"Заказное убийство" - читать интересную книгу автора (Парецки Сара)

Глава 7 Небольшая помощь от друга

Когда я проснулась, спальня была полна мягкого утреннего света, проникавшего через плотные шторы. Я была одна в кровати и несколько минут лежала неподвижно, собираясь с мыслями. Постепенно я вспомнила обо всем происшедшем накануне и медленно повернула голову, чтобы взглянуть на часы. Голова у меня почти не поворачивалась, и мне пришлось перекатиться всем туловищем, чтобы узнать, который час. Одиннадцать тридцать. Я села. Мышцы моего живота не пострадали, но мои бедра и икры сильно ныли, и мне трудно было стоять прямо. Шлепая ногами, я медленно прошла в ванную — так обычно себя чувствуешь после пятимильной пробежки, если пару месяцев перед тем не тренировалась, — и полностью отвернула кран с горячей водой.

Ральф позвал меня из гостиной.

— Доброе утро, — откликнулась я. — Если ты хочешь поговорить со мной, тебе придется присоединиться ко мне — я не могу сделать ни одного лишнего шага.

Ральф вошел в ванную, уже полностью одетый. Я мрачно изучала свое лицо в зеркале над мойкой. Мой, изначально черный, «фонарь» под глазом стал темно-лилового цвета, с желтыми и зелеными прожилками. Левый глаз заплыл кровью. Кожа на челюсти приобрела серый оттенок. Общий эффект был далеко не самый привлекательный.

Ральф был, видимо, такого же мнения. Я наблюдала за его лицом в зеркале, ему было явно не по себе. Готова побиться об заклад, что его прежняя жена Дороти никогда не возвращалась домой с синяком под глазом — жизнь в предместьях скучна и однообразна.

— И часто ты этим занимаешься? — спросил Ральф.

— Осматриванием своего тела или чем?

Он сделал неопределенный жест.

— Дракой, — сказал он.

— Менее часто, чем в детстве. Я росла в Саут-Сайде — Девяностая и Коммерческая улицы. Может, ты знаешь этот район — там живут сталелитейщики-поляки, которые недолюбливают приезжих других рас и национальностей, а те, естественно, отвечают им такой же неприязнью. В моей школе царил закон джунглей — если ты не мог орудовать кулаками и ногами, тебе нечего было и надеяться получить образование.

Я отвернулась от зеркала. Ральф покачивал головой, но чувствовалось, что он пытается понять.

— Это другой мир, — медленно произнес он. — Я вырос в городе Либерти и не помню, чтобы хоть когда-нибудь участвовал в настоящей драке. И если бы моя сестра пришла домой с подбитым глазом, мать целый месяц билась бы в истерике. А как твои родители?

— Моя мать всячески возмущалась, но она умерла, когда мне было пятнадцать, а мой отец был рад, что я могу постоять за себя. Да, верно, Габриела ненавидела насилие. Но в душе она была истинным бойцом, и я унаследовала свои бойцовские качества от нее, а не от моего большого уравновешенного отца.

— И все девочки в вашей школе дрались? — полюбопытствовал Ральф.

Я залезла в горячую воду и задумалась.

— Нет, некоторые держались в стороне, боялись. Другие завели себе дружков, которые их защищали. Остальные защищались сами. Одна из тех, с кем я ходила в школу, до сих пор любит драться. У нее потрясающая рыжая шевелюра, и она заходит в бары и там хорошенько вламывает мужчинам, которые пытаются за ней приволокнуться. Изумительное зрелище.

Я опустилась в ванну и закрыла лицо и шею горячими влажными салфетками. Ральф помолчал минуту-другую, потом сказал:

— Я приготовлю кофе, если ты откроешь мне один секрет — где оно хранится. И еще я не знал, бережешь ли ты эти тарелки к Рождеству, и поэтому вымыл их.

Я сняла салфетку со рта, оставив вторую на глазах. Вчера, когда я уходила из дома, я забыла вымыть эти проклятые тарелки.

— Спасибо, — процедила я. Да и что я могла еще сказать? — Кофе в холодильнике — оно в зернах. Одна чайная ложка на каждую чашку. Электрическая кофемолка возле печи. Фильтры в шкафчике прямо над ней, а кофейник все еще в мойке, если ты не успел его сполоснуть.

Он нагнулся, поцеловал меня и вышел. Я обдала салфетку горячей водой и согнула ноги в окутанной паром воде. Через некоторое время я смогла уже достаточно легко двигать ими и уверилась, что через несколько дней они будут в полном порядке. Прежде чем Ральф возвратился с кофе, я уже успела распарить свои суставы. Я вылезла из ванны, закуталась в большое голубое банное полотенце и — уже гораздо легче — вышла в гостиную.

Тут же появился Ральф с кофе. Он восхищенным взглядом окинул мое одеяние, избегая, однако, смотреть мне в лицо.

— Погода изменилась, — сказал он. — Я ходил за газетой. Сегодня чудесный день, ясный и прохладный. Хочешь, мы съездим к песчаным холмам Индианы?

