3

Наконец-то у Дага нашлось время распечатать письма, которые привезла Суль. Он начал с письма от Лив. Он не спеша распечатал его.

«Дорогой брат, – писала Лив. – Как мне тебя не хватает! Гростенсхольм так пуст без тебя! Я ходила к тете Шарлотте, она передает тебе привет, мы много говорили о тебе. Она очень рада, и я тоже очень рада. Но мне так не хватает наших прогулок к замку, я смотрю на башню и вспоминаю, как мы стояли наверху и болтали о жизни в деревне, что у подножия холма, глядя, как внизу копошатся, словно муравьи, человеческие фигурки. Зачем человек взрослеет, Даг? Я слышала, ты собираешься жениться на фрекен Тролле. Я рада, что ты выбрал себе спутницу жизни. Надеюсь, она добра к тебе. В противном случае, ей придется иметь дело со мной! Никто не смеет обижать моего брата!

Сама же я сказала «да» Лаурентсу Берениусу, думаю, что мне не придется в этом раскаиваться. Ты не знаешь его, но жених он подходящий, и я никогда не расскажу ему о нашей нищенской жизни в долине Людей Льда. У него есть все. Он унаследовал предприятие своего недавно умершего отца: он торгует с немецкими и голландскими купцами, привозящими в Осло товары на кораблях, или же сам отвозит товар, я точно не знаю. Все теперь принадлежит Лаурентсу. Он хорош собой, владеет языками. Но он немного упрям, категоричен, считает себя всезнайкой. Я надеюсь, ты понимаешь, что все это потому, что он намного старше нас с тобой и, возможно, знает больше. Он никогда не обсуждает со мной свои дела, поэтому я так мало в них разбираюсь. Но он балует меня своим вниманием, временами это даже смущает меня. Я вовсе не заслуживаю этого! Но все говорят, что я буду просто идиоткой, если не скажу ему «да», к тому же он мне нравится, с ним мне будет хорошо. Трудно противостоять такому обхождению.

Свадьба должна состояться в первую неделю зимы. Мы все надеемся, что ты и Суль вернетесь к этому времени домой. Передавай привет твоей фрекен Тролле и будь здоров, мой дорогой брат!

Твоя преданная сестра Лив».

Некоторое время Даг сидел в неудобной позе, потом взял следующее письмо.

Оно было от мамы Шарлотты и содержало обычные наставления и многословные излияния по поводу тоски и одиночества. «Будущий муж Лив такой очаровательный, – писала Шарлотта. – Это я познакомила их, они встретились у меня, и он с первого взгляда влюбился в нее. В этом, кстати, нет ничего удивительного, потому что Лив – просто мечта для тех, кто ищет себе жену. Я так рада за нее!»

Силье писала своими очаровательными печатными буквами о предстоящей свадьбе:

«Мы немного озабочены, Тенгель и я, ведь Лив еще такая юная. Но юноше не терпится заполучить ее, и это чертовски удачная партия для нашей малютки. Лучше и быть не может. Впрочем, юношей его назвать нельзя, это настоящий мужчина. Она переедет в Осло, и это хорошо, ведь она будет совсем рядом. Ты и Суль должны вернуться домой к свадьбе. Я так волнуюсь за Суль, ты знаешь, почему, но мы рассчитываем на тебя. Не спускай с нее глаз, Даг! Она вела себя все эти пять лет идеально, но теперь она испортилась, и я боюсь, что наследственность снова начнет в ней проявляться. Надеемся вскоре увидеть ее».

Тенгель тоже написал несколько слов своим твердым почерком. Он писал, что дома все хорошо и что все ждут его.

Было и небольшое письмо от Аре. Аре, братишка… Он тоже начинает взрослеть!

Это было не письмо, а всего лишь записка о планах насчет дворовых построек в Линде-аллее. Большие планы. Аре знал, чего хочет, и он всегда осуществлял задуманное.

Дагу вдруг захотелось домой. Но, собирая письма в стопку, он чувствовал, что не скоро попадет туда. Он не мог приехать на свадьбу, это было в самой середине семестра. А Суль? Нет, для нее просто немыслимо вернуться домой, еще не вкусив новой жизни. Но он попытается убедить ее, ведь рано или поздно ей придется вернуться.

