"Крещение огнем" - читать интересную книгу автора (Сапковский Анджей)

ГЛАВА 3

Эффенберг и Тальбот.

Encyclopaedia Maxima Mundi, том IX.

Cтарая дорога немного изменилась с того времени, когда ведьмак проезжал по ней последний раз. Некогда ровный, выложенный плоскими базальтовыми плитами тракт, построенный сотни лет назад эльфами и краснолюдами, теперь превратился в руины, испещренные дырами. Местами дыры там, где некогда лежали хорошо подогнанные плиты, были настолько глубокими, что походили на небольшие каменоломни. Движение замедлилось, телега краснолюдов то и дело останавливалась, с величайшим трудом лавируя между ямами.

Золтан Хивай знал, что разрушило дорогу. В результате последней войны с Нильфгаардом, пояснил он, невероятно выросла потребность в строительном материале. Тогда люди вспомнили, что Старая Дорога – неисчерпаемый источник обработанного камня. А поскольку запущенный, лежащий в стороне от торговых путей и селений, ведущий из никуда в никуда тракт давным-давно потерял значение как транспортная магистраль и мало кому был нужен, постольку его разрушали без жалости и меры.

– Ваши крупные города, – сетовал краснолюд, вторя скрипучим ругательствам попугая, – все как один построены на эльфьих и наших фундаментах. Под небольшие замки и дома вы положили собственные фундаменты, но на постройку этажей по-прежнему берете наши камни. И при этом неустанно твердите, что именно благодаря вам, людям, свершается прогресс.

Геральт не комментировал.

– Но вы даже разрушать по-умному не умеете, – ругался Золтан, командуя очередной операцией по извлечению колеса из ямы. – Ну почему бы не брать камни постепенно, начиная с обочин? Ну – дети! Вместо того чтобы последовательно есть пончик, вы выковыриваете пальцем мармелад из середины, а остальное выкидываете, потому что дальше уже не так вкусно.

Геральт толковал, что всему виной политическая география. Западный конец Старой Дороги лежит в Бругге, восточный – в Темерии, а середина – в Соддене, так что каждое королевство разрушает свой участок по собственному разумению. В ответ Золтан красочно и смачно охарактеризовал то место, в котором ему видятся короли, и привел перечень изысканных непристойностей, обрисовывающих их политику. Фельдмаршал Дуб добавил от себя еще кое-что относительно королевских матерей.

Чем дальше, тем было хуже. Золтаново сравнение с пончиком и мармеладом становилось все менее точным – дорога скорее напоминала дрожжевую выпечку, из которой старательно повытаскивали все изюмины и цукаты. Похоже было, что неотвратимо приближается та роковая минута, когда телега либо развалится, либо увязнет окончательно и бесповоротно. Однако спасло их то же, что некогда уничтожило тракт. Они натолкнулись на идущую на юго-восток грунтовую дорогу, пробитую и утрамбованную тяжелыми фургонами, перевозившими выковыренные плиты. Золтан повеселел, решил, что дорога наверняка ведет к какому-нибудь форту над Иной, рекой, у которой он уже надеялся встретить темерские войска. Краснолюд свято верил, что, как и в предыдущей войне, именно из-за Ины, из Соддена развернется сокрушительное контрнаступление армий союзных королевств, и недобитки поверженного Нильфгаарда со срамом убегут за Яругу.

И действительно, новая дорога снова приблизила их к войне. Ночью небо впереди неожиданно осветилось гигантским заревом, а днем они обнаружили столбы дыма, пометившие горизонт на юге и востоке. Однако поскольку все еще не известно было, кто бьет и палит, а кого бьют и палят, постольку они двигались осторожно, высылая на дальнюю разведку Персиваля Шуттенбаха.

Однажды утром их неожиданно догнал гнедой жеребец без седока. Зеленый чепрак с нильфгаардским шитьем пестрел темными потеками крови. Нельзя было суверенностью сказать, была ли это кровь наездника, убитого рядом с телегой гавенкара, или же она пролилась позже, когда конь уже обрел нового хозяина.

– Ну, вот и конец заботам, – сказала Мильва, гляди на Геральта. – Ежели это и вправду были заботы.

– Настоящая забота в том, что мы не знаем, кто седока из седла вышиб, – буркнул Золтан. – И не едет ли этот "кто-то" следом за нами и нашей бывшей тыловой охраной.

– Это был нильфгаардец, – сквозь зубы процедил Геральт. – Он говорил почти без акцента, но беглые кметы могли его распознать...

– Надо было его тогда кончать, ведьмак, – повернула голову Мильва. – Смерть была бы полегче.

– Он восстал из гроба, – покачал головой Лютик, красноречиво глядя на Геральта, – только для того, чтобы сгнить в каком-нибудь рву.

На этом закончилась эпитафия Кагыру, сыну Кеаллаха, выпущенному из гроба нильфгаардцу, утверждавшему, что он вовсе и не нильфгаардец. Больше о нем не говорили. Поскольку Геральт, несмотря на многократные угрозы, так и не захотел расстаться с норовистой Плотвой, на гнедого взобрался Золтан Хивай. Краснолюд не доставал ногами до стремени, но жеребчик был спокойный и не возражал, чтобы им командовали.

***

Ночью горизонт светился заревами, днем ленты дымов вздымались в небо, пачкая голубизну. Вскоре они натолкнулись на сожженные постройки, языки огня все еще ползали по обугленным балкам и конькам. Неподалеку от пожарища сидели восемь оборванцев и пять собак, совместно отдирающих остатки мяса с раздувшегося, частично обуглившегося конского трупа. При виде краснолюдов пиршествующие в панике разбежались. Остался только один человек и один пес, которых никакая опасность не в состоянии была оторвать от торчащих гребнем ребер павшей лошади. Золтан и Персиваль пытались расспросить человека, но узнать ничего не смогли. Человек только скулил, трясся, втягивал голову в плечи и давился сдираемыми с костей остатками. Собака ворчала и скалила зубы, показывая десны. Лошадиный труп жутко вонял.

Золтан и Геральт решили рискнуть и не сворачивать с дороги, которая вскоре вывела их на очередное пожарище. Здесь сожгли крупное село, неподалеку от которого, видимо, тоже была стычка, потому что сразу за дымящимися развалинами вздымался свеженасыпанный курган. А невдалеке от кургана на развилке дорог рос огромный дуб. Дуб был обвешан желудями.

И людьми.

***

– Это надо осмотреть, – решил Золтан Хивай, положив конец дискуссиям о риске и опасности. – Подъедем ближе.

– На кой черт, – возмутился Лютик, – тебе рассматривать висельников, Золтан? Чтобы обобрать? Так и отсюда видно, что на них даже обуви нет.

– Дурень, меня интересует не обувь, а военная ситуация. Развитие событий на театре военных действий? Ну, чего, ржешь? Ты поэт и не знаешь, что такое стратегия.

– Я тебя удивлю. Знаю.

– А я тебе говорю, что ты не распознал бы стратегию, даже если она выскочит из кустов и даст тебе под зад.

– И верно, такой бы я не узнал. Стратегию, выскакивающую из кустов, я предоставляю краснолюдам. Висящую на дубах тоже.

Золтан махнул рукой и направился к дереву. Лютик, которому никогда не удавалось сдержать любопытства, легонько ударил Пегаса пятками и шагом поехал за краснолюдом. Геральт после недолгого раздумья двинулся следом. Мильва присоединилась к нему.

Вороны, устроившие пир на трупах, при виде конников с трудом поднялись на крыло, каркая и шумя перьями. Некоторые отлетели к лесу, другие только перебрались на верхние ветви огромного дерева, с интересом посматривая на Фельдмаршала Дуба, который с плеча краснолюда осыпал их матюками.

У первого из повешенных была на груди табличка с надписью "Предатель народа", другой оказался "Коллаборационистом", третий – "Эльфским стукачом", четвертый – "Дезертиром". Пятой была женщина в разорванной и окровавленной ночной рубашке, поименованная "Нильфгаардской курвой". На двух казненных табличек не было, из чего следовало, что они попали в петли случайно.

– Прекрасно! – возликовал Золтан Хивай, указывая на дощечки. – Видите? Здесь прошли наши войска. Наши парни перешли в наступление, отогнали агрессора. И, как всегда, у них нашлось время на отдых и солдатские забавы.

– И что это означает?

– Что фронт уже передвинулся, и от нильфгаардцев нас отделяют темерские войска. Мы в безопасности.

– А дымы впереди?

– Это наши, – уверенно заявил краснолюд. – Жгут деревни, которые давали ночлег либо жратву белкам. Говорю вам – мы уже за линией фронта. С этого развилка начинается южный тракт, который ведет к Армерии, укрепленному замку в вилке Хотли и Ины. Дорога смотрится прилично, по ней можно идти. Бояться нильфгаардцев нечего.

– Где дымит, там горит, – бросила Мильва. – А где горит, там можно обжечься. Я так думаю – дурное дело идти на огонь. Дурное дело идти по дороге, на которой нас сразу же любой конный разъезд окружит. Заберемся в леса.

– Здесь прошли темерцы или войско из Соддена, – упирался краснолюд. – Мы за линией фронта. Можно не опасаясь жать по тракту: если и встретятся войска, то наши.

