто из Балобановых не выйдет из дома, буду очень удивлен.

— А если они телеграмму по телефону отправят?

— Обижаешь! Во-первых, они и так городской телефон обрубили, сколько не набираю — глухо, как в танке. А во-вторых, я утречком их вообще лишил возможности куда-либо позвонить. Столько лет здесь живу, думаешь — не знаю, чего и где отключать?

— Предусмотрительно, ничего не скажешь.

— Стараюсь.

— Меня вот только вопрос с почтой смущает. Изъятие частной корреспонденции без ордера — сам понимаешь, не хрен собачий.

— Посмотрим, что мои ребятки придумают. Надеюсь, без изъятия обойдется. Не хочу тебя подставлять, ты и так много для меня сделал.

— Лишь бы не напрасно все. Может, зря мы к нашему молодому участковому не обратились? А вообще-то знаешь, старина?

— Что?

— Ты не будешь возражать, если я с вами всю эту пьесу до финального акта пройду? Глядишь, еще не раз вашей команде помогу. Я ж Лизку твою хорошо знаю еще с той поры, когда она пешком под стол бегала. Не дело, если из-за таких, как эти Балобановы, она жизни или здоровья лишится. Так что, берешь меня к себе?

— Спрашиваешь, Васильич! Конечно! И спасибо тебе за все.

— Да не за что пока.

Я открыла глаза, когда рассвет только-только занимался, да так и пролежала чуть ли не до полдня. Впрочем, поскольку часов у меня не было, «полдень» вполне мог обернуться и восемью часами утра, и часом дня. Несмотря на бессонную ночь, чувствовала я себя отлично. Отдых явно пошел мне на пользу, поскольку голова болела значительно меньше, чем вчера, да и удары пульсом по ушам пока еще не начались. Может, и не начнутся? Вот это было бы просто замечательно.

Когда дверь чуть слышно скрипнула, я успела закрыть глаза и капельку приоткрыла рот. Понимаю, видок у меня сейчас самый что ни на есть дурацкий, но мне во что бы то ни стало следует убедить Прасковью, что я надолго вышла из игры.

— Эй! — позвала она меня.

— А-аа, — отозвалась я не то стоном, не то всхлипом, одновременно перевернувшись на другой бок.

Прасковья постояла надо мной секунд десять, больше не предпринимая никаких попыток позвать или потрогать. А потом ушла. Вновь заскрипел дверной засов. Я открыла глаза.

На табурете вновь стоял наполненный водой стакан. Я едва не расхохоталась. Она что: совсем меня за идиотку держит? На всякий случай поднесла к губам и попробовала. Так и есть, опять этот неприятный аптечный привкус, даже сильнее, чем в прошлый раз. Нет, если ей так хочется опоить меня какой-то гадостью, почему ради приличия не растворить ее хотя бы в чем-то вкусном? В чае хотя бы. А то какая-то вода, тьфу! Везде грошовая экономия.

Я решила отправить содержимое стакана вслед за предыдущим, когда мне в голову пришла одна идея. А что если исхитрится и сделать так, чтобы Прасковья сама выпила то, что мне намешала? Хм, было бы неплохо. Но вот только как?

Воду она берет из стоящего на лавке в прихожей ведра. Если вылить туда этот стакан, то с одной стороны, почти совсем пропадет аптечный привкус. Но с другой — резко снизится концентрация отравы. И подействует ли она тогда на Прасковью, заранее сказать очень сложно. Кроме того, пока я заперта здесь, ни о каких свободных перемещениях по дому и речи нет. Так что пусть пока стакан постоит, а я на него посмотрю.

Нет, лучше не смотреть, а то жажда мучить начинает. Вот бы знать, что именно замыслила Прасковья и когда она перейдет к активным действиям. А то, боюсь, я тут от жажды загнусь.

Стукнула входная дверь. Ага, Прасковья вышла из дома. Я поднялась и осторожно выглянула в окно. Прасковья, взвалив на плечо лопату, бодро топала куда-то в сторону леса. Я смотрела на нее, сколько могла, пока старуха не скрылась с глаз моих. Что ей нужно в лесу? Почему после ее нападения на туристов она предпочла оставить меня дома, пусть и опоенную, а сама куда-то слиняла?

Ответов на эти вопросы у меня не было. Зато вот на душе стало как-то неуютно. Сбежать от нее что ли, пока не поздно? Но как?

Я осмотрела свою каморку. Сначала подергала дверь. Бесполезно. Даже на миллиметр не поддалась. Крышу разбирать — долго и нецелесообразно. Да и нечем. Хм, судя по всему, единственный выход — через окно. Оно, конечно, небольшое, можно даже сказать — крохотное, но я через него просочусь, будьте уверены. Вот только как выбить из него стекло и раму? Ладно, со стеклом справится табуретка. А раму что: тоже табуреткой дубасить, пока не сломается? Выходит, другого выхода нет. Интересно, когда Прасковья заметит мое отсутствие? И вообще: стоит ли так рисковать или сначала лучше дождаться ее возвращения и посмотреть, что она предпримет?

Взвесив за и против, я решила все-таки бежать. А то, боюсь, дождусь до того, что эта безумная баба, вернувшись домой, грохнет меня и закопает в лесу под елочкой. Вот зачем, спрашивается, она лопату с собой взяла? Уж не могилку ли мне копать? Бр-р, я пока еще жить хочу и даже не просто хочу, а сильно хочу. Так что решено: берем табуретку в руки. Замах справа налево, понеслось!

Как ни странно, с первого раза выбить стекла не получилось. То ли они чересчур крепкие попались, то ли я на бабкиных харчах ослабла. Кстати, где, спрашивается, моя утренняя овсянка? Водички отравленной не забыла принести, уродина, а еду — забыла.

Вспомнив про недоданную мне овсянку, я рассердилась настолько, что следующим же ударом вынесла почти половину стекол. Победа! Так, еще разок, отлично! Теперь снимаем наволочку и используя ее как перчатку, осторожно вытаскиваем торчащие в раме осколки. Еще не хватало только порезаться! Не дождетесь!

Кстати, осколки в случае чего запросто сойдут за режущее оружие. Правда, держать его неудобно, но с учетом ситуации, в которую я вляпалась — сгодится. Но сначала — вынести раму. Вернее, целых две рамы с перекрестьем, иначе мне через них не пролезть. Между прочим, для такого маленького окна они чересчур прочные оказались, на совесть сделанные. И есть у меня подозрение, что ставили их сюда недавно, не больше десяти лет назад. Интересно, кто и почему? Неужели сама старуха решила сделать свой дом чуточку теплее? Или это дети ее так о ней трогательно позаботились? Хм, непохоже, чтобы она любила кого-то кроме себя. Значит, дети отпадают. Ладно, чего об этом думать? Ломать надо!

Рама оказалась сделана на совесть. Битье по ней табуретом результатов не принесло, только вымотало меня до крайности. Я оставила табурет и, вцепившись в раму, изо всех сил принялась ее тянуть. Потом просто взяла и повисла на ней всей тяжестью собственного тела, для чего пришлось подогнуть ноги. Бесполезно. Моих жалких сил не хватало, чтобы ее сломать.

Оставив это бесполезное занятие, я присела на кровать передохнуть. Машинально потянулась к стакану с водой, и тут же отдернула руку. Хм, если мне все-таки удастся отсюда вырваться, первым делом напьюсь. Воды, разумеется. А то внутри уже все просто пересохло от жажды. День обещает быть жарким, у меня капли пота по лицу и спине катятся, а пить-то нечего, кроме отравы.

Ладно, не время раскисать. Чего бы мне еще такого придумать, чтобы вынести эту чертову раму? Висеть на ней совершенно бесполезно. С моим куриным весом ничего из этой затеи не выйдет. Значит, все-таки придется задействовать табурет. Бить прицельно, но с большим замахом, чтобы не только моя сила тут роль играла, а и вес летящего табурета. Пять ударов, и отдыхать. Пять ударов, и отдыхать. И так до того момента, пока не вылезу из избы во двор …

Тема с Машкой и Алексей с Сашей сидели в беседке.

— Ну как, выспался на Лизиной раскладушке? — спросила Машка Лешу.

— Да, спасибо. Спал сном праведника. Кстати, ребята, можете меня за шизика принимать, но я с помощью этой раскладушки с Лизой пообщался, хоть и недолго.

— Это как? — удивился Тема. — Там вроде никакого передатчика не вмонтировано.

— Ладно, можете, конечно, смеяться, но я уверен, что она ответила на мой призыв. Я спросил, где она, а в ответ услышал «я здесь».

— И все?

— И все. Но теперь я точно знаю, что она жива. И она ждет меня.

— Надеюсь, что ты прав, — сказала Машка.

Разговор как-то сам с собой сошел на нет. Алексей то и дело поглядывал на часы и, наконец, не выдержал:

— Ну, и когда они из дома выйдут? Уже почти час прошел, а оттуда ни ответа, ни привета!

— Подожди. Матвей Яковлевич сказал, что все в порядке, наживку они слопали и не подавились. Так что ждем.

— И сколько нам еще здесь торчать?

Тут у Машки зазвонил телефон. Алексей замолчал и вопросительно посмотрел на девушку. Машка поднесла трубку к уху:

— Да, да, мы все поняли. Спасибо, Катерина Ивановна. Мальчики, подъем! Балобанова только что вызвала лифт.

— Муженек ее дома решил остаться?

— Судя по всему, да. И это неплохо. Нам же легче следить будет.

— Ладно, хватит болтать, пошли, а то упустим!

Тема с Машкой переглянулись и пошли следом за Алексеем, пробежавшим уже чуть ли не половину расстояния до Лизиного двора. Саша, как и было условлено, отправился к отцу, сидевшему в «Газели» метрах в пятидесяти от беседки. Если Наталья вдруг вздумает отправиться куда-нибудь на машине, они последуют за ней.

Наталья вышла из подъезда и засеменила вдоль по улице. Выглядела она расстроенной и какой-то встрепанной. Это впечатление усиливали белая блузка в гигантских рюшах, взлетавших при каждом шаге, и неудачно собранный пучок, из которого уродливо выбивались пряди немытых волос. Машке стоило больших усилий сдержаться и не прокомментировать увиденное.

По сторонам Наталья не смотрела, и троица практически в открытую шла за ней: Алексей чуть впереди, обнимающиеся в целях конспирации Тема с Машкой — чуть сзади. Слава Богу, Наталья такси ловить не стала. Впрочем, идти было недалеко, от силы пять-семь минут.

И вот Наталья добралась до почты и вошла внутрь. Ребята остановились.

— Все четко, как Яковлевич и говорил. Ну, кто за ней пойдет?

— Мальчики, а можно я? У меня знаете какой слух? И зрение острое. Разгляжу адрес, имя получателя и к вам. Она меня ни за что не заподозрит! — затараторила Машка, которой наконец-то выпал шанс принять непосредственное участие в процессе спасения подруги.

Алексей и Тема переглянулись.

— Согласны? Тогда я побежала, — скороговоркой выпалила Машка и, пока ее не остановили, исчезла.

— Ладно. Вдруг у нее и вправду получится? — сказал Тема, но как-то неуверенно. Алексей в ответ только хмыкнул.

Ребята отошли, чтобы их не было видно через стеклянную витрину почты, и принялись ждать.

Через десять минут Машка выскочила наружу. Судя по всему, она была крайне взволнована:

— Ребята, я такое узнала — просто жуть! Лизу убить собираются! Эта Балобанова, конечно, прямо так в открытую не стала писать, но я абсолютно уверена — Лизке грозит опасность! Если эта телеграмма уйдет, мы сильно рискуем. Мы можем не успеть ей помочь! Мальчики, сделайте что-нибудь! Умоляю!

— Подожди, не топочи! Почему Наталья до сих пор не вышла?

— Да она с приемщицей ругается. Кричит, что ее обдирают как липку, и за адрес она платить, как за сообщение, не собирается. Приемщица пока побеждает. Ну же, чего вы ждете? Идите, остановите ее!

Тема и Алексей переглянулись и неуверенно двинулись в сторону двери, как возмущенная Балобанова выскочила наружу, едва не сбив с ног какую-то зазевавшуюся старушку, изучающую расписание работы почты.

— Ты че, гляди, куда летишь, сумасшедшая! — тут же среагировала старушка.

— Нечего стоять там, где люди ходят! — рявкнула на нее Наталья, поправила на груди блузку и, вскинув голову, зашагала по тротуару. Из ее пучка выбилось еще несколько прядей, отчего казалось, будто кто-то вцепился ей в шевелюру и от души потрепал.

Алексей уставился на Наталью нехорошим взглядом.

— Леш, ты чего? — дернула его за рукав Машка. — Я же говорю, надо срочно бланк забрать, пока ее телеграмму не отправили. Ты чего ждешь?

— Да, Лех, пошли! — поддержал супругу Тема.

— Нет, народ, извините, но без меня. У этой мерзавки на руке Лизино кольцо. Я не могу позволить, чтобы она его носила! Все, я побежал!

Алексей со всех ног бросился за Натальей. Машка было рванулась следом, но тут же согнулась почти впополам и скорчилась от боли.

— Машенька, ты чего? — обеспокоенный Тема подбежал к супруге.

— Ничего, солнце, все в порядке. Меня просто тошнит. Ты… иди на почту. Я пока на улице побуду, подышу, все и пройдет.

— Ты уверена, что справишься без меня?

