6

Вемунд Тарк вел серьезный разговор со своим младшим братом в конторе фирмы в Кристиании. Контора была весьма изысканной, обставленной кожаной мебелью, и имела со вкусом отделанные стены. Здесь Вемунд постоянно ощущал себя не в своей тарелке – его тянуло в лес. В то время как его элегантный брат непринужденно, как рыба в воде, чувствовал себя в конторе.

Лиллебрур скептически посмотрел на Вемунда.

– Но я ведь еще не созрел для супружеской жизни.

У Вемунда скривился рот.

– Тебе двадцать три года. Ты уже достаточно взрослый.

– Взрослее, чем ты сам, да? Тебе же двадцать пять.

– Ты обо мне не беспокойся! Сейчас речь идет о тебе.

– Но я хочу выбрать сам.

– Что-то незаметно, чтобы ты был очень занят поиском. Ты имеешь что-нибудь против Элизабет Паладин из рода Людей Льда?

– Нет, упаси Бог, она так мила и симпатична. Вот только бы немного укротить ее резвость. Но я встречался с ней всего один раз. Дай мне время, Вемунд!

– Времени у тебя на раздумья нет.

Лиллебрур стал размышлять.

– Ты сказал, Элистранд? Он большой?

– Разумеется, не такой большой, как Лекенес. Но он расположен в красивом месте и хорошо ухожен.

– И есть возможность заполучить со временем сам Гростенсхольм? И еще одну усадьбу – как ты ее назвал?

– Линде-аллее. Она небольшая, но красивая.

– Я мог бы объединить их… Жаль только всех тех прекрасных молодых дам, которым я должен буду сказать «нет». Или мне не говорить им «нет»? Ведь это обычное дело, когда у мужей есть небольшие внебрачные любовные приключения, не правда ли?

– Думаю, что, если бы я был женат на Элизабет Паладин, я бы поостерегся так поступать, – произнес Вемунд так сухо, как будто это резануло его по сердцу.

– А что скажут мать и отец?

– Боже мой, парень, да сколько тебе, собственно, лет? Разумеется, твоя мать будет протестовать, потому что она считает, что тебя нужно защищать от всего зла на Земле, особенно от пронырливых женщин, которые хотят украсть ее бедного маленького ягненочка. Разве ты не понимаешь, что ты должен освободиться от этого, пока ты еще в состоянии это сделать? Когда-нибудь станет поздно. Тогда ты не сможешь избавиться от паутины материнской заботы и любви.

– Ты именно поэтому уехал из дому? – спросил Лиллебрур, грустно глядя на брата.

– Нет, не поэтому, у меня были другие причины, – нетерпеливо ответил Вемунд.

– Ты никогда не понимал мать, – сказал Лиллебрур, обиженный таким отношением к матери, которую он боготворил. – Можно ли себе представить более совершенное существо? И ты хочешь сказать, что я должен благодарить судьбу за необузданную Элизабет Паладин? Ладно, – продолжал задумчиво Лиллебрур и добавил как бы про себя: – Что-то мне подсказывает, что она легко возбудима в постели. Было бы забавно приручить эту дикую кошку…

– Заткнись, – резко бросил Вемунд и отвернулся.

– Хорошо, – сказал Лиллебрур. – Я обещаю поговорить сегодня вечером с матерью и отцом. И если они дадут свое согласие, я попристальнее взгляну на эту девушку, которую ты так великодушно выбрал для меня. А что, черт возьми, мы будем делать с ее волосами? Она ведь не может так ходить целую вечность! Это может на минуту показаться пикантным, но народ подумает, что я женился на служанке! Да и матери она тоже показалась милой, но чудной…

Лиллебрур не видел, что Вемунд пробормотал сквозь зубы длинную тираду, так как старший брат стоял к нему спиной.

После беседы Вемунд зашел в другую контору в том же здании. Мужчина, выглядевший лет на сорок пять, сразу встал со стула и подошел к нему.