Я хотела покачать головой, но сильная боль помешала это сделать.

— Предложение очень заманчивое, — сказала я. — Но у меня есть важные дела.

— Поехали, Вик, — настаивал Ральф. — Пусть этим занимается полиция. Ты в очень плохой форме — тебе надо хоть день отдохнуть.

— Возможно, ты и прав, — сказала я, стараясь подавить гнев. — Но я думала, что мы отдыхали целую ночь. Во всяком случае, я не могу устроить себе выходной.

— Но может, тебе нужен компаньон? Я мог бы вести машину.

Я внимательно посмотрела на лицо Ральфа, но не увидела на нем ничего, кроме дружеского участия. Владело ли им простое желание защитить меня, или у него была какая-то особая причина постараться отвлечь меня от работы? Будучи моим компаньоном, он был бы в курсе всех моих дел и мог бы донести о них Эрлу Смейссену.

— Я поеду в Виннетку, чтобы поговорить с отцом Питера Тайера. Поскольку он живет по соседству с твоим боссом, я не уверена, что тебе стоит появляться там в моем обществе.

— Возможно, ты и права, — согласился он. — Зачем ты хочешь с ним повидаться?

— Потому что он здесь, как сказал один человек об Аннапурне[8]. Есть и еще несколько дел, которые я предпочла бы выполнить одна.

— А как насчет того, чтобы поужинать сегодня?

— Ральф, ты начинаешь действовать так, будто я слепая женщина, нуждающаяся в собаке-поводыре. Нет, никакого ужина сегодня. Ты очень мил, я ценю это, но мне нужно время для себя.

— О'кей, о'кей, — пробурчал он. — Я просто хотел бы тебе помочь. По-дружески.

Я встала и, преодолевая боль, подошла к дивану, где он сидел.

— Я знаю. — Я обняла его и поцеловала. — А я веду себя не по-дружески. Как бяка.

Он посадил меня на колени. Недовольство исчезло с его лица, и он поцеловал меня.

Через несколько минут я осторожно слезла с его колен и заковыляла в спальню, чтобы одеться. Темно-синий шелковый костюм лежал на стуле, запачканный кровью и пылью, а кое-где и в дырах. Возможно, я могла бы свести все пятна, но я была уверена, что никогда больше его не надену. Я выбросила его, надела свои зеленые полотняные брючки, бледно-лимонную рубашку и жакет. Ничего лучше для предместья и не придумаешь. Насчет своего лица я решила не беспокоиться. В солнечном свете, с макияжем, оно будет выглядеть еще ярче, чем обычно.

Пока Ральф ел тосты с джемом, я наспех перекусила печеньем.

— Ну что ж, — сказала я, — пора отправляться в предместье.

Спускаясь вместе со мной, Ральф пытался поддержать меня.

— Нет, спасибо, — отказалась я от его помощи. — Пора привыкать обходиться одной.

Я мысленно поблагодарила его, что он не стал затягивать прощанье. Мы быстро поцеловались, он бодро сделал мне ручкой и перешел через улицу к своей машине. Я подождала, пока он уедет, и остановила проезжающее такси.

Таксист высадил меня на Шеффилд, к северу от Аддисон, — в районе, еще более запущенном, чем мой, где преимущественно проживали пуэрториканцы. Я нажала звонок Лотти Хершель и с удовольствием услышала, как она ответила через переговорное устройство: «Кто там?» «Это я, Вик», — ответила я и, пока гудел зуммер, открыла переднюю дверь.

Лотти жила на втором этаже. Когда я поднялась по лестнице, она уже ждала меня в дверях.

— Что с тобой, дорогая Вик? — приветствовала она меня, а ее густые черные брови взметнулись вверх, подчеркивая ее изумление.

Я знала Лотти много лет. Она работала доктором. Лет ей, вероятно, было около пятидесяти, но благодаря живому, умному лицу и подтянутому энергичному телу выглядела она гораздо моложе. В самом детстве, еще живя в Вене, она открыла секрет вечного движения. По целому ряду вопросов у нее были самые крайние убеждения, и нередко, к изумлению своих коллег, она осуществляла их в медицине. Она была одним из докторов, которые делали аборты по просьбам подпольной сети, к которой принадлежала и я, созданной в Чикагском университете еще в те дни, когда аборты были под запретом и большинство докторов даже и слышать о них не хотели. Теперь она возглавляла клинику в запущенном здании на этой же улице. Сначала, при открытии, она пыталась осуществлять бесплатное лечение, но обнаружила, что местные жители не доверяют бесплатному лечению. И все же это была одна из самых дешевых клиник во всем городе, и я часто задумывалась, на что живет Лотти.

Она закрыла за мной дверь и ввела меня в свою жилую комнату. Комната была обставлена скудно, но, как и сама Лотти, сверкала яркими красками — красные и оранжевые ситцевые занавески, огненно пылающая абстрактная картина на стене. Лотти усадила меня на кушетку и принесла чашку крепкого венского кофе, которое было ее главным продуктом питания.

