"Третье Тысячелетие" - читать интересную книгу автора (Златаров С, Пеев Д, Райков В, Донев А, Вежинов...)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Мы приближались к цели. Пройдет несколько месяцев, и «Аякс» повиснет в космосе, как дальний спутник Регины. Мы наконец узнаем, был ли какой-нибудь смысл в нашем бесконечном путешествии. Узнаем, есть ли там жизнь. Мы просто жаждали встретить человеческие существа, хотя бы и доисторической эры. Настолько невыносимой стала для нас мысль, что, может быть, мы единственные скитальцы в доступном космосе.

Последние три года прошли как будто легче. Наш коллектив медиков открыл наконец сильные средства против герметического невроза. Но последняя его жертва была поистине и страшна и тяжела. Один из наших биохимиков, молодой профессор Моргенштерн, покончил с собой невероятным образом. Одетый в скафандр, он выпрыгнул в космос через люк и, открыв шлем, в мгновение ока превратился в сосульку. Все были потрясены. Моргенштерн наконец нашел то, к чему с такой огромной силой рвалась его душа, — бесконечное открытое пространство…

Мы победили герметический невроз, но главный наш враг — космическая меланхолия — продолжал наносить удары. Еще восемь человек умерло у нас на глазах, и мы ничем не могли помочь им. Шестнадцать человек лежало в летаргическом сне в барокамерах. Когда мы приблизились к Регине, все они постепенно вернулись к нормальной жизни. Даже самое обыкновенное любопытство могло поставить людей на ноги, лишь бы оно было достаточно сильным.

Я уже не был мальчишкой. За последние годы я превратился в солидного и спокойного научного работника с легкой склонностью к литературе. На моем счету было два серьезных научных труда. Я вырастил морскую свинку чуть ли не с настоящего земного поросенка. Ее звали Тони. Она весила около пятидесяти килограммов и поэтому большей частью лежала возле своего корытца, загадочно смотря на меня глазами альбиноса. Иногда у меня было такое чувство, что она вот-вот заговорит. При всей ее флегматичности у нее был отличный аппетит. И только присутствие Сеймура неизвестно почему выводило ее из равновесия — свинка становилась неспокойной и раздраженно повизгивала.

— Зачем тебе этот урод? — морщился Сеймур. — Если бы можно было ее хотя бы зажарить на вертеле…

Свинка вздрогнула и мрачно посмотрела на нас.

— Тише, — сказал я. — Может быть, она нас понимает.

— Не удивлюсь, — ухмыльнулся Сеймур. — От урода можно ожидать всего, даже того, что он при удобном случае перегрызет тебе горло.

— Она меня любит, — возразил я…

С Адой что-то происходило. Ее ласковый взгляд потерял свою былую жизнерадостность. Он стал намного глубже, и в этой глубине чувствовалась скрытая печаль. Тем не менее она все так же весело и непринужденно болтала со своими друзьями. Все так же нежно заботилась о своем Толе, который, кстати, полностью излечился. Он был, как я уже говорил, океанологом и целыми днями пропадал в своем рабочем кабинете. А в свободное время бешено тренировался. Я ни в коем случае не решился бы выйти против него на ринг.

И Бессонов как будто поустал. Сейчас не он ко мне, а я чуть не каждый день забегал к нему. Чаще всего он предавался воспоминаниям — о своем детстве, о юности. Об отце, о дедушках и бабушках. Казалось, воспоминания стали основной его духовной пищей. Я подумал было, что это признак старения. Но нет — просто он тосковал по Земле, по табаку для своей трубки, по настоящим земным деревьям и цветам.

Но работал он по-прежнему самоотверженно. А так как все сюжеты были давно исчерпаны, Бессонов с особой энергией и страстью занимался монтажом. Можно было сидеть на Елисейских полях и наблюдать Вестминстерское аббатство или Ниагарский водопад. Как-то под Новый год он показал нам «бал призраков», который готовил несколько месяцев из подручных материалов.

В последнее время я часто заставал его напевающим под нос какую-нибудь песенку. Иногда он аккомпанировал себе на гитаре. Пел он тихо, немного грустно, как-то особенно вслушиваясь в свой хрипловатый, но приятный голос.

