"Остров Весёлых Робинзонов (с иллюстрациями)" - читать интересную книгу автора (Санин Владимир Маркович)

Людмиле Травиной, моему проводникупо Острову Веселых Робинзонов

О ВРЕДЕ ЗЕВКОВ

Этим летом я чувствовал себя скверно. Одолевала бессонница. Часов в одиннадцать вечера я ложился в постель и начинал прислушиваться к каждому звуку. За стеной бренчал на гитаре сосед и замораживающим голосом вокзального диктора увечил один романс за другим. Выл он обычно до часу ночи. Затем эстафету принимали коты. Видимо, наш двор обладал какой-то особой притягательной силой, потому что коты лезли сюда со всего города. Они с полчаса митинговали, а по­том, так и не найдя общей платформы, устраивали без­образную свалку. Тогда выходил заспанный дворник – дядя Вася – и примирял их водой из шланга. Коты рас­ходились по домам, и я оставался один на один с так называемой ночной тишиной.

Не знаю, кто ввел в оборот этот сомнительный термин – ночная тишина, но думаю, что это был че­ловек глухой, как музыкальный критик. Днем это считается в порядке вещей, когда мимо вашего дома проносится стая грузовиков и трамваев, но зато ночью одна-единственная запоздалая «Волга» производит столько шума и грома, сколько их не вырабатывает трамвайный парк за целый год. Я плотно закрывал окна, зарывался в подушки и страдал. Я думал о том, что мои уши – превосходные локаторы. Мне казалось, что они улавливают даже храп ночного сторожа из уни­вермага, расположенного в двух километрах от моей квартиры.

В редакцию я приходил сонный и вялый, как ме­дуза. Шеф бросал рысий взгляд на мою потрепанную фигуру и с презрением отворачивался. Он не любил людей, ведущих разнузданный образ жизни. Неделю назад он раз и навсегда потребовал прекратить «эти гнусные сказки о бессоннице» и по-отечески посовето­вал мне жениться.

Зевая, я садился за свой стол, на котором лежал центнер юмористических рассказов, фельетонов и эпи­грамм для очередных номеров газеты. Шеф, которому мои зевки мешали творчески осмыслить верстку, начи­нал нервно ерзать в кресле. Я до хруста сжимал челюс­ти, понимающе кивал сотрудникам и с умным видом приступал к работе.

Первый рассказ стоил мне легкого изящного зевка, который я непринужденно перевел в кашель; от второй юморески мои челюсти свело в спираль, а третья вызва­ла затяжной и безысходный зевок, который начался на первой странице и кончился на шестой. Но доконали меня эпиграммы. Их было целые километры. На каждое четверостишие я откликался энергичным зевком. Я по­нимал, что поступаю бестактно, но ничего не мог поде­лать. Видимо, юмор распространяет какие-то флюиды, воздействующие на зевательные центры нервной систе­мы. Я надеюсь, что ученые рано или поздно докопаются до этой тайны, и тогда с люминалом будет покончено. Врач выпишет пациенту десяток эпиграмм, и через полчаса больной так захрапит, что сейсмографы на Камчатке отметят колебания невероятной силы.

Я поднял голову: передо мной стоял шеф и произ­носил монолог, содержанием которого являлась крайне низкая оценка моего морального облика. По пяти­балльной системе этот облик измерялся величиной, близкой к единице, причем шеф утверждал, что он не­допустимо либеральничает в своей оценке. Он низвел меня на нет, уничтожил, вскрыл мои моральные язвы и прижег их каленым железом.

Я и не пытался оправдываться. Я только зевнул, и это было концом. Такого кощунства шеф перенести уже не мог. Медленно смакуя каждое слово и упиваясь моей растерянностью, он приказал мне немедленно от­правляться в отпуск.

Я был разбит наголову. Вдребезги разлетелась мечта о путевке в Международный лагерь журналистов, кото­рую мне обещали через два месяца.

– А чтобы никто не говорил, что я не забочусь о своем аппарате, – добавил шеф, потирая руки, – изу­чите это объявление.

И он положил передо мной позавчерашний номер вечерней газеты. Я прочитал:

«Имеются путевки в санаторий с самостоятельным режимом, расположенный в районе озера Вечное на Валдае. Принимаются заявления от лиц, страдающих повышенной нервной возбудимостью, бессонницами, головными болями. Обращаться в Институт невропа­тологии».