"Железный человек" - читать интересную книгу автора (Эшбах Андреас)

17

Большинство моих воспоминаний о товарищах по проекту связаны с нашим пребыванием в Лесном лагере. А ведь мы пробыли там всего лишь несколько недель, самое большее три месяца. А при взгляде в прошлое этот период кажется бесконечным. Мы тогда знали в общих чертах, что нас ждёт, уже подписали соответствующие обязательства и так далее, и нас привезли на этот опорный пункт посреди дремучего леса. Мы тренировались, чтобы оставаться в форме, и подвергались всё новым и новым обследованиям, приборами, каких никто из нас до тех пор не видел. Кроме врачей и военных, там было полным-полно очкариков, у которых нагрудные карманы белых рубашек топорщились от калькуляторов и шариковых ручек, с нами они не говорили ни слова, только с врачами. В центре опорного пункта находилась закрытая зона, доступа к которой у нас не было, только у очкариков, и я допускаю, что именно там проходили окончательную шлифовку и доводку технические разработки, которые должны были дать нам дополнительные преимущества.

До нашего сведения доводили время от времени лишь самое необходимое, и против этого правила нам нечего было возразить, поскольку лишь благодаря нашей неосведомлённости мы имели возможность увольнений в город, причём каждый вечер, включая транспорт. Дорога к опорному пункту предназначалась для военных, несколько миль она тянулась по лесу, а потом начинался город, большой, шумный, порочный, полный ярких соблазнов, кинозалов, ресторанов, дискотек, баров и борделей. В кино тогда шли «Человек дождя» и «Крепкий орешек»; в ресторанах подавали рёбрышки такими порциями, которых хватало даже Стивену и Джеку; в дискотеках мы – высокие, сильные, в военной форме – были героями; в барах изголодавшиеся по любви секретарши и кассирши города только того и ждали, что мы их снимем и осчастливим; а бордели… Ну, собственно, без них бы мы вполне обошлись, но ничто не связывает мужскую компанию так крепко, как одна огромная кровать, на которой все по очереди взгромождаются на одну и ту же женщину, распаляемые остальными.

Я думаю, это тоже входило в тайный умысел всего этого предприятия. Мы должны были превратиться в спаянный коллектив, чтобы потом без лишних отвлечений сосредоточиться на тех перегрузках, которые нас ждали.

Ибо когда обследования и обмеры наших богоданных тел подошли к концу, всё переместилось в секретный госпиталь Железного Человека. Вокруг госпиталя были сотни миль пустыни, и отныне нам предписывалось воздержание. Отныне мы были полностью заняты процедурами, которые должны были сделать из нас киборгов. И это были болезненные процедуры.

За это время только один раз застукали Вернона Эдвардса, с медсестрой. У них всё было в полном разгаре, больничная кровать ходила ходуном, скрипела и грохотала так, что, наверное, было слышно в коридоре, однако открывшаяся и затем со стуком захлопнутая дверь не помешала Вернону бурно и энергично довести дело до конца.

Несколько дней после этого в дезинфицированных коридорах царила неприятная тишина. Вернон вернулся к нам в спальный зал, и мы встретили его как героя, а вот провинившаяся медсестра бесследно исчезла.

– Да ведь это же идеальный случай, а? – прокомментировал Вернон. – Ты с ней забавляешься, а потом с тебя снимается проблема, как от неё избавиться. – Я так и вижу его перед собой: он лежит, закинув руки за голову, на лице широкая, довольная ухмылка. – Удовольствие без вины и раскаяния, братцы, что может быть лучше? Настоятельно рекомендую.

Я не могу припомнить, чтобы он хоть раз говорил о женщине хорошо или просто снисходительно. Для него женщина оставалась добычей, которую он пригвоздил, и точка. А когда он получал то, чего добивался, его интересовало только одно: как бы ему поскорее выпроводить женщину из постели.

И вот я спрашиваю себя, не было ли у нас на самом деле просто страха перед женщинами. Не хотели ли мы стать сильными в надежде, что в один прекрасный день дорастём до них и отнимем у них власть, какую они имеют над нами. И в этом стремлении мы пролетели выше цели. Мы стали такими сильными, что больше не годились для секса. Не говоря уже о любви.