— Конечно, глупый. Ну же, иди!

Тема послушно зашел на почту, на прощание бросив на Машку обеспокоенный взгляд. Она ободряюще улыбнулась ему, но как только дверь за Темой закрылась, со всех ног бросилась к ближайшим кустам. Нельзя сказать, чтобы токсикоз серьезно мучил ее, но иногда он разыгрывался в полную силу, вот прямо как сейчас. И тогда не расстаться с содержимым желудка было просто выше человеческих сил.

Догнать Наталью ничего не стоило. Замедлив бег и бросив быстрый взгляд по сторонам, Алексей понял, что просто подойти и потребовать от нее снять кольцо вряд ли получится. Слишком много прохожих, а она наверняка начнет орать. Нет, надо увести ее с глаз подальше. Но куда?

Наталья уже почти дошла до дома, а подходящей возможности отобрать кольцо все так и не представилось. Леша был близок к бешенству. Но позволить этой бабе и дальше носить кольцо Лизы, он не мог.

Наталья вошла в подъезд, вызвала лифт. Алексей вошел следом, по привычке повернувшись к консьержке, чтобы поздороваться… И тут увидел, что консьержки нет…

Подошел лифт, Наталья вошла внутри и нажала кнопку нужного этажа. Алексей рванулся следом и буквально впечатал Наталью спиной в стенку кабины. Двери лифта закрылись.

Алексей состроил свирепую физиономию и прорычал:

— Гони кольцо, сука!

Испуганная до дрожи Наталья, которой Лешина рука плотно прикрывала не только рот, но отчасти и нос, кое-как стащила с пальца кольцо и протянула ему. Алексей выхватил его из рук Натальи и посоветовал:

— Никогда не бери чужое. Поняла меня?

Наталья мелко-мелко закивала, не сводя с Леши перепуганных глаз.

— Ничего-то ты не поняла, — констатировал Леша.

Лифт остановился на выбранном Натальей этаже. Она тихонько двинулась в сторону выхода, но Алексей впихнул ее обратно, нажал кнопку самого верхнего этажа, а сам вышел. Двери закрылись, и лифт с Натальей пошел наверх.

Алексей, перепрыгивая через ступеньки, побежал вниз. Зажатое в кулаке Лизино колечко грело ему сердце. Теперь-то все будет в порядке. Он знал это совершенно точно.

Войдя в зал, Тема растерялся. Посетителей, слава Богу, не было, но как вызволить бланк оплаченной телеграммы и не дать ей уйти, он себе совершенно не представлял. Еще не зная, что и как он скажет, он подошел к приемщице.

— Простите, тут только что была моя тетка…

— У меня времени нет, чтобы всех приходящих сюда теток запоминать, — зло отозвалась приемщица, видимо все еще не отойдя от перебранки с Балобановой. И тут Тему осенило:

— Да вы ее наверняка запомнили! Понимаете, — он огляделся и понизил голос, — она слегка того, не в своем уме. Ну же, такая странная дама, вся в белых рюшах и с вороньим гнездом на голове. Ужасно жадная, из-за копейки удавится…

— Мои соболезнования, — приемщица с ног до головы оглядела Тему. — Видимо, в семье не без урода. Ваша тетка меня до белого каления довела. А мне, между прочим, еще целый день с людьми работать. Это ж никаких нервов не хватит!

— Вот-вот! — подхватил Тема. — А представляете, что она дома устраивает — это тихий ужас. Брата своего уже до инфаркта довела, если квартиру не разменяем — она и маму мою доконает. Но дело совсем не в этом.

— А что такое? — заинтересовалась приемщица.

— Видите ли, у нее мания — слать дурацкие телеграммы нашим родственникам. Я ее только что на улице встретил, и она похвасталась, что всю Воркуту на уши поставила. Представляете? А у нас там бабушка старенькая, она ж и ее до инсульта доведет!

— Подождите, молодой человек, вы чего-то путаете. На Воркутинские адреса я сегодня ничего не принимала.

— Не может быть! — в голос застонал Тема. — Значит, она в Питер отправила. А у меня там дедушка по маме. Ему восемьдесят шесть, он фронтовик, у него контузия. Ему же любое волнение — смерть!

— Ну, если до таких преклонных лет дожил, значит, не все волнения для него столь пагубны, как вы описываете, — резонно заметила приемщица.

— Девушка, милая, — поднажал Тема, — Если я не узнаю, кого из нашей родни она на этот раз решила «осчастливить», я даже не узнаю, кому деньги на похороны готовить. Умоляю, посмотрите: куда она отправила телеграмму?

— Вообще-то это против правил, — приемщица явно колебалась, но красноречие Темы не оставляло ей шансов для отступления.

— Девушка, хотите, я перед вами на колени стану? Вот, уже встаю!…

— Не надо, что вы, у нас полы грязные. Ладно, так и быть. Как, говорите, ее фамилия?

— Балобанова. Наталья Балобанова.

— Да, вот она. Только-только собиралась оператору передать. Ну-ка, посмотрим… Московская область, деревня Зеленино, до востребования.

— Не может быть, дайте скорее сюда!

Приемщица, словно загипнотизированная, протянула Теме бланк. Завладев драгоценным листком, Тема, быстро пробежав его глазами, начал быстрое отступление:

— Боже мой! Прасковья, мамина сестра! Спасибо вам, милая девушка, вы только что спасли человека! Низкий вам поклон! Как будет рада моя мама, когда узнает, что Прасковье ничего не грозит…

— Эй, молодой человек! Бланк верните! Телеграмма же оплачена!

— Я оплачу все расходы по ее аннуляции! — Тема достал бумажник и вытащил оттуда пятисотенную бумажку. Положил ее перед вконец растерявшейся приемщицей и, пятясь задом и беспрестанно ее благодаря, покинул почту.

Когда за ним закрылась дверь, приемщица взяла купюру, подозрительно рассмотрела ее со всех сторон и на свет, убедилась, что не фальшивая. И сказала сама себе:

— Точно — семейка придурков!…

Купюра плавно перекочевала в карман ее джинсов.

Команда по спасению Лизы, на этот раз в самом полном составе, включая дядю Сашу — отца Алексея и Саши-младшего, бывшего участкового Васильича и Катерину Ивановну, собралась около «Газели».

— Ну что, какие успехи? — спросил Матвей Яковлевич подошедших самыми последними Машку и Тему.

— Вот! — Тема торжествующе поднял в воздух исписанный бланк. — Успели перехватить.

Матвей Яковлевич и Васильич обменялись взглядами.

— Я же говорил, что мои орлы сами справятся!

— Да уж, это точно.

— Вы лучше сначала поглядите, что они тут понаписали, — Тема протянул листок Матвею.

Тот достал из кармана очки, надел и принялся читать телеграмму.

— Вот, значит, как? Сукины дети! Да я их самих в землю закопаю и гнить оставлю! Уроды! — неожиданно для всех взорвался он.

— Яковлевич, ты чего? — удивился Васильич.

— А ты сам прочитай! Они тут чуть ли не в открытую предлагают некой Прасковье нашу Лизу на тот свет отправить!

— Ничего себе! Да за такие дела сажать надо, и дело с концом! Яковлевич, ну давай, ты все-таки подашь заявление, а? Нам же проще потом будет!

— Нет. Сначала Лизу вернем. А как этих мерзавцев наказать, мы еще придумаем. Даже не сомневайся…

— Леш, у тебя с Натальей чем все закончилось? — влезла в разговор Машка, которой просто не терпелось знать, вернул ли он Лизино кольцо или нет.

— Все отлично. Сама отдала, даже упрашивать не пришлось, — Лешка кровожадно ухмыльнулся.

— Эй, молодежь, вы чего тут начудить успели?

— Ничего, — состроив невинные глаза, отозвалась Машка. — Честное пионерское! И вообще: ехать пора! Чего мы ждем-то?

— Это верно, чем быстрее отправимся, тем быстрее Лизу вызволим. Мужчины, в машину! Машенька, ты тогда оставайся с Катюшей и жди нас…

— Это еще почему? Ну, Матвей Яковлевич, ну, пожалуйста! Я вам обязательно пригожусь!

— Машка, слушай, что старшие говорят! А вдруг тебя по дороге снова скрутит? Ты по-моему до сих пор в себя не пришла, бледная, как спирохета, — поддержал Яковлевича Тема.

— Ах ты, Брут! Вот от тебя я такого точно не ожидала! — горе Машки было искренним и неподдельным.

— Машенька, деточка, пойдем домой, не будем им мешаться. Мужчинам в таком деле всегда легче одним справляться, без нас, — мягко принялась увещевать Катерина Ивановна. — А я тебе один секрет расскажу, как от тошноты избавиться. Меня в свое время одна мудрая женщина научила, когда я первенца ждала…

Машка с тоской смотрела вслед рассаживающимся в «Газели» мужчинам. Последним в салон должен был лезть Тема. Он крепко, но нежно обнял супругу, поцеловал и что-то прошептал на ушко. А потом заскочил внутрь, захлопнул дверь, и машина тронулась. Машка и Катерина помахали ей вслед руками.

— Машенька, а что такого тебе муж сказал-то? — спросила Катерина. — Если, конечно, не секрет.

Машка улыбнулась и чуточку засмущалась.

— Сказал, что ему будет меня не хватать, но моя безопасность для него на первом месте. Отмазался в общем. Ему просто повезло, что мне сегодня нехорошо было. Нашел формальный предлог, к чему прицепиться.

— Ну, его тоже можно понять. Тема очень трепетно к тебе относится, — улыбнулась ей в ответ Катерина. — Ну что, пойдем потихоньку, будем ужин готовить? Мужчины-то приедут голодные, как волки, и еще неясно, как там Лизонька, бедная, питалась. Надо девочку нашу порадовать. Не знаешь, что ей больше всего нравится?

— Ой, а можно я тогда торт испеку? Ее любимый!

— Конечно, можно. Даже нужно. О чем разговор?

— А вот вы говорили — секрет есть. Ну, чтобы не тошнило. Это правда?

— Правда. Помогает, конечно, не каждой, но мне, например, сильно жизнь облегчил. Сейчас расскажу…

Борис тем временем орал на Наталью:

— Ты хоть иногда мозгами пользуешься, идиотка? Кто тебя просил драгоценности напяливать и по улице в них разгуливать! Да еще и за моей спиной!

Всхлипывающая Наталья отозвалась:

— Кто ж знал, что в столице такие дикие люди живут?

— А то в новостях ни разу ничего подобного не видела! Постоянно честный люд обирают, каждый день по тыще случаев. Ты мне лучше вот что скажи: телеграмму-то отправила или со страху напрочь забыла, зачем я тебя посылал?

— Конечно, отправила! Я ж честь по чести, все как надо сделала, иду к тебе довольная, уже в подъезд зашла, а тут этот маньяк! Расплющил меня по стене как бабочку, рот зажал и кольцо отобрал! У меня аж внутри все от страха оборвалось! Хорошо еще только этим все обошлось, а то представлю, что он бы меня еще и того…

— Что — он тебя того? Думаешь, на тебя в таком виде хоть один нормальный мужик позарится? Да только если у него с головой не все в порядке! И вообще: лучше бы он тебя поимел, чем мы по твоей милости без кольца остались.

— Да ты что говоришь? — взвилась Наталья. — Совсем с головой рассорился? Какое-то кольцо для тебя дороже чести жены?

— Смотря, сколько колечко стоило. Если оно все в камушках было да из белого золота…

— Да не знаю я, из чего оно было! Просто мне так показалось, что драгоценное. А может, и поделка дешевая.

— А чего ж ты тогда так убиваешься из-за какой-то подделки? — подколол Наталью муж.

— Страшно мне! Никогда на меня еще не набрасывались и вещи мои не отнимали. Слушай, а может, в милицию обратиться? Вдруг это и вправду какой маньяк орудует? Сегодня пощадил, а завтра грохнет кого-нибудь.

— Дура!!! — завопил Борис. — И не думай даже! Что ты им в милиции скажешь: у меня в лифте кольцо выпросили? Да, именно выпросили, потому что ты сама его этому мужику в руки отдала! И чье кольцо-то? Твое или хозяйки квартиры? Поделка или драгоценность? Ты же даже этого не знаешь! Все, хватит! Сиди уж дома, нагулялась!

— А он такой странный был, — не унималась Наталья. — Колечко-то забрал, а потом и говорит мне: «Не бери чужого, поняла?» Словно это не он у меня, а я у него чего-то отняла. Я вот думаю: может, это кто из девкиных друзей-приятелей был?

— Только этого нам не хватало! Бегом смотреть альбомы! Если знакомую рожу увидишь, считай, мы вляпались по твоей милости!

— Да почему это по моей? — оскорбилась Наталья. — И почему вляпались? Я всегда сказать могу, что девка мне его поносить дала, вот и все! Чего тут криминального-то?

— Сказать ты можешь кому угодно и что угодно. Только не факт, что тебе поверят. Это ты понимаешь? Эх, как представлю, что из-за тебя такой лакомый кусочек от нас уплывает, — Борис обвел тоскливым взглядом убранство большой комнаты.

— Боря, ну давай уедем отсюда, пока не поздно, а? Прихватим с собой из вещей, что получше, и домой. Считай, что все равно в отпуск съездили, отдохнули по-человечески, — без особой надежды на положительный ответ предложила Наталья.

