6

Дорогою с Тувой приключилось нечто удивительное.

Она сидела, подремывая, в пустом купе, – у большинства пассажиров были билеты в спальный вагон. Посреди ночи поезд остановился на какой-то станции. Едва он тронулся, в купе к ней кто-то зашел.

Она равнодушно взглянула на вошедшего – и вздрогнула. Выпрямившись, она во все глаза уставилась на царственного мужчину, что уселся напротив.

– Ганд? – прошептала она.

– Да. Здравствуй, Тува, я решил, что хорошо бы тебя проведать.

Он неизменно приводил ее в замешательство. Рядом с этим неземным созданием она выглядела как нельзя более безобразной и жалкой.

– Друг мой, я понимаю, как тебе сейчас плохо, – сказал он мягко. – С тобой поступили несправедливо, а это всегда причиняет боль.

– Да нет, я ведь и сама виновата, – невнятно пробормотала она.

У Ганда был свой способ добиваться честного признания нелицеприятных истин.

– Не надо так говорить. Ибо это то, что в тебе заложено изначально. Неодолимое желание крепко досадить другим. Вот с этой чертой своего характера тебе и приходится бороться, а это довольно-таки нелегко.

– И почему ты такой участливый, – тихо сказала она, уставясь в окно. Он улыбнулся.

– Это одна из моих скучных добродетелей. Тува живо обернулась.

– Но только я все равно не буду заниматься с Натаниелем!

– Как хочешь, это твое право.

– Не понимаю, почему это Натаниель – Особо Избранный.

– Натаниель пока еще не обнаружил, в чем его сила, – спокойно ответил Ганд. – Так было и с Тарье. И это имело печальные последствия.

– Что же ты тогда ему не подскажешь? Нельзя же, чтобы он и дальше оставался таким мямлей!

–  Он должен прийти к этому сам. Да и тебе я этого открывать не стану, – улыбнулся Ганд. Тува покраснела.

– И все равно я не понимаю! Ведь сказано же, что он Избранный, и что в нем течет, помимо всего прочего, кровь ангелов тьмы, и демонов ночи, и демонов бури, – если у них вообще есть какая-то кровь, она, наверно, зеленого цвета, а впрочем, кто его знает. Вдобавок он еще седьмой сын седьмого сына. Но ведь и ты, и Имре, и Марко до тебя, и многие из духов предков наделены такими совершенствами, какие Натаниелю и не снились! На что он тогда Людям Льда, вам же ничего не стоит взять и стереть Тенгеля Злого в порошок!

– Этого мы не можем, – ответил Ганд. Его изумительной красоты глаза посерьезнели. – У Натаниеля есть одно качество, которое превосходит все наши совершенства. Однако… раз уж мы об этом заговорили, я осмелюсь утверждать, что и остальные способны дать Тенгелю Злому решающий бой! И тут уж тебе никуда не деться, – мрачно заключил он.

Она сидела и смотрела на него как завороженная. Услышав же его последние слова, она отвела глаза и угрюмо проговорила:

– Не желаю я помогать Натаниелю. Я сглупила и помогла им. А он меня за это выругал.

Ганд положил руку ей на колено, она согревала сквозь ткань, как теплое мамино одеяло, только была наэлектризована.

– Судьбоносный час пока еще не пробил, – заверил он ее. – У тебя есть время все обдумать. Обещай мне, что ты серьезно поразмыслишь над тем, чего же ты хочешь!

– Это я запросто, – равнодушно произнесла она. Ганд отнял руку, и она почувствовала облегчение.

– А теперь ты должна поспать, – сказал он ласково. – У тебя был тяжелый день.

– Но я…

Она хотела сказать, что спать ей совсем не хочется, но он провел рукой по ее лицу, сверху вниз, и не успела она оглянуться, как уже примостилась в уголку и глаза у нее сами собой закрылись.

Ее разбудил крик проводника: «Следующая остановка – Осло!» В купе, кроме нее, никого не было.

Тува твердо придерживалась своего решения не видеться больше с Натаниелем. Его поведение на борту «Стеллы» уязвило ее до глубины души.

Ей удавалось избегать его, не привлекая внимания мамы Винни. Она уверяла, что они по-прежнему встречаются и продолжают свою необычную совместную работу, заключавшуюся в том, что он должен был сделать ее более «покладистой», а она должна была немножко расшевелить его, придать ему решимости и отваги.