– Рисковый ты мужик, Золтан, – покачала головой лучница. – Ежели ты такой уж шибко военный, то должен знать, что у нильфов в обычае далеко запускать конные разъезды. Здесь были темерцы. Возможно. А вот что перед нами, мы не знаем. На юге небо аж черно от дыма, не иначе как горит твой замок в Армерии. А значит, мы не за фронтом, а на фронте. Можем наткнуться на войско, на мародеров, на бандитов, на белок. Пошли к Хотле, но просеками.

– Верно, – поддержал ее Лютик. – Мне тоже эти дымы не нравятся. Даже если Темерия перешла в наступление, перед нами еще могут быть передовые нильфгаардские части. Черные делают глубокие рейды. Выходят на тылы, соединяются со скоя'таэлями, сеют панику и отходят. Я помню, что делалось в Верхнем Соддене во время предыдущей войны. Я тоже считаю, что идти надо лесами. В лесах нам ничего не грозит.

– Я бы, пожалуй, не был так-то уж уверен. – Геральт указал на последнего повешенного, у которого, хоть он и болтался выше всех, вместо ступней были разорванные когтями, окровавленные огрызки с торчащими костями. – Глядите. Это работа гулей.

– Вампиров? – Золтан Хивай попятился, сплюнул. – Трупоедов?

– Вот-вот. Ночью в лесу надо оберегаться.

– Куррррва мать! – заскрипел Фельдмаршал Дуб.

– Ну, прям мои слова, птица, – насупился Золтан Хивай. – М-да, попали мы в переплет. Ну, так что ж? В лес, где упыри, или по дороге, где армия и мародеры?

– В леса, – убежденно сказала Мильва. – И в самую гущу. Лучше гули, чем люди.

***

Шли лесами, вначале осторожные, собранные, реагирующие на каждый шорох в чаще. Однако вскоре приободрились, настроение немного улучшилось, и темп движения восстановился. Ни гулей, ни каких-либо следов их присутствия видно не было. Золтан в шутку бросил, что вампиры и всякая прочая нечисть, должно быть, узнали о приближающихся войсках, и ежели чудам еще и довелось увидеть в деле мародеров и вердэнских волонтеров, то они с перепугу забились в самые дикие и непроходимые дебри и сидят, дрожа со страха и клацая клыками.

– И стерегут вомпериц, жен своих и дочек, – ворчала Мильва. – Чуды знают, что солдат в походе и овцы паршивой не пропустит. А ежели бабские рубашки на вербе повесить, то героям хватит и дыры от сучка.

Лютик, который долгое время не терял задора и юмора, настроил лютню и принялся складывать соответствующий куплет о вербах, дуплах и похотливых вояках, а краснолюды и попугай наперебой подбрасывали ему рифмы.

– О, – сказал Золтан.

– Что? Где? – спросил Лютик, приподнимаясь на стременах и заглядывая в овраг, на который указывал краснолюд. – Ничего не вижу.

– О, – повторил Золтан.

– Не болтай, словно попугай! Что – о?

– Речка, – спокойно пояснил Золтан. – Правый приток Хотли. Называется О.

– Аааа...

– Да ты что? – засмеялся Персиваль Шуттенбах. – Речка А впадает в Хотлю в верховьях далеко отсюда. А это О, а не А.

Низина, по дну которой текла речушка с незатейливым названием, заросла высокой, выше краснолюдских голов, крапивой, пронзительно пахла мятой и сопревшей древесиной и была до предела заполнена непрекращающимся лягушиным кваком. Берега у нее были крутые, и именно это сделало свое гиблое дело. Телега В эры Левенхаупт, которая с самого начала движения героически переносила все превратности судьбы и преодолела все преграды, проиграла в стычке с речкой О. Она вырвалась из рук спускающих ее к воде краснолюдов, подскакивая, съехала на самое дно низинки и развалилась на мелкие куски.

– Крррва мать! – заскрежетал Фельдмаршал Дуб, контрапунктируя хоровой крик Золтана и его компании.

***

– Откровенно говоря, – оценил Лютик, рассматривая останки экипажа и раскиданную поклажу, – оно, может, и к лучшему. Дурной воз – мир праху его! – только затруднял движение, вечно с ним были хлопоты. Взгляни реально, Золтан. Согласись, нам здорово повезло, что никто на нас не напал и не преследовал. Если б надо было быстренько драпать, пришлось бы фургон бросить вместе со всем вашим добром, которое теперь можно спасти...

Краснолюд с негодованием отвернулся и зло забурчал себе в бороду, но Персиваль Шуттенбах неожиданно поддержал трубадура. Поддержку, как заметил ведьмак, сопровождало несколько многозначительных подмигиваний. Подмигивания, по идее, должны были быть незаметными, но выразительная мимика маленькой физиономии гнома всякую незаметность исключала.

– Поэт прав, – повторил Персиваль, кривясь и подмигивая. – Отсюда до Хотли и Ины можно шапкой докинуть. Перед нами Фэн Карн, сплошное бездорожье. Там тащиться с телегой было б тяжко. А если нас на Ине встретят темерские войска, то с нашим грузом.., нам пришлось бы трудновато.

Золтан задумался, шмыгнул носом.

– Ну ладно, – наконец сказал он, поглядывая на останки телеги, омываемые ленивым течением речки О. – Разделимся. Мунро, Фиггис, Язон и Калеб остаются. Остальные идут дальше. Лошадей придется нагрузить торбами с провизией и ручным инструментом. Мунро, знаешь, что делать? Лопаты есть?

– Ну!

– Только чтобы мне никаких видимых следов не осталось. А место как следует пометьте и запомните!

– Будь в спокое.

– Догоните нас запросто. – Золтан закинул за спину вещевой мешок и сигилль, поправил топорик за поясом. – Идем по течению О, потом вдоль Хотли до Ины. Ну, пока.

– Интересно, – шепнула Мильва Геральту, когда поредевший отряд двинулся в путь, провожаемый взмахами рук оставшейся позади четверки краснолюдов. – Интересно, что такое было в тех туесах, ежели их надо на месте закопать, а место пометить? Да еще и так, чтобы не видел никто из нас?

– Не наше дело.

– Вряд ли, – вполголоса сказал Лютик, осторожно направляя Пегаса между обнаженными стволами, – в туесах были сменные подштанники. У них с этим грузом связаны крупные планы. Я достаточно много с ними болтал, чтобы сообразить, чем дело пахнет и что в их туесах может быть спрятано.

– И что же там, по-твоему, спрятано?

– Их будущее. – Поэт оглянулся, не услышит ли кто. – Персиваль по профессии шлифовщик камней, собирается открыть собственное дело. Фиггис и Язон – кузнецы, говорили о кузне. Калеб Страттон намерен жениться, родители невесты однажды уже выгнали его взашей как голодранца. А Золтан...

– Перестань, Лютик. Треплешься, словно баба. Прости, Мильва.

– Да чего уж там...

За речкой, за темной и подмокшей полосой старых посадок лес редел, дальше пошли поляны, низкий березняк и сухие луговины. И все-таки продвигались медленно. По примеру Мильвы, которая, стоило им тронуться, взяла на седло веснушчатую девочку с косичками, Лютик тоже взял на Пегаса ребенка, а Золтан усадил на гнедого жеребца двух, а сам шел рядом, держа поводья. Но скорость не увеличилась, женщины из Кернова не поспевали за конными.

***

Уже смеркалось, когда, проплутав почти час по ярам и оврагам, Золтан Хивай остановился, перебросился несколькими словами с Персивалем Шуттенбахом и повернулся к остальным членам группы.

– Не галдите и не смейтесь надо мной, – сказал он, – но, сдается мне, заблудился я. Не знаю, хрен его возьми, где мы находимся и куда надо идти.

– Не болтай глупостей, – занервничал Лютик. – Что значит, не знаешь? Мы же руководствуемся течением речки. А там, внизу, ведь все еще речка О. Я прав?

– Прав. Только заметь, в какую сторону она течет.

– Елки... Невероятно!

– Вероятно, – угрюмо сказала Мильва, терпеливо выбирая сухие листики и хвою из волос веснушчатой девочки. – Мы заплутали среди оврагов. Река вертит, выкручивает подковы. Мы – на излучине.

– Но это все еще речка О, – упирался Лютик. – Если держаться речки, заплутать невозможно. Речкам доводится выписывать кренделя, согласен, но в конце концов все они обязательно куда-то впадают. Таков закон природы.

– Не мудри, певун, – поморщился Золтан. – Заткнись. Не видишь, я думаю?

– Нет. По тебе не видно. Повторяю, надо двигаться берегом речки и тогда...

– Перестань, – буркнула Мильва. – Ты городской. Твой закон природы стенами обложен, там твои мудрости, может, чего и стоят. А ты глянь кругом. Долина изрыта оврагами, берега крутые, заросшие. Как ты собираешься идти вдоль речки? По склону яра вниз, в заросли и болото, потом обратно наверх, снова вниз, обратно наверх, коней за вожжи тащить? Два оврага осилишь, а на третьем пластом свалишься. Мы женщин и детей везем. Лютик. А солнце того и жди сядет.

