"КАРОЛИНЕЦ" - читать интересную книгу автора (Сабатини Рафаэль)

Глава X. ОТНОСИТЕЛЬНО ТАБАКА

Лэтимер считал, что Миртль осведомлена о делах Нилда с ее отцом не больше остальных, и ни о чем не спросил жену. Если связь Нилда с Кэри имела, помимо торговли табаком, другие цели, то они держали бы Миртль в таком же неведении, как и самого Лэтимера. В самом деле, это подтверждали слова квакера, услышанные Гарри в те секунды, когда, как ему казалось, Нилд не подозревал о постороннем слушателе. Тем не менее Гарри предпочел бы, чтобы его жена не вела беседы с человеком, который находился под подозрением: подобные факты, всплывая наружу, наводят на размышления и порождают вопросы, от которых Лэтимер желал бы уберечь Миртль.

Он прошел вперед мимо квакера – специально, чтобы вынудить того повернуться лицом к свету. Майор начал с любопытством изучать своего гостя. Он нашел его странным, но затруднился бы сказать, в чем заключалась его странность. Разве что вот застывшее на лице Нилда застыло выражение изумления, которого не было ни у одного знакомого Лэтимера. Какая-то отвратительная борода… Нет, трудно себе представить, что ее вырастили для маскировки. Такое запоминающееся выражение лица никакой растительностью не скроешь.

Помня данные ему инструкции, Лэтимер обратился к посетителю изысканно вежливо:

– Весьма сожалею, мистер Нилд, что причинил вам неудобство этим вызовом, и простите за то, что заставил вас ждать.

– О нет, друг, нет! – с готовностью запротестовал тот. – Пустяки, какое там неудобство. Если я могу быть тебе полезен – прошу тебя, распоряжайся мною, как тебе необходимо.

– Садитесь, мистер Нилд… – указал Лэтимер. – Нилд, не так ли?

– Да, друг, Джонатан Нилд. – Квакер сел на стул, который недавно занимала Миртль, возле массивного письменного стола в стиле Людовика XV. Он аккуратно положил свою круглую шляпу на пол. Нилд был абсолютно спокоен, если не обращать внимания на этот приводящий в некоторое замешательство изумленный взгляд.

Лэтимер придвинул к столу второй стул и сел почти напротив.

– Сэр, вам должно быть понятно, что в такие времена нам необходимо тщательнейше остерегаться вражеских агентов…

– О, друг, какие у меня могут быть общие дела с вражескими агентами, как ты их называешь! Для меня все одинаковы – все участвуют в войне; война же суть мерзость в глазах Господа.

Лэтимер подождал, пока собеседник завершит свою благочестивую тираду, и продолжал:

– Офицер, проверявший ваши бумаги, дал удовлетворительный отзыв. Однако после поимки шпиона в нашем расположении губернатор приказал повторно проверить документы всех чужаков.

Его глаза не отрывались от лица квакера в надежде уловить малейший признак замешательства, но даже веко не дрогнуло на неизменно удивленном лице. Нилд безмятежно сунул руку за борт коричневого сюртука и выудил оттуда сложенный лист.

– Что ж, если ты желаешь видеть мой пропуск – вот он. – Квакер развернул документ и положил на стол перед майором. – Я ни в коем случае не возражаю, – прогнусавил он. – Сколько веков люди ведут свои грешные войны, столько страдают невинные и подвергаются мучениям праведники.

Лэтимер рассмеялся, забирая бумагу:

– Вас не замучают, сэр. Уж это-то я могу твердо пообещать. – Он внимательно исследовал пропуск, выписанный в лагере Вашингтона под Миддлбруком. – На мой взгляд, все в полном порядке, – заключил он, складывая бумагу, но возвращать ее не спешил. – Как давно вы в Чарлстоне, мистер Нилд?

– С субботнего вечера, друг. Три дня.

– А перед тем? Когда вы были здесь в последний раз?

– Что-то около трех месяцев назад. Я приезжал сюда на неделю.

– По каким делам?

– Для продажи табака, друг. Я – табачный плантатор.