Но ни о каких встречах, естественно, не могло быть и речи.

Тува хотела напрочь забыть обо всем, что приключилось на борту «Стеллы». Вычеркнуть это из памяти, как будто ничего и не было, ибо воспоминание об этой поездке причиняло ей слишком сильную боль.

Туве долго не удавалось устроиться на работу. Стоило ей попасть на прием к очередному начальнику, как при виде ее он сразу же шел на попятный. Их не столько отпугивала ее внешность, – с этим еще можно было примириться, – сколько то, что при виде их настороженности Тува приходила в ярость, и желтые глаза ее враждебно вспыхивали. Так что всякий раз она оставалась ни с чем.

Винни пришлось в конце концов это признать. Но ей удалось подыскать для дочери работу на дому. Тува сделалась консультантом в издательстве, и как оказалось, это был неплохой вариант. Она взялась за ум, да и сама была всем довольна.

Но по возвращении из Вестланна ее ничего не радовало.

Тува пребывала в смятении.

Почему именно ей достался такой блестящий защитник, как Ганд? Ее непосредственным помощником был, разумеется, Имре, но ведь он так давно не показывался. К тому же он стар. Но пусть только Ганд не думает, что она…

Ну хватит, она повторяет это чуть ли не каждую вторую минуту, каждый божий день.

«Я злая, – подумала она про себя. – И я себя прекрасно при этом чувствую. Это моя единственная радость в жизни. Строить дьявольские козни удачливым и порядочным и убийственно скучным людям!

Ну и позабавилась же я, когда у нас в последний раз были гости!

Естественно, я к ним не выходила, мне обрыдло смотреть, как люди реагируют на мою внешность. Но с лестницы мне было видно, как в прихожей эта дуреха Эвелин вертится перед зеркалом. Делает томные глаза, посылает своему отражению обольстительные улыбки. Короче, дура дурой! Я немножечко поколдовала – и что же она увидала в зеркале? Я особенно даже и не старалась, а так, исказила самую малость ее отражение. Глаза оказались посажены близко-близко, прямо по бокам длинного, узкого, блестящего носа, ротик стал до смешного крошечным, нижняя челюсть – широченной, как амбарная дверь, а подбородок вытянулся в бесконечность. Ой, какой тут поднялся крик! Меня она, естественно, не заметила. С ней сделалась форменная истерика, она сидела на тумбочке для обуви и ревела от страха.

Так ей и надо! Может, теперь она перестанет кривляться да любоваться на себя в зеркале. А еще она получила представление о том, каково это – быть такой, как я. Хотя ей, наверное, все равно этого не понять».

В данный момент Тува сидела вместе со своей матерью Винни и ее подругой Уной за кофейным столиком. Уна была одной из тех немногих, кого Тува до себя допускала. Уна была в точности такой, какой и выглядела – веселой, открытой и чуточку бесшабашной. Она всегда обращалась с Тувой как с равной, еще с тех самых пор, когда девочке было двенадцать. Тут и в помине не было сочувственных вздохов, еще чего! Наоборот: «Тува, как, по-твоему? Съездить ли мне в Данию и хорошенько развлечься или остаться дома и ублажать мою вечно недовольную, но вполне бодрую маму?» Конечно же, Тува посоветовала ехать.

Но сегодня Туве не давали покоя мысли о Ганде, о всех достоинствах, которыми он наделен, и потому она сначала лишь вполуха слушала, как беседуют старшие, тем более что разговор перескакивал с одного на другое.

Внезапно она навострила уши. Подруга Винни болтала без умолку:

– Ты же знаешь, как меня интересует все, что связано с оккультизмом…

– Еще бы, – улыбнулась Винни. – Астрология, спиритизм, аура и тому подобное.

– Да, но теперь — понимаешь, теперь я открыла для себя нечто сенсационное. Не знаю только, хватит ли у меня духу.

– Конечно, хватит! А что это такое?

– Я узнала про человека, который может перенести тебя в твои предыдущие инкарнации!

– Инкарнации? – вмешалась в разговор Тува. – Что это? Предыдущая жизнь?

(Разумеется, она все это знала. Просто хотела перепроверить.)

