"Нечаянный поцелуй" - читать интересную книгу автора (Беннет Сара)

Глава 4

У Дженовы кружилась голова. Она так долго не знала мужской ласки.

Она хотела Генриха.

Дженова обвила его шею руками, запустила пальцы в его волосы, привлекла его к себе и почувствовала, как его ладонь, скользнув под плащ, нежно и в то же время властно сомкнулась вокруг ее груди.

– Генри, – прошептала она.

Генри обхватил губами ее сосок. И Дженова, испытав острое наслаждение, со стоном запрокинула голову.

Пальцы Дженовы поползли по его тунике и нетерпеливо потянули за концы шнурка у горла. Генри отклонился назад, стащил тунику через голову, а вслед за ней и рубаху, отбросив их в сторону. Теперь, прикасаясь к нему, Дженова находила лишь теплую, гладкую, мускулистую плоть. Свет пламени придавал его смуглой коже теплый оттенок. То здесь, то там она обнаруживала шрамы и наконец достигла волосяной дорожки, убегавшей по животу вниз. Пересекая твердую поверхность живота, дорожка исчезла за поясом плотно облегающих штанов. Туда же скользили пальцы Дженовы.

Генри застонал и откинулся на спину, опираясь на локти, предоставив свое тело в полное распоряжение Дженовы. Дженова не могла отвести от него глаз. Его тело было мускулистым и крепким, необычайно красивым. Неудивительно, что женщины при дворе не давали ему прохода.

Глаза Дженовы опустились ниже, туда, где под плотной темной тканью штанов выделялся бугорок его мужского естества, находившегося в полной боевой готовности. Ее пальцы дрожали. Нежно и легко она провела по нему рукой и накрыла ладонью. Генри затаил дыхание. Он не торопил события, предоставив Дженове действовать так, как ей заблагорассудится.

И Дженова была благодарна ему за это. Слишком много времени прошло с тех пор, как она в последний раз спала с мужчиной. Дженова распустила на его штанах шнуровку и, расслабив пояс, принялась стаскивать их с его узких бедер и мускулистых ног. Восставший жезл мужественности вырвался на свободу. Дженова отпрянула, стараясь не смотреть на него.

Жезл оказался весьма внушительных размеров, она даже не могла обхватить его ладонью. Разве что сжать.

Генрих порывисто втянул в себя воздух и сел, схватив ее за руку в том месте, где она все еще держала его. В глазах его полыхало пламя страсти.

– Полегче, дорогая, – хрипло проговорил он. Жезл в ее руке шевельнулся, и она нежно провела пальцем по бархатистой коже. Глаза Генри подернулись туманом. – Дженова, – простонал он. – Я не хочу кончить до того, как войду в тебя.

Теперь настал черед Дженовы затаить дыхание. Генрих обвил ее талию рукой и, приподняв, медленно опустил на пол, предварительно застелив его своим плащом.

Дженова пробежала руками по его нагой плоти с буграми мышц. Давно не ощущала она мужской страсти, зная, что эта страсть адресована лишь ей одной. Ее пальцы вновь отыскали его жезл. Она улыбнулась, услышав, как Генри тихо застонал, покрыв ее тело нетерпеливыми поцелуями.

Он склонился к ее груди, лаская языком пышную матовую плоть, терзая соски, пока они не стали чувствительными до сладостной боли. Дженова извивалась в его руках, пока не ощутила на внутренней стороне своих бедер его эрекцию. Его рука заключила в ладонь ее разгоряченную плоть, а пальцы принялись гладить набухшие складки. От страстного желания она истекала соком, томилась и изнывала.

Генрих поцеловал ее в ямочку у основания шеи и нашел ее рот. Теперь его нежность уступила место неистовству. Страстно впившись в ее губы и язык, он раздвинул коленом ее бедра. Ощутив прикосновение эрегированного органа к нежным завиткам чувствительной плоти, она почувствовала, что у нее дрожат ноги. От желания. От страсти. Ее тело полыхало огнем. Пульсировало в стремлении взмыть на вершину блаженства. Она больше не беспокоилась о последствиях того, что сейчас происходило между ними.

Это таило в себе опасность, большую опасность.

Генри слегка проник в нее, словно проверяя реакцию. Дженова обвила его тело руками и ногами. Он погрузился глубже.