— А теперь, Виктория, расскажи мне, что с тобой случилось. Почему ты карабкаешься по лестнице, как старуха, и почему твое лицо окрашено в черные и синие тона? Я уверена, что это не автомобильная авария, это было бы слишком для тебя заурядно, я права?

— Как всегда, Лотти, — ответила я и кратко описала свои приключения.

Она надула губы, когда выслушала мой рассказ о Смейссене, но не стала терять времени, доказывая, что мне следовало бы обратиться в полицию, или прекратить расследование, или проваляться весь день в постели. Она не всегда соглашалась со мной, но уважала мои решения. Она зашла к себе в спальню и вынесла оттуда большую медицинскую сумку. Она проверила мышцы моего лица и осмотрела глаза офтальмоскопом.

— Это все заживет со временем, — сказала она и проверила мои ножные и мускульные рефлексы. — Да, все это должно болеть и еще будет болеть. Но ты женщина здоровая, хорошенько займись собой, и скоро ты почувствуешь себя вполне прилично.

— Так я и думала, — сказала я. — Но я не могу ждать, пока заживут мышцы моих ног. А они так болят, что сильно замедляют мои передвижения. Мне надо какое-нибудь лекарство, которое поможет мне преодолеть боль, чтобы я могла сделать кое-какие дела и кое о чем поразмыслить; конечно, не кодеин, который буквально валит с ног. Есть ли у тебя что-нибудь такое?

— Да, да, магическое средство, — насмешливо улыбнулась Лотти. — Нельзя излишне доверять докторам и лекарствам, Вик. Я могу впрыснуть тебе дозу фенилбутазона. Это средство ветеринары вводят скаковым лошадям, чтобы они не чувствовали боли, а у меня такое подозрение, что ты собираешься скакать, как лошадь.

Она исчезла на несколько минут, и я услышала, как открылась дверца холодильника. Вернулась она со шприцем и маленьким, заткнутым резиновой пробкой флаконом.

— А теперь ложись; я сделаю тебе укол в ягодицы, чтобы лекарство быстрее разошлось по кровеносной системе. Приспусти свои брючки; это очень сильное средство, для краткости его зовут «бутом», и через полчаса ты будешь готова к призовым скачкам, моя дорогая. — Говоря все это, Лотти быстро работала. Я почувствовала слабый укол, и все было кончено. — А теперь садись. Я хочу кое-что рассказать тебе о своей клинике. Я дам тебе сильное болеутоляющее средство. Но если ты примешь его, не води машину и не пей вина. Я дам тебе несколько таблеток этого самого «бута».

Я откинулась на большую подушку, стараясь не слишком расслабляться. Искушение лечь и поспать было очень сильно.

Я принуждала себя слушать быструю, умную речь Лотти, иногда задавая вопросы, но не оспаривая ее экстравагантных взглядов. Лекарство постепенно начинало действовать. Мышцы шеи расслабились. Я была не готова к восточным единоборствам, но почувствовала, что могу вести машину.

Когда я наконец поднялась, Лотти не стала возражать.

— Ты отдыхала почти целый час. Теперь ты сможешь продержаться некоторое время.

Она дала мне несколько таблеток «бута» в пластиковой пробирке и флакончик с транквилизатором.

Я поблагодарила ее.

— Сколько я тебе должна?

Она покачала головой.

— Нет, все это образцы. Когда ты придешь заплатить по давно уже просроченным счетам, я возьму с тебя столько же, сколько взял бы всякий уважающий себя доктор с Мичиган-авеню.

Она проводила меня до двери.

— Послушай, Вик. Если тебе надо будет укрыться от этого негодяя Смейссена, у меня для тебя всегда найдется свободная комнатка.

Я поблагодарила ее, это было великодушное предложение, и я не исключала, что мне придется им воспользоваться.

Лотти жила в восьми кварталах от меня, и при обычных обстоятельствах я пошла бы пешком за своей машиной. Но даже и после посещения Лотти я чувствовала себя недостаточно хорошо, поэтому медленно дошла до Аддисон и села в такси. Съездив в свой офис, я взяла визитную карточку Джона Тайера с адресом в Виннетке, затем доехала на другом такси до моей собственной машины в Норт-Сайде. Все эти такси должны были дорого обойтись Мак-Гро; к тому же темно-синий костюм стоит сто шестьдесят семь долларов. На улицах было много гуляющих, они наслаждались хорошей погодой, чистым свежим воздухом, мое настроение поднялось. К двум часам я была уже на скоростной дороге Иденс, ведущей к северному берегу. Я замурлыкала отрывок из Моцарта, но моя грудная клетка запротестовала, и мне пришлось ограничиться отрывком из концерта Бар-тока.

