"Венецианская маска" - читать интересную книгу автора (Сабатини Рафаэль)

Глава IV. ПОСОЛ ФРАНЦИИ

Марк-Антуан впервые увидел оживленнейший и удивительнейший из городов мира в золотом великолепии майского утра. Он приехал на лодке из Местре, где провел ночь, и издалека, едва они приблизились к Канарежжио, ему показалось, что глазам его предстал не город, а какое-то безбрежное фантастическое сокровище, сделанное из мрамора и золота, коралла, порфира и слоновой кости и помещенное в огромную драгоценную оправу из сапфира лагуны и небосвода. Его черная гондола свернула от Канарежжио в Большой канал и плавно заскользила среди великолепных дворцов, где в пышной красоте, поразившей северянина, соединилось искусство Востока и Запада. Он подался вперед под навесом кабинки, чтобы насладиться изумительным романским чудом Ка д'Оро12 и величественной аркой моста Риальто13 со множеством лавок и всем сверкающим великолепием красок и жизни.

Гондола, словно серый лебедь скользившая по водным магистралям, прокладывала себе путь по каналу мимо Эберии — Зеленого рынка — где все шумело, а мужчины и женщины толпились у прилавков, заваленных плодами и цветами. Лодка скользнула в тихие, узкие воды канала Бекчери, приведшие, наконец, к омываемым водой ступеням гостиницы «Шпаги», о которой извещали скрещенные клинки на ее вывеске.

Марк-Антуан высадился и предоставил себя и свой багаж заботам маленького румяного хозяина Баттисты, речисто приглашавшего его на венецианском диалекте, который для Марка-Антуана звучал как смесь плохого французского с плохим итальянским.

Его разместили в просторном салоне бельэтажа, редко предоставляемом и прохладном, с каменным полом и безвкусно украшенным фресками потолком, где купидоны бесподобной тучности буйствовали в невероятно цветистом растительном царстве. Спальня с широкой кроватью под пологом довершала жилище.

Он устроился, распаковался и послал за парикмахером.

Переезд из Турина он проделал за два дня. Ему очень повезло, ибо передвижения разгромленных австрийских войск в западной части Минчо вполне могли задержать его. Однако он избежал встречи с ними, хотя в неприятных признаках их прохождения не было недостатка. Он достиг Местре, не подвергаясь досмотрам, и теперь при виде праздности, мира и спокойствия Венеции ему трудно было поверить, что ужасное насилие войны может происходить ближе, чем в тысяче миль отсюда. Веселые смеющиеся голоса врывались в его окна с канала, и не раз за то время, пока приводилась в порядок его прическа, доносились до него под аккомпанемент скрипа весел и плеска воды, рассекаемой железноголовым челном, обрывки песен, словно подчеркивая беспечность народа лагун.

Вступление в роль убитого Лебеля вменяло ему в обязанность немедленную поездку в Милан, куда Бонапарт совершил триумфальный въезд и где он разместил свой штаб. Но Марк-Антуан уклонился от связанной с большим риском поездки, решив ограничиться письмом французскому главнокомандующему. Таким образом, он создал у Барраса впечатление об исполнении задания к Бонапарту, оставив Директору полагать, что он сделал это не письменно, а лично.

Прошло около трех часов с его приезда, когда, позаботившись о туалете и своих блестящих черных волосах, аккуратно уложенных и причесанных, но не напудренных, он спустился и окликнул гондолу, чтобы добраться до французской дипломатической миссии.

Удобно расположившись в тени фелцы14, он несся на запад по Большому Каналу, где с приближением полудня движение на воде оживилось, а затем — по сети мелких каналов, погруженных в тень высоких дворцов, — на север, к подножию церкви Мадонны дель Орто. Сойдя на набережную, он прошел узкой аллеей к Корте дель Кавалло — маленькой площади, не больше внутреннего дворика. В углу ее располагалась резиденция посла Франции — Палаццо делла Вечиа — просторное, но относительно скромное здание для столь пышного города.