— Володя, — сказал я однажды. — Я слышал одну старую песню…

— Какую?

— «Крутится, вертится шар голубой…»

Лицо его засветилось.

— Молодец! — воскликнул он. — Я все думал, какую бы песню припомнить. Вот она…

Он приложил ухо к деке гитары, потрогал струны и, выпрямившись, лихо запел:

И долго потом звучала у меня в душе эта чудная старая песенка.

Тормозные реакторы «Аякса» заглохли — мы вышли на орбиту вокруг Регины. Мы были все же довольно далеко от планеты — на видеоэкранах она выглядела, как Луна во время полнолуния.

Наступил великий час Знания, час отчаяния или надежды. В течение последних дней люди едва прикасались к еде. Все были переполнены тревожным ожиданием. Только Сеймур выглядел вполне спокойным; чуть заметная ироническая улыбка не сходила с его губ.

— Никаких чертей мы там не обнаружим! Иначе они давно уже вошли бы с нами в радиосвязь…

— Может быть, они еще не изобрели радио, — парировал я. — Может, они до этого никогда не дойдут. Почему обязательно связывать разум с техникой?

— При сходных условиях… — начал он.

— Никакие условия не могут быть совсем схожими, — возразил я. — Представь себе, что у них есть радиосвязь на физиологической основе… Но слабой мощности.

— Чепуха! — презрительно буркнул он.

Я хорошо понимал его. Больше чумы он боялся бьющих через край надежд. Он опасался, что разочарование приведет к новой волне душевных заболеваний. И разумеется, был прав.

Первые же сведения были удручающими. Регина оказалась просто-напросто ледяной пустыней. Правда, имелись и свободные океаны, занимающие около трети поверхности. Но все остальное было покрыто льдом. Специалисты были единодушны — при таких обстоятельствах на Регине не может быть разумной жизни. Даже если в далекие геологические эры и существовала жизнь или даже цивилизация, то она не могла бы устоять против тысячелетнего процесса оледенения.

Так говорили специалисты. Это было логично, но никому не хотелось верить в это. Почему бы и не уцелеть разумным существам? Ведь они могли жить как амфибии в океане…

Наши телескопы были достаточно мощными, но в их объективы не попадало ничего, кроме сугробов и ледяных образований. Фотографии были просто обезнадеживающими — они ничем не отличались от земных арктических снимков.

Но некоторые данные были удивительны. Прежде всего атмосфера: она была намного тоньше и разреженнее земной, но зато очень богата кислородом. И температуры были не так уж низки — минус десять-пятнадцать градусов на экваторе днем. Были запущены три зонда, два из которых вернулись на «Аякс». Первый установил наличие бактериальной среды на поверхности планеты. Другой принес пробу из океана — она была чрезвычайно богата планктоном и низшей растительностью. Третий зонд, снабженный телепередатчиком, остался на планете… Днем и ночью возле экранов дежурили специалисты. И они увидели потрясающие вещи — какие-то темные гладкие предметы двигались возле поверхности и в глубине океана — что-то вроде подлодок или гигантских рыб. Однажды какие-то странные белые предметы пролетели в воздухе — может, хлопья снега, поднятые ветром, а может, и птицы.

Научный совет «Аякса» был совершенно сбит с толку. Ни одна гипотеза не давала удовлетворительного объяснения виденного. Медленное и постепенное остывание планеты из-за уменьшения активности здешнего солнца предполагало совсем иную картину. И все же факты оставались фактами. Очевидно, в океане имелось изобилие растительности, которая выделяла кислород. И, по всей видимости, существовала какая-то жизнь — может быть, рыбы и даже млекопитающие, которые легко переносили оледенение.

Дела совсем запутались, когда в следующих пробах были обнаружены некоторые вирусы, обычно связанные с более высокими формами белкового обмена. Мы попали на планету, очень похожую на нашу и все-таки резко отличную от Земли.

Подошло время сделать решительный шаг — послать на Регину одну из наших ракет с экипажем. На борту у нас было всего три ракеты — самая большая на десять мест. Оставалось выяснить, не будет ли бактериальная и вирусная среда планеты опасной Для человека.