Да, Даг разделял беспокойство Силье. Суль была не из тех, за кем можно уследить. В субботу он возьмет ее с собой на вечеринку и представит своим друзьям. Он опасался за последствия. Впрочем, она произвела самое наилучшее впечатление на всех в этом доме.

Лаурентс Берениус… Что это за мошенник-торгаш?

В ярко освещенном трактире, где друзья Дага отмечали праздник, Суль оглядела всех и каждого своими сверкающими глазами.

Все сидели вокруг длинного стола, имевшего весьма почтенный возраст. Это были молодые интеллигентные мужчины со своими сестрами или кузинами – приводить с собой чужих не разрешалось. Среди них считалось неприличным выставлять напоказ даму сердца. Глаза и драгоценности женщин сверкали. На столе стояло блюдо с едой и деревянные кружки.

Суль видела, что привлекает к себе внимание. Графиня Страленхельм дала ей одно из своих поношенных платьев, которое казалось Суль просто роскошным. Никогда она не чувствовала себя такой элегантной, как в этот вечер, и взгляды молодых мужчин говорили ей, что все разделяют ее мнение. Но эти юноши не особенно интересовали ее. Кроме одного – но уже совсем по другой причине.

– Даг, – шепнула она брату. – Кто это такой, кого вы называете Пребен?

– Забудь об этом, – ответил Даг и занялся куриной лапой.

– Нет, я хочу знать! Вы говорили что-то о черной магии.

– Суль, – сказал он тревожно, поворачиваясь к ней. – Тебе что, не хватает опасности?

– Если ты не хочешь говорить, я узнаю это сама.

– Нет уж, я не позволю тебе ходить и расспрашивать всех! Если тебе угодно знать, он член копенгагенского эзотерического общества!

Тайное эзотерическое общество, только для посвященных!

– Но тебе следует держаться от этого подальше, – сказал Даг. – Понятно?

– Да, братишка, – сухо ответила Суль, в то время как ее глаза искали глаза Пребена.

На вид он был ничем не примечательный – заурядное лицо, которое забываешь, едва отвернешься. Но он заметил Суль и ее интерес к нему, и после того, как их взгляды несколько раз встретились, подошел к ней. Дага в это время рядом с ней не было – он флиртовал с одной молодой девицей.

– Я слышал, ты сводная сестра Дага, – сказал Пребен.

– Да, это так. Мы выросли в одном доме.

– Я заметил твой интерес к моей скромной персоне. Могу ли я спросить, чем он вызван?

Суль улыбнулась.

– Я не могу точно сказать, в твоих ли золотистых локонах дело, – ответила она. – Но поскольку таковых у тебя не имеется, догадайся обо всем сам!

– Хорошо. Твои глаза… Что-то подсказывает мне, что у тебя такие же интересы, что и у меня.

Суль кивнула.

– Возьми меня с собой на одно из собраний!

– Мы опасаемся шпионов и доносчиков.

– Разве я похожа на них?

– Нет, ты сама выглядишь довольно мистически.

– Я и есть такая на самом деле, во всяком случае, в твоем понимании мистики. Для меня же это естественное состояние. Но я истосковалась по единомышленникам. Я жила уединенно в Норвегии всю свою жизнь. Мне необходимо говорить с кем-то, чему-то учиться!

Он важно кивнул.

– Ты всему уже научилась! Следует ли учиться вещам устрашающим?

– Меня это не пугает, – приглушенно рассмеялась Суль.

– Как тебе угодно. Я изложу твою просьбу на ближайшем собрании, и если они одобрят твое присутствие, тебя впустят. Но, предупреждаю, там не занимаются пустяками! У тебя есть рекомендательные письма?

– Я сама себя рекомендую. Ты мог бы спросить Дага, но я не думаю, что это стоит делать. Он не должен знать о том, чем я занимаюсь в Копенгагене.

– Идет! Ты рассуждаешь разумно.

Свадьба Лив и Лаурентса Берениуса состоялась в назначенный срок, но ни Суль, ни Даг не смогли приехать домой, поскольку в это время года ни один корабль не выходил в море. Сообщение между Данией и Норвегией было нерегулярным и случайным.

Лив была самой красивой из четырех детей Тенгеля и Силье. Красивее самой Силье, хотя и очень похожей на нее. Шарлотта была права: как жена и золовка она была просто мечтой. Она легко сходилась с людьми, могла быть незаметной, если это требовалось, обладала большими способностями в самых различных областях.

