11

Всадники прижали повозку к обочине и заставили остановиться.

– Где парень? – без предисловий спросил один из них.

– Послушайте-ка, господа хорошие, – сказал полицмейстер. – Что это у вас за манеры?

– Не болтай попусту! Где парень и собака?

– Мы не обязаны…

Один из них покрутил перед лицами седоков пистолетом.

– Если вы имеете в виду нашего юного студента, то он предпочел остаться и подождать, пока мы вернемся из инспекционной поездки в Восточный Упланд, – с достоинством объяснил полицмейстер. – Он нездоров. И собака осталась вместе с ним. Теперь вы удовлетворены?

– Остался? Где? Полицмейстер пожал плечами.

– Поблизости от того места, которое мы инспектировали последним. Больница «Милосердие». Он сказал, что у него там знакомые. Мы договорились встретиться в ближайшем трактире через три дня.

– Но вас только что было больше в повозке, – прорычал другой всадник.

– Чепуха, – сказал Коль и потихоньку смахнул с сиденья клочок, оторвавшийся от рубища Магдалены. – Вы, наверное, видели лошадиные головы через окно повозки.

Всадники засомневались и окинули округу подозрительными взглядами. «Боже, – подумал Коль. – Милостивый Боже, помоги им скрыться!»

– А зачем вам понадобился парень? – спросил полицмейстер.

– Тебя не касается. Езжай к черту!

Надо было протянуть время, чтобы подростки успели уйти как можно дальше.

– Нет, погоди-ка, – сказал полицмейстер. – Мы этого так не оставим!

– Заткнись и вали отсюда!

Было ясно, что они хотят обшарить окрестности.

– Я обладаю полицейскими полномочиями, – грубо заявил полицмейстер. – И эта выходка может вам дорого стоить! Вы откуда? Из «Милосердия»? Или вы грабители с большой дороги?

Всадники не дослушали. Один из них в ярости пнул повозку и развернул лошадь. Остальные последовали его примеру, и троица ускакала, скрывшись за углом риги.

– Больше мы ничем не можем помочь, – сказал полицмейстер. – Подозреваю, что они остановятся и обследуют окрестности. Дай Бог, чтобы дети успели уйти в безопасное место!

Магдалена наконец-то очнулась от охватившего ее дурмана…

Когда она услышала поворот ключа в замке так редко открываемой двери, то постаралась привычно защитить себя: опустить невидимую пелену на свои глаза и мозг – словно все происходящее только кошмарный сон, от которого она однажды проснется.

Но вошедший не был одним из здешних страшилищ. Это был юноша. С собакой. Магдалена не осмелилась вновь пробудиться к действительности. Это тоже сон. Ловушка, в которую она не должна попасться.

Но пес был вылитый Саша. Он радостно приветствовал ее. А юноша напоминал Кристера, которого она не забыла, хотя встречалась с ним один-единственный раз.

О, какая ужасная ловушка!

Она не отваживалась думать, пока юноша не шепнул ей «Пойдем!», не взял на руки и не вынес прочь оттуда.

Прочь?

Теперь она грезила наяву! Чистый, свежий воздух в лицо. Такого никогда не было в ее снах. Саша? Неужели это все-таки Саша?

Повозка. Юноша отрывает кусок от ее платья. Сажает Сашу в повозку. И бежит вместе с нею.

О, она совсем сбита с толку!

Юноша плакал.

Она тоже плакала, ничего не могла поделать. Стыдилась, но не могла остановиться.

Они заговорили друг с другом. Она отважилась назвать его Кристером. А он откуда-то знал, что ее зовут Магдалена.

Но во сне всякое может произойти, даже такое! Осторожно! Она должна быть осторожной! Чтобы разочарование не было столь безмерно! Не верь этому!

Она, кажется, ужасно выглядит, это видно по его глазам. Именно поэтому у него текли слезы.

