"Музыканты" - читать интересную книгу автора (Сапковский Анджей)

Хенцлевский

— Пан Хенцлевский, — сказал комиссар полиции Нейман. — Мне казалось, что я имею дело с серьезным человеком…

— Эй! — Адвокат предупреждающе вскинул руки. — Не забывайтесь. Мы не в комиссариате. Что вы имеете в виду, чума вас забери?

— Видите ли, — сказал стажер Здыб, не скрывая злости. — Столько было анекдотов о милиционерах и так мало об адвокатах. А выходит, что зря.

— Еще слово, и я выставлю вас обоих за дверь, — спокойно сказал Хенцлевский. — Это что за разговорчики? Что вы себе позволяете, господа милицейские?

— Полицейские, будьте добры.

— Горе-полицейские. Убийца моего сына ходит себе на свободе, а вы тут приходите молоть всякий вздор. Ну, короче, ближе к телу. Мое время — деньги, господа.

— Слишком много вы говорите, — сказал Нейман. — Как заведетесь, так остановиться не можете. С нами говорите, а что еще печальнее — и с другими. И из-за этого рыпнулось все дело, господин адвокат.

— Что рыпнулось? Яснее, пожалуйста.

— Фамилия Пшеменцка вам что-нибудь говорит? Доктор Пшеменцка, из психушки.

— Нет у меня знакомых психов. Это кто такая?

— А та самая, кто знает обо всем, что мы запланировали. Не от нас. Выходит, что знает она об этом от вас. А если это так, значит, не она одна.

— Вздор, bullshit, — выпрямился Хенцлевский. — О плане знаю только я и вы двое. Я не говорил об этом никому. Это вы все ныли и охали, что не можете ничего сделать без ведома начальства. И, стало быть, вы поставили в известность начальство, а начальство скорее всего поставило в известность полгорода, в том числе и доктора Пшесменцку, или как ее там. Quod erat demonstrandum, или что и требовалось доказать. Увы, господа. И вы ошиблись, пан Здыб. В анекдотах о милиции — довольно много правды.

— Не говорили мы никому ни о чем, — покраснел стажер. — Никому, слышите? Ни жене, ни начальству. Никому.

— Ладно, ладно. Чудес не бывает. Разве что… Эта врачиха из психушки, как вы говорите, могла вас просто подловить. Блефовать. Что она вам говорила? Когда? При каких обстоятельствах?

— Послушайте сами. Дай магнитофон, Анджей.

Они сидели, куря сигарету за сигаретой. Нейман наблюдал, как в доме напротив лысый тип с помощью нескольких дружков устанавливает на балконе огромную тарелку, с виду — вылитая спутниковая антенна. С соседнего балкона, на котором стояла ярко раскрашенная лошадка на полозьях, переползла к сборщикам пестрая морская свинка. Лысый, не выпуская тарелки, пнул ее ногой. Свинка свалилась с балкона. Нейман не встал посмотреть, что с ней сталось. Это был восьмой этаж.

— Та-ак, — сказал адвокат, прослушав запись до конца. — У нее что, не все дома, у этой врачихи? Знаете этот анекдот…

— Знаем, — сказал стажер Здыб.

— Завеса. Какая завеса? И этот… веал, или как его там… Невнятица какая-то. Эта докторша… Пшесмыцка?

— Пшесменцка.

— Вы ее знаете? Проверяли?

— Проверяли. Молодая, без большой клинической практики, мало контактов с пациентами. Занимается какими-то исследованиями. Чем-то очень сложным, холера, это связано с волнами мозга, нейронами, не помню.

— Безумная пани доктор Франкенштейн, — скривился адвокат. — Знаете что? Я бы все это не брал в голову.

— А я наоборот, — сказал Нейман. — Скажу больше, уже взял. Пан Хенцлевский, у нас еще не все закончилось, чистка продолжается. Кто-то, может, холерно заинтересован меня подсидеть. Слегка подпорченная врачиха — такое же орудие провокации, как любое другое, не хуже, не лучше. Я должен это проработать.

— Вы эгоцентрик, пан Анджей, — заметил Хенцлевский. — Ваша персона в этом деле, извините, имеет мало значения.

— Будь оно так, — усмехнулся комиссар, — я бы нисколько не убивался. Но и вы, дорогой пан Хенцлевский, пожалуй, заблуждаетесь. После звонка пани доктора голову даю на отсечение, что вашего сына убил буйнопомешанный. Никакая это была не месть. Не важно, кого и для чего вы защищали во время военного положения и скольким секретарям вставили перо в зад. Вы не Пясецкий. Извините.

— Вывод? — Адвокат слегка покраснел.

— Просто как пареный веник. Если это сумасшедший, то с точки зрения закона он человек больной. Больной, понимаете, пан адвокат?

— Когда я слышу такие вещи, — вспылил Хенцлевский, — то у меня зубы скрежещут! Больной, сукин сын! Он моего Мачека… Больной!

— Я-то вас понимаю. У меня тоже скрежещут. Но нам ничего не удастся сделать, и это однозначно сказала та врачиха. Предположим, что она блефовала, что ничего не знает о нашем плане. Но она могла догадываться, когда меня предостерегала. Она однозначно меня предостерегала.

— Вы отыскали в ее невнятице предостережение? И какое?

