"Первая вокруг света" - читать интересную книгу автора (Хойновская-Лискевич Кристина)

«Мазурка» обходит земной шар

Три дня стояла отличная погода. Умеренный ветер и такое же состояние моря служили прекрасным движителем, и «Мазурка» хвасталась все более длительными суточными пробегами. К тому же наступила приятная теплынь: 19 °C ночью и выше 30 °C днем. Плыла я в купальнике, а иногда и без него, но обязательно в белой шляпе и защитных очках — солнце не шутило. Близость экватора несколько осложняла обсервацию в полдень. Момент кульминации был в полном смысле слова моментом: солнце неслось по небу со скоростью экспресса, и его нужно было, действительно, ловить. Зато обсервация звезд при ясном небе не составляла труда. За сутки прибывал градус с гаком широты. Пожалуй, на экватор я попала в самом подходящем месте.

Столько всего хорошего происходило на «Мазурке», а пока это была наша с ней тайна. Вечерами я настойчиво вызывала Гдыню-Радио, но в ответ слышала «пири-пири». Все изменилось неожиданно. 13 марта, закончив вечерние навигационный и кулинарный обряды, я растянулась на койке. Вероятно, задремала, но что-то заставило меня проснуться — не звук, не поведение яхты, а сознание, что я должна встать. Духов на «Мазурке» не было, только тараканы, с которыми я давно мирно сосуществовала. Часы показывали 21.00. Вскочила, настроила приемник. На этот раз «пири-пири» молчало. Ясный мужской голос произнес: «Мазурка», «Мазурка», — вызывает Гдыня-Радио». Мгновенно включила передатчик: через 30 секунд ответила. Слышимость была отличной в обоих направлениях. Сообщила свои координаты, определенные два часа назад по звездам. Оператор повторил: 4° 07' северной широты и 29° 05' западной долготы. Затем передала сообщение о плавании, состоянии яхты и экипажа. Договорились о связи на завтра в это же время. Закончив разговор, я исполнила с Альбатросом победный танец. Информация о «Мазурке» ушла в эфир, мой дорогой муж и все остальные больше не будут огорчаться!

По мере продвижения на север пассат усиливался и море становилось все более активным. Плыть с таким ветром было бы только приятно, однако плавание круто в бейдевинд под «шестерку» или «семерку» — тяжелая работа для яхты, парусов и такелажа. Мертвая зыбь также усилилась — добавились короткие крутые локальные волны от ветра и течения. Это была езда по булыжникам с тряской на мертвой зыби. Правда, очень эффективная — по 130–140 миль в сутки, но мучительная.

С 11° северной широты ветер скоростью 30–40 узлов стал ежедневным гостем. Постепенно сокращала паруса: большие генуи уступили место меньшим, а те, в свою очередь, кливерам. Ясное небо потихоньку заволакивали тучи, иногда выпадали осадки. В общем, было серо, ветрено, мокро и холодно. Ветер стал шквалистым, особенно в период между утренней обсервацией и обедом. Потом немного успокаивался. Вечернее изменение давления пригоняло очередную партию туч, из которых с 22.00 дуло так, что отрывало голову.

Я целилась в узкие воротца, которые были отмечены на карте океана координатами от 13 и 14 апреля 1976 г. Там стремилась завязать узелок на двухлетней петле вокруг земного шара. 20 марта после полуденной кульминации определила, что осталось всего 16 миль. Сказала об этом «Каурке» и Альбатросу, а сама ударилась в панику. 16 миль — это очень мало и очень много. Вроде ничего не должно случиться, а в последние минуты может что-нибудь произойти. Благоразумие и усиливающийся ветер приказывали в первую очередь сократить площадь парусов. Но я не хотела плыть медленнее. Мне казалось, что воображаемая финишная черта может убежать.

И чтобы не томиться в бездействии несколько часов, я принялась за дела, может быть, не очень нужные, но зато отнимающие много труда и времени. Смешное нетерпение после непрерывного двухлетнего обучения терпению. Прежде всего я стала заряжать аккумуляторные батареи. Это был прекрасный способ отвлечь внимание. Чехарда с парусными мешками при большой мертвой зыби в любой ситуации заставляла забыть о возвышенных мыслях и чувствах. Затем наводила порядок и внимательно считала пройденные мили.