– Ой, да это же мой дорогой Вемунд! Какой редкий гость у меня в конторе! Моя двоюродная сестра, твоя дорогая матушка, опечалена тем, что ты по своей воле надрываешься на тяжелых работах, хотя мог жить спокойно без этого! Не беспокойся за дела на фирме – я слежу за ними внимательно!

Родственник Вемунда, Мандруп Свендсен, раньше был так же необычайно красив, как его двоюродная сестра и ее двое сыновей, но теперь красота почти исчезла из-за поразительной тучности. Мандруп был похож на излишне плотно набитую колбасу, лицо его было красным, на голове красовался парик. Но в молодости он был вылитый Адонис – это без труда мог понять любой.

– Как дела? Мы получили оплату от этих ребят из Драммена? – спросил Вемунд.

Пальцы Мандрупа Свендсена нервно и бесцельно задергались по желтой парчовой куртке, в которую с большими проблемами вмещалось его тучное тело. Он отвел взгляд от Вемунда.

– Э-э, да, мы, наконец, ее получили. Но слишком незначительную часть. Они горько жаловались на плохие времена, и у меня не хватило сил давить на них еще.

– Хм, – только буркнул Вемунд. Мандруп так отвечал уже не в первый раз. Вемунд не хотел его в чем-либо подозревать, но резко бросалось в глаза, что у довольно бедного двоюродного брата матери всегда было денег в избытке! Было бы интересно, если бы на счета посмотрел эксперт. У фирмы Тарков были огромные ресурсы, поэтому Вемунд, не любивший ссор, предпочитал считать, что все в порядке. Все это было таким несущественным!

Единственное, что волновало Вемунда Тарка, вызывая печаль, было то, что он сделал маленькой Карин Ульриксбю.

И забота о будущем Лиллебрура. Фирма со всеми своими грязными методами выкачивать деньги из народа могла сама плыть по течению!

Прошло несколько дней прежде, чем Лиллебрур собрался для разговора с родителями о возможной женитьбе. Тем временем Элизабет и Карин стали время от времени медленно прогуливаться вокруг дома – с каждым днем они понемногу удлиняли маршрут. Карин прибавила в весе благодаря тому, что Элизабет следила за тем, чтобы пища была здоровой и не состояла только из сладостей и кофе. Она даже удалила зуб у Карин и хотела выдернуть еще пару, но пришлось сделать перерыв, чтобы пациентка забыла боль первого раза. У бедняжки улучшился цвет лица, она стала быстрей ходить, ее спина выпрямилась, и она вообще во всех отношениях стала более бодрой и здоровой.

Но когда установилась дождливая погода, им пришлось на несколько дней отложить свои прогулки. Дождь лил, не переставая, и вскоре улица превратилась в медленную грязную речку. Из трущоб слышались усталые крики и частые перебранки. Элизабет с ужасом представляла себе, каково сейчас бедным людям в жалких лачугах.

Два-три раза к ним заглядывал Вемунд, чтобы убедиться, что у наших двух дам все в порядке. Он починил крышу, наносил дров – в такую ненастную погоду в доме было холодно. По обыкновению он оставался вечером на ужин с Элизабет. Для них это были прекрасные минуты, когда они сидели в сумерках и вполголоса делились своими мыслями о смысле жизни. К его большому удивлению однажды к ним присоединилась Карин. Он ее едва узнал.

– Госпожа Карин! – взволнованно воскликнул он. – Вы блестяще выглядите!

Карин не без кокетства повернулась.

– Это действительно заметно? У меня ведь не слишком грубая и загорелая кожа?

– Наоборот. У вас порозовели щеки и блестят глаза. Это придало вашему лицу столько жизни, что на него хочется смотреть и смотреть.

– О Вемунд, ты такой милый парнишка, – хихикнула она, кокетливо хлопнув его по руке. Так могла бы поступить четырнадцатилетняя девушка, но не сорокапятилетняя женщина…

Элизабет опасалась, как бы Карин не почувствовала бестактность его комплиментов – что же, мол, раньше на нее и смотреть разве не стоило – но она осталась довольна. Вероятно, комплиментов ей и не хватало.

Вемунд глазами высказал Элизабет одобрение. Они как будто говорили: «Это ты сделала хорошо». Она в ответ улыбнулась с благодарностью.