По какой-то причине, приближаясь к домам богатых, скоростная дорога Иденс становится хуже. Около Чикаго она окаймлена зеленым газоном и аккуратными бунгало, но затем появляются торговые центры, парки и стоянки. Я свернула на Уиллоу-роуд и поехала к озеру; здесь был более привлекательный вид: большие, статные особняки среди больших, тщательно подстриженных лужаек. Я еще раз посмотрела адрес Тайера и повернула на юг, на Шеридан-роуд, кося глазами на номера на почтовых ящиках. Его дом был с восточной стороны, где земельные участки примыкают к озеру Мичиган, где расположены частные пляжи, причалы с моторными лодками и яхтами, которыми пользуются дети владельцев, когда возвращаются из Кротона или Эндовера.

Когда я въехала между двух каменных столбов и увидела рядом с подъездной дорогой небольшой «мерседес», «альфу» и «ауди-фокс», я почувствовала, как убого выглядит мой «шеви» рядом с ними. Круглая подъездная дорога вывела меня мимо красивых цветочных клумб к парадной двери белокаменного особняка. Около двери висела небольшая табличка с требованием, чтобы торговцы, привозящие какие-либо товары, подъезжали к задней двери. Можно ли назвать меня торговцем или торговкой? Я ведь не привезла никаких товаров. Но, возможно, у моего хозяина найдется что-нибудь для меня.

Я вытащила карточку из сумки и написала короткую записку: «Я хотела бы поговорить о ваших отношениях с Точильщиками». Затем позвонила.

Выражение лица женщины в аккуратной форменной одежде, которая открыла мне дверь, напомнило мне о моем «фонаре»: под влиянием «бута» я ненадолго забыла об этом своем украшении. Я дала ей карточку.

— Я хотела бы видеть мистера Тайера, — холодно сказала я.

Она посмотрела на меня с некоторым сомнением, но взяла карточку и закрыла передо мной дверь. До меня доносились слабые крики с берега озера. Прождав несколько минут, я сошла с крыльца, перешла через подъездную дорогу и стала рассматривать цветочную клумбу. Когда дверь отворилась, я повернулась. На меня хмуро смотрела служанка.

— Не беспокойтесь, я не ворую цветы, — сказала я. — Но так как у вас нет журналов в вестибюле, мне не остается ничего другого, кроме как смотреть на цветы.

Она тяжело вздохнула и сказала:

— Сюда.

Никаких тебе «пожалуйста», никакой самой элементарной вежливости. Но мне все же пришлось сделать скидку на то, что здесь соблюдается траур.

Мы быстро прошли через вестибюль, украшенный матово-зеленой статуей, затем по лестнице в зал, расположенный в задней части дома. Здесь меня и встретил Джон Тайер. Он был одет в белый вязаный свитер и клетчатые серые брюки — неяркая, характерная для предместья одежда. Вид у него был очень сдержанный, почему-то казалось, что он сознательно разыгрывает роль скорбящего отца.

— Спасибо, Люси. Мы поговорим здесь. — Он взял меня за руку и провел в комнату с удобными креслами и забитыми книгами полками. Книги стояли ровными рядами, одна к одной. Я не была уверена, читал ли он хоть одну из них.

Тайер протянул мою карточку.

— Что все это значит, Варшавски?

— Только то, что там написано. Я хотела бы поговорить о ваших отношениях с Точильщиками.

Он безрадостно улыбнулся.

— Они были минимальными. А теперь, со смертью Питера, они и вообще перестали существовать.

— Любопытно, согласится ли мистер Мак-Гро с такой точкой зрения.

Он сжал кулак, сминая карточку.

— Ближе к делу. Мак-Гро нанял вас шантажировать меня?

— Стало быть, вы подтверждаете, что между вами и Точильщиками есть какие-то отношения?

— Нет.

— Каким же образом мистер Мак-Гро мог бы вас шантажировать?

— Этот человек ни перед чем не останавливается. Я вас предупредил вчера, чтобы вы были с ним осторожнее.

— Послушайте, мистер Тайер. Вчера вы были ужасно расстроены, когда узнали, что Мак-Гро сделал так, чтобы в этой истории фигурировало ваше имя. Сегодня вы опасаетесь, что он шантажирует вас. Согласитесь, что это наталкивает на определенный вывод.

Его лицо напряглось, черты обострились.

— Какой же?

— Что вас обоих связывало что-то такое, что вы хотели бы скрыть. Ваш сын обнаружил это, и вы убили его вдвоем, чтобы не допустить огласки.

— Это ложь, Варшавски, проклятая ложь! — проревел он.

— Докажите, что это не так.

— Сегодня утром полиция арестовала убийцу Питера.

У меня закружилась голова, и я вдруг села в кожаное кресло.

— Что? — выдохнула я.

— Мне позвонил комиссар. Они нашли наркомана, который пытался ограбить квартиру. Он сказал, что Питер поймал его на месте преступления и тот его убил.

— Нет, — сказала я.

— Что значит «нет»? Они арестовали преступника.