– Вот именно, – обернулась к ней Уна. – Это как раз для тебя, а?

– Ничего подобного, – торопливо заметила Винни. – Но расскажи, Уна! Это что, гипноз? Звучит жутковато, по-моему. И отдает шарлатанством.

– Нет, это не гипноз. Иначе бы потом никто ничего не помнил, – захлебываясь, стала рассказывать Уна. – Скорее это состояние полнейшего расслабления. Как в йоге или при медитации. Тува, а ты веришь в реинкарнацию?

Девушка задумалась.

– Вообще-то меня не особенно занимали подобные вещи, – соврала она осторожно, унимая бьющееся сердце. – Реинкарнация… Возрождение? Это то, во что верят буддисты, да?

– О, но помимо буддистов есть еще масса людей, которые попробовали это и пережили нечто фантастическое, – сказала Уна. – Я могу привести один случай, кстати, это было с моей подругой, так вот, ее вернули в 1457 год. Первое, что она увидела, это свои ноги, – ведь человек, если только он не стоит перед зеркалом, видит главным образом свои руки и ноги. Это были голые мужские ноги, а колени прикрывала темно-коричневая хламида, сделанная из мешковины. Она знала, что ее зовут Джованни, а значит, она была в Италии…

– Разве женщины могут быть в предыдущей жизни мужчинами? – скептически спросила Винни.

– Ну конечно! Это же сплошь и рядом, – без сомнений ответила Уна, хоть сама ни разу еще не предпринимала подобных путешествий во времени. – Ну так вот, моя подруга, или вернее, этот самый Джованни был ремесленником, а точнее медником. А потом этот самый психоаналитик, выступавший в роли посредника, переместил ее немного вперед во времени, и тут Джованни был схвачен какими-то людьми в мрачных монашеских одеяниях. Он был огульно осужден за измену, и они стали загонять ему под ногти раскаленные острия кинжалов и вспарывать спину раскаленными мечами, вплоть до того, что слышалось шипение и пахло горелым мясом, и моя подруга кричала нечеловеческим голосом…

– Фу! – с отвращением произнесла Винни. Тува же ловила каждое произнесенное слово.

– Ну а потом этот самый психоаналитик захотел увидеть Джованни перед его смертным часом, и моя подруга очутилась в какой-то келье глубоко под землей, где она просидела много лет и скончалась, то есть Джованни скончался, в полнейшем одиночестве.

В комнате воцарилась тишина.

– Нет уж, – передернувшись, убежденно сказала Винни, – меня подобными экспериментами не соблазнишь. Неужели ты и в самом деле отважишься на такое?

– Я и сама еще не знаю, – по-девчоночьи фыркнула Уна.

Тува сидела молча. Но в глазах у нее светился огонек.

С того времени Тува потеряла покой. А не тот ли это врач, о котором говорила фру Карлберг?

Она обязательно должна увидеть этого человека!

Она размышляла, как бы это сделать, чтобы не узнала мать. А тем более отец! Он же полицейский, наверняка он обзовет этого человека жуликом и шарлатаном.

Она не решилась попросить у Уны его адрес в присутствии матери. Но она непременно с ним встретится!

Вернуться назад во времени… Узнать, кем ты был раньше… Это звучало невероятно заманчиво. Что-то в ней давно этого дожидалось!

Несколько дней спустя она придумала себе поручение в Осло, это было проще простого. А приехав, напросилась к Уне в гости под тем предлогом, что ее уже не держат ноги и ей просто необходимо передохнуть.

Уна приняла ее с распростертыми объятиями, угостила чаем и свежеиспеченными булочками. Улучив удобный момент, Тува спросила:

– Кстати, ты ходила к этому психоаналитику?

– Нет еще, но пойду. Я уже собралась с духом.

– А кто он такой? Как его зовут, кто он по специальности?

– Я не знаю ни его имени, ни адреса. Это знает моя подруга.

– Сильвия?

– Нет, нет, Ингер.

– Ингер Мадсен?

– Ханнестад.

– Ну да, я все перепутала!

Из подруг Уны Тува знала одну только Сильвию. Уна просто попалась на крючок. Чтобы отвлечь ее внимание, Тува быстро сменила тему разговора.