Карин горячо и сбивчиво рассказывала, что ее возлюбленный сообщил через Элизабет, что он в отчаянии, но не может пока приехать. Он должен поехать по делам в Германию. Но он обещал вернуться задолго до свадьбы, так что Карин не стоило беспокоиться.

Этот рассказ Вемунда отнюдь не обрадовал. «Не пускай ей пыль в глаза, – говорил его взгляд. – Не поощряй ее чудачества!»

Но Элизабет было лучше знать. В свои худшие, самые несчастные минуты Карин поведала, что те женщины, которые присматривали за ней, совершенно бессердечно пытались развеять эту ее блажь. «Не выдумывайте себе ничего! – жестоко говорили они. – Этого парня вы никогда больше не увидите!» Из-за этого она безутешно рыдала, что было весьма вредно для ее состояния. «Почему они так говорят, Элизабет? Почему они так плохо ко мне относятся, я ведь им ничего не сделала!»

А в следующую минуту она вообще забывала о существовании каких бы то ни было женщин. Она восторженно ждала, что придет Буби и постучит в дверь, прошли же только сутки, как она видела его в последний раз. Прощаясь, он поцеловал ее в последний раз в щеку и отправился на поиски ландышей для букета невесты.

Именно после этого последнего прощания произошло то ужасное, что лишило Карин рассудка. Или во всяком случае воздвигло в ее уме завесу над реальностью. Буби был мертв, его убили и, вероятно, очень жестоко, предположила Элизабет. Но Карин не понимала этого. Она уцепилась за мечту.

– Он хорошо разбирается в делах, так что ясно, что немцы тоже захотели торговать с ним, – сказала довольная Карин. Она казалась сейчас такой спокойной, потому что знала, что Буби не стоит ждать в этот вечер. Из ее глаз исчезло выражение затравленности – у Буби была веская причина отсутствовать.

На следующий день после того, как Карин присоединилась к ним за ужином, произошло несчастье.

Элизабет расчесывала редкие волосы Карин в ее комнате на втором этаже, когда они услышали крики отчаяния и безысходности, раздававшиеся с дальних улиц. Они подбежали к окну и увидели бегущего полицейского, свистящего в свисток, взывающий о помощи.

Элизабет открыла окно.

– Что произошло? – крикнула она.

Полицейский, знавший, что в этом доме проживает состоятельная публика, небрежно отдал честь и ответил скороговоркой:

– Жалкие хижины, в которых они живут, рухнули в речку, госпожа. Многие получили травмы, и мне нужно срочно найти врача и обеспечить другую помощь.

– Я разбираюсь в медицине, – сказала Элизабет. – Я сейчас же выхожу.

Он опешил от неожиданности.

– Но госпоже туда не пристало ходить, там ужасные условия…

– Ерунда! Я бегу.

Как только она закрыла окно, она вспомнила о Карин. Не могло быть и речи, чтобы она ее бросила!

Карин дрожа посмотрела на нее.

– Ты уходишь, Элизабет? А что я буду делать, здесь же не останется никого, кто мог бы за мной присматривать. Я запрещаю тебе…

– Там пострадали люди, они умирают, госпожа Карин. Но я не хочу Вас бросать. Одевайте шляпу и пальто и идемте со мной! Тогда я смогу одновременно за Вами присматривать.

– Идти туда? – сказала Карин, скорчив гримасу. – Но ведь там живут одни плебеи.

– Они тоже люди, – возразила ей Элизабет. – И им так же больно, как бывает больно Вам.

– Но я не могу чувствовать их боль, – брезгливо заметила пациентка.

– Я тоже не могу, но я могу ее себе представить.

Разговаривая, она спустилась в свою комнату, а Карин осталась на лестнице, громко выражая свои протесты.

Элизабет, готовая к выходу, находилась в гостиной.

– Ну? Так что будем делать?

– Ты такая строгая, Элизабет. Я не выношу, когда мною командуют!

– Я не командую. Я только спрашиваю, не хотите ли вы мне помочь выполнить свой гражданский долг. Все, кто может придти на помощь, нужны там.

