Эмилио Сальгари Жизнь — копейка

Спросите любого опытного моряка, что такое Аден, и вы услышите ответ: — Проклятое Богом место! Земной ад! В самом деле, трудно представить себе что-либо худшее, чем этот утолок мира: голые скалы, песок, бурное море, зной, которым насыщен воздух, и ветры, несущие с земли в море тучи пыли.

Аденом владеют англичане. Стремясь обеспечить за собой господство над Индией, они создали целую цепь, так сказать, промежуточных станций великого пути в Индию. Аден лежал на этом пути. Аден — порт. Аден имеет стратегическое значение.

Этого было достаточно для Великобритании, чтобы завладеть им.

Дорого обходится Англии это приобретение. Самые крепкие и здоровые европейцы, прожив в Адене всего пару лет, теряют силы, энергию, превращаются в каких-то автоматов, ни на что, в сущности, более не способных.

Их убивает ужасный климат Адена, тоска, топкой отравой насыщающая весь воздух этого места.

Единственное спасение от этой тоски — одурманивать себя какими-нибудь наркотиками или алкоголем. Но и наркотики и алкоголь здесь убивают человека в два раза быстрее, чем в любом другом месте мира.

Кто же не пьет, не делает себе впрыскиваний морфия, не курит опиума, тот с тоски пускает себе пулю в лоб, или, находясь в состоянии хронического возбуждения, совершает безумства, доводящие его до скамьи подсудимых, до тюрьмы.

Моряки всех стран терпеть не могут задерживаться в Адене, и ни от кого вы не услышите доброго слова об этом проклятом Богом месте.

И, однако, в Адене живут люди?

Да, живут…

И если европеец смотрит на жизнь в Адене как на мучение, арабы и особенно негры отлично там себя чувствуют. Но нельзя сказать, чтобы этот люд пользовался особой популярностью: везде и всюду о жителях Адена отзываются как об отбросах человечества. Нигде не найдете вы такого отчаянного сброда, таких подозрительных личностей.

Опытные морские командиры стараются не брать на свои суда людей из Адена, потому что существует поговорка: «Каждый аденец или вор, или убийца».

В свою очередь, несмотря на строгость установленного здесь англичанами режима, нигде в мире жизнь черных и арабов, мне кажется, не ценится так дешево, как в этом месте. Нигде не бывает столько кровавых историй с трагическим концом. И нигде, в сущности, люди не смотрят на вещи так просто, как в Адене.

Мне вспоминается один характерный эпизод из сравнительно недавнего прошлого.

Тогда я в первый раз попал в Аден и, признаюсь, не совсем понимал, почему, собственно, он пользуется такой печальной славой.

Маленькая поломка в машине нашего парохода заставила «Флоренцию» задержаться в Адене на несколько дней, и экипаж проклинал из-за этого весь мир, а капитан ходил мрачный, как туча, и сыпал вокруг ругательства по крайней мере на двадцати знакомых ему языках, выражаясь необычайно экспрессивно.

Было на пароходе несколько пассажиров, которых вынужденная задержка в пути тоже выводила из себя. И только, кажется, один я, по крайней мере в первый день пребывания в Адене, находил, что это — место как место, что жить и тут можно. На второй день, однако, и мне Аден осточертел.

Единственной местной достопримечательностью являются колоссальные цистерны, выстроенные в незапамятные времена неведомыми зодчими для сбора и хранения воды. Вода в Адене ценится на вес золота; дожди бывают чрезвычайно редко, иногда два или три года кряду не выпадает ни капли дождя. Но иногда вдруг проносится буря и сразу выпадает колоссальное количество влаги. Мертвая пустыня выпивает эту влагу моментально. Но в горах, в ущельях, — там ее потоки собираются в гигантских водохранилищах, и там эта вода хранится, как драгоценность, являясь общественной собственностью, расходуемой с невероятной осторожностью.

Теперь англичане, которые везде и всюду любят устраиваться основательно, выстроили на морском берегу гигантский опреснитель морской воды, поэтому древние цистерны потеряли свое былое значение. Но среди туземцев до сих пор вода цистерн почему-то остается в фаворе, они предпочитают ее всякой другой, хотя дно цистерн всегда покрыто слизью, вода из них тепла, с резким гнилостным запахом, отвратительна на вкус.

Каждый иностранец, раз попав в Аден, считает обязательным для себя съездить хоть раз в город, чтобы посмотреть на гигантские цистерны. И каждый, вернувшись из этой поездки, проклинает цистерны, проклинает весь Аден и проклинает свою судьбу, занесшую его сюда, где от тоски прямо с ума сходишь.

Другая достопримечательность Адена — это его чахлый бульвар, или городской садик, в котором имеется несколько десятков деревьев.