Выйдя на улицу, она первым делом нашла телефонный автомат. Она очень надеялась, что хулиганье не вырвало из справочника нужную ей страницу. Слава богу, страница оказалось на месте, но сколько же там значилось людей с фамилией Ханнестад! И – никакой Ингер.

Нет, есть. Кнут и Ингер…

Была не была! Тува набрала номер.

Ответил женский голос. Тува представилась как журналистка, которая собирается написать статью о человеке, занимающемся, как она поняла, проблемами реинкарнации, вот только у нее нет его адреса. А поскольку она слышала, что фру Ингер посещала его…

Само собой, Тува получила все необходимые данные, но тут Ингер Ханнестад струсила и попросила ни в коем случае на нее не ссылаться. Пообещав, что не скажет ни слова, Тува повесила трубку прежде, чем фру Ханнестад успела спросить, от кого у нее эти сведения.

Итак, у Тувы были и имя, и адрес.

Остальное не составило никакого труда. Она записалась по телефону на прием к человеку, который назвался доктором Сёренсеном (может быть, он никакой и не доктор, но это явно тот самый Йорансен или Сельвесен, о котором рассказывала фру Карлберг). На сей раз Тува не стала ничего выдумывать. Она недвусмысленно дала понять, что хочет пережить свои предыдущие воплощения.

Пожалуйста. Это стоит столько-то и столько-то.

Цена была приемлемой, вполне ей по карману.

В условленный день она сказала матери, что ей нужно навестить друга, который живет в Осло, так что, возможно, она вернется домой не раньше, чем через два-три дня.

Навестить друга? Винни тут же представила себе приятного молодого человека – и дала дочери согласие. Рикард бы скорее всего сказал «нет». Но Рикарда никто не спрашивал. Винни надеялась, что все обойдется. Надо же хоть чем-то порадовать бедную девочку.

Жилище доктора Сёренсена выглядело совсем иначе, чем себе представляла Тува. Никаких тебе черных кошек, плюшевых портьер, словом, ничего диковинного. Обыкновенная двухкомнатная квартира, чистая, прибранная. В доме, где квартиры сдаются внаем. Что касается самого доктора, то его облик внушал безусловное доверие. Сёренсен был седовлас, худощав, подтянут. В прихожей у него висело множество дипломов и аттестатов, выданных всевозможными академиями. Но, как успела заметить Тува, все они имели отношение к альтернативной медицине и целительству.

Что же, ничего плохого в этом не было.

При виде представшего перед ним маленького нелепого существа доктор удивился. Но он был слишком хорошо воспитан, чтобы открыто показать это.

Пока доктор заполнял ее историю болезни, Тува сидела у письменного стола и разглядывала кабинет. Все выглядело весьма солидно. Потом доктор объяснил ей, что будет происходить.

– Одно из необходимых условий, фрекен Бринк, – чтобы вы полностью расслабились.

– Это я сумею. Одно время я занималась йогой.

– Отлично! Тогда мы сразу же и приступим. Вы наверняка знаете, что ваши предыдущие воплощения влияют на вашу теперешнюю жизнь. Если в другой жизни вы пережили какую-либо трагедию, тень ее все еще витает в вашем подсознании. Вы не можете быть по-настоящему счастливы. Поэтому такой переход очень полезен. Я попытаюсь устранить то, что, возможно, мучает вас.

«Давай, старичок, пытайся, – подумала про себя Тува. – Все равно тебе не устранить самое существенное: то, что я страшна как смертный грех. А в остальном у меня все прекрасно. Мне нисколько не мешает зло, сокрытое в глубинах моей души».

Однако ее одолевало любопытство. Она была готова побывать в своих предыдущих жизнях, поэтому полностью подчинилась доктору.

Он уложил Туву на диван и накрыл теплым одеялом, чтобы она чувствовала себя совершенно комфортно.

Уличный шум сюда почти что не проникал, было тихо-претихо.

Тува сгорала от нетерпения.

Темно-карие глаза доктора Сёренсена, казалось, видят ее насквозь, поэтому она почувствовала немалое облегчение, когда он велел ей закрыть глаза.

– Сперва мы выясним, кто вы, фрекен Бринк, – сказал он мягким, вкрадчивым голосом. – Какие жизни живут в вас в качестве воспоминаний.

