14

Никлас и Доминик вынуждены были искать убежище в первой попавшейся пастушеской избе. Дороги, которая им была нужна, они не нашли и не решились подвергать и дальше своих лошадей такому напряжению. Когда они неожиданно для себя вышли к какому-то строению, расположенному на вересковой пустоши, то испытали огромное облегчение. И сами они, и их лошади оказались в тепле и смогли отдохнуть в такую негостеприимную ночь. Но они думали только о Виллему.

Сражение между фогдами и повстанцами их не интересовало. И как только рассвело, они снова пустились на поиски своей исчезнувшей родственницы.

– Мне кажется, снегопад ослабевает, – сказал Никлас.

Они наугад ехали некоторое время по пастбищу с редко растущими березами.

– Да, – согласился Доминик. – Он уже не так силен, хотя эти адовы крупинки все еще бьют по лицу крепко. Впрочем, кажется дело идет к концу.

Спустя минут десять снегопад прекратился совсем. Горное пастбище открылось перед ними полностью. Только ветер еще продолжал выть, унося с вершин снег тонкими слоями, словно песок во время бури в пустыне.

– Вон пастушечья изба, – воскликнул Доминик и показал вперед.

– А вот и другая, – произнес Никлас, – в противоположном направлении. Куда поедем сначала?

– В ближайшую. Пошли!

Когда они подъехали ближе к избе, Доминик напряженным голосом сказал:

– Из трубы идет дым.

– Тогда они там. Этот проклятый Эльдар из Черного леса! И Виллему? Что с ней случилось? Разучилась здраво рассуждать?

– Ей же всего семнадцать, – сказал примирительно Доминик. – И, с позволения сказать, она в душе еще ребенок. До удивления неопытный. Она его явно не распознала. Полностью ослеплена его очаровательной внешностью.

– Да, сейчас мы, во всяком случае, вломимся в их идиллию. Постучим или войдем сразу?

– Дверь, наверное, на замке, – напряженно произнес Доминик.

Но, когда они толкнули дверь, она тут же открылась.

В изумлении смотрели они на сцену, открывшуюся перед ними в полумраке комнаты.

Какие-то люди в кроватях и вокруг стола. Двое серьезно раненых мужчин лежат на полу. Виллему с искаженным от боли лицом ходит от одного к другому и пытается оказать помощь одновременно всем…

– Виллему!

Она быстро обернулась. Глаза, от усталости потухшие, лицо от слез покрыто грязными полосами, а волосы торчат во все стороны, словно они никогда не знали гребня.

– Никлас? Доминик, – произнесла она устало, как будто не понимая происходящего. Они быстро вошли в помещение.

– Что все это значит?

Виллему присела у стола, оперев лоб на ладони.

– Он ушел, – произнесла она невнятно. Никлас поднял ее голову.

– Ты больна, Виллему.

– У меня нет на это времени. Я должна помогать…

– Нет, сейчас ты должна посидеть спокойно, об этом позаботимся мы. Скажи только, что все это значит?

Она попыталась объяснить, но это оказалось для нее очень сложным. Люди, стоявшие сзади нее, сначала в страхе отступили назад, но теперь осторожно стали приближаться к вновь прибывшим и смотрели им прямо в глаза. Никлас и Доминик делали вид, что не обращают на них внимания.

Один из мужчин, лежавший на полу, тот, у кого была раздроблена рука, устало сказал:

– Эта чудесная девушка невероятно устала. Любой из нас видит, что она сама больна, но пыталась все время утешить нас, облегчить наши страдания.

– Но кто же все эти люди? – в волнении спросил Никлас. Его уже окружили.

– Рабы из Тубренна. Рассказать об их нечеловеческих страданиях невозможно. Эльдар из Черного леса и она получили приказ тайно вывезти их сюда до начала сражения. Я не хочу утверждать, что Эльдар прилично вел себя с ней.

Доминик вскочил.

– На что вы намекаете?

– Я хорошо слышал, о чем они говорили. Обычные приставания. И когда он не смог добиться того, чего хотел, он, взбешенный, убежал. Сражаться.

Двое из рода Людей Льда обратили свои взоры на Виллему.

– Он тебе ничего не сделал?

Она отрицательно покачала головой.

– То, что говорит этот человек, – неправда. Эльдар хорошо относился ко мне. Он хотел на мне жениться, вы его не знаете. Глубина его души неизведанна. Он ничего не сделал мне плохого. Вчера вечером я почувствовала боли.

