"Новичок в Антарктиде" - читать интересную книгу автора (Санин Владимир Маркович)

Планы вверх ногами

И все-таки в первые дни мое настроение блуждало где-то возле нулевой отметки. Утомленные трудными сборами и насыщенными проводами, участники экспедиции отсыпались и почти не выходили из кают. Было одиноко и немного тоскливо – состояние, хорошо знакомое непрофессиональным бродягам, надолго покидающим родной дом. Угнетало и сознание того, что рядом с тобой – близок локоть, да не укусишь! – храпит в каютах живой «материал», которому нет до тебя никакого дела.

Я бесцельно бродил по верхней палубе, вновь переживая сцену прощания и втихомолку поругивая себя за безудержный оптимизм, который погнал меня на край света, – настроение, совершенно никудышное для начала дальнего путешествия.

И в этот момент я увидел Василия Сидорова. Он стоял у фальшборта, курил и с некоторой скукой смотрел на однообразную водную гладь. Внешность его не назовешь незаурядной: человек лет сорока, среднего роста, яркий свитер обтягивает широкую грудь, на лице приметнее всего светлые глаза с часто меняющимся выражением: то мягкие, чуть ли не добрые, и вдруг – холодноватые и колкие. Бьюсь об заклад, что девяносто девять из ста физиономистов не определили бы, что перед ними – один из самых бывалых советских полярников среднего поколения.

Пожалуй, не было на борту человека, с которым я так страстно желал бы поговорить. Василий Сидоров – это имя не только воскрешало мои воспоминания о дрейфующих станциях, оно ассоциировалось и с легендарным, заветным, необыкновенно ароматным для литератора словом «Восток» – именно так называется расположенная в недоступнейшем уголке Антарктиды станция, начальником которой шел смотревший на указанную водную гладь человек. В четвертый раз! А вы представляете, что такое четыре раза зимовать на полюсе холода? Я тогда еще не представлял, но сознавал, что Сидоров – человек, которому посчастливилось (можете заменить это слово другим, если хотите) мерзнуть больше любого из живущих на Земле людей. Знал и то, что именно ему довелось зафиксировать минимальную температуру на поверхности нашей планеты: 24 августа 1960 года Сидоров и его друзья, выйдя из домика на метеоплощадку, как зачарованные смотрели на столбик термометра, застрявший у отметки минус 88,3 градуса.

И вот этот самый Сидоров стоял в трех шагах от меня. Быть может, в другой ситуации я не рискнул бы просто так взять и подойти, но в экспедиции отношения упрощаются и этикет не требует обязательного шарканья ножкой. Поэтому я подошел и назвал себя, в глубине души надеясь, что Сидоров вспомнит нашу мимолетную встречу в центре Арктики. Вспомнил! Причем не мои разглагольствования за столом, а пластмассовый, как он выразился, «чемоданчик» для яиц, который по настоятельной просьбе матери я действительно таскал с собой в интересах диеты.

Мы посмеялись – отличное начало для разговора, ибо в смехе присутствует нечто такое неуловимое, что вызывает доверие и стимулирует дальнейшее общение.

Первый разговор у нас был короткий, но принял абсолютно неожиданный для меня оборот. Услышав, что по договоренности я должен уйти на «Визе» обратно, Василий Семенович неодобрительно покачал головой.

– Зря, – сказал он, и в глазах его, доселе доброжелательных, появился тот самый холодок. – Антарктиду увидеть можно и в кино. В ней пожить нужно. Хотите совет? Прощайтесь с «Визе», перебирайтесь на материк. Уйдете домой через полгода на «Оби».

– Я уже сам об этом подумывал. Но разрешит ли начальство?

– Думаю, что да. Начальник экспедиции Гербович, как увидите сами, человек суровый, но покладистый. Скажете ему, что хотите пожить на Востоке, и он…

Мои глава полезли на лоб.

– На… Востоке? – переспросил я детским голосом.

– Прошу прощения, – с легкой иронией проговорил Сидоров, – не подумал, что Восток, может быть, не входит в ваши планы.

– Какие там к черту планы! – заорал я. – О Востоке я даже мечтать боялся!

– И напрасно, – засмеялся Сидоров. – Скажу откровенно: экскурсантов, которые желают просто поглазеть на станцию, чтобы потом прихвастнуть перед приятелями, я на станцию не беру – сами понимаете, лететь от Мирного полторы тысячи километров и каждый килограмм груза на учете. Но писателя возьму, потому что Восток вашим братом обижен. В свое время мечтал ко мне попасть Смуул, да подвела нелетная погода; правда, шесть лет назад прилетел Василий Песков, но, к превеликому обоюдному сожалению, обстоятельства вынудили его через часок этим же бортом отправиться обратно. И получилось, чти о Мирном написано в нескольких книгах, а про Восток – разве что сенсационные данные о наших морозах и прочих радостях… Да, – спохватился Сидоров, – об условиях жизни на станции знаете? Сердце здоровое? Давление?

Я кивнул.

– Тогда лады. Буду просить у Гербовича разрешения. Приступайте к знакомству – новая смена почти целиком идет на «Визе». Кстати, утром я собираю ребят на совещание. Приходите без церемоний, послушайте и окончательно для себя решайте.

– Но я уже все решил!

– Ну тогда до завтра.

Сидоров ушел, а я, до крайности взволнованный и ошеломленный неожиданным поворотом своей антарктической судьбы, побрел на бак, чтобы на холодке привести в порядок нервную систему, ибо каждая клеточка моего организма ликовала и пела.