Впрочем, до ее способностей Лаурентсу Берениусу не было дела.

Лив жила словно в каком-то дурмане. Она слышала разговоры, но сама не говорила. «Все будет хорошо, – думала она. – Лаурентс такой милый, такой заботливый. Я буду на редкость счастлива с ним, а Даг женится на фрекен Тролле, и все будут так радоваться. Да, я в самом деле буду счастлива».

Шарлотта сама взялась за приготовления к свадьбе. Силье хотелось, чтобы свадьба происходила в Линде-аллее – у нее, так сказать, было на это право.

Шарлотта устроила роскошный кортеж в церковь и обратно, привезла целые подводы с едой, настаивая, что в последний день свадьбы будет большой обед в замке Гростенсхольм. Да, с этим пришлось согласиться, хотя большая часть церемонии происходила в Линде-аллее.

– Мы должны произвести впечатление на семью Берениусов, – настаивала Шарлотта, пытаясь убедить Тенгеля и Силье. – Юноша не должен думать, что женился на девушке более низкого происхождения. Ведь это не так на самом деле! Ничто не может быть слишком хорошо для лучшей подруги детства Дага!

Лив была необычайно красива в деревенском подвенечном платье. Ее волосы с годами потемнели и теперь отливали бронзой. Глаза ее были такого ярко сине-зеленого цвета, светились такой доверчивостью, что мало кто осмеливался заглянуть в них. Лаурентс же был настолько влюблен, что весь светился.

Она застенчиво и радостно улыбалась ему, пытаясь унять сердцебиение. Она ощущала страх, неуверенность и пустоту в груди. «Но все ведь выходят замуж», – думала она.

Лаурентс был очень элегантен: высокого роста, с коротко остриженными, гладкими, темно-русыми волосами, серо-голубыми глазами, красивым прямым носом. Она обещала самой себе, что сделает его счастливым.

Единственной неприятностью при бракосочетании было отсутствие Дага и Суль. А Лив так хотелось поговорить с ними в последние недели перед свадьбой! Услышать их мнение о Лаурентсе. Суль видела его раньше, но воздерживалась от оценок. Когда Лаурентс приходил к ним в гости, она всегда бывала чем-то занята, так что Лив не знала, что думает о нем Суль.

Она всегда делилась своими сомнениями с Дагом, но теперь он был так далеко! Да и вряд ли он станет теперь, когда у него на уме фрекен Тролле, вникать в переживания Лив. Сестра не так интересна, как возлюбленная. Отсутствие брата и сестры делало Лив неуверенной в себе.

Они ехали верхом из церкви во двор, где происходила свадьба. Дорога была запружена деревенским и дворовым людом, для которых устроили угощенье на гумне, после чего они могли принять участие в дворовых гуляньях. Аре вместе с девушками украсил гумно, получилось просто роскошно.

Как и полагалось, свадебный поезд несся с огромной скоростью. Коня невесты подгоняли выстрелами из ружья и громкими криками, чтобы ей удалось уйти от троллей и злых духов, желающих завладеть ею в этот последний день ее девственности. Но Лив была хорошей наездницей и удачно добралась домой.

Во дворе ей поднесли большую чашу с пивом, которое она должна была выпить на глазах у всех присутствующих. После этого ей полагалось бросить чашу на крышу дома. Если чаша оставалась на крыше, брак обещал быть удачным. Но чаша выскользнула из рук Лив и, долетев только до края крыши, а потом упала вниз.

Никто не придал этому значения, но Лив растерялась. Она так хотела сделать счастливой жизнь Лаурентса.

Но вскоре все забыли об этой неудаче. Свадьба была великолепной и продолжалась три дня – о ней потом долго говорили.

Впервые Лив поняла, насколько они разные, когда они остались вдвоем в его большом доме в Осло. Детство, прошедшее возле Тенгеля и Силье, осталось позади, теперь она могла приезжать на Линде-аллее и в Гростенсхольм только в качестве гостьи.

Эта мысль вызывала у нее чувство глубокой тоски, которую она с трудом пыталась скрыть. Но она утешала себя тем, что все невесты так себя чувствуют.

Впрочем, они не были совершенно одни в этом большом доме. Мать Лаурентса тоже жила там.