Тува не ответила. Ее чрезвычайно занимало то, что должно было произойти, и в то же время она была настроена немножко скептически. Если он не собирается применять гипноз, как же он тогда сможет вызвать у нее воспоминания о том, во что едва ли верит она сама?..

И какую долю увиденного можно будет приписать ее собственному разыгравшемуся воображению?

Что-то мешало ей. Доктор Сёренсен сразу же понял, в чем дело. Она лежала лицом у окну, – свет бил ей в закрытые глаза. Он встал и опустил штору со звездами на темно-синем фоне.

Туве сразу же стало лучше.

К ней пришло ощущение нереальности происходящего. Она была изолирована от внешнего мира. Скоро это впечатление усилится.

Как она и предполагала, доктор начал с того, что заставил ее поочередно расслабить все участки тела, от пальцев ног и до плеч: мысленно проработать каждый из них, пока он не отяжелеет, а потом отрешиться от них, забыть о том, что они существуют. Это было ей знакомо по йоге. Обычно она от этого засыпала. Но сейчас, когда ее переполняло ожидание, ей было не до сна.

Когда центром сосредоточения сделалась голова, мозг, началась следующая фаза. Туве предстояло погрузиться в саму себя, в забытые глубины своего «я».

Она должна была представить, что входит в лифт. Описать его, а потом нажать на кнопку «подвал».

Это не составило для Тувы труда. Правда, ей показалось, что «лифт» отдает какой-то прозаичностью. Все эти современные устройства настолько безлики, они начисто лишены какой-либо атмосферы.

Доктор говорил тихим, но звучным голосом. Он попросил ее выйти из лифта и описать то, что она видит.

Тува не видела ничего, кроме подвала с серыми цементными стенами.

Ей пришлось снова войти в лифт, спуститься еще ниже. Теперь она была глубоко под землей.

– Открой дверцу и выходи, – приказал доктор Сёренсен.

Она послушалась.

– Что ты видишь?

«Ямы, – подумала Тува. – Ямы, в которых содержат узников. Нет, так дело не пойдет, это же повторение истории, которую я недавно слышала. Про женщину, умершую в заточении в образе мужчины. Как же его звали? Джованни?

Я все еще под впечатлением от этой истории, это никуда не годится».

Только это была совсем другая история. И Тува была никаким не Джованни. А надсмотрщиком в темнице.

Она сообщила об этом доктору.

– Как тебя зовут? – спросил он ее мурлычущим голосом.

– Что-то не разберу… Хубертус, по-моему. Ну и дурацкое же имя!

– Как ты выглядишь?

– На мне тяжелые безобразные башмаки. Я мужчина. Как оно и должно быть… Да нет же, черт возьми, я все это выдумала, – сказала она, открывая глаза. – Это все из-за этого идиотского лифта, с ним все так… обыденно и приземленно.

– Понятно, – коротко ответил доктор. – По крайней мере, ты откровенна.

– Ясное дело, откровенна, я же действительно хочу побывать в моем прошлом, зачем же мне вас обманывать!

Он одобрительно кивнул.

– Тогда мы попробуем сделать по-другому.

Ей пришлось начать все заново. Добиться, чтобы тело полностью расслабилось, как если бы его не существовало. Как если бы на диване лежал тяжелый как свинец, мертвый предмет. На этот раз они взялись за дело основательно. Идею с лифтом они, разумеется, отбросили, поскольку это мешало ей настроиться на нужную волну и вжиться в происходящее. Отказались они и от погружения в воду, – подводный мир с его скользкими тварями, извивающимися морскими водорослями, илистое дно и останки кораблей и раньше внушали ей отвращение, а плаванье на «Стелле» его усугубило.

Вместо этого она стала медленно-медленно спускаться по лестнице, ступенька за ступенькой, а доктор считал в это время вслух, от пяти до нуля.

Она тащилась как черепаха. Голос шептал:

– Четыыыыыре… Ты опускаешься… Трииииии… теперь ты еще ниже… ниже. И ниже…

Дело пошло на лад. Она представила себе старую, выветрившуюся каменную лестницу, увитую виноградными лозами. Она опускалась и опускалась, погружалась вовнутрь себя и, достигнув сокровенных глубин своей души, словно бы исчезла из этого мира.

Это было чудесно – это убаюкивало. Где-то вдалеке раздался мурлыкающий голос доктора.