– И с кем вы торгуете?

– С твоим тестем, Эндрю Кэри.

– А больше ни с кем?

– Нет, ни с кем. Эндрю Кэри, как ты знаешь, имеет много кораблей и ведет обширную торговлю. Он один в состоянии закупить весь табак, который я выращиваю, и впридачу тот, который я приобретаю для него на других плантациях. Его собственные угодья сейчас заброшены и не возделываются из-за войны.

– Плантации сэра Эндрю?

Кэри не выращивал табак, и интонация Лэтимера выдала его недоумение. Нилд немедленно отступил на безопасную почву:

– Либо собственные, либо чьи-то поблизости от него, где он привык покупать табак – я точно не знаю.

– Следовательно, с сэром Эндрю вы познакомились недавно?

– Во время моего последнего приезда сюда в феврале, когда мы заключили с ним первую сделку.

– И вы остановились у него – правильно я понимаю?

– Естественно, друг, ведь он мой единственный покупатель. Я приехал по его приглашению.

– А вы не подумали, сэр, что, принимая во внимание политические убеждения сэра Эндрю, постороннему сейчас неблагоразумно жить в его доме?

– Не вижу в этом ничего особенного, друг.

– Он находится под подозрением и хорошо это знает. Каждый новый человек, поселившийся под его крышей, волей-неволей тоже становится объектом подозрения. Тут, кажется, все ясно.

– Нет, друг. Мне это совсем не ясно. Его убеждения меня не интересуют. Так же, как и твои. Раз те и другие ведут к противоборству и пролитию крови, значит, все они неправедны. Но меня это не касается. Мое дело – табак, – губы Нилда впервые тронула улыбка. – Вот, друг, отборный лист моего собственного производства. – Он вытащил из кармана кожаный кисет, развязал его горловину и предложил Лэтимеру: – Отпробуй-ка, друг. Если ты знаешь толк в табаке, то найдешь его отменным.

Лэтимер заглянул в кисет, приподнял пальцами дно мешочка, внимательно рассмотрел содержимое и понюхал.

– Действительно, отменный, – одобрил он, возвращая кисет.

– Нет, ты выкури трубочку, друг!

Лэтимер отрицательно покачал головой.

– Я кое-что смыслю в табаках; мне нет необходимости курить, чтобы судить об их качестве. По качеству ваш табак превосходит любой, который когда-либо выращивал я сам.

– Ну, как знаешь, – с сожалением пожал плечами Нилд и запихнул кисет обратно в карман.

Лэтимер поднялся и вручил квакеру пропуск. Нилд тоже встал. Пристально наблюдая за ним, майор не обнаружил на флегматичной физиономии собеседника ни тени чувства облегчения. Нилд удовлетворительно ответил на все вопросы и допустил единственный промах, когда речь зашла о плантациях Кэри. Он мог быть результатом неосведомленности, и вряд ли создает почву для подозрений. Тем не менее, довольно странно, что Нилд, который гостил у Кэри неделю в первый свой приезд, три дня во второй, и находился в Чарлстоне только по делам продажи табака, не имел понятия, чем занимается его гостеприимный хозяин. Табак должен был стать для них едва ли не единственной темой разговоров.

– М-да, – вздохнул Лэтимер, как бы следуя свои мыслям. – Вы, вирджинские плантаторы, могли бы многому нас поучить. В Каролине пока не растят табаков, которые могли бы соперничать с вашими по аромату. Я слышал, вы поливаете листья сидром? note 35

Возникла непродолжительная заминка, прежде чем Нилд ответил. За все время допроса он замешкался первый раз. Его губы, почти скрытые густой бородой, расплылись в широкой улыбке; квакер мотнул головой:

– Прости, друг, но этот секрет мы храним особенно ревностно.

Мендвилл чувствовал, что выкрутился неуклюже, но лучшую отговорку трудно было придумать быстро. С этого момента Лэтимер начал его подозревать. Однако он ничем не выдал своих подозрений, а лишь улыбнулся и, казалось, даже оценил учтивость квакера.