В 19.00 палубного времени пришла уверенность: «Мазурка» достигла позиции 16° 08,5' северной широты и 35° 50' западной долготы. Пройдя 28 696 миль, я замкнула кругосветную петлю. Внесла в яхтенный журнал официальную запись, закончив ее совсем неофициально: «Да здравствует любимая «Мазурка-Каурка»!» Кауркины заслуги в этой спортивной команде были бесспорны: без нее не было бы рейса и не было бы кругосветной петли.

Именно в это время решил закончить свою работу прихварывающий в последние дни лаг, но я не стала придираться к мелочам в такую минуту. Атлантика отметила исторический момент по-своему: выгнала все тучи и ударила штормом с востока — проследила, чтобы у героини не закружилась от успеха голова. Я быстро сменила паруса на штормовые. Рейс вокруг света теоретически был позади — я могла не спешить и «Мазурке» полагалось внимание. Гдыня-Радио отозвалась, как всегда пунктуально. Я сообщила свои координаты без комментариев и попросила срочно соединить с домом. Мне хотелось, чтобы мой муж первым в мире узнал о том, что «Мазурка» обошла земной шар — это полагалось ему по праву. После разговора с ним рассказала обо всем оператору. Еще разговор с председателем Польского союза парусного спорта, и я могла без спешки плыть дальше в Лас-Пальмас.

После шумного поздравления океан дал поблажку — уже на следующий день пассат был не более шести баллов. Я могла спокойно принимать десятки поздравительных телеграмм со всех концов Польши. Со мной все было ясно, но что делается с соперницами, я еще не знала. Только 21 марта пришло подтверждение, что Брижит Удри и Найоми Джеймс еще не закончили свои рейсы. Мы были с «Мазуркой» на первом месте. Выиграли гонку.

Свежий ветер дул еще три дня, океан был гористым. Потом пассат улетел на «каникулы», оставив на службе лишь умеренные ветерки. Забрал с собой и часть туч. Это было очень мило, так как близилась пасха. Опять мне предстояло встречать ее в открытом океане, только в обществе Альбатроса и плюшевых мишек. Но теперь была надежда, что это — последний праздник с таким симпатичным народцем. Я плыла посередине океана по 40-й параллели и ожидала прихода западных ветров, которые должны были скоро появиться. Достигла 27° северной широты и мне уже хотелось чего-нибудь более приятного, чем непрерывный бейдевинд.

Пассат вернулся с праздничных «каникул» пунктуально и принялся за работу. К сожалению, был более восточный, временами юго-восточный. Вероятно, так полюбил нас с «Мазуркой», что не хотел пускать к Канарским островам слишком быстро. Ветер был шквалистый, но, к счастью, умеренный. Я кралась к цели, насколько позволяло направление ветра. Зарабатывала расстояние на географической долготе, теряя на широте. Похоже было, что в погоне за нужными ветрами я дойду почти до Азоров. Становилось все холоднее. Что ж, в северном полушарии весна только началась, и я шла в сторону северного полюса, а не экватора. В конце марта вернулась уже на 38-ю параллель.

Каждый день приносил очередную пачку поздравительных телеграмм. Гдыня-Радио аккуратно передавала все тексты, титулы и подписи и также добросовестно соединяла со всеми по телефону. Оказалось, что многие желали говорить со мной лично. Это было очень приятно, однако после меня ожидали дополнительные занятия по тяжелой атлетике: при такой широкой аудитории аккумуляторные батареи требовалось заряжать ежедневно. Прием стоил мне всегда дешевле, поэтому многочисленные телеграммы не обременяли. Зато ответ обходился в несколько раз дороже, и я порой думала о своих будущих собеседниках не очень дружелюбно. Пока что слава выражалась в увеличенном количестве перекидываемых парусных мешков.

