"КАРОЛИНЕЦ" - читать интересную книгу автора (Сабатини Рафаэль)

Глава III. ГУБЕРНАТОР ЮЖНОЙ КАРОЛИНЫ

Мистер Селвин Иннес, секретарь лорда Уильяма Кемпбелла в бытность того губернатором провинции Южная Каролина, вел переписку с некой дамой из Оксфордшира. Письма его отличались полнотой, изобиловали подробностями и, вместе с тем, были весьма тенденциозны. Они, по счастью, сохранились и дают представление о личном взгляде их автора на события, развивавшиеся при непосредственном его участии; их можно считать memoires pour servir note 7 – это не та история, которая обязана ограничиваться лишь более или менее общим очертанием актов человеческой драмы и вынуждена касаться только главных исполнителей.

В одном из этих многословных писем есть такая фраза: «Мы сидим, как на вулкане; в любой миг могут извергнуться огонь и сера, а мой хозяин озабочен исключительно своей прической и покроем мундира и ничего не предпринимает – лишь любезничает с дамами на концертах да не пропускает ни одних скачек в округе».

Этот и многие ему подобные отрывки из эпистолярных опусов секретаря свидетельствуют о недостаточно доброжелательном и искреннем отношении к дружелюбному, довольно великодушному и не слишком удачливому молодому дворянину, которому он служил. Но, собственно говоря, секретарь – всего лишь разновидность слуги – интеллектуального слуги – а слугам, как известно, хозяева никогда не кажутся героями. Сейчас, когда с момента описываемых событий прошел большой промежуток времени, мы оцениваем их более объективно и понимаем, что мистер Иннес был несправедлив к его светлости. Твердолобое английское правительство переживало кризис, и на молодого губернатора свалилось непосильное бремя ответственности. Будучи, вопреки мнению мистера Иннеса, человеком мудрым, он с унылым юмором предавался созерцанию происходящего и проводил время, как умел, в ожидании либо когда спадет напор обстоятельств, либо когда прибудет сил, чтобы его вынести.

Несмотря на то, что будучи верным слугой короны, он привык повиноваться не задавая вопросов, его натуре претило подобострастие. Лорд Уильям не находил для себя ответа на сложный вопрос о причинах неурядиц в империи, а после того, как взял в жены девушку из колонии, до некоторой степени утратил предвзятость своего официального положения и незаметно перешел на позицию большинства обитателей не только колоний, но и метрополии. А большинство считало, что несчастья и беды будут неизбежно сопутствовать политике кабинета, послушного воле своенравного, деспотичного монарха, который лучше разбирается в разведении репы, чем в делах империи. Кемпбелл не мог отделаться от ощущения, что правительство, которому он служит, пожинает плоды, посеянные Гринвиллом с его законом о гербовом сборе, и упрямо держится политики, пропитавшей, по выражению Питта note 8 , горностаевую мантию британского короля кровью его подданных. Лорд Уильям понимал – да это и не требовало особой проницательности – что угнетение порождает сопротивление, а сопротивление провоцирует еще большее угнетение. Поэтому он, пока мог, старался держаться в тени событий и не намеревался выполнять жесткие указы, поступающие из-за океана; он все еще надеялся на примирительные меры, с помощью которых рассчитывал восстановить согласие между материнской державой и ее доведенным до неповиновения детищем; а потому лучшее, что ему оставалось – вести себя беспечно и приветливо, будто он не правитель, а благодарный гость колонии. Он открыто появлялся на скачках, балах и других развлечениях со своей, как писал мистер Иннес, колониальной женой и закрывал глаза на все, что попахивало антиправительственной деятельностью.

Мистер Иннес – это прослеживается по его посланиям – в конце концов пришел к пониманию чего-то подобного, и не исключено, что свои открытия он начал делать во вторник, июльским утром рокового 1775 года, когда около восьми часов утра к лорду Уильяму явился капитан Мендвилл, конюший его светлости.

