6

Оказавшись в залах дворца в окружении людей, Тристан, к своему ужасу, понял, что его считают героем.

– Только ни о чем у нее не спрашивайте! Никаких вопросов! – поспешил он предупредить всех. – Это может стоить ей рассудка.

Его послушались, но какими же удивленными глазами смотрели все на Марину!

Вид у нее был самый жалкий. Маленькая, продрогшая, растрепанная, в мятой ночной рубашке с пятнами крови, голова втянута в печи, лицо искажено страданием. Марина двигалась, как призрак, не замечая никого вокруг.

Наконец они подошли к Хильдегард, она встала с дивана, на котором лежала вконец обессиленная после поисков дочери. Стараясь сдержать слезы, Хильдегард обняла дочь.

– Дайте волю слезам, Ваше Высочество, не надо сдерживаться, – быстро сказал доктор. – Вам вредно делать над собой усилие.

Только тогда Тристан понял, как серьезно больна Хильдегард. Она протянула ему руку, не выпуская Марину из объятий:

– Дорогой маркграф! Как мне отблагодарить вас?

На лице у Тристана появилась вымученная улыбка.

– Ваше Высочество, мне очень стыдно, но я бы сел, с вашего позволения, хотя вы сами и стоите, – сказал он. – Что-то ноги плохо держат меня.

– Ах, Боже мой, конечно! Стул маркграфу!

Тристан рухнул на стул, еще немного, и он бы упал на пол.

– Спасибо! Дело в том, что я плохо переношу высоту. У меня кружится голова, даже когда я встаю на стул.

– Тем больше доблести в вашем поступке, милый Тристан!

В ту минуту Тристан был почти готов с ней согласиться. Одна мысль о башне, на которую он только что поднимался, приводила его в содрогание.

Господи, не хватало, чтобы он сейчас потерял сознание! На глазах у герцогини и всех придворных! Какой позор!

Ему удалось взять себя в руки. Хильдегард заглянула в потухшие глаза Марины.

– Теперь, моя девочка, никто никогда не выгонит тебя из моей спальни. Никогда! Пока ты не вырастешь и не уйдешь сама.

«Или пока ты не умрешь, несчастная», – подумал Тристан.

Глядя в глаза матери, Марина грустно сказала:

– Нет, мама, мне нельзя жить среди людей. Я убила человека.

Хильдегард покачала головой.

– Ты никого не убила, доченька. Во дворце все живы и здоровы, да и как бы ты смогла кого-нибудь убить?

– По-моему, сейчас лучше не говорить с ней об этом, Ваше Высочество, – вмешался Тристан, – Мы не должны задавать ей вопросов и ни в коем случае не спорить с нею. По крайней мере, пока.

Хильдегард с удивлением подняла на него глаза. Все молчали, не понимая, что он имеет в виду.

– Тебе надо лечь, дитя мое, – наконец сказала она. – Сперва ты примешь ванну, поешь, а потом ляжешь в мою большую кровать. Согласна?

На мгновение лицо Марины озарилось улыбкой, она как будто вновь увидела тот мир, который навсегда утратила нынче ночью, но потом взгляд ее снова потух. Она что-то прошептала.

– Что ты сказала? – спросила Хильдегард.

– Палач, – снова прошептала Марина.

– Палач? – Хильдегард сдвинула брови.

– Палач. Когда он придет? Где он прячется?

Первым нашелся комендант дворца:

– Но у нас сейчас вообще нет палача. Прежний умер месяц назад, а нового мы не назначали, потому что в нем пока нет нужды.

Марина медленно обернулась к нему.

– Теперь он вам понадобится. Раньше он следил за моей мамой. А теперь я убила человека, и пусть он заберет меня. Я не боюсь.

– Ни один палач не посмеет прикоснуться к вам, Ваше Высочество. Даю вам слово. – Комендант сделал усилие, чтобы его голос звучал твердо.