Я притащился к себе домой и несколько часов ничего не делал, просто сидел и ждал. Нет, вообще-то я не ждал. Я просто сидел. Мои старые шрамы болели, что случалось теперь с ними всё чаще, особенно к перемене погоды. Это такое ощущение, будто кто-то застёгивает и расстёгивает у тебя под кожей «молнию», в иные моменты больно тянет, в другие щиплет и тычет, причём не поймёшь где – от макушки до пяток. Только левому боку приходилось чуть полегче. Я устал, и мозг мой кипел от мыслей. Воспоминания поднимались со дна, из самой глубины. О моём отце, который меня вырастил. О матери и о том, как она нас бросила. Причём отец втайне, казалось, был рад, что избавился от неё. Они не разводились, но он практически никогда не говорил о ней, и я не могу припомнить, чтобы он что-нибудь начинал с другой женщиной.

Так я сидел, смотрел, как слабеет свет дня, пока вскоре после шести часов вечера в дверь не позвонили. Начинался ритуал, в который уже раз.

Подполковник Джордж М.Рейли, как о таких говорят, был «слишком мал для своего веса». С каждым годом он казался чуточку меньше ростом и чуточку тяжелее, когда возникал перед моей дверью собственной персоной, и всякий раз за версту было заметно его мрачное расположение духа.

За несколько лет у меня развилось подозрение, что это мрачное расположение связано с необходимостью переодеваться в гражданское, когда он приезжает ко мне, а вот к этому у него действительно не было никакого таланта. Трудно представить себе, чтобы мужчина пятидесяти лет за всю свою жизнь не научился одеваться так, чтобы не привлекать к себе недоуменного внимания. Поневоле склоняешься к мысли, что Рейли, должно быть, дальтоник. Но это не так. Просто всю свою жизнь – предположительно с того времени, как его мать перестала подавать ему рубашки и брюки, – он носил главным образом либо униформу, либо пижаму и избегал признавать существование предметов одежды, отступающих от этих образцов. В гражданское он одевался только по необходимости, а эта необходимость случалась парадоксальным образом лишь по службе.

Фактически я его, с тех пор, как живу в Ирландии, в униформе больше не видел.

Хотя я предпочёл бы именно это. Я и сам не бог весть какой модник, но всякий раз мне приходится огорошенно сглатывать, когда я вижу его на пороге моего дома. В этот холодный воскресный вечер в Дингле на нём были жуткие клетчатые брюки бледно-голубых тонов и рубашка из бежевой ткани в продольный рубчик, которая сама по себе выглядела бы совсем неплохо, но только не на нём и не в сочетании с остальным его нарядом. Его зелёная, мешковатая ветровка из полиэстера или чего-то такого была украшена набивным рисунком с псевдоафриканскими мотивами и была вульгарной даже в семидесятые годы. И словно для того, чтобы всё это выглядело сравнительно небольшим грехом, на ногах у него были массивные кроссовки такой неоновой расцветки, что захватывало дух.

– Как дела? – спросил он, как всегда, и, войдя, пригладил пятернёй свои всё более седеющие и редеющие волосы. – Собачий ветер тут у вас. Не знаю, как вы это выдерживаете, Дуэйн. Я бы здесь и десяти дней не выжил, поверьте мне. Ах да, я вам кое-что привёз. – Он протянул мне потрёпанный пластиковый пакет из WalMart, который принёс под мышкой.

В нём были две баночки с концентратом, годным до полудня вторника.

– Почему только две? – спросил я.

– Больше не удалось раздобыть из-за спешки. С этим что-то неладно, ну, да вы и сами заметили.

Я достал из пакета одну баночку. Было как-то странно держать её в руках. Непривычно. Запоздало. Всё равно что получить в подарок игрушку, о которой я мечтал в шесть лет.

– Только не бросайтесь мне на шею от восторга, – прорычал Рейли. – Я не виноват, что они не придумали никакой новой вкусовой добавки. Глотайте что есть – и все дела.

Я не чувствовал голода. Моё тело, казалось, уже забыло о том, что бывает на свете какая-то пища. Но оно в ней нуждалось, это ясно.

– Вы не будете против, если я съем это прямо сейчас?

– Нет, нет. Делайте, как вам удобнее.