Капитан Мендвилл, квартировавший в губернаторской резиденции на Митинг-стрит, вошел без доклада в светлую, просторную верхнюю комнату, служившую лорду Уильяму кабинетом. Его светлость развалился в кресле в стеганом халате багрового атласа; его парикмахер Дюмерг в фартуке священнодействовал гребнем, щипцами и помадой над густыми каштановыми волосами молодого губернатора. Мистер Иннес сидел за письменным столом в середине комнаты. Письменный стол с изогнутыми ножками, инкрустированный позолоченной бронзой, представлял собой великолепный образец французской мебели.

Лорд Уильям приветствовал своего конюшего вялым кивком. Прошлой ночью его светлость допоздна танцевал в доме своего тестя, старого Ральфа Айзарда, что вполне объясняло его утомленный вид.

– А, Мендвилл! Доброе утро! Вы сегодня чуть свет.

– На то есть причины, – угрюмо, едва ли не грубо ответил капитан, затем, спохватившись, отвесил поклон и добавил спокойнее: – Доброе утро.

Лорд Уильям взглянул на него с любопытством. Не было человека, который владел бы собой лучше Роберта Мендвилла, ибо он дотошно следовал первой заповеди хорошо воспитанного джентльмена: всегда, везде и при любых обстоятельствах держать себя в руках и не выставлять напоказ свои чувства. И этот Мендвилл, образец поведения, позволил себе пренебречь этикетом! Его волнение выдавал не только голос – на чисто выбритом, обычно довольно надменном лице проступил румянец, а во вьющихся светлых волосах были заметны крупинки пудры. Всегда тщательно следящий за своей внешностью капитан на сей раз явно очень спешил.

– Почему… Что за причины? – поинтересовался губернатор.

Капитан Мендвилл посмотрел на Иннеса, не отвечая на его поклон, затем на слугу, занятого прической его светлости.

– Дело может подождать, пусть Дюмерг закончит, – Он прошелся по комнате и выглянул в окно, распахнутое на широкий балкон, украшенный, наподобие портика, колоннами. С балкона открывался вид на пышный сад и широкую гладь залива за ним. Вода сверкала на утреннем солнце, лучи которого пробивались сквозь шатром раскинувшиеся кроны великолепных магнолий.

Его светлость проследовал взглядом за статной фигурой офицера в ярко-алом мундире с золочеными эполетами и шпагой на перевязи – скорее по последней моде, нежели по военному уставу. Любопытство лорда Уильяма разгоралось, и вместе с ним нарастала тревога, непременно охватывавшая его всякий раз, когда предстояло заниматься беспокойными делами провинции.

– Иннес, – сказал он, – пока капитан Мендвилл ждет, дайте ему письмо лорда Хиллсборо, – и добавил, обращаясь к Мендвиллу, – которое час назад доставлено на берег капитаном шлюпа «Чероки».

Тут Дюмерг прервал его светлость, дав ему в руки зеркало и держа второе у него за головой.

– Voyez, milor', – пригласил он. – Les boucles un peu plus serres qu'a l'ordinaire note 9 .

Парикмахер морщил лоб, склонял голову к плечу, и взгляд его выражал крайнюю степень беспокойства.

Двигая рукой с зеркалом, его светлость внимательно обозрел свой затылок, отраженный во втором зеркале, и в конце концов милостиво кивнул.

– Да, так мне больше нравится. Очень недурно, Дюмерг.

Послышался облегченный вздох. Дюмерг убрал зеркало и занялся широкой лентой черного шелка.

Лорд Уильям опустил свое зеркало и возобновил наблюдение за продолжавшим читать письмо конюшим.

– Итак, Мендвилл, что вы об этом думаете?

– Я думаю, это весьма своевременно.

– Своевременно! Боже милосердный! Иннес, он считает, что это своевременно!

Прилизанный юный мистер Иннес осторожно улыбнулся и даже позволил себе слегка пожать плечами.

– Так и должно быть, – осторожно ответил он. – Ведь капитан Мендвилл – последовательный сторонник… м-м… сильных мер.

Его светлость фыркнул.

– Сильные меры хороши для сильных, а делать, как нам приказывает лорд Хиллсборо… – он оборвал себя, потому что капитан Мендвилл предостерегающе поднял руку с письмом.

– Когда будет закончен туалет вашей светлости…

– Очень хорошо, – согласился лорд Уильям. – Поторопитесь, Дюмерг.