– Разумеется, разумеется. В такой же тайне, надо полагать, вы держите и процесс сушки.

– О, да, – согласился квакер, радостно кивая.

– Ну, конечно. Но остальное-то общеизвестно, как я себе представляю. По крайней мере, это нетрудно выяснить. Например, я давно интересовался, хотя, как ни странно, никогда не имел случая удовлетворить свое любопытство – сколько в Вирджинии сажают саженцев на акр?

Квакер вновь замешкался. Он произвел в уме какие-то подсчеты и наконец решился.

– Что-то около трех тысяч, я полагаю.

– Три тысячи! – Майор Лэтимер выглядел слегка удивленным.

– Э-э… приблизительно, насколько я могу вспомнить, – поспешил добавить Нилд.

– Но сколько же вы получаете листьев с каждого растения, если сажаете так тесно?

– М-м… э-э… чуть меньше обычного.

– Каково же это «обычное» в Вирджинии? – спросил Лэтимер и тут же высказал предположение: – Фунт?

– Фунт, вот именно. Фунт.

– А… – задумчиво разглядывал его майор. – Интересно, сколько на каждый акр у вас уходит семян…

Нилд тоже задумался, понимая, что без подсказки делать подсчеты безнадежно.

– Друг, по правде, точные цифры я не помню, – ответил он неуверенно. – Эти детали входят в обязанности моего управляющего, а сам я занимаюсь не столько выращиванием, сколько продажей.

– Да, да, разумеется. Но должны же вы иметь хоть отдаленное представление? Хотя бы приблизительно, – с поощрительной улыбкой настаивал Лэтимер.

– Приблизительно… Ну, я бы сказал… – Нилд сжал свою нижнюю губу между большим и указательным пальцами и наморщил лоб. В душе его шевельнулась и тут же пропала отчаянная надежда, что майор снова выскажет спасительное предположение, но тот только ободряюще улыбался. Мендвиллу ничего не оставалось, как броситься головою в омут. – Около пяти фунтов, – выпалил он и увидел округлившиеся глаза Лэтимера.

– На акр? Пять фунтов на акр?

– Насколько я могу вспомнить.

Майор опять улыбнулся, но это была уже совсем другая улыбка, и квакеру она очень не понравилась.

– Это достойно всяческого удивления, – принялся рассуждать Лэтимер, – насколько сильно в почти соседних провинциях могут, по-видимому, различаться земля, погода и прочие условия. В Каролине невозможно посадить и половины того количества, которое, по вашим словам, сажают в Вирджинии, и снимаем мы только половину вашего урожая. Одно это уже достаточно странно, но что касается семян – тут разница становится просто поразительной. Вы, говорите, высеваете пять фунтов на акр? А знаете, сколько сеем мы? Конечно, нет, иначе бы вы не ляпнули подобную глупость. Мы сеем пол-унции, дорогой коллега. Странно, не правда ли? – Улыбка Лэтимера стала еще шире. – Почти так же странно, как то, что шпион, маскируясь под владельца табачных плантаций, не вник из предосторожности во все эти детали.

Квакер с минуту внимательно смотрел на него, затем вдруг принялся смеяться; в его смехе звучала смесь недоумения и сарказма.

– Шпион! Хо-хо-хо! Шпион! Воистину, друг, занятие войной не доводит до добра. Вы начинаете шарахаться от собственной тени и первый попавшийся куст принимаете за врага. Шпион! И все твои умозаключения основаны лишь на моем неведении в некоторых тонкостях выращивания табака. Право слово, друг, если бы каждый в подобном случае считался шпионом, ими оказалось бы большинство людей вокруг.

– Но не каждый в подобном случае выдает себя за табачного плантатора, – сказал Лэтимер, которого не ввело в заблуждение действительно редкое самообладание собеседника.

– Быть табачным плантатором не означает выращивать табак собственными руками; достаточно просто владеть плантацией, как в моем случае. Посадку и прочее я доверяю своему управляющему и его подчиненным. Сам же я непосредственно занимаюсь только продажей.

Лэтимер покачал головой.

– Неубедительно, друг мой.