— Без моей команды ты отсюда никуда не слиняешь, это ясно? А теперь ходу и смотреть фотки. Вдруг снова своего маньяка увидишь!

Наталья утерла слезы и пошла в библиотеку. Альбомы она, конечно, для видимости достанет, но смотреть в них ничего не будет, пусть Борька даже не надеется! Лучше она тем временем все по-своему сделает: ценные и просто красивые вещички со всего дома в один укромный уголок снесет, да в чемодан уложит, чтобы если вдруг пришлось бежать отсюда, так хоть их успеть прихватить.

Так, что же она из девкиных вещей себе заберет? Ну, крема, да цацки — это понятно. Все равно они ей больше никогда не понадобятся. Телефон тоже. Его всегда продать можно, а места в багаже занимает — чуть. Еще покрывало с ее кровати, розовое в сиреневых разводах. В поселке все обзавидуются, когда его увидят. И в спальне у нее еще, кажется, фотоаппарат лежит — тоже сгодится. Можно кое-какие части от компьютера забрать. Вроде, тоже ходкий товар, у них на рынке целых три палатки компьютерным барахлом торгуют. А Борьке со всего этого — фигу с маслом. Только и умеет, что орать. А уж после того, как он прямо в лицо сказал, что лучше бы маньяк ее ссильничал, чем колечко отобрал, у Натальи и вовсе к мужу последнее перегорело. Развод хочет? Да пожалуйста! Пусть женится на своей мертвой царевне, хоть по три раза на дню.

Наталья хихикнула, представив себе эту картину. Ну-ну, пускай тешится. А как только Борька квартирой завладеет, она сразу анонимочку в ментовку накатает. Так, мол, и так. Хозяйку квартиры порешил, вяжите его, да за решетку тащите. А потом она на суде подойдет и прямо в рожу ему плюнет. За все сразу: и за маньяка, и за уши спаниеля…

— Споро едем, — заметил Васильич. — Хороший нам водитель достался. Уже стольник от Москвы отмотали, и не заметили.

— Спасибо на добром слове, — отозвался дядя Саша. — Только если карте верить, нам еще почти столько же пилить.

— Не столько же, а половину, — поправил его Саша-младший.

— Сан Саныч, не умничай, — сказал ему отец, — по прямой, может, и полтинник, а все петли, да загибы проселочной дороги ты считал? Может, кое-где и объезд придется искать. Мы километров через десять на грунтовку съедем и в скорости здорово потеряем. Если я буду там лететь, как здесь, подвески лишимся и вовсе никуда не доберемся.

— Интересно, а много в этом самом Зеленино женщин по имени Прасковья живет? И вообще: большая деревня или нет?

— По карте опять же получается, что небольшая. В крайнем случае, все до единого дворы обойдем и найдем Лизу.

— Язык до Киева доведет. Чем самим ходить, лучше отловить какого-нибудь аборигена и расспросить хорошенько. Сами все расскажут.

— Меня вот только одно смущает: в телеграмме написано «до востребования». Если бы Прасковья в Зеленино жила, было бы логичнее так и писать: Зеленино, дом такой-то, Прасковье Михайловой. А тут — до востребования.

— Может, у нее дом типа самостроя? Ну, и не зарегистрирован поэтому.

— В деревнях обычно все дома «типа самостроя», как ты выразился, это раз. Зарегистрироваться — тоже невелика сложность. Номер на заборе намалюй, вот и все. И даже так: можно было и без номера дома телеграмму отбить, здесь почтальон каждого лично знать должен. Лучше, Сань, ты вот что в карте посмотри и нам скажи: вокруг этого Зеленино еще много других деревушек?

— Да нет. Вообще ни одной. Оно как бы в тупике находится. Перед ним штук восемь всяких поселений, а на Зеленино эта дорога замыкается и дальше никуда не идет.

— Странно. Тогда я другого не понимаю: откуда в этом Зеленино вообще отделение связи взялось? Логичнее было бы его на пару деревень раньше разместить, чтобы большее количество народу с меньшими затратами обслужить.

— Кстати, тут на карте есть еще одна отметка: Зеленинский колхоз «Красный маяк», — сообщил Саша.

— А, тогда все понятно. Если раньше колхоз процветал, то тогда вопрос с отделением связи снимается.

— Эх, сейчас бы пожевать чего-нибудь, — невпопад ляпнул Тема. — А то даже позавтракать сегодня забыл.

— Это ты зря. Хочешь, по дороге у какого-нибудь ларька остановимся? — предложил дядя Саша.

— Да нет, лучше уж побыстрее до этого Зеленино доберемся. Я и потерпеть могу.

— Эх, молодежь, — проворчал Васильич, — вечно у вас все наперекосяк. На-кось, разворачивай!

— Что это?

— Бутерброды с салом. Тут на всех хватит. Только не обессудьте — строгал сам, поэтому если кого толщина ломтей не устраивает, уж извините.

— Спасибо! — обрадовался Тема.

— Спасибом сыт не будешь. Разворачивай, говорю! А то у меня после ваших разговоров тоже в брюхе забурлило.

Команда приступила к трапезе. Удалось покормить даже дядю Сашу, причем без отрыва от руля. Лешка просто взял и порезал причитающийся ему бутерброд на маленькие квадратики, как раз «на один кус», и по одному скормил их отцу.

Вскоре свернули на обещанную грунтовую дорогу. Первые километров пять были еще ничего, а потом началась такая гребенка, что Тема мысленно погладил себя по голове за то, что все-таки оставил супругу в Москве, а не взял с собой, хотя места в «Газели» еще оставались. Если уж у него в желудке все прыгает и к горлу подбирается, ей бы здесь точно пришлось несладко.

Честное слово, не знаю, сколько я долбила эту чертову раму. Сначала мне казалось, что это — мартышкин труд. На раме даже царапин от табуретки не появлялось. Прямо словно заколдованная. Потом в голове всплыло чье-то мудрое изречение: «количество превращается в качество». Мысль мне эта понравилась, и дальше долбежка пошла куда веселее. В итоге первую раму я таки вынесла без особых проблем. Правда, при этом парочку заноз себе засадила и тут же их вытащила. Неприятно, но не смертельно. Зато со второй рамой пришлось помучиться глобально.

Видите ли, из-за того, что эта рама в отличие от предыдущей была как бы углублена в стену, бить по ней табуреткой так же, как и по первой, не получалось, удары выходили слишком слабыми. Пришлось все-таки ломать раму руками. Я то хваталась за нее и неистово трясла. То валилась на кровать и разве что не блажила от дикой головной боли. Потом ждала, пока боль хоть чуть-чуть успокоится, заодно воодушевляя себя видом Прасковьи, копающей мне могилку, и снова шла трясти раму.

Когда рама вылетела наружу, я была уже настолько вымотана, что даже радости особой не почувствовала. Постояла с пару минут, потом выглянула в окно — не идет ли Прасковья. Горизонт был чист. Тогда я забралась на табуретку и вылезла.

Приземление, конечно, могло бы выйти и помягче. Падать на многострадальную голову было совсем не обязательно. Лучше бы эффектным кувырком прокатиться по земле и встать на ноги, а вместо этого получилось, словно мешок с овсом сбросили. Хлоп, и звездочки из глаз во все стороны.

Сочтя, что валяться хватит, я поднялась и, держась за голову, поползла в дом. Первым делом вволю напилась колодезной или родниковой — вот уж не знаю, откуда именно ее Прасковья берет — воды. Затем стащила дробовик, висящий за дверью, и перепрятала его во дворе за поленницей. Попробовала разобраться в его устройстве да плюнула на эту затею. Спусковой крючок нашла, и хватит. Все равно я из него стрелять не собираюсь.

Потом открыла дверь в свою комнату и забрала оттуда стакан с отравой. Подошла к ведру и вылила в него содержимое стакана. Ладно, какую бы еще пакость придумать? Эх, как назло все мысли из головы куда-то плавно улетучились. Ладно, хватит ерундой страдать. Пора отсюда ноги делать. Интересно, у моей надзирательницы хоть какие-нибудь карты местности есть?

Я полезла шарить по шкафам. Обнаружила много чего интересного. Например, порох и спички. Их я отложила в сторону, вдруг еще пригодятся. Побитая жучком и серая от времени овсянка. Фу, какая гадость! Вот, значит, что скармливала мне «любящая бабуля»! Пакет сухофруктов. Отлично. Его я возьму с собой. Да и сейчас пожевать сушеных яблочек и груш — милое дело, а то со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было. Ум-мм, как вкусно!

Интересно все-таки: чем она пытается меня отравить? Что-то я никаких лекарств здесь не нахожу. Ага, а это что за бутылочка без этикетки? Открываем, нюхаем. Фу, наверняка оно. Ладно, тоже выльем в ведро. Теперь вроде даже концентрация вполне приемлемая вышла. Есть шанс, что и на слоноподобный организм Прасковьи с лихвой хватит. Лишь бы только выпила, зараза.

В самом дальнем уголке буфета в грязной тряпице, когда-то судя по всему бывшей мужским носовым платком, я обнаружила деньги — пять тысяч рублей, бумажка к бумажке. Без всякого зазрения совести я прикарманила всю сумму. Будем считать, что за моральные издержки. Зато теперь можно уже не волноваться относительно того, на какие шиши я поеду в Москву.

Ну что ж: посидеть на дорогу, но так, чтоб не сильно рассиживаться, и вперед. Жаль, конечно, что карту я так и не нашла, придется наобум идти. Вот возьму и отправлюсь от избушки в сторону, противоположную черничнику, авось куда-нибудь и выберусь. Главное — хоть какую-нибудь тропинку отыскать. Раз есть тропинка, есть и конечная точка, куда она ведет.

Я уже собиралась покинуть негостеприимный дом, как что-то дернуло остановиться меня на пороге и сначала выглянуть в окно. О Боже мой! Прасковья тащит на плече не только лопату, но рюкзак веселой расцветки! Я ошиблась! Это она не для меня могилу рыла, а для бедолаг-туристов, которых подстрелила вчера! Она все-таки расправилась с ними, гадина!

От ярости у меня потемнело в глазах, и на какое-то время я даже забыла о том, что если сию секунду не придумаю, что мне делать, меня вполне может постичь такая же участь, как и этих ребят. Меж тем Прасковья приближалась. Выбежать во двор — значит, пойти на прямое столкновение. Смогу ли я? Боюсь, что нет. Она меня в два счета догонит и скрутит. Тогда попытаемся усыпить ее бдительность. Вдруг мне повезет, и она сначала хлебнет своей отравы из ведра?

Я быстро забежала в комнату, плотно прикрыла за собой дверь. Черт, а как же защелка? Ладно, сойдет и так. Пусть думает, что забыла закрыть. Окно! Так, осколков и обломков не видно, уже легче. Занавеску задернуть. И молиться, чтоб на улице ветра не было, а то весь обман мигом раскроется. Черт побери, стакан!

Пришлось еще раз сбегать в комнату, забрать стакан, поставить его на табуретку, закрыть дверь и лечь в кровать. Уф, успела. Хлопнула входная дверь. Я зажмурилась: «Господи, пронеси»!…

Злая и разочарованная команда собралась у «Газели».

— Да что же это такое! Битый час уже по этому долбанному Зеленино носимся, и все без толку! Сговорились они все что ли! Ни одной Прасковьи в округе, где же это видано! Молчат, как рыбы.

— Тема, ты на почте был?

— Без толку. Закрыта она уже. И никого рядом.

— И что, сегодня больше не откроется?

— Думаю, вряд ли. Здесь и магазин-то в пять вечера закрывается, что уж про почту говорить!

— А ты, выходит, уже и в магазин успел наведаться? — зло бросил Алексей.

— Мимо проходил. А что? Уже нельзя?

— Ну да: кому чего больше надо, тот то и видит.

— А за слова свои ответишь? — подобрался Тема.

— Ребята, хватит ругаться. Так мы все равно ни к чему не придем, — остановил их дядя Саша.

— А что делать будем? — Алексей был близок к отчаянию. — Я сейчас просто буду в каждый двор ломиться и все там вверх дном переворачивать, пока Лизу не найду. Ну, не может такого быть, чтобы человек взял и бесследно исчез! Может, мы в другое Зеленино приехали? Сколько их в Московской области, а?

— Исключено, — ответил Саша. — Если забыл, то в телеграмме помимо названия деревни был еще и район указан. Так что ошибки быть не может. Это то самое Зеленино.

— А если Прасковья Михайлова — это псевдоним, тогда как быть? — не унимался Алексей. — И мы своими поисками, да расспросами уже спугнули преступников?

— Если мы кого и спугнули, так только местных шавок. Слышишь, как лаем заходятся? И если принять твою версию, то как бы по-твоему Прасковья телеграмму до востребования не на свое имя получила?

— Думаешь, здесь паспорт кто-нибудь требует? Я тебя умоляю! Заранее договориться с тем, с кем надо, и все! Хоть крокодилом назовись, все равно корреспонденцию получишь.

— Надо в местное отделение милиции наведаться, — сказал Васильич. — Там точно должны знать, кто такая Прасковья Михайлова.

— А где оно?

— Я всю деревеньку из края в край обошел, расспросил жителей. В общем, здесь отделения милиции нету и не было никогда. А вот в предыдущей деревне стоял милицейский УАЗ. И дедок один подтвердил, что в Калинино участковый живет. Так что предлагаю вернуться туда и расспросить местных коллег. Глядишь, еще и с поимкой преступников содействие окажут.