Дюмерг недовольно запротестовал:

– O, milor'! Une chevelure pareille… une coiffure si belle… note 10

– Поторопитесь! – в голосе его светлости появилась непривычная для него властная нота.

Дюмерг вздохнул. Напоследок он поспешно перевязал лентой косицу, потом собрал полотенце, ножницы, гребень, щипцы для завивки и помаду в глубокий таз, поклонился и с оскорбленным видом удалился.

– Итак, Мендвилл? – его светлость возлег на диван и, закинув ногу за ногу, принялся самодовольно их рассматривать. Собственные стройные ноги, затянутые в серые, с жемчужным отливом, шелковые чулки, входили в число очень ограниченного круга вещей, созерцание которых доставляло его светлости ничем не омрачаемое удовольствие.

Но капитан переключил внимание лорда Уильяма на материи совсем другого рода.

– Лорд Хиллсборо дает точные и ясные инструкции.

– Вольно ж этому чертову политикану, сидя у себя в Лондоне, давать точные инструкции, – сварливо проворчал лорд Кемпбелл.

Капитан Мендвилл не обратил внимания на последний комментарий. Он опустил глаза и прочитал вслух:

– «Правительство решило положить конец, и скорый конец, неблагодарному и дерзкому неповиновению американских колоний, которое заставляет министров его величества так сильно страдать».

– О, проклятье! Они, видите ли, страдают! – сказал представитель кабинета в Южной Каролине.

Конюший продолжал:

– "До сих пор мы проявляли чрезмерную снисходительность, но теперь она должна быть решительно отброшена. Чтобы утихомирить бунтовщиков, необходимо принуждение.

Поэтому я желаю, чтобы вы, ваша светлость, без промедления конфисковали все оружие и снаряжение, принадлежащее провинции, насколько возможно привели в готовность провинциальные отряды и подготовились к приему британских регулярных войск, которые будут отправлены в самое ближайшее время".

– Написано не без юмора, Мендвилл, – рассмеялся его светлость, – этакого невольного юмора с трагикомическим оттенком. Привести в готовность провинциальные отряды! Нет слов! Как будто провинциальные отряды сами не пребывают в полной готовности. Я никого ни о чем не спрашиваю, ломаю эту проклятую комедию, делая вид, что понятия не имею, к чему они готовятся, и что продолжаю считать их обыкновенной милицией, а они даже не утруждают себя притворством. Они разгуливают по улицам, как у себя дома, превратили город в свой гарнизон, устраивают смотры и учения прямо у меня под носом. Удивительно, как они еще не приходят ко мне за подписями на патенты для своих офицеров. Но если бы пришли, я, полагаю, подписал бы. А лорд Хиллсборо неплохо устроился у себя в Англии и шлет мне приказы! Боже мой!

Последние фразы своей мрачно-саркастической тирады он почти выкрикивал, в запальчивости вскочив с места.

– Значит, вы, Мендвилл, считаете письмо своевременным!

– Оно своевременно, и это подтверждается делом, которое меня сюда привело, – сказал конюший. – Вы забываете о деревенских жителях. Чарлстон сам по себе может стать очагом мятежа, но выше по реке Брод-ривер люди остались верны королю и поддерживают тори. Они горят желанием сражаться.

– Кто собирается сражаться? – нетерпеливо перебил его лорд Уильям. – Последние распоряжения, которые я получил, отправляясь сюда, заключались в том, что я должен примирить противников. Это единственная разумная для меня роль, и только такую роль, я уверен, мне необходимо было исполнять. Теперь я получаю другие распоряжения – применять насилие, вооружаться, готовиться к прибытию британских войск. Последнее сделать я могу. Но остальное…

– Остальное тоже, если пожелаете, – заметил Мендвилл.

– Как я могу этого желать? И кто может этого желать, пока остается хотя бы малейшая надежда на примирение? И почему нельзя его добиться?

– Потому что эти люди его не хотят. Лексингтон вполне продемонстрировал это. В Массачусетсе…

– Да-да. Но здесь не Массачусетс. Указы, действующие в северных провинциях, жителей Южной Каролины не касаются.

