8

В 1594 году в Гростенсхольме появился новый работник. Он был большой и сильный, но не особенно проворный. Один из тех, кто быстро становится предметом всеобщих насмешек. Его постоянно дразнили толстой скотницей и спрашивали, не желает ли он трахнуть корову. Работник обычно презрительно усмехался в ответ и старался держаться особняком. Он сразу заприметил девочку лет одиннадцати, что приходила на господскую усадьбу поиграть с пареньком двенадцати-тринадцати лет. У паренька был мечтательный взгляд и звали его Даг. У девочки были каштановые волосы. Ее звали Лив. Лив стала такой красавицей, что новый работник не мог удержаться, чтобы не взглянуть на нее лишний раз. Настоящая красавица!

Этой зимой фрекен Шарлотта публично признала своего сына. От нее отвернулись многие друзья, зато остались самые преданные и настоящие. Где только не перемывали косточки бедной Шарлотте! В кухнях и комнатах для прислуги, в красивых богатых залах. Для Шарлотты это было непростое время, но он вела себя невозмутимо. Зато теперь белокурый мальчуган унаследовал Гростенсхольм!

Однако что-то не похоже, что Дага интересует крестьянский труд. Ему больше нравилось читать книги.

Однажды Клаус, так звали нового работника, чистил лошадь. В это время мимо него прошли дети. Среди них выделялся мальчуган. Он был моложе всех, но высок ростом и широк в плечах. У него были темные волосы, высокие скулы и широко расставленные глаза. Работник не успел разглядеть его как следует, потому что тут его внимание привлекла старшая девочка. Он был так очарован, что не мог отвести глаз. В нем стали просыпаться низменные желания.

Темные кудряшки обрамляли кошачье личико с блестящими зелеными глазами. Губы и щеки девушки были нежно-розового цвета. Двигалась она гибко и грациозно. А когда Клаус увидел ее бедра, у него по телу побежали от вожделения мурашки.

Дети давно уже скрылись в доме, а Клаус все тер и тер лошадь в одном и том же месте. Та взбрыкнула, и Клаус наконец очнулся.

Тут к нему подбежал самый младший из детей:

– А лошадь добрая?

– Угу. Хочешь покататься?

Конечно, мальчик хотел. Работник осторожно посадил его в седло.

– Как тебя зовут?

– Аре. Мне семь, почти уже восемь лет. Сегодня у нас детский праздник. Мы отмечаем Иванов день*. note 18 А Даг – это мой брат.

– Неужели? – удивился Клаус. Что-то не совпадало. – А у тебя есть еще и сестра?

– Да. Даже две – Лив и Суль.

– Суль… Это что, вон та большая девочка? – Сердце работника забилось быстрее.

– Ага. А маленькая – это Лив.

– А сколь Суль лет?

– Четырнадцать.

Сердце упало в пятки. А он-то думал, что ей никак не меньше шестнадцати.

– Вон идут дети Эйкебю, – сказал Аре. Он был очень доверчивым, наивным мальчиком и не заподозрил ничего дурного в вопросах работника. – Они тоже пришли на праздник. Бедняги. Говорят, их бьют по несколько раз в день.

– Всем детям достается.

– Только не нам.

– Как же так? Надо изгонять первородный грех! – Клаус был потрясен.

– А что это такое?

– Ты в церковь ходишь?

– Да. Но там так скучно. Я считаю звездочки на потолке. И потом, знаешь, борода священника так здорово прыгает вверх-вниз. Я никогда его не слушаю, он вечно сердит и только ругает нас.

– Но всем детям надо задавать трепку! Надо изгонять дьявола, как ты не понимаешь?!

– Какого дьявола?

– Того, что живет во всех нас, – уже раздраженно бросил Клаус.

Аре подумал немного:

– А зачем его изгонять? Ведь он может запрыгнуть обратно.

– Неужто тебя никогда не били? – недоверчиво спросил Клаус.

– Да, били, конечно. Когда я поджег траву. Ну, еще когда запер девчонок в хлеву. Ха, как они орали! – Он довольно ухмыльнулся: – Но ведь не дьявол же все это придумал. А я. Сам. Отец считает, что битьем ничего не добьешься. Дети должны чувствовать, что их любят. Отец говорит, что когда он был маленький, его никто не любил.

Этого Клаус уже не мог понять. Его жизненная философия была слишком убога.

– Где вы живете?

Аре показал.

– Там? Но ведь там, кажется, живет знаменитый знахарь, господин Тенгель?

– Да. Это мой отец. А Силье Арнгримсдаттер моя мать. Вы, верно, слышали о ней?