Апрель должен был принести поворот ветров со стороны запада. Понижавшееся давление вроде бы должно было подкрепить теорию. Это либо происходило слишком медленно, либо что-то в атмосфере сдвинулось, но ветры пришли разные. Дули с юга, севера и востока, старательно обходя запад. Море было больше взбудоражено течением, чем ветром. Горизонт снова обложили могучие кучевые облака, синие снизу и белые на вершинах. Их движение вызывало короткое оживление ветра. Иногда шел мелкий дождичек. Погода была совершенно типичной для зоны переменных ветров. А я плыла между 32° и 38° северной широты. Вернее, «Мазурка» плыла почти самостоятельно. Уже второго апреля я подхватила какую-то неприятную простуду. Правда, температура воздуха, особенно ночью, стала низкой — менее 10 °C. Но и мой вклад в ухудшение состояния здоровья был немалый. Еще три недели назад я была на экваторе и до моего сознания просто не дошло, что тропическое плавание уже кончилось. По-прежнему лазала босиком и в весьма летнем наряде, так что результат в виде повышенной температуры и общего недомогания появился довольно скоро. От зимней погоды перейти к летней легче. Таким образом, я оказалась ни на что не годной. Стонала и плыла больше по привычке, собственно предоставила плыть «Мазурке», а сама мучилась угрызениями совести. Лечилась сперва по собственному разумению, а получив соответствующие указания по радио, стала лечиться по науке. Скверно чувствовала себя всю неделю и плыла медленнее, чем была должна.

2 апреля на счетчике лага стукнуло 30 000 миль. Поздравила «Каурку» и Альбатроса, а они нахально заявили, что могут еще столько же. Исключительное нахальство — запасов у нас было всего на месяц. Как раз кончилась одна цистерна с водой, а второй хватит на 30 дней. Мои пробеги между портами лимитировала вода. Есть можно было немного или ничего, но с водой шутить нельзя. Разумеется, умывание, стирка и мытье посуды с большим успехом осуществлялись в морской воде. Стирка требовала наименьших затрат времени. В Кейптауне мне вручили на «Орцыне» прекрасный подарок — мешок чистого матросского белья и одежды с правом его списания. Я надевала на себя все чистое, а использованное бросала за борт. Поэтому я привезла в Лас-Пальмас такое мизерное количество белья для стирки, что повергла Ядзю в изумление. Она готовилась превратить свой дом в большую прачечную, а все обошлось небольшой постирушкой.

Слава «Мазурки» стала международной, и этот факт впервые был установлен 4 апреля. Мне уже не раз встречались суда, шедшие в Европу и из Европы. Я очень настороженно следила, нет ли у них дурных намерений по отношению к «Мазурке», но обычно мы расходились на приличном расстоянии. Но одно судно вдруг сменило курс и стало приближаться ко мне. Я с неодобрением подумала об экипаже: мало того, что заставили меня сидеть в кокпите, так еще было неизвестно, что собирается делать это механическое чудовище. Оно поравнялась с яхтой, легло на параллельный курс и дало три гудка. Толпы людей махали руками и фотографировали. Оказалось советским судном из Одессы.

9 апреля я, наконец, достала карту, на которой Канарские острова уже не были точками. Правда, упорные восточные ветры вывезли «Мазурку» на 33° северной широты, но зато мы были уже на 26° западной долготы. Вот-вот должен был появиться северо-восточный пассат. Действительно, ветер стал крутиться вокруг ожидаемого направления. Теперь можно было двинуться в бакштаг прямо к Гран-Канарии. Северный ветер принес много туч, дожди и ледяной холод. С тоской я вспоминала тропическую жару. А тут ночью было 7 °C, в полдень 14 °C. Разве плавание в таком холодильнике может доставить удовольствие? Я была очень разочарована. Другое дело, что мне было попросту не во что одеться. Натянула на себя два толстых свитера, сверху штормовку. Если бы после четырехчасовой вахты меня ждала горячая еда, то было бы не так плохо. Но мой верный экипаж готовить не желал и одетый в желтые плюшевые меха плевал на низкую температуру. У меня же мехов не было. Рейс я прожила в тропиках, впрочем, впихнуть в «Мазурку» еще комплект полярной одежды все равно было бы невозможно.