— Так чего мы все еще ждем? В машину, быстро!

Никого дважды подгонять не пришлось. «Газель» развернулась и бодро поехала назад, в деревню Калинино, где Васильич заметил милицейскую машину.

Алексей хмуро смотрел в окно. Как знал, что все наперекосяк пойдет! И вообще, пока они тут возятся, Лизе, вполне вероятно, угрожает опасность. Вон, Матвей Яковлевич это тоже чувствует. Иначе с чего бы он такой нервный стал? Хоть бы Васильич не ошибся насчет участкового! А то даже подумать страшно, что может случиться!

Так, Прасковья ходит по дому. Глухой удар о пол. Ага, это она, наверное, рюкзак у порога сбросила. Снова шаги. Всплеск. Ура! Я ни с чем не спутаю эти звуки! Она пьет воду, на что угодно готова поспорить! Кажется, мои шансы вырваться отсюда слегка возросли.

Странно, почему она все еще не зашла ко мне? Даже обидно слегка за такое невнимание к моей персоне. Или не хочет тревожить мой сладкий сон? Впрочем, я не в претензиях. Пусть лучше еще водички попьет. А то жарко-то небось землекопом работать?

Интересно, когда это отрава начинает действовать? И как именно она действует? Я-то ее так и не попробовала, так что ничего дельного на этот счет сказать не могу. Ладно, подождем — увидим. По крайней мере, очень на это надеюсь.

А Прасковья все топчется и топчется чего-то. Вот бы хоть одним глазочком поглядеть, чем она таким занята? Жаль, у нее нет милой привычки бормотать себе под нос. А по доносящимся из-за двери звукам трудно что-либо наверняка определить. Так, что-то у нее по полу рассыпалось. Видимо, разбирает доставшееся после туристов наследство, стервятница. Эх, жаль ребят! Ни за что погибли. И я виновата в их гибели. Косвенно правда, но виновата. Не надо было мне их окликать и о помощи просить. Только еще хуже все вышло.

Или я ошибаюсь? Может, они все-таки живы? А рюкзаки бросили, когда со всех ног удирали от Прасковьи? Я бы тоже, наверное, не стала возвращаться за вещичками туда, где в меня палили, как в призовую мишень в тире. Хоть бы это было так! Лучше я буду думать, что они живы, иначе точно с ума сойду.

Как же руки дрожат — даже под одеялом ходуном ходят. Я знаю, что это нервы, а не озноб, но все равно мне холодно. А по виску правому капелька пота катится. Холодная.

Интересно, Прасковья свои сокровища каждый раз, когда домой возвращается, проверяет, или нет? А то полезет сейчас поглядеть: «А где мои денежки?» А денежки-то тю-тю. Тут и думать не надо, кто их мог взять, если на хрен знает сколько километров вокруг из людей только она, да я. Она меня тогда точно удавит.

Вообще странно: пять тысяч рублей, не больше не меньше. То, что сумма круглая, да еще и в одинаковых купюрах по пятьсот рублей, наталкивает на размышления, ведущие к совершенно определенным выводам. А именно — это часть платы, полученной Прасковьей за то, чтобы спрятать меня. Вернее сказать: удерживать от возвращения в родные пенаты. Тогда сразу вдогонку размышление два: сумма не слишком большая. Я бы даже сказала — крошечная. Может, для Прасковьи это и целое состояние, но за какие-то жалкие пять тысяч подводить себя под монастырь — увольте. Соучастие в похищении человека дорогого стоит. По крайней мере, если в годы будущей отсидки переводить. Она что, этого не понимает? Выходит, что нет. Или всерьез надеется, что потом ее подельники за меня еще столько отвалят, что ей до конца жизни хватит. Эх, как же я ее обломаю в данном отношении! Так жалко ее, так жалко.

А с какой стати меня вообще волнует ее материальное благополучие? Это, видать, от частых ударов по голове слегка крыша поехала. Эх, жаль, что Прасковья так быстро вернулась со своих раскопок. Можно сказать, весь кайф побега мне обломала, вредная бабка.

Эй, не расслабляться! Не забывай, что Прасковья в любую секунду может зайти к тебе, а надежды на то, что она отрубится, попив своего пойла, мало. Ой, накаркала! Она идет сюда! Мамочки!…

«Газель» затормозила возле выкрашенного в смесь голубых и синих цветов УАЗик. Команда высыпала наружу.

— Есть! — закричал Алексей, первым увидев прибитую к оштукатуренному и покрашенному в яичный цвет дому табличку «Калининское отделение милиции».

— Ну, я же говорил! — улыбнулся Васильич. — Ладно, нечего нам всей толпой туда валить. А то люди напрягутся. Пойдем мы с Яковлевичем, и ты, Леша. А вы нас пока подождите.

Тема и Саша уныло переглянулись. Дядя Саша принял все как должное. Впрочем, возражений ни у кого не было. Все понимали, что Васильич, безусловно, прав.

В отделении милиции слышалась самая натуральная ругань. От используемых матерных междометий даже у привычного ко всему Матвея Яковлевича встали дыбом волосы.

— Слышь, Васильич, ты уверен, что мы попали туда, куда надо?

— Уже нет. Что-то здесь забавное происходит, сейчас выясним.

В кабинете они обнаружили рассевшегося в старом истрепанном кресле капитана, чье брюхо с трудом помещалось в узком пространстве между столом и креслом, и сухощавого бородатого очкарика неопределенного возраста. При виде делегации они разом замолчали и вопросительно поглядели на вошедших.

— Чё надо? — рявкнул капитан.

— Нам бы справку получить, — начал Матвей Яковлевич, как капитан его перебил:

— Секретарша в отпуске, без справок обойдетесь. Свободны!

Васильич побагровел. Столь неприкрытое хамство от коллеги в свой адрес он слышал впервые.

— Вам просто справку получить, а у меня в жену стреляли, и то этому мерзавцу, как с гуся вода! — повернулся к Матвею очкарик. — Не значится, говорит, этот хутор на моем участке, и все тут! А там, между прочим, сумасшедшая бабка девчонку похищенную прячет. И не факт, что девчонка все еще цела и невредима!

— А ну-ка пошел отсюда, пока я тебя за хулиганство не посадил! В Калинино ни одна собака не имеет право на меня гавкать!

— А ты попробуй, скотина! Я тебя самого по судам затаскаю! И буду трижды прав!

— Ну все, ты, мужик, дождался!

Игнорируя угрозы капитана, Алексей бросился к очкарику, на ходу доставая из бумажника фотографию Лизы.

— Посмотрите, это она?

— Да, — удивленно и радостно ответил тот. — Кстати, меня Сергеем зовут. Поехали скорее, я вам покажу, где это находится! Мы еще можем успеть! — чуть прихрамывая, очкарик направился к выходу.

— Никуда ты отсюда не поедешь, — начал капитан, как его перебил Матвей Яковлевич.

— Послушай-ка, парень! В войну таких как ты без разговоров к стенке ставили за саботаж!

— Ох, батя, скажи спасибо, что я стариков не бью, — зашипел капитан, — а то бы огреб ты у меня по первое число!

Тут Васильич не выдержал, подошел к капитану и один за другим сорвал с него погоны, после чего залепил ему такую хлесткую пощечину, что казалось, в капитанской голове что-то зазвенело.

— Считай, что я тебя уволил из органов. Соответствующее постановление жди на днях. И не надейся на пощаду: я своих слов на ветер не бросаю.

— Ой, товарищ майор, — попытался козырнуть капитан, только-только обративший внимание, что один из посетителей, которых он только что обхамил, одет в милицейскую форму. — Извините, ошибочка вышла, не заметил, что мы, так сказать, коллеги по цеху.

Васильич сбил его руку, тянущуюся к виску.

— К пустой голове не прикладывают, идиот. И никакой я тебе не коллега, запомни это хорошенько, жук навозный! Из-за таких, как ты, страну и трясет, как в лихорадке. Все, мужики, пошли отсюда. А то запах тут поганенький, застоявшийся…

— О, так быстро! — удивился Тема, завидев возвращающуюся команду.

— Да, нам повезло, — ответил Леша, — вот Сергей, он нас отведет туда, где держат Лизу.

— Даже так! Ну, надо же!

Дядя Саша без лишних слов завел машину.

— Куда едем?

— Деревня Зеленино, это тут неподалеку.

— Ну, надо же, а мы только что оттуда! Всю ее вдоль и поперек исходили, никто ничего не видел и не слышал.

— Ну, на самом деле просто автомобильная дорога только до Зеленино тянется, а дальше пешком придется топать. До хутора, где вашу Лизу держат, километров восемь где-то. Мне вчера, правда, гораздо больше показалось, но я под грузом шел, так что сами понимаете.

— А вы видели Лизу? Что с ней?

— Мы мало общались, поэтому, честно говоря, расскажу вам тоже немногое. У нее сотрясение мозга. По крайней мере, такой диагноз она сама себе поставила. Так это или нет, не знаю, но на затылке у нее я заметил относительно свежую рану, так что все может быть. И еще одно…

— Что? Ну же, говорите!

— Приготовьтесь к тому, что она вас, скорее всего, не узнает. У нее потеря памяти. Она даже имя собственное не помнит. Знает только то, что живет в Москве, и у нее есть родные. А больше ничего.

— Как же так? — у Леши задрожали руки. — Не может быть! Она что — совсем, ну, с катушек съехала…

— Только не переживайте так сильно, пожалуйста! Она нисколько не сумасшедшая и абсолютно адекватно воспринимает реальность. По крайней мере, на меня она произвела очень благоприятное впечатление. Кстати, а вы с шантажистами уже разобрались?

— С какими шантажистами? — удивился Матвей Яковлевич.

— Ну, с теми, что ее похитили и выкуп с ее родственников требовали, пока эта сумасшедшая Прасковья ее у себя прятала? — слегка настороженно пояснил Сергей.

— Это вам Лиза сказала?

— Ну да. А вы что, думаете, я сам это придумал? — слегка обиделся Сергей.

— Вот молодец, девочка! — восхитился Матвей. — Даже в таком состоянии почти верно все рассчитала! Нет, Сергей, шантажистов не было. Берите выше. Лизу вывели из игры, чтобы отобрать ее квартиру. Мы пока решили мерзавцев не трогать, сначала вызволить Лизоньку. А потом уже и решать с нею вместе, как с ними поступить.

— Вот гады! — покачал головой Сергей. — Ничего у людей человеческого не осталось!

— Извините, — спросил Васильич, — вы в милиции сказали, у вас жена раненая?

— Ну да, — помрачнел Сергей. — Слава Богу, опасность миновала, ее прооперировали, все в порядке. Дробью правую руку прошило и бок чуть-чуть. Крови, правда, много потеряла…

— А кто в нее стрелял?

— Так эта сумасшедшая бабка, что вашу Лизу у себя держит, и стреляла! А что, я разве этого еще не сказал? У нее ружье, и палит она, надо сказать, весьма прилично. Меня вон тоже по ноге мазнуло. Хорошо хоть за нами вдогонку не бросилась, а то, боюсь, наша встреча никогда бы не состоялась.

— Значит, просто взять и забрать у нее Лизу у нас вряд ли получится? — не то спросил, не то констатировал Матвей Яковлевич.

— Боюсь, что нет, — помрачнел Сергей. — Приготовьтесь к тому, что она палить будет во всех, кто к ее дому ближе, чем на двадцать метров подойдет.

— Хреново, — заметил Васильич. — Не хотелось бы перестрелку устраивать. Я, конечно, свой наградной ствол взял, но стрелять на поражение… Потом хлопот не оберешься. Особенно с таким участковым, как этот калининский типаж. Да и я на пенсии…

— А вы сказали, что с работы его снимите. Это правда или так, для красного словца? — спросил Сергей.

— Я же говорю: слов на ветер не бросаю. Как в Москву вернемся, позвоню, подниму старые связи. Таких подонков поганой метлой из органов гнать надо. Думаю, не за день-два, конечно, но получится ему пинка под причинное место дать.

— Хорошо бы. Вы не представляете, как он меня довел! Я с ним уже больше часа ругался, пока вы не подъехали. Говорю: у меня жену ранили. Он: не насмерть, и радуйся, мол. Я ему в карту тычу, мол, вот где все произошло, а он — не мой участок. Я ему говорю: как же не твой-то, когда кроме Зеленино и Калинино твоего здесь больше и деревень-то рядом нет?… Сначала по-хорошему с ним пытался, думал: мало ли что бывает? Ну, встал мужик не с той ноги, вот и ходит злой целый день на всех. А когда понял, что ему просто до смерти неохота зад свой жирный из кресла доставать, вот тут меня за живое взяло. Как покрыл его и по батюшке, и по матушке, он глаза выпучил и давай обратно на меня орать…

— Да, мы уж слышали, — перебил его Васильич. — Ты вот что: лучше про бабку эту безумную побольше расскажи. Нам надо знать, с кем дело иметь придется.

— У меня такое впечатление сложилось, что люди для нее — как комары. Вроде как жужжат рядом — и ладно. А как надоедать начали — взяла и прихлопнула. Она, когда в нас с женой стреляла, равнодушная была, словно у нее такое каждый день происходит. Глаза — как у ящерицы. Понимаете, о чем я?

— Как хорошо, что мы эту чертову телеграмму перехватили! — выдохнул Тема. — А я-то еще думал: как можно так запросто человека приговорить и на тот свет отправить? Неужели внутри ничего не дрогнет?