– Я совершаю хороший поступок?

– Очень хороший! Господин Буби очень гордился бы вами, если бы он узнал об этом.

– Ты должна рассказать ему о моем подвиге. Но не подумает ли он, что я опустилась слишком низко?

– Господин Буби, не рассуждая, бросился бы на помощь, разве вы так не считаете, госпожа Карин?

Господин Буби! Боже мой, что за смехотворное имя!

– Да, считаю, – сказала Карин после некоторого размышления. – Я надену черное шелковое пальто с капюшоном, чтобы меня никто не узнал – я надевала его только один раз на балу в Буде. И, естественно, надену перчатки. Тебе не кажется, что мне нужно покрасить губы?

Элизабет переступала с ноги на ногу от нетерпения, но овладела собой.

– Нет, госпожа Карин, не стоит слишком сильно выделяться из всех, это может оказаться неуместным.

– Но я, разумеется, не смогу кому-либо там помочь. Я туда иду только, чтобы ты могла быть поблизости от меня и присмотреть за мной, если мне понадобится помощь.

«Да иди ты к черту», – неуважительно подумала Элизабет. В конце концов они вышли из дому.

По улице бежали мужчины, которых позвал постовой полицейский. Крики со стороны трущоб неприятно резали уши. «На помощь! Тонут мои дети!» – кричала женщина, и Элизабет, схватив Карин за костлявую руку, потащила ее за собой.

На берегу реки царила неописуемая неразбериха. Невозможно было различить улицы, проулки и бараки – все слилось в ровную, мутную массу. Элизабет услышала жалобное поскуливание из-под стенки и с помощью мужчины подняла ее. Они вытащили щенка, которого сразу забрал ребенок и убежал с ним. Несколько мужчин бросились в речку, чтобы помочь тем, кто боролся за свою жизнь среди обломков лачуг, в которых они раньше жили. Другие пытались расчищать завалы на пологом берегу реки.

– О нет! – пищала Карин. – Я не могу туда идти!

Терпение Элизабет лопнуло.

– Тогда отправляйся домой, проклятая модница, – прошипела она сквозь зубы. – Ты что, дурочка, ничего не видишь? А ты не пыталась выбросить из своей головы смехотворные мысли о себе самой и своей жалкой внешности? Попробуй ради приличия хоть немного подумать о том, каково сейчас этим людям – без жилья, где они могли бы укрыться от дождей и холода! Посмотри на лежащих вон там детей с кровоточащими ранами, послушай, как они зовут своих пропавших родителей и братьев и сестер. Сердце разрывается от этого зрелища, а тут Вы стоите и хнычете из-за какого-то дерьма, попавшего Вам на ногу!

Оскорбившаяся Карин молчала. У нее дрожали губы, но она достойно держала прямую спину.

– Ты со мной так никогда не разговаривала, Элизабет, – обиженным тоном сказала она. – А я-то думала, что ты добрая! Ты больше не будешь за мной ухаживать, я не хочу знать ни тебя, ни тот язык, которым ты сейчас пользовалась. Ты уволена!

– Откровенно говоря, мне на это наплевать, – сказала Элизабет и повернулась к ней спиной. – Иди домой и смотри на себя в зеркало, на что-нибудь другое ты не способна!

Она была настолько вне себя от злости, что ей было безразлично, что она говорила. Пусть Вемунд Тарк решает, что хочет потом. Сама Элизабет стояла сейчас перед выбором, и она могла выбрать только одно: помочь этим несчастным.

Карин по-прежнему стояла на берегу, в то время как Элизабет помогла встать на ноги двум маленьким девочкам и вытаскивала их наверх. Она передала их женщине в уцелевший дом.

Итак, она была готова приступить к выполнению своей задачи.

Элизабет заметила, что часть пострадавших уже вытащили в безопасное место. Они лежали в грязи под дождем, и ни у кого не было времени заняться ими. Люди из тех районов трущоб, которым не угрожала опасность, выкрикивали бессвязные распоряжения и призывы, не пытаясь помогать другим. Элизабет велела им замолчать и занялась ранеными. Карин стояла и жаловалась на то, что о ней никто не заботился, но у Элизабет на нее больше не было времени.