– Но возбуждают недовольство, – напомнил капитан Мендвилл. – И здесь бродят достаточно взрывоопасные настроения, которыми легко управлять и довести до кипения.

– Большинство не сдвинется с места; каждый предпочитает блюсти собственные интересы. Нам незачем подталкивать их.

– И все-таки Провинциальный конгресс существует, существуют очень активные его комитеты, и все эти противозаконные группировки управляют провинцией, то есть вами.

– Управляют мною? – возмутился лорд Уильям. – Да я их не признаю!

– Это ничего не меняет. Они есть – признаете вы их или нет. Они приходят к вам со своими антиправительственными требованиями в конституционной обертке, приставляют их ножом к горлу, и выставляют вашу власть на посмешище.

– Но им не нравится идти на поклон, как не понравилось бы и нам; и коль скоро они сильнее нас, но не пользуются своей силой, то получается, что они, по сути, лояльны и стремятся к сохранению мира. В душе я уверен в этом – да что там – я это знаю. У меня есть родственники среди тех, кого вы называете мятежниками.

– А как называет их ваша светлость?

Лицо лорда Уильяма исказил гнев, но он все же сдержался. Как ни досадно, он вынужден был признать, что Мендвилл, который провел в Чарлстоне уже два месяца, гораздо лучше разбирается в каролинских делах, чем он, приехавший лишь две недели назад. В противоборстве с конституционной Палатой Общин Ассамблеи, незаконно преобразованной в Провинциальный конгресс и действовавшей через такие же незаконные подчиненные комитеты, губернатор всецело зависел от Мендвилла. Поэтому ему и приходится сносить дерзость конюшего, которую при других обстоятельствах он никогда бы не стерпел.

– Как, право, назвать их иначе? – сменил тон Мендвилл, хотя настойчивости не убавил. Потом, с радостным оживлением, добавил: – Да, чуть не забыл: у меня для вашей светлости припасено еще кое-что. Пришел Чини.

Губернатор изумился:

– Чини?

– Его отпустили.

Лицо сэра Уильяма просветлело:

– Вот видите! Это доказывает их миролюбие!

– Но они никак не объяснили его арест и не извинились. Чини сам обо всем расскажет, если вы захотите его принять.

– Конечно, я поговорю с ним.

– Вместе с ним его друг, видно, тоже из захолустья, с виду неглупый парень. Он был сержантом у Кекленда.

– Впустите обоих.

Мендвилл вернул Иннесу письмо лорда Хиллсборо и покинул кабинет. Губернатор приблизился к окну и начал рассеянно глядеть на улицу, теребя подбородок.

Последнюю новость лорд Уильям воспринял с облегчением; дело угрожало его авторитету, потому что требование освободить Чини открыто игнорировалось. Возможно, именно поэтому, когда капитан Мендвилл ввел Чини вместе с Диком Уильямсом, им был оказан радушный прием.

– Он служил сержантом у Кекленда, – повторил капитан Мендвилл, представляя Дика Уильямса.

– А перед тем? – поинтересовался его светлость из чистого любопытства, которое пробудил в нем молодой человеком в поношенном платье, но благородной и привлекательной внешности.

– Скромный владелец табачной плантации, – ответил Уильямс. – У меня немного земли между Салудой и Брод-ривер. Подарок короля – так, Чини?

– Угу. Это факт, – сказал тот, не подымая глаз.

Его светлость подумал, что понял источник верноподданности парня.

– Вы, следовательно, многим ему обязаны, сэр? Это очень хорошо. Хотел бы я, чтобы все были так же верны долгу, как люди в вашей глуши. Ну, а вы, Чини? Какие основания для вашего ареста предъявил комитет?

– Только то, что я приехал вместе с Кеклендом, как вот и Дик. Дику повезло, что его не видели в компании с Кеклендом.

– Но не могли же они преследовать вас только за то, что вы были с Кеклендом?

– Смогли бы, если б я этого не отрицал. Я клялся и божился, что их агент, донесший, будто я состоял в личной охране Кекленда, обознался. Я упирал на то, что мы повстречались случайно за городом, на Индейской тропе, и вместе только въехали. Но я ничего не знал о том, что он дезертировал из Провинциальной армии. Я твердил одно и то же, хотя они пытались сбить меня с толку. Они позволили мне уйти только после того, как поняли, что ничего от меня не добьются. Но мне небезопасно задерживаться в Чарлстоне, сэр.