– Заметил. Ну ладно, молчу. Послушаем, что предложат привычные к лесам следопыты.

Золтан Хивай хватил по голове матерящегося попугая, накрутил на палец клок бороды, зло рванул.

– Персиваль?!

– Направление в общем-то знаем. – Гном взглянул на солнце, висящее уже над самыми кронами деревьев. – Значит, первая.., э.., концепция будет такова: плюнем на речку, возвращаемся, выходим из оврагов на сухую землю и идем через Фэн Карн по междуречью аж до Хотли.

– Вторая концепция?

– О – речка мелкая. Правда, после недавних дождей воды в ней прибыло, но перейти можно. Срезаем извилины поперек течения, всякий раз, когда она загородит нам дорогу. Держась солнца, выйдем впрямую на развилок Хотли и Ины.

– Нет, – вдруг проговорил ведьмак. – От второй.., концепции предлагаю отказаться сразу же. Об атом нечего и думать. На другом берегу мы рана или поздно влезем в одно из Мехунских Урочищ. Паскудные места, я решительно советую держаться от них в стороне.

– Что ли знаешь эти места? Бывал когда? Знаешь, как отсюда выбраться?

Ведьмак немного помолчал. Потер лоб.

– Довелось как-то. Три года назад. Но въехал я с противоположной стороны, с востока. Направляясь в Бругге, хотел срезать кусок. А как выбрался, не помню. Потому что меня полуживым вывезли на телеге.

Краснолюд некоторое время глядел на него, но больше вопросов не задавал.

Повернули молча. Женщины из Кернова шли с трудом, спотыкаясь и опираясь на палки, но ни одна ни разу не пожаловалась на трудности. Мильва ехала рядом с ведьмаком, поддерживая руками веснушчатую девочку с косичками.

– Мнится мне, – неожиданно проговорила она, – что крепко резанули тебя тады на урочище, ну, три лета назад. Думаю, чуда какая. Рискованное у тебя занятие, Геральт.

– Не возражаю.

– Я знаю, – подхватил сзади Лютик, – как тогда было. Ты был ранен, какой-то купчина вывез тебя оттуда, а потом в Заречье ты отыскал Цири. Мне об этом Йеннифэр говорила.

При звуке этого имени Мильва слегка усмехнулась. Геральт заметил и решил на ближайшей стоянке как следует надрать Лютику уши за неуемную болтовню. Однако, зная поэта, не рассчитывал на особый результат, тем более что скорее всего Лютик уже выболтал все, что знал.

– А может, напрасно, – бросила после недолгого молчания лучница, – не поехали мы тем берегом на урочища... Ежели в тот раз ты девочку отыскал... Эльфы говорят, что если второй раз то место посетить, где что-то случилось, то время может обернуться... Они это называют... А, черт, забыла... Чего-то там с судьбой. Узел, что ль...

– Петля, – поправил Геральт. – Петля судьбы.

– Тьфу ты! – скривился Лютик. – Кончайте болтать о петлях и судьбах. Мне когда-то эльфка наворожила, что с этой юдолью слез я распрощаюсь на эшафоте с помощью ловкого мастера висельных дел. Правда, не верю я в такого рода дешевую ворожбу, но несколько дней назад приснилось мне, будто меня вздергивают. Проснулся весь в поту, сглотнуть не мог и воздуха хватить. Так что не люблю я, когда кто о петлях болтает.

– Не с тобой разговариваю, а с ведьмаком, – парировала Мильва. – А ты ушей не наставляй, так ничего дрянного в них не влетит, верно, Геральт? Так что скажешь об этой петле судьбы? Вдруг да повторится время-то, если на урочище заехать?

– Потому и хорошо, что завернули мы, – резко ответил он. – У меня нет никакого желания повторять кошмар.

***

– М-да, ничего не скажешь, – покачал головой Золтан, осматриваясь. – В хорошенькое местечко ты нас завел, Персиваль! Лучше некуда!

– Фэн Карн, – буркнул гном, почесывая кончик длинного носа. – Выгон Курганов... Всегда пытался понять, откуда такое название..

– Теперь понял? Курганы тут пасутся. На выгоне, стало быть.

Просторная низина перед ними была уже затянута вечерним туманом, из которого, словно из моря, докуда хватал глаз, выступали бесчисленные могильные холмы и омшелые монолиты. Некоторые камни были обычными бесформенными глыбами. Другие, ровно отесанные, превращены в обелиски и менгиры. Третьи, стоявшие ближе к центру этого каменного леса, были сгруппированы в дольмены, могильные холмики и кромлехи и расположены концентрически, что исключало случайный каприз природы.

– Да уж, – повторил краснолюд. – Лучше места для ночлега не придумаешь. Эльфье кладбище. Если мне память не изменяет, ведьмак, ты недавно гулей упомянул? Ну так вот знай, я их чую меж этих курганов. Здесь, должно быть, все. Гули, гравейры, вампиры, вихты, духи эльфов, привидения – полный набор! Все сидят там и знаете, о чем сейчас думают? Что, мол, вот не придется ужин искать, сам пришел.

– Может, вернемся? – шепотом предложил Лютик. – Может, выберемся отсюда, пока еще немного видно?

– Бабы больше и шага не сделают, – зло бросила Мильва. – Дети от усталости с ног валятся. Кони утомлены. Сам же подгонял, Золтан, еще немного, еще полверсты, повторял, еще стае, болтал. А теперь что? Два стае взад переть? Дерьмо все это! Кладбище – не кладбище, жальник – не жальник, ночуем где досталось.

– И верно, – поддержал ведьмак, слезая с лошади. – Не паникуйте. Не всякое кладбище чудовищами и привидениями полнится. Я никогда не бывал на Фэн Карне, но если б тут действительно было опасно, я б об этом слышал.

Никто, не исключая и Фельдмаршала Дуба, не проронил ни слова. Женщины из Кернова разобрали своих детей и уселись тесной кучкой, молчаливые и явно напуганные. Персиваль и Лютик стреножили коней и пустили их на буйную траву. Геральт, Золтан и Мильва подошли к краю поляны, рассматривая утопающее в тумане и надвигающихся сумерках кладбище.

– Ко всему прочему еще и новолуние, – буркнул краснолюд. – Ох, будет сегодня ночью ведьмов праздник, чую, ох, дадут нам демоны жару... А что это там светится на юге? Не зарево?

– А как же, зарево и есть, – подтвердил ведьмак. – Снова кому-то кто-то крыши над головами запалил. Знаешь что, Золтан? Я себя как-то безопаснее чувствую здесь, на Фэн Карне.

– Я тоже так себя почувствую, когда солнце взойдет. Если только гули дадут нам восхода дождаться.

Мильва покопалась в торбе, вытащила что-то блестящее.

– Серебряный наконечник. На такую оказию приберегала. В пять крон мне на базаре обошелся. Таким гуля можно пришить, ведьмак, а?

– Не думаю, чтобы тут были гули.

– Ты ж сам говорил, – буркнул Золтан, – что висельника на дубе гули обгрызли. А где жальник, там и гули.

– Не всегда.

– Ловлю тебя на слове. Ты – ведьмак, спец, надеюсь, будешь нас защищать. Мародеров ты здорово разделал... А что, гули дерутся лучше мародеров?

– Несравненно. Я же просил – перестаньте паниковать.

– А против вомпера пойдет? – Мильва насадила серебряный наконечник на стержень стрелы, проверила остроту подушечкой большого пальца. – Или на упыря?

– Может подействовать.

– На моем сигилле, – буркнул Золтан, обнажая меч, – выгравировано старинными краснолюдскими рунами древнейшее краснолюдское заклинание. Ежели хоть какой-никакой гуль приблизится ко мне на длину клинка – запомнит меня! Вот, гляньте.

– Хо, – заинтересовался подошедший в этот момент Лютик. – Так вот они какие, знаменитые тайные письмена краснолюдов? И о чем говорит надпись?

– "На погибель сукинсынам!"

– Что-то пошевелилось среди камней! – неожиданно воскликнул Персиваль Шуттенбах. – Гуль, гуль!

– Где?

– Вон там, там! Среди камней спрятался!

– Один?

– Я видел одного.

– Знать, здорово проголодался, коли думает к нам еще до ночи подобраться. – Краснолюд поплевал на ладони и крепче ухватил рукоять сигилля. – Хо-хо! Враз убедится, что лакомство ему не по зубам. А ну, Мильва, всади ему стрелу в жопу, а я выпущу из него дух!

– Ничего я там не вижу, – прошипела Мильва, держа у подбородка перья стрелы. – Ни травка меж камней не дрогнет. А тебе не привиделось, гном?

– Отнюдь, отнюдь, – возразил Персиваль. – Видите вон тот валун, что вроде разбитого стола? Туда гуль скрылся, как раз за ту каменюку.

– Стойте здесь. – Геральт быстро вынул меч из ножен за спиной. – Стерегите баб и следите за лошадьми. Если гули нападут, животные сбесятся. Я пойду проверю, что это было.

– Один не пойдешь, – решительно возразил Золтан. – Тогда, на мызе, я позволил тебе одному пойти, потому как оспы испугался. И две ночи кряду не мог уснуть от срама. Больше – никогда! Персиваль, а ты куда? На тылы? Ты ж вроде бы чуду увидел, значит, теперь авангардом пойдешь. Не боись, я иду следом.