Гражданин посол Лальмант работал в большой комнате на первом этаже, где он устроил свою канцелярию. Его отвлек Жаков — средних лет, не по моде одетый, проворный секретарь -еврей, который никак не мог забыть, что во время междувластья три года назад он был поверенным в делах.

Жакоб протянул послу сложенную записку, которую, по его словам, передал ему швейцар Филипп.

Лальмант оторвал взгляд от бумаг. Это был цветущий мужчина с тучной комплекцией и полным, благодушным, скорее бледным лицом, словно груша расширяющимся книзу. Вялость его двойного подбородка не вязалась с тонкой проницательностью умных, совершенно черных глаз, весьма заметных на его лице.

Он развернул записку и прочитал: «Камиль Лебель, уполномоченный депутат, испрашивает аудиенции».

Минуту он размышлял в молчании. Затем пожал плечами. — Приведите этого человека.

Когда депутат предстал перед ним, Лальмант увидел мужчину среднего роста, с приятным лицом, худощавого, но довольно широкого в плечах, элегантно одетого в длинный черный фрак и зажавшего свою шляпу под рукой. Посетитель вошел с видом значительным и властным.

Посол успел окинуть его пронизывающим взглядом, пока поднимался для приветствия.

— Добро пожаловать, гражданин Лебель. Мы ждали вашего приезда со времени последней почты от гражданина Директора Барраса.

Вошедший нахмурился.

— Мы? — отозвался он. — Вы произнесли «мы»? Можно узнать, кого вы под этим местоимением подразумеваете?

Лальмант был ошеломлен жестким тоном и холодным, тяжелым взглядом этих светлых глаз, в котором он читал недовольство и упрек. Это негодование на мгновение повергло его в замешательство, и в этом замешательстве он ответил:

— Местоимение? О! Я использовал его формально, как форму выражения. Пока никто не посвящен мною ни в тайну вашего ожидаемого приезда, ни в тайну вашего прибытия.

— Вы обязаны строжайшим образом следить, чтобы никто и не узнал, — последовал сухой приказ. — В мои намерения не входит однажды утром оказаться плавающим в одном из этих живописных каналов со стилетом в спине.

— Я уверен, что Вам не придется опасаться этого.

— Я ничего не боюсь, гражданин посол. Просто это не входит в мои намерения.

Он оглянулся в поисках стула, выбрал один, придвинул его к письменному столу посла и сел.

— Не заставляйте меня удерживать вас стоящим, — сказал он, ясно показывая тоном и всем своим видом, что считает себя здесь хозяином. — Если вы взглянете на это, вам станут понятными наши истинные взаимоотношения.

С этими словами он положил письмо Барраса на стол перед послом.

Это письмо выявило огромные полномочия, которыми Директория наделила Лебеля. Но оно не погасило раздражения, вызванного у Лальманта бестактным и грубым поведением его гостя.

— Честно говоря, я не совсем понимаю, что вы собираетесь сделать здесь такого, чего не смог бы сделать я. Если вы…

Он был прерван звуком внезапно распахнувшейся двери. Румяный молодой человек стремительно ворвался в комнату, на ходу говоря:

— Господин посол, я хочу узнать, не хотели бы вы, чтобы я… — он запнулся при виде посетителя и выказал все признаки замешательства.

— Я… если позволите… О, я зайду попозже…

Однако он не вышел, а оставался на месте с нерешительным видом, в то время как глаза его были целиком заняты посетителем.

— Раз уж вы здесь, так что вам угодно, Доменико?

— Я бы никогда не вошел без позволения, если бы знал…

— Да, да. Вы это уже говорили. Что вы хотите?

— Я хотел узнать, не позволите ли вы мне взять Жана с собой в церковь Сан-Зуан. Я собираюсь…

Лальмант оборвал его:

— Конечно, вы можете взять его. Нет необходимости вламываться ко мне из-за этого.

— Но, видите ли, мадам Лальмант нет дома, и…

— О, да, да. Я сказал, что вы можете взять его. К черту ваши объяснения. Вы видите, что я занят. Ступайте.