– Почему же? Раз уж они тебя отпустили…

– Да-да, но они могут разузнать что-нибудь новое, схватят меня снова, и тогда… – он замолчал со скорбным выражением на уныло-туповатом лице.

– Что тогда?

Уильямс ответил вместо него.

– Они вымажут его дегтем и обваляют в перьях, – небрежно пояснил он.

– За что? За то, что он человек короля? Да это просто какой-то жупел. Почему бы им тогда не вымазать дегтем и меня?

Нечто похожее на полуулыбку промелькнуло на худом лице лже-Дика Уильямса.

– Ваша светлость – большой человек; вас защищает ваше положение. А мы – мелкая сошка, исчезновения которой никто не заметит. Мы играем своими жизнями, и когда нас казнят… – Он усмехнулся и пожал плечами. – Нет, никто не станет ничего предпринимать.

– Вы не правы. Я бы проследил, чтобы виновных наказали.

– Это утвердило бы ваше влияние, но едва ли принесло бы нам пользу.

– Они не посмеют этого сделать. Нет, не посмеют! – веско сказал лорд Уильям.

– Они сделали бы это с Кеклендом, если б схватили его – правда, Чини?

– Да, это факт, – сказал Чини. – Комитет этого не скрывал. Они казнили бы Кекленда, попади он к ним в лапы, как всякого шпиона.

– Выходит, они обвиняли его в том, что он шпион?

– Да; и будь у них достаточно оснований обвинить меня в том же, я не стоял бы сейчас перед вами. Если вы не возьмете меня под свою защиту… Мне страшно, ваша светлость.

Лорд Уильям обратился к молчавшему конюшему:

– Что с ними делать, Мендвилл?

– Отправить обоих с Кеклендом, – коротко посоветовал тот.

Наступило недолгое молчание.

– Да, но куда вы отправите Кекленда? – спохватился Уильямс.

– Пока не решено, – ответил лорд Уильям, – сейчас он в безопасности на борту «Тамар».

Мнимый сержант беспечно рассмеялся:

– Если угодно вашей светлости, посылайте с ним Чини – он боится. Мне рано опускать знамена. Я пришел служить моему королю… ну, и себе маленько. Мне еще надо свести старые счеты с одним парнем по имени Гарри Фицрой Лэтимер.

Упоминание этого имени пробудило в Мендвилле новый интерес к Дику Уильямсу. Он устремил на него испытующий взгляд, обладавший, казалось, особенной проницательностью оттого, что темные глаза капитана контрастировали с его светлыми волосами.

– Лэтимер! – воскликнул он и после паузы добавил: – А что у вас с этим Лэтимером?

Уильямс заколебался, будто резкий тон насторожил его.

– …Ваша честь его знает?

– Я задал вопрос, – жестко сказал капитан.

Уильямс, как бы раздумывая, предостерег:

– Мой ответ может обидеть вас, капитан, если Лэтимер – ваш друг.

– Мой друг! – неприязненно скривился Мендвилл, – вы полагаете, у меня есть друзья среди мятежников?

– О нет, только этот, – Уильямс повернулся к его светлости. – Мистер Лэтимер – один из богатейших плантаторов в провинции, а может, и во всех тринадцати колониях, и у него множество друзей среди тори. Взять, например, сэра Эндрю Кэри, барона Фэргроува, – он из самых ярых тори, а Лэтимер собирается жениться на его дочери.

Мендвилл посмотрел на него высокомерно. Оказывается, парень не слишком хорошо информирован.

– Это была случайность. Теперь дело обстоит иначе. Сэр Эндрю – мой друг и мой родственник, и я лично слышал от него, что негодяй Лэтимер никогда больше не переступит порога его дома. Добавлю, что я с Лэтимером не знаком и никогда его прежде не встречал, хотя мне отлично известны его делишки – как, впрочем, и лорду Уильяму.

– Да, уж, – проворчал его светлость, – этот тип – паршивая овца в стаде. Если бы провинция избавилась от таких, как он да еще смутьян Гедсден, все было бы проще.