После некоторого разочарования население звездолета вновь оживилось. Каждый лихорадочно занимался по своей специальности, обрабатывая пробы. Я включился в группу биологов. Никаких неожиданностей не случилось. И клеточный и молекулярный состав проб ничем не отличался от земного. Те же самые аминокислоты, те же молекулярные цепочки, тот же обмен, г0 же размножение. Не произошло ни малейшее сенсации. Теоретически ни вирусная, ни бактериальная среды не могли быть опасны для людей. Но все это надлежало проверить и практически. Что касается состава воздуха, атмосферного давления и силы, гравитации — ничего лучше нельзя было и желать. Мы должны были чувствовать себя почти как на Земле.

«Аякс» продолжал обращаться вокруг Регины. Большая белая планета ярко светилась. Совсем как наше Солнце, пылала в черноте Сигма. Первая к звезде планета, как мы и ожидали, оказалась почти копией нашего Меркурия. Третья — как Сатурн. Не оставалось сомнений, что Регина — наша единственная надежда.

Однажды вечером меня неожиданно вызвал Хенк. Я ни на минуту не забывал о нашем последнем разговоре. Но не забыл ли о нем комендант? До сих пор никакой особой задачи на меня не возлагали.

Я застал Хенка в хорошем настроении. Слегка возбужденный, он прохаживался по своему просторному кабинету. На этот раз он пожал мне руку — очень сердечно, даже несколько торжественно, как мне показалось.

— Только что окончилось заседание совета, — сказал он. — Есть для тебя хорошая новость.

Я молчал в полном недоумении. Новости бывают разные.

— Совет решил послать на Регину нашу ракету «Фортуна» с экипажем из восьми человек… Командиром назначен ты.

Все, что угодно, я ожидал услышать, только не это. Он, наверное, заметил удивление на моем лице, потому что поторопился сказать:

— Ничего удивительного в этом нет! Ты самый молодой, это верно. Но в то же время ты больше других сохранил физические и духовные силы…

— Хорошо, — подчинился я. — А кто остальные?

— Пилотом будет Зверев; надеюсь, ты с ним хорошо знаком?

Да, я хорошо знал его. Этот сухой, жилистый сибиряк, высокий, как мачта, провел полжизни в Заполярье. Вторым членом экипажа был Кастелло — сильная и интересная личность, бывший директор одного из крупнейших африканских заповедников. Правда, шанс обнаружить на Регине слона или жирафа равнялся нулю, но главным достоинством Кастелло была привычка к суровой жизни среди природы. Не напрасно шутили в его адрес, что он может пощекотать самого свирепого крокодила. В экипаж, естественно, был включен и Толя — как океанолог. Но совершенной неожиданностью для меня оказалось то, что полетит и Сеймур. На следующий день наш телепередатчик на Регине неожиданно угас. Это нас сильно озадачило. Дежурная группа утверждала, что техническое повреждение исключено. Наблюдатели успели заметить, что на передатчик свалилось нечто белое, как сугроб, хотя, по всем данным, кругом не было ни снежных наносов, ни льдин.

На Регину был послан новый телезонд, но и ему не удалось раскрыть тайны. Холодная пустыня была такой же немой и необитаемой, а замолчавший передатчик одиноко торчал среди ледяного поля. Только в океане иногда появлялись темные пятна, но нам ни разу не удалось засечь их локатором. В конце концов мы решили, что они не имеют отношения к животному миру.

«Фортуна» «приземлилась» легко и плавно. Мне, как командиру, выпала честь первым ступить на лед Регины. Никогда не забыть эти прекрасные минуты. Я стоял, изумленный среди белой сияющей пустыни, не смея вздохнуть — такой. чистотой и спокойным величием дышала равнина. Наверное, я забыл настоящий цвет земного неба, но то, что я видел сейчас, показалось мне несравненно более нежным и теплым. Особенно поразило меня солнце — настоящее яркое тропическое солнце, повисшее в зените. Я не ощутил никакого холода. Чувствовал только свежесть воздуха, необычайную легкость своих первых шагов. По трапу «Фортуны» спустился Зверев, его глаза излучали восторг.

Мы тут же принялись за дело. Надо было спустить сани, дом, весь остальной багаж.

