"Златоустый шут" - читать интересную книгу автора (Сабатини Рафаэль)

Глава XVII СЕНЕШАЛЬ

В ту ночь я развлекал мессера Рамиро в лучших традициях того, как я делал это в Пезаро, при синьоре Джованни Сфорца, и, думаю, он убедился, что меня не случайно наградили таким прозвищем. Начав с шуток, острот и парадоксов, задевающих то самого Рамиро, то офицера, оставшегося его единственным собутыльником, то кого-либо из слуг или из стражников, я незаметно превратился в рассказчика и изрядно повеселил его безнравственными историями Андреуччо да Перуджа [Андреуччо да Перуджа — герой одной из самых известных новелл «Декамерона» (день II, новелла 5)] и мессера Джованни Боккаччо. Сейчас я краснею от стыда, вспоминая, каким недостойным человека благородного происхождения способом мне пришлось бороться за свою жизнь, но как иначе я сохранил бы ее ради мадонны Паолы, моего Священного Цветка Айвы?

Я не трогал одного лишь сенешаля Мариани. Он никуда не отлучался со своего поста возле буфета и время от времени, повинуясь приказам мессера Рамиро, подходил к столу, чтобы наполнить его чашу.

Откуда только у старика брались силы, чтобы сохранять внешнюю невозмутимость, удивлялся я. Он был бледен как мел, черты его лица заострились, словно у мертвеца, однако его поступь стала тверже, рука перестала дрожать, и это говорило о том, что он сумел оправиться от потрясения.

Исподтишка наблюдая за ним, я подумал, что на месте Рамиро я бы поостерегся его. Это ледяное спокойствие свидетельствовало о страшно напряженной работе души, и не возможно было вообразить, какие плоды она принесет. Но губернатор Чезены, казалось, ничего не замечал или не хотел обращать внимания на опасность, которая могла угрожать ему с этой стороны. Скорее всего, он даже испытывал извращенное удовольствие и упивался своей властью, наблюдая за тем, сколь послушным оказался человек, у которого он только что зверски убил сына. Так прошел целый час; по просьбе мессера Рамиро я уже перешел к непристойным стихам о разводе Джованни Сфорца, когда дверь в зал внезапно отворилась и на пороге появился уставший и грязный солдат. При виде его Рамиро испустил торжествующий вопль и вскочил на ноги; я же запнулся на полуслове и похолодел, догадавшись, что это один из всадников, посланный обыскивать окрестности Каттолики.

— Мессер Луканьоло, — объявил вновь прибывший, — отправил меня сообщить вам, что его поиски пока не увенчались успехом. Мы тщательно обшарили каждый куст в радиусе трех лиг к северу и к западу от Каттолики, но, увы, впустую. Однако он продолжает искать и к утру надеется вновь сообщить о результатах вашему превосходительству.

Волна безумной радости захлестнула меня. Если все обстояло так, как сказал этот солдат, то это означало, что они по какой-то причине пропустили дом, где мадонна Паола дожидалась моего возвращения. Что ж, пускай теперь ищут где угодно! Я готов был упасть на колени и воздать хвалу Небесам за чудесное избавление мадонны Паолы от лап этих хищников в человеческом обличье. Рамиро нахмурился в перевел взгляд на меня. По его лицу было видно, что донесение солдата разочаровало его.

— Интересно, — задумчиво произнес он, — сможем ли мы заставить тебя заговорить?

И он красноречиво посмотрел на орудия пыток, находившиеся в дальнем углу комнаты.

— Синьор губернатор! — в страхе вскричал я. — С момента нашей последней встречи вы постоянно намекаете, будто я скрываю некие сведения, интересующие ваше превосходительство. Я не в состоянии даже представить себе, чего вы от меня добиваетесь. Но я могу заверить вас: пытка не заставит меня рассказать о том, чего я не знаю. Если вы не хотите, чтобы я оболгал себя, то и без всякой пытки я готов сообщить вам обо всем без утайки. Я умоляю ваше превосходительство допросить меня и этим рассеять все сомнения.

