8

В Норвегии тем временем жизнь тоже не стояла на месте.

Виллему надела свой, как она его называла, «крестьянский наряд» – белую блузку с широкими рукавами и красную юбку с корсетом. В этом наряде не было ничего крестьянского, но это было ее единственное платье, более или менее подходившее для осеннего праздника урожая, который устраивался в Гростенсхольме. Обычно этот праздник хозяева устраивали для своих работников 29 сентября, в день святого Михаила, но как раз в тот день в Гростенсхольме умер старый работник, и праздник перенесли на начало декабря. В это время года его не могли устроить на открытом воздухе, и Никлас с Ирмелин решили устроить празднество в большом зале Гростенсхольма.

Были приглашены все работники и арендаторы. Пришли также и многие жители селения, которые не имели прямого отношения к поместью. Их ужином не угощали, зато они могли принять участие в танцах.

Обитатели Элистранда уже собирались отправиться на праздник, но задержались, обсуждая письмо Тристана, написанное в ответ на их приглашение.

Виллему была сама не своя от гнева.

– Глупцы! – кричала она. – Неужели они не понимают, как это важно!

– Успокойся, – сказал Доминик. На нем была белая рубаха с широкими рукавами, замшевый жилет, кружевной шейный платок и треугольная шляпа. – Ты бы тоже никуда не поехала, если б твой лучший друг лежал при смерти. Он пишет «герцогиня»? Ишь ты, в каких кругах он вращается!

– Тристан и сам не менее знатного происхождения, – буркнула Виллему. – Там только бабушка Сесилия была вороной среди павлинов. Но зато, какая ворона! Негодный Тристан! Пусть Лене и ее семья не смогут приехать, меня это не огорчает, я никогда не чувствовала к ним большой привязанности. Но Тристану сам Бог велел присутствовать на этой встрече!

– Ты права.

В комнату вошла Габриэлла.

– Это очень опасно! – Габриэлла была не на шутку встревожена.

– Что опасно? Что они не приедут?

– Кто не приедет?

– Подождите, о чем мы говорим?

Габриэлла вздохнула.

– На кухне говорили…

– Мама, неужели ты слушаешь, о чем говорят на кухне?

– На этот раз, да. Там говорили, что кто-то проболтался об Ульвхедине.

Виллему выругалась.

– Перестань, Виллему, где только ты выучилась всем этим словам? Как нам быть? Кто-то в соседнем приходе грозился сообщить фогту, что Ульвхедин скрывается у нас. А оттуда уже один шаг до судьи.

– Но ведь судья – наш друг!

– Нет такой дружбы, ради которой можно просить помиловать убийцу.

– Не называй так Ульвхедина! Это случилось в тяжелые для него годы. Когда над ним тяготело проклятье Людей Льда. Теперь он совершенно освободился от него.

– Это еще как сказать, – буркнул Доминик себе под нос.

– Да, почти! Сейчас он стал совершенно другим! – горячо возразила Виллему.

– Конечно, это все так. Но ведь ты не думаешь, что нам удастся скрывать его целую вечность? – спросил Доминик.

– Надо надеяться на лучшее! Я отвечаю за Ульвхедина, это я сделала из него человека. Или сделаю, если вам так больше нравится. Но согласитесь, что я на верном пути.

– Никто в этом не сомневается, – сказала Габриэлла. – Но и ты согласись, что если бы не Элиса и их маленький сын, у тебя вряд ли что получилось бы.

– Это я признаю. Элисину помощь трудно переоценить. Но скажите, матушка, насколько серьезны эти сплетни?

– Не знаю. Боюсь только, что когда до судьи дойдет, что мы прячем у себя Чудовище, как его называют, нам может не поздоровиться. Ульвхедина следовало давно выдать. За его голову и сейчас дают огромную сумму. Нет никакого сомнения, что он тут же окажется в руках палача.

– Но этого нельзя допустить! Только не сейчас. Элиса умрет от горя!

– Ты права. – Габриэлла была расстроена. – Мы все очень тревожимся за него, ведь теперь он один из нас. – Она выпрямилась: – Давайте поспешим, нам пора в Гростенсхольм. Что пишет Тристан?

– Он не приедет, – мрачно сказала Виллему.

– Ему бы не мешало быть здесь.

– Он весьма убедительно объясняет, почему он не может приехать, – вмешался Доминик. – Жаль только, что мы так задержались здесь из-за него.

– Я-то рада, что вы здесь, но понимаю, как вы рветесь домой, – сказала Габриэлла.

– Боюсь, Тенгель совсем отобьется от рук, – вздохнула Виллему.

– За это не опасайся, – утешила ее Габриэлла. – Ты такая красавица, Виллему, правда, для танцев недостаточно нарядна, ну да ничего. А Доминик как всегда изыскан, что бы он ни надел.

– А я, значит, не изысканная? – тут же возмутилась Виллему.

– Некоторые Люди Льда, в том числе и ты, дорогая, очень необузданны. От тебя не знаешь, чего ждать. Такой же была Суль. И моя мать Сесилия. Но ты сказочно хороша. Идемте же, нам надо спешить!