Квакер посерьезнел и с достоинством произнес:

– Каждому – свое. По-твоему, из моего невежества в вопросах производства табака следует, что я шпион. Блестящая логика, друг. Но, смею надеяться, едва ли такого основания будет достаточно даже для других людей, даже если они отупели от своих войн.

Майор Лэтимер отступил на несколько шагов к окну.

– Подойдите сюда! – сказал он резко, – я хочу на вас посмотреть.

Квакер вздрогнул, его изумление будто усилилось.

– Друг, мне не по нраву такой тон. Вежливость…

– Подойдите сюда. Немедленно! – жестко оборвал его Лэтимер.

Мистер Нилд развел руками и, подчиняясь, зашаркал к окну, угрюмо глядя на Лэтимера.

– Приблизьтесь к свету.

Лэтимер начал пристально рассматривать его смуглое лицо, освещенное лучами полуденного солнца. Во время этого бесцеремонного осмотра Нилд хранил бесстрастность. Наконец Лэтимер понял причину странного выражения, не покидавшего лица квакера.

– Для чего вы сбрили брови?

– У меня нет бровей, друг.

– Они были, когда я видел вас в предыдущий раз. Мне отчего-то кажется, мистер Нилд, что мы знакомы. Интересно, как вы выглядите без бороды? Снимите косынку и расстегните рубашку на груди.

– Друг, я вынужден протестовать против этой…

– Расстегните рубашку! Или вы предпочитаете, чтобы я вызвал часового?

Квакер неприязненно хмыкнул и передернул плечами. Поняв, что сопротивляться бесполезно, он неохотно покорился и выполнил то, что от него требовали. Пальцы его при этом не дрожали.

Лэтимер испыта чувство, близкое к восхищению. Этот человек наверняка уже понял, что его сказки о торговле табаком никого больше не обманут. У него определенно были железные нервы.

– Так, – вымолвил майор, обозревая открывшуюся белую кожу на груди. – Так я и знал. Вы окрасили лицо.

– Истинно сказано – будь терпелив с дураками, – произнес квакер тоном усталого смирения. – Моя грудь была закрыта от солнца, и загорели только руки и лицо.

Лэтимер неожиданно сдернул с его шеи развязанную косынку, расправил ее и засмеялся.

– Ваш платок тоже почему-то загорел, но только местами. Я мог бы порекомендовать вам средство получше, чем ореховый сок, – и он заглянул ему прямо в глаза. – Ну, мистер шпион, может, хватит запираться? Вы назовете мне ваше настоящее имя?

В этот миг его вдруг озарило.

– Вот черт! – воскликнул он. – Можете не трудиться. Я узнал вас, капитан Мендвилл.

Человек, стоящий перед ним, вздрогнул, по его лицу, словно рябь по воде, пробежала судорога. Но тут же он снова стал спокоен, как прежде, едва заметно улыбнулся и слегка наклонил голову.

– Майор Мендвилл, с вашего позволения, – уточнил он. – К вашим услугам.

После этого они долго стояли, пронизывая друг друга взглядом. Оба хранили мрачное молчание, и каждый пытался угадать, какие чувства владеют другим. Когда Лэтимер наконец заговорил, то речь его могла показаться странной:

– Я всегда думал, что глаза у вас голубые. Вот что с самого начала ввело меня в заблуждение…

– Одна из тех деталей, на которые я рассчитывал, – с легкостью подтвердил Мендвилл, будто они обсуждали какой-нибудь посторонний предмет, не имеющий к нему отношения. Он просто констатировал факт: со светлыми кожей и волосами обычно ассоциируются голубые глаза, и темные глаза Мендвилла придавали его маскировке дополнительное правдоподобие.

Лэтимер прошел мимо него к письменному столу. Мендвилл, полуобернувшись, провожал его взглядом.

– Наверное, нет смысла продолжать нашу беседу, – сказал американец.

– Это означает расстрел, – отрешенно пробормотал Мендвилл.

– Вы ждали чего-то иного? Ставка в игре была вам известна. – С этими словами Лэтимер потянулся к звонку.