Она была и на свадьбе, но за все время не произнесла ни слова. Казалось, что она сидит и ищет предлог для критики, и не найдя ничего, молчит. Впрочем, Лив слышала, как она бормотала одно слово: мотовство! Но Лив была уверена, что если бы свадьба не была столь пышной, та сетовала бы на скупость и нищету.

Лаурентс не прикасался к ней во время свадьбы, дожидаясь, пока они не останутся с ней наедине.

– Знаю я этих лицемеров, которые как бы по ошибке вламываются в спальню новобрачных, – сказал он. – Никто не посмеет осквернить нашу первую брачную ночь, Лив.

Он лежал и смотрел на нее в мерцающем свете свечи, нежно гладя ее, осторожно целовал – так осторожно, что они заснули в совершенной непорочности.

Но теперь они приехали в дом, где ей предстояло стать хозяйкой. Лив аккуратно сложила свадебное платье или, вернее, «наряд замужней женщины», который она надела на следующее после венчания утро. Теперь ей надлежало всегда покрывать голову косынкой в знак того, что она замужняя женщина. Она мысленно улыбалась. Силье никогда не носила косынки, и Тенгель поддерживал ее в этом. Она вынесла множество поношений, но оба супруга оказались такими сильными, что людская болтовня для них ничего не значила.

В спальне было темно, лишь в углу мерцала свеча. Так удивительно было остаться здесь наедине с Лаурентсом. Ее вдруг охватил страх. Ей показалось, что она совсем не знает его. Но она гнала прочь такие мысли. Ведь он очень нравился ей. Изящно одетый, зрелый мужчина, Лаурентс стоял и снимал с себя в полутьме широкую безрукавку.

Она должна была дать ему всю любовь, на которую была способна.

– У мужчин тоже есть потребность в любви, – предупредила ее мать. – Они должны чувствовать, что любимы. Отдай ему все свое сердце, дитя мое! В этом, я думаю, тайна моего счастья с Тенгелем. Мы с ним совершенно открыты друг перед другом, мы знаем, как много мы друг для друга значим.

Да, Лаурентс получит всю ее любовь, думала Лив.

Дома в Линде-аллее Тенгель и Силье лежали, глядя в темноту.

– Это была великолепная свадьба, – произнесла Силье со счастливой улыбкой. – Я выжата, как лимон.

– В самом деле, ты потрудилась, – сказал Тенгель. – Ты все это время была на ногах. К тому же, последние три дня были всего лишь завершением длительных приготовлений.

Силье взяла его за руку.

– Как ты думаешь, мы правильно поступили? Она ведь такая юная!

Он вздохнул.

– Я тоже об этом думаю. Но ты в свое время была такой же молодой. И тогда ты знала, чего хочешь! Ты когда-нибудь жалела об этом?

Она положила голову ему на плечо.

– Ты прав. Но мне кажется, Лив такая маленькая и хрупкая. Такая беззащитная… такая растерянная… Нет, мне не найти подходящих слов!

– Я понимаю, о чем ты говоришь. Если бы юноша не был столь упорным и настойчивым, я никогда бы не согласился на эту свадьбу. Но он славный парень. Надежный. И очень влюблен в нее.

– И она сама этого хотела. Да что там говорить, мы просто обычные, озабоченные родители, не желающие отпускать от себя своего ребенка. Нашего любимого ребенка, Тенгель…

– Да. Ты была упряма в тот раз. Ты хотела иметь этого ребенка. Теперь я благодарен тебе за твое упрямство.

– Все покидают нас, Тенгель! Сначала Даг, потом Суль – но она-то вернется, я надеюсь, и вот теперь – Лив. С нами остался лишь Аре.

– Да. Он всегда будет с нами.

– Спасибо хоть за это.

– Нет ничего хуже, чем терять своих детей.

– Но мы их не теряем! Просто мы их долго не видим.

– Верно, – сказал Тенгель. – Линде-аллее стала частью их, частью, которую они несут с собой в мир. Они здесь, Силье. Их смех на ветру, шаги по полу… Они здесь, они наполняют собой дом и сад.

– Да. И я верю, что они были счастливы здесь.

– Несомненно!

Он обнял ее, они прижались друг к другу.

В доме в Осло погас свет. Лив лежала в постели, на плече Лаурентса. Он шептал ей на ухо нежные слова, осторожно ласкал ее тело.