Наигранная искренность моей речи, казалось, произвела впечатление на Рамиро; по изменившемуся выражению его лица я увидел, что он поверил мне.

— Мне надо знать, что случилось с мадонной Паолой ди Сантафьор, — после секундного колебания сказал он. — Как я уже говорил тебе, ее ошибочно сочли умершей и оставили на ночь в церкви Святого Доминика, откуда ее кто-то похитил. Знаешь ты что-нибудь об этом или нет?

Конечно, врать позорно и ложь является грехом, но что мне оставалось делать в такой ситуации? Каким еще оружием я мог сражаться против этого бандита? Из всякого правила бывают исключения, поэтому я смело ответил ему и постарался, чтобы мой ответ звучал правдиво:

— Я стараюсь никогда не верить слухам. Что же касается истории с похищением, то она кажется мне совершенно невероятной. Не спорю, тело могли украсть — такие случаи иногда бывают, — хотя, следует заметить, совершивший это человек должен отличаться феноменальной смелостью, если решился посягнуть на останки столь знатной особы. Но то, что мадонна Паола была жива — Gesu! — это явный вымысел. Я сам слышал, как врач синьора Филиппо объявил, что она мертва.

— Тем не менее некоторые факты подтверждают то, что ты называешь вымыслом. Помоги мне, Боккадоро, ты не пожалеешь об этом. Задумайся хорошенько: кто мог стащить тело мадонны Паолы из церкви? Не сомневайся, — попытался он подбодрить меня, — я действую в интересах семейства Борджа; тебе ведь хорошо известно, что она должна была войти в него.

Я готов был рассмеяться над его последним заявлением: надо же было ему оказаться таким простаком, чтобы попросить меня помочь разыскать мадонну Паолу! Однако внешне я никак не проявил свои чувства.

— Я охотно помогу вам разобраться в сведениях, которыми вас ввели, возможно, сознательно, в заблуждение, — услужливо проговорил я. — Предположим, что тело действительно украли. Так оно, скорее всего, и есть — ведь слухи редко возникают на пустом месте. Но кто может утверждать, что Паола ди Сантафьор не умерла? Очевидно, только тот, кто подсыпал ей яд. А теперь рассудите сами, ваше превосходительство: неужели такой человек станет хвастаться содеянным?

Рамиро мог бы ответить мне: «Ей дали яд по моему приказу». Но он промолчал. Он опустил голову на грудь, словно задумавшись над словами, которыми я пытался убедить его в своей искренности, затем подозрительно посмотрел на меня и вновь уперся взглядом в пол.

— Может быть, я поступил как последний дурак, не подвесив тебя на дыбе, — вполголоса проворчал он. — Но я почему-то склонен верить тебе. С тобой весело, и пока твои шутки не опротивят мне, ты останешься здесь и будешь жить в мире и довольствии. Но трепещи, если я узнаю, что ты попытался обмануть меня! — с неожиданной яростью воскликнул он. — Ты будешь умолять о смерти задолго до того, как она вырвет тебя из моих рук. Если тебе что-то известно, говори сейчас же, не бойся. В награду за честность я обещаю тебе жизнь и свободу.

— Повторяю, ваше превосходительство, — не моргнув глазом, произнес я, — я уже честно признался во всем.

Думаю, мои слова окончательно убедили его, что не стоит попусту тратить на меня время.

— Тогда убирайся, — огрызнулся он. — Меня ждут другие дела. Мариани, позаботься о Боккадоро; проследи, чтобы его устроили как следует.

Старик склонился перед ним в глубоком поклоне и, взяв в руку факел, знаком велел мне следовать за ним. Я тоже поклонился мессеру Рамиро и пошел за сенешалем, а за нами поспешил слуга с одеждой, в которой меня привезли сюда.