– Стойте! На вашем месте я не стал бы звонить в этот колокольчик.

Лэтимер чуть задержался, но, тем не менее, позвонил. Мендвилл скрестил руки на груди.

– Вы, конечно, понимаете, что мой арест повлечет за собой арест вашего тестя?

– И что с того?

– Пораскиньте мозгами, что за этим последует.

Дверь открылась и показался Миддлтон.

– Вызовите охрану, – коротко приказал майор.

– Вы – болван! – Мендвилл процедил это слово со максимальным презрением, на которое только был способен. – Вас не волнует судьба вашей жены?

– Моей же… – не договорил Лэтимер и на секунду остался стоять с приоткрытым ртом; глаза его расширились. – Моя жена что-то знает? Знает, что вы не квакер?

Но это был уже не столько вопрос, сколько горькое восклицание. Стоило Мендвиллу упомянуть Миртль, как перед ним, будто при вспышке молнии, предстала жуткая правда и лавиной обрушились воспоминания, наполняя сердце ужасом и свинцовой тяжестью. Излишними были уже пожатие плеч и насмешливая улыбка – ответ Мендвилла; Гарри понял, каким он оказался тупицей, полагая, что Миртль, подобно ему самому, поверила в Джонатана Нилда.

Снаружи донесся печатный шаг, слова команды и стук приставленных мушкетов. Вновь появился Миддлтон.

– Охрана здесь, сэр.

Лэтимер справился с собой.

– Пусть подождут, пока я снова не позвоню, – сказал он.

Миддлтон, думая, что допрос не окончен, вышел и закрыл за собой дверь. Бледный Лэтимер, ощутивший вдруг дурноту, повернулся к Мендвиллу, на губах которого кривилась ухмылка.

– Итак, сэр, может быть, вы объяснитесь во избежание недоразумений? На что вы намекали, говоря о моей жене?

– Так ли уж это необходимо? Что подсказывают вам ваши собственные извилины? Думаю, вы все прекрасно поняли, иначе не задержали бы охрану.

– Тем не менее, сэр, мне хотелось бы услышать от вас. Какая опасность может ей угрожать, если вы и сэр Эндрю предстанете перед трибуналом?

Рука Мендвилла опустилась в карман. Лэтимер выхватил из-за пазухи пистолет и навел на него.

– Поднимите руки, немедленно!

– Всего лишь табакерка, – засмеялся Мендвилл. Он достал табакерку и постучал указательным пальцем по крышке. – Немного успокоительного мне не повредит – нервы шалят. – Он открыл крышку и, набрав щепоть табаку, продолжал: – Успокойтесь, при мне нет оружия, наличие которого смогло бы оправдать ваши действия, если вы застрелите меня в целях самозащиты. – Он втянул порошок ноздрями, после чего, спрятав коробку в карман и отряхнув пальцы от крошек, добавил с усмешкой: – А жаль, это был бы удобный способ избавиться от меня.

– Мендвилл, отвечайте на мой вопрос, или, ей-Богу, через десять минут вас поставят к внутренней стене этого сада перед командой с мушкетами. Я расстреляю вас своей властью и приму на себя всю ответственность за этот поступок.

– Ответственность – не то слово. Безусловно, друг мой, безусловно, губернатору будет что сказать вам. Неудобный человек этот Ратледж. Он начнет доискиваться причин… И где, как вы думаете, он будет искать? Он приволочет к себе сэра Эндрю Кэри, а тот ему кое-что объяснит… То же самое, кстати, произойдет, если вы предадите меня суду военного трибунала. Впрочем, даже если Ратледж не станет этого делать, будьте уверены – я принял свои меры. Не воображайте, что я шел сюда по вашему вызову, в цели которого трудно было ошибиться, не приняв на крайний случай надлежащих мер предосторожности. Я слишком старый солдат, дорогой мой Лэтимер, чтобы, собираясь в бой, не подготовить пути к отступлению. Вам следовало бы помнить об этом. Видимо, в прошлом я переоценил ваши умственные способности. Ваше поведение не подтверждает мою старую оценку. Правда, вы чрезмерно возбуждены, поэтому позвольте призвать вас к спокойствию, дабы вы могли трезво все обдумать.