Удивительно, но всегда в своих снах она была опрятно и красиво одета. Все лохмотья, вся грязь исчезали.

Вот подкатила повозка. Ее втащили в нее.

Еще пара более или менее знакомых лиц. Они тоже выглядят ошеломленными. Магдалена хотела бы спрятаться от их испуганных и сочувственных глаз.

«Это не я, – хотела бы она сказать. – Я была чистой. Носила красивое платье. А теперь оно превратилось в лохмотья. Где я? Что происходит?»

Они усадили ее в повозку. Дружеские голоса. Они были добры к ней. Задавали вопросы, а она чисто механически отвечала. Ничего, что она рассказала им обо всем: она все равно скоро проснется и будет так здорово, что с кем-то поговорила! Будет вспоминать, как это было, ведь она не разговаривала с людьми много лет! И они были так милы…

Столько всего случилось сразу. Вдруг они заволновались. Заговорили о санитарах? Нет! Нет, только не они, только не санитары, не теперь!

Теперь?

Воздух ей в лицо. Небо, голубое небо…

Она вырвалась! Это правда, все наяву! Это все действительность!

Она закричала от страха перед санитарами, ее выбросили из повозки в руки Кристеру, она стала падать навзничь, но все обошлось. Саша прыгнул вслед за ними. Они бежали, бежали навстречу жизни, точнее, бежали только Кристер и Саша, а она болталась, как мешок, на плече у Кристера. Она была обузой, а надо было спешить прочь от ужасных санитаров.

Они ненадолго остановились в лесной лощине, и Кристер отдышался. Потом пошли дальше, и она попросилась идти самостоятельно, чтобы не обременять его. Он разрешил, но ой, как же больно! Нет-нет, это неважно.

Дикое возбуждение, почти ликование охватило ее. Наконец-то все происходящее предстало перед ней, как на ладони. Они должны спешить – прочь! Ибо теперь она возвращалась к жизни!

Он часто нес ее, но она хотела идти сама. Хотела чувствовать под ногами лесную почву, ее прохладу, мягкость…

Скитальцы продвигались вперед. Магдалена еле-еле ковыляла, оба задыхались, но все же не тратили время на отдых. Страх подгонял их.

Саша воспринимал все, как забавную игру. В результате Кристер был вынужден пристегнуть поводок: в лесу было так много соблазнительных запахов, а глупые люди не могли подождать, пока он нанюхается.

Вдруг лес кончился, и их взорам предстало открытое море. Ну нет, не совсем открытое, ибо обзор заслоняли циклопические шхеры Рослагена, но в любом случае, это было море. Балтика.

Она должна была увидеть его вновь!

Беглецы остановились у бровки леса, чтобы теперь уже серьезно отдохнуть. Оба еле держались на ногах.

Шепот прибоя звучал, как музыка, для слуха Магдалены.

– Это правда? – полурыдала, полусмеялась она. – Это правда – что я свободна?

– Пока еще не совсем. Мы должны добраться до Пеннингбю и ехать к твоему дедушке. Там ты будешь в полной безопасности.

– А потом они приедут и опять заберут меня?

– Никогда! Никогда-никогда больше. Только бы нам сейчас удалось скрыться от этих санитаров, и ты спасена. Но мне нужно отдохнуть. У меня уже кровавый привкус во рту.

Магдалена украдкой наблюдала, как он пытался выровнять дыхание. С луга, отделявшего их от моря, несся медовый аромат клевера. Ах, как она была сейчас жадна до впечатлений. Как открыта для всего нового.

Каким красивым стал Кристер! Каким… возмужавшим! Да, он уже совсем взрослый, ему, должно быть, восемнадцать лет. Ах, это звучит так взросло! Хотя ей самой должно быть уже шестнадцать, судя по смене сезонов за стенами камеры: зимой стужа – а летом нестерпимая жара.

У нее украли три года. Три года лучшей поры взросления!

Увы, только Магдалена уловила в Кристере приметы зрелости. Для всех остальных он был большим наивным ребенком.