Бормоча извинения, молодой человек попятился, но его глаза по-прежнему ощупывали посетителя от его отличных ботинок до старательно уложенной прически.

Когда, наконец, дверь за ним закрылась, губы Лальманта сложились в легкую насмешливую улыбку. Он взглянул через плечо на открытый дверной проем, за которым виднелась маленькая комната.

— Перед этим вторжением я хотел предложить вам пройти со мной туда. Вы напрасно поспешили устроиться здесь, друг мой.

Он вышел из-за стола и с саркастическим видом указал рукой в направлении этого дверного проема.

— Как вам угодно, — уступил озадаченный гость. Лальмант оставил промежуточную дверь открытой, чтобы из внутренней комнаты контролировать взглядом большую внешнюю комнату. Он предложил стул и объяснился.

— Здесь мы укроемся от подслушивателей. Не в моих правилах беседовать на важные темы в той комнате. Этот приятный молодой человек, столь невинно заботившийся о том, чтобы взять на прогулку моего сына, — шпион, подосланный в мой дом Советом Десяти15. Этой ночью обстоятельства вашего визита и описание вашей внешности будут представлены государственным инквизиторам.

— И вы миритесь с его присутствием? Вы предоставили ему свободу в своем доме?

— У него свои права. Он выполняет мои поручения, занимает моего сына. Он любезен с моей женой и часто сопровождает ее, когда она куда-нибудь отправляется. Кроме того, узнав о его истинных целях, я взял его себе в поверенные, и теперь под видом политических секретов сообщаю ему то, о чем хотел бы поставить в известность государственных инквизиторов.

— Ясно, — сказал Марк-Антуан, изменивший свое мнение об этом флегматичном на вид человеке. — Ясно.

— Думаю, вы поняли. Поверьте, он не узнал здесь ничего полезного для своих хозяев, — Лальмант сел. — А теперь, гражданин депутат, я к вашим услугам.

Лже-Лебель приступил к разъяснению своей миссии. Начал он с поздравлений всем французам и себе самому по поводу славных побед, которые сопутствовали французской доблести и французской Итальянской Армии, — побед, которые сами по себе упрощали возложенную на него задачу. Но цель еще не достигнута.

Австрия располагает значительными ресурсами, и не может быть сомнений в том, что она не преминет использовать их в полной мере и попытается вновь укрепиться в Ломбардии. Против Франции выставлены превосходящие силы, и его делом было добиться, чтобы они не стали еще сильнее. Чего бы это ни стоило, Венеция должна строго придерживаться своего невооруженного нейтралитета

— Конечно, за исключением вступления Венеции в союз с нами против империи, — перебил Лальмант.

Холодные глаза приезжего впились в посла.

— Это немыслимо.

— Не для генерала Бонапарта.

— Генерал Бонапарт? Что здесь может сделать генерал Бонапарт?

Лицо Лальманта вновь озарила слабая улыбка.

— Именно это: он поручил мне сделать такое заявление перед Коллегией.

— С каких пор военные вмешиваются в такого рода дела? — надменно проговорил депутат. — Мне казалось, что генерал Бонапарт командует войсками на поле боя. Позвольте мне спросить вас, гражданин посол, как Вы поступите с этим предложением?

— Что же, честно говоря, это вполне совпадает с нашими интересами.

Депутат вскочил на ноги. Тон его стал резким.

— Понятно. Итак, гражданин Лальмант, официальный представитель французского правительства, предпочитает подчиняться приказам боевого генерала! Поистине, я приехал очень своевременно.

Лальмант ничем не выдал своего раздражения.

— Почему бы мне не следовать приказам, которые, как я полагаю, наилучшим образом служат интересам Франции.

— Повторяю, я приехал очень своевременно. Союз накладывает обязательства, которые из чести или даже из уважения не могут быть нарушены. Франция имеет совершенно определенное мнение о месте Венеции. Венеция должна быть избавлена от ее олигархического правительства. Наша святая цель — осветить факелом свободы и разума и ее территорию. Нам ли создавать союз с правительством, которое мы собираемся свергнуть? Наше дело — главное дело, ради которого я здесь, — проследить, чтобы Венеция твердо придерживалась своего невооруженного нейтралитета, пока не настанет время повергнуть эту олигархию в пыль. Это необходимо четко понять, гражданин посол.