Пока я на кухне возился с банкой, Рейли прошёлся по квартире, заглянул в спальню, проинспектировал ванную и обследовал гостиную. Я слышал, как он выдвигал ящики и открывал дверцы шкафов, и когда он был в ванной, что-то у него там упало со звоном на пол и вроде бы разбилось. Но Рейли даже не выругался, а невозмутимо проследовал дальше.

Я всегда спрашивал себя, что он, собственно, надеется обнаружить во время этих обходов. Тайную жену и трёх малолетних детей, спрятанных в шкафу спальни? Или он считает меня неспособным содержать моё жильё в таком состоянии чистоты, чтобы стены не обросли плесенью? Но его от этого не отучить, во всяком случае, более или менее едкие замечания ни к чему не приводили, а прямой ссоры я всегда старался избегать. В моей непокорности подполковник Джордж М.Рейли мог бы усмотреть угрозу национальной безопасности, и если он придёт к такому выводу, то меня обяжут, по соглашению, которое я когда-то подписал, незамедлительно вернуться в США.

– Что-то у вас как-то голо, – высказался Рейли по результатам своей инспекции. – Как будто вы записались в монахи. А что с вашими книжками? У вас же была чёртова куча книжек, а? Все полки пустые. Какой-то безрадостный вид.

– Украли, – сказал я, приправляя порцию дристни на тарелке солью и табаско. – Позавчера вечером. Грабители. Вломились.

– Грабители! – Рейли форменным образом выплюнул это слово, тоном полнейшего презрения. – Грабители, которые крадут книги! – Это было свыше его понимания. Как и многое другое. Он отрицательно помотал головой: – А ещё говорят, мол, в Европе такая безопасная жизнь. Почему бы вам просто не вернуться домой, Дуэйн?

Я достал из ящика ложку и взял тарелку.

– До вас когда-нибудь дойдёт, Джордж, что я уже дома! – Я сделал приглашающий жест из кухни. – Идёмте в гостиную.

Мы прошли в гостиную. Как всегда, Рейли уселся на диван, широко расставив ноги, и пожаловался, что он слишком жёсткий (довольно трудно было подобрать диван, который без проблем выдерживал бы мой вес). Я осторожно опустился в не столь выносливое кресло и начал есть, пока он проигрывал от начала до конца свою старую песню.

– Я опять глаз не сомкнул, пока летел сюда. То ли мне чудится, то ли они действительно каждый год сдвигают сиденья на полдюйма теснее? Просто летающая банка сардин, а олух, что сидел рядом со мной, то и дело то вставал, то садился, будто шило у него в заднице. – Он разминал руки так, будто в конце концов врезал этому олуху и они до сих пор болели от этого. – Чёрт возьми, Дуэйн, я знаю, что повторяюсь, но я никак не могу понять, что вы находите в этой стране.

– Это страна моих предков. Ваших, кажется, тоже, насколько я могу судить.

– Может быть, может быть. Но если даже так, то они молодцы, что эмигрировали. – Он поскрёб в затылке. – Одни дороги чего стоят. Якобы основные транспортные магистрали, а узкие, что целка у малолетки. У меня в голове не укладывается, как это от Шеннона досюда четыре часа езды. Четыре часа! А ведь тут навряд ли больше сотни миль с небольшим, а? Да ещё и левостороннее движение! Я бы свихнулся, если бы мне пришлось ехать за рулём самому. Мне даже на заднем сиденье было дурно. Всё время казалось, что мы выскочили на встречную полосу и так далее; нет, правда, лучше закрывать глаза, как только такси трогается с места. Заснуть и видеть во сне Флориду, пока не доедем до отеля.

– Вы опять остановились в «Бреннане»?

– Сила привычки. При этом всякий раз, карабкаясь по этой старой лестнице, я говорю себе, что надо было поселиться в другом отеле. Каждый год я надеюсь, что они, наконец, что-то сделают, отреставрируют там или модернизируют, но ничего подобного, всё та же старая мебель, что и десять лет назад. – Видимо, в этой жизни Джорджу М.Рейли так и не удастся постичь разницу между старой и антикварной мебелью. – Но в этот раз они хотя бы закрыли верхний этаж, фанерой лестницу заколотили, видимо, решили заняться перестройкой. С завтрашнего дня начнётся. Наверное, за весь день не удастся глаз сомкнуть. Конечно, лучше было бы лететь на самолёте ВВС, как раньше. Но теперь всё уже не так. Теперь мне для этого пришлось бы заполнять тысячу формуляров и добывать две тысячи подписей. Вообще с этой бумажной волокитой становится всё хуже и хуже. Радуйтесь, Дуэйн, что вы уже выбрались из этих жерновов, вы себе не представляете. Я хочу сказать, я честно не понимаю, зачем они заставляют нас палить боевыми патронами по бумажным мишеням. Бросаться с шариковыми ручками в атаку на формуляры. Я только и делаю, что пишу докладные, потом пишу отчёты о том, что я писал докладные, а под конец мне ещё приходится кому-нибудь докладывать обо всей этой хренотени. – Он пыхтел и вздыхал, чтобы я уже наверняка заметил, как ему приходится трудно.