Тристан снова задумался о том, что же произошло ночью в комнате Марины. И не он один ломал себе голову над этим. У многих появилось желание растормошить девочку, заставить ее все рассказать. К счастью, они подавили в себе это желание.

– Марина, я не знаю, кто оговорил меня, но я не совершила никакого преступления, ничего такого, чтобы мне бояться палача. Кто-то просто хотел причинить нам зло, дитя мое!

Марину отвели в покои Хильдегард, вымыли, причесали, накормили. Хильдегард все это время была рядом и не спускала глаз с дочери. Тем временем доктор, комендант и Тристан беседовали втроем в одном из небольших кабинетов.

– Там, наверху, мне стало ясно, что Марина никогда не расскажет нам, что с ней случилось, – сказал Тристан. – Я не привык блуждать в лабиринтах человеческой души, но все-таки понимаю, что она что-то скрывает, в том числе и от самой себя. И это для нее еще мучительней, чем навязчивая мысль о том, что она кого-то убила.

– Неужели вы думаете, что это, будто бы совершенное ею убийство, – еще не самое страшное? – спросил комендант.

– Во всяком случае, мысль об убийстве ее не пугает, – ответил Тристан. – А вот когда я начал расспрашивать ее о событиях минувшей ночи, она испугалась, и всякое продолжение разговора стало невозможным.

Доктор почесал в затылке:

– Вы думаете, что, открыто признаваясь в убийстве, она скрывает что-то другое?

– Да, но бессознательно. Я понимаю, это звучит глупо, и я уже сказал, что плохо разбираюсь в тонкостях человеческой души, однако на башне у меня сложилось именно такое впечатление. Она хочет понести наказание… за то, что убила человека. Притом, что, по-видимому, убийство – для нее не главное.

– А что вы скажете про всю эту кровь? – спросил доктор.

– Это загадка. Доктор, по-моему, вам следует осмотреть девочку сегодня же вечером. Вы скорей, чем кто бы то ни было, способны разобраться в этом деле.

Доктор покачал головой.

– Это бесполезно. Мы с герцогиней уже говорили об этом, но девочка ничего и слышать не хочет.

– Тогда, конечно, не стоит.

– Она говорила о палаче… как об искуплении. Как об освобождении от чего-то, – задумчиво сказал комендант. – Мне кажется, маркграф, вы нащупали что-то важное. Она боялась палача раньше, но не теперь. Теперь она даже забыла причину, по которой боялась его, теперь у нее появилась другая вина – убийство.

– Да, убийство, – хмуро сказал доктор. – Боюсь, мы никогда не узнаем того, что случилось на самом деле и откуда взялась в комнате кровь. Герцогиня говорит, что на девочке нет ни единой царапины, но много синяков. Загадочно. И какое отношение к этому могут иметь поборники истинной власти?

– Простите меня, господа, – раздался у них за спиной женский голос.

Судя по платью, это была одна из дворцовых поварих, она держалась с достоинством, но, в то же время, почтительно.

– Простите великодушно, может, это и не мое дело, но тут есть две девочки, которых, по-моему, вам следовало бы выслушать. Уж не знаю, сумеют ли они рассказать вам то, что хотят, – они напуганы до смерти. Сама-то я толком не знаю, о чем может идти речь, только, сдается мне, дело серьезное. Даже выбранить их язык не поворачивается, в таком они беспамятстве от страха.

– Пришлите их сюда, – приказал комендант.

В покои вошли две девочки, обе они работали на кухне. Младшей было лет восемь, она пряталась за старшую, которой вряд ли было больше двенадцати. Девочки крепко держались за руки.

Тристан угадал причину их робости – они никогда не разговаривали со столь важными господами.

– Ну, говорите, что там у вас стряслось? – приветливо обратился он к ним. – Не бойтесь, выкладывайте все, как есть. Никто не станет бранить вас, даже если вы и провинились.