Но, пожалуй, сейчас ему бы хотелось быть зрелым. Чтобы стать защитником для беспомощной Магдалены. Это было так приятно. Он чувствовал себя таким сильным! Непобедимым.

Они прислушались к лесным звукам за спиной. Нет, ничего подозрительного. Ни топота копыт, ни тяжелых шагов. Ни малейшего хруста сломанной ветки.

– Думаю, они махнули на нас рукой, – тихо сказал Кристер. – Или рыщут где-то в другом месте.

Магдалена страшно тяготилась своим жалким внешним видом.

– Я бы хотела помыться, – пробормотала она, беспомощно запустив пальцы в спутанные волосы.

– Сейчас организуем. Вода в море не холодная. Но только пройдем еще немного на север, здесь опасно.

– Да, конечно, я понимаю.

Если идти лугом, вдоль самой опушки леса, Магдалене будет не так тяжело. Они взялись за руки и торопливо зашагали: Магдалена уже немного размяла ноги, к тому же, если она покачивалась, твердая рука Кристера всегда была наготове.

Они долго шли молча, и наконец оказались в каменистой бухте, окруженной деревьями.

– Здесь, – сказал Кристер. – Мы остановимся, и ты сможешь помыться.

Она сглотнула. Бросила быстрый взгляд на воду и вдруг остро почувствовала, как истосковалась по ощущению чистоты кожи. Но…

– Я… не знаю, – беспомощно промолвила она. – Одежду тоже надо постирать. Но если я вымоюсь в платье, потом будет холодно в нем идти? А оставлять его на берегу и одевать на чистое тело я не хочу. Не смогу больше натянуть на себя эту мерзость.

Кристер понял ее сомнения. Глаза шарили в поисках решения проблемы – и остановились на нежном лиловом колокольчике.

– Можешь смело идти мыться без лохмотьев, – успокаивающе заверил он. – Я раздобуду для тебя одежду.

Она вопросительно смотрела на него.

– Самую прекрасную, – пообещал он. – И отвернусь, чтобы не смотреть. Ты просто подойди ко мне. После мытья!

Магдалена выглядела озадаченно. Но день был такой теплый, а чистые, бурлящие белыми барашками волны так манили. Смущаясь, она разделась, однако не осмелилась посмотреть в сторону Кристера и убедиться, что он отвернулся. Она верила ему на слово.

Осторожно ступила в воду. Вода была холоднее, чем она думала. Магдалена вмиг продрогла от макушки до кончиков пальцев. Но надо было зайти поглубже.

Дно было великолепное. Она глубоко дышала, и когда первый раз основательно окунулась, то уже не замерзла. Ну, еще чуть-чуть, и еще, и…

Уф, сколько же у нее экзем! Это все укусы проклятых насекомых, из-за них так зудело и чесалось тело.

– О, вы, – мстительно сказала она. – Оставайтесь теперь бездомными, гнусные твари!

Она резко окунулась по самое горло. Отлично, самое неприятное позади. Она зажала нос и нырнула с головой, стараясь продержаться под водой как можно дольше. И так раз за разом, пока волосы не намокли основательно. Она скребла себе ногтями кожу, насколько это было возможно безо всякого подобия мыла. Терла руки, ноги и все тело. Конечно, хорошо бы, если бы ей кто-нибудь помог, но просить об этом нельзя!

О, как хорошо! Магдалена чувствовала себя очистившейся от скверны, заново рожденной, и долго не хотела выходить на берег.

Но каким же образом Кристер собирается раздобыть ей чистую одежду? Непостижимо.

Кристер сидел на корточках перед колокольчиком, глубоко сконцентрировавшись. Колокольчик, самый чистый и девственный из всех цветов. Кто может быть более достоин его прекрасной Магдалены. И какой замечательный цвет. Отлично пойдет ей к лицу.