– Ты уже внизу.

– Да, – прошептала Тува, не будучи вполне уверена, слышит ли он ее. А может быть, она только подумала это, но не произнесла.

– Где ты сейчас?

– В темноте, – пробормотала она еле слышно.

– Как тебя зовут?

– Никак.

Она невольно отметила, что теперь он обращается к ней на «ты». Наверное, чтобы устранить всякую отчужденность.

– Сколько тебе лет?

– Нисколько.

Последовала долгая пауза, – видимо, доктор пытался понять.

– Так ты еще не родилась?

– Н-нет.

От удивления доктор тихонько присвистнул.

– А ну-ка продвинься вперед во времени! Тебе уже год.

– Нет.

– Что это значит?

– Я не существую.

– Возвращайся назад! К моменту рождения!

Тува изо всех сил старалась разобраться в своих ощущениях и переживаниях. Она по-прежнему ничего не видела.

Так оно на самом деле и было, она ничего не придумывала.

И тут вдруг забрезжил свет. Появились образы.

– Я вижу это со стороны.

– Ну?

– Я вижу уродца… Это я. Мое тело мертво. Его видит моя душа.

– Видит… мертворожденного ребенка? – очень осторожно спросил доктор.

– Да. Все происходит на морском берегу. Моя мать умирает. Там есть и другие люди, они пытаются ей помочь. Но уже поздно. Она покончила с собой. Зарезалась… ножом? О, нет! – задыхающимся от испуга голосом проговорила Тува. – Я знаю, кто это. Знаю, кто моя мать. Это Петра. На берегу Тронхеймс-фьорда!

Доктор был взволнован.

– Ты сейчас медленно просыпаешься. Медленно! Сделай два глубоких вдоха. Твое тело вернулось в настоящее, ты снова Тува Бринк. Потянись всем телом, оно снова принадлежит тебе. А теперь – открой глаза!

Тува повиновалась.

– Уфф! – выдохнула она с облегчением.

– Кто такая Петра? – спросил доктор.

– Родственница. Он наморщил лоб.

– Родственница? Но это никуда не годится. Когда она умерла?

Тува потянулась еще раз. Ее одолевала дремота, она чувствовала полный упадок сил. Комната показалась ей незнакомой. Как будто она вернулась из далекого-далекого, длинного путешествия.

– Петра? В 1899 году, кажется. Между прочим, это моя прабабушка.

Доктор Сёренсен был в полном недоумении.

– Понимаешь, это в высшей степени необычно, когда реинкарнация происходит внутри одного и того же рода. И что еще удивительнее, по прямой нисходящей линии.

– Да, но я же была не Петрой, а мертворожденным ребенком. Я, Тува, веду свое происхождение от сестры этого ребенка, Мали, которая доводится мне по отцу бабушкой. Так что ни о каком возрождении по прямой линии тут и речи нет.

– Да, да, но обыкновенно перевоплощаются в совершенно незнакомых людей. К примеру, на днях я принимал пациентку, которая в одной из предыдущих жизней была молодой девицей при дворе Эрика Четырнадцатого. Она умерла, когда ей было всего лишь двадцать пять лет, от оспы. А еще она была ведьмой во времена тевтонских завоеваний, это начало нашего летосчисления. Странное дело, она приняла смерть не на костре, но от меча или же копья. Как правило, человек рождается заново совершенно в другом обличье, примерно через семьдесят лет. Ну что, попробуем еще раз? Возьмем какой-нибудь другой период. Давай вернемся в начало XIX века!

Тува с готовностью согласилась. На сей раз процедура прошла гораздо быстрее; скоро она снова очутилась в близком к трансу состоянии полного расслабления. Она даже испугалась было, что заснет.

Но она не заснула. А наоборот, беспокойно заерзала.

– Где ты и что с тобой? – тихо спросил ее доктор.

– Я в тесном и темном маленьком домике. Бедном, по-моему. Но здесь царит умиротворенность. Атмосфера добра. Любви.

– Это замечательно, может быть, тебе сейчас это и нужно. Но тогда что же тебя тревожит?

– Я… я… знаю, что происходит.

– Что же?

– То, что и прошлый раз. Я это вижу, я не хочу больше в этом участвовать!

Последние слова она почти выкрикнула.