— Нет. Может, они и арестовали кого-нибудь, но не убийцу. Никто не грабил квартиры. Ваш сын никого не ловил на месте преступления. Послушайте меня, Тайер, ваш сын сидел на кухне, и кто-то застрелил его. Наркоманы, даже уличенные в преступлении, так не поступают. Кроме того, ни одна вещь не была похищена.

— К чему вы клоните, Варшавски? Может, ни одна вещь не была похищена. Может, он испугался и убежал. Это куда вероятнее, чем ваша версия — будто я убил своего сына. — Его лицо кривилось от какого-то сильного чувства. Горя? Гнева? Или, может быть, ужаса?

— Мистер Тайер, возможно, вы заметили, как выглядит мое лицо. Вчера вечером меня подкараулили двое бандитов и предостерегли, чтобы я не вела расследования смерти вашего сына. Наркоман не устроил бы такого хорошо продуманного спектакля. Его могли бы устроить лишь несколько человек — и среди них вы и Эндрю Мак-Гро.

— Люди не любят, чтобы в их дела вмешивались посторонние, Варшавски. Если вас избили, на вашем месте я сделал бы из этого надлежащие выводы.

Я была слишком измучена, чтобы излить на него свой гнев.

— Иными словами, вы признаете, что замешаны во всей этой истории, но вы полагаете, что надежно укрыли свою задницу. Это означает, что мне придется открыть вам глаза. Это доставит мне удовольствие.

— Варшавски, я говорю вам ради вашего же собственного блага: оставьте это дело. — Он подошел к столу. — Я вижу, что вы очень добросовестная женщина, но с Мак-Гро вы только зря теряете время. Вы все равно ничего не найдете. — Он выписал чек и протянул его мне. — Вот. Вы можете вернуть Мак-Гро то, что он вам выплатил, и считать, что вы выполнили свой долг.

Чек был на 5000 долларов. Ах, негодяй. Ты обвиняешь меня в шантаже, а затем пытаешься откупиться! Прилив гнева сразу смыл всю мою усталость. Я порвала чек и разбросала клочки по полу.

Тайер весь побледнел. Деньги были его больным местом.

— Полиция произвела арест, Варшавски. Мне незачем вас подкупать. Но если вам хочется совершать глупости, я не стану вас отговаривать. Я вас не держу, уходите.

Открылась дверь, и вошла девушка.

— Отец, мать хочет, чтобы ты... — Она осеклась. — Извини, я не знала, что ты не один.

Девушка была совсем молоденькая и очень милая. Ее прямые каштановые волосы были хорошо причесаны: спереди они окаймляли ее маленькое овальное личико, сзади спадали на спину. Она была в джинсах и слишком большой мужской полосатой рубашке. Должно быть, братниной. Вероятно, обычно у нее был уверенный в себе, цветущий вид, свойственный девушкам из состоятельных семей. Но сейчас она была не в настроении.

— Мисс Варшавски как раз уходит, Джилл. Может, ты проводишь ее, а я тем временем схожу к матери, спрошу, что ей нужно.

Он встал и направился к двери, ожидая, что я последую за ним. Я не протянула ему руки на прощание. Джилл отвела меня туда, откуда я пришла; ее отец быстрым шагом удалился в противоположном направлении.

— Мне очень жаль твоего брата, — сказала я, когда мы подошли к зеленоватой статуе.

— И мне тоже очень жаль его, — сжав губы, ответила она.

Во дворе, куда она меня вывела, мы остановились; она слегка хмурилась, глядя на мое лицо.

— Вы знали Питера? — спросила она.

— Нет, никогда не встречала, — ответила я. — Я частный детектив, и это я нашла его вчера утром.

— Они не позволили мне даже взглянуть на него, — сказала она.

— Его лицо осталось цело и невредимо. Не рисуй себе никаких кошмарных картин. Оно было совершенно неповреждено.

Она не могла понять, как его лицо уцелело, если выстрел был в голову. Я объяснила это негромким деловым голосом.

— Питер говорил мне, что характер человека, следует ли ему доверять, или нет, можно определить по его лицу, — сказала она через минуту. — Ваше лицо в таком состоянии, что я не могу ничего определить. Но вы сказали мне правду о Питере и вы разговариваете со мной, как со взрослой, а не с маленькой девочкой. — Она замолчала. Я ждала. Наконец она спросила: — Вы приехали по приглашению папы? — Когда я ответила, она удивилась: — Почему же он был так сердит?

— Он считает, что полиция уже арестовала убийцу твоего брата, но я уверена, что они задержали не того человека. И это его рассердило.

— Но почему? — спросила она. — Я хочу знать, не почему он был так взбешен, а почему вы уверены, что они задержали не того человека?

— Ход моих рассуждений довольно сложен. Я не знаю, кто убил твоего брата, но я видела его, и квартиру, и нескольких людей, которые имеют какое-то отношение к этому, и испытала на себе их реакцию. Я уже давно занимаюсь частным сыском, и я безошибочно чувствую, когда мне говорят правду. Блуждающий по улице наркоман плохо вписывается в картину, которая сложилась у меня в голове.