Мариани повел меня вверх по лестнице, поднимавшейся из зала на галерею, затем свернул в начинавшийся от галереи коридор и остановился перед дверью, за которой оказалась вполне прилично обставленная комната. Слуга положил мои вещи на табурет и сразу же удалился, однако старик чуть замешкался и пристально посмотрел на меня. Он как будто хотел о чем-то поговорить со мной, и в его взгляде сквозила такая мука, что я невольно опустил глаза. У меня возникло желание выразить ему свое сочувствие, постараться чем-то утешить его, но я не знал, можно ли доверять кому-нибудь из тех, кто находился в окружении губернатора Чезены. Вероятно, и он тоже испытывал сомнения на мой счет, поскольку ни одного слова так и не сорвалось с его бескровных, как у мертвеца, губ.

Оставшись в одиночестве, я первым делом подошел к единственному в комнате зарешеченному окну и выглянул наружу. Внизу, прямо передо мной, чернел широкий двор замка, где, наверное, не было недостатка в бодрствующих часовых. Я тяжело вздохнул — путь в этом направлении был отрезан, и ближайшую ночь мне предстояло провести здесь, в крепости Чезены. Постепенно мои мысли вновь вернулись к Паоле. «Каким образом ей удалось перехитрить облаву? — недоумевал я. — Как к ней отнесся приютивший нас крестьянин и что она думала о моем затянувшемся отсутствии?» Я сидел на краю кровати, обхватив голову руками и напрочь забыв о времени, и в моем воображении вставали картины одна невероятнее другой.

Было, наверное, за полночь, и в замке наступила полная тишина, когда до меня донеслись из коридора звуки осторожно крадущихся шагов. Повинуясь инстинкту самосохранения, я бесшумно встал и задул горевшую на столе свечу. Шаги стихли возле моей двери, и я услышал осторожный, царапающий звук. Это немного подбодрило меня. Дверь была не заперта, следовательно, вести себя подобным образом мог только тот, кто просил разрешения войти ко мне как друг, а не как враг и при этом хотел сохранить свой визит в тайне от остальных обитателей замка.

Я быстро подошел к двери и открыл ее. На пороге стояла темная фигура. Каким-то чутьем я сразу угадал, что это Мариани, сенешаль замка Чезены. Зачем он явился: хотел ли помочь мне бежать отсюда или же искал помощи, чтобы отомстить за своего сына? Это мне предстояло вскоре узнать. Я посторонился, пропуская Мариани, и он молча прошел мимо меня в комнату. Откуда-то снизу, от пола, блеснул свет, и я увидел фонарь, который Мариани принес с собой, завернув в плащ. Он знаком пригласил меня сесть рядом с ним на кровать и прикрыл полой плаща фонарь так, чтобы его свет не попадал в окно.

— Мой друг, — приглушенным голосом произнес он, — я пришел, чтобы попытаться спасти вас.

— Говорите, — сдержанно ответил я. — Если надо, я готов действовать немедленно.

— Я так и думал, — удовлетворенно отозвался он. — Но прежде позвольте спросить: вы ли тот самый Боккадоро, придворный шут Пезаро, который сражался в доспехах синьора Джованни против мессера Рамиро дель Орка?

Я молча кивнул, подтверждая его догадку.

— Я слышал эту необычайную историю, — продолжал он. — Да и кто в Италии теперь не знает о ней? Все восхищаются вашей храбростью и находчивостью, а ведь положение, в котором вы тогда находились, казалось совершенно безвыходным. Это вселяет в меня надежду; возможно, помогая вам, мне удастся отомстить этому кровожадному чудовищу Рамиро.

— Не тяните, Мариани, — едва сдерживая нетерпение, пробормотал я. — Чего вы хотите от меня?

Но вместо слов я услышал сдавленные рыдания.

