"Что надеть для обольщения" - читать интересную книгу автора (Робинс Сари)

Глава 7

На следующее утро доктор Уиннер снял желтоватые бинты с рук Прескотта. В комнате запахло цветками календулы и оливковым маслом, из которых была приготовлена целебная мазь.

– Ну что ж, – довольно заметил доктор, – вы уже можете обходиться без бинтов, Прескотт. Ожоги на руках зажили очень быстро.

– Неудивительно: ведь вы так заботливо за мной ухаживали. – Прескотт стал сгибать и разгибать пальцы, проверяя подвижность суставов.

– Слава Богу, что вы подоспели вовремя, когда с Иви произошло это несчастье. Иначе бы… – Сердобольный доктор сокрушенно покачал головой.

– Похоже, с Иви все будет хорошо. – Прескотт поднялся и подошел к комоду. Открыв один из ящиков, он стал рассматривать перчатки, выбирая, какие из них надеть. В результате он остановил свой выбор на прочных коричневых перчатках из английской кожи. – Я понял, что девочка пошла на поправку, когда она попросила меня стащить для нее немного конфет.

– Дети и правда очень быстро выздоравливают… – Вздохнув, доктор Уиннер собрал с кровати бинты и положил их в медицинский саквояж. – А вчера она спросила меня, сколько лет ей нужно ждать, чтобы выйти замуж. – Он улыбнулся. – По-моему, маленькая Иви влюблена в вас без памяти.

– Да, согласен, она настроена романтически. Но это из-за того, что мы читаем «Красавицу и чудовище». – Прескотт натянул на руки перчатки.

Последнее время Прескотт скрывался от высшего света в приюте. Светское общество пугало его и раздражало. Но в Андерсен-Холле он не мог избежать одной вещи, которая приносила ему гораздо более сильные страдания, чем ожога. Прескотту везде чудился приятный запах мыла с ароматом лимона, который напоминал ему о Кэтрин. И его сердце съедала тоска.

А это еще одна причина, по которой Прескотт должен был согласиться помочь леди Росс… Эдвине, как он приучал себя ее называть. В его распоряжении четыре недели до того, когда в Лондон прибудет его товар. Четыре мучительные недели, в течение которых надо заставить себя не думать о Кэт. И общение с Эдвиной поможет ему развеяться.

Тот поцелуй был таким неожиданным! И таким приятным…

О, разумеется, он постарался скрыть от Эдвины то, как подействовал на него этот поцелуй. Но когда остался наедине с собой, не мог не вспоминать каждое мгновение, стараясь понять, что его так пленило.

Он не собирался целовать леди Росс. Но в этой женщине было что-то такое соблазнительное, что он не мог ничего с собой поделать. Искушение было слишком велико. Это было, как в жаркий летний день искупаться в прохладной воде лесного озера. То, что он сделал, казалось в тот момент самой естественной вещью на свете.

В тот миг он словно почувствовал обновление. Эдвина была такой теплой и нежной в его объятиях. Такой, какой и должна быть настоящая женщина. Но в ней еще было что-то особенное, что заставляло Прескотта удивляться и восхищаться ею. Никто так пылко не отвечал ему, как ответила на поцелуй Эдвина.

Разумеется, она и до него знала мужские ласки, ее отклик не был похож на реакцию невинной девушки.

Однако…

Однако она отозвалась на его поцелуй так пылко, так бесхитростно и страстно, что при одном воспоминании об их поцелуе Прескотта бросило в жар. Он всегда безошибочно чувствовал, когда женщина держала себя под контролем, когда все было рассчитано до мелочей и делалось в нужный момент. В Эдвине же не было ни капли притворства и фальши. Все происходило так естественно.