– Ну-ну, успокойся, – сказал доктор, прикрывая ей ладонями глаза, чтобы она не проснулась. – А теперь рассказывай!

Тува покорно вздохнула и заговорила усталым безучастным голосом:

– Я только что родилась. Моя мать… умирает. Я на руках у какой-то женщины. Она… говорит по-шведски. Называет меня обменышем.

И тут Тува снова вскрикнула.

– Нет! Она же меня душит, нет, нет, я хочу жить, я…

– Ну-ну, спокойней, спокойней!

Тува расслабилась. Черты ее лица стали мягче.

– Ты сейчас обрела покой, – с пониманием произнес доктор.

– Да. Вокруг меня свет. Я в другом мире.

– Как в этот раз звали твою мать? Тува призадумалась.

– Кайса. Кайса из Варгабю. Это тоже наша прародительница. Ее мужа звали Хавгрим. Или Кристер Грип из рода Людей Льда.

– Нет, это никуда не годится, – нетерпеливо произнес доктор. – Ты не можешь все время оставаться в пределах своего рода! Ты меня не обманываешь?

– Нет, – тихо ответила Тува. – Иначе бы я сказала. Как в самом начале, когда я поняла, что все выдумала. А сейчас я ничего не выдумываю. Все это страшно утомительно. Я так устала…

Сёренсен вздохнул.

– Ты в состоянии вернуться еще дальше?

– Да-да.

– Давай! XVII век. Ты что-нибудь сейчас чувствуешь? Скажем, 1690 год.

Тува подождала.

– Нет, – начала она медленно и неуверенно. – Вокруг меня все та же светлая атмосфера, или как это называется – то, что разделяет смерть и новую жизнь.

– Отлично! Что ты видишь?

– Вижу… янтарный свет. Ощущаю покой. Здесь прекрасно.

– Мы идем дальше назад. 1650 год. Что-нибудь изменилось?

Она задохнулась.

– Да! О, нет! Только не это! Я не хочу больше, сколько же можно!

– Ты хочешь сказать, что ты снова мертворожденный ребенок? – Доктор не верил своим ушам.

– Да, черт возьми! То есть я только что родилась. Но я… я не дышу! Они не дают мне жить, они ничего не делают, чтобы помочь мне, помоги, я же умираю!

– Ну, ну, успокойся, все идет хорошо. Не надо сопротивляться!

Тува билась, как если бы ей зажали рот пластиковым пакетом, она полузадушенно вскрикивала… Наконец она отдышалась.

– Ты сейчас в «другом мире»?

– Да. После смерти. До жизни.

– Хочешь, чтобы мы сделали перерыв?

– Да, пожалуйста.

Когда Тува вернулась в настоящее и несколько оправилась после последнего потрясения, доктор сказал:

– По-видимому, мне нет нужды спрашивать, побывала ли ты снова в своем роду.

– Да, – угрюмо ответила Тува.

– Тебе известно, кто были эти люди?

– Конечно. Мою мать звали Габриэлла, отца – Калеб. А моя прабабка по матери Лив и ее брат Аре решили, что меня нельзя оставлять в живых.

Доктор медленно заломил руки и стал их разглядывать.

– Откуда тебе столько известно о своих предках? – сказал он. – Это же произошло в XVII веке!

– Мы наизусть знаем всю нашу родословную, и у нас очень развито чувство родства. Ну а то, что мне были известны их имена, – в этом, наверное, нет ничего странного. Разве во время подобных сеансов такого не бывает?

– Конечно, бывает! Странно только, что ты знала, что они твои предки.

Тува ощущала смертельную усталость. Она была даже не в состоянии подняться с дивана, кроме того, под одеялом ей было так уютно. Доктор встал.

– Ничего не понимаю, – сказал он растерянно. – Такого на моей памяти еще не было. Хотя я вижу, ты не симулируешь.

– Еще чего не хватало, – вспылила Тува. – Однако с меня довольно! Ведь это появляются, один за другим, проклятые мертворожденные из моего рода. Такие же страшилища, как и я. Иногда я думаю, лучше бы мне вовсе не родиться на свет.

– Тебе не следует так говорить!

– А как по-вашему, легко мне жить, имея такую внешность? – пробормотала она. Доктор умолк.