Теперь она молила его не останавливаться, извиваясь под ним. Но Генри не собирался останавливаться. Это было выше его сил. Он упивался ее телом, ее лоном, ее запахом. Испытывал ли он когда-нибудь что-либо подобное? Если и испытывал, то это было слишком давно. Сейчас он чувствовал себя больше чем мужчиной.

Он чувствовал себя богом.

Генрих еще немного продвинулся вглубь, ощущая легкое сопротивление женской плоти, давно не знавшей мужчины. Это было ни с чем не сравнимое наслаждение. Как же ему не хотелось, чтобы Дженовой владел этот влюбленный телок Алфрик! Генрих сам хотел быть ее избранником. Владеть ею, доводить от страсти до исступления и заставлять молить о продолжении, чтобы она навеки забыла всех остальных мужчин.

Мягкие волосы Дженовы разметались вокруг спутанными прядями. От ее разогретого тела исходил аромат благовоний. Зарыв лицо в ее растрепанные кудри, Генри сделал еще один рывок вглубь. И замер.

– Я не делаю тебе больно? – спросил он.

Она издала смешок, больше похожий на всхлип.

– Нет, Генри, мне не больно.

– Даже если я буду делать это?

Его движение заставило ее застонать. От вызванных им приятных ощущений по телу пробежала дрожь. Он снова шевельнулся. Она вскрикнула и приподняла бедра. Он вновь погрузился в нее рывком, потом еще и еще, теряя над собой контроль в стремлении достичь оргазма.

Когда их обоих накрыла волна наслаждения, Генрих ощутил разочарование. Он собирался продержаться гораздо дольше! Он даже не успел исследовать ее тело, довести ее до состояния испепеляющей страсти, пробежать пальцам и языком по всем потаенным закоулкам… Куда подевалось его мастерство, его самообладание? Изменило ему. Едва отхлынула восхитительная волна удовлетворения, как он снова воспылал к ней страстью.

Потом они лежали в объятиях друг друга. Покоившаяся на ее груди его ладонь улавливала биение ее сердца. Он чувствовал, как оно успокаивается, как расслабляется ее насытившееся тело.

Но вдруг ее сердце дрогнуло и застучало сильнее, а тело застыло в напряжении. Генрих понял, что вернулась память. А с ней осознание.

С возвращением к реальности Дженова впала в отчаяние. Что она наделала? Как могла совершить такую глупость? Генрих ее друг. То, что они сделали, все усложнило. Возможно, даже разрушило их дружбу. Как сможет она посмотреть ему в глаза? Обратиться к нему доверчиво и непринужденно? А как будет к ней относиться он? Как к распутнице? Во всяком случае, не так, как прежде.

Дженова почувствовала, как слезы обожгли ей веки.

Она должна была сказать «нет». Превратить все в шутку. Положить конец ситуации, пока та не вышла из-под контроля. Она могла это предотвратить. Она умела выходить из любых неловких ситуаций. Но Дженова, как и Генри, хотела того, что произошло между ними. Оба пошли на это сознательно. Генри доставил ей наслаждение, о котором она и мечтать не могла. В тот момент остальное не имело значения.

Дженова нахмурилась. Конечно, немаловажную роль сыграл тот факт, что Генри был опытным соблазнителем. У него перебывало женщин больше, чем было деревьев в лесах Ганлингорна. Спору нет, она стала его добровольной партнершей, но он знал, как заставить звучать ее тело, как заглушить ее сомнения и вынудить забыть страхи. Имей она иной склад характера, всю вину за случившееся возложила бы на него.

Но чувство справедливости никогда не изменяло Дженове. Она понимала, что Генриху не больше, чем ей, нужно было осложнять их отношения. Может, он и искусный любовник, но при сложившихся обстоятельствах он, также keik и она, пал жертвой внезапной страсти.

Что случилось, то случилось. А теперь пришло время действовать.

Дженова оттолкнула Генриха и встала. Держа плащ как щит, направилась к тому месту, где Генрих разложил у огня ее одежду для просушки. Дженова взяла сорочку, сжала ее в кулак и, набравшись храбрости, посмотрела Генри в глаза.

Генрих все еще лежал, неподвижный и нагой, наблюдая за ней. Похоже, его ничего не смущало, и он вполне гордился собой, своим телом и его совершенством. Хотя не таким уж совершенным оно было, припомнила вдруг Дженова. Его золотистую плоть покрывали шрамы и белые неровности, где его кололо и кромсало оружие тех, кто хотел его убить. Он не был совершенным, он был обычным человеком.