Когда другие увидели, что молодая рыжеволосая девушка знает свое дело, они подошли ближе и стали давать ей хорошие советы. Элизабет захватила из дома Карин пару старых простыней и попросила одну из женщин разорвать их на полоски.

Мужчины приносили новых раненых со стороны реки и с доверием передавали их Элизабет. У нее действительно появилось много работы.

Она приказала Карин подержать лекарства и передала ей то, чем она уже пользовалась. Но зрение у Карин было уже отнюдь не таким, как раньше, – она не могла прочитать надписи на разных коробках. Этим занялся кто-то другой, но к тому моменту Карин успела на минуту забыть о самой себе и заинтересовалась происходящим. Она не хотела смотреть на ужасные раны, но зато взяла на руки плачущего ребенка и попыталась его неумело и неуклюже утешить. Она, казалось, больше напугала его, чем утешила, но, как бы там ни было, она «раскачалась». И это само по себе уже было ценно.

У Элизабет не было времени оглянуться, но она заметила, что ей квалифицированно помогают. Это был подоспевший на помощь доктор, который с удивлением наблюдал, как она работает.

– Вот как, – довольно агрессивно проворчал он. – Мадемуазель – самозваный лекарь? Вижу, что она занимается этим не первый раз в своей жизни!

– Да, меня обучали двое специалистов в области медицины, – ответила Элизабет, не сводя глаз с женщины, которую она перевязывала. У женщины была сильно разодрана рука. В этот момент Элизабет как раз занималась накладыванием на руку сложной повязки из полосок простыней.

Доктор тут же принялся рядом с ней за работу. Как здорово, что пришли на подмогу. Слишком много скопилось у нее пострадавших, которые лежали и ждали своей очереди и которые в любое мгновение могли умереть у нее на руках.

Она бросила на него короткий взгляд. Это был мужчина лет пятидесяти, с седой бородкой, грубоватый и лишенный иллюзий, но, очевидно, поднаторевший в своей профессии. Было заметно, что Элизабет поразила его.

– Вы, мадемуазель, действительно знаете свое дело, – проворчал он, обрабатывая щеку, разрезанную каким-то острым предметом. – Позвольте поинтересоваться вашим именем?

– Меня зовут Элизабет Паладин из рода Людей Льда.

Доктор слегка присвистнул.

– Люди Льда! Ну теперь я понимаю! Этот народ знает больше, чем то, как лечить резь в животе слабительным! Вы… одна из них ?

–  Нет, – улыбнулась Элизабет. – Но я была в учениках у двоих из них.

– Да, мы слышали о старом Ульвхедине! Он был необыкновенно умелым врачом.

– Он мой прадедушка по отцовской линии. Он еще жив. А вторая – моя дальняя родственница Ингрид Линд из рода Людей Льда.

– Ведьма из Гростенсхольма, да у нее бы и я не прочь подучиться!

– Вы знаете, что ее обзывают ведьмой? – спросила Элизабет несколько озабоченно. – Ей это может причинить вред!

– В нашей профессии имя Людей Льда вызывает самое большое уважение. Им нечего опасаться нас, тем более что у них налажено постоянное сотрудничество с врачами и они никогда не переступают черту нашей сферы деятельности.

– Не считая нынешней ситуации, – сказала Элизабет.

– Это совсем другое дело. Да, здесь разыгрался адский спектакль! Но зачем же так кричать? Поможешь мне подержать вот здесь? Я сейчас стяну рану.

Элизабет закончила перевязку, тщательно вытерла руки и встала с колен, испачканных с глиной. Она села сверху на раненого мужчину, чтобы зажать его руки и одновременно крепким захватом держать голову.

Мужчина с удивлением уставился на нее.

– Да это же чертова баба! – простонал он.

– Да, так тоже можно сказать, – процедил врач сквозь зубы.

Элизабет восприняла эти два высказывания как комплименты, которыми они, несмотря ни на что, действительно являлись.

