"Похитители сутей" - читать интересную книгу автора (Савченко Владимир)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. БОКСЕР И ФИМА

Комиссар Мегре, Звездарик, сыщикесса Лили, Витольд Адамович и Вася… простите, исследователь III класса В. Л. Долгопол (повысили за подвиг) ехали брать Характер МПШ. Адрес знали точно: 2-я Заречная, дом 6. Был солнечный, с ветерком и весенней истомой денек второй половины мая; в небе плыли лохматые облака.

Два отдельских “козлика” (без мигалок, сирен и опознавательных полос на бортах — все убрали ради конспирации) пересекли по автомобильному мосту Итиль, повернули вправо и запрыгали по ухабам, поднимая пыль. Заречную слободу собирались сносить, освобождая место под высотную застройку, и поэтому не благоустраивали. Улица 2-я Заречная на самом деле была первая от реки, дома с четными номерами — сплошь одноэтажные, частные, с палисадниками, дощатыми заборами и скамейками у калиток — дворами и тылом выходили на речной обрыв.

За квартал до цели “козлик”, в котором ехали Витольд и Вася, остановился. Долгопол выскочил, пошел к реке. Затем машина обогнала первую, помчала Витольда к переулку за домом № 6. Этим двоим полагалось блокировать выходы к реке и в соседние дворы. Сыщикесса Лили настаивала на круговом оцеплении ротой автоматчиков, Семен Семенович доказывал, что никого не надо, — сошлись на этом.

(Вообще, стоит заметить, что отношения между начальником Кимерсвильского ОБХС и главным сыщиком Суперграндии как испортились в первую встречу, так и не наладились. Вот и сегодня, когда Лили ради такого случая потребовала личное оружие, Звездарик уперся: иномирянам в чужом теле, а тем более в женском не положено. Так и не дал, хотя сыщикесса то напирала на особые полномочия, то пускала в ход свое обаяние.)

Но и без оружия Лили сейчас выглядела великолепно: вся в лоснящейся коже (краги на молниях, обтягивающие формы галифе, куртка с бюстом, кожаная пилотка на желтых волосах), губы сжаты в линию, глаза сощурены, ноздри аккуратно вздернутого носика страстно выгнуты; она сама напоминала кожаную кобуру с заряженным пистолетом. Чувствовалось, что сегодня ее день, и сквозь женственную оболочку чаще обычного проглядывало нечто властное, беспощадно жестокое, крючконосое — первичное.

Захваченные на Кобищанах барыги прикинулись сначала божьими коровками. Да, мы-де занимались незаконной куплей продажей кассет с сутями, подпольным всучиванием-обессучиванием, имели с этого дела навар и готовы нести ответственность. Но к хищениям пси-сутей, к насильному отчуждению их у людей не причастны.

— Избави бог, мы и не знали, что это возможно, — вальяжно рокотал хозяин хазы. — Даже я с моим опытом впервые о таком слышу, поверьте слову, гражданин начальник! Все, что я имел и имею, приобретено путем полюбовных сделок, по обоюдному согласию сторон. Я не представляю, как это можно сделать технически: отнять, похитить… ведь не часы же, не кошелек — сути!

— И мы не представляем, — в один голос подтвердили игроки. “Самое скверное, что и мы не представляем”, — подумал Семен Семенович.

— Хорошо, — сказал он, — если вы такие на самом деле цыпленки пареные, цыпленки жареные, мелкие паразиты на теле общества, то зачем вы убили выследившего местонахождение хазы оператора Долгопола?

— Кто его убивал — мы-ы?! — завыл хор. — И кто выследил? Этот… выдающийся венерианский целинозавр — нас? (Присутствовавший на допросе Вася густо покраснел). Он выследит! Он же в дымину был, в компании с другим таким алкашом Спирей!

— А ну — ша! — рявкнул хозяин хазы; барыги замолкли. — Я вам расскажу, как все было, гражданин начальник. В четырнадцать часов семь минут — я даже записал время — в мою дверь позвонили. Прерывисто. Затем на лестнице раздались два выстрела. Открываю — я человек не трусливый — этот (он указал на Долгопола) валится на меня. В прихожую. Который стрелял, побежал вниз, я его и не видел. Этого мы осмотрели: мертвее не бывает — рана против сердца, даже крови вытекло мало, не дышит… Поймите ж и нас, гражданин начальник, — он приложил руки к груди, — был бы он жив, другое дело. А раз мертв — не в таких мы отношениях с законом, чтобы самим искать встреч с представителями, я извиняюсь, правопорядка. С того ж света все равно не вернешь! Правда, теперь мы видим свою ошибку: оказывается, смог молодой человек возвратиться и крикнуть “Руки вверх!” (Вася покраснел еще гуще, хотя казалось, что это уже невозможно). Словом мы решили подержать его до темноты, потом отнести подальше и тогда из автомата позвонить.