Прескотт понимал, что Эдвина была охвачена порывом… Что на одно короткое мгновение она потеряла голову от его поцелуя. Он, всеми признанный, пресыщенный женской лаской сопровождающий замужних дам, был совершенно сбит с толку этим поцелуем. Вначале ему показалось, что все вокруг исчезло – остались только он и прелестная женщина в его объятиях. Затем поцелуй преобразился во что-то значительно большее, чем это. Прескотт почувствовал себя так, словно он шел через раскаленную от зноя пустыню и не представлял, насколько сильна его жажда. Пока не сделал один глоток из чистого прохладного источника.

Раскаты грома, от которых, казалось, сотрясалась земля, внезапно начавшийся проливной дождь, пышная зелень леса, взволнованный рассказ Эдвины об угрожающей ей опасности и тот факт, что он так долго был лишен женского общества, – все это, вместе взятое, вызвало неожиданный эффект, заставило его увидеть в Эдвине что-то особенное.

Прескотт это прекрасно понимал, однако все равно был заинтригован.

– Ах, Прескотт… – Доктор Уиннер озадаченно почесал затылок, очевидно, желая начать разговор на тему, которая его очень беспокоила.

Прескотт затаил улыбку в уголках губ: он ждал, что добродушный доктор рано или поздно начнет расспрашивать его, что именно вчера произошло с Эдвиной, и непременно поинтересуется, собирается ли Прескотт ей помогать. Директор Данн всегда говорил, что доктор Уиннер любопытен, как ребенок.

– Мне до сих пор не верится, что наша милая Кэтрин – дочь дворянина, – начал доктор Уиннер. – А Джаред… ну и ну – наш Джаред оказался бароном. Вот это да!

Лучше бы вместо этого доктор Уиннер спросил его об Эдвине! Прескотт упал духом. Чтобы доктор ничего не заметил, он отвернулся и стал смотреть в окно, но ничего не видел перед собой. Его душевные раны до сих пор не зажили. Любое упоминание о Кэт он воспринимал очень остро и болезненно. Прескотт не мог говорить о ней даже с доктором Уиннером.

Однако, не замечая состояния Прескотта, доктор Уиннер продолжал:

– Я всегда понимал, что в нашей Кэтрин есть что-то особенное, то, что нельзя увидеть глазами.

Многие работники Андерсен-Холла в последнее время твердили тоже самое. Говорили, что они предполагали нечто подобное. Однако единственным человеком, который обо всем знал, был директор Данн. Но он никому не доверил эту тайну. Так же как и Кэтрин.

В Прескотте все кипело от возмущения. Он внимательно смотрел на дрожащие на ветру листья деревьев, стараясь взять себя в руки. В последнее время ему очень трудно было справляться с раздражением и гневом, которые выплескивались наружу, неподвластные его воле. С юного возраста он сознавал, что чересчур вспыльчив, и постоянно боролся со своим недостатком. Даже подумал было, что одержал над ним окончательную победу. Но теперь вдруг обнаружилось, что противник и не собирался сдаваться, а, наоборот, стал еще сильнее.

С улицы доносились смех и радостные крики. Это были волшебные звуки безмятежного детства, в котором всегда царят радость и веселье. Прескотт подошел к окну и посмотрел в сторону сада. Дети играли в войну, прячась в густой траве. Когда-то давным-давно, когда он впервые попал в Андерсен-Холл, эта игра была его любимым времяпрепровождением. Она давала хорошую возможность проявить себя маленькому сердитому чудовищу, каким он тогда был. Здесь можно было вволю покричать, побегать и поучаствовать в драке. В этих играх он очень часто одерживал верх, и победы воодушевляли его на новые подвиги.

Он вспоминал, что Кэт не очень много играла. Она была слишком робкой и застенчивой и боялась подвести своих боевых товарищей. Кэт с детства считала, что отвечает за всех и вся. Ее чувство ответственности всегда восхищало Прескотта.