«Как можно работать в таком хаосе?» – думала она в отчаянии, устраивая после того, как помогла врачу, сухой настил для пострадавших. По-прежнему лил дождь, ее волосы прилипли к лицу, потому что она должна была постоянно наклоняться вперед. Все были до нитки мокрые, перепачканные в глине, крики несчастных были невыносимыми. Вокруг них плотным полукругом столпились зеваки.

Но самым примечательным зрелищем была Карин, которая все еще стояла на берегу реки и размахивала руками. То, что она давно не убежала домой, было выше понимания Элизабет.

– Нам нужно больше бинтов, – сказал врач, вытирая от дождя лицо.

– Госпожа Карин, – позвала Элизабет. Благородная дама осторожно приблизилась к Элизабет. Гордая, по-прежнему глубоко оскорбленная и, вероятно, слишком сбитая с толку, чтобы смело идти домой в одиночку.

– Госпожа Карин, простите меня за резкие слова – я вышла из себя и не ведала, что говорю. Я завершу свою службу у вас, если вы этого желаете, но сейчас хочу спросить у вас, могли бы вы нам помочь? Только вам под силу помочь этим несчастным.

Душевнобольная недовольно кивнула головой.

– На этот раз я тебя пощажу. Ты только будешь понижена в должности с дамы по присмотру до горничной.

– Хорошо. Госпожа Карин, не были бы вы столь любезны и не принесли бы из дому желтые простыни. Они лежат в шкафу для полотняного белья. Пожертвуете их на повязки?

– В шкафу для полотняного белья? – тяжело задышала Карин. – Но это же моя одежда невесты! И она отнюдь не желтая! С чего бы это ей такой быть? Я вышила последнюю монограмму на прошлой неделе.

«О, Боже», – с огорчением подумала Элизабет. Она опять опростоволосилась.

К одежде невесты никто не прикасался годами!

– Да, естественно, извините, – быстро произнесла она. – Но если вам известно, где лежат старые простыни в доме…

– Но ты ведь понимаешь, что я не могу пойти домой одна! Так не пойдет, ведь тогда я стану законной добычей молодых парней, которые постоянно болтаются у моего дома.

Элизабет огляделась вокруг и выбрала женщину, на которую можно было положиться.

– Вы не могли бы пойти с госпожой Карин домой и подождать ее на улице, пока она не найдет пару простыней? И внимательно присматривайте за госпожой Карин! Она очень хрупкая и требует защиты.

Женщина одобрительно кивнула головой, и после нескольких слабых протестов Карин дала себя увести.

Врач многозначительно посмотрел на Элизабет. Она как раз успокаивала плачущего ребенка, у которого было разорвано одно веко. Рана на вид была страшнее, чем на самом деле.

Держа голову ребенка, Элизабет пыталась объяснить.

– Карин лишилась чувства реальности из-за пережитого шока. Она, собственно говоря, прекрасная женщина, но не чувствует времени, пространства.

– Я слышал, как Вы ее отругали – я как раз тогда подошел. Меня поразило, что она тогда не ушла.

– Я у нее одна, – коротко ответила Элизабет. – Все остальные ее бросили – кроме одного молодого человека, который обеспечивает уход за ней, но он держится «на заднем плане». Она, разумеется, невыносимая эгоистка, но я думаю, что это лишь оболочка.

– Весьма вероятно. Хотите, я ее как-нибудь обследую? Я имею в виду, ее психическое состояние.

– Да, спасибо, я была бы глубоко вам благодарна – при условии, что вы не поместите ее в сумасшедший дом, потому что там она провела слишком много времени в одиночестве. Но тот, кто нанял меня присматривать за этой дамой, утверждает, что нельзя воскрешать ее память. Он считает, что это ее убьет.

– А что произошло?

Элизабет пожала плечами.

– Бог его знает. Ну что же такое творится, неужели некому заняться этими бездомными? Они вон бесцельно бродят вокруг и убиваются от горя!

– Это не наше дело.

– Я понимаю, но если бы у нас было хоть какое-нибудь место под крышей, куда бы мы могли отнести раненых!

– А где его искать?