— В Итиль вы хотели меня бросить, — горячо возразил Долгопол, — в мешке с кирпичами! И того, кто стрелял, знаете, разговаривали с ним.

— Я тоже извиняюсь, — холодно взглянув на него, вступил в беседу рыночный маклер, молодой прохвост, — чем вы это можете доказать? Кто подтвердит?.. Вот то, как вы на толчке бездарно искали сверххарактер якобы для освоения венерианского полюса, а потом, упившись со Спирей, орали песни, катались на колесе и, я еще раз извиняюсь, травили с большой высоты, — это могут подтвердить очень многие! — Барыги согласно закивали.—Кстати, роль трупа вам удалась хорошо, похоже, что это ваше амплуа.

Семен Семенович не без злорадного удовольствия наблюдал, как допрос из обличения спекулянтов временно превратился в обличение Долгопола. На того было жалко смотреть. “То-то, — наставительно подумал начальник отдела, — это тебе не со “стены плача” хамить старшим!”

— А я так вообще не понимаю, — произнес Ваня Крик, который до сих пор самолюбиво молчал; над правой бровью у него вызревала гуля, — о каком убийстве или даже покушении на убийство звук? Кто убит, где труп? Покажите мне огнестрельные раны, покажите протоколы осмотра и вскрытия! Смерть — это серьезный юридический факт. Все здоровы… я не имею в виду на голову — все живы, а вы нам шьете мокрое дело!

И он с затаенным самодовольством поглядел на сотрудников ОБХС: хоть вы, мол, и ущемили меня в части интеллекта, но все равно голыми руками не возьмете.

— Кстати, украденную наблюдательность девяти баллов… у своих украденную! — у Ванечки придется изъять, — сказал Звездарик. — И остальных обследуем! — он оглядел спекулянтов яростным взглядом; те съежились. — Наглость, лживость и развязанность у вас, без сомнения, свои, но если учесть, по какой дорожке они вас ведут, то и их невредно бы поубавить… А теперь об этом сверххарактере — кто видел, кто слышал, кто что знает? Ну, живо, — он хлопнул ладонью по столу, — торопитесь смягчить свою участь!

…Так они вышли на адрес. Узнали они его от четвертого спекулянта, до этого державшегося за спинами других. Он вообще был какой-то серенький, с вялым голосом и невыразительной внешностью, малость вроде забитый, безответный (это он в игре в карты полагал, что Ване Крику везет, что он в рубашке родился). Семену Семеновичу потом долго чудилось, что именно по причине безответственности барыги и выставили вперед Фиминого дядю. Но сейчас не это было главным.

Была у него многоштырьковая кассета, заряженная характером с такими параметрами, сообщил спекулянт. Приобрел у базарного алкаша Спири за умеренную… да если прямо-то говорить, бросовую для подобных баллов цену с целью, понятно, перепродать с немалой выгодой.

…Но… не нашел покупателя: нормальным людям такие параметры ни к чему. А есть у него племянник Фима, живет с мамой, отец бросил, — смышленый мальчик. (“Да, очень смышленый!”— подтвердил хозяин хазы). Ему десятый год, но он переменил уже немало увлечений: коллекционировал марки, спичечные коробки, собирал радиоприемники, дрессировал мелких животных…

А сейчас играет во всучивание-обессучивание: собрал себе установку по образцу той, что имелась в хазе, — клянчит кассеты с сутями.

Фимин дядя и другие барыги иногда давали ему те, которые не удавалось сбыть ни за какую цену, — бросовые. И этот многоштырьковый блок он ему отдал. А что, пусть играет!

— А кому он всучивает? — спросил Звездарик. — Людям?

— Боже избавь, разве бы мы допустили! Возится с этими собаками, кошками… да это игра у него, никому ничего он ввести не может.

Верно, теории отрицали возможность введения пси-сутей от разумных существ животным.

