ГЛАВА IX. ДУЭЛЬ

Письмо было отправлено своевременно, и, учитывая этот факт, сэру Джервасу надо было набраться терпения на то недолгое время, что дону Педро предстояло пробыть в Тревеньоне. Но молодые влюбленные особенно нетерпеливы, да и обстоятельства складывались так, что не способствовали душевному спокойствию. Джервас видел, что леди Маргарет потакает своему пленнику во всем, в чем ему, Джервасу, отказано.

Когда бы ни явился Джервас в Тревеньон, он проводил наедине с Маргарет не более минуты. Если она было дома, а не на верховой прогулке или соколиной охоте с аристократом-испанцем, там постоянно бывали гости, и испанец был неизменно в центре внимания. Он занимал компанию забавными историями из своей богатой приключениями жизни, либо очаровывал ее страстными андалузскими песнями. На лютне дон Педро играл мастерски и добивался удивительно сильного звучания.

Всем, а особенно сэру Джервасу, не верилось, что леди Маргарет безразлична к его несомненному очарованию. Остроумный, всесторонне одаренный, дон Педро явно стремился понравиться, и это было опасно. Совершенно очевидно, он прилагал для этого все силы. Корнуолльские лендлорды, оказывавшие леди Маргарет всевозможные знаки внимания, пока сэр Джервас не прогнал их со своего пути, насмешливо наблюдали за тем, как и его, в свою очередь, изгоняет другой. Они видели в доне Педро мстителя, и уж одно это располагало их в его пользу.

Лайонел Трессилиан преподнес эту историю в виде шутки своему суровому единокровному брату сэру Оливеру. Но сэр Оливер не разделил его радости.

– Черт побери! – воскликнул он. – Позор, что перед каким-то гнусным испанцем, прячущимся за женскую юбку, пресмыкается целая свора глупых английских щенков. Этого испанца надо было передать в суд. И поскольку милорд Гарт не решается перечить своей дочери, будь я на месте Джерваса Кросби, я бы живо справился с этим доном Педро.

Наутро, случайно повстречав Джерваса в Смидике, старший Трессилиан с присущей ему прямотой завел разговор на эту тему. Он обвинил Джерваса в слабохарактерности: как он мог поддаться испанцу, разыгравшему комедию со сдачей в плен женщине, как он допустил, чтобы тот захватил его законное место! Здешние юнцы уже поднимают Джерваса на смех, и пора показать им, что он способен разделаться с испанцами не только на море.

Разговор подхлестнул упавший дух Джерваса, и, явившись в тот день в Тревеньон, Джервас решил перейти к действиям, хоть и не обязательно насильственным, на которые намекал прямой бескомпромиссный сэр Оливер. Это было бы неблагоразумно по отношению к Маргарет. Тем не менее, надо было четко определить свою позицию. Узнав, что ее светлость – в беседке с доном Педро, Джервас решал сначала побеседовать с графом.

Граф, увлекавшийся теперь историей, родной сестрой философии, склонился над толстенным томом Геродота, когда Джервас нарушал его покой.

– Милорд, – заявил молодой человек, – я пришел поговорить с вами о Маргарет.

Его светлость взглянул на посетителя с досадой.

– А есть ли в этом необходимость? – спросил он. – Полагаю, вы явились, чтобы снова заявить о своем намерении жениться на Маргарет. Если она согласна, я не возражаю, женитесь. Пойдите и спросите Маргарет. В конце концов, это касается ее, а не меня.

Если это была уловка, чтоб избавиться от назойливого посетителя, она не удалась.

– О, она теперь не прислушивается к голосу разума, – пожаловался Джервас.

– Разума? Какой влюбленный добивался успеха призывами прислушаться к голосу разума? Я начинаю понимать, почему вы потерпела неудачу.