– Ну, так говорите смело – что вы о нем думаете? – предложил конюший. – Какая кошка между вами пробежала?

– Всего лишь тяжба. Эта алчная лиса самовольно передвинула границы и оттяпала около пятидесяти акров от подаренной мне земли, – голос Уильямса вибрировал от презрения. – Вот вам и благородный джентльмен. Человек, богатый, как Крез, не побрезговал кражей земли у Лазаря вроде меня. Таковы душонки этих бандитов с большой дороги. Все они одним миром мазаны. У них нет ни верности своему королю, ни страха перед Богом, ничего святого.

– Но вы имеете право апеллировать к закону, – напомнил лорд Уильям, пораженный подобной низостью.

– Закон! – саркастически воскликнул Дик Уильямс. – Законы у нас в Южной Каролине стряпают такие, как мистер Лэтимер. Богатые плантаторы правят провинцией и никогда не станут издавать законов друг против друга.

– Мы изменим их, Уильямс, когда уладим беспорядки.

– На это я и надеюсь, сэр, за то и сражаюсь. – В его синих глазах вспыхнуло пламя, худое бледное лицо покрылось пятнами румянца, – Потому я и готов жизнь положить за короля, чтобы мы могли, наконец, судить набобов, подобных мистеру Лэтимеру. Он и без награбленного жил, словно князь. Хищный мерзавец!

– Его мы будем судить, не сомневайтесь, – веско произнес капитан Мендвилл. – Он сам затягивает петлю на своей шее. Фактически он уже затянул ее!

– Что вы говорите, капитан? – оживился Уильямс.

– То, что сказал, – отвечал Мендвилл, но обсуждать эту тему не стал.

Однако Уильямс желал продолжить и переминался, вертя шляпу в грязноватых руках. Тогда лорд Уильям направил беседу в другое русло, вернее, вернул ее к тому, с чего она начиналась.

– Что вы намерены делать дальше, Уильямс? Куда отправитесь?

– Я? Почему бы не туда, откуда приехал? Обратно, за Брод-ривер. Так что, если ваша светлость имеет какие-нибудь сообщения или письма для Флетчелла, Куннингхэмов, Браунов либо других верных людей, то я как раз тот, кто может их передать.

– Письма… – улыбнулся лорд Уильям. – И вы еще говорите, что служили у Кекленда. Нет, нет. Да и нет у меня для них писем.

– Если бы вы сочли меня таким же внушающим доверие, как другие – те, кто уже выполнял поручения вашей светлости…

– Другие? – удивился губернатор. – Я не отправлял никаких писем. Кто вам сказал?

– Я всего лишь предположил, ваша светлость. Ибо как еще поддерживать связь с далекими местами?

– Только не письмами, – губернатор с видом знатока скептически покачал головой из стороны в сторону.

– Тогда устно. Поверьте, я всецело ваш человек. Вы не хотите передать никаких сообщений?

– Никаких. Передайте только, чтобы держали людей наготове.

– Разве вы не приказываете им начать вооружаться?

– Нет. Пока нет, если только у них не припасено в достатке вооружения и они не решат, что уже достаточно сильны.

Красивое юное лицо Уильямса разочарованно вытянулось.

– О, сил у них мало, и оружия тоже – это мне известно. Кроме того, там побывал Драйтон со своими антиправительственными речами, и ряды наши поредели.

– Новости несвежие, – вставил капитан Мендвилл.

– Да, по-видимому, это так, – вздохнул Уильямс. – Если бы мы могли рассчитывать на войска его величества!

– Потерпите, – отвечал ему лорд Уильям, – вы их непременно получите. Господь нам их посылает или кто-то другой, но вскоре ожидается их прибытие.

Взгляд Уильямса вновь зажегся нетерпением.

– Неужели, ваша светлость? – спросил он, затаив дыхание.

Молодой губернатор прошел за письменный стол.

– Вчера я еще не смог бы этого утверждать. Но сегодня получено письмо от королевского секретаря, – он указал на конверт, и Уильямс заметил, как омрачилось его лицо, а глаза погрустнели. – Его величество решил привести к повиновению весь континент – целиком. Так всем и передайте.