Лэтимер сделал над собою усилие, но дело было не в этой язвительной речи. Пожалуй, ему действительно необходимо взвесить создавшееся положение на холодную голову. Он убрал пистолет, сел за стол и попытался говорить спокойно:

– Только что здесь была моя жена. Она знает, кто вы?

– Ну, конечно. Она знает это три месяца – с тех самых пор, как мы впервые встретились на Трэдд-стрит. Вы с генералом Молтри находились тогда в Пьюрисберге. Первый же допрос сделает этот факт достоянием гласности – старый Кэри позаботится об этом.

– Вы собираетесь меня убедить, что Кэри желает погибели своей собственной дочери? – крайне недоверчиво спросил Лэтимер.

– Прежде всего он желает погибели вам, майор, но чтобы добиться этого, он без колебаний пожертвует своей дочерью. А с нею он уничтожит и вас, потому что вы неизбежно будете впутаны – это вам должно быть понятно.

Но Лэтимер не понимал, да сейчас он и не стремился понять. Для него во всем этом заключалось нечто гораздо более ужасное, чем угроза его доброму имени. Пока его мысли были заняты чем-то одному ему известным, Мендвилл развивал наступление.

– Она регулярно сновала между штаб-квартирой Молтри и отцовским домом. Кэри поклянется – и его не понадобится принудительно приводить к присяге, – что она приносила сведения для передачи британцам.

– Ну уж это, по крайней мере, вранье!

– Да? В таком деле доказательства мало чего стоят. Ложь это или правда – все охотно в нее поверят, и здесь наивно рассчитывать на непредвзятость судей.

И Лэтимер с горечью понял справедливость этих слов, вспомнив оскорбительную рекомендацию Ратледжа запретить Миртль посещать Трэдд-стрит. Рекомендацию, которую он с негодованием отверг.

Мендвилл вкрадчиво возобновил свою речь:

– Если ее отец поклянется в этом – а он поклянется – то трибунал сделает вывод, что переданная ею информация могла исходить только от вас. Как вам нравится такая перспектива, а, Лэтимер?

– Пф-ф, это меня не волнует. – Лэтимера и впрямь терзало другое.

– Допустим. Пусть собственная судьба вас не волнует. Но здесь замешана Миртль. Вы думаете, я забочусь о себе? Думаете, я распинаюсь, чтобы спасти свою шкуру? Нет. Я делаю это потому, что если я предстану перед судом, то перед ним неизбежно окажется и Миртль; и какова бы ни была уготованная мне судьба, ее судьба будет не легче. А уж насколько в эту историю окажетесь втянуты вы, лично меня, разумеется, ни на грош не интересует.

Лэтимер тяжело навалился на стол локтями и прикрыл ладонями лицо. За эти несколько минут оно успело осунуться и словно бы постареть.

Мендвилл, наблюдая за ним из-под полуприкрытых век, продолжал:

– Интересно, верно ли вы себе представляете, как сильно ненавидит вас Кэри. Помешав отомстить вам законным способом, вы нанесли ему смертельное оскорбление. Вы связали ему руки, оставив за собою выстрел в ту ночь на балу у Брютона. Способны ли вы представить, как его это бесит? Он не мог драться с вами как мужчина с мужчиной; невозможность повторного вызова непрерывно и со временем все сильнее подхлестывала его ненависть. Чтобы расправиться с вами, он заставил себя пойти на мировую с Миртль. Грубая комедия. Его отвращение к ней лишь немногим уступает отвращению к вам. В его представлении она – неблагодарная, бессердечная дочь, предавшая отца ради его злейшего врага. Если угодно, считайте его сумасшедшим – ей-ей, я тоже склоняюсь к этому мнению. Только не рассказывайте обо всем этом Миртль.

Мендвилл закончил, а Лэтимер сидел неподвижно, продолжая отрешенно смотреть в пространство. Пауза затянулась; Мендвилл тихонько застегнул рубашку и, глядя в зеркало над камином, повязал на шею косынку.