— Не притворяйтесь. Она меня предостерегала, чтобы я не пробовал взять этого психа как мороженое мясо. Я могу его арестовать, воспользовавшись нежными уговорами, надеть на него смирительную рубаху и передать специалистам. На лечение.

— Вы перепуганы, пан Анджей, и поэтому все неправильно понимаете. — Адвокат переплел пальцы. — Я тоже слушал эту запись. И в ней имеет кардинальное значение нечто совсем другое. Послушайте меня. Давайте поиграем. Я буду вами, а вы — вашим полковником или там инспектором полиции, как это сейчас называется, если я не ошибаюсь. Докладываю, пан инспектор полиции. Я проанализировал странный разговор с пани доктор Икс. Меня удивило, что она многократно употребляла слова, из которых следовало, что подозреваемый буйнопомешанный и очень опасен. Это настолько глубоко засело в моем подсознании, что, когда дело дошло до встречи лицом к лицу, у меня нервы сдали. Видя, что он на меня нападает с опасным орудием, я воспользовался служебным оружием, не переходя границ самообороны. Как? Хорошо получилось, пан инспектор? Хорошая интерпретация?

— Засуньте эту интерпретацию себе в задницу, — спокойно проговорил Нейман. — Так, разумеется, сказал бы мне мой инспектор. Господин адвокат, вы хорошо знаете, что означает необходимая самооборона в случае вооруженного полицейского, который к тому же знает, что имеет дело с человеком не вполне вменяемым. Это вам не Америка. Я не намерен идти под суд.

Адвокат задумался и больше минуты молчал.

— Ну ладно, — сказал он наконец. — Возможно, пан Нейман, вы действительно правы. Итак, что будем делать?

— Расторгнем соглашение.

— Ну, тут вы несколько далеко зашли, вам не кажется? Я понимаю, ни стрельба, ни какие-либо другие серьезные действия не входят в сценарий. Но псих может оказать сопротивление. Сбежать. Может споткнуться и здорово расшибиться. Я о таких случаях слышал, наслышался от моих клиентов. A propos, знаете ли вы, сколько моих клиентов проживает в Варшаве?

— И что с того?

— А очень много с того. Мое предложение вот какое: соглашение остается в силе. Предлагаю выгодные условия. За предоставление мне возможности личного участия в акции, за удовольствие коснуться рукой и ногой убийцы моего сына я гарантирую вам поддержку очень высокопоставленных лиц на случай дальнейших чисток в полиции, связанных с какими-либо непредвиденными осложнениями в нашем плане. Мои друзья из Варшавы, если понадобится, успокоят и пани Пшеменцку от чокнутых, не бойтесь. Ну а до того, как договорились, будет конкретное финансовое вознаграждение для вас двоих.

— Троих, — сказал стажер Здыб.

— Как это, к дьяволу? — занервничал Хенцлевский. — Троих? Трое — это великое множество людей, имя им легион, блин. Зачем вам третий?

— Для достоверности рапорта. У нас так всегда делается. Бригада каменщиков. Идеи, пан адвокат, ваши, техника — наша. Мы в этом разбираемся.

— Он хоть надежный, этот третий?

— На сто процентов, или hundred per cent.

— Тогда пусть будет, — скривился адвокат. — Ну? Пан Нейман, надеюсь, вы удовлетворены?

— Не до конца, — сказал комиссар. — Толек? Тебе не кажется…

— Должно пройти хорошо, — проговорил стажер. — Одно только меня слегка беспокоит. Не слишком ли мы уверены, что это психически больной? Это может быть такой зеленый, Гринпис, понимаете? Защитник животных. Увидел, что детишки кота мучают, и ударило его. Я читал о похожем случае, в «Пшекруе», по-моему. Они там ослепили собаку или кошку, уже не помню. Когда я об этом читал, то чувствовал, что в статье этот тип высаживает свое негодование, жалость, жажду мести. А другой мог бы высадиться иначе. Взял бы нож, топор, штакетину и отомстил бы за своего пса.

— Это то же самое выходит, — сказал Хенцлевский. — Кто так реагирует, тот явно тронутый. Quod erat demonstrandum.

— Это совсем не то же самое выходит, — подхватил мысль Нейман. — Задвиг на пункте животных может не квалифицироваться у психиатров. С их точки зрения этот тип будет полностью нормален, и его выслушают, когда он расскажет, как именно мы его сцапали и что мы ему тогда сделали.

— Я за свою карьеру повидал многих, кто рассказывал, что с ними происходило в милиции, — сообщил адвокат. — Но не припомню ни одного, кому бы официально поверили. А если даже и расскажет, как именно его схватили, то что? Вы полагаете, что кто-нибудь проникнется судьбой глупой кошки?

— Может, и нет, — сказал Здыб. — А что будет, если эту кошку услышит тот, кто тут вообще ни при чем? И прибежит поглядеть, что происходит?

— Ты шутишь, Толек, — взмахнул руками Нейман. — Того, кто тут ни при чем, это как раз не заинтересует. Кому может быть дело до кошки?

— A propos, о кошке, — сказал Хенцлевский. — Надо какую-нибудь организовать.

— С этим не должно быть хлопот, — заявил Нейман. — Кошек полно. У детей моей соседки, к примеру, есть кот. Должен сгодиться.