Лальмант неприязненно взглянул на него и недовольно пожал плечами.

— Раз уж Директория для этого прислала вас, то моя ответственность заканчивается. Но не скажете ли вы, как мне ответить Бонапарту?

— Скажите, что передали это дело на мое усмотрение. Я приму к нему меры.

— Вы примете к нему меры! Ха! Мне интересно, знаете ли вы о манерах этого человека?

— Я знаю, какого рода позиции он придерживается. Бели он рискнет переступить границы, я знаю, как сдержать его.

— Похоже, вы — оптимист. Человека, который с истрепанной армией смог за последние два месяца выиграть такие сражения против хорошо обученных и хорошо экипированных войск, вдвое превосходящих его собственные, нелегко сдержать.

— У меня нет желания умалять его заслуги, как полководца. Но мы будем сохранять чувство меры относительно этого молодого человека.

Лальмант расплылся в широкой улыбке.

— Рассказать вам кое-что о нем? Я знаю это лично от Бертье. Когда маленький корсиканец приехал в Ниццу принимать командование армией, которого добился для него Баррас, генералы дивизий пришли в ярость от того, что мальчишка двадцати семи лет будет командовать ими. Выскочка, «генерал с улицы». В Париже его презрительно называли «пулеметчиком» из-за единственной проведенной им баталии, состоявшей в разгоне толпы крупной картечью. О нем говорили также — я только повторяю слова других, — что в качестве награды он получил в жены одну из любовниц Барраса. Так вот, эти -генералы решили преподать ему урок, чтобы он как следует задумался о своем месте в Итальянской Армии. Очеро — самоуверенный, властный и несдержанный — грозился вышвырнуть выскочку. Бонапарт приехал. Вы знаете, как он выглядит: заношенная до дыр пара, сам — хилый и бледный, словно чахоточный. Он вошел к генералам и, пока поправлял ремень, кратко и резко, без лишних слов отдал распоряжения. После чего он вновь вышел, оставив их, ошеломленных исходящей от него силой, которой они не могли дать определение, но перед которой никто не проявил своей храбрости.

Таков Бонапарт. С тех пор он выиграл дюжину сражений и сокрушил австрийскую мощь в Лоди. Трудно предполагать, чтобы он был простаком… Если вы можете властвовать над ним, у вас будет великое будущее.

Но депутат остался безучастен.

— Это не я стремлюсь властвовать над ним. Это власть, рупором которой я являюсь. Что же касается его предложения, то вам следует понять, что это дело отныне в моих руках и не имеет к вам никакого отношения.

— Довольно, гражданин депутат. От этой ответственности я с готовностью освобождаюсь.

В тоне Лальманта сквозил сарказм, который, однако, был встречен ответным сарказмом.

— Итак, вы наконец-то осознали цель моего присутствия в Венеции.

Марк-Антуан закинул ногу на ногу и, немного спустившись с высот своего положения, приступил к делам, которые Лальмант находил даже более пугающими, чем все предыдущее. Депутат заявил, что ради осуществления его целей и получения достоверных сведений о замыслах Венеции, он намерен проникнуть во вражеский лагерь, выдав себя за тайного агента Британии. Причем подчеркнул свою отменную подготовленность к этой роли перед любой, даже английской, если понадобится, публикой.

Но беспокойство Лальманта лишь отчасти улеглось.

— Вы знаете, что произойдет, если они вас раскроют?

— Я рассчитываю устроить дело таким образом, что этого не произойдет.

— Боже! Вы, должно быть, очень храбрый человек.

— Я могу быть храбрым, а могу и не быть таковым. Но я, несомненно, смышлен. Для начала я сообщу им, что имею связи с вами.

— Что?!