“Что ж, тем больше шансов, что хоть с этим делом я сегодня развяжусь, — с надеждой думал сейчас Звездарик. — И от этой… или от этого? — избавлюсь”. Он без симпатии покосился на Лили. Она тогда так и не появилась в отделе, допрос провели без нее. Начальник отдела затем ввел ее в курс в самых общих чертах: похоже, мол, нашли.

Однако Семен Семенович сознавал, что понимает в этой истории далеко не все. Особенно его угнетала все более обнаруживаемая многогранность личности лучшего донора: он, оказывается, и Характер МПШ в руках держал (где раздобыл, как?!), и Васю Долгопола, подпоив, вывел на хазу (опять-таки: зачем? завалить конкурентов?) и под выстрелы. И сам как в воду канул. Не жил он никогда в седьмом корпусе на Кобищанах, это сразу и установили.

Машина затормозила у аккуратного домика с двускатной черепичной крышей, глядевшего на улицу тремя вымытыми окнами; из-за занавески в крайнем выглянуло и тотчас скрылось чье-то лицо. Открывая дверцу, Звездарик взглянул на сыщикессу: лик ее отвердел, в прицельно сощуренных Глазах был кинжальный блеск. Подумал: “Ох, нельзя ее к детям!” Склонился к Мегре:

— Порфирий Петрович, велите ей остаться. Наломает там дров… Тот кивнул, властно объявил Лили:

— Мадемуазель, вы остаетесь здесь. Перекроете выход на улицу. В случае перестрелки во дворе или доме присоединитесь к нам.

— Слушаюсь, эксцеленц! — та щелкнула каблучками модельных краг. — Желаю успеха!

Семен Семенович и комиссар вошли в калитку. Двор был большой, заросший травой; в глубине находился дощатый сарай с мшисто-зеленой крышей, заметно просевшей посередине; за ним, над самым обрывом, старый развесистый клен. К толстой горизонтальной ветви его были привязаны две веревки, соединенные внизу короткой доской. На ней, покачиваясь, сидел и читал книгу мальчик — спиной к вошедшим. Рядом грелись на солнышке две рыжие дворняги; при виде людей они визгливо залаяли и скрылись за сарай.

— Здравствуй, Фима! — сказал Звездарик, подойдя.

— Здравствуйте,—мальчик слез с качелей, смотрел на обоих:

он был темноволос, круглолиц, широкоскул, с большими грустными глазами в пушистых ресницах, чуть курнос; одежду его составляли короткие серые штаны на помочах крест-накрест, синяя тенниска и сандали. — А откуда вы знаете, как меня зовут?

— Нам твой дядя сказал, — Семен Семенович вспоминал тот детский голос по телефону, сравнивал: он или нет? Обесцвечивают голоса телефонные аппараты. — Мама дома?

— На работе…— Фима вовсю рассматривал комиссара, у него поднялись и выгнулись темные брови. — Ой, я вас видел в кино по телику! Вы там в роли Мегре, правда ж?

— М-м… не совсем, — ответил тот, закуривая трубку. — Точнее, совсем нет. Это артисты кино играют мою роль.

— Так покажи нам, мальчик Фима, свою лабораторию-амбулаторию, в которой ты играешь во всучивания, — без околичностей предложил начальник ОБХС. — Наслышаны мы уже о ней.

— Пошли, — без смущения сказал ребенок и направился к дому; детективы двинулись за ним. — Только у меня не лаборатория, а так, технический уголок “Сделай сам”. А это как будет считаться: что вы меня уже накрыли, да?

Он играл не просто во всучивание, понял Звездарик, а в незаконное всучивание — по примеру дяди и его друзей.

— Нет, — ответил он, — что ты, Фимочка, мы маленьких не обижаем. Покажешь нам, что у тебя есть и ладно.

“Технический уголок” Фимы занимал половину застекленной веранды. Чего только здесь не было! На устройства и приспособления (среди которых Семен Семенович заметил нечто напоминающее КПС, только меньших размеров и иной, не для людей, конфигурации) пошло немало коробок с играми “Конструктор” и “Детская электроника”. Был и пульт с сигнальными лампочками, какой-то куб с надписью “(пси)-ЗУ на 4096 бит”, даже контактки небольших размеров в форме полос и шлемов. Звездарик снял одну с гвоздика, осмотрел, потрогал: внутренняя сторона была усеяна остренькими медными выступами-электродами.

— Ну, молодец, — восхитился он, — все, как у больших, только труба пониже да дым пожиже! Это что же, ты кошкам новые черты интеллекта всучиваешь да собакам?