Лив казалось, что она находится совсем в другом месте, что все это относится не к ней. Но она помнила слова Силье и обняла его. Его ласки становились все более настойчивыми, и вдруг у Лив возникло новое ощущение, сладкое тепло медленно поползло по ее телу. Она прижалась к нему.

– Лаурентс… – восторженно прошептала она ему на ухо.

Его руки замерли, в комнате стало совершенно тихо.

– Лежи спокойно, Лив, – приглушенно произнес он. – Не говори ничего и не двигайся. Жена должна противиться вожделению мужа. Он – охотник, она – дичь.

Она попробовала возразить:

– Но я только хочу сказать, как много ты даешь мне, – обиженно произнесла она. – Моя любовь к тебе…

– Свою любовь ты можешь проявлять тысячью других способов, – оборвал он ее. – Посредством послушания. В любовном акте активную роль играет мужчина, женщина должна быть для него источником радости. Самой же ей не пристало выказывать свои чувства. Это подходит больше шлюхам и уличным девкам.

Лив уставилась в темноту своими большими, растерянными глазами. Она ничего не понимала, ей казалось, что все умерло в ней. Она вся словно оледенела и с чувством безграничного стыда приняла его вожделение, его ласки и его тело.

Когда же он, насытившись, уснул, наконец, рядом с ней, Лив лежала и тихо, беспомощно плакала.

Суль пришла вместе с таинственным Пребеном в маленький, ветхий дом на окраине Копенгагена. Ей удалось одеться так, что ни Даг, и никто другой в доме судьи не узнали ее.

– Весьма сомневаюсь, что они позволят тебе зайти туда, – с важной миной сказал Пребен. – Поэтому я прошу тебя, чтобы ты не нарушала их сакральной черной мессы своими светскими тривиальностями! Этим вечером с нами Сатана, запомни!

Суль кивнула. «Это звучит заманчиво», – подумала она. Они спустились по небольшой лестнице, ведущей в подвал, и Пребен с театральной значительностью постучал в дверь.

Голос изнутри спросил пароль.

– С костями мертвеца, – ответил Пребен. Суль чуть не покатилась со смеху. Человек в черном капюшоне открыл дверь.

Они прошли в подвальное помещение, где находилось около десяти людей в таких же черных капюшонах. Вошедших встретили молчанием. Один из мужчин был значительно старше остальных, его мантия имела красную подкладку. На глазах его была маска, но она не могла скрыть выражение его глаз, загоревшихся, когда Суль сделала реверанс. Суль видела такие взгляды и раньше и хорошо знала, что они означают.

Она быстро огляделась по сторонам. Множество черных металлических светильников освещало дугообразные своды. Прямо перед ней стоял длинный и низкий алтарь, над ним висел перевернутый крест. На выбеленных известкой стенах были начертаны магические знаки и имена демонов.

Говорила какая-то молодая женщина. Ее голос был монотонным, как при чтении молитвы.

– Мы согласились пустить послушницу из норвежской провинции на наше собрание. Мы решим, будет ли она ходить сюда еще. Поскольку все мы здесь преуспели в служении культу Дьявола, мы настаиваем на том, чтобы норвежская недоучка выполняла все наши правила и перенимала наш опыт. Ведь ты уже дала клятву Аполлиону – так зовут Пребена – не так ли? Что никогда не выдашь нас. Хорошо.

Она замолчала, заговорила другая:

– Тебе позволили сюда придти, потому что твой приятель разглядел твои замечательные глаза. Но пара глаз ничего еще не значит для настоящей ведьмы. Тебе многому еще предстоит научиться.

Суль молчала. Человек в маске шепнул что-то первой женщине. Та заколебалась, лицо ее вытянулось. Весь ее облик выражал протест. Но все же она кивнула и направилась к Суль.

– Наш маэстро колдовства, являющийся воплощением самого Сатаны, желает ввести тебя в круг посвященных сегодня же вечером. Это в высшей степени необычно, и это большая честь. Чтобы ты знала, как вести себя, наш маэстро сначала проведет церемонию посвящения с другой женщиной.

Суль кивнула.