По программе первого дня мы втроем с Толей и Кастелло должны были съездить к океану — километров за двадцать от места приземления. Мы отправились на четырехместных санях с большим багажником. Сани были закрытыми, с прозрачными стенками. Запаса топлива для плазменного двигателя хватило бы на пару тысяч километров. Перед самым отъездом Кастелло сунул в багажник какой-то футляр.

— Что это? — спросил я.

— Как что?… Удочки.

— Ты думаешь половить рыбу?

— Мне не приходилось видеть океан без рыбы, — уверенно сказал он.

— А если в этом водятся гремучие змеи?

— Справимся как-нибудь.

Мы опустили герметический люк и тронулись под прощальные восклицания остающихся.

Кругом расстилались ледяные поля, покрытые тончайшим налетом снега. Изредка встречались неровности и ледяные холмы — вот и все. Пустыня оставалась пустыней, без каких-либо признаков жизни. На нежной пелене снега были бы заметны даже мышиные следы.

Потом мы стояли на берегу океана и затаив дыхание смотрели на бескрайнюю водную ширь. В’ глубокой синеве словно было что-то искусственное, химическое, как раствор синьки. Ни единая волна не бороздила поверхность. Ближе к горизонту океан казался почти черным; это придавало ему весьма зловещий вид. Пока Толя брал пробы, Кастелло ловко собрал удилище. Тонкая леска была очень крепкой — на ней можно было выволочь на берег и моржа.

— А наживка? — спросил я.

— Рыбе — рыбу, — улыбнулся он.

И показал мне кусочек розовой лососины — отлично законсервированной, приятного свежего цвета.

— Немного солоновата, — сказал Кастелло. — Но будем надеяться, что здешняя рыба не очень привередлива.

Он взмахнул удилищем. Было видно, что он хороший рыбак, — наживка упала в пятидесяти метрах от берега.

Не прошло и двух минут, как поплавок резко ушел в воду. Когда я взглянул на Кастелло, его лицо было белым от волнения.

— Что-то есть! — воскликнул он, бесконечно удивленный.

— Ты уверен?

— Совершенно точно. Я чувствую, как тянет…

Мы с Толей были взволнованы не меньше, го бы ни оказалось на крючке, это будет первым внеземным животным, которого увидят глаза человека. Кастелло довольно медленно крутил катушку, очевидно, наслаждаясь рыбацкой удачей. В этот момент мне хотелось лягнуть его.

— Нельзя ли побыстрее?

— Спокойно, — ответил Кастелло. — Оно не убежит…

К нашему удивлению, он вытащил обыкновенную рыбешку. Ну, не совсем обыкновенную — она была совершенно черного цвета, с маленькими розовыми пятнышками на спине, как у форели. Кастелло изучал ее около десяти минут, особенно внимательно рассмотрев жабры и зубы.

— Просто рыба! — наконец констатировал он. — Проделать такое путь из-за обыкновенной рыбешки!..

Он поменял крючок на новый, размером с человеческий палец. На крючок насадил только что пойманную добычу.

— Посмотрим, что будет сейчас, — пробормотал он.

На этот раз мы прождали около получаса. Я начал было отчаиваться, когда Кастелло снова энергично подсек улов. По его горящим глазам я понял, что на этот раз удача больше.

— Крупная! — подал он голос. И тут же добавил: — Не меньше тюленя.

Наконец то, что так яростно билось на крючке, шлепнулось на лед. Вид этого существа изумил нас. Это было что-то черное, с короткой блестящей щетиной, похожее одновременно на выдру и на маленького тюленя. Но голова его была совершенно рыбья.

— Вот так штука! — после тщательного изучения зверя сказал Толя. — Это млекопитающее. Дышит жабрами, а потомство кормит молоком, как обыкновенная кошка. Похоже, этот океан полон чудес…

— Пора ехать! — сказал я. — Нарушаем график.

Забрав добычу, мы тронулись в путь. На этот раз мы скользили на запад, в сторону заходящего солнца. Кастелло связался с базой — там все шло нормально.