— У Прасковьи — не дрогнет, — уверенно заявил Сергей. — Вы хоть знаете, кто она такая? Мне тут местный председатель колхоза одну историю рассказал, пока мы жену в больницу везли, закачаетесь, когда услышите…

Осторожно, двери открываются. Все, я зажмурилась. Делаю вид, что крепко сплю. Только бы занавески меня не выдали. Только бы не сквозняк!

— Эй, малахольная, хватит валяться, идти пора!

— А, чего? — отозвалась я, делая вид, что безуспешно пытаюсь проснуться. Хорошо хоть открытую щеколду в мою комнату Прасковья оставила без внимания. Уже, можно сказать, повезло.

— Идти, говорю, пора, — голос Прасковьи звучит как-то странно, будто она слегка выпила. Неужели отрава начинает действовать? Хорошо бы.

— Куда идти?

— Переезжаем мы. Я в лесу нам с тобой отличную землянку определила. Только что оттуда. Проверила — стоит еще, не осыпалась. Я в ней в свое время от особо настырных ребят скрывалась. И ведь не нашли!

Надо же, какая она словоохотливая оказалась! Да и с лопатой теперь фишка понятна — это Прасковья землянку в порядок приводила. Только вот ее идея меня совершенно не радует. Какая землянка к черту, когда я уже в Москву собралась? Закончились каникулы, пора до домам.

— Бабушка, не хочу в землянку! Спать хочу! — капризничаю я и отворачиваюсь от Прасковьи.

— Так кто ж тебе мешает, — захохотала Прасковья. — Как придем туда, так и спи на здоровье, никто не возражает! Крепко спать будешь, обещаю!

Судя по скрипу, Прасковья плюхнулась на табуретку. Табуретка выдержала, но у меня оставались большие подозрения на ее счет. Как бы Прасковья вдруг на полу не оказалась. Еще пробьет своей задницей полы, кто ремонтировать будет? Впрочем, чего я так за нее переживаю?

— Зачем в землянку? — канючу я, упорно делая вид, что никак не могу открыть спросонья глаза.

— А затем, что к нам вот-вот гости пожалуют. А что тебе, что мне с ними видеться не стоит. Так что вставай и без разговоров!…

Последнюю фразу Прасковья произнесла как-то совсем уж пьяно. Она у нее получилась так: «вс-с-тавай и без раз — говоров», словно на нее внезапно напала икота. Отлично, значит, снадобье все-таки действует. Надо бы еще потянуть время, пока Прасковья не заснет мертвым сном. Тогда я преспокойно смогу сбежать!

— А что за гости?

— Что-то ты слишком много вопросов задаешь! Не боишься, что я тебе язычок-то укорочу?

— Бабушка, ты что! Я же твоя родная внучка, — слегка испугавшись, веду я тем не менее свою партию.

— Ха! Да у меня таких внучек, как ты — батальон будет, лишь бы платили!…

И тут Прасковья поняла, что окончательно раскрылась передо мной. Но что еще хуже — поняла, отчего это произошло.

— Ты что это, мерзавка, отравить меня вздумала?

Ой-е, — подумала я, — вот теперь плохи мои дела. Пора бы мне и ноги делать, пока Прасковья от благодарности великой меня не придушила. Я открыла глаза.

Прасковья встала с табуретки, с ненавистью поглядела на меня и…сунув два пальца в рот, прямо у меня на глазах принялась чистить себе желудок, нагнувшись над ведром. Кошмарное зрелище, я вам даже и передать не могу, насколько кошмарное. А уж запах…

Сжатой пружиной стартовав с кровати и что было сил толкнув Прасковью, чтобы она не загораживала дорогу, я бросилась к входной двери. Прасковья, прервав свои очистительные процедуры, судя по всему, отправилась следом. По крайней мере, если это не ее топот раздавался за моей спиной, то уж и не знаю, чей тогда.

Ура, я во дворе. Черт, как невовремя закружилась голова. И тошнота к горлу подступила. Но это уже — спасибо Прасковье. Я девушка нервная, мне на чужие извержения желудка смотреть категорически не рекомендуется, от своих еще не отошла. Ладно, не думать об этом. Сейчас и поважнее проблемы есть. Например, что мне делать с Прасковьей?

А она меж тем уже появилась на крыльце и, схватив лопату, довольно резво двинулась ко мне. Эх, жаль, мало в нее отравы влезло. Вон, как прытко ко мне топает. Ладно, придется доставать дробовик. Ага, остановилась. Что, голубушка, как в других палить — так ничего не страшно, а как на тебя саму дуло наставили, сразу же в лице изменилась.

— Положи лопату, — скомандовала я.

— Вот еще, — отозвалась Прасковья. — Я тебе, внученька, сейчас этой самой лопатой ноги перешибу и в землянку-то уволоку. Мне главное, чтоб ты пока живая была, а насколько живая и в каком виде — без разницы. Ну, так как тебе мой план?

— Отвратительный план, — не стала я кривить душой, хотя и порадовалась сообщению о том, что убивать меня пока не собираются, только калечить.

— Так может со мной пойдешь? Тогда не трону, обещаю, — улыбнулась Прасковья, словно змеюка пасть раззявила. — Еще походишь по земле своими ножками.

— «Перебьешься» — через мягкий знак пишется, — просветила я ее.

— Издеваешься, — с укоризной протянула Прасковья. — Я ж к тебе по-хорошему, а ты?

— Ага, так же по-хорошему, как и к туристам? Откуда рюкзак сперла, старая?

— Сами бросили! Чего добру пропадать? И хватит мне зубы заговаривать: или идешь в землянку, или я тебя лопатой подкорочу! Решай, некогда мне с тобой лясы точить!

— А как насчет того, что я тебе ноги покалечу, а сама уеду отсюда? Мне так лично это больше по сердцу! Лежи, истекай кровью, раны свои зализывай. И ни одна собака тебе на помощь не придет. А я тем временем уже в Москве буду.

— Хочешь сказать, ты и стрелять умеешь? — старуха пристально уставилась на меня, словно гипнотизируя. Ага, так я тебе и поддамся. На других свои грошовые трюки применяй, если сможешь.

— А ты подойди поближе и проверь, — предложила я Прасковье.

Честное слово, я ужасно боялась, что именно так она и сделает, потому что в этом случае мне бы точно пришлось стрелять в нее, да еще и из ружья, которое то ли заряжено, то ли нет, то ли на предохранителе, то ли нет. А другого выхода не оставалось, как ни крути. Но Прасковья, слава Богу, поверила моим угрозам, и рисковать не стала.

— И долго ты так стоять собираешься? — спросила она меня.

— А пока тебе не надоест, и ты не грохнешься, — отозвалась я. — Еще скажи, что тебе спать не хочется, и в голове ничего не шумит!

— Да, с зельем ты меня знатно подловила, — признала Прасковья. — Только не поможет это тебе все равно. Мне все лекарства эти, как слону дробина. Это таких, как ты, неженок городских, они с ног сносят. А у меня другая закалка.

— Ну да, как же. На всех действует, а у тебя, видишь ли, закалка мифическая. И не мечтай, старая. Я вот еще минут десять подожду, пока от твоей закалки рожки да ножки останутся, а потом пойду отсюда спокойненько.

— И далеко собралась?

— Сначала в милицию, а потом домой. Тебя что-то не устраивает?

— И дорогу найдешь?

— Само собой. Было бы чего сложного.

И тут Прасковья расхохоталась. Честное слово, мне ее смех очень не понравился.

— Ну, так иди, чего ждешь-то? Все равно через сутки обратно вернешься! Приползешь! Еще умолять будешь, чтоб я тебя обратно взяла, пригрела и накормила! Тут на сто верст вокруг никого и ничего нет.

Вот тут настал мой черед заливаться смехом. Нашла, кому лапшу на уши вешать! «На сто верст никого и ничего»! Тогда это либо военный сверхсекретный объект, либо не Подмосковье. И то, и другое предположение — полный бред, поскольку в первом случае здесь бы не появились туристы, а во втором — я не узнала природу. Все-таки как поется в одной старой песне «Над Канадой небо сине, меж берез дожди косые, хоть похоже на Россию — только все же не Россия», то есть березки-то и прочие елки везде отыскать можно. Только в каждой местности у них свои особенности. А мне здесь глаз решительно ничего не резало. Получается, старуха меня запугивает. Отрадно. Значит, считает, что у меня есть неплохие шансы вырваться на волю. Что ж, продолжим игру.

Отсмеявшись, я сказала ей:

— Ладно, дорогуша, пошутили, и будет. Я принимаю твое предложение погулять и ухожу от тебя. К обеду не жди, к ужину тоже. Врать насчет того, что мне было очень приятно с тобой общаться, не буду. Еда тоже была отвратительной, готовить ты не умеешь, это факт. Тем, кто меня к тебе привез, при встрече передай, что порву на британский флаг. Ну, а если вдруг не встретишься со своими подельниками — что ж, не судьба. Значит, я до них уже добралась. Ариведерчи, подруга!…

Прасковья смотрела совершенно остекленевшим взглядом куда-то мне за спину. Не знаю, что уж она там такого увидела, но у нее разве что челюсть от удивления не отвисла. Ага, ты еще пальцем тыкни, совсем весело будет. Думаешь, я поддамся на эту дешевую уловку? Я отвернусь, а ты тут как тут со своей лопатой. Шарах по ногам, и «рожденный ползать — летать не может». Ходить тоже…

Но тут я сама услышала чьи-то торопливые шаги, причем не одной пары ног, и чей-то незнакомый голос рявкнул:

— Прасковья Михайлова, бросить лопату! Стоять на месте, иначе стреляю!

Эк как меня торкнуло! Может, не надо было вчера и сегодня эту отраву пробовать, даже на кончик языка? Вон какие у меня качественные слуховые галлюцинации появились! Что мне делать? Продолжать держать Прасковью под прицелом, а самой все-таки обернуться и посмотреть, кто сюда пожаловал? Или не стоит?

Но тут за меня все решили. Ко мне справа подошел высокий симпатичный парень, улыбнулся и осторожно отобрал ружье. Почему-то я не стала сопротивляться и вредничать. Может, потому что улыбался он так искренне и радостно, словно в «Поле чудес» выиграл.

Но тут слева подбежал еще один парень, повыше первого. Он, недолго думая, просто сгреб меня в охапку, поднял, крепко прижал к себе и расцеловал. Эй, парниша, ты вроде неплох, только я с незнакомцами обычно не целуюсь да еще и у всех на глазах. И от скоростного подъема в воздух у меня опять голова закружилась. Эй, поставь меня обратно, пока я тебе рубашку не испортила! Ой, вертолет. В голове и в желудке вертолет. Бр-рр, как же меня мутит. Ну вот, всегда найдется тот, кто всю малину попортит. Парень, кто ж тебя просил так делать, а?

И тут к нам подошел седовласый подтянутый человек. Он тоже улыбался, но смотрел на меня как-то особенно: внимательно и выжидающе. Эй, стойте, да я же его знаю! Это… Это же мой дедушка!!!

— Деда!!! — заорала я что было мочи и кинулась к нему. Он раскрыл мне навстречу объятья и шумно выдохнул, не сдерживая слез.

— Лизонька! Лиза!

Так вот, оказывается, как меня зовут? Я — не Ольга, не Машка, не Дашка. Просто Лиза. Боже мой, какое чудесное имя! Как оно мне нравится! Я — Лиза!!! Деда, я люблю тебя!

— Ну вот, Матвей Яковлевич, — сказал кто-то из ребят, — а вы боялись, что не вспомнит…

Честное слово, у меня совершенно вылетело из памяти, что происходило в следующие пять минут. Кое-как вспоминается фрагмент: я сижу и балдею оттого, что ко мне на выручку пришло аж семеро мужчин. Двоих из них я опознала: соответственно моего деда и Сергея, вчерашнего туриста. Из сбивчивой речи Сергея я поняла, что жену его успели спасти, и она уже вне опасности. Уф, гора с плеч! Хэппи-энд, да и только.

С остальными мужчинами все было значительно сложнее. На всякий случай я улыбалась всем, как болванчик, а то вдруг кого обижу? Даже лицо уже заболело от такого количества улыбок. Обращаются они со мной крайне бережно, никто больше по-медвежьи не обнимает и в воздух не подбрасывает. И на том спасибо.

Странно. Этот парень-гигант, которому я обязана последним приступом тошноты, от меня ни на шаг не отходит. Сидит рядышком, держит меня за руку и то и дело пытается заглянуть мне в глаза. Чего он там увидеть хочет? Не понимаю. Ладно, запуск в космос я ему, так и быть, прощаю. Он мог и не знать, что мне такие штучки радости не приносят. Но почему он не уходит? Ой, надо срочно вспоминать, кто он такой, а то боюсь, у меня будет куча неприятностей.

Хотя какие к черту неприятности? Все ужасы уже позади. От Прасковьи меня избавили, сегодня вечером, Бог даст, дома окажусь. Кстати, а какой он — мой дом? От нетерпения аж на месте подпрыгиваю. Странно, я так надеялась, что как только хотя бы одного человека из своего прошлого встречу, сразу все вспомню. А не вышло. Обидно до чертиков, но хотя бы так. Деда вспомнила, и остальных тоже со временем опознаю.