– Нет… – с сомнением в голосе произнес мужчина. Он все никак не мог понять, что объединяет Дага и фрекен Шарлотту. Поэтому он не особенно следил за щебетаньем Аре.

– Но уж о мастере Арнгриме вы должны были слышать!

– А, он расписывает стены?

– Верно. Это моя мать. Она не хочет пользоваться своим женским именем, – ведь женщины не умеют ни писать, ничего… Так что почти никто не знает, что мастер Арнгрим – моя мать. Она расписывает обои. А иногда пишет прямо по стене. Ей больше нравится кожа, потому что с ней можно работать дома. Мать очень талантлива. И многие хотят купить именно ее обои.

Но Клаус гнул свое.

– Так господин Тенгель – отец Дага?

– Да.

– А фрекен Шарлотта – его мать?

– Нет… Все совсем не так. Даг мой сводный брат. Мы с ним не родные. Но мама с папой взяли его к себе, когда он был совсем маленьким. И теперь мы братья. Понимаете?

Что-то начало проясняться.

– И Суль тоже мне не сестра.

– Ну да? – Мужчина был весь внимание.

– Она мне двоюродная сестра. Ее родители умерли от чумы. А она умеет колдовать. Только никому не говорите.

Клаус улыбнулся. Конечно, все это ерунда. Они два раза объехали вокруг усадьбы. Клаус помог мальчику слезть с лошади.

Шарлотта Мейден стояла у окна, ожидая, когда накроют праздничный стол. В это время она увидела Дага. Слышала, как тот болтал с сестрами и братом. Потихоньку начали собираться дети.

Шарлотта вспомнила, как этой зимой, набравшись мужества, она рассказала Дагу, что он ее сын. Сначала она спросила разрешения у Силье с Тенгелем. Те считали, что мальчик уже достаточно взрослый и пора бы ему знать правду.

– Даг, – сказала Шарлотта мягким голосом, дрожа с головы до ног. Сердце ушло в пятки. – Ты никогда не задумывался над тем, кто же твоя настоящая мать?

Умные, чистые глаза посмотрели на нее:

– Нет. Но ведь это вы. Я прав?

Шарлотта отступила:

– Кто тебе сказал?

– Никто. Я сам догадался. Уже давно.

Мать не могла прийти в себя:

– Ты разочарован?

– Нет, – серьезно ответил тот. – Мы зовем вас нашей доброй феей.

Стоя у окна, она вспоминала. Да, они с матерью много сделали для семьи Силье. Вытащили их из унизительной нищеты, дали им возможность жить достойной жизнью. Родные Шарлотты осуждали ее. Они никак не могли понять, как можно общаться с простолюдинами. Шарлотта прощала их – ведь те никогда не видели Тенгеля и Силье и не знали, какие узы их сковывали. Родственники же считали, что все бедняки – обманщики и хотят прибрать к рукам деньги Шарлотты.

А как богата стала жизнь матери, да и самой Шарлотты! Ни она сама, ни ее мать еще ни разу не пожалели о том, что помогли семье, приютившей Дага. Они стали хорошими друзьями; постепенно Силье и Тен-гель приобрели вес и уважение в обществе, и в их отношениях не было ничего постыдного. Ни дочь, ни мать никогда не стыдились этого знакомства.

Когда Дагу исполнилось двенадцать, он переселился во дворец. В первые дни с ним был Аре, чтобы ребенок не почувствовал резкую разницу в своем новом положении.

Дагу во дворце понравилось сразу же. Мать и бабушку он знал уже давно, и, честно говоря, сама мысль о том, что когда-нибудь все это будет принадлежать ему, мальчику нравилась. Сестры и брат жили рядом с ним, так что он не чувствовал себя одиноко. Женщин он звал теперь «мама Силье» и «мама Шарлотта», и еще у него была бабушка.

Аре был совсем не похож на других детей. Да, все звали их братьями и сестрами, но на самом деле только Аре и Лив были детьми Тенгеля и Силье. Аре был крепким и здоровым парнем, как говорится, кровь с молоком, любил землю. Звезд с неба не хватал, но всегда был весел. К тому же он твердо знал, кем хочет быть. Он будет крестьянином, и ему будет принадлежать небольшой хутор Липовая аллея (как его теперь называли). Уж он-то возьмет дело в свои руки! А пока наблюдал за беспомощными и неуклюжими попытками отца и матери изображать из себя крестьян.

Липовая аллея… Шарлотта любовалась ею из окна. Тенгель посадил настоящую аллею. Теперь деревья разрослись, стали высотой в человеческий рост. Шарлотта помнила, что каждому предназначалось по дереву – у нее было свое дерево, и у ее матери тоже. Дерево баронессы стояло прямо напротив липы Аре. И только самые молодые деревца были пока безымянными.