– Я потерпел неудачу из-за этого проклятого дона Педро. – Джервас смахнул пыль с тома, лежавшего у него под рукой. – Пока этого испанца не выбросило на берег из ада, я был уверен, что женюсь на Маргарет до Рождества.

Граф нахмурился.

– Какое отношение к этому имеет дон Педро?

– Позвольте мне почтительно указать вам, милорд, на то, что вы слишком много времени проводите за чтением.

– Я рад, что вы это делаете почтительно, но вы не ответили на мой вопрос.

– Если бы вы, сэр, оторвались на время от ученых занятий и присмотрели за дочерью, это пошло бы ей на благо. Она слишком часто бывает наедине с этим испанцем, значительно больше, чем пристало даме ее положения.

– Вы пытаетесь довести до меня мысль, что Маргарет глупа. – Граф саркастически улыбнулся. – Вы сами глупы, если так думаете – вот вам мой ответ.

Но Джервас не сдавался.

– Я утверждаю, что все женщины глупы.

Граф презрительно фыркнул.

– Не сомневаюсь, что истоки вашего женоненавистничества – в большом опыте, – и, не увидев ответной реакции своего собеседника, пояснил: – Хочу сказать, что вы знали многих женщин.

– Ровно столько, сколько мне было нужно, – невозмутимо отозвался Джервас.

– Тогда вам самое время жениться. Скажите, ради бога, что вы медлите?

– Я уже сказал вам, ваша светлость. Этот чертов испанец стоит у меня на пути. Даже сейчас он у ног Маргарет в беседке – наигрывает на своей проклятой лютне и распевает любовные песни.

Тут наконец граф действительно возмутился.

– Так что же вы медлите? Отправляйтесь к ней и тотчас пришлите ее ко мне. Я положу этому конец. Если у меня есть какая-то власть над ней, не пройдет и месяца, как вы на ней женитесь. Тогда я наконец обрету мир и покой. Уходите!

И сэр Джервас отбыл по этому приятному поручению, а его светлость вернулся к исследованию судьбы царя Кира.

Звучание лютни, красивый мелодичный голос испанского гранда указали сэру Джервасу путь к беседке.

– Маргарет, его светлость просит вас немедля зайти к нему, – бесцеремонно прервав песню, сообщил Джервас.

Маргарет, задав несколько вопросов, на которые последовали уклончивые ответы, ушла.

Джервас остался с глазу на глаз с доном Педро. Дон Педро, поклонившись уходящей леди, снова сел, скрестив красивые ноги, обтянутые блестящим черным шелком. Такие великолепные чулки были в диковинку в Англии. Эта самая пара была на нем, когда его выбросало на берег. Положив на колено лютню, дон Педро несколько раз пытался завязать вежливый разговор. Но все его попытки весьма невежливо пресекались односложными ответами Джерваса. В конце концов дон Педро оставил его в покое и снова обратился к инструменту – чудесной итальянской лютне из черного дерева, инкрустированной слоновой костью. Перебирая пальцами струны, он принялся тихо наигрывать быстрый севильский танец.

Сэр Джервас, пребывавший в состоянии раздражения, при котором все вокруг искажается и видится, как сквозь увеличительное стекло, расценил это как намеренное оскорбление и хитрую форму издевки. Возможно, игривый характер танца способствовал такому заключению. В порыве внезапно охватившего его гнева он выхватил лютню из рук дона Педро.

Темноглазый бледный испанец с изумлением посмотрел на вспыхнувшего от гнева обидчика, и на его лице промелькнула тонкая загадочная улыбка.

– Вы не любите музыку, сэр Джервас? – поинтересовался он спокойно с едва уловимой насмешкой.

– И музыку, и музыкантов, – ответил Джервас.

Испанец все так же невозмутимо, пожалуй, с еще большим интересом смотрел на Джерваса.

– Я слышал, что бывают такие люди, – сказал он, как бы намекая, что впервые видит перед собой подобную особь.