Эй, ты чего меня за руку дергаешь? Оп-па, а чего это ты мне на большой палец натянул? Колечко! Вот откуда взялась незагорелая полоска кожи. Видимо, как раз от этого кольца. Что ж, спасибо за возвращение моего украшения. Я что-то не то или не так сказала? У парня в глазах настоящее страдание. Эй, товарищ, ты не грусти так сильно! Колечко, конечно, красивое и забавное, но если я не выражаю бурных восторгов по поводу его возвращения, это не значит, что мир перевернулся?

— Ты совсем-совсем не помнишь, что оно значит? — спросил меня парень.

— Э-ээ, а в нем есть какой-то смысл? Это все камешки, да? — осенило меня. — В них какая-то шарада? Потому что разноцветные и, сейчас подсчитаю… их семь, да?

— Нет, — на парня было больно смотреть, казалось еще чуть-чуть, и он расплачется.

— Ты извини, если я тебя обидела.

— Да что ты, нет, конечно! Все в порядке, не бери в голову!

Хм, ну и пожалуйста. Нет бы взять и самому рассказать, что такого в этом кольце? А то давай страсти-мордасти разводить, в «помнишь — не помнишь» играть.

— Слушай, ты не сердись. У меня после удара по голове пробелы в памяти… небольшие…

— Да я уже в курсе. Не заморачивайся. Все нормально. Не переживай.

Вот еще вопрос, кто тут больше из нас переживает! У меня, между прочим, внутри все спокойно. Я рада, что это деревенское приключение подошло к концу. А вот некоторые своим унылым видом напоминают мне, что не все в порядке в Датском королевстве, тем самым уменьшая мою заслуженную радость.

И тут буквально у нас на глазах развернулась самая настоящая драма. Сергей, воспользовавшись тем, что все внимание мужчин приковано либо ко мне, либо к Прасковье, как пугало торчащей посреди двора, запалил ее хату. Я сначала и запах дыма-то не почувствовала, а уж когда он ударил в нос — было поздно что-то тушить. Изба занялась так, будто ее от крыши до основания в керосине отмачивали.

Прасковья зарычала и кинулась в избу.

— Серега, мать твою, что ты делаешь! — заорал мужик в милицейской форме.

— Наказываю эту дрянь! За всех: и мою Светланку, и за ту девочку, Анфису. И за малыша, которого она родила и тут же придушила! За всех!

— Ты ж не судья, какой грех на душу берешь! — застонал милиционер, но тут же спохватился и принялся командовать. — Мужики, айда гасить! Я за Прасковьей, надо ее наружу вытащить, пока беды не случилось.

Все бросились во двор и принялись искать воду, ведра, началась сумятица. Рядом со мной остался только грустный парень, который так и держал меня за руку.

— А ты чего не бежишь тушить? — спросила я его.

— Я с тобой посижу. Если ты снова пропадешь, я этого не переживу.

— А как же Прасковья?

— Сама виновата. Я в чем-то понимаю Серегу. Она — убийца, и тебя бы убила, если ей это выгодно было. Так что нечего с ней церемониться.

Я благоразумно промолчала. Не сказать, чтоб я переживала за Прасковью — увольте. Но все равно вид горящего дома и милиционера, безуспешно пытающегося вынести плечом запертую дверь, не мог оставить меня равнодушной. Слишком уж это было по-настоящему и страшно. Да и почему они ее убийцей называют? Видимо, чего-то я не знаю.

Я подумала и прижалась к сидящему рядом парню. Меня всю трясло от разворачивающейся на наших глазах трагедии. Парень осторожно обнял меня. Потом сообразил, снял с себя ветровку, набросил мне на плечи и снова обнял. Эх, надо бы спросить, как его зовут, а то неудобно как-то общаться. Хотя все вокруг, кажется, воспринимают все, как должное. Наверное, что-то у нас было с этим парнем, не иначе…

Из дома послышалась вой Прасковьи:

— Обокрали! Ненавижу!

— Из-за чего она так убивается? — удивился парень.

— Хм, боюсь, это моя вина, — призналась я и достала из-за пояса шорт пачку купюр. — Здесь пять тысяч. Нашла сегодня у нее в буфете. Наверное, Прасковья их за меня получила. А может, и нет. Не знаю. Я взяла их, чтобы до дома добраться. Может, вернуть их ей, пока не поздно?…

Я не успела договорить, как крыша на наших глазах медленно просела, а потом и вовсе рухнула вниз. Милиционер едва успел отскочить в сторону. Остальные мужики тоже вроде не пострадали, слава Богу. Вой Прасковьи прекратился.

— Все, — сказал парень. — Полный кирдык.

— Кирдык, — уныло подтвердила я, глядя на то, как весело трещат стены и лопаются от жара немногочисленные окна Прасковьиной избы.

Купюры так и торчали из моего кулака. Теперь я знаю, сколько стоит человеческая жизнь. Оказалось, очень даже недорого…

— Эй, ты чего? Тебе ее жалко? — удивился парень.

— Да нет, не особенно. Но все равно: если бы не стащила деньги, Прасковья осталась жива. Получается, это из-за меня она погибла. Ну, и чуточку из-за Сергея.

— Не из-за тебя и не из-за Сергея. Она из-за себя погибла, ты хоть это-то понимаешь? Я тебе про нее потом такую историю расскажу — закачаешься. Прямо очередная «Леди Макбет Мценского уезда».

— Хорошо, — согласилась я, — потом расскажешь. А пока ответь мне, пожалуйста, на два вопроса: как долго нам добираться до дома и как тебя зовут?…

«Газель» медленно и осторожно пылила по проселочным дорогам, бережно везя в столицу свой драгоценный груз.

— Ну, как она? — спросил Тема.

— Спит мертвым сном, — отозвался Алексей. — Как рухнула мне на колени, так и не повернулась еще ни разу. Я ветровку ей под голову подложил, даже не шелохнулась.

— Немудрено. Столько событий, да за один день любого подкосят. А у нее, не забывай, еще и сотрясение мозга незалеченное. На голове такая ссадина приличная, аж смотреть страшно.

— Я думаю, дело не столько в этом. Ее дорога до Зеленино здорово подкосила. Последние пару километров из последних сил держалась. Вцепилась мне в локоть, так мы и доползли.

— Так ты бы свистнул, мы бы ее по очереди несли! Зачем было так ее уматывать?

— Я ей предлагал, она наотрез отказалась. Мол, сама дойду и точка. Упрямая стала ужасно.

— Она всегда была такой. Ты что, забыл?

— Это не я забыл. Это она меня забыла, понимаешь? Я думал, как колечко увидит, поймет, что… Ну, в общем, что не чужой я ей человек. А она даже имени моего не вспомнила. Вообще по нулям. Понимаешь?

— Ну и что? Меня она тоже не вспомнила, между прочим, хоть и делала вид, что мы давние знакомые.

— Так ты-то друг, а я ей — жених. И что теперь? Все, что между нами было, как ластиком стерли? А как же свадьба? Я… я не знаю, что делать. У меня в голове сейчас такой кавардак творится, ты не представляешь.

— Погоди. Вот Лизу в Москву привезем, врачам покажем, там все и выяснится.

— Да что выяснится? Что мы теперь друг другу напрочь чужие? Но я же люблю ее! Несмотря ни на что люблю! А она меня — нет. Я же вижу, как она на меня смотрит! Лиза даже на тебя с большей симпатией смотрела, чем на меня!

— Ну, ты еще тут образцово-показательную сцену ревности устрой, совсем красота будет.

— Хватит надо мной издеваться! Тебе легко говорить, тебя дома жена любимая дожидается, да еще и беременная. А у меня будущее взяли и перечеркнули.

— Леша, — подсел сзади Матвей Яковлевич, — ты мне веришь?

— Вам — да. А что?

— Так вот, Лизе надо помочь. Она сейчас жизнь словно с нуля начинает. Как в темноте на ощупь бредет. И если ты и я не вернем ее себе, этого не сделает никто. А лучше тебя, того, кто ее всем сердцем любит, никто с этим не справится. И лучшего мужа для своей внучки, чем ты, я не желаю. Ближайшие пару месяцев нам придется несладко. Поэтому прошу тебя: не обижайся на нее понапрасну. Просто завоюй ее любовь снова. Если это у тебя один раз уже получилось, получится и второй. Вот удивишь: она снова все вспомнит. Обязательно вспомнит.

— Как же сложно все это, — покачал головой Леша.

— Ну, а кто говорил «мы не ищем легких путей»? — лукаво ухмыльнулся дед.

— Ну, я, — подтвердил Леша. — Ладно, не переживайте. Я Лизоньку больше никому в обиду не дам. Честное слово. Только… Можно вас об одной вещи попросить?

— О какой же это? — прищурился Матвей Яковлевич.

— Если Лиза будет спрашивать у вас, кто я такой, не говорите ей ничего, ладно? Особенно про жениха. Хочу, чтобы она сама все для себя заново решила. А то еще почувствует себя виноватой передо мной или обязанной… Ну, раз мол обещала выйти замуж, значит, должна это сделать, и так далее. Не хочу такого «счастья». Обещаете?

— Ну, так и быть. Но с одним условием.

— С каким же?

— Ты появляешься у Лизы так часто, как только можешь. И без всяких вопросов остаешься ночевать, если дело к тому идет. Не бегай от нее, не играй в оскорбленного и покинутого парня. А то она тебя не поймет, а уж я — тем более. Обещаешь?

— Ну, хорошо. Попробую, — отозвался изрядно озадаченный Алексей.

Ух, как же сладко я выспалась! Проснулась только, когда в Москву въехали, и сразу же пересела к окну — смотреть на город. Боже мой, как здорово возвращаться домой! Первым делом приму душ и переоденусь. Вторым — съем чего-нибудь вкусного и много: колбасы, йогуртов, мороженого. Третьим делом — до одури буду смотреть телевизор, пока не начну засыпать прямо перед ним. Потом…

— Сначала надо с оккупантами разобраться, — мягко напомнил дед.

Я что — вслух все это сказала? Ой…

По поводу оккупантов дед уже мне рассказал, пока мы до машины шли. Парочка авантюристов, выдавших себя за наших родственников, меня взбесила до глубины души. Чего бы с ними этакого сделать?

— Слушайте, ну давайте только без самодеятельности, а? Напишите заявление, и этих субчиков за решетку определят, — сразу подключился к разговору Васильич. Тот самый милиционер, который до последнего пытался спасти Прасковью, а потом долго ругал Сергея на чем свет стоит.

— И когда произойдет сей знаменательный факт? — поинтересовалась я, прикинув, что при таком раскладе заночевать в собственной квартире мне сегодня не удастся.

— Ну, думаю, завтра — точно.

— Не подходит.

— А что: лучше их отшлепать и домой отпустить? — ехидно спросил Васильич. — Чтобы они там свои раны зализали и за очередные пакости взялись?

— Ну, дома у них спокойной жизни не будет, ручаюсь, — сказал дед. — Настоящий Семен Стригин не потерпит того, чтобы эти засранцы с ним по одной улице ходили. Минимум — ославит их на весь поселок. А то и с соседями Борису ребра пересчитают. Там нравы простые: сделал гадость — получи за это по первое число.

— А если они туда не поедут? — спросил Тема, тот самый парень, который отобрал у меня дробовик.

— А им кроме поселка возвращаться некуда.

— Ладно, народ, — вмешалась я в обсуждение будущей судьбы «оккупантов», как называл их дед. — Мы уже решили, что с милицией, — простите, Васильич, это не про вас, — мы не связываемся. Тогда что: просто в торжественной обстановке даем им пинка под зад и все? Извините, можете считать меня жестокой и злобной врединой, но мне этого мало. Мне тут успели рассказать, что эти мерзавцы на мои средства себе гардеробчик обновили и к нотариусу ходили, чтоб квартиру оттяпать. Ну, а уж какую они надзирательницу мне подобрали — все успели налюбоваться. Так что «кипит мой разум возмущенный»! Требую полной сатисфакции!

— И чего ты предлагаешь? — спросил Тема.

— Я — ничего. Жду ваших идей. Устроим, так сказать, конкурс: кто придумает лучшую месть для парочки, претендующей на мою квартиру.

Тут в «Газели» разгорелся такой ожесточенный спор, что я даже слегка пожалела, что это предложила. Но как ни странно, в итоге самый лучший вариант оказался придуман дядей Сашей — нашим водителем. Когда он просто и спокойно поведал нам, что надо сделать, мы просто умерли со смеха. Месть была предельна проста и изящна, как удар сапога. Думаю, после такого приключения эта парочка надолго, если не навсегда, заречется претендовать на чужое.

Ну, вот и мой двор. Странно, я почти не помню его. Хотя подъезд угадала сразу. Только, если так можно сказать, не головой, а ногами. Они сами меня туда понесли. Спасателей моих этот факт явно порадовал, потому что кто-то из них произнес за моей спиной: «Отрадный знак». В лифте вышла маленькая заминка, поскольку номер этажа я угадать не смогла. Но тут на выручку пришел дед, и мы поехали.

Оккупантов пока решили не тревожить. Пусть еще с полчасика порадуются жизни. А мы тем временем отправились к соседке напротив, которую народ звал Катерина Ивановна. Хм, милая бабушка. С Прасковьей и не сравнить. И так тепло на меня смотрит. Кажется, я ее уже люблю.