Судья Акерсхюса сидел за массивным письменным столом и с неприязнью смотрел на одного из своих фогтов.

– Вы утверждаете, что Чудовище находится сейчас у моих друзей в Гростенсхольме? А я говорю, что это невозможно, я вам не верю!

– Ходят такие слухи.

– Не думаю, что этот злодей до сих пор жив, – медленно сказал судья, красивый, благородный человек с седыми волосами и моложавым лицом. Он не любил прятать под судейским париком свои густые волосы.

– Может, мне следует арестовать его, Ваша Милость?

Судья даже поморщился от такого чрезмерного усердия. Он недолюбливал своего чересчур исполнительного фогта.

– Арестовать? Не думаю, что у вас это получится. Или вы готовы рискнуть ради этого жизнью?

– Говорят, что теперь он уже не столь опасен. – Глаза фогта засветились инквизиторским блеском. – Разве мы не должны исполнять свой долг?

– Бог с вами, конечно, мы должны исполнять свой долг. Он ведь объявлен вне закона?

– Об этом я позаботился!

– И тому, кто его поймает, обещано большое вознаграждение? – От внимания фогта не укрылось легкое презрение, которое судья испытывал к нему.

– Точно не знаю, но, кажется, да, – уклончиво ответил фогт.

Судья снял очки в металлической оправе и вздохнул. Гростенсхольм? Что там делает этот злодей? И почему Люди Льда ни разу словом о нем не обмолвились, когда судья гостил у них? Ведь они знали, что он ищет его…

Он был обижен на них и сделал фогту знак рукой.

– Ладно. Разберитесь в этом деле. Если преступник там, где вы говорите, арестуйте его и привезите ко мне! Пусть в кандалах, но живым. Я не желаю никакого кровопролития.

– Слушаюсь, Ваша Милость.

Фогт, довольный, покинул судью. С течением времени сумма вознаграждения за поимку этого преступника возросла. Фогт прекрасно знал, какая сумма обещана сейчас за его голову. На эти деньги он рассчитывал купить собственную усадьбу.

На Гростенсхольма опустились сумерки. Танцы в большом зале были в самом разгаре, всем было жарко. От крестьянских нарядов попахивало чердаком. К запаху чердака примешивался и запах хлева, но никого это не смущало. Все веселились от души.

Танцы, вошедшие в моду при дворах Европы, еще не достигли Гростенсхольма, это было делом отдаленного будущего. Здесь по старинке отплясывали деревенскую кадриль, другие народные танцы, водили хороводы.

Виллему и Доминик танцевали вместе со всеми, они не могли забыть о том, что по положению они господа, и от смущения их веселье было чуть-чуть преувеличенным, но, тем не менее, искренним. В другом конце зала они видели Ульвхедина с Элисой, на руках у Элисы был маленький Йон. Видно, родителей нисколько не смущало, что полугодовалому ребенку давно пора спать. Здесь были и другие дети, они жались вдоль стен, надеясь, что родители не вспомнят о них. Это был самый веселый день в году. Ульвхедин нагнулся и заботливо поправил одеяльце, в которое были завернуты ножки сына. Как он отличается от того дикаря, которого они когда-то встретили на вершине Нурефьелль, с удивлением думала Виллему. Она как будто только что заметила произошедшую в нем перемену. А ведь в этом была и ее заслуга! Она почувствовала гордость. Между ней и Ульвхедином установилось некое противоречивое взаимопонимание. Они не признавались друг другу, что стали друзьями, нет-нет, да и обменивались колкостями и даже могли отозваться друг о друге весьма нелестно. Никто из них не желал уступать в борьбе за первенство, которую они постоянно вели друг с другом. Правда, иногда в их глазах поблескивал юмор и тогда в глубине души они чувствовали, что прекрасно понимают друг – друга, им было хорошо вместе. Каждый из них был счастлив в браке, так что любовного увлечения между ними не было. Зато они понимали, что связавшая их дружба дана им на всю жизнь, но, признаться в этом открыто? Да ни за что на свете! Этому мешала гордость. К тому же они боялись, что подобное признание сделает невозможным их словесные дуэли, которые были необходимы им обоим.

Молодежь начала танцевать под старинную народную мелодию, которую хорошо знали здесь, на Севере, да и вообще во всей Европе. Исполнялась «Песнь о Роланде». Доминик и Виллему выбились из сил и больше не танцевали, но внимательно слушали грустную древнюю песню, сопровождаемую глухим шарканьем ног.

Шестеро моих солдат были дома,

прятали там золото.

Все они из языческих стран,

испытанные и верные.

В дверях возник шум. Снаружи рвались в зал, изнутри не пускали. Вновь пришедшие чем-то возмутили не пускавших их людей. Волна танцующих скрыла дверь. Песнь продолжалась, и припев разносился по всему залу. Танцующие пели уже о битве в Ронсевале, или, как говорили по-норвежски, в Ронсарволле. В этой битве Роланд, паладин Карла Великого, прославил на века свое имя.

Они бились у Ронсарволля,

усталые воины и девы.

Солнечный свет был не виден

из-за человеческой крови.