Девочки переглянулись, младшая кивнула, старшая сглотнула комок в горле и, сделав реверанс, заговорила:

– Милостивые господа, мы слышали, что Ее Высочество, маленькая герцогиня…

– Мы тебя слушаем, – подбодрил ее доктор, когда она запнулась и умолкла. – Если речь идет о маленькой герцогине Марине, это особенно важно знать.

– Нет, мы ничего не знаем про нее, но мы подумали, может, с ней приключилась та же беда, что и с нами.

Мужчины вздрогнули и попросили девочек подойти поближе. Старшая говорила так тихо, что ее почти не было слышно.

– Ну, расскажи, что случилось, – мягко сказал комендант.

Глаза у девочки наполнились слезами.

– Мы не знали, что господам позволено делать с девочками, а что – нет, поэтому мы не противились, но нам было так страшно.

– И стыдно! – Младшая заплакала. Лицо у старшей стало пунцовым, она не поднимала глаз.

– Он… по-всякому трогал нас.

У мужчин перехватило дыхание. Они с ужасом переглянулись.

– Нам это не нравилось, но мы не смели отказать ему, потому что иначе нас забрал бы палач. Так он сказал нам. Он никогда не делал этого с нами обеими одновременно, но мы признались друг другу, и оказалось, что мы обе…

Тристана душил гнев, он видел, что доктор тоже с трудом владеет собой.

– Расскажите подробно, что он с вами делал, – сказал доктор.

– Лучше не надо, – старшая посмотрела в сторону. – С Метте он обошелся получше, чем со мной. А потом мы слышали на кухне разговоры, будто герцогиня Марина вдруг стала чего-то бояться, и мы обе подумали, что он, видать, и до нее добрался. Ну, а после нынешней ночи мы решили: будь что будет, а мы во всем вам признаемся.

– Вы поступили совершенно правильно, – похвалил их комендант.

– А палач? – всхлипнула младшая.

– У нас сейчас вообще нет палача, – успокоил их Тристан. – А когда появится, у него будут дела посерьезней. Не бойтесь. Бедные дети, мы не оставим вас в беде.

– Я бы все-таки хотел узнать подробнее, что он с вами делал? – настаивал доктор. – Вы сказали, что он вас трогал и щупал. В непристойных местах?

Девочки закрыли лица руками и кивнули.

– Но ты сказала, что к тебе он отнесся хуже, – доктор повернулся к старшей девочке. – Что он делал с тобой?

– Я не могу этого сказать, это так ужасно.

– Он тебя обесчестил? – глухим голосом спросил комендант.

Она вопросительно поглядела на него.

– Наверно, я знаю, о чем вы говорите, – смущенно сказала она. – Но это было не совсем так. Просто он заставил меня делать то, что мне не нравилось. Потом меня вырвало.

– Господи, какой негодяй! – воскликнул комендант.

– А потом он оставил вас в покое? – спросил Тристан.

– Да, сударь. Нас с Метте как раз поселили с другими служанками, и он больше не мог добраться до нас.

– Вам повезло, – сказал доктор. – А вот маленькая герцогиня Марина… Бедняжка, она была совершенно одна… И так боялась этого палача.

Тристан задыхался. Теперь им все было ясно.

– И кто же этот мерзавец?

Девочки посмотрели на них испуганными глазами.

– Этого мы не можем сказать. Он убьет нас.

– Не бойтесь, – гневно сказал комендант. – Пусть только попробует вас тронуть. Поймите, мы должны знать, кто он. И выяснить, что с ним случилось, потому что комната маленькой герцогини была залита кровью.

Это было преувеличение, однако, не слишком сильное. Может, этот человек оказался жертвой поборников?

Но девочки не знали имени своего обидчика.

– Не огорчайтесь, – сказал комендант своим друзьям. – Ночью во дворце несли службу не меньше полсотни солдат. Мы их осмотрим и узнаем, нет ли у них телесных повреждений. Потом останутся слуги. И…

– Он был не из солдат, – робко сказала старшая девочка. – И не из прислуги. Он был из господ.