Они осторожно пошли меж курганов, стараясь не шуметь в траве, доходящей Геральтудо колен, а краснолюду и гному до пояса. Приближаясь к дольмену, который указал Персиваль, быстро разделились, отрезая гулю дорогу к бегству. Но тактика оказалась ненужной. Геральт знал, что так оно и будет – его ведьмачий медальон даже не дрогнул, не просигналил ни о чем.

– Никого тут нет, – осматриваясь, отметил Золтан. – Ни живого духа. Надо думать, привиделось тебе, Персиваль. Ложная тревога. Напрасно только страху на нас нагнал. Да, положено тебе за это дать пинка под зад.

– Видел! – взъерепенился гном. – Видел, как между камнями проскакивал. Худой, черный, как сборщик податей...

– Заткнись, гном дурной, не то я тебе...

– Что за странный запах? – спросил вдруг Геральт. – Не чуете?

– А и верно. – Краснолюд принюхался на манер гончей. – Странно воняет.

– Травы. – Персиваль потянул воздух чутким двухдюймовым носом. – Полынь, камфорный базилик, шалфей, анис... Корица? Какого черта?

– А чем воняют гули, Геральт?

– Трупами. – Ведьмак быстро осмотрел следы в траве, потом в несколько шагов вернулся к дольмену и слегка постучал плоскостью меча по камню.

– Вылезай, – прошипел он сквозь зубы. – Знаю, что ты там. А ну, живо, не то ткну в дыру железом.

Из идеально замаскированной норы под камнем донеслось глухое урчание.

– Вылезай, – повторил Геральт. – Мы ничего тебе не сделаем.

– Волос у тебя с головы не упадет, – сладко заверил Золтан, поднимая над норой сигилль и грозно вращая глазами. – Выходи смело!

Геральт покачал головой и решительным жестом велел ему отойти. В дыре под дольменом снова захрипело и оттуда крепко дыхнуло травяно-корневым ароматом. Через минуту появилась седая голова, а потом лицо, украшенное породистым горбатым носом, определенно принадлежавшим не гулю, а худощавому мужчине средних лет. Персиваль не ошибся. Мужчина действительно немного смахивал на сборщика податей.

– Можно вылезти не опасаясь? – спросил он, поднимая на Геральта черные глаза под седеющими бровями.

– Можешь.

Мужчина выбрался из дыры, отряхнул черную одежду, перехваченную в поясе чем-то вроде фартука, поправил полотняную торбу, вызвав тем самым волну травяных запахов.

– Предлагаю вам, милостивые государи, спрятать оружие, – сказал он совершенно спокойно, водя взглядом по окружающим его путникам. – Оно не понадобится. У меня, как видите, никакого оружия нет. Я его не ношу. Никогда. Нет при мне также ничего такого, что можно было бы счесть достойной вас добычей. Меня зовут Эмиель Регис – цирюльник. Я из Диллингена.

– Действительно, – поморщился Золтан Хивай. – Цирюльник, алхимик или же знахарь. Не обижайтесь, но от вас сильно несет аптекой.

Эмиель Регис, не разжимая губ, странно усмехнулся, развел руками – мол, что поделаешь.

– Запах вас выдал, милсдарь цирюльник, – сказал Геральт, убирая меч в ножны. – У вас были особые причины прятаться от нас?

– Особые? – глянул на него черноглазый мужчина. – Нет. Скорее – обычные. Просто испугался. Такие времена.

– Верно, – согласился краснолюд и указал большим пальцем на освещающее небо зарево. – Времена такие. Я думаю, вы такой же беженец, как и мы. Конечно, интересно, почему вы, так далеко от родимого Диллингена убежав, в одиночку скрываетесь среди здешних курганов. Впрочем, людям всякое случается, тем более в трудные времена. Мы испугались вас, вы – нас. У страха глаза велики.

– С моей стороны, – назвавшийся Эмиелем Регисом мужчина не спускал с них глаз, – вам ничего не угрожает. Надеюсь, я могу рассчитывать на взаимность?

– Вы что ж, – ощерился Золтан, – за разбойников нас принимаете, или как? Мы, милсдарь цирюльник, тоже беженцы. Направляемся к темерской границе. Хотите, можете пристать. Вместе-то оно лучше и безопасней, чем в одиночку, а нам медик может пригодиться. С нами женщины и дети. А не найдется ль среди смердящих чудодейственных лекарств, которые, чую, вы носите при себе, чего-нибудь против ног? Стерли мы их.

– Найдется, – тихо сказал цирюльник. – Рад случаю помочь. Что же до вашего предложения... Искренне благодарю, но я не беженец. Я не бежал из Диллингена от войны. Я здесь живу.

– Подумать только! – нахмурился краснолюд, слегка отступив. – Живете? Тут, на кладбище?

– На кладбище? Нет, что вы, у меня хата неподалеку. Кроме дома и магазина в Диллингене, разумеется. Но здесь я провожу все лето, каждый год с июня по сентябрь, от соботки, то есть летнего солнцестояния, до эквинокциума, то есть осеннего равноденствия. Собираю разные травы и коренья, частично на месте дистиллирую лекарства и эликсиры.

– Но о войне знаете, – отметил, а не спросил Геральт, – несмотря на отшельничью жизнь вдали от мира и людей. От кого знаете?

– От беженцев. В неполных двух верстах отсюда, у реки Хотли, большой лагерь. Там скопилось несколько сотен беженцев, кметов из Бругге и Соддена.

– А темерская армия? – заинтересовался Золтан. – Двинулась?

– Об этом мне не ведомо.

Краснолюд выругался, потом уставился на цирюльника.

– Так. Стало быть, живете здесь себе, поживаете, милсдарь Регис, – проговорил он протяжно. – А по ночам меж могил разгуливаете. И не страшно?

– А чего мне бояться?

– А вот этот.., господин. – Золтан указал на Геральта. – Ведьмак. Он недавно видел следы гулей. Трупоедов, понимаете? А не надо быть ведьмаком, чтобы знать, что гули держатся жальников.

– Ведьмак? – Цирюльник с явным интересом взглянул на Геральта. – Истребитель чудовищ? Ну-ну. Любопытно. А вы не объяснили спутникам, милостивый государь ведьмак, что этому некрополю больше полутысячи лет? Гули неразборчивы в пище, верно, однако пятисотлетние кости не грызут. Здесь гулей нет.

– Это меня нисколько не огорчает, – сказал Золтан Хивай, оглядываясь. – Ну-с, милсдарь медик, позвольте пригласить вас в наш лагерь. Побалуемся холодной конинкой, надеюсь, не побрезгаете?

Регис долго смотрел на него. Наконец сказал:

– Благодарствую. Однако у меня есть мысль получше. Приглашаю к себе. Правда, моя летняя, так сказать, резиденция скорее шалаш, а не хата. Но рядом ключевая вода. И "топка", на которой можно разогреть конину.

– Охотно воспользуемся, – поклонился краснолюд. – Может, и нет здесь гулей, но все равно мысль о ночевке на кладбище не очень меня привлекает. Пошли, познакомитесь с остальными из нашей компании.

Когда они подходили к стоянке, кони зафыркали, стали бить копытами.

– Встаньте малость под ветер, милсдарь Регис. – Золтан Хивай окинул медика красноречивым взглядом. – Запах шалфея пугает лошадей, а мне, стыдно признаться, напоминает о зубодрале.

***

– Геральт, – буркнул Золтан, как только Эмиель Регис скрылся за пологом, прикрывавшим вход в хату. – Разуй глаза. Этот вонючий знахарь не шибко мне нравится.

– Что-нибудь конкретное?

– Не нравятся мне люди, сидящие целое лето на кладбищах, к тому же вдали от человеческого жилья.

Неужто травы не растут в более приятных местах? Уж больно этот Регис смахивает на любителя пограбить могилки. Цирюльники, алхимики и им подобные выкапывают на жальниках трупы, чтобы потом проделывать с ними разные экскременты.

– Эксперименты. Для этих целей используют свежие трупы. А здесь очень старое кладбище.

– Точно, – почесал бороду краснолюд, наблюдая за женщинами из Кернова, готовящими себе ночлег у кустов черемухи, растущей вокруг халупы цирюльника. – А может, он выгребает из могил спрятанные там драгоценности?

– Спроси его, – пожал плечами Геральт. – Приглашение ты принял сразу, не раздумывая, а теперь вдруг тебя подозрительность заела, словно старую деву, которой расточают комплименты.

– Хммм, – протянул Золтан. – Вообще-то ты, пожалуй, прав. Но я охотно глянул бы, что у него там, в халупе. Так, для верности...

– Так войди и прикинься, будто хочешь попросить вилку...

– Почему вдруг вилку?

– А почему нет?

Краснолюд долго глядел на него, потом решился, быстро подошел к хатке, аккуратненько постучал в косяк и вошел. Не выходил довольно долго, потом вдруг появился в дверях.

– Геральт, Персиваль, Лютик, идите-ка сюда. Увидите нечто интересное. Ну, смелее, без церемоний, господин Регис приглашает.