Все женщины – а их было пятеро – устремились к маэстро, чтобы предложить свои услуги. Но он отослав их обратно жестом руки. Один из молодых людей быстро направился к алтарю, держа в руках небольшой сосуд. Он опустил в него руки, после чего нарисовал на алтаре – кровью – затейливые рисунки.

Маэстро колдовства взошел на алтарь и встал прямо на этот рисунок. Все опустились на колени и принялись в экстазе петь. Это была настоящая какофония.

Пока собрание пело и приводило себя в экстаз, маэстро выполнял другую часть ритуала. Он зажег несколько свечей и разложил на алтаре различные предметы. Суль не видела никакого смысла в его действиях. Она воспринимала все это как мешанину из примитивных дьявольских ритуалов.

Она чувствовала внутренний протест. Внимательно следя за происходящим, она ощущала лишь напряжение тел и запах пота.

Внезапно маэстро поднял руки, и спектакль оборвался. Все замерли в ожидании, женщины – в лихорадочном напряжении. Тогда он медленно опустил одну руку и театральным жестом указал на одну девушку, которая тут же подошла к нему. Она сбросила мантию и осталась совершенно голой. Маэстро колдовства указал на алтарь, и она покорно легла. Остальные снова принялись петь. Извиваясь всем телом, они тоже сбрасывали мантии. Все стали совершенно нагими.

Только маэстро оставался в мантии. Он нарисовал что-то на теле девушки. Суль подумала с издевкой, что это похоже на пометки лучников на мишени. Ей стало смешно: неужели он боится промахнуться?

Он лег на девушку, его мантия закрыла их обоих и алтарь. Это была широкая мантия, но ни у кого не было сомнений относительно того, чем они занимаются под ней. Все собравшиеся тоже принялись совершать друг с другом сладкий грех, их громкие стоны и вздохи сливались в новую какофонию.

Возбудившись до предела, маэстро колдовства прервал акт и быстро поднялся. Завернувшись в мантию, он повернулся к Суль, а девушка в это время сползла с алтаря, совершенно неудовлетворенная. Женщина, которая судя по всему, была рупором маэстро, сказала Суль:

– Займи место этой девушки! Сатана готов принять тебя!

Суль нахмурилась.

– Раздевайся же, – нетерпеливо произнесла та. Было ясно, что ей не нравится, что вновь прибывшая стала фавориткой.

Разочарование и ярость, постепенно наполнявшие Суль, наконец взорвались. Глаза ее метали искры.

– Стану я доставлять этому мошеннику бесплатное удовольствие! Никогда в жизни!

Лица у всех присутствующих застыли.

– Быть тебе в раю, – злобно сказала женщина. У Пребена был перепуганный вид.

– Ты осмелилась назвать нашего маэстро мошенником? – закричала девушка, только что лежавшая на алтаре.

– Я называю всех вас глупыми клоунами! – разъяренно прошипела Суль. – Что вы понимаете в колдовском искусстве? Вы все – просто сборище глупцов, не обладающих и каплей таланта, пытающихся забавляться с опасными, демоническими вещами. Если бы вы, по крайней мере, хоть попытались взглянуть на себя со стороны, я могла бы научить вас кое-чему. Но вы просто убогие пакостники, возомнившие себя чем-то значительным! Этот человек вбил вам в голову, что у него есть контакт с Сатаной? Что он является его наместником – или самим Сатаной?

Престиж старшего был в опасности. И он заговорил – тонким и визгливым голосом.

– Научить нас кое-чему? – с угрозой начал он. – Я не допущу, чтобы какая-то девчонка из Норвегии пыталась унизить меня! Значит, ты отрицаешь мое колдовское искусство? Взгляни сюда!

Он быстро вынул из кармана мантии горсть порошка и бросил его в огонь. Он сделал это так быстро, что собравшиеся не заметили его движения. Порошок взорвался с легким треском.

– И это твое колдовское искусство? Бросать в огонь порох? Это под силу и ребенку!

– Я могу заколдовать тебя!

– Неужели? Давай посмотрим!

Атмосфера накалялась. Всем было ясно, что Суль нарушила дисциплину и маэстро борется за свое положение.

Маэстро колдовства подошел к Суль, стараясь выглядеть как можно более устрашающе. Со всей властностью, на которую он был способен, маэстро прошипел:

– Приказываю тебе поцеловать мою руку!

Суль лишь презрительно посмотрела ему в глаза. Она была неописуемо прекрасна со своими мечущими молнии глазами, пышными темными волосами и яркими красками лица.