– Так что вы решили? – нарушил он наконец молчание. – Больше нельзя тянуть, это вызовет подозрение.

Лэтимер пробудился от мрачных раздумий, судорожно вздохнул и поднялся.

– Я не имею права дать вам уйти. Не в моих правилах спасать себя путем предательства интересов страны.

– А, вы об этом, – сказал Мендвилл. – Можете не беспокоиться. Любые ваши действия не отвратят неизбежного. Завтра или, самое позднее, послезавтра Превост вступит в Чарлстон. Я – агент, но не связной, а связных у меня несколько. Одного из них вы утром захватили, но есть и другие, которых вы не поймали и не поймаете. Они будут, как и раньше, передавать важные сведения. Город обречен, сэр, и мой провал положения не спасет.

– Может быть. Но, слава Богу, мне дан приказ задержать вас при любых обстоятельствах.

– Задерживайте сколько вздумается. Но если вам хоть сколько-нибудь дорога жизнь Миртль, не говоря уж о вашей собственной, не предпринимайте ничего сверх того.

– Я должен подумать, – через силу выдавил Лэтимер. Затем, совладав со своим голосом, он объявил: – Вы временно задержаны – согласно приказу губернатора.

Ни проблеска торжества не отразилось в глазах Мендвилла; ничто не выдавало его облегчения. Однако он еще раз остановил Лэтимера, когда тот взялся за колокольчик.

– Минутку, прошу вас! Мне нужно послать записку – всего пару строк – на мою квартиру. Я должен сообщить, что пока не вернусь и… мне нужно предотвратить то, что должно случиться, если от меня не поступит известий.

Лэтимер кусал губы, преодолевая свои колебания.

– Ну, посудите сами, – убеждал Мендвилл, – допустим, меня задержали просто как подозрительную личность из обычной в военное время предосторожности – моя просьба и ваше согласие должны выглядеть вполне естественными. – Он помолчал и, не дождавшись ответа, добавил: – Скажу больше: если вы этого не сделаете, можете с равным успехом сразу меня выдать, ибо Кэри начнет действовать, как мы с ним условились на случай моего провала.

Лэтимер еще целую минуту никак не мог решиться.

– Ладно, – произнес он, сломленный страхом и какой-то смутно шевельнувшейся в мозгу мыслью, – здесь все, что нужно для письма.

Мендвилл быстро набросал на листке бумаги несколько строк. Когда он сложил записку, Лэтимер протянул руку через стол:

– Дайте мне.

Шпион с удивлением поднял глаза, затем подчинился.

Записка была короткой: «Меня задержали дела. Возможно, сегодня вернуться не успею. Джонатан Нилд».

– Условный код, надо полагать.

– Конечно, – сказал Мендвилл. – Я объясняю мое положение, но сообщаю, что поводов для тревоги пока нет.

– Очень хорошо. – Лэтимер сложил записку. – Надпишите адрес. – Когда это было сделано, он спрятал ее в карман. – Что бы с вами ни случилось, она будет вручена до наступления ночи.

– Что?! – Мендвилл вскочил на ноги. – Вы нарушаете уговор!

– Нет. Я с вами пока ни о чем не договаривался. Однако мне необходимо подумать над своим выбором. Мне требуется время, чтобы поразмыслить.

Мендвилл глубоко вздохнул. Он даже чуть-чуть улыбнулся.

– Вы меня надули, – посетовал он, но беззлобно.

– Может быть, и нет, – ответил Лэтимер. – В лучшем случае я, вероятно, получил отсрочку. Вы будете извещены… Уведите арестованного, – сказал он вошедшему Миддлтону, – он задержан до следующего допроса.

– Пройдемте, сэр. За дверью – направо.

Мендвилл снова преобразился в квакера Нилда с подшаркивающей походкой и выговором через нос.

– О, нет, друг. Уверяю, я ничего не знаю о твоих военных приказах.

Он ушел, и Лэтимер остался наедине со своими мыслями.