Ветер поработал на севере два дня, а на третий сделал очередной пируэт и ударил штормом прямо в нос. Был настолько неучтив, что явился среди ночи. Стащил меня с койки, заставил надеть холодные мокрые тряпки и уменьшить парусность. Наглядное отсутствие хорошего воспитания — выволочь даму ночью из теплой постели. Сильный юго-восточный ветер, конечно, притащил с собой встречное течение и вскопал все море. Ветер продержался сутки, затем вернулся в северную четверть, а потом поселился на два дня на востоке. Я галсировала вправо и влево. Было совершенно пасмурно. Ловила солнце через тучи часами. Караулила с секстантом на рубке и около, на кормовом и носовом релингах. Меняла фильтры и позиции и после множества манипуляций получала в зеркальцах бледный кружок. Наконец ветер кончился вообще, а давление показывало, что надвигается антициклон, который в качестве форпоста выслал вперед большой ветряной шум. Всю ночь я бестолково крутилась в штиле. Кругом пугали меня странные суда, почему-то их огни не соответствовали никаким правилам. Суда лазали вправо и влево, вели себя как рыболовные, а освещены были как карусели. Мне решительно не нравилось такое соседство при нулевой скорости и такой же способности к маневрированию.

На следующий день стало немного лучше с ветром и значительно хуже с погодой. Моросило, было пасмурно, видимость сильно ухудшилась. Несмотря на это, еще одно советское судно, тоже из Одессы, углядело «Мазурку» и подошло поздравить. Развивавшиеся под салингом флаги расцвечивания желали мне приятного путешествия, сирена дала три обязательных гудка. После милой встречи ветер стал ошалело крутиться вокруг розы ветров, совершенно не желая ничего делать по поводу отчаянных призывов из Лас-Пальмаса, где ждали оргкомитет по встрече, пресса, радио и телевидение. А «Мазурка» одолевала по 50 миль в сутки. Бомбардировали и погоняли призывами пока что из Гдыни, поскольку Лас-Пальмас был еще глух и нем, хотя я 15 апреля уже находилась на 31° 02' северной широты и 20° 13' западной долготы. Так мы и разговаривали через Гдыню — раз непосредственно, раз косвенно. Стало немного теплее, только облачность превышала норму. Зато море было гладким, волновало его лишь течение. Яхта несла большую геную и полный грот. В этом составе паруса работали великолепно, если бы еще было на чем.

18 апреля «Каурка» проплыла 31 000 миль и оказалась к северу от островов Пальма и Хьеро. Вечером состоялась положенная связь с Гдыней, а потом я поговорила с мужем, сидевшим в доме Юрека в Лас-Пальмасе, — опять-таки через Гдыню. Сообщила координаты, планируемый курс и услышала, что он хочет выйти мне навстречу. Подумала, что на рейд порта и не стала расспрашивать о подробностях.

На следующий день с утра я высматривала Тейде — самую высокую вершину на острове Тенерифе. Знала ее лично, поэтому должна была опознать очень рано. Однако в стороне Тенерифе, как, впрочем, всюду, стояли тучи. После полудня вроде бы показался черный контур перед носом, а в сумерках сверкнул огонь — давал о себе знать маяк Анага на северном мысе Тенерифе. К этому времени ветер стих, осталась только мертвая зыбь. Я знала, что не успею пройти остров, и мне нужно было сделать галс в сторону океана. Спустилась вниз, чтобы посмотреть на карту, и услышала шум двигателя — совсем рядом проходило какое-то небольшое судно. Выскочила на палубу и увидела ходовые огни скорее всего рыболовной моторки.

Моторка подошла к яхте с левой стороны. Раздались радостные крики и голос моего мужа. Я остолбенела: как он мог выйти в открытый океан на этом суденышке — без парусов, только с двигателем? Ведь в любую минуту можно утонуть. Громко выразила свои опасения, но все на моторке почему-то рассмеялись. Мы немного поговорили, и они поплыли на Тенерифе сообщить Юреку, что встретили меня. Обещали вернуться и сопровождать «Мазурку» до утра. Меня это очень обеспокоило: как можно поступать так несерьезно, ведь это океан!