Она стояла на одной ноге, и лицо у нее было сморщено, будто она вот-вот заплачет. Я обняла ее одной рукой и усадила на невысокую ступень крыльца.

— Со мной все в порядке, — пробормотала она. — Меня просто убивает, что все кругом так таинственно и непонятно. И это так ужасно — смерть Питера и все остальное. Он... он... — Она подавила всхлип. — Не обращайте на меня внимания... Просто папа стал каким-то бешеным. Может, он и всегда таким был, только я не замечала. Он нес всякую чепуху — будто Анита и ее отец убили Пита из-за денег, будто, мол, Пит сам во всем виноват, он даже как будто радовался его смерти. — Она сглотнула и провела рукой по носу. — Папа ужасно переживал, что Питер, как он считал, позорит честь семьи, но на самом деле не было ничего подобного — даже если бы Питер стал профсоюзным лидером, он, несомненно, достиг бы большого успеха в своем деле. Он любил рассчитывать все заранее, такой уж он был человек, рассчитывал все заранее, а затем стремился добиться намеченной цели. — Она всхлипнула. — И я люблю Аниту. Теперь я, наверное, никогда больше ее не увижу. Иногда, когда мамы и папы не было в городе, она и Пит брали меня с собой куда-нибудь поужинать.

— Ты знаешь, что она исчезла? — спросила я. — Ты не знаешь, где бы она могла укрыться?

Она посмотрела на меня встревоженными глазами:

— Вы думаете, с ней что-нибудь случилось?

— Нет, — ответила я с уверенностью, которой не чувствовала. — Я предполагаю, что она просто сильно испугалась и поэтому спряталась.

— Анита — удивительная девушка! — сказала она серьезным тоном. — Но мама и папа отказывались даже встретиться с ней. Вот тогда-то, когда Питер и Анита подружились, папа и стал вести себя как-то странно. Даже сегодня, когда явилась полиция, он не верил, будто арестовали убийцу. Говорил, что это дело рук мистера Мак-Гро. Это было просто ужасно. — Сама того не сознавая, она сделала гримасу. — Все это какой-то кошмар. Никто даже не думает о Пите. Мама думает лишь о соседях. Отец бесится. Я единственная, кто переживает его смерть. — По ее лицу покатились слезы, и она даже не пыталась их остановить. — Иногда мне кажется, что это папа убил Питера в приступе бешенства.

Это опасение, очевидно, сильно ее угнетало. Высказав наконец его, она забилась в прорвавшихся рыданиях. Я сняла свой жакет и завернула им ее плечи. Затем прижала ее к себе и стала ждать, пока она выплачется.

За спиной у нас открылась дверь. Появившаяся в проеме Люси уставилась на нас хмурым взглядом.

— Ваш отец хочет знать, куда вы подевались, и он не хочет, чтобы вы болтали с детективом.

Я поднялась со ступени.

— Почему вы не отведете ее в дом, не завернете в одеяло и не дадите попить чего-нибудь горячего; она очень расстроена всем случившимся и нуждается в заботе.

Джилл все еще дрожала, но перестала рыдать. Легкая улыбка осветила ее заплаканное личико, когда она вернула мне жакет.

— Со мной все в порядке, — шепнула она.

Я достала из кошелька визитную карточку и вручила ее Джилл.

— Если я тебе понадоблюсь, позвони мне, — сказала я, — в любое время дня и ночи.

Люси поспешно увела ее в дом и закрыла дверь. Я и в самом деле могла скомпрометировать их своим видом — хорошо, что соседи не видели меня сквозь деревья.

Плечи и ноги у меня вновь разболелись, и я медленно побрела к своей машине. В правом переднем крыле у моего «шеви» была небольшая вмятина — кто-то задел меня своим бампером в прошлогоднюю снежную бурю. «Альфа», «фокс» и «мерседес» были все в безукоризненном состоянии. Мы с моей машиной были как две сестры, в одном классе, тогда как семейство Тайеров скорее ассоциировалось с гладким, без единой вмятинки «мерседесом», с другим классом — иначе говоря, с людьми из роскошных пригородов. Из этого напрашивался определенный вывод. Например, такой: жизнь в городе вредна и для людей и для автомашин. Неглупая мысль, Вик!