— Может, и не пониже, и не пожиже, — Фима самолюбиво дернул уголками губ. — И кошкам могу… и вам, если пожелаете.

— Ну, дает! — начальник отдела взглянул на комиссара (в лице того сейчас было много детского, Фиминого), а сам засомневался: не слишком ли он легкий тон взял? В какой мере эти детские забавы стоило принимать всерьез?.. После установления контактов с кристаллоидами Проксимы — еще до сооружения ими пси-станций — в Солнечную систему и на Землю хлынула лавина новых сведений по микроэлектронике: о новых материалах, технологиях, схемах. Благодаря им то, что прежде делали только на заводах (да и то, что там делать не могли), стало доступным одиночкам-любителям.

— А что… согласен, — сказал Семен Семенович. — И какие же сути ты сможешь мне ввести? Какие кассеты у тебя есть?

Мальчик положил на стол книгу, которую до сих пор держал в руке (начотдела взглянул: “С. Я. Сидоров. Математика личности. Введение в теорию пси-дифференцирования и пси-интегрирования”… ого! Вот так “Мойдодыр”!), выдвинул верхний ящик:

— Выбирайте.

Звездарик и Мегре склонились к ящику так резво, что едва не коснулись лбами. Кассет было много — но все двух— или четырех-штырьковые, то есть с частными дифференциалами высоких порядков, незначительными подробностями психики вроде “способности переключаться от восприятия образной информации к восприятию логической”, “скованность при общении с лицами противоположного пола” и т. п. И свечение индикаторов в них: тлеющее алое, редко желтое — свидетельствовало о небольших баллах. Спекулянты отдавали мальцу на забаву действительно самый бросовый товар.

— Не-ет, Фима, это мне ни к чему, — сказал начальник ОБХС, распрямляясь. — А вот у тебя должен быть, нам дядя сказал, многоштырьковый блок с сильным характером… вот бы его мне, а? — он так и впился глазами в мальчика. — Так где он у тебя?

— Нету, — сказал он тихо.

— То есть как — нету? — напирал Звездарик. — Куда же ты дел блок? Кому передал?

— Никому, блок здесь… вот, — мальчик выдвинул другой ящик стола: там на чистой бумаге лежала, блестя многими посеребренными штырьками и розовыми плоскостями, большая кассета, вмещающая суть второго порядка со всеми частными подробностями, завитками и оттенками; на жаргоне спекулянтов она называлась “блок”. Розовый цвет по общегалактической маркировке означал характер.

Да, это была она, столь долго искомая кассета. Мегре и Семен Семенович потянулись к ней одновременно. У землянина рука оказалась проворней — схватил, поднес к глазам: в табличке напротив соответствующих символов были указаны те именно числа баллов, что соответствовали воле, гордыне и другим уникальным чертам лидера Суперграндии (и поперек всех шла корявая надпись синим фломастером: “Любимаму плимяннику Фиме от дяди Кости”). Но… Звездарик сначала подумал, что забивает лившийся на веранду свет солнца, повернулся в тень — и у него самого потемнело в глазах: все веточки индикатора кассеты, которым полагалось сиять бело-голубым накалом, были темны!

— Фимочка-а-а, — подойдя к мальчику, произнес Семен Семенович тем яростно-ласковым голосам, каким урезонивал загулявшего в сутях Васю, — Фимочка, друг мой, но ведь кассеточка-то пуста! А пси-заряд где?!

— Я же сказал: нету, — ответил тот, не поднимая головы.

— Как это нету? Как нету?! А где? Будь хорошим мальчиком, Фима, иначе тебя ждут серьезные неприятности. Куда делся заряд такой силы? Ведь не мог же ты…— И у начальника ОБХС слова замерли на языке; сверкнула мысль: а почему, собственно, не мог?..

Фима поднял на него свои большие глаза. На пушистых ресницах блестели готовые пролиться слезы.

— Ладно, — сказал он, шмыгнув носом, — пойдемте, покажу. Они вышли во двор. Мальчик повел детективов за сарай. Обрыв здесь выдался мыском, с него хорошо просматривалась река, противоположный берег с гиперболоидной башней пси-вокзала и гостиницами. Метрах в пяти от края стояла скамья — доска на двух столбиках. Возле нее и находилось то, что Фима решил показать: маленький, не более метра в длину, могильный холмик с пирамидкой, покрытой алюминиевой краской. На стороне ее, обращенной к скамье, была фотография под стеклом: вислоухий жизнерадостный щенок со смышленым взглядом.