– Любое чувство или его отсутствие я способен понять, даже если оно не вызывает у меня восхищения, но я совсем не понимаю избранный вами способ выражения своих чувств.

Сэр Джервас уже сообразил, что поступил как грубый невоспитанный человек. Он злился на себя еще больше оттого, что ему не удалось заставить дона Педро позабыть про свою слегка пренебрежительную учтивость. Он был готов восхищаться спокойствием, присущим испанцу, рядом с которым он сам по контрасту выглядел неотесанным увальнем. Но это только раздувало в нем ярость.

– Нечего тут мудрствовать, все и так ясно, – заявил Джервас.

– Разумеется, если подобное обращение с безобидной лютней леди Маргарет свидетельствует о сильных недостатках в воспитании, заверяю вас, всякое мудрствование действительно излишне.

– Вы слишком многословны, – парировал Джервас. – Я не собирался повредить лютню.

Испанец распрямил ноги, вздохнул и поднялся с выражением грусти и усталости.

– Так вы не на лютню прогневались? Стало быть, на меня? Вы бросаете мне вызов? Я вас правильно понял?

– Надеюсь, вы не слишком перенапрягли свой ум, пока пришли к этому заключению? – продолжал нападение Джервас. Теперь уже поздно было идти на попятный.

– Пожалуй, это было непросто. Поверьте, непросто. Я не припомню, чтоб чем-нибудь оскорбил вас, я всегда был вежлив с вами…

– Вы сами по себе – оскорбление, – прервал его Джервас. – Мне не нравится ваша физиономия. Эта фатоватая жемчужная серьга оскорбляет мой вкус. И ваша бородка мне отвратительна. Короче говоря, вы – испанец, а я ненавижу испанцев.

Дон Педро вздохнул с улыбкой.

– Наконец-то я все понял. Разумеется, сэр, ваша обида велика. Мне стыдно, что я дал вам повод. Скажите, сэр, чем я могу заслужить вашу благосклонность?

– Своей смертью, – ответил Джервас.

Дон Педро провел рукой по бороде. Он сохранял учтивость и хладнокровие перед разъяренным противником, и каждым словом, в котором сквозили презрение и насмешка, намеренно разжигая его ярость.

– Вы слишком много просите. А вас позабавила бы попытка убить меня? – поинтересовался дон Педро.

– Чертовски, – охотно отозвался Джервас.

Дон Педро поклонился.

– В таком случае я сделаю все возможное, чтобы угодить вам. Если вы подождете, пока я схожу за оружием, я предоставлю вам эту приятную возможность.

Улыбнувшись и кивнув Джервасу, дон Педро быстро удалился, предоставив Джервасу злиться и на него, и на себя. Он проявил чудовищную бестактность по отношению к этому ревнителю безукоризненных манер. Он стыдился собственной грубости в достижении цели: дон Педро преподал ему урок, как решает подобные проблемы подлинный аристократ. Теперь он делом докажет то, что не смог надлежащим образом выразить словами.

Он так и сказал дону Педро с угрозой в голосе, когда они наконец направились к дальнему газону за живой изгородью из боярышника, чтобы укрыться от посторонних глаз.

– Если вы мечом владеете так же искусив, как языком, дон Педро, значит, вы мастер своего дела, – с издевкой заметил Джервас.

– Не волнуйтесь, – последовал спокойный ответ.

– А я и не волнуюсь, – резко сказал Джервас.

– У вас нет причин для беспокойства, – заверил его дон Педро. – Я вас не изувечу.

Они уже обогнули изгородь, и сэр Джервас, отвязывавший рапиру, разразился проклятиями в ответ на любезное обещание.

– Вы меня совершенно неправильно поняли, – сказал дон Педро. – Во всяком случае, вы многого не понимаете в этой истории. Рассудили ли вы, к примеру, что, убив меня, вы ни перед кем не будете держать ответ, но если бы я убил вас, ваши варвары-соотечественники, скорей всего, повесили бы меня, несмотря на мое происхождение?