Помимо Катерины нас встретила еще Машка — девчонка примерно моих лет. Она завизжала от радости, попыталась броситься мне на шею и задушить в объятьях, но в полете ее перехватил Леша — тот самый грустный гигант. Он объяснил ей, что колебать и сотрясать мое бренное тело пока что никому не рекомендуется. Молодец, запомнил. После этого Машку все-таки допустили ко мне, она благоразумно ограничилась деликатным поцелуем в щечку, после чего… повисла на Теме. И как они начали целоваться…

Бр-р, кажется, я ревную. Ну-ка, сделай морду тяпкой, а то людей ни за что обидишь. Ну и что, что тебе Тема понравился? А ему вон, Машка эта нравится. Так что расслабься и переключайся на Лешу. Тем более что он вроде как не против. Совсем наоборот. Просто грустит много, а так вроде нормальный парень.

Первым делом я, как и обещала, отправилась в ванную, откуда с превеликим сожалением вылезла через двадцать минут, хотя просидела бы там и час, и два. Катерина выделила мне халат с полотенцем, и в таком вот домашнем виде я присоединилась к остальной команде, поглощающей великолепный ужин из трех блюд и торта на десерт. Как ни странно, к тушеному мясу я отнеслась более чем равнодушно. Пару кусочков съела, и все. Зато вот торт вызвал во мне настоящий приступ жадности: мне, мне, и только мне! Никому не отдам! Взбитые сливки, сметана и клубника да на нежнейших, будто пуховых коржах… М-мм, пальчики оближешь!

Впрочем, на торт никто претендовать не стал. Вот и молодцы, все мне достанется. Правда, Машка как-то хитро на меня поглядывала. Ну да кто ее разберет, чего у нее на уме.

Когда все поели, попили кто чаю, кто кофе, пришла пора финального акта нашей пьесы. На всякий случай, меня первой в квартиру решили не пускать. Говорят — в целях безопасности. Я, правда, не поняла: чьей именно? Моей или оккупантов? Ну да ладно: я ж не возражаю. Тем более ну куда мне в халате и тюрбане из полотенца впереди полка топать? Я уж как-нибудь сзади, пока в нормальную одежду не облачусь.

И вот началось. Дед достал ключ и открыл дверь. Наша команда неторопливо стала заходить внутрь.

— А?! Кто здесь?! — раздался истошный мужской вопль откуда-то из глубины квартиры.

— Боря, Боря, что это? — вторил ему перепуганный женский голос.

Дед зажег свет в коридоре, прошел в большую комнату. Мы топали следом.

— Это ты? — удивлению лже-Семена не было предела. Моему тоже, ведь уставился он не на меня, а на деда. Хотя вроде как именно я гвоздь сегодняшней программы. Ну-ка, интересно послушать…

— Я, — подтвердил дед, глядя ему прямо в глаза.

— Ты — тот старпер, который дверью ошибся! Но ты же… Я же видел твою морду, еще где-то видел!…

Тут Борис перевел взгляд на стену, где в простой деревянной рамке висела фотография молодого дедушки: в погонах, в орденах. Потом снова посмотрел на дедушку. Потом на фотографию.

— Разве ты не подох? — изумленно спросил он деда. Мне сразу же захотелось вцепиться когтями в его холеную морду и располосовать ее в клеточку. Да как он смеет!

— Как видишь, пока живой — пожал плечами дед. — Ну ладно, хватит огород городить. Документы моей внучки, живо!

— И телефон, — подсказала я, вдруг вспомнив, что когда-то у меня был мобильный. Я не была уверена, что он в руках этих ребят, но почему бы и не проверить?

Только тут Борис заметил меня. Оп-па! Давно не видела столь качественно отпавшей челюсти. Картина «с приплыздом». Ладно, хорош на меня пялиться, паспорт и телефон гони!

— Наташа, — дрожащим голосом крикнул Борис. — Достань, пожалуйста, паспорт Лизы и ее телефон.

Ага. Бинго — как говорят на загнивающем Западе. Все-таки они его прихватизировали. Вовремя это я о нем вспомнила, а то бы так и унесли с собой.

Появилась его боевая подруга. При виде меня точь-в-точь как муж уронила челюсть. Но потом увидела Лешку и заголосила, тыча в него пальцем:

— А-аа! Маньяк, вот он! Это он меня в лифте прижал!

Леха кровожадно ухмыльнулся и демонстративно погладил меня по руке так, чтобы противной бабе было видно кольцо на моем большом пальце. Она тут же заткнулась. М-да, чувствую, я еще долгое время буду вытягивать из своих спасателей все подробности этой истории. Надо же — маньяк! А по нему и не скажешь.

Весь этот фарс начинал меня утомлять. Глядя на отчаянно трусивших Бориса и Наталью, я не чувствовала к ним ненависти или злости. То, насколько жалкими они оказались, начисто сбило меня с боевого настроя. Драться приятно с противником, равным тебе по силам. А этих… Вышвырнуть отсюда побыстрее, чтоб духу их не было, и вся недолга.

Но Алексей, да и другие ребята отступать от принятых планов были не намерены. Пока дед, Васильич и дядя Саша, усевшись кто куда, терроризировали своим присутствием преступную парочку, остальные принялись перетряхивать чемоданы оккупантов.

— Лиза, иди сюда! — послышался из комнаты голос Темы. Я отправилась на зов.

Моему взору предстало фантасмагорическое зрелище. В куцую клетчатую сумку из полиэтилена, в которой обычно носят свой товар многочисленные рыночные торговцы, в высокохудожественном беспорядке были напиханы баночки с кремом, статуэтки (кажется, они стояли на псевдокамине в большой комнате), бижутерия, розовое покрывало…

— Кажется, это им не принадлежит? — спросил меня Тема. Я мрачно кивнула.

— А вот это, — показал мне Саша на любовно упакованные в полиэтилен шмотки, — они на распродаже купили. Угадай, на чьи средства?

— Ты мне уже говорил, — напомнила я.

— Так что: отдашь им в виде бонуса, чтоб не плакали из-за того, что ты жива осталась, а они с носом?

— А мне-то эти вещи зачем? Пусть забирают и катятся отсюда на все четыре стороны.

— Но Лиза! — от возмущения Леша выронил из рук очередную обновку «оккупантов». — Мы же договаривались, что примерно накажем их! Ты же сама этого хотела!

— А теперь — ничего не хочу. Оставьте меня в покое, пожалуйста. У меня голова болит…

Но тут мой взгляд упал на диван. Я помнила его. Помнила, как два дня искала его в каком-то огромном мебельном центре. Как долго выбирала место под него, пожертвовав парочкой старых неподъемных кресел. Моя гордость, мой солнечный диванчик, на котором так приятно было поспать пару часиков. А теперь прямо посреди желтой обивки появились отвратительные пятна, не оставляющие никакого сомнения в их происхождении. Мерзавцы! Подонки! Ну все, в гневе я страшна!

— Не надо так на меня смотреть, я пошутила. Ничего не отменяется. Борис и Наталья на улицу отправятся в том, что на них сейчас надето. Старые их вещи — на помойку. Новые — отдадим в дом престарелых. Пошли искать, где они держат отраву. Пора и им отведать собственной стряпни.

— Ну вот, наконец-то узнаю прежнюю Лизу! — весело козырнул мне Тема и принялся сортировать найденные у «оккупантов» вещи на три кучки: украденное, купленное, старье.

Я вместе с Лешей и Сашей проследовала в кухню. Огляделась. Открыла холодильник. Так, колбаска, сало, сковородка хрен знает с чем. А вот в пластиковой бутылке с надписью «Буратино» явно не то, что полагается. Не помню я, чтоб этот лимонад был рубинового цвета.

Я открыла бутылку и попробовала капельку. Леша рядом со мной возмущенно прокомментировал мои действия, но слава Богу, вмешиваться не стал. Ага, оно. Пусть едва-едва, но чувствуется привкус лекарств. Отлично.

— Ребята, напоите родственничков напоследок, — протянула я бутылку братьям— гигантам.

Вопреки ожиданиям, «водопой» состоялся оперативно и без лишних криков. Впрочем, сопротивляться было бесполезно, только еще хуже себе сделаешь. Леша не без садизма обрисовал захватчикам, как в случае отказа будет происходить данный процесс: двое держат, третий нос зажимает, четвертый вино в глотку заливает. Ни Борису, ни Наталье испытать этого не захотелось. Послушно поделили остаток вина поровну и выпили. Между прочим, не были бы такими жадными, вылили это пойло в раковину еще неделю назад, и ничего им сейчас пить не пришлось. Так что сами виноваты: зачем хранили?

Подождав, пока глаза «родственничков» осоловеют, Леха и Саша подхватили Бориса, а дедушка и дядя Саша — Наталью. Васильич ввиду своей профессии принимать участие в «самосуде» отказался, но зато придержал дверь, когда оккупантов выдворяли за пределы квартиры.

Потом их посадили в «Газель» и отвезли на знаменитую площадь трех вокзалов — Ленинградского, Ярославского и Казанского. Высадили туго соображающую и полупьяную парочку на привокзальных задворках возле мусорных баков. После этого Лешка взял их паспорта и выбросил в мусорный бак, а сам сел обратно в машину. Борис тут же полез их доставать, остатками опоенного разума дойдя до того, что без документов им с женой придется ой как не сладко.

— Ну что, поехали? — спросил дядя Саша.

— Подожди-ка, батя, — остановил его Леша. — Кажется, кое-что интересное намечается…

Откуда-то из-под забора появились трое самых натуральных бомжей и подошли к Борису и Наталье. Один из них дернул Бориса за штанину:

— Слышь, мужик…

— Пошел на… — отозвался Борис. — Не видишь, я занят?

— Все мы тут заняты, — не отставал бомж. — И территория эта тоже занята. Ты на чужой территории работаешь, слышь? Я ее неделю назад у Васьки Кривого отбил. Так что вали отсюда, пока цел, или башляй. Можешь бабой своей расплатиться, мы не против.

— Да насрать мне на тебя и на твоего Ваську Кривого! — заорал Борис, которого недипломатично выдернули за ногу из бака как раз тогда, когда он нащупал среди бытовых нечистот заветные корочки.

— Это ты зря! — заметил бомж и со всего маху засветил Борису в глаз.

Началась потасовка. Наталья, дотоле безучастно взирающая на все происходящее, вдруг опомнилась и набросилась на одного из бомжей:

— Оставь моего мужика в покое, ты, урод!

Ее противник галантностью не отличался, поэтому недолго думая наградил ее таким же украшением, как и у мужа. Наталья покачнулась, но в долгу не осталась, ударив своим острым кулачком четко в переносицу обидчика.

— Ладно, поехали, — сказал Леша отцу. — Думаю, у них теперь есть, чем заняться.

Уф, август наступил. Красота-то какая! Никто меня не теребит, никто не докапывается. А то как вспомню про июль — аж дурно делается.

Начать с того, что отдохнуть мне после всех приключений не позволили, а с рук на руки передали медикам. Для опытов. До сих пор вспоминаю радостные и безумные глаза одного психиатра, с восторгом восклицающего: «Ну, надо же! Первый случай ретроградной амнезии у женщины за последние пять лет на фоне сотрясения мозга и отравления барбитуратами»! К ним до этого исключительно беспамятные мужики попадали. Бедняги. И вообще: оказывается, для женщин память терять нехарактерно. А тут целый букет: и удар по голове, и отравление, и амнезия аж в двух формах: ретроградной и психогенного бегства. Я потом для интереса залезла в медицинскую энциклопедию и возмутилась: ну, и от кого я, спрашивается, бегу, когда изо всех сил возвращаюсь? Мне бы наоборот, побыстрее вспомнить, кто я такая и войти в нормальную колею. А они тут на какие-то диссоциативные нарушения намекают с утратой идентичности. Фу!

Первую неделю я стойко терпела все врачебные издевательства. На вторую начала тихонько выть. Подтверждались мои самые худшие прогнозы: ничего нового о состоянии здоровья медики не сказали, зато с упорством пьяного копались в моем организме и мозгах, пытаясь накропать материальчик под очередную диссертацию. В общем, я громко возмутилась, обрисовала деду всю картину и сказала: забирай меня домой. Дома и стены помогают, а от этих вивисекторов хрен чего дождешься. Дед подумал и под свою ответственность увез меня из больницы. Это был один из самых счастливых дней моей жизни. После этого дед еще три дня прожил вместе со мной, убедился, что я вполне справляюсь со всеми делами, и укатил на дачу с котами общаться. Говорит, они так одичали, что если их снова на произвол судьбы оставить — окончательно в леса уйдут на вольный промысел. Чего бы нам всем очень не хотелось. Я проводила деда и принялась за собственное расследование. Меня не устраивала перспектива жить по принципу: «тут помню, тут не помню, здесь рыбу заворачивали».

Память пошла мне навстречу и подбрасывала очередные кусочки мозаики: то поменьше, то побольше. После одного такого «подарка» я обнаружила тайник под плиткой ламината. Причем, он долго не хотел открываться, упорно скрывая свое содержимое, так что пришлось использовать пилочку из маникюрного набора, чтобы поддеть плитку. Хм, оказывается, я весьма состоятельная женщина! Пару лет точно можно безбедно прожить, а то и больше — при экономном расходовании средств. А я-то, глупая, переживала, что лже-родственники все мои заначки опустошили!

Потом настал черед Леши. Теме и Машке я звонить пока не стала. Слишком уж горячие чувства возникали у меня при виде Темы и его чуть застенчивой улыбки. Так и семью разрушить недолго. А они мне вроде как самые близкие друзья, если деду верить. Поэтому я решилась и набрала номер Леши:

— Привет!