– Колокольчик, колокольчик, превратись в платье, – пробормотал он. – Стань нарядом, достойным моей девушки! Из шелка и нежнейших кружев, с широкой юбкой, в точности, как твой цветок. Стань платьем сей же миг!

Он ждал. Колокольчик, тронутый легким бризом, приветливо покачал головой и подозрительно затих.

– Большим платьем, разумеется, – быстро добавил он. – Ты же понимаешь, что Магдалена не влезет в платьице твоего размера!

Секунды бежали. Он начал нервничать. Магдалена скоро выйдет из воды.

– Предки, – взмолился он с перекошенным от нетерпения лицом. – Я знаю, что моя сила капризна и проявляется спонтанно. Но разве вы не можете протянуть мне руку помощи один-единственный раз? Моей бедной маленькой подружке нечего надеть, это ведь крайний случай, а? Ну будьте же так любезны! Поступите по-товарищески! Несмотря ни на что, я же Кристер Томассон, я из рода Людей Льда, хотя и не вправе носить это имя. Это поэтому вы такие жадные? Нет-нет, простите, я не это имел в виду! Я ведь «меченый»! Или лучше сказать, избранный!

Но ни колокольчик, ни предки не реагировали.

«Что же надо говорить? – в панике подумал он. – Абракадабра ? Нет, не такую глупость. Возможно, что-то неладно с заклинанием, меня же никто ничему не учил, никто не воспринимает меня всерьез! А мать, которая знает столько заклинаний, почему она не могла со мной поделиться?»

В глубине души Кристер понимал, что его мать Тула никогда не заучивала никаких магических заклинаний. Она их просто знала, инстинктивно.

А почему он не знал? Он, призванный стать величайшим, тем, кого целый род ждал на протяжении веков!

– Кристер?

Робкий голос Магдалены заставил его вздрогнуть. Голос шел с берега, и Кристер по рассеянности обернулся. Но ничего не случилось, она подняла свое рваное рубище и теперь держала перед собой на вытянутых руках, словно боясь осквернить им чистую кожу. Она дрожала так, что он видел это издали, а губы были роскошного синего цвета.

«Что делать, что же делать? – мысленно взмолился он. – Я же обещал!»

Последний напрасный взгляд на колокольчик лишь подтвердил его мысль, что придется уйти несолоно хлебавши. Ладно, есть еще один выход, хотя его трудно назвать чудом. Он сорвал с себя рубашку. Она была белая и длинная, доставала ей как раз до колен. Конечно, это не то, о чем он думал, но нужда заставит.

– У меня… ничего не вышло, – крикнул он. – Можешь воспользоваться моей рубашкой. Она довольно длинная.

Мгновение девочка тупо смотрела на него, потом согласилась и добавила:

– А как же ты?

Он знал, что за время работы шлюзовым смотрителем на Гета-канале накачал заметные мускулы. Вот подходящий случай их продемонстрировать.

– Мне она не нужна. Я положу ее сюда и отойду. А ты потом позови меня. Хорошо?

– Да… спасибо, – медленно проговорила она.

Через минуту он услышал, как она неуклюже подошла. Рубашка была достаточно длинной, но при ходьбе развевалась вокруг, и девочке приходилось держать ее руками.

Не глядя на нее, он сказал:

– Когда приедешь к дедушке, хорошенько причешешься и вымоешься. Ну как, тебе чуть лучше?

– О, да, – произнесла девочка, затаив дыхание.

«Как же я появлюсь в Пеннингбю? – думала она. В рубашке, доходящей до колен, и с мокрыми спутанными волосами?»

Словно прочитав ее мысли, он ответил:

– Я буду говорить, что ты тонула, а я тебя вытащил.

Она с облегчением улыбнулась.

– Отличная идея! Минуту спустя он спросил:

– Ты не голодна? Она горько хмыкнула.

– Когда ничего не ешь, перестаешь чувствовать голод. Это всегда ровное состояние, без «больше» или «меньше».