Джервас, снимавший камзол, замешкался. На его честном молодом лице отразилось недоумение.

– Разрази меня гром, мне это и в голову не приходило. Послушайте, дон Педро, у меня нет желания ставить вас в невыгодное положение. Дуэли не будет.

– От нее уже нельзя отказаться. Создается впечатление, что я обратил ваше внимание на двусмысленность ситуации, чтобы избежать дуэли. Долг чести не позволяет мне принять ваше предложение. Но, повторяю, сэр, у вас нет основания для беспокойства.

Насмешливая самоуверенность дона Педро вызвала новую вспышку гнева у Джерваса.

– А вы чертовски уверены в себе! – сказал он.

– Конечно, – кивнул дон Педро. – В противном случае, разве бы я согласился на дуэль? Вы по горячности многое упустили из виду. Учтите, что я пленник, взявший на себя определенные обязательства. Быть убитым на дуэли не сделает мне чести, ибо я – равноправный ее участник, и такая смерть была бы равнозначна побегу из тюрьмы. Отсюда следует, что я должен быть очень уверенным в себе, иначе я бы и не согласился на дуэль.

Этого Джервас не мог стерпеть. Его восхищали достоинство и невозмутимость испанца. Но его напыщенность была невыносима. Он в гневе скинул с себя камзол и, опустившись на землю, принялся стаскивать сапоги.

– Какая в этом нужда? – спросил дон Педро. – Я всегда опасаюсь промочить ноги.

– У каждого стой вкус, – последовал короткий ответ. – Можете умереть с сухими ногами, если вас это больше устраивает.

Испанец ничего не сказал в ответ. Он расстегнул пояс и отбросил его вместе с ножнами, оставшись с обнаженной рапирой в руке. Он принес меч и кинжал, обычное оружие для дуэли, но, обнаружив, что у Джерваса нет другого оружия, кроме рапиры, дон Педро согласился на оружие противника.

Стройный, изящный, дон Педро невозмутимо ждал, пока его противник закончит долгую подготовку к дуэли, сгибая в руках длинную гибкую рапиру, как хлыст.

Наконец они заняли боевую позицию, и дуэль началась.

Сэр Джервас не раз доказывал, что он наделен от природы отвагою льва, но в фехтовании, как и в жизни, он был простодушен и прям. Сила мускулов снискала ему среди моряков славу умелого фехтовальщика, и он сам уверовал в то, что способен сразиться с любым противником. Это объяснялось не самонадеянностью, а наивностью сэра Джерваса. В действительности же его искусство было далеко от совершенства, как часто и довольно зло напоминала ему Маргарет. И в тот день ему предстояло кое-чему научиться.

Истинное искусство фехтования тогда переживало еще период младенчества. Родившись в прекрасной Италии, взлелеявшей все искусства, фехтование было сравнительно мало известно в других европейских странах. Правда, в Лондоне жил мастер фехтования мессир Савиоло, дававший уроки нескольким избранным ученикам, появлялись мастера своего дела и во Франции, Испании и Голландии. Но в целом и кавалер, и особенно офицер больше полагались на силу, чтобы отразить удар противника и нанести ему удар в самое сердце. Напор дополнялся несколькими весьма сомнительными приемами, совершенно бесполезными, как сегодня убедился сэр Джервас, против тех немногих фехтовальщиков, кто серьезно изучил это новое искусство и в совершенстве освоил его принципы.