– Что за боли? – спросил Никлас.

– Ты знаешь… я все время должна выбегать на улицу… да, тебе это известно… все время.

После небольшой паузы Доминик от души рассмеялся:

– Спасена! После столь до смешного глупых переживаний Виллему вернулась.

– Ничего смешного в этом нет, – резко сказал Никлас. – Мучения дьявольские, это я могу подтвердить.

Доминик стал серьезным.

– Я не об этом. Просто почувствовал необыкновенное облегчение. Не ты ли говорила, что никогда не выйдешь замуж?

Она не ответила.

– Горячая вода есть? – спросил Никлас.

– Да, этого достаточно.

Он налил воду в кружку.

– Выпей, Виллему! И еще одну кружку. Это поможет. Хочешь, я попытаюсь исцелить тебя с помощью моей специальной силы?

– Путем накладывания рук? – вступил в разговор Доминик. – Нет, знаешь, что! Подумай сначала!

Никлас понял, что это может породить новые проблемы, и отказался от своего намерения. Он склонился над ранеными и стал их осматривать. Виллему в это время послушно пила воду, Доминик же грустно гладил ее спутавшиеся волосы. Ею овладела апатия. Она только изредка вздрагивала от боли.

– Ты доктор? – спросил мужчина с раненой рукой.

– Не совсем, – улыбнулся Никлас. – Но кое-чему обучен. Моя сила в руках. Они исцеляют.

– Храни меня Бог! Может быть, вы сможете сохранить мне руку?

– Нет, на такое я не способен. Но попытаюсь сшить кусочек. Но сначала, с вашего позволения, я немедленно должен заняться вашим товарищем.

– Конечно. Как он себя чувствует?

Никлас снял импровизированную повязку, наложенную Виллему.

– Выглядит плохо, но попытаюсь сделать все возможное.

Вокруг него так тесно сгрудились любопытные, что он вынужден был попросить их отойти, чтобы не загораживали света. Доминик сел рядом с Виллему.

– Ты можешь меня простить? – тихо спросил он. Голос ее звучал слабо:

– За что?

– За все мои поддразнивания. Это я делал не со зла.

– Ах, это, – вяло прошептала она. – Это ничего не значит.

Ее ответ в какой-то степени ранил его.

– Он ушел, – продолжала Виллему. – И это наша ошибка.

– Кого ты имеешься в виду, говоря «наша»?

– Всех нас. Мы, в ком течет датская или шведская кровь, мы, разоряющие и разрушающие Норвегию. Я не хочу быть больше датчанкой, стыжусь этого.

– Постой, послушай меня, Виллему, – сказал Доминик. – Тебя эти подлецы систематически обрабатывали.

– Пусти меня, – разрыдалась она и освободилась от его дружеской руки. – Я не хочу иметь с вами никаких дел!

Лицо Доминика вытянулось:

– Мы все хотим, чтобы Норвегия стала свободной, Виллему, даже и те родственники, в ком течет иностранная кровь. Даже твой дедушку Александр хотел этого. Но освобождение страны не должно порождать ненависть и пролитие невинной крови. Время Норвегии придет.

Она вернулась к сегодняшним проблемам.

– Он ушел.

– Это к лучшему. А сейчас поедем с нами домой. Знай, тебе ничто не угрожает. Тебя признали невиновной в убийстве.

Наконец в ее глазах блеснул огонек.

– А Эльдар тоже?

– И он. Вы действовали в целях самозащиты. Такое решение вынес помощник судьи.

Она вскочила, снова полная сил, готовая действовать.

– Я должна пойти к нему!

– К Эльдару? Ты с ума сошла?

– Он должен знать, что мы можем вернуться домой. Что мы можем обручиться.

– Виллему, об этом не может быть и речи.

– Но я люблю его, понимаете это? А я однолюбка. Если кого полюблю, так на всю жизнь!

Никлас посмотрел на нее.

– Ты уверена, что это любовь? А может… строптивость?

– Ты глуп, – заявила она по-детски. – Мне самой лучше знать!

Они сильно усомнились в этом, но промолчали, и снова усадили ее на скамью. Затем общими силами стали обрабатывать раны.

Только спустя полчаса тяжелой борьбы за жизнь одного из раненых они обнаружили, что Виллему на скамье нет. Доминик вскочил и обыскал всю избу. Затем выбежал на улицу. Конечно, она неоднократно совершала небольшие прогулки, но…

Он с трудом разглядел ее следы на тонком слое снега, который сгонялся ветром в сугробы. Она явно пошла на север.