– Сэр, это развеселит их сердца, как развеселило мое. Ваша светлость имеет в виду, что к нам посланы солдаты из самой Англии?

– Да, именно так – сюда, в Чарлстон. – Но в голосе лорда Кемпбелла не чувствовалось радости. – Если мятежники не склонят свои упрямые головы, город очень скоро превратится в театр военных действий.

– Добрая весть, честное слово! – Молодой человек не сдерживал ликования. Капитан Мендвилл и даже безмолвный секретарь снисходительно улыбнулись, глядя на его оживление, но лорд Уильям оставался угрюмым. – Лишь одна новость обрадовала бы меня сильнее, – добавил Уильямс, – это если бы я узнал и был уверен наверняка, что Лэтимера повесят – как вы, ваша честь, пообещали. Но если вы подразумевали наказание за его поездки в Бостон или куда-то еще, то я сомневаюсь, что для обвинения хватит оснований. Ведь вам известно – он не так активен, как Драйтон и прочие. Если уж не удается привлечь к суду Драйтона – что можно сделать с Лэтимером?

– Против него у нас имеется кое-что посерьезнее, – сказал лорд Уильям.

– Если не хватает доказательств, мне доставило бы удовольствие получить их для вашей светлости.

– Не нужно, – благосклонно произнес губернатор, – я думаю, доказательства собраны полностью. Вы хороший парень, Уильямс. Я хочу показать вам нечто, благодаря чему вы вернете вашу землю, причем, возможно, с процентами – несколько акров мистера Лэтимера вам не повредят. Это должно вдохновить вас и в дальнейшем верно служить королю, как служили вы до сих пор. Иннес, подайте апрельский список, – обратился он к секретарю.

Мендвилл склонился к его светлости:

– Вы полагаете, это… благоразумно? – спросил он вполголоса.

Лорд Уильям нахмурился: ему показалось, что капитан Мендвилл чересчур много себе позволяет.

– Благоразумно? В чем, по-вашему, тут может заключаться неблагоразумие? Разве я выдаю что-то, чего нельзя разглашать?

Мендвилл поджал губы:

– Необходимо принять меры к неразглашению источника информации. Он слишком ценен, чтобы им рисковать.

– Ваш талант, Мендвилл, – указывать на очевидное.

– Это оттого, что очевидное зачастую ускользает от вашей светлости, – возразил Мендвилл со спокойной дерзостью, которую не склонен был скрывать.

– Будьте вы прокляты с вашим лестным мнением обо мне! Успокойте свое робкое сердце тем, что теперь очевидное от меня не укроется. – Он принял документ, протянутый Иннесом, и развернул, держа его в руках так, чтобы Уильямс мог прочесть. – Чье имя вы видите вот тут, в самом верху?

Дик Уильямс будто с усилием вчитывался.

– Я… Я неважно читаю, – сказал он.

Темные глаза Мендвилла внезапно метнули на него подозрительный взгляд.

– Но по вашей речи, сэр, – едко заметил он, – трудно предположить, что вы плохо читаете.

– О, я умею читать, – без тени волнения парировал Уильямс, – я большой любитель книг. Но мне редко приходилось читать написанное от руки, – все время, пока он говорил, глаза его были прикованы к испещренному строчками листу, – а здесь к тому же неразборчиво. Какой бы плут это ни писал, его следовало бы отправить в школу обучаться крючкам и палочкам… Понял наконец! Скорее угадал, ей-Богу. Ну, конечно, это Гарри Лэтимер.

– Именно Гарри Лэтимер, – подтвердил губернатор, сворачивая бумагу и возвращая ее секретарю. – Он в начале списка; а это перечень тех, кто участвовал в налете на наш королевский арсенал, когда Булль оставался моим заместителем. Лэтимер – вожак всей шайки. Ограбление и высшая степень измены одновременно – вот что будет предъявлено ему в обвинении, когда в один прекрасный день разбойнику придется отвечать за содеянное.

Дик Уильямс выглядел удивленным и озадаченным.

– Но, мне казалось, он был тогда в Бостоне.

– Очень многим так казалось. На самом же деле он провел три дня в Чарлстоне. И это было только одно из его дел.