– Что нового у нашей старой группы? – спросил я без всякого реального интереса, собственно, лишь потому, что это было частью нашего ритуала.

– Ах, да что там может быть нового? – Так он всегда говорил. – У меня опять новый начальник, с октября. Или с сентября? Может, и с сентября. – Он всерьёз принялся подсчитывать, и я не мешал его мозговой деятельности, следя только за тем, чтобы поглядывать в его сторону с интересом, на самом деле целиком сосредоточившись на еде. – Не знаю, помните ли вы его, генерал-лейтенант Торранс. Он из Нового Орлеана, хороший стрелок, закончил с отличием MOS 8541. Вы должны были знать его по Квантико, такой человек-шкаф…

Я понял, что он хотел избежать атрибута «чернокожий» в описании этой персоны. И я оказал ему любезность: кивнул и с полным ртом буркнул:

– Помню.

Приятно было есть, чувствовать, как желудок наполняется, но вместе с тем я чувствовал, что мой организм с сопротивлением встречает эту субстанцию, которую я в него вводил, с отвращением, коренившимся, казалось, на клеточном уровне. Как будто долгая вынужденная пауза пробудила мои клетки из своего рода шока, в котором они годами терпели поступление этой пищи.

– Впечатляющая карьера, надо сказать. Он постоянно ошивается в Пентагоне, уже обедал с министром обороны и так далее… Но начались какие-то новые веяния. Иногда у меня такое чувство, что я вообще уже не ухватываю некоторые вещи. Торранс такой тип, который всегда плотно закрывает за собой дверь, понимаете? – Рейли потёр ключицу. – И, честно говоря, в последние годы мне больше подходило то, что Миллер сквозь пальцы смотрел на зачёты по физической подготовке. А Торранс настаивает на зачётах так, что я иной раз думаю: ну всё, он решил со мной расправиться. Большой радости я от этого не получаю, вы же понимаете.

Я понимал. Рейли уже не молоденький, в хорошей физической форме он не был никогда, а ведь армия – вся его жизнь. Он предпочёл бы погибнуть в каком-нибудь бессмысленном бою, чем быть отправленным в отставку по состоянию здоровья.

– Кто же будет о нас печься, если не вы? – спросил я, зная, что именно это ему хотелось бы слышать. Папаша Рейли и его сыновья.

Его лицо просветлело.

– Вот именно. Я им тоже всегда это говорю. Где они найдут другого, кто был во всём этом с самого начала? Из офицеров, я имею в виду. – Он махнул рукой. – Но мы всего лишь мелкие шестерёнки во всей этой машине.

Я опустошил тарелку и отставил её в сторону. Пора уже было как-то воспрепятствовать тому, чтобы вечер прошёл в переливании из пустого в порожнее, в котором Рейли чувствовал себя как рыба в воде. Проблема была лишь в том, что я не мог спросить его напрямую, что стоит за убийством Гарольда Ицуми и кто такие эти безликие типы, которые ведут за мной слежку. В этом вопросе я попал в западню. Перед ним я делал вид, будто ничего не знаю об убийстве, а тем, что я своевременно не сообщил ему о появлении мужчин с мобильными телефонами, я нарушил мои обязательства по информированию. Другими словами, я маневрировал в положении, в котором мне приходилось делать вид, будто я ни во что не врубаюсь.

Но он всё же дал мне одну зацепку, которой я мог воспользоваться без угрызений совести.

– Что, собственно, происходит? – спросил я, указывая ему на свою пустую тарелку. – Это моя первая еда с четверга. Пакет, который вы мне пообещали, так и не пришёл, равно как и регулярные посылки. Меня что, хотят уморить голодом или как?