И сейчас он ждал, когда Дженова заговорит. Чтобы согласиться с принятым ею решением. Она судорожно сглотнула. Ее решение должно устроить обоих.

– Это больше не должно повториться, Генри, – тихо обронила она. Ее голос прозвучал ровно и серьезно. Так обычно она говорила, когда вершила суд над своими строптивыми подданными. Перекинув через плечо свои длинные волосы, Дженова обнаружила, что у нее дрожат руки. – Мы столько лет были друзьями. Предположить, что мы можем стать чем-то большим, нелепо. Смешно. Просто на нас нашло затмение. Уверена, мы оба будем счастливы забыть об этом.

Генрих следил по лицу Дженовы за ее эмоциями. Она не умела скрывать своих чувств. Ей это и не требовалось. Она явно сожалела о том, что они сделали. Очевидно, она не хотела, чтобы их отношения выходили за рамки дружеских. Не верила, что он способен на большее.

Генрих сам знал, что большего и не стоит.

Нет, он недостоин Дженовы, не хочет осложнений, которые могут отныне у них возникнуть. Но его мучил вопрос, стала бы она так страдать из-за случившегося, если бы здесь, в башне Адера, с ней находился Алфрик. Она с готовностью прислушивалась к советам Генри насчет устройства укреплений, принимала помощь в решении проблем с Болдессаром, но отказывала в радости быть ее возлюбленным. И все же Дженова отдалась ему и едва не лишилась чувств от наслаждения. «Сможет ли Алфрик довести ее до подобного состояния?» – спросил себя Генрих с чувством превосходства и тут же упрекнул себя в несправедливости.

Дженова собиралась замуж за Алфрика, а не за Генриха. Дженова была единственной женщиной, с которой Генрих всегда чувствовал себя непринужденно, потому что не испытывал к ней физического влечения, и не должен был играть роль искусного соблазнителя, как с другими женщинами.

Что же ему теперь делать? Дружба Дженовы значила для Генриха больше любого физического удовольствия, и не важно, что с ней он получил наслаждение, которого не испытывал прежде.

– Ты права, Дженова, это не должно повториться, – произнес он спокойно и вполне искренне. Но почему-то подумал, что, сказав это, предал их обоих.

Генрих потянулся за штанами и быстро оделся, не глядя на Дженову, которая тоже одевалась. Хотел ли он, выезжая с ней вдвоем из гавани, чтобы их отношения зашли так далеко? Он сказал себе, что это судьба, но теперь вспомнил, что испытал ревность и отчаяние, узнав от Дженовы, что она собирается связать свою жизнь с таким жалким подобием мужчины, как Алфрик, в то время как заслуживает большего. Неужели он так низко пал, что овладел Дженовой с единственной целью показать ей, что она теряет?

Генрих знал, что способен на низкие поступки, но Дженове никогда не причинил бы боли. Никогда! И хотя он был честен с самим собой, его протесты представлялись ему притворством, потому что он сделал ей больно. И ей, и себе. Выдержит ли он это испытание?

– Генри?

Генри, который в это время натягивал сапоги, поднял взгляд и увидел, что глаза ее полны слез.

Он с трудом сдержался, чтобы не заключить ее в объятия и не утешить.

Дженова смахнула непрошеную слезу и яростно заморгала.

– Могли бы мы вернуться назад, Генри? Или наша бесценная дружба разбита? О, Генри, я не хочу тебя терять…

У него ныло в груди, но он твердо решил сохранять самообладание. Медленно протянув к ней руку, Генри коснулся ее мокрой щеки. Кожа у нее была теплой и нежной, и ему захотелось большего. Но он не мог это получить, не мог себе этого позволить и испытал сладкую горечь победы над собственным желанием. Не так часто лорд Генрих Монтевой отказывал себе в женщине.

– Разве можно разрушить нашу дружбу? – спросил он с мягкой усмешкой. – Мы дружим с детства, Дженова, и останемся друзьями до гробовой доски. Обещаю тебе. А случившееся забудем. Сотрем из памяти.

Дженова улыбнулась. Улыбка осветила ее несчастное лицо, как солнце, проглянувшее сквозь грозовые тучи. Но ее голос, когда она ответила, прозвучал, как слабое дуновение ветра.

– Да, Генри, мы предадим забвению случившееся. И все будет как прежде.

Их взгляды встретились и замерли. С ее лица сбежала улыбка. Слова были обманом, и оба это понимали.

Все изменилось безвозвратно.

Тем временем буря за стенами пристанища пошла на убыль.