— Вот…— сказал Фима, садясь на скамейку; в голосе его тоже были слезы.

Мегре и Звездарик присели по обе стороны его, глядели вопросительно. Комиссар на всякий случай снял кепку. Оба ничего не понимали. Мальчик вздохнул и начал рассказывать.

ИСТОРИЯ ЖИЗНИ И КОНЧИНЫ ЩЕНКА ТОБИКА, РАССКАЗАННАЯ ЕГО БЕЗУТЕШНЫМ ХОЗЯИНОМ

Жил на свете Тобик бедный. Щенок. Ирландский сеттер коричневой масти. Мама купила на день рождения. Он был веселый, добродушный и все понимал. И аккуратный — не пачкал, не имел блох. Спали вместе. Палку мог принести, даже из воды доставал вплавь. И вообще.

Вот только другие собаки его обижали. Здесь много собак — и во дворах, хозяйских, и бродячих. Слобода под снос. И грызутся постоянно. Не то чтобы Тобик был слабый, нет — рослый, двухгодовалый, кормили хорошо. Но — незлой. Он к собакам с открытой душой, подружиться, а они его трепали. За то что красивый, ухоженный, с ошейником, ласковый. То ногу прокусят, то ухо. Собаки не любят, когда кто лучше их. А Тобик удирал, визжал — и было обидно за него.

А тут дядя Костя, мамин брат, подарил неликвидный блок. Он был “под мухой”, дядя-то: знай, мол, мою доброту! До этого Фима только кошкам пробовал вводить пси-сути. Да и то, честно сказать, неудачно. Кошки мяукают, вырываются, царапаются — боятся. Одной только соседской Мурке удалось ввести трехбалльную ненасильственность. Она перестала ловить мышей, и сосед дядя Гриша ободрал ее жене на шапку.

Но Тобик не боялся. Тобик доверял и слушался. Фима хорошо подогнал под него контактки. И ввел весь пси-заряд из блока — до нуля.

Тобик стал другим, будто переменили. Сразу завоевал положение в собачьем мире. Одной дворняге-обидчице задал такую трепку, что она визжала и выла на всю слободу. И другим тоже. Уже не они его гоняли, а он их. Да что собаки, он и Фиму, когда тот по старой памяти на него замахнулся, так цапнул за ногу! Вот… Мальчик показал следы укусов на левой лодыжке. Пусть, он не обиделся.

Но потом Тобик зарвался. Переоценил свои силы. Возомнил о себе от побед над дворнягами. И налетел на боксера. Есть тут такой пес-громила вроде бульдога, только крупнее. Тот потрепал Тобика при других собаках, опрокинул наземь. И тогда… тогда эти другие, которые уже поджимали хвосты перед Тобиком, набросились на него и растерзали. Вот.

Окончив рассказ, Фима горько заплакал. “Все правильно, — думал Звездарик, сочувственно гладя его по голове, — все как в высшем обществе. Но как нам-то теперь быть?!”

— Ваше мнение, Порфирий Петрович, — обратился он к Мегре, — возможно такое? Ведь считается, что животным пси-сути ввести нельзя.

— М-м… видите ли, — тот задумчиво возвел брови, — граница между разумными и неразумными существами не в точности совпадает с границей между биологическими видами. Видами. Вы знаете, что попадаются люди, которые иной раз ведут себя неразумнее и низменнее скотов. Почему бы не допустить и противоположные отклонения? К тому же щенок Бобик…

— Тобик, — ревниво поправил Фима, — Тобик его звали. Вон написано! — он указал на низ пирамидки, где действительно синей краской было выведено имя, даты рождения и кончины.

— Да, Тобик, извини, мальчик, — поправился комиссар.—Тем более что Тобик абсолютно доверял хозяину-экспериментатору. А доверие суть приобщение. Так что, по-моему, опыт мог получиться.

— Мог ли, не мог ли — Характер МПШ все равно сгинул, — хмыкнул начотдела.

— Да, досадно, что так получилось, — вздохнул Мегре. — Если бы щен не зарвался, остался жив — изъяли бы у него эту суть и вернули по принадлежности. Но увы!..

— Он не мог не зарваться — с такими-то параметрами, — сказал Звездарик, поднимаясь со скамьи, — тик-так, тик-так, ура, кукареку! Что ж, пошли известим.