«Ико» вернулась после полуночи. «Мазурка» сонно двигалась, поэтому «Ико» немилосердно раскачивалась на волне и с трудом держала шаг — при кауркиной скорости у нее совсем не было способности маневрировать. Позже я узнала, что мои опасения были преувеличены — «Ико» оказалась океанической моторной яхтой. Ее владелец Маноло вместе с другом Пепе хотели устроить сюрприз капитану «Мазурки» и привезли мужа до официальной встречи в Лас-Пальмасе. В порту испанские яхтсмены, благожелательные от самого старта, готовили мне на финише королевский прием. А пока же я всю ночь боялась за «Ико».

Утром солнце открыло Тенерифе и принесло хороший северо-восточный пассат. Я направилась в сторону мыса Ла-Ислета, опять в бейдевинд. Семь недель непрерывного бейдевинда очень утомили меня и яхту, и я с нетерпением высматривала Гран-Канарию. «Ико» вернулась в Лас-Пальмас — оргкомитет готовился к большому параду.

На пересечение Канарского течения между островами ушел весь день. Только на заходе солнца показался мыс Ла-Ислета. На берегу засияло множество огней. Тем временем ветер стих — наступала очередная ночь, каких мне пришлось уже немало провести в ожидании входа в порт. О сне не могло быть и речи — я крутилась на рейде, причем старалась делать это так хитро, чтобы не разрешить прибрежному течению отнести яхту на юг. Именно на юг шло оно дальше от берега, а ближе, примерно в миле, можно было ждать мертвой зыби или встречного течения. Поэтому я и крутилась совсем близехонько к берегу. «Ико» привезла для меня поминутное расписание для входа в порт. Мне показалось это забавным: что такое 60 минут по сравнению с десятью тысячами часов, проведенных в море… Я разглядывала огни порта и города. Не люблю и боюсь соседства берега, ночью кажущегося особенно близким. Подходящей средой для судна является море, а берег всегда относится к навигационным препятствиям. Даже тот, на котором находится конечный порт кругосветного рейса.

 Восходящее солнце погасило огни. Я поставила кливер и начала медленно двигаться в сторону наружного волнолома. Весь горизонт перед носом заслонила Гран-Канария — в прямом и переносном смысле. Я была счастлива, что заканчиваю двухлетние скитания в одиночку вокруг света. Вместе с тем мне было необычайно жаль свободных просторов открытого океана. Суша закрывала горизонт, отнимала прекрасное чувство ничем не ограниченной свободы. Свободы, которую дает только морской горизонт.

 Навстречу мне из порта выехало множество испанских моторок. Одна была переполнена до предела головами и фотоаппаратами — это приступала к своим обязанностям пресса. В 6.00 палубного времени я миновала край наружного волнолома — формально была в Лас-Пальмасе.

Два мощных пожарных буксира образовали ворота и радостно обливали водой все живое, а «Мазурку» особенно. Вокруг вертелись испанские моторки и рабочие шлюпки с советских судов. Я прошла между буксирами — они так старались — и направилась к якорному месту «Реал Клуб Наутико». Подошла к указанному бую. Кто-то из тузика протянул мне два элегантных швартова. Секунду размышляла, что с ними делать. Последний год швартовные маневры на «Мазурке» состояли в основном в выбрасывании за борт якоря вместе с цепью и канатом. А за прошедшие 75 дней я вообще забыла, для чего служат швартовные устройства. А тут такая цивилизация.

 Заложила их на утки. На палубу вскочил мой муж. С моторки сфотографировали встречу и довольного капитана «Мазурки» в разных местах на яхте. Можно было ехать на сушу. Во время путешествия к берегу в тузике я едва не свалилась в воду, когда военно-морской флот произвел салют в мою честь из двух исторических пушек, стоявших на берегу.

На клубном причале меня встречали посол ПНР в Испании, гражданский и военный губернаторы Канарских островов, толпы испанцев и все местные поляки. Разумеется, была семья Щенсновичей в полном составе, вся делегация из Польши и пресс-фотокорреспондентская толпа. Я получила массу поздравлений и цветов. Потом было еще шампанское в честь и за успех. Все было тщательно сфотографировано и записано. Наконец я могла вырваться в дом Ядвиги — вымыться и переодеться. Через час должна была состояться пресс-конференция, а затем прием, устроенный послом в клубе. Начинался официальный круговорот. Лас-Пальмас, действительно, заслонил морской горизонт.