Мне надо было вернуться в Чикаго, позвонить Бобби и получить достоверные сведения об арестованном наркомане. Но я должна была и еще кое-что сделать, прежде чем кончится действие болеутоляющего средства, которое дала мне Лотти. Я возвратилась на Иденс и направилась южнее. Дорога шла через преимущественно еврейское предместье Скоки, и я остановилась в одном из тамошних закусочных заведений. Я заказала огромный ржаной пирог с мясом и стакан «фрески» и, подкрепляясь, раздумывала, где мне купить пистолет. Стрелять я умела. Мой отец видел много несчастных случаев в домах, где имелись пистолеты. И он решил, что единственный надежный способ избежать такого несчастного случая в нашем доме — научить меня и мать пользоваться оружием. Моя мать, однако, отказывалась учиться: оружие воскрешало у нее горестные воспоминания о войне, и она всегда говорила, что лучше использует свое время для того, чтобы молиться за мир без оружия. Но по воскресным дням я вместе с отцом ходила в полицейский тир и тренировалась в стрельбе по мишеням. Было время, когда я могла вычистить, зарядить и приготовить к стрельбе сорокапятикалиберный револьвер за две минуты, но с тех пор, как десять лет назад умер мой отец, эти тренировки прекратились. Я подарила его револьвер на память о нем Бобби и с тех пор никогда не нуждалась в огнестрельном оружии. Однажды я убила человека, но это был несчастный случай. Когда, сидя около склада, я проверяла инвентарные книги одной компании, на меня набросился Джо Коррел. Я высвободилась из его рук и ударила его в челюсть: при падении он расколол череп о какую-то металлическую деталь.

Но Смейссен держал при себе наемных телохранителей и при желании мог нанять еще больше. Револьвер, конечно, был недостаточной защитой, но все же повышал мои шансы.

Сандвич с говядиной был просто объедение. Я давно уже не ела такого лакомства и решила отступить от своей программы поддержания веса и заказала еще один. В телефонной будке я обнаружила справочник. Здесь были четыре колонки номеров торговцев оружием. Один из магазинов находился недалеко от меня, в линкольнвудском предместье. Я позвонила, но у них не оказалось того, что я хотела купить. Истратив больше доллара на звонки, я наконец нашла место, где продавали многозарядный, среднего веса «смит-и-вессон», далеко в южной части города. К этому времени мои ушибы уже разнылись, и меня не очень прельщала сорокамильная поездка в другой конец города. Однако именно мое плачевное состояние и требовало револьвера. Я заплатила за сандвич и вторым стаканом «фрески» запила четыре таблетки, которые дала мне Лотти.

В нормальных условиях поездка в южную часть города должна была занять около часа, но в голове у меня была странная легкость, и я не испытывала никакого желания угодить под какой-нибудь тяжелый грузовик. Я выпила еще пару таблеток «бута» и изо всех сил постаралась сконцентрировать свое внимание.

К тому времени, когда я добралась до магазина Райли, они уже собирались закрываться. Но я настояла, чтобы меня впустили.

— Я знаю, чего я хочу, — сказала я. — Я звонила вам пару часов назад. Мне нужен «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра.

Продавец подозрительно оглядел мое лицо, не упустив, разумеется, большой «фонарь».

— Почему бы вам не заехать к нам в понедельник, и, если вы к этому времени еще не потеряете желания купить револьвер, мы сможем вам подобрать модель, более подходящую для дамы, чем «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра.

— Если вы думаете, что я одна из тех жен, которых бьют мужья, то сильно ошибаетесь. Я покупаю револьвер не для того, чтобы поехать домой и пристрелить своего мужа. Я незамужняя женщина, живу одна и вчера ночью подверглась нападению. Я знаю, как пользоваться оружием, и я твердо решила обзавестись им, это именно тот револьвер, который мне нужен.

— Минутку, — сказал продавец.

Он поспешил в заднюю часть магазина и начал там оживленно шептаться с двумя другими компаньонами. Я подошла в витрине и начала осматривать оружие и амуницию. Магазин был новый, чистый и прекрасно обставленный. В газете «Желтые страницы» они рекламировали свой магазин как магазин по продаже револьверов «смит-и-вессон»; но у них был достаточно хороший выбор и другого оружия. Одна стена была целиком завешана ружьями.

Продавец вернулся с одним из двоих собеседников — приятного вида пожилым человеком.

— Рон Джэффри, — представил он. — Наш менеджер.

— Чем могу служить?

— Я звонила два часа назад и спросила, могу ли приобрести у вас «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра. С тех пор мои намерения не изменились, — сказала я.

— Вы когда-нибудь пользовались таким револьвером? — спросил менеджер.

— Нет. Я пользовалась кольтом сорок пятого калибра, — ответила я. — Но «смит-и-вессон» легче и более подходит и моим целям.

Менеджер подошел к одному из ящиков и отпер его. Тем временем продавец подошел к двери, чтобы остановить еще одного запоздалого покупателя. Я взяла револьвер у менеджера, взвесила его в руке и приняла классическую позу для стрельбы, которой пользуется полиция: боком, так чтобы тело представляло наименьшую мишень для возможных попаданий. Револьвер сидел в руке очень удобно.

— Я хотела бы попробовать его, прежде чем купить, — сказала я менеджеру. — У вас здесь есть тир?

Джэффри вынул из ящика коробочку с патронами.

— Должен сказать, что у вас вид человека, который умеет обращаться с оружием. У нас есть тир в задней части магазина. Если вы не купите револьвер, вам придется уплатить стоимость патронов. Если же вы его купите, мы приложим бесплатную коробку.