Можете представить себе, как был потрясен и разочарован сэр Джервас. Разящие удары, в которые он вкладывал всю силу, стремясь настичь гибкого дона Педро, лишь понапрасну рассекали воздух, умело отраженные его рапирой. Непосвященному все это казалось колдовством, словно рапира испанца была колдовской палочкой, одним лишь прикосновением лишавшая оружие и руку Джерваса силы. Джервас рассердился и очертя голову ринулся в бой. Дон Педро мог заколоть его раз двадцать, не прилагая особых усилий. И именно легкость, с которой испанец вел бой, особенно злела молодого моряка. Дон Педро был почти неподвижен. Рука его, согнутая в локте, почти все время оставалась в этом положении, зато кисть работала непрерывно, поспевая повсюду, и в то же время не делая ни одного лишнего движения. И каким-то непостижимым таинственным образом испанец умело отражал его удары, делая тщетными все усилия Джерваса.

Джервас, с трудом переводивший дух, мокрый от пота, прыгнул в сторону, намереваясь атаковать противника сбоку. Но и этот маневр не удался. Испанец мгновенно повернулся и парировал удар. Джервас рванулся вперед, чтобы выбить у него рапиру из рук, но испанец остановил его, мгновенно направив острие рапиры к горлу Джерваса.

Обескураженный, Джервас отступил, чтобы отдышаться. Испанец не пытался в свою очередь атаковать его. Он лишь опустил рапиру, давая отдых руке, выжидая, когда противник возобновит поединок.

– Боюсь, вы слишком разгорячились, – заметил испанец, сохранявший хладнокровие и легкость дыхания. – Вы слишком часто прибегаете к удару лезвием и потому излишне утомляете руку. Вам следует научиться больше работать острием. Прижимайте локоть к боку, вращайте запястье.

– Гром и молния! – яростно выкрикнул Джервас. – Вы вздумали давать мне уроки!

– А разве вы не поняли, что нуждаетесь в уроках? – вежливо осведомился дон Педро.

Джервас сделал выпад, и все остальное произошло чрезвычайно быстро, не успел он опомниться. Меч испанца отразил его яростный удар жестче, чем раньше. Со звоном скрестились клинки, звякнули друг о друга эфесы. Вдруг дон Педро выкинул вперед левую руку и стиснул правое запястье Джерваса. Дальше события развивались с быстротою мысли. Испанец бросил свою рапиру, и, прежде чем Джервас разгадал его замысел, выхватил у него оружие.

Итак, Джервас был обезоружен, его рапирой завладел противник.

Джервас стоял красный от злости, пот с него катился градом, а испанец, спокойно улыбнувшись, поклонился, как бы давая понять, что он выполнил свой долг, и дуэль закончена.

А затем, будто этого унижения было мало, Джервас увидел Маргарет. Бледная, с широко раскрытыми глазами, она притаилась в углу живой изгороди, прижав руку к груди.

Джервас не знал, давно ли она тут, но уж, конечно, она была свидетельницей его поражения. В эту горькую минуту Джервас пожалел, что дон Педро не пронзил ему сердце своей рапирой.

Джервас чувствовал себя ужасно глупо, сильная бледность проступила на его смуглом, разгоряченном от поединка лице, когда он увидел, что Маргарет, явно рассерженная, быстро направилась к нему.

– В чем дело? – требовательно спросила она, смерив каждого из них уничтожающим взглядом.

И, разумеется, ей ответил дон Педро, ни на минуту не терявший самообладания.

– Да так, пустое. Немного пофехтовали, чтобы сэр Джервас усвоил кое-какие приемы. Я ему продемонстрировал кое-что из итальянской школы фехтования.

Он протянул Джервасу его рапиру эфесом вперед.

– На сегодня хватит, – произнес он с вежливой улыбкой. – Завтра я покажу вам новый прием и как его отражать.

С дьявольской тонкостью он выдал то, что якобы хотел скрыть: как благородно он пощадил соперника.

Ее светлость бросила на него высокомерный взгляд.

– Будьте любезны, оставьте меня наедине с сэром Джервасом, – приказала она ледяным тоном.

Испанец поклонился, поднял с земли рапиру, пояс и послушно удалился.

– Джервас, я хочу знать правду! – властно сказала она. – Что произошло между вами?