Но Кэт нравилась ему не только из-за этого. Когда им было почти четырнадцать, он начал замечать, что, если он опаздывает в столовую, она стережет для него за столом местечко рядом с собой. Она обычно не говорила ему ни слова, однако место рядом с ней всегда пустовало. А кроме него, никто больше не опаздывал. Прескотта очень часто наказывали. Господи, да что там говорить: он рос настоящим озорником!

Когда Прескотт задумывал очередную шалость, именно Кэт удерживала его от опрометчивых поступков. А он очень часто испытывал ее терпение. Она снова и снова становилась мишенью для его самых дерзких выходок. Даже когда ей по логике следовало бы рассердиться на него, выражение ее лица было кротким и ангельским. Как будто она заранее прощала Прескотту все его многочисленные проделки. Бывало, она только грустно вздохнет и промолчит. Словно понимает, что его проказы – проявление натуры и Прескотт ничего не может с собой поделать.

Директор Данн, от внимания которого не могло укрыться происходящее, в конце концов однажды отозвал Прескотта в сторонку и, глядя серьезно ему прямо в глаза, спросил:

– Ты хочешь, чтобы Кэтрин тебя возненавидела?

– Н-нет, – удивился мальчик. – С чего вы взяли?

– Значит, ты хочешь, чтобы она была твоим другом?

– Ага…

– Надо говорить «да», а не «ага», – спокойно напомнил директор Данн. – Скажи, что тебе нравится в Кэтрин?

Застигнутый врасплох, Прескотт ляпнул первое, что пришло ему в голову:

– Она красиво говорит.

После этого случая директор Данн попросил Кэтрин давать Прескотту уроки грамотной речи. Вскоре Прескотт оценил все преимущества этих занятий: какой бы дорогой костюм ни был надет на человеке, стоит ему открыть рот, и все поймут, откуда он родом и из какой он семьи. И Прескотт чувствовал, что помощь Кэт в филигранной отделке его речи давала ему счастливый шанс на дальнейший успех и процветание.

Сначала Кэт отнеслась к их занятиям с изрядным скепсисом. Но когда увидела, с каким рвением Прескотт взялся за улучшение своей речи, она поверила в ученика.

В то время как Прескотт был готов прошибить лбом стену, лишь бы в дальнейшем попасть в высшее общество, его драгоценная подруга к этому высшему свету принадлежала по рождению. Она по-настоящему была там своей, а Прескотт – чужаком. Искусным притворщиком, вторгнувшимся в чужие владения дикарем и разбойником.

– Мне следовало бы давно догадаться, что она что-то скрывает, – задумчиво пробормотал Прескотт. Она всегда избегала обсуждать с ним серьезные вещи, как он ни старался завести с ней разговор начистоту. Недосказанность тяготила его.

– Не надо так переживать из-за этого, Прескотт, – ласково проговорил доктор Уиннер, захлопывая свой медицинский саквояж. – Даже директор Данн узнал обо всем совершенно случайно. Она даже ему ни в чем не признавалась.

Надо же! После этих слов доктора Прескотту стало немного легче.

– Бедняжка считает, что это она виновата в том, что его убили, – вздохнув, добавил доктор Уиннер.

– Что за бред! – Прескотт повернулся и удивленно уставился на доктора. – Ее проклятые родственники представления не имели, что она и Джаред живы.

Уиннер задумчиво почесал затылок.

– Кэтрин говорила, что, если бы не она, с ним ничего бы не случилось. И с этим трудно спорить.

Прескотта охватила ярость. Он непроизвольно стиснул кулаки.

– Никто не имеет права обвинять ее в преступлении, которое совершили эти грязные подонки! Кэтрин делала все, чтобы скрываться от них. Черт возьми, она даже отказалась от наследства! Она сделала бы все, чтобы остановить негодяев!

– И Кэтрин не виновата в том, что родилась в такой семье, – согласился доктор Уиннер.

– Разумеется. Ей приходилось прятаться от своих родственников, чтобы спастись самой и спасти своего брата.