– Понимаю. Думаю, тебе поначалу надо есть осторожно. Привыкать к еде.

Она кивнула.

Магдалена устала, и они присели отдохнуть под деревьями. Они уже миновали разбросанные тут и там усадьбы, безлюдные рыбацкие поселки, и теперь по всем расчетам до Пеннингбю оставалось не так далеко.

Она сидела в его рубашке, благопристойно поджав ноги. А Кристер словно невзначай поигрывал мускулами, красиво освещенными пробивавшимся сквозь листву солнцем.

– Зато ты, наверное, голоден? – спросила она. Ее расцарапанные ноги так трогательно высовывались из-под подола рубашки, когда она шевелилась.

– Да в общем-то нет, – заверил он, попытавшись заглушить кашлем урчание в животе.

Беседа застопорилась. Оба вдруг испытали неловкость. В решающий момент им стало ясно, как они в сущности плохо знают друг друга.

Магдалена нервно поглаживала Сашу.

Взгляд Кристера блуждал по лесу, словно тщился отыскать там подходящую тему для разговора.

Так прошли две долгих минуты, в течение которых в его животе непрерывно урчало. Таким протяжным, позорным завыванием, берущим начало где-то внизу и поднимающимся к горлу.

Магдалена не осмеливалась настаивать, что он голоден. С усмешкой отчаявшегося человека он заговорил, временами срываясь на фальцет:

– Похоже, нам суждено каждый раз встречаться в лесу.

Мучение! Звучит не слишком дерзко? Магдалена еще ниже склонилась над Сашей:

– Да.

В сущности она лишь ответила на его слова, но Кристеру показалось, что она ответила и на его мысли. Он зарделся от стыда.

Вот и весь разговор. Магдалена была в отчаянии. Она очень хотела поболтать с ним, но почему-то мозги заклинило. Единственное, что она смогла выдавить, было: «Маленький Саша! Мой чудный маленький Саша!»

Должен же он почувствовать, в самом деле! Интересно, красиво ли она сидит? Рубашка не задирается? Видит ли он, какие у нее страшные экземы на руках?

К несчастью, она сидела на чем-то сильно колющемся. Но не решалась переменить позу, чтобы не сбилась рубашка. Под ней же ничего нет.

– Ой, твои ногти…, – хрипло произнес он. Она испуганно взглянула на них.

– Я пыталась вырыть ход под стеной, – прошептала она.

– В подвале-то? Бедное дитя!

«Кристер такой замечательный», – подумала Магдалена, бесконечно тронутая его заботой. Он взял ее руку в свою и осторожно погладил. Потом прижал израненные кончики пальцев к своей щеке.

– Все будет хорошо, они заживут, – нежно пообещал он. Пока он мог заботиться о ней, быть сильным и храбрым защитником, все шло хорошо. Он боялся только пустых разговоров. – Можешь идти дальше?

Слава Богу, что он оборвал ее душевные терзания! Она немедленно поднялась, хотя была очень измучена, – и слегка покачиваясь, пошла. Кристер поддерживал ее.

Скоро они заметили бредущую вдоль берега фигуру. Магдалена мгновенно перепугалась, но Кристер успокоил ее. Это был Коль, вышедший встречать их – в случае счастливого избавления от опасности.

Они без проблем добрались до экипажа, ждавшего в Пеннингбю. Магдалену укутали в благословенно скрывавший тело плед, и поспешили на север, ибо день клонился к закату.

А тем временем в доме Молина выдался долгий и нервный день.

С утра пришел доктор Люнгквист, хотел осмотреть пациента, но слуга тихим и непреклонным голосом выставил его вон. В состоянии Его милости не произошло никаких изменений, надежды по-прежнему нет. Да, священник уже был. Одна надежда, что семейство подоспеет вовремя. Нет, Его милость спит, и абсолютно не стоит его тревожить, до свидания, всего хорошего!