Он весьма откровенно сообщил ей подробности, не делавшие, как он считал, ему честя.

Маргарет терпеливо выслушала его, все еще бледная, с дрожащими губами. Когда Джервас закончил свой рассказ и, понурив голову, стоял перед ней с виноватым видом, Маргарет некоторое время молчала, будто не могла найти нужных слов.

– Кажется, вы намеревались помочь мне стать послушной дочерью? – сказала она наконец, и в ее вопросе звучало утверждение.

Джервас понял смысл ее слов, но мужество его покинуло, и он продолжал рассматривать помятую траву. Он сознавал, что Маргарет, естественно, откажется выйти замуж за такого неотесанного мужлана, который все делает через пень колоду. У него уже не было смелости защищаться, приводить какие-то доводы в свою пользу.

– Ну? – нетерпеливо спросила Маргарет. – Почему вы мне не отвечаете? Или вы потеряли голос, беседуя с доном Педро?

– Возможно, – горестно подтвердил он.

– Возможно! – передразнила его Маргарет. – Вы полагали, что вам лучше быть убитым?

Джервас ответил вопросом на вопрос; он вполне мог задать его сам себе и найти ответ в ее волнении и злости.

– Поскольку вам моя смерть была бы глубоко безразлична, к чему все это беспокойство?

Смятение невольно выдало Маргарет.

– Кто сказал, что мне это безразлично? – воскликнула Маргарет, и уже в следующее мгновение готова была прикусить себе язык.

Ее слова совершенно преобразили молодого человека, стоявшего перед ней. Он смотрел на нее, не веря своим глазам, его била дрожь.

– Маргарет! – голос его зазвенел. – Вам была бы небезразлична моя смерть?

Она тут же прибегла к чисто женскому притворству.

– Разве не ясно? – Маргарет передернула плечами. – Кому нужно, чтобы судьи узнали, как вы погибли? Разразился бы такой скандал, что о нем могли бы узнать и в Лондоне.

Джервас вздохнул и снова впал в уныние.

– Вы только это и имели в виду? Только это?

– А что еще, по вашему разумению, я имела в виду? Одевайтесь, молодой человек! Мой отец ждет вас. – Маргарет отвернулась от него. – А, кстати, где вы бросили мою лютню? Если вы ее разбили, я вас так легко не прощу.

– Маргарет! – позвал он уходящую девушку.

Она задержалась у изгороди, глянула на него через плечо.

– Я вел себя как дурак, – печально сказал он.

– По крайней мере, тут мы можем придти к согласию. А что еще?

– Если вы меня простите… – Не закончив фразы, Джервас догнал ее. – Все из-за вас, Маргарет. Меня бесило, что я постоянно видел вас с этим испанцем. Это было выше моих сил. Мы были так счастливы, пока не появился он…

– Я не скажу, что была несчастлива и потом.

Джервас выругался сквозь зубы.

– В том-то все и дело! В том-то все и дело!

– В чем дело?

– В моей проклятой ревности. Я люблю вас, Маргарет. Я бы отдал свою жизнь ради любви к вам, дорогая Маргарет.

– Клянусь честью, я верю вам, – насмешливо сказала она, – тем более, что вы уже предприняли такую попытку. – Она сделала шаг, другой и снова помедлила. – Одевайтесь, – повторила она, – и ради Бога, будьте благоразумны.

С этими словами она удалилась.

Но когда Джервас мрачно взялся за шнурки, Маргарет вернулась.

– Джервас, – начала она очень серьезно и сдержанно, – если мое прощение что-то значит для вас, обещайте, что это не повторится.

– Хорошо, – с горечью сказал он, – я обещаю.

– Поклянитесь, – настаивала она.

Джервас с готовностью поклялся, но, судя по всему, не понял причины ее беспокойства. В этой ситуации некоторое самодовольство ему бы не помешало, но самодовольство было не в характере сэра Джерваса Кросби.