— Здравствуй, Лиза.

— Ну что, долго мы еще в прятки играть будем?

— Что ты имеешь в виду?

— Бери и приезжай, вот что. Будешь мне Шахерезаду изображать, сказки на ночь рассказывать.

— Хорошо, через час буду.

На самом деле я уже выяснила, что некоторое время Леша жил со мной под одной крышей. Я нашла в шкафу мужские вещи, которые судя по размерам не могли принадлежать никому, кроме как Алексею. Или его брату Саше. Впрочем, с Сашей все ясно — слишком молод для меня. Значит, остается именно Леха. Ну, бойфренд, чего ты обо мне новенького расскажешь? И кстати, а как ты в постели? Что-то у меня внутри аж трепещет все в ожидании твоего появления. М-да, Лизка, одичала ты без мужика. Однозначно — одичала.

Когда Лешка появился на пороге, я вся была, что называется, в предвкушении. Но тут меня жестоко обломали:

— Давай бегом к телевизору! Сейчас мое любимое кино начнется.

Я скривилась. Ну не могу я понять мужиков, для которых телевизор важнее общения с женщиной. Особенно с женщиной, претендующей на статус любимой. Или я чего-то не поняла. Но делать было нечего, и я уныло потащилась в комнату вслед за Лешей.

Когда я увидела, что именно он смотрит, мне поплохело. Отечественный псевдодетективный сериал про троицу придурков, гордо называющих себя сыскным агентством. Жуть с ружьем! Но еще хуже мне стало, когда я увидела название серии. Ни много, ни мало — «Амнезия». Не понимаю, издевается он надо мной что ли?

Сюжет кроме матерных эмоций ничего в душе не будил. Какой-то бизнесмен, обнаружив себя без памяти (бывает), но с приличным количеством финансов на кармане (уже натяжка) перед вывеской «Сыскное агентство» (полная лажа! Рояль в кустах!), решает выяснить, кто он такой на самом деле (а то будто у него паспорта нет — бери да любуйся) и обращается к сыскарям (ему деньги девать больше некуда). Конечно же, эти три пингвина быстренько сообщают ему про наличие жены, которая уже с ног сбилась, разыскивая своего пропавшего муженька. Он, разумеется, больше не хочет от нее бежать, куда глаза глядят, а пролив скупую мужскую слезу, возвращается домой. Все вокруг рыдают от умиления, особенно сыскари — при виде гонорара.

Народ, ну не бывает такого, честное слово! Во-первых, у бизнесмена этого память якобы возвращается в одно мгновение, когда один из сыскарей ему фотографию жены показывает. Говорю как эксперт по данному вопросу: полная фигня! Вот отшибить память за раз — можно, а вернуть ее таким же макаром — нереально. Во-вторых, если он, будучи еще в твердом уме и нужном сознании, решил от своей жены сдернуть, да еще и деньги со всех своих счетов предварительно снял, то с какой стати он вдруг передумал? Особенно, если действительно все вспомнил. Скорей уж поблагодарит сыскарей, скажет: спасибо, ребятки, мне давно пора, я и так подзадержался. И отправится по прежнему маршруту. В третьих — ну, это уже мое сугубо субъективное мнение: актеры переигрывают по-черному, декорации — дешевка, сценарий и диалоги — стон младенцев. И писали их, видимо, левой пяткой по диагонали в пьяном бреду. Другого объяснения просто не вижу.

Не сдержавшись, я высказала Лешке все, что думаю по поводу конкретно взятого фильма, а также его, Лешки, умственных и прочих способностей, как он вдруг сделал страшные глаза, сказал «т-сс» и, подбежав к экрану, по которому бежали строчки титров, ткнул куда-то пальцем. Я вчиталась.

Боже мой! Надеюсь, это просто неудачная шутка, да? Что, нет?! Но ведь в списке сценаристов есть и мое имя! Этого просто не может быть! Мамочки, какой позор! Может, я там случайно оказалась? Нет, Лешенька, милый, только не надо говорить, что я — сценарист со стажем. Ну вот, сказал. Куда бы мне спрятаться со стыда? Только подумать: и я приложила свою руку к этому бреду?!

Лешке пришлось успокаивать меня почти час. За это время я осушила две бутылки пива, которые он благоразумно закупил заранее и успел поставить в холодильник, а также узнать про себя много нового. Оказывается, я не просто сценарист — а уже литературный редактор. И он, между прочим, тоже сценарист. Коллега, значит. Видимо, на работе и познакомились. Ладно, это частности. Главное то, что сейчас у нас обоих отпуск. А вот осенью начнется очередная пахота. То есть новый идиотский сериал. И мне кровь из носу придется его писать. По крайней мере, править — точно. Нет, только не это. Зачем я выбрала себе эту ужасную профессию? Не могла, что ли, в экономисты пойти или в бухгалтера какие-нибудь? Хоть не было б так мучительно стыдно за то, что делаю. Ой-ей.

В общем, растрепанные мои чувства Леха, поняв бесперспективность уговоров и накачки спиртным, принялся лечить старым проверенным способом. Из постели мы вылезли только на следующий день и то потому лишь, что есть захотелось. Леха сказал, что приготовит мне шикарное рагу, и убежал на кухню. А я поудобнее развалилась поверх одеяла и принялась размышлять над открывшимися мне фактами.

Во-первых, выбор прежней Лизки меня порадовал. Алексей был отличным любовником: мягким и нежным, но при этом страстным и неутомимым. Великолепный коктейль мужских качеств. Зато настораживало в нем другое: он постоянно чего-то ждал от меня. Когда я спросила у него в лоб — чего? — он замялся и понес какую-то ерунду. Понятно: я должна чего-то вспомнить про него. Вернее, про нас. Но что именно?

Так, он подарил мне кольцо. Кольцо, которое невозможно носить иначе, как на большом пальце. Мило, но ни к каким выводам не приводит. Хотя… На Западе кольцо обычно дарят на помолвке. Но у нас такой обычай вроде как не принят. А если… Если я права?

Меня бросило в жар. Ой, Лизка, ты играешь с огнем! Только-только свободу обрела и вновь хочешь ее лишиться? Слепому же видно, что этот баскетболист всерьез претендует на тебя. И то, что Лизка-прежняя пустила его в дом — многое значит. Но насколько далеко зашли у них отношения?

Мне требовалось срочно прояснить этот вопрос, но задавать его Леше по понятным причинам не хотелось. Так, может, позвонить все-таки Теме с Машкой? А если они с Лехой в сговоре и ничего не расскажут? Я ведь у деда уже спрашивала, кто есть кто, так вот: про Лешу он молчит, как пленный партизан. Только улыбается лукаво: мол, сама угадай. Хорошо, звонить никому не будем. Пойдем логическим путем…

И тут мне совсем поплохело. Я вспомнила, что помимо денег и документов обнаружила в тайнике пару обручальных колец. Я еще решила, что это родительские. Так, срочно проверим: есть на них хоть малюсенькие царапины или нет. Золото — очень мягкий металл, и поцарапать его легче легкого. Если найду зазубринки — значит, кольца моих родителей. Или деда с бабушкой. Если нет…

В общем, кольца оказались девственно чистыми. Не надеванными, так сказать. И одно из них точь-в-точь налезало мне на безымянный палец. Елки-палки, так мы с Лехой — жених и невеста?! И он еще молчит об этом, гаденыш!

Я вдохнула, выдохнула, сосчитала до десяти и чуточку успокоилась. Мне требовались иные подтверждения внезапно открывшейся истины.

Через десять минут активных поисков с перерыванием книжных и одежных шкафов, я получила все возможные улики: свадебное платье в сером чехле, мирно ждущее своего часа в кладовке рядом с шубами и прочей осеннее-зимней коллекцией одежды. А также праздничный буклет, в котором белым по черному, вернее, золотым по белому была написана дата нашей регистрации. Двадцатое августа сего года. Мамочки святы, это что же такое: до свадьбы меньше месяца, а все вокруг мне мозги пудрят! И в первую очередь — жених. Ну все, дорогой, сейчас я тебе такое устрою!…

Ворвавшись на кухню разъяренной фурией, я заорала так, что у Лешки выпала из рук сковородка:

— Моб твою ять! А по щам?! Тоже мне, жених называется!

Леха расплылся в счастливой улыбке и сказал:

— Еще!…

— Чего тебе еще?

— Ну, ругай меня! Ругай, как я тебя учил!…

— Ах ты урод задушевный! Кабан плюшевый! Вылюблю и скажу: так было!…

На лице Лехи расплылась блаженная улыбка идиота. Боже мой, и с этим человеком мне придется провести остаток своей долгой и счастливой жизни…

Последние выходные перед свадьбой мы с Лешкой провели на даче. Дедушка ставил самовар, я развалилась в гамаке, двое здоровых котяр — Егор и Китекет — шлялись по двору, путаясь у Лешки под ногами. Эх, хорошо до приезда родителей успели со всей этой катавасией разобраться, а то бы столько воплей выслушали — не передать. Тем более что все хорошо закончилось, можно сказать — без последствий. А мою дырявую память пока что спокойно спишем за девичью: кому дала — не помню. Ой, это я не о том, извините.

Тут Лешке пришла в голову очередная «гениальная» идея:

— А давайте по этой истории сценарий напишем! И кино снимем — нормальное, полнометражное! Это же будет настоящий блокбастер, вы только представьте: фронтовик вспоминает все свои навыки, чтобы спасти внучку из лап бандитов…

Леха растекался мыслею по древу, а мы с дедом переглянулись. И он еле заметно подмигнул мне. Мне кажется, или сейчас мы услышим очередную вариацию на тему «Зеленой мили» или «дедушка в маразме»?

—…Ну, так что вы думаете насчет этого?

Дед кашлянул и сказал:

— Мне надо наведаться в сарай. Мой маленький друг совсем ослаб и больше не может играть со своей разноцветной катушкой. Боюсь, долго ему не протянуть. А мерзкий санитар может найти его и убить, ведь для него мистер Джинглес всего лишь мышь…

Леха был похож на человека, со всего маха врезавшегося в стеклянную стену. Честное слово, мне стоило больших усилий не захихикать, глядя на его очумелое лицо. Тут Лешка повернулся ко мне:

— Лиза, а тебе разве не хочется написать сценарий о том, в чем ты сама непосредственно участвовала?

— В чем участвовала? — выкатила я глаза, закосив под беспамятство.

— Ну, тебя же выкрали…

— Меня?!…

Теперь Лешу было просто жалко. Он переводил взгляд с меня на деда и обратно, пока, наконец, до него не дошло:

— Так вы меня разыгрываете на пару! Черт побери, а я вам почти поверил! Нельзя так издеваться, могли бы просто сказать, что не хотите. А то «злой санитар», «ничего не помню»…

Вот тут мы с дедом от души расхохотались, а через пару секунд к нам присоединился и Лешка. Вполне вероятно, смеялись бы мы долго и со вкусом, но тут от изгороди раздался противный голос нашей соседки по дачам:

— Эй, вы там! Идите сюда немедленно! Это просто неслыханно!…

Мы перестали смеяться и тоскливо переглянулись. Ну, что опять? Эта кошмарная тетка, хозяйка породистой кошки Христи — мамы нашего Китекета, всегда умела испортить нам жизнь. Что она припасла на этот раз?

— Ну же, сколько мне ждать!

Пришлось вставать и топать к изгороди. Ага, так и есть: стоит, аж зубами скрежещет, Христю свою задрипанную на руках держит. Значит, опять наши коты чего-то начудили.

— Вы представляете?

— Нет, — сразу же ответил Леша. Соседка зло сверкнула на него глазами и продолжила:

— Так вот, представляете: встаю сегодня утром и слышу ужасные крики. Выхожу на улицу, гляжу — это ваши коты между собой дерутся…

Тут мы втроем оглянулись на Егора и Китекета. Те виновато отвернули от нас свои морды — рыжую и серую. Значит, действительно дрались.

— …Ну, я еще подумала: с чего бы это? А через два часа стала Христю искать, зову ее, зову — нигде нет. Зашла за дом, а там такое… Китекет ваш мою бедную Христю того… Ну, вы сами понимаете…

Интересно, а у котов как у людей тоже все строго по Фрейду происходит, или все-таки по природе? Ну, я в том смысле, что Китекет, наверное, забыл, кто его рожал. А раз так — то невиноват.

— …Так что делать будем? — прервала мои размышления соседка. Мы озадаченно переглянулись.

— Думаю, — начал Леша, — нам придется…

Мы все замерли в ожидании его вердикта: трое человек и два кота. Соседка с Христей не в счет, они из стана врага.

— …Придется переименовать Китекета в Эдипа [6]. Думаю, он полностью оправдывает свою новую кличку, — торжественно закончил Леша.

Я едва не зааплодировала своему жениху. Какое изящное и гениальное решение! Но тут соседка начала набирать воздух в легкие, что было верным признаком того, что она сейчас начнет орать, как пожарная сирена. Я быстро сказала:

— Ой, извините, у меня там чайник, ну, самовар то есть кипит, совсем забыла! — и опрометью бросилась в дом.

Не знаю, что сказали ей остальные, но в дом мы забежали почти одновременно: я, дед, Леха и коты. За нашими спинами набирали мощь вопли разъяренной соседки, которой вторила перепуганная Христя …