Когда доктор сообразил, что случилось, он уже стоял за дверью, несолоно хлебавши.

Ладно, все равно все идет, как надо, подумал Берг-Люнгквист. Но чертов живучий старый хрыч! Невероятно, как он еще не подох после последней дозы!

Доктор легкими шагами пересек усадьбу. Скоро, уже скоро они приступят к дележке солидного пирога! Ему причитается двадцать пять процентов. Он быстро подсчитал в уме, сколько это может быть. Старикан владел большинством предприятий в Нуртэлье и еще кучей в Стокгольме. Сумма немалая…

Возможно, следовало бы увеличить свою долю до пятидесяти процентов? Он посвящен во все тонкости…

Нет, он помнит, как получилось с консулом Юлиусом Бакманом. Лучше тихо ждать своей очереди. А как насчет трети? Он заслужил треть, это ясно, как Божий день, он делал всю грязную работу!

Надо будет внести предложение. Разумеется, осторожно.

В доме Молина находились Хейке, Томас и Тула; старик попросил их остаться. Он также побеспокоился, чтобы привезли Анну-Марию, которой в противном случае пришлось бы сидеть одной в полном неведении.

Все были молчаливы и напряжены. Некоторые сомневались, что поездка в «Милосердие» принесет результаты. Едва ли крошка Магдалена жива, во всяком случае, там ее точно нет!

Обедали они в полной тишине. А чуть раньше Хейке занимался старым Молином: пытался улучшить его самочувствие, серьезно подорванное сперва двумя ударами, а потом длительным отравлением организма.

Сидя за столом, Хейке украдкой изучал Томаса, и вид у него был очень расстроенный. Томас никогда не отличался крепким здоровьем, но сейчас все было куда серьезнее. Человек просто надорвался! Ему бы следовало посидеть дома в Мотале и поберечь больное сердце.

Но Хейке прекрасно понимал, что значит для Томаса быть нужным. А не болтаться, как оковы, на ногах у любимой супруги.

Вдруг Хейке заметил Тулу. Она неподвижно сидела и смотрела на него в диком отчаянии.

Черт побери! Как же он не додумался! Тула ведь была, как и он сам, чувствительна, восприимчива к обстановке и настроениям. Она читала его лицо, как открытую книгу, потому что была одной из «меченых» рода Людей Льда.

Хейке быстро улыбнулся ей, желая подбодрить и успокоить, но улыбка получилась неубедительной.

Как только обед закончился, она отвела его в сторону.

– Хейке!

Он взял ее за руку.

– Успокойся, я посмотрю Томаса. Не думаю, что там что-то серьезное, просто эти разъезды доконали его.

Ее ногти вонзились ему в кожу.

– Если с Томасом что-то случится, у меня больше ничего нет. Ничего!

– У тебя есть Кристер, – напомнил Хейке. – Ты нужна ему.

– Надолго ли? Он взрослый, Хейке. И каким бы замечательным ни был мой сын, он не Томас!

Хейке осознал всю серьезность положения. Осознал, как мало связывает Тулу с миром обычных людей. Это малое – Томас, их любовь друг к другу.

– Я знаю, Тула. Если ты его потеряешь, это конец, верно?

– Это конец. Тогда я проиграю битву. И видят боги, как она была тяжела.

Хейке содрогнулся. Только они с Тулой знали, что произойдет, если Тула потеряет опору в жизни. Возможно, еще пару лет Кристер будет зависеть от нее. Но когда покинет отчий дом…

Тогда даже внуки не в состоянии долго удерживать ее в рамках человеческих правил и законов.

– Я сделаю для Томаса все, что смогу, – сказал он. – Только заставь его больше отдыхать. Особенно в ближайшие дни, он совсем на грани, понимаешь? Держится только за счет силы воли.

– Я сейчас же уложу его в постель, – торопливо прошептала она. – Поможешь мне уговорить его? Он так упрям. Не хочет меня огорчать.