Суль разговаривала с одним из работников. «Ей не следовало бы этого делать», – подумала Шарлотта. Суль была безрассудна, кружила головы и легко забывала парней с соседних хуторов, смеялась над их неуклюжими ухаживаниями. Тенгель очень сердился на нее за это, и Шарлотта даже боялась его в такие минуты.

Нет, Суль не должна была болтать с работником. Парень был весьма привлекателен и уже сформировался как мужчина.

Силье как-то сказала, что Суль тянет к простым парням – работягам, кучерам.

А Суль сладострастно оглядывала мускулы, играющие под холщовой рубахой работника. Ей нравилось как парень покраснел и, не выдержав ее пристального взгляда, повернулся и ушел.

Клаус не осмеливался взглянуть на ее по многим причинам. Во-первых, потому, что она была из хорошей семьи, а потом ей было всего четырнадцать. Она была так хороша собой, что у Клауса захватывало дыхание. Он опустил глаза долу и быстро направился прочь. А глаза Суль влажно заблестели:

– Спасибо, что дал моему братишке покататься на лошади, – мягко сказала она.

И пошла к дому, довольная и возбужденная. Пересекая лужайку, не преминула лишний раз качнуть бедрами.

«Надо обязательно поговорить с Силье», – озабоченно наморщила лоб Шарлотта. Милая, обаятельная Суль была такой хорошей и приветливой, так заботилась о младших… Но буквально вспыхивала, если поблизости находился мужчина. Надо ее вовремя остановить».

На следующий день к Силье пришла незваная гостья. Силье очень удивилась, увидев соседку. Она очень не любила, когда кто-то заходил в ее мастерскую, оборудованную прямо в доме. Но в этот момент горничная была чем-то занята, и Беате (так звали соседку), прошла прямо в дом.

Беате – женщина средних лет – просто обожала жаловаться на жизнь. Сегодня она плохо себя чувствовала и почти четверть часа стояла над душой у Силье, рассказывая, где что болит, и наблюдая за работой. Это было просто невыносимо.

– И как это вы можете занимать такой ерундой, фру Силье, – сказала она, кивком указывая на почти готовые обои. – А как же дом?

– У нас есть помощники.

– Мой муж никогда бы этого не допустил. Вообще, какое-то нехристианское занятие, прости Господи! Жена должна работать по дому и во всем подчиняться мужу, угождать ему. Знаете, фру Силье, вам бы подобало носить шапочку, как любой уважающей себя замужней женщине.

Силье засмеялась и вновь принялась за работу.

– Вот мой муж говорит, что самое ужасное в жене – это лень и непокорность, – продолжала Беате визгливым голосом. – Я кручусь с утра до вечера, а он все равно не доволен.

Тут Силье не сдержалась:

– Мой муж никогда не жалуется.

Соседка уставилась на нее:

– Значит, он какой-то особый. Муж не только имеет право, но и должен наказывать свою жену и детей. Так было, и так будет.

– И вы довольны жизнью?

– Довольна? Конечно, довольна. У меня есть муж и дом. Надо быть благодарным.

– Да? – воинственно вопросила Силье. – Даже если он бьет вас?

На прошлой неделе Беате ходила сине-желтая после взбучки.

– Если муж не бьет жену, то это не муж. И вы это знаете не хуже меня, фру Силье.

Силье отложила кисть.

– А вот я не знаю, что это такое! Мой Тенгель никогда не бил меня, да у него и не было никакого повода. Мы часто говорим друг с другом, все обсуждаем. Взаимопонимание важнее, чем выяснение того, кто в доме хозяин.

Беате почувствовала себя неуверенно и решила сменить тему.

– А чем вы тут занимаетесь? Разбазариваете время, пачкая дорогой материал краской?

– А мне это нравится. Я повешу это в своей спальне, – солгала Силье. У нее не было никакого желания рассказывать, чем она тут занималась на самом деле. – А вы, фру Беате, уже все сделали по дому? Какая же вы молодец!

Беате только что хвалилась, как она работает с раннего утра до поздней ночи не покладая рук. Поэтому вынуждена была согласиться, что сделала еще не все.

И Силье, наконец, осталась одна.

Но сосредоточиться на работе больше не могла, все думала о проблемах супружеской жизни.

Когда пришла Шарлотта, Силье обрадовалась. Но она не сразу заметила новую гостью…

Шарлотта сначала постояла у двери, наблюдая, как Силье наносит рисунок на большой, туго натянутый холст, что-то бормоча себе под нос.