Дик Уильямс мрачно смотрел на губернатора.

– И человек, составивший список, даст в суде показания?

– Когда придет время.

– Тогда почему бы вам не арестовать Лэтимера?

– Арестовать?

– Он сейчас в Чарлстоне, – сказал Уильямс, и капитан Мендвилл стремительно отреагировал:

– Откуда вам это известно?

– Утром, по пути сюда мы видели его на Брод-стрит, верно, Чини?

Чини, вздрогнув, очнулся от тревожного уныния, в котором давно пребывал.

– Это факт, – подтвердил он.

Мендвилл, казалось, начал размышлять вслух:

– Выходит, он вернулся. Вот как…

– Да, вернулся. Это ваш шанс, если только вам удастся вытащить на свет Божий вашего свидетеля.

Лорд Уильям махнул рукой:

– Дружище, даже если офицеры шерифа исполнят мой приказ, в чем я сомневаюсь, раскрывать моего свидетеля пока нежелательно. Но мы ничего не потеряем, если подождем, уверяю вас.

– Я понимаю, – сказал Уильямс, – открыть свидетеля означало бы потерять агента во вражеском лагере. Ясно, – он вздохнул. – Ладно, я буду терпелив, сэр, пока мы не сможем предъявить счет нашему благородному джентльмену. – Он оживился: – Я передам ваши слова у себя в округе. Я отправляюсь немедленно – нет смысла задерживаться в Чарлстоне. Если ваша светлость желает сказать что-нибудь еще…

– Нет. Думаю, нет. Буду вам обязан, если вы передадите то, о чем мы говорили, и сообщите мне, когда будете здесь в следующий раз. Теперь осталось определить, как быть с вами, Чини.

– Как прикажет ваша светлость, – промямлил Чини.

Но деятельный Дик Уильямс опередил:

– Возвращайся со мной, Чини. За Брод-ривер ты будешь в относительной безопасности. А из Чарлстона сравнительно легко выбраться через пристань. Кроме того, с мушкетом в руках ты принесешь своему королю больше пользы, чем прячась на борту военной посудины.

– Честное слово, мне все равно куда идти, лишь бы не оставаться в Чарлстоне.

– Ну, так ты поедешь со мной, дружище.

– Да, да. Так будет лучше, – сказал Чини, не имевший, казалось, ни единой собственной мысли.

– Полагаю, и в самом деле, так будет лучше, – согласился лорд Кемпбелл и обратился к секретарю: – Иннес, выдайте по десять гиней каждому.

Но Уильямс отшатнулся:

– Сэр! – в голосе его прозвучала укоризна.

– Черт возьми! В чем дело? – изумленно воззрился на него губернатор.

– Я шпион, сэр, говорю без обиняков. Я шпион и горжусь этим. Но деньги я не беру. Я шпионю из чувства долга, да еще ради развлечения – оно скрашивает скуку.

Глядя в его насмешливые смелые глаза, лорд Уильям без труда поверил такому нелепому заявлению.

– Ей Богу, мистер Уильямс, – сказал капитан Мендвилл, – странное у вас чувство юмора.

– Так и есть, не правда ли, Чини?

– Это факт, – затверженно повторил Чини, подставляя ладонь, в которую секретарь насыпал золота.

Вслед за тем они ушли, и лорд Уильям расположился на диване.

– Занятный и славный малый… – проговорил он, шаря рукой в поисках табакерки. – Впервые беседовал со шпионом без отвращения. Нет, он не похож на настоящего шпиона. Он слишком мало рассказал о себе.

– Зато он сообщил кое-что интересное о Гарри Лэтимере, – в раздумье произнес от окна Мендвилл.

– Интересное – возможно. Но вряд ли полезное. Если бы Уильямс предстал перед комитетом вместо этого болвана Чини, мы могли бы что-нибудь через него выяснить.

– Возможно, мы выяснили бы что-нибудь и у Чини, если бы вы его расспросили.

Его светлость зевнул.

– Я забыл, – сказал он. – И Уильямс так много говорил. А, не имеет значения. Какой прок в информации, если нельзя ее использовать? И слава Богу, что нельзя. – И он рассеянно набрал щепоть табаку из табакерки.