В хате было тесно и забито теплым, дурманящим, свербящим в носу запахом, бьющим в основном от пучков трав и кореньев, которыми были увешаны стены. Вся мебель состояла из подстилки, тоже прикрытой травами, и колченогого стола, заставленного неисчислимыми стеклянными, глиняными и фарфоровыми бутылочками. Скупой свет, позволявший видеть все это, шел от угольев в топке странной пузатой печки, напоминавшей клепсидру на сносях. Печку охватывала паутина разнокалиберных трубок, изогнутых дугами и спиралями. Под одной из таких трубок стояла деревянная бадейка, в которую что-то капало.

При виде печки Персиваль Шуттенбах вытаращил глаза, раззявился, вздохнул, потом подпрыгнул и восторженно заорал:

– Хо-хо-хо! Что я вижу? Это же самый настоящий перегонный куб с ректификационной колонкой и медным охладителем! Какая работа! Сами сконструировали, милостивый государь цирюльник?

– Именно, – скромно признался Эмиель Регис. – Я занимаюсь изготовлением эликсиров, приходится дистиллировать, извлекать пятые вытяжки, а также...

Он осекся, видя как Золтан Хивай ловит стекающие из трубки капли и облизывает палец. Краснолюд вздохнул, на его румяной физиономии отразилось неописуемое блаженство.

Лютик не выдержал, тоже попробовал. И тихонько застонал.

– Пятая вытяжка, – признал он, причмокивая. – А может, шестая или даже седьмая.

– Ну да, – слегка улыбнулся цирюльник. – Я же сказал, дистиллят...

– Самогон, – поправил Золтан. – Да еще какой! Испробуй, Персиваль!

– Я в органической химии не разбираюсь, – не вставая с коленей, растерянно ответил гном, изучающий особенности монтажа алхимической печи. – Сомневаюсь, что распознаю компоненты...

– Дистиллят из мандрагоры, – рассеял сомнения Регис. – Обогащенный балладонной. И ферментированный крахмальной массой.

– То есть затором?

– Можно и так назвать.

– А нельзя ли попросить какую-нибудь плошку?

– Золтан, Лютик. – Ведьмак скрестил руки на груди, – Вы что, сдурели? Это же мандрагора. Самогон из мандрагоры. Оставьте в покое бадейку.

– Но, милейший господин Геральт. – Алхимик отыскал среди запыленных реторт и бутылей небольшую мензурку, заботливо протер ее тряпочкой. – Ничего страшного. Мандрагора была собрана в соответствующий сезон, а пропорции старательно подобраны и точно отмерены. На одну либру крахмальной массы я даю только пять унций поскрипа, а белладонны всего половину драхмы...

– Не об этом речь. – Золтан глянул на ведьмака, понял с ходу, посерьезнел, осторожно отодвинулся от печи. – Не в том дело, милсдарь Регис, сколько драхм вы туда кидаете, а в том, сколько стоит одна драхма поскрипа. Слишком это дорогой напиток для нас.

– Мандрагора? – удивленно шепнул Лютик, указывая на лежащую в уголке домишки кучку клубней, напоминающих маленькие сахарные свеколки. – Это мандрагора? Настоящая мандрагора?

– Женская разновидность, – кивнул алхимик. – Она растет в больших количествах именно на кладбище, на котором нам довелось познакомиться. Поэтому здесь я и провожу лето.

Ведьмак красноречиво взглянул на Золтана. Крас-нолюд моргнул. Регис едва заметно ухмыльнулся.

– Прошу, прошу, господа, если есть охота, искренне приглашаю продегустировать. Ценю ваш такт, но в данной ситуации у меня мало шансов довезти эликсиры в охваченный войной Диллинген. Все это и без того пропало бы, поэтому не будем говорить о ценах. Как говорится, лучше в нас, чем в... Простите, но сосуд для дегустации у меня всего один.

– Достаточно, – проворчал Золтан, принимая мензурку и осторожно зачерпывая из бадейки. – Ваше здоровье, милсдарь Регис. Ууууу!..

– Прошу прощения, – снова улыбнулся цирюльник. – Качество дистиллята, вероятно, оставляет желать лучшего... В принципе это полуфабрикат.

– Это самый лучший полуфабрикат из всех полуфабрикатов, какие только я пил, – наконец смог выдохнуть Золтан. – бери, поэт...

– Аааах! О, мать моя! Отличный! Попробуй, Геральт.

– Первая – хозяину, – слегка поклонился ведьмак Эмиелю Регису. – Где твои манеры. Лютик?

– Извольте извинить, милостивые государи, – ответил поклоном на поклон алхимик. – Но я себе этого не позволяю. Здоровье уже не то, что ранее. Пришло время отказаться.., по многим причинам.

– Ни глоточка?

– Тут дело в принципе, – спокойно пояснил Регис. – Я никогда не нарушаю принципов, которые сам себе установил.

– Восхищаюсь и завидую принципиальности. – Геральт малость отпил из мензурки и после недолгого колебания выпил до дна.

Удовольствие немного подпортили брызнувшие из глаз слезы. По желудку растеклось живительное тепло.

– Схожу-ка я за Мильвой, – бросил он, передавая сосуд краснолюду. – Не вылакайте все, пока мы не вернемся.

Мильва сидела при лошадях, играя с веснушчатой девчушкой, которую весь день везла на своем седле. Узнав о гостеприимстве Региса, она сначала пожала плечами, но упрашивать себя не заставила.

Войдя в домишко, они застали компанию за осмотром корней мандрагоры.

– Впервые вижу, – признался Лютик, вертя в руках клубень. – И верно, немного напоминает человека.

– Которого перекорежил прострел, – заявил Золтан. – А этот вот – ну прямо баба на сносях. А глянь, этот-то, прошу прощения, словно два человека трахаются.

– У вас одни потрахушки в башках-то. – Мильва ловко опрокинула наполненную мензурку, крепко кашлянула в кулак. – А, чтоб тебя... Хороша фиговина! И верно, что ль, из поскрипа? Чародейский напиток пьем! Не всякий раз попадается. Благодарствую, милсдарь цирюльник.

– Ну что вы, что вы, право! И мне приятно! Активно наполняемая мензурка обошла компанию, поднимая настроение, придавая бодрость и активируя разговорчивость.

– Такая мандрагора, слышал я, варево ба-а-аль-шой магической силы, – убежденно сказал Персиваль Шуттенбах.

– А как же, – подтвердил Лютик, затем хлебнул, отер губы и принялся разглагольствовать. – Разве ж мало баллад сложено на эту тему? Чародеи используют мандрагору для эликсиров, которые обеспечивают им вечную молодость. А чародейки, кроме того, изготовляют из поскрипа мазь, гламария называется. Намазавшаяся такой мазью чародейка становится такой красивой и чарующей, что прям глаза на лоб вылазят. И еще следует вам знать, что мандрагора сильные афродизионные свойства имеет и ее используют при любовной магии, особенно для того, чтобы сломить девичье сопротивление. Отсюда и название народное мандрагоры: поскрип. Зелье, значит, чтобы у девок не скрипело...

– Балда, – прокомментировала Мильва.

– А вот я слышал, – сказал гном, опрокинув разом полную мензурку, – что когда корень такой из земли вытягивают, то растение плачет и голосит, словно живое.

– Хо, – сказал Золтан, зачерпывая из бадейки. – Если б только голосило. Говорят, мандрагора вопит так жутко, что можно, значитца, чувств лишиться, а кроме того, заклинания выкрикивает и порчу наводит на того, кто ее из земли тянет. Жизнью можно за таковой риск уплатить.

– Ох, мнится мне, трепотня все это. – Мильва приняла от краснолюда мензурку, браво хлебнула и вздрогнула. – Не может того быть, чтобы у растения такая сила была.

– Самая что ни на есть правдивая правдость! – разгорячился краснолюд. – Однако толковые знахари изобрели способ защититься. Отыскав поскрип, намотают на корень веревку одним концом, а к другому концу, значитца, веревки, привязывают собаку. За хвост.

– Иль свинью, – вставил гном.

– Иль дикого кабана, – серьезно добавил Лютик.

– Дурак ты, хоть и поэт. Суть в том, чтобы эта собака или свинья мандрагору из земли вытянула, вот тогда ругань и заклинания падут на них, а знахарь, в кустах скрывшийся, целым останется. Ну как, милсдарь Регис? Я верно говорю?

– Метод довольно любопытный, – согласился алхимик, загадочно улыбаясь. – В основном благодаря хитроумности. Однако существенным минусом такой методы следует признать ее сложность. В конце концов теоретически достаточно было бы просто веревки без животного. Не думаю, чтобы мандрагора умела понять, кто тянет за веревку. Волшебства и заклинания в принципе-то должны пасть на веревку, которая, согласитесь, дешевле и проще в обслуживании, нежели собака. Не говоря уж о свинье.

– Ехидничаете?

– Да как я смею? Я же сказал, поражаюсь хитроумности. Потому что хоть мандрагора вопреки всеобщему мнению не способна ни порчу навести, ни ругаться, однако в природном виде это растение настолько токсично, что ядовита даже почва вокруг корней. Попадание свежего сока на лицо или поврежденную руку, да что там, даже вдыхание запаха может привести к печальным последствиям. Я пользуюсь маской и перчатками, хоть и ничего не имею против "метода хвоста и веревки".