Он вытянул вперед руку.

– Сатана говорит: целуй!

В подвале воцарилась мертвая тишина. Суль прищурила глаза.

– А ты-то сам веришь во все это? – бесстрастно спросила она и тут же скомандовала: – На колени!

В глазах маэстро появилось выражение беспомощности. Безо всякого сопротивления он упал на колени.

– Сними мантию, – сказала Суль.

Он подчинился. Собравшиеся тяжело дышали. Их герой, их бог подчинялся приказам!

– Посмотрите на него! – сказала Суль и указала на застывшего в трансе мужчину, испуганно уставившегося на нее. – Взгляните на его жалкий мужской член, на его сутулые плечи, на складки жира на животе! Посмотрите на него!

Она быстро подняла руки вверх и надела на голову ремешок, на котором висел корень мандрагоры. Увидев волшебный «человеко-корень», маэстро прерывисто задышал и пополз назад. Суль держала корень обеими руками.

– Ложись на пол, мужчина! Ложись на пол и ползи к алтарю, переверни обратно крест, потому что ты не имеешь ничего общего с сатанизмом!

Покорившись во всем воле Суль, маэстро пополз на животе к алтарю, извиваясь, словно змея, вскарабкался на него с помощью рук и перевернул крест. Потом сел и принялся смотреть на Суль с собачьей униженностью во взгляде.

Суль была в ярости, это удваивало ее силы. Раньше она много тренировалась и экспериментировала в одиночестве, и теперь ей захотелось проверить один из труднейших опытов, о котором рассказывала Ханна.

Закрыв глаза, она глубоко вздохнула. Все неподвижно сидели, уставившись на нее. Собравшись с силами, она снова открыла глаза. Затем медленно направилась к алтарю и стала справа от маэстро.

– Ничтожество, – бесстрастно произнесла она. – Ты, ничтожество, посмотри налево!

У собравшихся вырвался сдавленный крик. Суль с издевкой усмехнулась: она видела, что опыт удался.

– Она… она стоит по обе стороны от него! – простонал один из послушников. Маэстро переводил взгляд с одной фигуры на другую, глаза его бегали туда и обратно, и она слышала, как он скрипит зубами от страха. Сама же она не могла себя видеть, ей нужно было стоять совершенно неподвижно, концентрируя силы. Ее сознание оставило ее подлинное тело и переместилось на другую сторону алтаря.

Потом фигура начала медленно двигаться назад, видение исчезло. Лоб Суль покрылся потом, ноги подкашивались, сердце билось вдвое быстрее обычного.

Повесив на шею корень мандрагоры, она подошла к ближайшему из послушников и взяла кожаный кошелек, лежащий возле него.

– У тебя… – сказала она, зажав кошелек в руке, – … в этом кошельке у тебя две серебряные монеты… засушенная роза и письмо.

Он только быстро кивнул.

– А ты, – сказала она, обращаясь к одной из женщин, – ты ждешь ребенка от этого лоботряса с алтаря. Ты никому не говорила об этом, ты надеешься, что это ошибка, но это правда. Тебе придется страдать из-за этого ребенка, и этот проходимец тебе не поможет.

Она повернулась к другому мужчине и положила руку ему на плечо.

– В данный момент у тебя в голове лишь одно: вернуться домой к жене, о которой ты никогда здесь не рассказывал. У тебя связь с девушкой, находящейся сейчас рядом с тобой, и она надеется, что ты женишься на ней.

– Прекрати! – крикнула следующая, та, что разговаривала с Суль. – Прекрати!

– Настоящая ведьма, – прошептал один из мужчин. – Подлинная ведьма! Вот уж не думал, что такие есть!

– Как видишь, есть, – сказала Суль, чувствуя, что очень устала. – Но таких немного. Кстати, ты, дорогой мой, болен. Ты не в состоянии есть.

– Верно, – кивнул он.

– Вот, возьми это лекарство, – сказала Суль. – И каждое утро пей отвар! И рассчитайся с долгами, тогда выздоровеешь. Прости, Пребен, что я разбила твои мечты. Но с этим не шутят, поверь мне! И я не хочу, чтобы какой-то жулик использовал вас. Я не выдам вас и надеюсь, что и вы никому не расскажете обо мне.