Мужчины нахмурились.

– Как он выглядел? – спросил Тристан. Девочки испуганно переглянулись:

– Вы обещаете, что он нас не тронет?

– Даем вам слово, – сказал комендант. – Напротив, вы получите вознаграждение. Ну?

– Он очень противный, – прошептала младшая.

– И жирный, – прибавила другая. Тучных придворных в королевской свите было немало.

– Что еще? – спросил комендант, когда девочки замолчали.

– Носит парик, – вспомнила младшая. Парики носили многие.

– И у него горят глаза, – сказала старшая. Больше они ничего не могли добавить.

– Не исчез ли из дворца кто-нибудь из придворных? – спросил Тристан коменданта.

– Нет, это исключено.

– А может, наоборот, кто-нибудь вернулся незамеченным из Фредериксборга или после охоты?

– Я спрашивал у стражи. Никто не возвращался, ни тайно, ни явно.

– Кого из придворных, находящихся сейчас во дворце, можно считать толстым?

– Некоторых членов государственного совета, которые еще не разъехались по домам. Среди них есть настоящие толстяки. Потом старик Тотт и граф Рюккельберг, но граф болен…

– Болен? – Тристан насторожился. – И давно он заболел?

– Графа можно не считать, хотя он и заболел только вчера. Я заходил к нему… Дело в том, что у него безупречная репутация, – сказал доктор.

– В каком смысле безупречная?

– Он никогда не был причастен к скандалам, касались ли они женщин или мужчин. Граф до сих пор оплакивает свою убитую жену.

Взгляд Тристана был холоден, как лед.

– Если не ошибаюсь, ее убили много лет назад? И убийца так и не был найден? Я полагаю, вы осмотрели всех членов государственного совета, которые находятся во дворце?

– Да, хотя и не очень приятно было просить их раздеться, но я осмотрел всех: ни на одном из них не было ни единой ссадины, – ответил комендант. Тристан задумчиво кивнул головой.

– А чем болен граф Рюккельберг? Доктор, вы, кажется, навещали и его?

– Да, не далее, как сегодня. У него лихорадка. Я прописал ему капли.

– А чем она вызвана?

– Он сказал, что у него болит горло. У меня нет оснований не верить ему.

– Наверное, у него горит лицо и он весь красный?

– Напротив. Он очень бледен.

– Мы осматривали его комнату, когда искали девочку, – вмешался комендант. – Он позволил нам все осмотреть, и мы, конечно, извинились за вторжение.

– Кто-нибудь подтвердил, что граф заболел еще вчера?

– Нет, мы поверили ему на слово. Девочки, вы пойдете с нами и скажете, к вам приставал граф Рюккельберг или кто-то другой.

Девочки отпрянули к двери.

– Мы боимся, – испуганно прошептали они. – А вдруг это он? Он нам этого не простит!

– Нельзя требовать этого от детей, – вмешался Тристан. – Мы и без них все узнаем. Идемте. Спасибо, девочки, мы с вами еще увидимся. Хвалю вас за смелость и сообразительность. Вы очень помогли нам.

Они подошли к покоям графа Рюккельберга и постучали.

– Войдите! – откликнулся недовольный голос за дверью.

Граф Рюккельберг лежал в кровати, укрывшись одеялом почти до носа. Вид у него был больной, на лбу блестели капельки пота.

– Ну, как, вам удалось найти девочку? – Он устало зевнул.

– Да. Но она ничего не говорит, – ответил доктор. – Я зашел узнать, как вы себя чувствуете. Мне хотелось бы посмотреть ваше горло, господин граф.

– А что вам это даст? И зачем вы привели в мои покои столько посторонних людей? Между прочим, моя простуда перекинулась теперь на нос.

Он демонстративно высморкался.