– Я должен серьезно поговорить с ним.

Хейке так и сделал. Вечером он отвел Томаса в уединенное место и долго говорил о Тулиной любви. Подчеркивал, как много Томас значит для ее душевного равновесия, и втолковывал, что тот должен думать о себе самом, чтобы таким образом помочь ей.

Хейке осмотрел его и заставил лечь в постель – в комнате, предоставленной Молином в распоряжение супругов.

– Я объясню нашему хозяину, в чем дело, – обещал Хейке. – Уверен, что он первый все поймет.

Томас был достаточно сговорчив. Как здорово немного отдохнуть, да еще когда о тебе заботится сам Хейке.

– Знаешь, я беспокоюсь за парня. Хейке улыбнулся.

– За Кристера? Вот уж если кто твердо стоит на земле обеими ногами, так это Кристер. Ты можешь гордиться таким сыном. В парнишке есть порох.

– Но он так наивен.

– В этом его сила. Счастлив тот, кто может сохранить детский ум, радоваться мелочам и воспринимать все новое распахнутым сердцем! Это мы закоснели в своих суждениях. Мы, все повидавшие и закрытые для новых впечатлений. Нам стоит посочувствовать. Должно быть так и эдак, говорим мы и знать не желаем ни о чем другом. Мы утратили главное: любопытство. Или вернее сказать, жажду знаний; любопытство иногда – ужасная вещь.

Томас улыбнулся.

– Не думаю, что ты, Хейке, закоснел в своих убеждениях.

– И ты тоже нет. Я говорю о стариках в целом. А сейчас выпей-ка укрепляющие сердечные капли: их рецепт идет еще от Ханны, а эта замечательная женщина кое-что умела!

– Ты серьезно, Хейке?

Его друг помедлил с ответом.

– Ты переутомился. Если будешь продолжать в том же духе, дело может принять серьезный оборот. Ради нас ты должен полностью расслабиться, хотя бы на недельку. Лекарство подкрепит твои силы. И здоровье быстро пойдет на поправку.

– Спасибо! Хейке… что ты думаешь о Кристере? Он «меченый»?

– Кристер? – улыбнулся Хейке. – Нет. Но не стоит ему об этом рассказывать, рано или поздно он сам убедится. Нет, почти точно «меченым» будет ребенок Анны-Марии и Коля. Тогда Кристер смирится, вот увидишь.

– Только бы он прежде не наделал глупостей, – произнес Томас, глядя куда-то в пространство.

– Такая опасность существует, – согласился Хейке. – Будем глаз не спускать с него и его фокусов.

Когда Молину сообщили о Томасе, старик пошел к нему и целый час просидел у его постели. Им было о чем поговорить. О коварных симптомах болезней, о тайном страхе смерти, о Хейке, Туле и мистических Людях Льда – и, что немаловажно, о будущем Кристера.

Молин обещал известить Томаса, если появятся или дадут о себе знать отважные «разведчики» Кристер, Коль и полицмейстер. Потому что, как сказал Томас, немного совестно лежать без дела, когда вокруг столько всего происходит.

Когда Молин ушел, явилась Тула. Она была так энергична и заботлива, что Томас попросил ее умерить прыть, – а то он лишится последних сил, наблюдая за ее попытками уподобиться доброй самаритянке.

Тогда Тула тихо прилегла рядом с ним и обняла его за шею.

– Никогда не покидай меня, Томас! Никогда-никогда! Ты сам до конца не понимаешь, что ты для меня значишь.

Он грустно улыбнулся и прошептал:

– Я думаю, что мы очень, очень любим друг друга.

– Да, – тихо откликнулась Тула. «И более того, – добавила она про себя. – Гораздо более. Пока у меня есть ты, я могу быть обычным человеком».

– Останься со мной, Томас! – отчаянно взмолилась она.

Он погладил ее щеку. Тула, единственная женщина, которую он когда-либо любил, и о которой так мало знал!