Чем этот сад замечателен?

Тем, что устройство его обошлось англичанам в неимоверные суммы: полное отсутствие почвенной влаги, нестерпимый палящий, все губящий зной, свирепые ветры с моря, — все это создает невозможность выживания для самого неприхотливого растения, убивает самое крепкое дерево.

Для каждого дерева в городском саду Адена пришлось предварительно выбить в камне специальное ложе, образовав подобие тех кадок, в которых мы держим комнатные растения. И каждое дерево приходится заботливо поливать по нескольку раз в день, оберегать всяческим образом. И тем не менее, несмотря на тщательнейший и умелый уход, эти привозные деревья, эти растения не выдерживают климата Адена и погибают в кратчайший срок. Но англичане упрямы, они привозят все новые и новые деревья и заменяют ими погибшие.

Помню, в дни моего пребывания в Адене какой-то шутник предлагал местной администрации самым серьезным образом, во избежание дальнейших безумных трат на явно бесполезную борьбу с климатом, заказать в Германии определенное количество деревьев разных видов из жести и каучука.

И в издаваемой в Адене, выходящей раз в неделю — конечно, по воскресеньям — крошечной газетке на английском языке пресерьезно обсуждался этот вопрос. Все культурное население разбилось на две партии: «за каучук» и «против каучука». И, если не ошибаюсь, из-за столь серьезного вопроса произошло несколько потасовок между «каучукистами» и «антикаучукистами».

Для нас, пассажиров и команды застрявшей в Адене «Флоренции», едва ли не единственным развлечением, которому мы предавались особенно усердно на второй день пребывания в Адене, было купание в море, около парохода.

Пока находишься в воде, чувствуешь себя сносно. Вышел из воды, ступил на палубу — моментально тело высыхает, становится душно, легкие, кажется, теряют способность дышать, и тебя опять невольно тянет в воду.

И опять, не трудясь даже сбросить с себя и без того упрощенную донельзя одежду, бултыхаешься прямо с борта судна в море, и опять стараешься как можно дольше оттянуть момент возвращения на накаленную, кажется готовую вспыхнуть от жары палубу.

Это было незадолго до полудня.

Я купался около парохода, и вместе со мной болтались в воде наши матросы и пассажиры.

И вдруг откуда-то с близстоящего судна до нашего слуха донесся зычный крик:

— Акула! Акула!

Буквально в мгновение ока от многочисленных купающихся не осталось и следа. Инстинкт самосохранения силен даже у самых смелых людей, а страх, внушаемый моряку акулами, так велик, что заставляет каждого забывать обо всем и думать только о том, как бы поскорее оказаться в безопасном месте, подальше от «морского тигра».

В тот момент, когда я услышал предостерегающий крик, несколько человек экипажа «Флоренция», в том числе какой-то толстяк-пассажир и наш пароходный механик, прозванный нами «мистером Километром» за свой гигантский рост и невероятную худобу, находились метрах в сорока от борта «Флоренции». Я держался около «мистера Километра» и толстяка. И мы все трое, охваченные паническим ужасом, поплыли к пароходу, соперничая друг с другом в скорости. И у всех нас были искаженные страхом лица, и все мы, должно быть, представляли картину полной растерянности.

По дороге к «Флоренции» нам пришлось проплыть мимо небольшого арабского парусного судна. Экипаж последнего находился на палубе, и когда мы наперегонки мчались к пароходу, барахтаясь изо всех сил, крича, чтобы нам подали «концы», то есть канаты, с палубы араба грянул хохот. И какой, если бы вы знали!

Черномазые матросы арабского судна буквально катались по палубе, заливаясь веселым смехом. И в свою очередь кричали нам:

— Акула! Акула! Скорее! Скорее!

И при этом показывали в разные стороны, как будто на рейде показалась не одна акула, а целая сотня морских хищниц.

В этом «милом» занятии, в насмешках над нами, в издевательстве над нашим страхом перед акулами особенно усердствовал один гигант-негр. Его черная, словно ваксой начищенная физиономия буквально сияла от удовольствия, рот растягивался до ушей, глаза закатывались как при припадке эпилепсии, показывая зубы такой белизны и крепости, что им и акула могла бы позавидовать.

— Акула! Акула! — визжал негр, хохоча до слез.

Вполне понятно, что, оказавшись в безопасности на палубе «Флоренции», оправившись от испуга, мы принялись ругать издевавшихся над нами арабов и негров, показывать им кулаки.

А те продолжали кричать:

— Вва! Вва! Акула, муссью! Акула! Вва!

Но скоро крики смолкли, ибо у всех нашлось другое занятие: смотреть на чудовище, вызвавшее весь этот переполох.