– Странно, – сказал доктор. – Простуда имеет обыкновение опускаться в грудь, вызывая кашель. У вас нет боли в груди?

– Нет, благодарю вас, я чувствую себя хорошо, – отрезал граф. – Единственное в чем я нуждаюсь, так это в покое!

Комендант заметил у него на простыне бурое пятно.

– У вас шла кровь, господин граф?

– У меня? Ничего подобного! С чего вы взяли? А сейчас, господа, извините, я хотел бы немного поспать…

Они поняли, что добровольно граф ни в чем не признается, и Тристан, недолго думая, сорвал с него одеяло.

Граф вскрикнул, сел и весь сжался.

– Вы дорого за это заплатите, господа! – испуганно и вместе с тем гневно закричал он. Доктор и комендант не двигались с места.

– Кто бы мог подумать! – медленно проговорил комендант.

Граф Рюккельберг пытался завернуться в простыню, чтобы прикрыть свою рубашку, но простыня, как и рубашка, была в крови. Комендант заметил, что из-под тюфяка торчит край кружевной ткани. Он не без усилия выдернул ее из-под толстого графа.

– Я уже видел эту ткань, – сказал доктор. – Это покрывало с кровати маленькой герцогини Марины.

– Теперь понятно, почему возле ее комнаты не было никаких кровавых следов, – сказал комендант. – Граф просто завернулся в это покрывало.

– Возле чьей комнаты? – процедил сквозь зубы граф.

Из-под тюфяка извлекли еще несколько вещей. Это была разорванная и окровавленная одежда графа.

– Я вижу, девочка мужественно защищалась, – дрогнувшим голосом сказал Тристан.

– Какая девочка? Я не понимаю, о чем вы говорите! Просто во время охоты я упал в кусты шиповника!

– Снимите, пожалуйста, рубашку, господин граф, – сказал доктор, не обращая внимания на его объяснения. – Она вся заскорузла от крови.

Граф Рюккельберг хотел лечь, чтобы посетители не увидели его спину, но они опередили его и решительно сорвали с него рубашку.

Голый, жалкий и жирный, граф сидел, съежившись, на кровати, пока они осматривали его спину, покрытую длинными царапинами, нанесенные острым предметом. Конечно, Марине было не под силу нанести графу смертельный удар своей толстой короткой иглой для вышивания, да она этого и не хотела. Но, как сказал Тристан, она мужественно защищалась.

Правда, одна из царапин была глубже других, чем и объяснялось как болезненное состояние графа, так уверенность Марины, что она убила его.

Именно поэтому, да еще из-за непреодолимого страха перед графом, она и убежала на крышу. А там рассудок окончательно покинул ее, и она, не понимая, что делает, оказалась на башне.

Или она сознательно искала смерти?

От этого предположения всем стало не по себе: до какого отчаяния была доведена маленькая, слабая девочка, если сначала хотела убить графа, а потом покончить с собой.

– Каково состояние графа, господин доктор? – спросил комендант без тени сочувствия в голосе.

– Тюремное заключение он выдержит, – в тон ему ответил доктор.

Рюккельберг возмущенно вскрикнул.

– Вы пугали девочку тем, что палач заберет ее мать, если она не уступит вам, – безжалостно продолжал комендант. – Теперь пришел ваш черед бояться палача, граф Рюккельберг.

– Нет! – закричал граф. – Нет! Я ни в чем не виноват. Клянусь вам! Девчонка лжет. Она сама набросилась на меня с этим оружием. Она безумная. Не верьте ей.

– Чему именно мы не должны верить? – вдруг мягко спросил комендант.

Граф с изумлением уставился на него.

– Что она вам сказала? – с трудом выговорил он.

– Ничего. Абсолютно ничего.

– Ах, вот как! Тогда в чем же вы меня обвиняете?

Тристан отвернулся, граф вызывал у него омерзение. Говорить больше было не о чем.

Итак, слава Богу, поборники истинной власти не имели отношения к исчезновению Марины.