Рейли заломил руки, как истерзанная жертва.

– Мне очень жаль, Дуэйн. Тут какой-то сбой. С четверга? Вот дерьмо собачье. Я не знал, что у вас совсем нет запасов… во всяком случае, после нашего телефонного разговора я тут же отдал поручение о срочной посылке, честное слово, первым же звонком, и мне ответили, будет сделано, полковник, уйдёт сегодня же, завтра будет на месте. Я и успокоился. Что же, теперь никому не верить, а? И только по дороге в аэропорт я получил информацию, что какой-то поганый пидор снова застопорил моё поручение. Я им дал нагоняя прямо по телефону, это я вам могу сказать. В конце концов, они послали курьера, который вручил мне эти две банки на промежуточной посадке в аэропорту Кеннеди. В пакете из WalMart, вы представляете? Временами у них действительно не все дома, у этих секретчиков. Я удивляюсь, как он их вообще пронёс через контроль, ведь эта штука нарушает все… Во всяком случае, я весь полёт держал её на коленях. Глаз не спускал, как с дипломатической почты.

Я кивнул, чтобы показать, что я всемерно впечатлён такой жертвенностью.

– И что будет дальше? После того как я съем и вторую банку, а?

– Завтра придёт регулярная посылка. Мне это было клятвенно обещано.

У меня и до этого было смутное чувство, что меня водят за нос пустыми обещаниями. Кроме того, у меня было смутное чувство, что я не могу так это оставить.

– Джордж, – сказал я и попытался придать своему голосу как можно больше интонации «давайте говорить открытым текстом», – наверное, есть что-то, о чём мне не мешало бы знать? Что-то разыгрывается за кулисами, имеющее отношение ко мне?

– Откуда мне знать! – вырвалось у Рейли. И он понуро осел и долго сидел в такой позе, как раздавленная лягушка, не шевелясь и глядя перед собой. Я только смотрел на него, точно так же не шевелясь, и ждал, что будет.

В конце концов, он поднял на меня взгляд.

– Я должен вас кое о чём спросить, Дуэйн.

– Спрашивайте.

– Кто-нибудь пытался установить с вами контакт?

Я сделал самое безобидное лицо, какое только было в моём распоряжении.

– А кто должен был установить со мной контакт? – ответил я вопросом на вопрос, чтобы не прибегать к прямой лжи.

Что я, естественно, при необходимости и сделал бы, но Рейли продолжил:

– Я сам ещё толком не понял. Это имеет какую-то связь с убийством, которое произошло во вторник. – Он снова немножко посопел и повздыхал. – Они позвонили мне около полуночи, агент Осборн или что-то вроде того. Я только собрался ложиться, и вот тебе пожалуйста, снова пришлось ехать в Лэнгли. Одно из этих проклятых полуночных совещаний в глубоких катакомбах, когда галлонами пьёшь кофе и в какой-то момент возникает дурацкое чувство, будто решается вопрос войны или мира. И там они рассказали нам о человеке, который был убит здесь, в Дингле. – Он запнулся. – В том самом отеле, где я сейчас остановился, только сейчас до меня дошло. Чёрт бы его побрал.

– И что это был за человек? – быстро спросил я, пока он не отклонился от темы.

Что-то у Рейли сегодня было не в порядке с руками, судя по тому, как он их мял и тискал.

– Да вроде бы это был адвокат из Франциско, вёл много дел по правам гражданства. Гарольд Ицуми. Японского происхождения, родители во время войны были интернированы, наверное, поэтому. – Он помотал головой. – По крайней мере, за несколько дней до того, как улететь в Ирландию, этот адвокат звонил Форресту Дюбуа и наводил справки по проекту Железный Человек.

– Вон как, – ахнул я, и моё удивление было лишь частью наигранным.

– Примерно так же и я отреагировал, когда услышал об этом. И ребята из Управления национальной безопасности начали выстраивать стенку. Ведь то, что они построили, оказалось дерьмом. – Он снова принялся за попытки сломать свои пястные кости. – Если хотите знать, причина всего этого коренится исключительно в том, что отдел Железная Охрана был расколот. Телефонная прослушка перешла в 1996 году к Управлению национальной безопасности, и теперь постепенно выясняется, что они использовали её только в качестве детского сада для тренировки подрастающей смены. Они, естественно, не сознаются в этом. Но я вас спрашиваю, разве бы такое могло случиться, если бы мы по-прежнему держали этот сектор в своих руках? Да парень не успел бы трубку положить после своего звонка, как наши ребята уже стояли бы у него под дверью! А эти молокососы из Управления? Они проморгали.