– Ну что же, мне надо собираться домой, – заключила Тува. – Я совсем по-другому представляла себе путешествие в прошлое.

Доктор стоял, повернувшись лицом к окну.

– Признаюсь, твой случай меня заинтересовал. Из того, что произошло, можно сделать следующий вывод: ты должна была родиться давным-давно еще, только этому помешали. Но что ты имела в виду под словом «проклятые»?

– О, это длинная история. Над одной из ветвей моего рода, который называется Люди Льда, тяготеет проклятие. Оно распространяется и на меня, впрочем, вы это и сами видите.

Доктор молча постоял, затем повернулся и подошел к ней поближе.

– Может быть, нам попробовать еще раз, один только раз? XV век?

Тува, которая уже было села, опять забралась под одеяло.

– Ну хорошо. Только это последний раз. И если мне опять не дадут родиться, вы все остановите, ладно? Тут же меня разбудите.

– Обещаю.

Итак, она заново впала в транс. Доктор все время использовал различные приемы, но цель у него была только одна – заставить ее погружаться и погружаться в свое прошлое до тех пор, пока она не окажется в искомой точке.

– Ну, что скажешь? – спросил он, прерывая воцарившееся молчание. Может быть, он опасался, как бы она не уснула?

Прошла минута, другая, наконец Тува глубоко вздохнула.

– Сейчас все иначе.

– Слава богу, – пробормотал он. – Что ты видишь?

– Почти что ничего. – Она слегка улыбнулась. – Потому что здесь чертовски темно. Да еще воняет!

– Чем же?

– Все пропахло дымом от открытого очага, а бревенчатые стены почернели от копоти. Здесь находится еще кто-то. Какой-то… старик?

– А кто ты сама? Сколько тебе лет?

– Много, – ответила она хриплым шепотом. – Я древняя старуха. Вдобавок одинокая.

– Но ты же только что сказала, что там есть кто-то еще?

– Да. И он, и я одиноки.

– Это твой муж?

Тува засмеялась дребезжащим смешком.

– Мой муж? Что за чушь! Это мой племянник.

– Твой племянник? По-моему, ты сказала, он старый?

– Дед, не мели чепухи, – все тем же голосом ответила Тува. – У меня на это нет времени. Я…

Вдруг она отчаянно задохнулась. Что-то подхватило ее и потащило вниз, в головокружительную бездну.

Она вскрикнула. Громко, страшно, душераздирающе.

– Да что же это… Тува? – закричал доктор Сёренсен. – Фрекен Бринк?

Он побледнел.

– Боже мой, она от меня ускользает! Я потерял контроль над моей пациенткой. Такого со мной еще не случалось… О, господи! Что же мне делать? Проснитесь! Проснитесь!

Дипломированный доктор напрочь потерял самообладание и забыл о том, что пациента надо будить осторожно, не торопясь.

Впрочем, Тува не вслушивалась. Она чувствовала, как ее трясут, окликают по имени, но все это словно бы не имело к ней отношения.

Доктору показалось, что в комнате стало гораздо темнее. Как будто сюда прокралось что-то зловещее, из давно минувшего прошлого, и расползлось по углам, и затаилось, и стережет.

Вглядевшись в свою пациентку, доктор попятился.

Лежавшая на диване девушка, медленно открыла глаза.

Лицо ее изменилось. Совсем немного, но тем не менее зримо. Оно чуть увяло, приобрело более злое выражение, в уголках неожиданно ввалившегося рта зазмеилась выжидательная усмешка. Тут глаза у нее закрылись, и она опять впала в транс.

– Тува, – пробормотал Сёренсен. Девушка заговорила. Голос ее изменился до неузнаваемости.

– Я Ханна, – произнес этот новый, жуткий голос. – Колдунья Ханна. Наконец-то мне удалось воплотиться заново. Раз за разом меня душили, едва я успевала родиться. Я долго, долго ждала. Но вот – двадцать два года назад – родилась Тува, и я освободилась из плена. Да, я Ханна, родственница Гримара. Туве не довелось быть никем иным, я ее единственное воплощение с той поры, когда я прозябала в долине Людей Льда. Меня радует, что она пошла по моим стопам.

– Нет, нет, – выдохнула Тува, вернее, та малость, что осталась от ее «я».

Однако протест этот прозвучал очень робко и ни к чему не привел.