– Получается, для нее было жизненно важно сохранить все в тайне…

В этот миг Прескотт понял, в чем хотел убедить его доктор.

– А что бы вы сделали, если бы узнали правду? – не унимался Уиннер. – Вы смогли бы оставаться в стороне, не предпринимая никаких действий, как этого хотела она?

Прескотт покачал головой. Он по-прежнему не мог говорить, потому что внутри его клокотал гнев. Кэт поступала правильно. Он не имеет права осуждать ее. Попадись ему в руки этот мерзавец – ее дядя Дикки Кэддихорн, он бы его убил. За то, что тот пытался избавиться от Кэт и ее младшего брата, поместив их в Бедлам, а сам в это время похитил принадлежавшее им состояние… Руки Прескотта сами собой сжались в кулаки.

– Если главный прокурор Дагвуд не сможет справиться со своей задачей…

– О, будьте уверены, Прескотт, Кэддихорна обязательно повесят. Вместе с его гнусными соучастниками. Но довольно об этом. Давайте поговорим о вашем будущем, Прескотт. Кэтрин и Маркус возвратятся через десять дней и, вне всяких сомнений, пожелают жить здесь. У вас есть какие-нибудь идеи насчет того, что вы будете делать? Может, у вас появились какие-то задумки?

Ах вот к чему хитрец доктор затеял весь этот разговор! Он постепенно подобрался к самому главному, что его интересовало.

Прескотт пожал плечами, напустив на себя безразличный вид.

– Может быть, поступлю на военную службу.

Доктор Уиннер выпрямился.

– Даже не пытайтесь тягаться с Маркусом Данном. Вы и он совершенно разные люди.

Прескотт с трудом сдержал стон.

– У меня и в мыслях нет с ним тягаться… Это была шутка… Я решил начать собственное дело, которое обещает стать очень выгодным предприятием. – «А если дело прогорит, я останусь без гроша в кармане», – подумал он с тоской.

– Но как вы решили поступить с леди Росс? – продолжал свои расспросы Уиннер. – Ведь она попала в настоящую переделку.

Прескотт скрестил руки на груди.

– Да как вам могло даже в голову прийти, доктор, что я могу оставить ее в беде?

Засияв от радости, доктор Уиннер пожал Прескотту руку.

– О, я никогда не сомневался в вас, мой мальчик! Ни на одну секунду! Мне не терпится как можно скорее рассказать обо всем Фанни.

– Вам нельзя ничего рассказывать мисс Фигботтом о леди Росс!

Доктор Уиннер отмахнулся:

– Не волнуйтесь. Я собираюсь сказать ей не о шантаже, а о том, что есть одна потенциальная клиентка, которой необходимо выбрать новый гардероб и все такое прочее. – Карие глаза Уиннера возбужденно заблестели, яркий румянец покрыл щеки. – У Фанни есть… вкус. А еще она так очаровательна! Такая живая и восхитительная! – Доктор вздохнул. – Каждое мгновение, которое я нахожусь с ней, я переживаю как волнующее приключение.

– Да ну? Похоже, вы влюблены, доктор, – с иронией сказал Прескотт. Тем временем они вышли из спальни и прошли в гостиную.

– Похоже, я подхватил вирус любви. Сначала Кэтрин и Маркус, потом мы с Фанни. Любовь – странная штука: настигает тебя тогда, когда ты меньше всего ждешь.

В этот момент послышалось презрительное фырканье, и в дверях домика для гостей появилась миссис Найджел. Прескотт улыбнулся:

– Здравствуйте, миссис Найджел.

Поправляя шляпку, дама раздраженно заявила:

– Вы прекрасно знаете, что я не из тех, кто обсуждает подобные вещи. Однако я считаю своим долгом предостеречь вас, доктор Уиннер. Эта женщина вам не ровня.

Щеки доктора вспыхнули от гнева.