Когда начальник Кимерсвильского ОБХС отдал Лили пустую розовую кассету и без околичностей изложил все: мол, похищенный у вашего Могучего Шефа Характер находился здесь, но был незаконно введен в собаку по имени Тобик, а Тобик задрался с другими псами, растерзан ими и сдох… примите соболезнования, — та более минуты сидела в оцепенении. Она приготовила себя совсем к иному. Обеспокоенный Мегре принес из дома стакан воды, подал.

— Ав-в-вва…— сказала сыщикесса, отхлебнув из стакана; за эту минуту ее лицо слиняло и осунулось, — ав-вв-вва-а!.. Истребить всех виновных! Имущество сжечь, самих казнить мучительной смертью! Младших на глазах старших, ав-вва!..

— Перестаньте, — брезгливо сказал Звездарик. — У нас это не принято. Да и виновных пока еще нету, карать некого. Решайте, что теперь делать?

— Ав-в-вва!.. — сыщекесса вылезла из машины, смотрела на местность и людей, не узнавая никого и ничего. Увядшее лицо исказила нагловато-жалкая улыбка. — Что мне?.. The Man, will have a pleasure, mmm? L`homme, voule-vous avolir une plaisir?..

— Прекратите! — прервал ее Семен Семенович, не дожидаясь, пока она дойдет до суахили. — Здесь дети, — он кивнул на Фиму, который с любопытством смотрел из калитки. — И вообще, выбросьте лучше это из головы, тело скоро сдавать придется, не отвертитесь.

— Ав-вва… мне надо отвлечься, — потерянно бормотала сыщикесса. — Может быть, мсье?

Комисар отрицательно покачал головой.

— Вон, — раздался голос Фимы, — вон он бежит, злодей! . Все посмотрели, куда указывал мальчик. Вдали по противоположной стороне улицы неспешной рысцой трусил рыжий пес-боксер. Короткая шерсть не скрывала, а скорее подчеркивала его выразительную мускулатуру и экстерьер; морда с широким лбом и мощными челюстями была не безобразна, что не редкость у бульдогоподобных собак, а даже симпатична.

Две шавки — те, что грелись на солнце у Фиминого сарая, а потом смылись, — выскочили из-под ворот, визгливо облаяли боксера. Тот остановился, шагом пересек улицу до середины, стал с поднятой головой, выпятив грудь: вот, мол, я, что вы ко мне имеете?.. Шавки сразу вспомнили о неотложных делах по другую сторону ворот, замолкли, нырнули под них. Боксер подошел к палисаднику Фиминого дома, сел на тротуаре, поглядел на мальчика, чуть склонив голову набок, коротко и дружелюбно взлаял.

— Это он не первый раз так приходит, подружиться хочет, вину чувствует, — объяснил Фима. — Пошел прочь, псина паршивая, не буду я с тобой дружить!

Он поднял с земли камешек, кинул в боксера. Пес с достоинством переместился на несколько шагов, снова сел.

— Напрасно ты с ним так, — вступился Семен Семенович. — Твой Бобик ведь первый на него налетел, чем он виноват!

— Не Бобик, а Тобик! И все равно не хочу! — мальчик грохнул калиткой, ушел во двор.

Итак, каждый занимался своим делом:

— Мадмуазель Лили металась около машины, заламывала руки, хрустела пальцами, что-то шептала — соображала, как ей быть дальше. Вернуться на Суперграндию с пустыми руками значило быть обвиненным в самых тяжких государственных преступлениях: от саботажа и покушения на личность МПШ—XXIII, тик-так, тик-так, ура. кукареку, до развала общества, подстрекательства к бунту… попросту говоря” вернуться на свою погибель. Знать бы Начальнику Охраны и Общепланетного Сыска, что так обернется, не в том бы он усмотрел свой долг перед планетой-державой, не в отыскании Характера: остался бы, подмял Шефа под себя — основательнее других! — взял бы власть. А теперь поздно, там ее без него уже взяли и поделили, ни кусочка не оставили… Черт бы с ней, с благословенной Суперграндией и своим положением на ней, остаться бы на Земле, здесь положение тоже неплохое, пряное, смачное, по вкусу пришлось… тело не свое. НООС осторожненько повыяснял в Обменном фонде, нельзя ли продлить аренду? Ответили сухо, что, учитывая избранный им образ жизни, об этом и речи быть не может; более того, если бы не государственный характер его визита, то давно бы его вытряхнули из тела посредством КПС. Да и разгневанная владелица вот-вот явится. Что делать, как быть? Возвращаться нельзя — и не возвращаться нельзя;