– Хммм, – задумался краснолюд. – А насчет крика страшнейшего, который издает вырываемый поскрип, это-то правда?

– У мандрагоры нет голосовых связок, – спокойно пояснил алхимик. – Это в принципе довольно типично для растений, не правда ли? Однако выделяемый клубнями токсин обладает сильным галлюциногенным действием. Голоса, крики, шепоты и иные звуки – все это не что иное, как галлюцинации, вызываемые поражением нервного центра.

– Ха, совсем было запамятовал. – Лютик, который только что опрокинул очередную мензурку, громко отрыгнул. – Мандрагора сильно ядовита! А я брал ее в руку! А сейчас мы хлебаем этот отвар, не задумываясь...

– Токсичен лишь свежий корень растения, – успокоил его Регис. – Мой выдержан целый сезон и приготовлен соответствующим образом, а дистиллят профильтрован. Опасаться нечего.

– Это уж точно, нечего, – согласился Золтан. – Самогон завсегда самогон, гнать его можно даже из цикуты, крапивы, рыбьей чешуи и старой шнуровки от сапог. Давай посуду. Лютик, народ ждет!

Последовательно наполняемая мензурка снова пошла по кругу. Все удобно расположились на глинобитном полу. Ведьмак зашипел и выругался – боль в колене снова дала о себе знать. Он заметил, что Регис внимательно присматривается к нему.

– Свежая рана?

– Не совсем. Но докучает. У тебя нет каких-нибудь трав, чтобы боль унять?

– Смотря что за боль, – едва заметно улыбнулся цирюльник. – И по какой причине. В твоем поте, ведьмак, я ощущаю странный запах. Магией лечили? Давали магические энзимы и гормоны?

– Всякие лекарства давали. Понятия не имею, что еще можно вынюхать в моем поту. У тебя чертовски тонкое обоняние, Регис.

– У каждого свои достоинства. Для нейтрализации недостатков. Что тебе лечили волшебством?

– Рука была сломана и бедренная кость.

– И давно?

– Месяц с небольшим.

– И уже ходишь? Невероятно. Брокилонские дриады, верно?

– Как ты угадал?

– Только дриады знают лекарства, способные так быстро восстановить костную ткань. На твоих руках я вижу темные точки, места, в которые проникали корешки конинхаэли и симбиотические побеги пурпурного окопника. Коиинхаэлью умеют пользоваться только дриады, а пурпурный окопник не растет нигде, кроме Брокилона.

– Браво! Безошибочный вывод! Однако меня интересует другое. Мне сломали бедренную кость и предплечье. А сильные боли я почему-то чувствую в колене и локте.

– Типично, – покачал головой цирюльник. – Магия дриад восстановила тебе поврежденные кости, но одновременно произвела небольшую революцию в нервных стволах. Побочный эффект, который сильнее всего ощущается в суставах.

– Что можешь посоветовать?

– К сожалению, ничего. Ты еще долго будешь предчувствовать ненастье. Зимой боли усилятся. Однако я не рекомендовал бы тебе пользоваться сильными обезболивающими средствами. Особенно наркотиками. Ты – ведьмак. Тебе это абсолютно противопоказано.

– Значит, полечусь твоей мандрагорой. – Ведьмак поднял мензурку, которую ему только что вручила Мильва, выпил до дна и закашлялся так, что опять слезы потекли из глаз. – Мне уже лучше. Дьявольщина!

– Не уверен, – Регис улыбнулся, не разжимая губ, – ту ли болезнь ты лечишь. И вообще лечить надо причины, а не проявления.

– Это не для ведьмака, – фыркнул уже немного зарумянившийся Лютик, прислушивавшийся к разговору. – Ему-то как раз против его хворобы водяра поможет.

– Хорошо бы тебе тоже. – Геральт остудил поэта взглядом. – Особенно, если у тебя от нее язык задубеет.

– На это вряд ли можно рассчитывать, – снова улыбнулся цирюльник. – В состав препарата входит белладонна. Много алкалоидов, в том числе скополамин. Прежде чем на вас как следует подействует мандрагора, всех вас разберет элоквенция.

– Что разберет? – спросил Персиваль.

– Элоквенция. Красноречие. Простите. Давайте пользоваться простыми словами.

Геральт скривил губы в деланной улыбке.

– Справедливо. Легко впасть в манерность и начать пользоваться такими словами ежедневно. В таких случаях люди начинают считать болтуна невежественным шутом.

– Или алхимиком, – добавил Золтан Хивай, зачерпывая мензуркой из бадейки.

– Или ведьмаком, – фыркнул Лютик, – который начитался всякой муры, чтобы произвести впечатление на некую чародейку. А чародейки, милостивые государи.., и милостивые государыни, ни на что не клюют так охотно, как на изысканный треп.

Я верно говорю, Геральт? Ну, расскажи нам чего-нибудь...

– Пропусти очередь, Лютик, – холодно прервал ведьмак. – Слишком уж быстро на тебя подействовали содержащиеся в этом самогоне алкалоиды и.., скополамин. Ишь, разговорился. Элоквенция разобрала!

– А, перестань, Геральт, – поморщился Золтан. – Секретничаешь-то напрасно. Ничего нового нам Лютик не сказал. Ты давно уж стал ходячей легендой. Тут никуда не денешься. Истории о твоих похождениях разыгрывают в кукольных театриках. В том числе и историю о тебе и чародейке по имени Гвиневера.

– Йеннифэр, – вполголоса поправил Эмиель Регис. – Видел я такой спектакль. История об охоте на джина, если мне память не, изменяет.

– Был я при той охоте, – похвалился Лютик. – Смеху, доложу я вам...

– Расскажи всем, – поднялся Геральт. – Запивая и разукрашивая по возможности. Я прогуляюсь.

– Эй! – встрепенулся краснолюд. – Нечего обижаться – Ты меня не понял, Золтан. Мне надо облегчиться. Что делать, такое случается даже ходячим легендам.

***

Ночь была ужасно холодная. Кони топали и похрапывали, пар валил у них из ноздрей. Залитый лунным светом домик цирюльника выглядел прямо-таки сказочно. Ну, один к одному – домик лесной волшебницы. Ведьмак застегнул брюки.

Мильва, вскоре вышедшая за ним, неуверенно кашлянула. Ее длинная тень поравнялась с его тенью.

– Чего ты обратно злишься? – спросила она. – Что ли всерьез на них обозлился?

– Нет.

– Так какого беса стоишь тут один?

– Считаю.

– Э?

– С того момента, как мы выбрались из Брокилона, прошло двадцать дней, за это время мы прошли всего верст шестьдесят. Цири, если верить слухам, находится в Нильфгаарде, в столице империи, в городе, от которого меня отделяют, по осторожным прикидкам, что-то около двух с половиной тысяч верст. Из элементарных расчетов получается, что при таком темпе я доберусь туда через год и четыре месяца. Как тебе это нравится?

– Никак. – Мильва пожала плечами, снова кашлянула. – Я не умею считать так хорошо, как ты. А читать и писать и вовсе. Я глупая, простая девушка из деревни. Никакая тебе не компания. Не друг для разговоров.

– Не говори так.

– Так ведь правда же. – Она резко отвернулась. – На кой ты мне эти версты и дни перечислял? Чтобы я присоветовала тебе что-нибудь? Страх твой разогнала, тоску приглушила, которая свербит тебя сильнее, чем боль в поломанной ноге? Не умею! Тебе нужна не я, а та, другая, о которой болтал Лютик. Мудрая, ученая. Любимая.

– Лютик – трепач.

– Ну-ну. Но часом с головой треплется. Вернемся, хочу напиться еще.

– Мильва?

– Ну чего?

– Ты ни разу не сказала, почему решила ехать со мной.

– А ты не спрашивал.

– Теперь спрашиваю.

– Теперь – поздно. Теперь я уж и сама не знаю.

***

– Ну наконец-то, – обрадовался Золтан уже заметно изменившимся голосом. – А мы тут, представьте себе, решили, что Регис отправится с нами.

– Серьезно? – Геральт внимательно посмотрел на цирюльника. – Что вдруг такое неожиданное решение?

– Господин Золтан, – не опустил глаз Регис, – разъяснил, что в моих краях буйствует очень серьезная война. Возвращаться в те места нельзя, оставаться на этой пустоши – не очень разумно. Идти в одиночку – опасно.

– Ас нами, совершенно незнакомыми, тебе, значит, безопасно. Ты определил это с одного взгляда?

– С двух, – слегка улыбнувшись, ответил цирюльник. – Первый – на женщин, которых вы охраняете. Второй – на их детей.

Золтан громко отрыгнул, скребанул мензуркой по дну бадейки.

– Внешность бывает обманчивой, – усмехнулся он. – А может, мы собираемся продать баб в неволю?

Персиваль, да сделай ты что-нибудь! Ну, открой побольше кран или еще чего. Мы ж хотим напиться, а капает, будто кровь из носа.

– Холодильник не управится. Жидкость будет теплой.

– Не беда. Ночь-то холодная.