– Откуда этот Ицуми вообще знал о Железном Человеке? Я имею в виду, кто-то ведь проболтался же? – Это для разнообразия был искренний вопрос, ибо меня горячо интересовал ответ на него.

– Да, тут они представили нам теорию, о которой я тоже не знаю, что и подумать. После того как они проснулись, песок из глаз протёрли и заметили, что случилось то, чего не должно было случиться, они принялись вести розыск. Обыскивать остывшее гнездо, так сказать. Вроде бы этот Гарольд Ицуми учился в университете Миссури, и они выяснили, что он там последние два года жил вместе с неким Джеймсом Стюартом. А тот якобы внук некоего профессора Натэниела Стюарта, который, я думаю, был ещё на проекте, когда вы в него поступили?

– Был, – кивнул я и вспомнил о Бриджит, о папке, которую она не выпускает из рук, и о заявлении Стюарта об уходе с проекта.

– Хорошо, тогда вы должны его помнить. Стройный, светловолосый, немного похож на этого актёра, Дональда Сазерленда. Он умер в декабре, за два дня до Рождества. Профессор, я имею в виду. Не актёр. – Взгляд Рейли бегал по полу, как будто там всё это было написано рассеянным в пыли тайным шрифтом. – Отсюда эти дураки из секретной службы сплели свою теорию. Якобы Стюарт тогда ушёл не по возрасту, а потому, что был против продолжения проекта. И они говорят, можно предположить, что он из протеста или из намерения сорвать проект прихватил с собой секретные документы. Полная чушь, если хотите знать – у нас была запретная зона, все выходы охранялись, и контроль был как в учебнике: там мышь не пробежит, не говоря уже о том, чтобы кто-то зажал под мышкой папку документов и смог с ней оттуда выйти. Так они себе это и представляют. Ну хорошо, пусть Стюарт якобы прихватил с собой что-то разоблачающее. Только вместо того чтобы дать этим бумагам ход, передать их своему члену конгресса, что ли, не знаю, он просто закрывает это в своём письменном столе и тихо и мирно доживает до своего блаженного конца. Не очень логично, если хотите знать моё мнение. Итак, он умирает, вскоре является внук, чтобы прибрать дом дедушки к рукам, находит там документы, и, вау, что он делает? Он решает отдать их своему старому дружку Гарольду Ицуми, адвокату по правам гражданства.

– А тот начинает вести розыски, тянет ли это на серьёзное дело, – подсказал я, чтобы не молчать всё время.

– Вот именно. И когда те изучили телефонные счета его конторы, то увидели, что Ицуми обзвонил всех Железных людей. По своему старому номеру оказался один только Форрест, – он досадливо хлопнул одной ладонью по другой. – Это ж надо себе представить. Я до прошлой недели готов был держать пари, что это написано в учебнике для начинающих, как поступать с телефонными номерами, когда люди, которые подлежат наблюдению, переезжают. Их номер, естественно, сохраняется, так? Мы, по крайней мере, так и поступали. Каждый устаревший телефонный номер мы передавали на нашу централь, с автоматическим отслеживанием тех, кто по ним продолжал звонить, и всё такое. А потом эту службу передали Управлению национальной безопасности, и эти болваны просто сдали старые номера телефонной компании как ненужные. Ни о каком продолжении прослушки и речи не было.

– А известно, что это были за документы?

– Нет. Они, правда, учинили этому Джеймсу Стюарту длительный допрос, но тот всё отрицал. – Рейли задумчиво смотрел перед собой в пустоту. – Но остаётся открытым вопрос, откуда у этого адвоката телефонные номера?

– И кто его убил, когда он приехал сюда? Кто-то из тайных служб? – спросил я с таким чувством, будто вступил на заминированную территорию. Но после всего, что я услышал, я мог рискнуть задать этот вопрос.

Рейли сердито взвился.