— Звездарик сел в машину, включил рацию, скомандовал Витольду Адамовичу и Васе “отбой”. Оба вскоре появились — недовольные, перепачканные глиной (сидели под обрывом у воды) — ушли к своему “козлику”;

— Порфирий Петрович Холмс-Мегре с неослабевающим интересом смотрел на пса-боксера; и чем более смотрел, тем заметней у самого отвисали щеки, суживались и выступали вперед челюсти, темнел и утолщался нос… в вот кончик его тоже сделался черным и блестящим. Пес, похоже, также наблюдал эволюцию комиссара, потому что от удивления переступил лапами, взлаял. Мегре тоже лайнул в ответ: получилось похоже, только басовитее. Он протянул руку к Звездарику, нетерпеливо щелкнул пальцами. Тот догадался, достал из портфеля бутерброд с колбасой, вложил в руку. Комиссар, восстанавливая прежний облик, кинул псу кружочек колбасы. Тот поймал на лету, сглотнул. Второй кружочек он взял из рук, а съев третий, сел у ног Мегре и дал потрепать себя по холке.

— Завоевываете доверие? — с улыбкой спросил Семен Семенович. — Зачем? . Лили, тоже наблюдавшую эту сцену, вдруг озарило.

— Правильно, эксцеленц, замечательная идея, эксцеленц, целиком с вами согласна и наперед уверена в согласии и благодарности спасенной вами Суперграндии! — зачастила она задыхающимся голосом: на щеках восстановился румянец. — Наше прекрасное монолитное общество не может существовать без крайне сильного характера наверху иерархической пирамиды, какой бы он ни был и чей бы он ни был! Общеизвестно из истории как нашей планеты, так и данной, и многих других, что вожди древних племен пожирали сердце, печень, мозг и иные органы поверженных в битве противников, стремясь таким способом прибавить себе их отвагу, силу, знания. В сущности, эти действия можно считать предтечами нынешнего пси-обмена. (“Смотри, какую эрудицию проявляет и смелость мышления! — поразился Звездарик. — Что значит — припекло”.) И не имеет принципиального значения, что этот пес, признанный вождь собак Заречья, не сожрал ловерженного им Тобика-Бобика с Характером Могучего Шефа, тик-так, тик-так, ура, кукареку. Он победил — и тем доказал, что его природные и психические параметры сильнее, лучше, а следовательно, это ему отныне должны принадлежать и тик-так, и ура, и кукареку! Победитель прав — побежденному горе… Послушайте! — сыщекесса приложила обе руки к кожаному бюсту, обвела умоляющим вглядом Мегре, Звездарика и даже боксера, который смотрел на нее, склонив вбок голову. — Ведь если смотреть на дело прямо, то у Могучего Пожизненного Шефа действительно же был собачий характер!

Характер Могучего Пожизненного Шефа благословенной Суперграндии вместе с его временным вместилищем, безымянным бродячим псом-боксером, направлялся из Заречной слободы к пси-вокзалу в шестиместной открытой машине в сопровождении эскорта мотоциклистов: три впереди, три позади, построение ромбом. Воздух сотрясали записанные на пленку приветственные клики толп и фанфарные сигналы начала суперграндского гимна.

На такой процедуре проводов настояла Лили-НООС: во-первых, охраняя достоинство своей планеты-державы (ведь именно сейчас по-настоящему завершался визит ее лидера на Землю), во-вторых. чтобы психика пса уже теперь впитывала сознание своего высокого положения. Правда, администрация, предоставив технику, отказала в требовании, чтобы в проводах участвовал министр инопланетных связей и другие официальные лица. Из официальных был только Семен Семенович. Он вел машину.

Рядом с ним попыхивал трубкой Мегре. Лили и пес расположились позади. Боксер в широком ошейнике, украшенном драгоценными камнями, сгруппированными на манер орденских звезд, сидел на кожаных подушках. Сыщикесса (на ее сбережения был заказан и изготовлен ошейник) в порядке подчиненности устроилась пониже. Она держала поводок.

Комиссар время от времени поворачивался к боксеру, гладил, мягко рычал или взлаивал что-то успокаивающее; они нашли общий язык. Пес вел себя достойно: сидел на прямых передних лапах с гордо поднятой головой и настороженными ушами, звуки фанфар игнорировал, не отзывался на них по собачьему обыкновению лаем с подрывом. Только при выезде со 2-й Заречной, когда машину сильно качнуло на ухабе, он преступил лапами и, вдруг остервенясь, цапнул за кисть Лили, которая хотела его поддержать. На что та ответила:

— Признаю и раскаиваюсь!