«Темперамент художника», – подумала Шарлотта. Откуда ей было знать, что в данный момент Силье выражала свое несогласие с Мартином Лютером и его теорией о мужском превосходстве.

Уже не первый раз Шарлотта удивилась, как молодо выглядит Силье. По всем подсчетам выходило, что Силье сейчас ровно тридцать.

Силье была очень талантлива, постоянно совершенствовала технику, все время наносила разный рисунок, никогда не повторялась. Так что в ее популярности не было ничего странного. И все же обои, которые она создала для Гростенсхольма, были непревзойденными. На них рассказывалось о путешествии из Тронхейма – через Ворьстиен, Довре и Гудбрандсдален, остановке на почтовой станции. Силье нарисовала все так, как видела и помнила. Эти обои всегда обращали на себя внимание.

Лив сегодня не было в мастерской. Девочка унаследовала материнский талант, но пока еще была слишком мала и не могла помогать матери в полную силу. Пока она мыла кисти, убиралась в мастерской и рисовала свои картины – яркое солнце, природу. В жизни Лив было много радости и тепла.

«Жаль, конечно, что материнский талант унаследовала дочь, а не сын, – подумала Шарлотта. – Что может девчонка! Ей придется жить, как Силье, прятаться в свою раковину и работать втайне. И никто тебя не похвалит, не отметит твой талант, раз ты женщина».

Казалось, Силье не очень-то думает о славе. Но ведь никогда не знаешь…

– Так-так, мастер Арнгрим сегодня полон вдохновения, – произнесла Шарлотта.

Силье обернулась. На лбу звездой горела красная краска, щеки были в ртутно-серой.

– Шарлотта! А я и не слышала, как ты вошла! Разве не ужасно, что мне приходится пользоваться именем мастер Арнгрим? Тенгель постоянно дразнит меня. Подумать только, сегодня я провел ночь с мастером, – передразнила она. – Мне пришлось постоять за себя в цехе художников, чтобы получить аттестат. «Мы еще никогда не слышали, что женщина может рисовать», – фыркали старики. Но в конце концов, после всяческих издевательств и снисходительных замечаний мне позволили показать свои работы. Они сразу были приняты. Судьи были очень смущены и бормотали, что я – настоящий художник, а другие – только ремесленники. Знаешь, это было прямо как бальзам на раны. И все же многие не поверили, что это мои работы. Сделаю-ка я перерыв.

Этой зимой женщины перешли на «ты». Да и вообще со времени переезда Дага в господский дом многое тут изменилось.

– Спасибо за вчерашний детский праздник, – Силье отложила палитру. – Дети очень долго его обсуждали – вчера весь вечер и сегодня целый день. Значит, им очень понравилось.

– Да, похоже на то. Было двадцать ребятишек. Я всегда жалела детей в праздник урожая. Родители вечно наряжают их, а потом не дают ни пошевелиться, ни сдвинуться с места. Дети у них должны сидеть тихо, чинно, слушать священника. А ведь им не интересно на взрослых праздниках. Даг все время мечтал о детском празднике, хотел познакомиться с другими детьми. Все это скоро будет принадлежать ему!

Чего там говорить, праздник удался на славу. Когда первое напряжение спало, дети развеселились. Они ползали по полу и играли в прятки в залах, мальчишки ссорились и снова мирились. Девочкам очень понравился мой кукольный домик. Я, наверно, была на этом празднике самая счастливая.

У вас с Тенгелем в доме совершенно особая атмосфера, не как у других. И я попробовала показать детям, что можно жить иначе. Спасибо тебе, милостивый Боже, что ты много лет тому назад послал Дагу Силье, – спасибо за то, что это была именно Силье, а не какая-нибудь другая женщина. Никто другой не смог бы так о нем позаботиться. Подумай только, ведь мы с матерью могли все так и сидеть в Тронхейме – грустные, всеми покинутые. А теперь мама счастлива. Но как вспомню прошлое, как она ругала малыша!

– Да и нас тоже, – улыбнулась Силье.

Шарлотта ближе подошла к холсту. С годами она не стала красивее, но вся словно светилась внутренним светом от любви к сыну.

– Посмотри, – Шарлотта показала на холст, – похоже на тебя. Что это будет?

– А, это аллегория весны, – смущенно проговорила Силье. Она позвонила в колокольчик, и в комнату вошла горничная средних лет. Силье попросила принести что-нибудь освежающее.

Женщины сели у стола, ели булочки и пили сок.

– Ты выглядишь очень счастливой, Силье.