Да, нечего сказать, это была рыбина!

В то утро на море царил полный штиль. Вода была чиста и прозрачна, и на неглубоких местах отлично виднелся весь рельеф дна, все отмели, ползучие морские растения. И в этой прозрачной воде мы видели огромное бревнообразное тело акулы, медленно плававшей среди судов, иногда всплывая на поверхность, показывая тупорылую голову и темные плавники.

Заглядевшись на «морского тигра», мы не заметили, как арабское судно спустило на воду одну из своих грязных лодок. Лодка эта подплыла к борту «Флоренции», и один из сидевших в ней людей с ловкостью обезьяны вскарабкался по свисавшему с борта канату к нам на палубу и оказался среди нас.

— Муссью! Мейн херр„ Мистер! — кричал он, без всякой церемонии толкая то одного, то другого из наших людей.

Это был тот самый гигант-негр, которому наше паническое бегство от акулы доставило столько удовольствия.

— Что тебе нужно, черный ворон? — спросил я его, когда он схватил меня за руку, неимоверно гримасничая.

— Хотите, муссью, я дам по морде этой акуле?

— Что? Ты дашь по морде акуле?

— Ну да, муссью! Я полезу в воду. И у меня в руках не будет никакого оружия. Даже палки… И я подплыву к «морской гиене», или она подплывет ко мне, и тогда я дам ей по рылу… Это стоит всего один шиллинг, муссью! Хотите? За один шиллинг вы увидите, как черный человек бьет по рылу акулу, которая внушает вам, муссью, такой страх!

— Убирайся к дьяволу! Ты и сюда залез, чтобы издеваться над нами?!

— Ничуть, муссью, мистер, синьор, г-гасспадин!.. Зачем издеваться? Я хочу заработать один шиллинг! Проклятая акула испортит весь сегодняшний день — рыба убегает от акулы, как белые муссью, и даже, быть может, скорее. И тогда в сети ничего не поймаешь. А Фетви хочет кушать. Это я — Фетви, рыбак Фетви, муссью… Так что же, муссью? Дадите ли вы мне один шиллинг за представление? Хотите посмотреть, как черный человек бьет акулу?

Вокруг нас столпились пассажиры и матросы «Флоренции», слушавшие наши переговоры.

Кое-кто высказывал предположение, что негр просто мошенник, желающий поживиться на наш счет. Кто-то твердил:

— Шиллинг — пустые деньги. В самом деле, было бы любопытно посмотреть! Говорят, эти негры отчаянно смелы!

Я возмутился:

— Господа! Вы хотите заставить этого дикаря рисковать своей жизнью ради нашей забавы?! Нет, я на это не согласен!

— Да почему? Что за щепетильность?! Какой-то черномазый оборванец.»

— Хоть трижды оборванец, господа! Но не забывайте, он такой же человек, как и мы!

Капитан «Флоренции» принял мою сторону и заявил, что он против предложенного эксперимента.

Прислушиваясь к нашим спорам, Фетви сделал ужасно кислую гримасу.

— Муссью! — застонал он. — Бедный негр хочет кушать. У бедного негра в животе пусто. У бедного негра есть жена, у которой в животе тоже пусто, и она будет ругать Фетви, если Фетви вернется в свою хижину с пустыми руками.

— Муссью! Один шиллинг!

— Господа! Давайте просто соберем ему что-нибудь! — предложил я. — С миру по нитке — голому рубашка.

В мгновение в моей шляпе оказалась пригоршня мелких медных и серебряных монет. Я передал результат сбора негру, лицо которого снова озарилось радостной улыбкой.

— Ура, муссью! — кричал он, ссыпая полученные деньги в пестрый шерстяной платок. — Хинь, Хинь! Браво! Ол-райт! Бенэ! Здесь, муссью, четырнадцать шиллингов! Бедный Фетви теперь будет называться «отцом богатства». Я куплю себе другую жену, муссью! И мы целую неделю будем есть и пить, пить и есть, покуда не съедим все, добрые муссью! Спасибо вам, муссью!

— Ладно, ладно! Теперь проваливай! — крикнул осчастливленному неожиданно полученным богатством негру наш капитан.

— Сейчас, сейчас, муссью! Я только дам по рылу акуле, как обещал добрым муссью, и потом отправлюсь на берег. Куплю себе вторую жену, куплю хлеба.

Болтая, негр завязал деньги в платок, платок повязал вокруг талии…

И прежде чем кто-либо успел задержать его, он одним прыжком перебросился через борт и плюхнулся в прозрачные воды. Невольно восклицание ужаса вырвалось из десятка грудей.

— Конец! Бросьте ему конец! — кричал толстый пассажир.