– Послушайте, миссис Найджел. Мисс Фигботтом – самая лучшая девушка, которую я встречал за всю свою жизнь. Если вы считаете по-другому – значит, я должен заявить вам, что вы основываете свое мнение на нелепых слухах, а мисс Фигботтом – невинная жертва оговора и клеветы.

– Она же актриса. – Последнее слово миссис Найджел произнесла таким тоном, как будто заявляла, что девушка больна проказой.

– Если быть до конца точным, она бывшая актриса, – поправил пожилую даму Прескотт. – И я почел бы за честь видеть ее на подмостках. Говорят, она в самом деле обладает редким талантом.

– Уж кому-кому, а вам, миссис Найджел, не пристало обвинять человека за то, что тот старается заработать на жизнь своим трудом, – защищал девушку доктор Уиннер. – Тем более что теперь у мисс Фигботтом – другая профессия.

– Неужели? – Миссис Найджел с высокомерным видом подняла бровь и ядовито заметила: – Даже представить не могу, какое применение она нашла своим… так сказать, талантам.

– Да-да, расскажите мне о ее новом занятии, доктор Уиннер, – поспешил на выручку доктору Прескотт. – Мне очень интересно.

Доктор посмотрел на молодого человека с благодарностью.

– Она помогает людям… – он сделал неопределенный жест рукой, видимо, подыскивая нужные слова, – производить благоприятное впечатление на окружающих. Знаете ли, учит их правильно держаться, ориентирует в вопросах моды и тому подобных вещах.

– Что за глупое занятие! – презрительно фыркнула матрона. – Это очень деликатные вопросы, и другие люди не вправе указывать кому-то, как себя вести и как одеваться. И вообще, внешность не главное в человеке. Главное, что у него внутри, в его душе.

– Хорошо сказано, миссис Найджел, – согласно кивнул Прескотт. – И если бы с нами был сейчас директор Данн, он бы непременно пригласил мисс Фигботтом в Андерсен-Холл, чтобы познакомиться с ней поближе.

Доктор Уиннер тихо кашлянул в кулак, стараясь скрыть свою довольную улыбку.

– Кажется, сейчас дети проходят трагедию Шекспира «Гамлет»? – поинтересовался Прескотт, зная, что дети – это любимый конек миссис Найджел. – Как было бы здорово, если бы мисс Фигботтом поставила для ребят спектакль.

– Из мисс Фигботтом получилась бы великолепная Офелия! – с воодушевлением подхватил доктор Уиннер. – Бьюсь об заклад, она с удовольствием возьмется за это дело! – Влюбленный доктор наткнулся на колючий взгляд миссис Найджел и добавил: – Детям определенно нужны какие-то развлечения…

Миссис Найджел скрестила руки на груди и повела плечом.

– Полагаю, это надо предварительно обсудить. Я поговорю об этом с Кэтрин, когда она приедет. Нам следует соблюдать осторожность и ни в коем случае нельзя делать ничего, что бы бросило тень на Андерсен-Холл. – Переведя ледяной взгляд на Прескотта, она добавила: – И в связи с этим я решила, Прескотт… Нам нужен новый учитель латыни. Вы подумаете над этим предложением?..

Прескотт поперхнулся.

Доктор подошел к молодому человеку и похлопал его по спине.

– С вами все в порядке, мой мальчик?

Прескотт молча кивнул и постарался отдышаться.

– Вы, верно, шутите?

Миссис Найджел недовольно взглянула на него:

– Нужно же придумать вам какое-нибудь полезное занятие!

– Я искренне признателен вам за заботу, миссис Найджел. Однако боюсь, что в ближайшее время я буду очень занят. – Прескотт подошел к шкафу, достал оттуда шляпу и надел ее. – Сообщите миссис Найджел радостные новости, доктор. А я уезжаю, чтобы навестить свою невесту.

Прескотт вышел за дверь и спустился по ступенькам крыльца. Он улыбался, мысленно представляя, какое сейчас удивленное лицо у миссис Найджел.