Но скоро следы исчезли.

Два троюродных брата быстро закончили лечение последних ран. Доминик выехал на лошади, а Никлас остался наблюдать за людьми в избе.

Молодой Никлас завоевал любовь многих. Беспомощным он нравился из-за теплых рук, которые он по очереди возлагал на них, облегчая их страдания. Мужчина, раненый в руку, был глубоко восхищен старательностью молодого человека. А потерявший сознание… Никлас не мог его оставить без присмотра. Ибо он находился между жизнью и смертью. Руки Никласа спокойно лежали на грудной клетке больного, некоторые женщины стали показывать свои израненные руки, с просьбами полечить и их. Кристину Тубренн спустили вниз, как следует накормили и напоили. Ей тоже оказали помощь – впервые после нескольких лет лежания привязанной к кровати без всякого ухода.

Но все мысли Никласа были о Виллему, об этой невозможной девчонке, принесшей столько горя и мучений.

Виллему нашла его.

Со своими вилами он ничего не смог сделать.

Четыре пули пронзили его. Он одиноко лежал на горном пастбище и хватал воздух ртом, когда пришла Виллему.

Трясущимися руками она попыталась перевязать его раны, но у нее не было ничего, чем она могла бы остановить кровотечение.

– Виллему, – прошептал он задыхаясь. – В твоих словах была истинная правда. Существует иная любовь.

– Конечно, – подтвердила она глухим голосом. – И Эльдар, мы свободны, нас не обвиняют в убийстве Монса Воллера.

Он вопросительно посмотрел на нее.

– Приехали мои кузены, – сказала она. – Не кузены, а родственники. Они отвезут нас домой в уезд Гростенсхольм. И все будет хорошо.

Он тупо посмотрел на нее.

– Я люблю тебя по-настоящему, Виллему. И это правда. Никогда в жизни я не был столь серьезен.

– Я знаю, друг мой.

– Ты, родственники твои… Это не тот швед, что приехал сейчас?

– Доминик? Да. И Никлас.

Обессиленная рука сжала ее запястье.

– Ты моя, Виллему. Я не хочу, чтобы… – Он закашлялся и не смог продолжать, понимая, насколько серьезно он ранен. – Виллему… Может быть, я…

– Нет, Эльдар, ты не умрешь. Я знаю. Я тебе не позволю!

Он не слышал ее:

– Я не хочу оставлять тебя. Будь всегда со мной, Виллему! Никто не должен обладать тобой, ты моя! Следуй за мной!

– О, Эльдар, ты знаешь, что, если умрешь, я не смогу жить.

– Иди за мной!

– Да, я…

Она задержала дыхание.

Ледяная прозрачная убежденность пронзила ее.

– Нет, я не могу последовать за тобой, Эльдар. Я сначала должна исполнить свое призвание.

– Что ты имеешь в виду?

Она взглянула вверх в небо.

– Я… полна предчувствий. Впервые в жизни я чувствую, что принадлежу к роду Людей Льда, что я отношусь к избранным.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь?

Она снова взглянула на него.

– Мои глаза. Все всегда удивлялись, почему у меня, у Никласа и Доминика желтые глаза. Сейчас я осознала, почему. Больше я не могу. Ибо мы избраны для каких-то больших дел, для чего-то ужасного. И это неизбежно.

Эльдар недоверчиво смотрел на нее, ничего не понимая.

Виллему обуял смех, жуткий, нервозный.

– Я чувствую, что все это тем или иным образом связано с тобой. Какие будут последствия, я не знаю, – сказала она.

– Может быть, я буду вместе с тобой?

Она отнеслась к этому с недоверием.

– Может быть.

Его глаза помутились.

– Эльдар? – прошептала она. – Эльдар, ты меня слышишь?

– Да, – шепотом ответил он.

– Ты не должен покидать меня, Эльдар. Ты должен последовать за мной, а не я за тобой. Ты должен жить, должен!

– Да, Виллему, я люблю тебя.

Доминик искал долго. Следы ее исчезли, стертые ветром. Он не знал больше, где ее искать.

«Она больна, и холод проникает через любую одежду, – думал он. – Я должен найти ее как можно скорее. Иначе будет поздно».

И вот он ее увидел.

Маленькое существо, бредущее, качаясь, вниз с самой высокой вершины, окруженной снежными сугробами.

Он пришпорил коня и помчался навстречу.

С ужасом смотрел он на ее руки.