— Этот золотоволосый ангел, посланный мне в утешение в дни моей старости, — дрожащим голосом проговорил он, когда сумел наконец взять себя в руки, — этот мальчик, так безжалостно и бессмысленно убитый сегодня Рамиро, был моим единственным сыном. Я готов на все, чтобы отомстить за его смерть, но я подумал, что если смогу привлечь вас на свою сторону, то, объединив наши усилия, мы заставим его заплатить сполна за содеянное. Только эта мысль поддерживала меня в последние часы и не дала мне сойти с ума от горя. О, Боже милосердный! Мой бедный мальчик! Какой ужасной смертью ты умер! Зачем только я жил так долго!

— Ваш сын страдал всего несколько мгновений, а Рамиро за совершенное им злодеяние уготовано место в аду на веки вечные, — только и нашелся я сказать, но для него это было, конечно, слабым утешением.

— Так что же, по вашему мнению, мне нужно сделать? — спросил я затем, пытаясь отвлечь его от жуткой сцены гибели Беппо, которая вновь и вновь вставала перед его мысленным взором и которая — в этом не было сомнений — не изгладится из его памяти до гробовой доски.

— Вы слышали, как Лампаньяни поддел Рамиро насчет трех курьеров, прибывших за одну неделю из Читта-ди-Кастелло в Чезену, и, возможно, помните его таинственную фразу о шляпе, которую он словно ненароком обронил перед самым уходом?

— Разумеется, — ответил я. — И я не только хорошо помню, что и как тогда было сказано, но и успел сделать из этого весьма любопытные выводы.

Старик недоуменно взглянул на меня.

— Я думаю, что письмо, которое курьер вручил сегодня Рамиро, служит лишь для того, чтобы убаюкать подозрения чересчур любопытных, — поспешил я пояснить свои слова. — Настоящее послание, то самое, ради которого и был отправлен курьер, спрятано в его шляпе — возможно, даже без его ведома.

Он посмотрел на меня так, словно я был волшебником.

— Мессер Боккадоро... — начал он.

— Мое имя Бьянкомонте, — поправил я его, — Ладдзаро Бьянкомонте.

— Каким бы ни было ваше имя, — ответил он, — ваша проницательность заслуживает всяческого уважения. Вы угадали добрую половину из того, что я хотел сообщить вам. Интересно послушать, что вы думаете о содержании этих секретных писем? Спросите свою интуицию.

— Когда хочешь узнать о содержании корреспонденции, которую хранят в такой тайне, лучше всего обратиться к здравому смыслу, — сказал я. — Нет ничего проще, чем начать фантазировать на сей счет, но я должен честно признаться, что не могу представить себе, какие узы связывают синьора Читта-ди-Кастелло и этого злодея Рамиро. Однако всем известно, что измена часто встречается там, где ее меньше всего ждут, и сближает самых, казалось бы, разных людей.

— Лампаньяни не был дураком, а повел себя глупо, — задумчиво произнес старик. — Он догадался о том же самом, что и вы. С каждым из посыльных Рамиро поступал следующим образом: его хорошо кормили и еще лучше поили, причем подавали ему самое крепкое, неразбавленное вино, после чего утомленный с дороги курьер засыпал, а Рамиро спускался на кухню, завладевал его шляпой и доставал оттуда письмо. Затем, как я полагаю, он писал ответ, прятал его обратно в шляпу и возвращал ее на место. А наутро проснувшемуся и ничего не подозревающему курьеру вручался, так сказать, официальный ответ, и он отправлялся в обратный путь.

Мариани сделал небольшую паузу и затем продолжал:

— Лампаньяни о чем-то подозревал и следил за Рамиро, чтобы убедиться в обоснованности своих подозрений. Но он слишком неосторожно обмолвился о своих открытиях и уже поплатился за это. Сейчас он лежит с кинжалом в груди, мертвый и холодный. Час назад Рамиро убил его, пока он спал.

Я невольно содрогнулся. Сколько же крови пролилось здесь! Неужели Чезаре Борджа не имеет ни малейшего представления о том, что творит в Чезене его губернатор?