Тепловатый самогон здорово подстегнул красноречие. Золтан и Персиваль порозовели вконец, голоса у них изменились еще больше. Речь гнома и поэта вообще превратилась в почти нечленораздельное бормотание. Разыгравшийся аппетит компания зажевывала холодной кониной, которую сдабривала оказавшимися в хате корешками хрена, обильно роняя слезы, потому что хрен по крепости ничуть не уступал самогону. Но добавлял огня дискуссии.

Регис неожиданно удивился, когда оказалось, что конечная цель похода не анклав массива Махакам, извечное и безопасное местопоселение краснолюдов. Золтан, который перещеголял болтливостью Лютика, сообщил, что в Махакам не вернется даже под конвоем, и дал волю своей неприязни к царящим там порядкам. Особенно ему претила политика и абсолютизм старосты Махакама и всех прочих краснолюдских кланов Брувера Гоога.

– Старый гриб! – рявкнул он и плюнул в топку печурки. – Глядишь и не знаешь, то ль живой, то ль сеном набитый. Почти не движется, и правильно делает, потому как при каждом движении его пердеж пробирает. Не поймешь, чего говорит – борода от засохшего борща с усами склеилась. А командует всем и всеми, все должны, вишь ты, плясать под его дудку.

– Тем не менее трудно утверждать, что политика старосты Гоога себя не оправдывает, – вставил Регис. – Именно благодаря его решительным действиям краснолюды отделились от эльфов и уже не дерутся совместно со скоя'таэлями. А это привело к прекращению погромов, к отмене карательной экспедиции на Махакам. Верность контактам с людьми приносит плоды.

– Хрен она приносит, а не плоды. – Золтан осушил мензурку. – Что касается белок, так старого пердуна вовсе не интересовала никакая верность людям. Просто слишком много юнцов бросало работу на рудниках и в кузницах, Присоединялось к эльфам, чтобы найти в командах свободу и достойные мужчин приключения. Когда это выросло до размеров проблемы, Брувер Гоог зажал говнюков в железные клещи. Чихать ему на убиваемых скоя'таэлями людей и плевать на репрессии, которым из-за этого подвергались краснолюды, в том числе и на ваши знаменитые погромы. Погромы ему вообще были и остаются до свечки, потому что осевших в городах краснолюдов он считает отщепенцами. А что касается угрозы в виде карательных экспедиций на Махакам, то не смешите меня, мои милые. Никакой угрозы не было и нет, потому что ни один из королей не осмелится тронуть Махакам даже пальцем. Я скажу больше: даже нильфгаардцы, если им удастся захватить окружающие массив долины, Махакам тронуть не посмеют. Знаете, почему? Так я вам скажу:

Махакам – это сталь. И еще какая! Там есть уголь, там есть магнетитовые руды, неисчерпаемые запасы. А в других местах одна труха.

– Ив Махакаме есть техника, – вставил Персиваль Шуттенбах. – Металлургия! Огромные печи, не какие-то засранные курные избы. Водяные и паровые молоты...

– На, Персиваль, перец длинноносый, глотни, – Золтан подал гному в который раз наполненный сосуд, – а то доконаешь нас своей техникой. Все знают о технике. Но не все знают, что Махакам экспортирует сталь. В королевства. Но и в Нильфгаард тоже. А если нас кто пальцем тронет, мы уничтожим мастерские и затопим рудники. А тогда деритесь, люди, да только дубовыми палицами, кремнями и ослиными челюстями.

– Вроде бы такой злой был на Брувера Гоога и махакамские порядки, – заметил ведьмак, – и вдруг стал говорить "мы".

– Да! Верно! – запальчиво подтвердил краснолюд. – А разве не существует солидарность? А? Согласен, немного меня и гордость берет, что мы мудрее зазнаек эльфов. Надеюсь, возражать не станешь? Эльфы несколько сотен лет прикидывались, будто вас, людей, вообще нет. В небо посматривали, цветочки-василечки нюхали, а при виде людей отводили размалеванные глазки. А когда оказалось, что это ничего не дает, вдруг очухались и схватились за оружие. Решили убивать вас и дать повыбивать себя, А мы, краснолюды? Мы приспособились. Нет, мы не позволили себя подчинить, и не мечтайте. Это мы вас себе подчинили. Экономически.

– Правду говоря, – заметил Регис, – вам было приспособиться легче, чем эльфам. Эльфов объединяет земля, территория. Вас – клан. Где клан, там и родина. Если даже какой-нибудь совсем уж недальновидный король сдуру нападет на Махакам, вы затопите рудники и без сожаления пошлепаете куда-нибудь в другое место. В другие удаленные горы. Да хоть бы и в человечьи города.

– И верно! В ваших городах можно вполне прилично жить.

– Даже в гетто! – Лютик хватил воздуха после глотка дистиллята.

– А что плохого в гетто? Я предпочитаю жить среди своих. Зачем мне интеграция?

– Лишь бы нас в цехи пустили. – Персиваль утер нос рукавом.

– Когда-нибудь да допустят, – убежденно сказал краснолюд. – А нет, так станем портачить или оснуем собственные цехи, пусть создадут здоровую конкуренцию. Рынок – так рынок!

– А все-таки в Махакаме безопаснее, чем в городах, – заметил Регис. – Города могут в любой момент полыхнуть. Войну разумнее пересидеть в горах.

– Кто хочет, пусть идет туда. – Золтан зачерпнул из бадейки. – Мне милей свобода, а в Махакаме ей и не пахнет. Не представляете себе, как выглядит власть старика. Последнее время ему приспичило регулировали эти, ну, как их? О – общественные права и законы К примеру: допустимо ли носить подтяжки или нет? Карпа есть сразу или погодить, пока заливное застынет? Соответствует ли игра на окарине нашей многовековой краснолюдской традиции, или же это губительное влияние прогнившей и декадентствующей – во словцо-то, Регис, какое! – человеческой культуры. После скольких лет работы можно подать заявление на выделение постоянной жены. Которой рукой следует.., подтираться. На каком расстоянии от рудника разрешается свистеть. И тому подобные проблемы жизненно важного значения. Нет, ребяты, я не вернусь к горе Карбон. Нет у меня желания провести жизнь в рудничном забое. Сорок лет внизу, если раньше не бухнет метан. Но у нас другие планы, верно, Персиваль? Мы себе будущее уже обеспечили...

– Будущее, будущее... – Гном осушил мензурку, высморкался и взглянул на краснолюда уже немного затуманенными глазами. – Не говори гоп, Золтан. Нас еще могут схватить, и тогда наше будущее – петля. Или Дракенборг.

– Заткнись, – буркнул краснолюд, угрожающе взглянув на него. – Разболтался!

– Скополамин, – шепнул Регис.

***

Гном сочинительствовал. Мильва грустила. Золтан, забыв, что однажды все это уже рассказывал, повествовал о Гооге, старом грибе, старосте Махакама. Геральт, забыв, что однажды все это уже слышал, внимал. Регис тоже слушал и даже добавлял комментарии, совершенно не беспокоясь тем, что остался единственным трезвым в уже здорово подпитом обществе. Лютик бренчал на лютне и пел:

У гордых дам присловье есть:

Мол, трудно в дупла палкой влезть...

– Идиот, – заметила Мильва. Лютик не обиделся.

Да нет – всегда найдется тот,

Чей сук в дуплишко путь найдет...

– Кубок... – бормотал Персиваль Шуттенбах, – чаша, значит... Из сплошного куска млечного опала вырезанная... Во-о-от такой величины. Я нашел на вершине горы Монсальват. По краю шла яшма, а основание из золота. Красотища...

– Крррва мать... – очнулся от дремы Фельдмаршал Дуб.

– Не давайте ему больше сивухи, – с трудом сказал Золтан Хивай, имея в виду явно не Фельдмаршала.

– Постой-постой, – проговорил Лютик, тоже не совсем внятно. – Так что сталось с тем легендарным кубком, в смысле чашей?

– На мула обменял. Нужен был мне мул, груз перевезти... Корунды и кристаллический уголь. Было у меня этого... Ээп... Целая куча... Ээп... Груз, значит, тяжелый, без мула никуда... На кой хрен был мне нужен этот кубок, в смысле чаша?

– Корунды? Уголь?

– Ну, по вашему рубины и алмазы. Очень.., ээп.., полезные...

– Я думаю!

– Для сверл и напильников. Для подшипников. Их у меня была.., ээп.., целая куча.

– Слышь, Геральт? – Золтан махнул рукой и, хотя сидел, чуть было не повалился на бок. – Мал, вот и набрался быстро. Куча алмазов ему снится. Эй, Персиваль, как бы сон-то твой не оправдался! Наполовину. На ту, которая без алмазов!

– Сны, сны, – снова забормотал Лютик. – А ты, Геральт? Тебе снова Цири снилась? Понимаешь, Регис, Геральт – мастер на пророческие сны! Цири – это Дитя-Неожиданность, Геральт связан с ней узами предназначения, потому видит ее в снах. Неплохо б тебе также знать, что мы в Нильфгаард идем, чтобы отнять нашу Цири у императора Эмгыра, который ее похитил. И не успеет Эмгыр оглянуться, как мы ее отобьем! Я бы сказал вам больше, парни, но это тайна. Секрет. Жуткая, глубокая и мрачная тайна... Никто не может об этом узнать, понятно? Ни-и-икто!