– Куда им! Они потеряли его из виду! Когда засекли звонок к Дюбуа и допёрли, что надо бы немножко понаблюдать за этим Ицуми, тот давно исчез. Последний след – джип, который он взял напрокат в Сан-Франциско. Человек из прокатной фирмы вспомнил, что Ицуми спрашивал, не может ли он вернуть машину в Техасе. После этого они установили слежку за домом Хуана Гомеса. Только адвокат так и не появился. Машина, взятая напрокат, – тоже. Напрямую они не сознаются, но если бы Ицуми не пристрелили, они бы и до сих пор спрашивали себя, где же его искать.

Я немного подумал об этом.

– Но если это были не наши люди, то кто же ещё? И откуда они узнали о документах? – Я вовремя сообразил, что не мешает продемонстрировать немножко солидарности.

– Что-то за всем этим стоит, но что, чёрт бы его побрал, я просто не могу понять, – ответил Рейли. – То ли споры о полномочиях и разделе зон влияния, то ли я не знаю что, мне никто ничего не говорит. Это значит, здесь какие-то тайные службы, которые расследуют случай. Я не знаю, вы что-нибудь замечали?

Я невинно пожал плечами.

– Тут столько туристов, всё время кто-нибудь шныряет… Если ко всем приглядываться, так покой потеряешь.

– Ну да. Может, они объявятся и у меня. – Он изучал свои наручные часы, видимо, прикидывая, который теперь час в Вашингтоне. – Я думаю, мне надо сделать несколько звонков. Кое-кому испортить воскресенье. У меня с собой спутниковый телефон, – добавил он не без гордости, – новейшая технология, с кодировкой и всем прочим.

– Понимаю, – сказал я. Другими словами, время визита, наконец, истекло.

Потребовалось ещё некоторое время, чтобы он смог подняться с моего дивана. Не такой уж он, видимо, был неудобный. Вначале, по ритуалу прощания, Рейли должен был в последний раз обрушить на меня свой обычный поток добрых советов, ругая Ирландию и нахваливая Америку, потом он заверил меня, что он всегда был того мнения, что я самый удачный экземпляр Железных людей, и на этом ритуал был завершён, и наступило время ему, наконец, уйти, предоставив меня моей собственной участи.

– Что за поганая погода, – поворчал он ещё немного, выйдя на улицу, хотя ветер стих, а дождя не было совсем.

Потом он приставил к виску два пальца – что значит сила привычки, – по-военному отдавая честь, повернулся и пошёл. Неоновые полоски на его кроссовках светились в опустившихся сумерках, и через каждые несколько шагов он проводил рукой по волосам.

После того как Рейли ушёл, мне пришлось проветрить гостиную. Воздух там был не просто спёртый, а вонючий. Я открыл окно, выглянул наружу, вдохнул сырой, солёный запах моря и посмотрел, где же мои охранники. Дали бы мне ещё один день. Пожить один день, не бросаясь в глаза, а потом исчезнуть. Я раздумывал о плане Финиана. Немало найдётся людей, у которых вытянутся рожи. И Рейли уже больше не придётся прилетать в Ирландию.

Мой дом, значит, выглядит голым? Да, тут мне нечего ему возразить. А после посещения Рейли комнаты казались ещё безутешнее, будто арестантские камеры.

Ещё один день.

Я снова увижу Бриджит. Я смогу спросить её, что она имела в виду, когда говорила, что я вызвал её любопытство. Чем именно? И что будет, если она это любопытство утолит?

Скорее от нечего делать, чем от подозрительности, я ещё раз прошёлся по квартире – перепроверить, не осталось ли подслушивающих устройств, и не обнаружил ничего. Но при этом мне пришла в голову мысль, что мне, как и Рейли, тоже надо бы кое-куда позвонить. В Калифорнии сейчас обеденное время, и уж в воскресенье даже такого предприимчивого и неугомонного раннего пенсионера, как мистер Уайтвотер, можно застать дома.

Я тщательно закрыл окно, задёрнул занавески, закрыл все двери, ведущие к прихожей, и, добившись полной изоляции, осуществил процедуру извлечения мобильного телефона из тайника. Состояние заряда было удовлетворительное, во всяком случае, более удовлетворительное, чем платёжеспособность последней телефонной карты, которой хватит лишь на несколько минут международного разговора. Даже если бы у меня были деньги, я не рискнул бы сейчас прогуляться до заправки, чтобы отдать их за новую телефонную карту. Это было бы всё равно что выставить в окне плакат: «Эй, а мой мобильный телефон-то вы так и не нашли!» Нет, как-нибудь обойдусь.