— Бедняга Лампаньяни! — вздохнул я. — Упокой, Господи, его душу.

— Его место в аду, и я не сомневаюсь, что он уже горит в вечном огне, — равнодушно отозвался Мариани. — Он был негодяем еще почище, чем сам Рамиро, и теперь ему предстоит ответить за свои гнусные дела. Но хватит о Лампаньяни. Я пришел говорить не о нем.

Так вот, вернувшись после своего нового преступления, Рамиро велел мне отправляться спать. Проходя по коридору, я обратил внимание на широко распахнутую дверь в комнату Лампаньяни. Я заглянул туда и сразу понял, какая трагедия произошла там. Затем я вспомнил реплику Лампаньяни насчет шляпы и поспешил назад, на галерею, откуда хорошо виден весь зал. Рамиро там уже не было, и я предположил, что он пошел на кухню. Тут я подумал о вас и решил, что, наверное, могу рассчитывать на вашу по мощь. Дрожа от страха, я торопливо спустился вниз в зал, достал из буфета бутыль, из которой обычно поили вином курьеров, сорвал помечавшие ее печать и красный шнурок и поставил на стол вместо той бутыли, что подал Рамиро в его присутствии, перед тем, как он отослал меня.

Затем я спрятался на галерее и оттуда наблюдал за всем, что происходило в зале. Вскоре вернулся Рамиро, неся в руке шляпу. Он извлек письмо, стал читать, и его лицо буквально просияло от восторга. Он налил себе полную чашу вина и одним глотком осушил ее. За ней последовала другая чаша и третья — мессер Рамиро редко останавливался прежде, чем выпивал все до последней капли. Прикончив бутыль, он устроился в своем кресле поудобнее, словно решил поразмышлять над письмом, которое лежало перед ним на столе. Скоро он громко захрапел, и тогда я поспешил к вам.

Мариани замолчал, и вновь наступила пауза.

— И что же от меня требуется? — наконец спросил я. — Зарезать его, пока он спит?

Он покачал головой.

— В моих руках достаточно сил, чтобы сделать это самому, но после того, что он сотворил с моим мальчиком, такая смерть стала бы для него слишком легкой.

— Так что вы предлагаете?

— Если Рамиро действительно замышляет предательство, то предать он может только одного человека — Чезаре Борджа, а раз так, то неплохо было бы заглянуть в лежащее перед ним письмо и завладеть им.

— А что случится завтра, когда он проснется и обнаружит его отсутствие? Начнутся повальные обыски, пытки и казни, которые прекратятся только тогда, когда оно отыщется. Впрочем, незачем убеждать вас в этом — вы лучше меня знаете нрав губернатора Чезены.

— Только это и останавливает меня, — тяжело вздохнул он. — Если бы я знал, как переправить письмо Чезаре Борджа или как выбраться с ним сейчас из Чезены, я ни секунды не колебался бы. Армия Чезаре Борджа сейчас стоит в Фаэнце, до которой не более двенадцати часов пути верхом [Расстояние от Чезены до Фаэнцы незначительно превышает 30 км]. Увы, я не смогу выехать раньше, чем настанет утро, но к этому сроку о пропаже станет известно и никому не будет позволено покидать крепость.

— Что ж, значит, надо сделать так, чтобы он не заметил исчезновения письма, а на это очень трудно уповать, — сказал я.

Мы опять замолчали.

— Как вы считаете, он еще спит? — поинтересовался я.

— Наверняка, — утвердительно кивнул Мариани.

— Кто-нибудь может случайно увидеть нас, если мы сейчас отправимся на галерею?

— Это исключено. В такое время в Чезене бодрствуют одни часовые.

— Тогда идемте и посмотрим, что можно предпринять, — сказал я, вставая. — Может быть, там, на месте, нам скорее удастся что-то придумать.

Я направился к двери. Мариани подхватил свой фонарь и последовал за мной, стараясь идти мягко и бесшумно.