— Спустите лодку! — вопил тощий «мистер Километр».

А негр уже вынырнул метрах в двадцати от нашего судна и, весело гримасничая, плыл по направлению к арабскому паруснику. И при этом он ничуть не торопился, не спешил — плыл словно не в море, где можно нарваться на акулу, а в бассейне.

— Спасибо, муссью! — кричал он. — Я куплю себе вторую жену и куплю хлеба, вина, масла. И мы устроим большой пир..

— Акула! — раздался крик дозорного матроса.

В самом деле, неподалеку от кормы «Флоренции» показалось бревнообразное тело «морского тигра». Гадина услышала звук падения Фетви в воду, может быть, увидела негра и теперь плыла к своей добыче.

— Спасайся, Фетви! Акула! — кричал я, надрываясь.

— Что такое акула, муссью?! — со смехом ответил негр. — Фетви плевать хотел на всех акул Адена. Потому что Фетви не боится играть с акулами. Сейчас муссью увидит, как акула получит по рылу. Только я не хочу пачкать рук о ее поганое рыло. Я просто дам ей хорошенького пинка, муссью..

— Дурак! Она тебя слопает!

— Вва! Фетви сам слопает акулу…

— Принесите из моей каюты ружье! — распорядился капитан. Один из матросов бросился в капитанскую каюту за оружием, но

когда он вернулся на палубу, на наших глазах уже разыгралось страшное, фантастическое зрелище.

Акула, подплыв сравнительно медленно к неистово барахтавшемуся Фетви, с расстояния приблизительно в десять метров стрелой ринулась на негра, широко разинув пасть.

Фетви зорко следил за каждым движением страшного врага и, улучив момент, юркнул в сторону. Акула, разогнавшись, не могла быстро свернуть за ним. Пользуясь этим, негр как-то собрался в комок, а потом сразу выпрямился, словно разжатая пружина, и его голые пятки с силой ударили по рылу акулы. Одна нога угодила акуле в глаз.

Ошеломленная хищница, неожиданно получив довольно, надо полагать, чувствительный толчок, испуганно метнулась в сторону.

— Ого-го! — закричал победоносно Фетви. — Муссью видели? Фетви дал по рылу акуле! Ого-го! Фетви — герой, муссью! До свидания, муссью!

И в два взмаха своих могучих рук негр оказался у борта арабского парусника и мгновенно вскарабкался на его палубу по спущенному канату. С палубы парусника к нам еще раз долетел ликующий крик:

— Ура! Хинь! Браво! И затем Фетви исчез.

Тем временем из капитанской каюты матрос притащил не одно, а сразу три ружья. Одно досталось на мою долю.

— Вон она плывет! — обратил мое внимание тоже запасшийся оружием «мистер Километр» на подплывавшую к паруснику акулу, которая, по-видимому, не хотела примириться с потерей добычи.

— Стреляйте! Стреляйте! — торопил меня толстый пассажир. Загремели выстрелы, и пораженная двумя или тремя нашими пулями акула скрылась в морской глубине, окрасив прозрачную воду своей кровью. Четверть часа спустя она снова всплыла на поверхность неподалеку от «Флоренции», но на этот раз вверх брюхом. Она была мертва.

Вечером несколько пассажиров с «Флоренции» отправились в город. Я был в этой компании.

Мы побродили по сонным улицам Адена, снова осмотрели знаменитые цистерны, пересчитали все деревья городского сада, выпили неимоверное количество содовой воды.

— Навестим, господа, негритянский поселок! — предложил кто-то. — Надо посмотреть, как живут негры!

И мы отправились в невероятно грязный поселок негров, расположенный недалеко от порта.

— Тут что-то случилось! — сказал мне бывший с нами «мистер Километр». — Негры словно с ума сошли! Но чего они так суетятся?

— Смотрите! Тут полиция!

В самом деле, в поселке мелькали фигуры рослых английских «бобби».

— В чем дело? — осведомился я у одного из них.

— Ничего особенного, сэр! — спокойно ответил он.

— А все же?

— Да тут один негр купил себе новую жену. А его старая жена немного рассердилась из-за этого и, знаете, сэр, подсыпала ему в ячменное пиво какой-то гадости… Словом, этот малый уже отправился на тот свет… Сейчас врач производит вскрытие трупа…

— Фетви?! — невольно воскликнул я.

— Ну да, сэр! Его звали Фетви. Он был рыбаком. Может быть, вы желаете войти в хижину посмотреть, как доктор его режет?

Но я не пожелал смотреть на столь назидательное зрелище. И когда я удалялся, «бобби» сентенциозно вымолвил мне вслед:

— Тут такое часто случается. Видите ли, сэр, здесь жизнь — копейка.