– Я ничего не слышал, – заверил Золтан, нахально глядя на ведьмака. – Не иначе как уховертка заползла в ухо.

– Ох уж эти уховертки, – согласился Регис, делая вид, будто ковыряет в ухе, – ну прямо-таки несчастье какое-то.

– В Нильфгаард топаем... – Лютик оперся о краснолюда, думая удержать равновесие, что оказалось крупной ошибкой. – Это, как я уже сказал, секретная тайна! Тайный секрет! Секретно-тайная цель!

– И по правде сказать, очень ловко спрятанная, – кивнул цирюльник, кинув взгляд на побледневшего от ярости Геральта. – Судя по направлению вашего похода, даже самый подозрительный и прозорливый тип не догадается о цели движения.

***

– Мильва, что с тобой?

– Отстань от меня, пьяный дурак.

– Хе! Она плачет! Эй, гляньте-ка...

– Иди к черту, говорю! – Лучница отерла слезы. – Вот дам кулаком меж глаз, виршеплет затраханный... Давай стекляшку, Золтан...

– Подевалась куда-то... – пробормотал краснолюд. – О, есть. Спасибо, ци-цилюрьник... А где, мать его, Шуттенбах?

– Вышел. Какое-то время назад. Лютик, помнится, ты обещал рассказать историю про Дитя-Неожиданность...

– Щас, щас. Регис. Только глотну... Все расскажу... И о Цири, и о ведьмаке... В подробностях...

– На погибель сукинсынам!!!

– Тихо ты, краснолюдина! Дите перед халупой разбудишь!

– Не злись, лучница! На, выпей.

– Эээх! – Лютик обвел комнатку полудурным взглядом. – Если б меня сейчас увидела графиня де Леттенхоф...

– Кто-кто?

– Не важно. Холера, эта сивуха и верно язык развязывает... Геральт, тебе еще налить? Геральт!

– Отзынь от него, – сказала Мильва. – Пусть спит.

***

Стоящий на краю села овин исходил музыкой, музыка дошла до них еще прежде, чем они подъехали, и взбудоражила. Они начали невольно раскачиваться в седлах медленно ступающих лошадей, вначале следуя глухому ритму барабана и басетлей, потом, когда подъехали ближе, в такт мелодии, которую пели пищалки и гусли. Ночь была холодная, в свете полной луны овин с прорывающимися сквозь щели в досках проблесками казался сказочным, волшебным замком.

Из ворот овина вырывался гул и свет, мерцающий от теней пляшущих пар.

Стоило им войти, как музыка оборвалась, расплылась протяжным, фальшивым аккордом. Расплясавшиеся и потные кметы расступились, освобождали глинобитный пол, собрались вдоль стен и подпирающих крышу столбов. Цири, шедшая рядом с Мистле, видела расширенные от страха глаза девушек, замечала твердые, решительные взгляды мужчин и парней готовых на все. Слышала усиливающийся шепот и гул, перебивающий сдержанное гудение дудок, мушиное пиликанье скрипок и гуслей. Шепот. Крысы... Крысы... Разбойники.

– Не пугайтесь, – громко сказал Гиселер, бросая онемевшим музыкантам плотно набитый позвякивающий мешочек. – Мы приехали повеселиться. Ведь гулянье для всех, разве нет?

– Где ваше пиво? – тряхнул мешочком Кайлей. – И где ваше гостеприимство?

– И почему здесь так тихо? – обвела помещение взглядом Искра. – Мы ехали с гор на гулянье. Не на тризну!

Кто-то из кметов наконец переборов страх, подошел к Гиселеру с пенящимся глиняным кувшином. Гиселер принял с поклоном, выпил, и по обычаю любезно поблагодарил. Несколько парней крикнули, мне, давайте плясать. Но остальные молчали.

– Эй, кумовья! – снова закричала Искра. – Плясать хочу, да, похоже, для начала надо вас растормошить!

У стены овина стоял тяжелый стол, уставленный глиняной посудой. Эльфка хлопнула в ладони, ловко запрыгнула на дубовую столешницу. Кметы поспешно пособирали посуду, а ту, которую убрать не успели, Искра сбросила широким пинком.

– Ну, господа музыканты... – подбоченилась она, тряхнув волосами. – Покажите, на что способны! Музыка!

Она быстро отбила каблуками ритм. Повторил барабан, подхватили басетля и свирель. Вступили дудка и гусли, усложняя, призывая Искру сменить шаг и ритм. Эльфка, яркая и легкая, как бабочка, легко подстроилась, заплясала. Кметы принялись хлопать в ладоши.

– Фалька! – крикнула Искра, щуря удлиненные броским макияжем глаза. – С мечом-то ты ловкая! А в пляске? Поддержишь?

Цири сбросила с плеча руку Мистле, отвязала с шеи платочек, сняла берет и курточку. Одним прыжком оказалась на столе рядом с эльфкой. Кметы подбодрили криком, барабан и басетля загудели, стонуще запели дудки.

– А ну, музыканты! – вскрикнула Искра. – Вовсю! И быстрей!

Уперев руки в бока и резко откинув волосы, эльфка задробила ногами, заплясала, отбила каблуками быстрое, ритмичное стаккато. Цири, захваченная ритмом, повторила ее движения. Эльфка рассмеялась, подпрыгнула, сменила ритм. Цири резким движением головы стряхнула со лба волосы, повторила точно один к одному. Обе заплясали синхронно, одна – зеркальное отражение другой. Кметы орали, подбадривали. Гусли и скрипки взвились высоким пением, разрывая в клочья размеренное гудение басетлей и стон дудок.

Они плясали, выпрямившись тростинками, касаясь друг друга локтями упирающихся в бедра рук. Подковки каблуков отбивали ритм, стол трясся и гудел, в свете сальных свечей и факелов клубилась пыль.

– Шибчей! – подгоняла музыкантов Искра. – А ну, жизни! Жизни!

Это была уже не музыка, это было безумие!

– Пляши, Фалька! Забудь обо всем! Про все! Про всех!

Каблук, мысок, каблук, мысок, каблук, шаг и прыжок, движение плеча, кулаки в бока, каблук, мысок. Стол трясется, свет качается, колеблется толпа, все колеблется, весь овин пляшет, пляшет, пляшет... Толпа орет. Гиселер орет. Ассе орет. Мистле хохочет, хлопает, все хлопают и топают, дрожит овин, дрожит земля, дрожит мир! Мир? Какой мир? Нет никакого мира, нет ничего, есть только пляска, пляска... Каблук, мысок, каблук... Локоть Искры... Горячка, горячка... Уже только ржут скрипки, свирели, басетли и дудки, барабанщик только поднимает и опускает палочки, он больше не нужен, такт отбивают они. Искра и Цири, их каблуки, так что гудит и раскачивается стол, гудит и раскачивается весь овин... Ритм, ритм. Ритм в них, музыка в них, музыка – они сами! Темные волосы Искры пляшут надо лбом и на плечах. Струны гуслей надрываются лихорадочным, огненным, взвивающимся до самых высот пением. Кровь бьется в висках.

Исступление! Забвение!

"Я – Фалька! Я всегда была Фалькой! Пляши, Искра! Хлопай, Мистле!" Скрипки и дудки обрывают мелодию резким, высоким аккордом, Искра и Цири заканчивают пляску одновременно барабанной дробью каблуков, не отрывая друг от друга локтей. Дышат обе, распаленные, мокрые, вдруг прижимаются одна к другой, обнимают, обдают друг друга потом, жаром и счастьем. Сарай взрывается единым криком, заполняется громом рукоплесканий.

– Фалька, ты дьяволица! – тяжело дышит Искра. – Когда нам надоест разбойничать, пойдем в мир зарабатывать на жизнь плясками...

Цири тоже дышит тяжело, неровно. Не может произнести ни слова. Только судорожно смеется. По щекам текут слезы.

В толпе вдруг раздается крик, возникает суматоха. Кайлей сильно толкает могучего кмета, кмет толкает Кайлея, они схватываются, мелькают поднятые кулаки. Подскакивает Рееф, при свете факелов вспыхивает кинжал.

– Нет! Стоять! – пронзительно кричит Искра. – Никаких драк. Это ночь плясок!

Эльфка берет Цири за руку, обе соскакивают на пол.

– Музыканты, играть! Кому не терпится показать свое умение? Давайте с нами! Ну, кто смел?

Монотонно гудит басетля, в гул врывается протяжный стон дудок, потом высокое пение гуслей. Кметы хохочут, тыркают друг друга кулаками, перебарывают страх и смущение. Один, широкоплечий и светловолосый, хватает Искру. Другой, помоложе и постройнее, неуверенно кланяется Цири. Цири гордо вскидывает голову, но тут же улыбается. Паренек обнимает руками ее талию, Цири кладет свои руки ему на плечи. Прикосновение пронзает ее огненной стрелой, заполняет пульсирующим желанием.

– Живее, музыканты! Живее!

Овин дрожит от крика, вибрирует ритмом и мелодией.

Цири пляшет.