— Что я обманул вас, представившись французским агентом. Я продемонстрирую свою благонадежность, построив дела с ними точно так же, как и вы с этим их шпионом, подосланным в ваш дом. Я дам им обрывки сведений о Франции, которые будут казаться ценными и достоверными, хотя по сути будут бесполезными или, возможно, ложными.

— Вы надеетесь на этом их провести? — насмешливо спросил посол.

— А почему бы нет? Очевидно, нет ничего нового для тайного агента в работе на обе стороны. На самом деле, нет такого тайного агента, который бы всегда преуспевал на службе одной стороне и в спасении собственной жизни, и при этом не брал платы с обеих сторон. Правительство, искусное в шпионаже, признает это без доказательств. Я подвергаюсь единственной серьезной опасности. Молва о том, что я — Камиль Лебель, тайный агент Директории, приведет к стилету и каналу, о которых я упоминал, и воспрепятствует быстрому достижению какой-либо значительной выгоды для Франции.

Прервавшись, чтобы окинуть взором через открытую дверь пустую внешнюю комнату, далее он продолжал с особым ударением:

— Из этого следует, что в тайну моей личности, которая отныне остается лишь между мною и вами, Лальмант, больше никто не должен быть посвящен. Вы поняли? Даже ваша супруга не должна догадываться, что я — Лебель.

— Хорошо. Как вам будет угодно, — нетерпеливо отозвался Лальмант.

— Я и говорю о том, что мне угодно. Речь идет о жизни и смерти. Прошу заметить, моей жизни и смерти. Так что в этом деле вы должны признать мое право настаивать.

— Дорогой мой гражданин Лебель…

— Забудьте это имя! — вскочил депутат. — Этого больше не должно повториться. Даже наедине. Если мы можем быть наедине в доме, где шпионов Совета Десяти предостаточно. Итак, в Венеции я — мистер Мелвил, английский бездельник. Мистер Мелвил. Ясно?

— Конечно, мистер Мелвил. Но если вы столкнетесь с трудностями…

— Если я столкнусь с трудностями, мне не понадобится помощь. Поэтому вам не стоит предпринимать ради меня никаких неосторожных поступков.

Его ясные глаза строго смотрели на испугавшегося посла, покорно склонившего свою крупную голову. Затем Лальмант встал и предложил:

— Останьтесь пообедать. Мы будем одни, а именно: мадам Лальмант, мой сын и мой секретарь Жакоб.

Мелвил покачал безупречно причесанной головой.

— Благодарю вас за гостеприимство. Но я не хочу вас стеснять. Как-нибудь в другой раз.

Сожаление, выраженное Лальмантом по поводу отказа, прозвучало так неискренне, что выдавало чуть ли не удовлетворение, которое принесло ему избавление от столь властного соратника.

Мелвил задержался еще на минуту, чтобы навести справки о достижениях французских агентов, занимающихся якобинской агитацией.

— Мне нечего добавить к моему последнему рапорту гражданину Баррасу. Мы исправно служим, особенно виконтесса. Она весьма усердна и постоянно расширяет сферу своей деятельности. Последней ее победой стал барнаботто — аристократ Вендрамин.

— А! — засмеялся Мелвил. — Он влиятелен, не так ли? Посол удивленно посмотрел на него.

— Это вы у меня спрашиваете?

Тотчас осознав оплошность этого шага, Мелвил без малейшего промедления исправил его:

— Да, знаете ли, я порой сомневаюсь в этой влиятельности.

— После того, что я о нем написал?

— Непогрешим только Папа Римский.

— Мне не нужен Папа, чтобы узнать степень влиятельности Вендрамина. А у виконтессы есть все необходимое, чтобы припереть его. Это лишь вопрос времени, — он цинично засмеялся. — Гражданин Баррас обладает великим талантом использовать своих брошенных любовниц в государственных интересах столь же успешно, сколь и в собственных.

Мелвил взял со стола свою шляпу.

— Я не собираюсь выслушивать сальности. О своих успехах я извещу. Если же я вам понадоблюсь, то устроился я в гостинице 'Шпаги».

На этом он откланялся и ушел, раздумывая о том, кто же такие виконтесса и барнаботто Вендрамин.