Кавалькада въехала на мост, промчала по его средней линии, свернула на набережную к пси-вокзалу. Здесь были реальные толпы зевак и натуральные клики. Приветствовали более всего Лили: “Мамочка, где ты пропадаешь, мы умираем без тебя!” — “Лили, когда же?”— “Гля, девки, Лильку легавые замели, с собаками ловили!” — и т. п. Но сыщикесса на возгласы не реагировала, сидела, в подражание сановному псу, наклонясь несколько вперед и выставив грудь, лицо твердое, глаза устремлены вдаль. Не было больше прежней Лили, завязала: Начальник Охраны и Общепланетного Сыска возвращался к своей форме служения обществу.

Затем был стремительный подъем сквозным лифтом на верхотуру башни, в кабины VII класса. Служитель, который месяц назад принимал из космоса комиссара Мегре, теперь занялся сыщикессой. Довольно быстро НООС перешел в кассетную связку — и, кстати, провожающие увидели, что у него довольно скромные числа интеллекта и характера, не выше шести-семи баллов… то есть брал он не тем, что имел, а более тем, от чего был свободен: от нрав— ственности. Обессученное в двойном смысле тело кинозвезды Лили Жаме отправилось ниц в анабиотическое хранилище — отлеживаться.

Дифференцированием личности боксера занялся сам агент 7012, более пес никому не доверял. Здесь возни было много: успокоить в новой обстановке, закрепить вдоль хребта и на голове специально изготовленные контактки. “Н-ну… ну-ну, — слышал Звездарик необыкновенно мягкий голос комиссара, — лизни мне напоследок руку, лизни, можно. Дальше-то уже тебе будут лизать”. Наконец и это было исполнено. Кассетную связку с личностью НООСа и розовый блок с Характером, отныне принадлежащем МПШ—XXIII, тотчас отправили — той же машиной в сопровождении ромба мотоциклистов, но уже без фанфар — на загородный космодром, где почтовая ракета без промедления унесла пси-груз на околоземную орбиту. На ней готовился в рейс фазовый гиперзвездолет — он и забросит это имущество на опытную пси-станцию Суперграндии.

Мегре и Звездарик вместе с обессученным псом сидели в скверике космодрома, провожали глазами уносившуюся за облака огненную черточку, слушали затихающий на высокой ноте вой двигателей ракеты. Семен Семенович не испытывал облегчения, на душе было пакостно. На протяжении всех “проводов” они с комиссаром так и не решились поглядеть в глаза друг другу. Слишком охотно оба согласились с решением, которое подсказала им эта… этот… а куда было деться! “Дело формально закончено, а что узнали, поняли, обнаружили? Ничего, пшик”.

— А не находите ли вы, Семен Семенович, что в этой операции нас кто-то тонко и умело опекал? — повернулся к нему комиссар; он думал о том же. — Опекал, направлял, вел…

— …и провел! — заключил начальник ОБХС. — Нахожу. С ним-то что будем делать, Порфирий Петрович? — он указал на боксера.

Оба посмотрели на собаку. Она сидела около скамьи почти в той же позе, что и в машине: на прямых передних лапах и с поднятой головой, — но нет, это был не прежний пес-лидер. Тварь дрожащая со слезящимися глазами и вжатым между ляжек куцым хвостом теснилась к ноге комиссара, тихо скулила от непонятного ужаса происшедшего с ней и в ожидании новых бед. Даже ошейник с драгоценностями не украшал теперь пса.

Если отнять характер у человека, у него останется имя, положение, близкие, имущество, наконец. Но отнять характер у собаки значит отнять у нее все.

— Что делать? — хмуро пробормотал Мегре, избегая ищущего собачьего взгляда, махнул рукой. — Делайте.

Звездарик вздохнул, поднялся, повел упирающегося, скулящего пса в дальний конец сквера, к мусорному контейнеру; на ходу растегнул кобуру, достал пистолет. Сухо щелкнул выстрел. Вернулся, неся ошейник: драгоценности надлежало сдать в Инбанк.

— Я так понимаю, Порфирий Петрович, — проговорил он, когда они направились к машине, — что, несмотря на то, что дело формально завершено, вы считаете возможным покинуть нашу планету?

— Вы правильно понимаете, — кивнул Мегре.