С этими словами она покинула душное помещение. Все сидели, уставясь в пространство. Они лишились многого. Лишились чести, престижа. Лишились Суль и ее таинств.

Лив прилагала все усилия, чтобы вести себя корректно в этом большом доме. Ее лицо больше не светилось счастьем и одухотворенностью, как раньше, а в глазах был теперь постоянный страх сделать что-нибудь не так. Она хотела услужить своему мужу, но уже получила жестокий урок. Теперь игра велась по его правилам. С чувством подавленности вспоминала она свои слабые попытки обрадовать его. Как тайком разрисовав цветами доску, она подарила ему ее в день рождения. Он долго разглядывал подарок.

– Очень мило с твоей стороны, Лив, в самом деле, очень мило. Красиво сделано, но…

– Но что? – боязливо спросила она.

– Думаю, тебе лучше заняться вышиванием, дитя. Женщине не пристало писать картины. Другое дело – великому, известному художнику. Мне нужно, чтобы моя маленькая жена занималась тем, для чего она создана. По-прежнему нет признаков того, что ты ждешь ребенка?

Лив покачала головой. Она чувствовала себя ни на что не годной. Она не была способна даже на это. Бедный Лаурентс, как он был недоволен ею!

Но она не сомневалась в том, что он любит ее. Каждый день он орошал ее доказательствами этого. Ошибка его состояла лишь в том, что он считал ее своей собственностью.

Она вспомнила, как однажды к ним пришли гости. Она беседовала с одним пожилым господином, и их разговор перешел в настоящий спор по поводу текущих событий – о перспективах развития нации и о том, что сделал для этого король. Лив была увлечена спором, пожилой интеллигентный господин интересным собеседником, они втянули в беседу всех собравшихся.

И тут она встретила взгляд Лаурентса. Он был в ярости! Кивком головы он велел ей оставить собравшихся, ей пришлось извиниться и уйти. В этот вечер он сказал ей все, что думает о женщинах, которые вмешиваются в мужские дела:

– Ты выставляешь себя на всеобщее посмешище! Не вбивай себе в голову, что ты можешь сравняться с мужчиной! Мне не нужна неженственная жена! Да, Лив, я вижу, мне предстоит большая работа. Ты скрывала от меня многое. Я даже не подозревал, что ты так дурно воспитана. Но ты такая нежная и ласковая, ты мое любимое сокровище, так что нам удастся справиться с твоими дурными привычками, вот увидишь! Я помогу тебе, только не будь строптивой!

Конечно, она уже кое-чему научилась. И пока она делала то, что он хотел, все шло хорошо. Но как же трудно было постоянно сдерживать чувства, являющиеся частью ее личности!

Через неделю она снова забылась. Они были в гостях у одного коллеги Лаурентса, и, выйдя на улицу, Лаурентс сказал, что в этот вечер так ярко светится Сириус. Не задумываясь, Лив поправила его, сказав, что так ярко светится не Сириус, а Денеб в созвездии Лебедя. В тот же вечер, когда они пришли домой, Лаурентс дважды ударил ее по щеке: она унизила его перед другими. Он точно знает, что это был Сириус! Что она вбила себе в голову? У Лив создалось впечатление, что Сириус – единственная звезда, которую он знал.

Потом он раскаялся и просил у нее прощения, а в постели любил ее жарко и рьяно. Но что-то изменилось в их отношениях. И Лив, прекрасная маленькая художница, готова была уже никогда в жизни не брать в руки кисть!

Мать Лаурентса тоже не облегчала ее жизнь. Это была старая дама, страдающая манией величия и страшно недовольная Лив. Ей хотелось сохранить сына при себе, и она не желала терпеть никаких невесток. Мягкая, податливая Лив оказалась легкой добычей для ее властолюбия. Старухе не потребовалось много времени, чтобы почувствовать слабые стороны Лив – и она пользовалась этим сполна.

Лаурентс ничего не замечал, ему казалось, что в доме царит полный мир. И если речь заходила о поддержке с его стороны, он неизменно становился на сторону матери. Лив была для него лишь несмышленым ребенком.

Она писала письма домой. Обнадеживающие, короткие сообщения маме Силье о том, как хорошо ей живется у мужа. Но ей приходилось подальше отодвигать лист бумаги, чтобы на него не капали слезы.