Она взглянула на происходящее вокруг. Маленькие, жалкие лачуги, которые еще были обитаемы…

– Хороший вопрос.

Карин Ульриксбю вернулась, гордо и милостиво передала три старые простыни. Доктор тепло поблагодарил и похвалил ее. Карин сияла от радости.

«Разумный мужчина, – подумала Элизабет, обрадовавшись, что делит теперь бремя забот о раненых с профессионалом. – Но ее я не пойму. Я грубо отругала ее, а она вернулась! Я ничего не понимаю!»

И вдруг над своей головой Элизабет услышала голос. Сердитый, недовольный голос.

– Чем это ты здесь занимаешься?

Они подняли головы и увидели разъяренного, как бык, Вемунда Тарка.

– Что ты имеешь в виду? – столь же воинственно спросила Элизабет.

– Это ты вытащила сюда Карин?

– Госпожа Карин оказала нам неоценимую помощь, – коротко сказал доктор. «Спасибо», – подумала Элизабет.

Виновница разговора слышала эти слова и сияла, как солнце. Она была окружена детьми, которые хотели пощупать ее изысканную одежду, и она с гордостью демонстрировала свою юбку.

Вемунд враждебно посмотрел на доктора и продолжил более тихо:

– Ей же нельзя быть среди людей. Представьте себе, что она встретит знакомого? Или какой-то знакомый увидит ее?

Элизабет так устала, что особо не взвешивала свои слова.

– Хватит там стоять и мелочиться, лучше бы взялся за дело и начал нам всем помогать! Тоже мне, называется, здоровый, крепкий мужик!

Вемунд напряг губы, чтобы с них не сорвались ругательства, осознавая правоту ее слов. Но в этот момент Карин увидела, кто пришел, и подошла к ним, шлепая по грязи.

– Ну наконец, теперь есть, с кем поговорить, – защебетала она. – Элизабет так занята, и к тому же она так плохо себя со мной вела. Очень плохо, за что я объявила ей выговор, который она заслужила. Но я ее простила. Вемунд, я здесь помогала! И этот очаровательный доктор сказал, что я молодец!

– Хорошо, – проворчал Вемунд равнодушно.

Он спросил у Элизабет, чем он мог бы ей помочь, но она прогнала его на тяжелые работы. Там он мог бы принести больше всего пользы.

Он кивнул головой.

– Только поглядывай за Карин, – попросил он.

– Хорошо, – сказала Элизабет. – Мы будем работать вместе.

Неожиданно со стороны Карин последовала реплика:

– Да, мы трое, Элизабет, доктор и я, будем работать вместе.

Вемунд и Элизабет переглянулись. Это была новая Карин, в которой они еще не разобрались.

Он ушел. Время от времени Элизабет посматривала в его сторону и видела, как он на берегу реки вместе с другими взрослыми расчищал завалы.

Чувство спокойствия овладело ею оттого, что он был рядом.

Элизабет начала уставать. Она не помнила, скольким несчастным она оказала срочную помощь. Прибыли люди из спасательной службы, и сумятица еще больше усилилась. А потом стало чувствоваться, что во всем устанавливается порядок.

Но еще предстояла колоссальная общественная работа по устройству жизни людей, оставшихся без крова. Как она будет осуществляться, Элизабет понять не могла.

После того как раненым была оказана помощь, их забирали к себе родственники или друзья в свои жалкие лачуги. Детей, насколько это было возможно, размещали во временных домах. Однако мысль о будущем бездомных вызывала печаль, безнадежность и отчаяние.

Судя по увиденному Элизабет, несчастье никого не обошло стороной.

Изо всех хижин доносился горький детский плач.

Доктор переместился к другой группе раненых, которых вода вынесла на берег ниже по течению реки. Элизабет оказывала помощь оставшимся и давала распоряжения полицейским о поиске для них ночлега.

И вдруг произошло то, что стало поворотным пунктом для всех, кто имел отношение к загадке вокруг Карин.

Три маленькие девочки подошли к Элизабет. Они остановились на почтительном расстоянии. Но было очевидно, что у них было что-то важное на уме.