— Прекрасно, — сказала я.

Мы прошли через дверь в задней стене, которая вывела нас в тир.

— По воскресным дням мы проводим здесь уроки, да и в будние дни здесь можно тренироваться. Сами зарядите или помочь?

— Может, мне и понадобится помощь, — сказала я. — Было время, когда я могла зарядить и подготовить к стрельбе револьвер за тридцать секунд, но с тех пор утекло много воды.

Мои руки слегка дрожали от усталости и боли, и мне понадобилось несколько минут, чтобы зарядить барабан. Менеджер показал мне, как действует предохранитель. Я кивнула, повернулась к мишени и выстрелила. Сделала я это так естественно, как будто стреляла всего десять дней, а не десять лет назад, но промазала. Я расстреляла весь барабан, но не попала в яблочко, и лишь две пули оказались внутри круга. Револьвер, однако, мне понравился, он работал четко и безотказно.

— Я хочу попробовать еще раз.

Я опустошила весь барабан, и Джэффри вручил мне еще восемь патронов. К ним же он присовокупил еще пару советов.

— Вы, очевидно, не новичок, но вы давно уже не практиковались и усвоили несколько дурных привычек. Стойка у вас правильная, но вы горбите плечо, опустите его и поднимите только руку.

Я зарядила револьвер и вновь начала стрелять по мишени, стараясь не задирать плечо. Совет оказался хорошим: все пули, кроме двух, попали в красный круг и одна даже угодила в яблочко.

— О'кей, — сказала я. — Я беру его. Дайте мне еще пару коробок патронов и полный набор приспособлений для чистки. — Подумав с минуту, я добавила: — И плечевую кобуру.

Мы вернулись в магазин.

— Ларри, — позвал Джэффри. — Вычисти и заверни этот револьвер для леди, пока я заполню счет.

Ларри унес револьвер, а я с Джэффри направилась к кассе. За кассой висело зеркало, и несколько секунд я, не узнавая себя, смотрела на свое отражение. Левая сторона моего лица полиловела и сильно распухла, а правый глаз смотрел с горьким отчаянием, столь характерным для картин Поля Клее[9]. Я едва не оглянулась, чтобы посмотреть, что за избитая женщина стоит за мной, но тут же догадалась, что это я сама. Неудивительно, что Ларри не хотел пускать меня в магазин.

Джэффри показал мне счет.

— Четыреста двадцать два доллара, — сказал он. — Триста десять за револьвер, десять за вторую коробку патронов, пятьдесят четыре за кобуру и ремень и двадцать восемь за набор для чистки. Остальное — налог.

Я прочитала счет медленно и тщательно.

— Мне нужна ваша водительская лицензия, две кредитные карточки или межбанковская карточка, — сказал он. — Я прошу вас подписать этот регистрационный журнал. — Взглянув на мою водительскую лицензию, он добавил: — В понедельник вы должны явиться в городской муниципалитет и зарегистрировать это оружие. Я посылаю список всех важных покупок в местное отделение полиции, а они, возможно, сообщат ваше имя чикагской полиции.

Я кивнула и спокойно убрала свою лицензию в бумажник. На этот револьвер я ухлопала большую часть денег, полученных мной от Мак-Гро, и вряд ли могла законно потребовать с него оплаты этой суммы. Ларри принес мне револьвер в красивой бархатной коробке. Я попросила их убрать его в сумку. Рон Джэффри, великодушно не обращая внимания на мое лицо, любезно проводил меня до машины.

— Вы живете довольно далеко отсюда, но если вы захотите попрактиковаться, захватите с собой счет и приезжайте — вы имеете право шесть месяцев бесплатно тренироваться в стрельбе.

Он открыл для меня дверцу машины. Я поблагодарила его, и он вернулся в магазин.

«Бут» все еще не позволял боли обрушиться на меня, но я была совершенно измучена. Последняя моя энергия ушла на покупку револьвера и стрельбу по мишени. Я завела машину и медленно поехала вдоль улицы, ища какой-нибудь мотель. И нашла то что надо — «Бест вестерн мотель», где были номера, выходившие на боковую улочку, в стороне от оживленной магистрали, по которой я ехала. Администратор внимательно посмотрел на мое лицо, но не сказал ни слова. Я заплатила наличными и взяла ключ.

Комната была вполне приличная и спокойная, кровать — упругая. Я откупорила флакончик с успокаивающим, который дала мне Лотти, и сделала небольшой глоток. Скинув с себя одежду, завела часы, положила их на прикроватную тумбочку и залезла под одеяло. Я хотела было связаться со своим автоответчиком, но подумала, что это бесполезно: у меня все равно не было сил, чтобы что-либо предпринять. Кондиционер, поставленный на «сильный холод», заглушал все городские звуки; в прохладной комнате было особенно приятно нежиться под одеялом. Я подумала о Джоне Тайере и тут же, с этой мыслью, уснула.