Я набрал номер Габриеля. Пришлось смириться с тем, что я тем самым выдаю следящей аппаратуре номер моего мобильного телефона. Пока они там, за океаном, расчухают что к чему, пройдёт какое-то время; главное для меня в этот момент было, чтобы мои охранники ничего не пронюхали об этом телефонном разговоре.

Габриеля Уайтвотера в этот воскресный полдень не было дома.

Я смотрел на нежно светящийся дисплей телефона. Номер был верный. Мой пересчёт времени на Санта-Барбару – тоже. А работа в окружении розовых фламинго и двадцати трёх сортов минеральной воды должна была истечь ещё в пятницу, так он говорил. Где же он тогда торчит?

Может, всё-таки охраняет? Может, полный сервис включает его присутствие в выходные дни и ночлег? Или его вызвал к себе новый хозяин уже другой сказочной виллы?

На всякий случай я позвонил по номеру, по которому говорил с ним в прошлое воскресенье. Если не застану там Габриеля, то хотя бы его клиента, а он мне, может быть, что-нибудь подскажет.

– Да? – Это был высокий голос с заунывным тоном, который сразу создавал в воображении портрет говорящего: бледный очкарик, гребущий миллионы долларов из Интернета, но ещё ни разу не переспавший с женщиной.

Я как можно короче изложил ему, чего я хочу.

– Ах, вон что, – сказал он, потом возникла пауза. Пауза, которую я, вообще-то, не мог себе позволить. – Значит, вы друг Габриеля? – спросил он наконец, как будто я ему только что не объяснил это.

– Да, – сказал я с явным нетерпением в голосе. Чтобы он поторопился.

Он вздохнул, как будто всё это для него было очень обременительно.

– Ну да, я думаю, вам можно это сказать. Габриель попал под машину.

При этих словах я ощутил, как в глубине моих внутренностей вдруг активизировался агрегат, который в меня имплантировали контрабандой: такая штука, состоящая из щипцов и кусачек.

– Попал под машину? Что это значит?

– Сам я этого не видел. Мне рассказывала соседка, но она надёжный источник.

– Как это случилось?

– Грузовик. Вчера утром. Что довольно странно, потому что грузовики здесь практически не ездят. А если ездят, то не быстро, из-за множества припаркованных машин. Моя соседка говорила, что теоретически Габриель ещё мог отскочить в сторону, грузовик наехал на него только потому, что он от ужаса будто бы застыл на месте. Но я не знаю, так ли это. Должно быть, всё кончилось плохо. На дороге остались пятна крови. Хотя «скорая помощь» приехала тут же, словно дожидалась за углом, так сказала мне соседка. Как я понимаю, в таких случаях не выживают.

После этого разговора я сидел словно контуженный и чувствовал, как меня заливает пот.

Застыл от ужаса? Это Габриель-то, киборг? Внутренние системы должны были катапультировать его на сорок метров в течение доли секунды.

Я откинулся спиной к стене, и мне пришлось подавлять в себе чувство бездонного ужаса, засасывающего как зыбучие пески. Габриель мёртв? Попал под грузовик?

Мне снова вспомнился случай на обратном пути из кафе «Литеарта», и на какой-то момент у меня потемнело в глазах. Неужто это было покушение? Или просто совпадение событий, закон парных случаев?

Я достал листок с номерами остальных телефонов.

Хуан Гомес к аппарату не подошёл.

Форрест Дюбуа тоже.

По номеру Джека Монроя ответил дребезжащий старушечий голосок:

– Я лишь хозяйка квартиры. Мне восемьдесят два года, и мне теперь куда-то надо девать вещи мистера Монроя. Итак, если вы его друг, то не могли бы вы зайти и посмотреть, не пригодится ли вам что-нибудь…

У меня хватило твёрдости спросить, что случилось с мистером Монроем.

– Тромбоз, кажется, так это называют? Сгусток свернувшейся крови. Я не очень в этом разбираюсь. В пятницу вечером он ещё заносил мне наверх покупки. Такой молодой человек.

В трубке раздался писк на её полуслове, и связь прервалась. Я сидел, смотрел на дисплей, где светилась цифра 0,00 евро, и до меня дошло, что я остался последним живым киборгом.