– Годы после рождения Аре были самыми удачными в моей жизни. Тенгель и я наконец-то смогли заняться тем, чем хотели. Дети ведут себя хорошо, домашняя работа меня больше не мучает…

Облачко грусти пробежало по лицу Силье. Заметив его, Шарлотта спросила:

– Тебе жаль, что Даг ушел от вас?

– Нет. Ему живется хорошо, да и я часто его вижу. Нет, за него я не беспокоюсь.

– Силье, я пришла поговорить с тобой о Суль. Я за нее очень волнуюсь.

– Что-то случилось?

– Да. Не знаю даже, как сказать, но тебе надо бы знать.

– Конечно. Нам очень хочется, чтобы она была как все.

– Вчера Суль разговаривала с нашим новым работником. И она… она заигрывала с ним. Вела себя совсем как взрослая. Парень просто обалдел, – Шарлотта кусала губы. Силье закрыла глаза:

– Еще и это!

– А что, это не все? – осторожно спросила Шарлотта.

– Она… уходит с узлом, что дала ей Ханна, в лес. Другие дети говорят, что она умеет колдовать. Смешивает разные мази. Тенгель много раз говорил с ней, и она обещала исправиться. Но ничего не помогает. Видимо, они с Тенгелем относятся к двум разным ветвям рода Тенгеля Злого. Мой Тенгель хороший, а Суль – как Ханна. Она хочет сохранить злое наследство. По-моему, она даже гордится, что она… – Силье понизила голос до шепота, – ведьма.

– Не говори так.

– Но ведь это правда, – устало произнесла Силье. – Никто не может этого отрицать. Мы должны поддержать ее, направить в доброе русло… Но это я уже говорила.

– Девочка сейчас в подростковом возрасте. Вспомни, как нам самим было трудно. Со временем все пройдет.

– Будем надеяться. Спасибо тебе за предупреждение. Как там наш сынок?

– Он такой аристократ. Похоже, что земледелие его совсем не интересует. Не страшно. Займется чем-нибудь другим. Я вот все думаю… может, ему стоит учиться дальше? Или пойти служить ко двору? Может, стать военным? Фельдмаршал Даг Кристиан Мейден…

– Твое последнее предложение мне не очень по душе. Даг тихий, спокойный мальчик. Став военным, он быстро растеряет свой аристократизм и интеллигентность.

– Если б ты не выглядела такой озабоченной, я бы подумала, что ты это со зла сказала, – рассмеялась Шарлотта. – Посмотрим. У него все впереди. А вон едет Тенгель! Послушай, Силье, ты ведь все так же влюблена в мужа?

– Да, – смущенно сказала та, пытаясь скрыть румянец на щеках и радость в глазах. – С каждым годом я люблю его все больше. Иногда мне кажется, что он околдовал меня, привязал к себе невидимой нитью с первой же нашей встречи. Ведь они все могут. Ханна однажды предлагала мне любовный напиток. Но я отказалась.

– Да это и не нужно!

– Как только я увидела Тенгеля, все во мне затрепетало. Вид у него, конечно, отталкивающий, но я очень к нему привязана. Он вторгся даже в мои сны. Что он там делает? Кажется, слез с лошади.

– Идет к одному из деревьев. Внимательно смотрит на него, трогает листья… Идет сюда.

«Тенгель прекрасно выглядит, – подумала Шарлотта. – И седого волоса еще нет. А ведь ему уже за сорок пять. Ну, хоть бороду отпустил». Две узенькие полоски по бокам рта сливались в черную редкую бороду.

При виде женщин озабоченное лицо Тенгеля просветлело.

– О чем болтаете? Не обо мне ли? – Он ослепительно улыбнулся.

– Не совсем. Хочешь пива?

– Спасибо.

Шарлотте казалось, что она стала лучше понимать Силье. На вид Тенгель был ужасен. Но если привыкнуть к нему, то начинаешь замечать все хорошее, что заложено в этом человеке.

– Как мать? – спросил он у Шарлотты.

– Спасибо, хорошо. Только она теперь быстро устает и вынуждена подолгу отдыхать.

– Пойду-ка я посмотрю на нее. Пиво подождет. – Он быстро вышел.

Женщины удивленно посмотрели друг на друга, потом на липовую аллею.

– Он остановился у дерева моей матери, – произнесла Шарлотта.

– Господи, Шарлотта, думаешь, он…? Но это невозможно!

– Ты знаешь его лучше меня.

– Когда мы сажали деревья, он что-то шептал каждому деревцу, словно заклинания какие-то.

– Пойду-ка и я к матери. – Шарлотта поднялась.