Виллему перестала вслушиваться в слова песни. Ее внимание привлекла сутолока в дверях. Почему-то люди, сумевшие прорваться в зал, смотрели на них: на нее, Доминика и Габриэллу.

– Почему они смотрят на нас, что им нужно? – сказала она Доминику. – Мне что-то тревожно.

– Мне это тоже не нравится, – согласился с ней Доминик.

Битва при Ронсарволле

была для них очень тяжела.

Язычники падали от коротких кинжалов,

как снег, гонимый по плоскогорью.

– Идемте узнаем, в чем дело, – предложила Габриэлла. У пришедших от волнения горели глаза.

– Мы живем в соседнем приходе, были на охоте, – начал один из них. – У нас есть новость.

– Говорите, в чем дело?

– Сюда едет фогт со своими людьми, чтобы арестовать Ульвхедина. Нам удалось обогнать их и приехать первыми.

– Спасибо, – сказала Габриэлла. – Передайте на кухне, что я приказала накормить вас праздничным ужином. Мы позаботимся об Ульвхедине. Где сейчас фогт и его люди?

– На холме.

– Нельзя терять ни минуты. Идемте, дети!

Габриэлла никак не могла привыкнуть к тому, что Виллему и Доминику было уже за сорок. Они пробирались через толпу танцующих к Ульвхедину.

– Что будем делать? – спросила Виллему у матери.

– Еще не знаю, что-нибудь придумаем. Прежде всего, Ульвхедина надо спрятать. Но где?

– Это только отсрочка, – сказал Доминик. – Рано или поздно его все равно найдут. У Виллему родилась блестящая мысль:

– А почему бы ему ни скрыться в Дании?

Доминик и Габриэлла остановились.

– Правильно! – сказал Доминик. – Мы уедем с ним в Данию сегодня же вечером.

– Он не может покинуть Норвегию, – возразила Габриэлла. – Его слишком легко узнать. И главное, он только-только добился тут уважения людей.

– Мы постараемся изменить его внешность до неузнаваемости, думаю, это не так трудно. Вы поедете с нами, матушка?

Габриэлла вздохнула:

– Мне бы хотелось еще разок взглянуть на Габриэльсхюс! Но, боюсь, такое путешествие мне уже не по силам, особенно зимой. А вы поезжайте! Там он будет в безопасности.

– А Элиса? Йон? – спросил Доминик.

– Они останутся здесь. Малыша нельзя зимой везти на корабле!

– Элиса не выдержит разлуки.

– Ульвхедин вернется сюда, когда все уляжется. Или Элиса с Йоном поедет к нему. Весной.

– Скорее всего, им придется ехать к нему, – горько сказал Доминик. – Ульвхедину в Норвегии грозит смерть.

Наконец они добрались до Ульвхедина и рассказали ему, что случилось. Как и следовало ожидать, Элиса была против его отъезда, но Ульвхедин понял, что дело серьезно.

– Ты приедешь ко мне, Элиса. – Таким мягким голосом он говорил только с ней и с ребенком. – Вместе с Йоном. Вспомни, мы все время этого опасались. А теперь нам предлагают выход…

– Тебя поймают еще до того, как ты успеешь сесть на корабль. – Элиса заплакала.

– Нет, нет! – быстро сказала Виллему, она успела все обдумать, пока они проталкивались через зал. – Господи, как они громко поют, приходится кричать. Я уже придумала, как мы отвезем Ульвхедина в Кристианию. Положитесь на меня. Он ведь больше не хромает, а его внешность мы изменим.

Габриэлла не понимала, как можно сделать неузнаваемым человека, в котором больше семи футов росту, но она уже давно перестала удивляться выдумкам своей дочери. Тем более что терять было нечего.

– Ну что ж, придется нам поехать в Данию, раз наши датские родственники не смогли приехать сюда, – сказала Виллему. – Что там говорится про гору и Магомета?

– Будь осторожна в сравнениях, – трезво заметила Габриэлла.

Они быстро прошли через зал, в сенях их встретил зимний холод. Ульвхедин обернулся к остающимся.

– Позаботьтесь о них, фру Габриэлла, – попросил он.

– Не волнуйся, Ульвхедин.

– Спасибо! И ты, Элиса, заботься о фру Габриэлле. Помогай ей в Элистранде!

– Конечно. Мы будем ждать вестей от вас.

Ульвхедин обнял жену и прижал к себе, но так, чтобы не придавить ребенка. Минуту они постояли молча. Все были опечалены.

– Не повезло тебе с мужем, Элиса, – проговорил Ульвхедин.

– С недостатками мужа надо мириться, – всхлипнула Элиса. – Для меня ты самый лучший, Ульвхедин. Останься!

– Невозможно, – шепнул он ей.

– Я знаю, иначе тебя схватят.

– Береги себя, Элиса! Теперь ты отвечаешь за сына!

– Я знаю. – Элису душили слезы.

– Весной увидимся.

Ульвхедин поцеловал темную головку сына.

Виллему, Доминик и Ульвхедин быстро скрылись за дверью. В зале гремела песня, танцующие допевали последние слова:

Язычники были убиты.