– Виллему! Что ты делала?

Она медленно взглянула на него. Глаза ее, казалось, были мертвыми.

– Я похоронила свою любовь. Голыми руками я погребла его. Единственную любовь в моей жизни.

Не говоря ни слова, он соскочил с коня и посадил ее в седло. Потом сел сам сзади ее и повернул, как он надеялся, обратно к пастушеской избе.

– Но… ты не могла его похоронить в этой замерзшей земле?

– Нет. Я не смогла. Я сорвала до крови ногти, копала могилу небольшим острым камнем, чтобы он не лежал там непогребенный. Но мне удалось выкопать лишь небольшую яму. Больше я не смогла. Потом я набрала камней и немного земли, и положила все это на него. Над ним сейчас груда камней, под которыми кроется его прекрасное тело.

– Так хоронят лапландцы и эскимосы, – промолвил тихо Доминик. Он завернул ее в свой плащ, а она словно не замечала его присутствия.

– Я молила Бога, Доминик, – произнесла она тем же невыразительным голосом. – Молила и молила, чтобы он остался жив. Но его глаза мутнели. Эльдар уже не слышал меня. Наконец его глаза потухли, а я сидела и сидела, держа его в своих объятиях, не хотела верить, что он ушел от меня. Но тело стало холодным, окостенело, глаза смотрели и ничего не видели. Я поняла, что… его больше нет.

Доминик ничего не сказал. Прижал ее только сильнее к себе. Так она и сидела в апатии всю дорогу, пока они возвращались в избу.

Нашли они ее удивительно легко и быстро. «Видимо, – думал Доминик, – вперед я ехал непонятными обходными путями».

Никлас открыл дверь.

– Долго вы отсутствовали, – крикнул он им еще издалека.

– Да, но я нашел ее, – ответил Доминик. – А это главное.

– А Эльдар?

– Мертв. Возьми ее, она устала.

Никлас протянул руки, и Виллему позволила снять себя с лошади. Она утратила волю, потеряла жажду жизни.

Никлас, испуганный ее видом, немедленно начал промывать и перевязывать ее многочисленные раны.

Для бинтов они стали использовать постельное белье, а это был толстый и тяжелый в обработке перевязочный материал.

Пока Доминик отсутствовал, в избе побывал точильщик, а вернее, Скактавл. Он увез с собой двух раненых и Кристину Тубренн подальше от этих мест. Там Кристина сможет укрыться и жить у добрых людей. Она настояла на том, чтобы ее брат Малте поехал с ней, сказав, что всю свою жизнь она проведет в заботах о нем.

Скактавл был удручен. Многие годы подготовки, надежды и сильное желание… И за одну только ночь все было уничтожено, разбито вдребезги. В сражении с превосходно вооруженными кнехтами погибло огромное количество крестьян. Остальные бежали по домам, или были взяты в плен. За самим Скактавлом сейчас шла охота и он должен был уйти как можно скорее, думал бежать в Швецию.

А губернатор бежал.

– Что мы будем делать с этими? – спросил Доминик, указав на восьмерых оставшихся.

Виллему подняла голову. Искра жизни снова зажглась в ней. Опекаемые ею люди, о которых она проявляла заботу и которых сейчас столь тщательно обихаживал Никлас… что ожидает их? Она снова почувствовала, что готова вспыхнуть. Сердце ее обливалось кровью от боли за них. Беспомощных, выброшенных в мир, где никто их не понимает.

– Никаких проблем с ними не будет, – сказал Никлас. – Мы заберем их с собой.

– Что? – переспросил Доминик. Никлас улыбнулся.

– Вы забыли нашу общую бабушку Лив? Забыли Маттиаса, Калеба и Габриэллу и их дом для обиженных жизнью? Забыли, что в Гростенсхольме и Элистранде есть комнаты для таких гостей?

Губы у Виллему задрожали. Она быстро встала и обвила руками шею Никласа.

– О, Никлас, ты все понимаешь! Можешь думать о будущем, а я не умею.

– Да, да, – рассмеялся он. – Они хорошие работники и не будут никому в тягость. Они должны жить по-человечески.

Доминик с грустью смотрел на то, как она обнимала его троюродного брата. Виллему больше доверяет Никласу, а не ему. И это не удивительно. Доминик поддразнивал ее в юности. И она относилась к нему с недоверием.

Никлас осторожно снял ее руки с шеи.

– Приятно видеть тебя снова веселой, Виллему. Конечно, жаль Эльдара, но он сам рыл себе могилу. Ты его плохо знала. Никто никогда не рассказывал тебе ничего об Эльдаре из Черного леса и о том, почему он несколько лет тому назад бежал из Гростенсхольма.

– Но он сам говорил мне об этом, – широко раскрыв глаза, протестующе произнесла она. – Он рассказал мне все. О том, что он один из самых молодых и вынужден был уехать на заработки.

– Спасибо! – едко ответил Никлас. – Так он это объяснил? Ты помнишь девушку по имени Марта? Ту, что утопилась в реке, в том самом месте, которое теперь называют омутом Марты? Именно Эльдар был причиной ее несчастья. И он же помог ей упасть с обрыва в реку.

– Нет! – прошептала Виллему.

– Да. А помнишь ты девочку, которая родила ребенка и из-за сплетен в деревне вынуждена была бежать в город, где пропала? Отцом этого ребенка также был Эльдар. И ты думаешь, он позаботился о ней?

– Никлас, – предостерегающе произнес Доминик.

Зарыдав, Виллему повернулась к нему и спрятала лицо на его груди. Доминик обнял ее за плечи, и она позволила себе посмотреть ему прямо в глаза.

– Но он говорил, что любит меня, – рыдая, произнесла Виллему. – Это были его последние слова, и это была правда, я знаю.

– Охотно верю, Виллему, – мягко сказал Доминик. – Неужели найдется человек, который не сказал бы тебе этого?

Но ни слова его, ни тон, которым они были произнесены, не доходили до ее сознания.

Скактавл дал им лошадей, повозку, и как только все было подготовлено, они пустились в долгий путь домой в Гростенсхольм.

У восьми пассажиров повозки настроение было доброе. Они полностью доверяли Никласу, но питали доверие к Доминику и Виллему, особенно после исчезновения Эльдара. Он их слишком пугал. Все были хорошо укутаны и разговаривали своим своеобразным способом. Виллему сидела между своих кузенов, как она их называла, на облучке. Скорбь парализующей пеленой все еще окутывала ее мысли, однако рассказ Никласа об Эльдаре изменил ее мнение о нем.

Виллему, сама того не осознавая, за эти дни продолжала взрослеть. Жизнь в Тубренне и ужасная ночь восстания унесли с собой значительную часть ее детства.

В один из дней Рождества повозка въехала в уезд Гростенсхольм. Виллему приехала домой раньше Габриэллы, которая так и не узнала о ее исчезновении. Калеб не знал, как ему отблагодарить Никласа и Доминика, а восемь бездомных, естественно, нашли постоянный дом у Людей Льда. Их распределили по трем поместьям, и они стали настоящими помощниками в хозяйстве. Прошло какое-то время, прежде чем они по-настоящему осознали свое счастье, поняли, что они живут у этих добрых людей в прекрасных комнатах и ведут такую же жизнь, как и все другие.

Виллему постепенно пришла в себя. Но все же глубоко запрятанная грусть долго еще укалывала ее своими шипами. Она была однолюбкой, и это убеждение отнять у нее было невозможно.

Доминик вернулся в Швецию, где его за долгое отсутствие упрекали его начальники и несколько истеричная мама Анетта.

Но что-то ушло из желтых глаз Доминика. Насмешливая веселость, которой он славился до сих пор.

Каких-либо значительных результатов восстание не дало.

Причина этому была весьма простой. До ушей Ульрика Фредерика Гюльденлеве дошло, что его хотели сделать королем Норвегии, если восставшие одержат победу. Такого пятна на своей чести он не хотел и приказал, чтобы восстание попридержали – предали молчанию. Никаких рапортов в Данию, ничего не писать, ни о чем не рассказывать. Не поднимать дел в судах, всех пленных освободить.

Поэтому это восстание исчезло из истории. Оно лишь было одним из многих, но несколько лучше спланированным и более масштабным. Оно некоторое время жило на устах народа, но постепенно, с уходом поколений, память о нем стерлась.

О нем нет упоминаний ни в одной исторической книге.

На Рождество 1693 года в поместье Воллеров вернулись четверо всадников с вестью о том, что Эльдар из Черного леса пал. Они отомстили.

– Хорошо, – сказал хозяин. – Теперь осталось только добраться до гадкой девки с желтыми глазами. Раньше или позже.

Он удовлетворенно улыбнулся этой мысли. Жуткая мина появилась на его тяжелом каменном лице.

Кровавая месть еще не завершена.