Ледяная равнина простиралась перед нами по-прежнему безжизненная и однообразная. Мы были достаточно возбуждены и не обращали на окрестности никакого внимания. Говорили только об океане, о тайнах, которые он скрывает. Особенно радовало нас то, что мы обнаружили млекопитающее, хотя бы и с жабрами. Толя предполагал, что в океане непременно есть и другие животные — более высокого вида.

— Может быть, вся эволюция прошла у них в океане, — говорил он. — А суша всегда была пустыней…

— Похоже, что это не так, — сказал Кастелло. — Глуши двигатель! Но на тормоза не жми…

Я выключил мотор. Сани продолжали бесшумно скользить по инерции…

— Что такое?…

— Глядите! — сказал он чуть ли не шепотом, словно боясь спугнуть кого-то. На небольшом ледяном холмике, немного правее нас, сидело удивительно знакомое существо. То была просто-напросто собака. Правда, она немного смахивала на гиену — такая же грива торчала у нее на шее — и все-таки собака.

— Что за чертовщина! — воскликнул пораженный Толя, созерцая чудо, неподвижно восседавшее на льду. — Может быть, у нас начались галлюцинации?

— Заводи! — сказал Кастелло. — Подъедем к ней…

Двигатель негромко заурчал, сани легко заскользили по склону холмика. У меня было такое чувство, что собака смотрит мне прямо в глаза — испуганно и зло. Когда мы были от нее в десятке метров, она вдруг отвратительно взвыла и бросилась удирать. Я выжал педаль скорости, сани рванулись и полетели по льду. И все же наша попытка догнать беглянку провалилась. Животное бежало с необыкновенной скоростью — около семидесяти километров в час. Это было бы пустяком для саней, если бы не началось неровное поле, усеянное ямами и ледяными глыбами. Не было никакого смысла ломать себе шею из-за простой собаки. Кастелло открыл люк и схватился за оружие.

— Оставь! — крикнул я. — У нас будет время поймать ее.

Кастелло захлопнул люк, я уменьшил скорость, чтобы развернуться.

Собака скоро пропала из виду.

Я сориентировался и поехал в сторону базы. Долго молчали.

— Чем же может здесь питаться собака? — задумчиво произнес Кастелло.

— Это дикая собака, — ответил я. — А они, как известно, питаются более мелкими и слабыми животными…

— А чем, в свою очередь, питаются эти мелкие животные? Травой? Насекомыми?…

— Рыбой, — улыбнулся Толя.

— Но нам не попадалось никаких следов.

— Собачьих в том числе. Однако собаки есть.

Наше открытие действительно было потрясающим. Млекопитающее в океане — это было допустимо и, в общем-то, естественно. Но собака на льду? Собака не могла быть не чем иным, как последним звеном очень долгой эволюционной цепи. И этот эволюционный процесс должен был развиваться при условиях, очень близких к земным, чтобы прийти к похожему результату. Но тогда вставал вопрос: куда делись другие животные?… И каким образом во время долгого периода оледенения мог уцелеть единственный вид?

— Может быть, не единственный? — вслух подумал Кастелло. — Хотя я не могу себе представить другие… И где?…

— Только рядом с океаном, — сказал я. — Только там есть пища,

— Логично! — согласился Толя,

Скоро мы прибыли в лагерь. Дом был готов и выглядел очень уютно. Температура внутри была совершенно нормальной, так что спать мы могли со всеми удобствами. Добыча Кастелло вызвала настоящую сенсацию — все сгрудились вокруг диковинного зверя.

На экране появилось оживленное лицо Хенка — его серые глаза лучились теплом.

— Поздравляю с успехом! — сказал он. — Честно говоря, я ожидал увидеть все, что угодно, только не собаку…

Я рассказал ему о наших предположениях, но на «Аяксе» уже и без нас обдумывали эти вопросы.

— Не худо бы поймать живую собаку! — сказал Хенк. — Попробуйте воспользоваться усыпляющим зарядом.

— Будет вам собака, — успокоил я. — Даже если она здесь единственная.

— Все же надо быть осторожнее, — добавил он. — Представь себе, что они собираются в большие стаи… Трое должны спать в ракете — скажем, Зверев, доктор Ула и Сеймур… Остальные могут оставаться на базе.

Скоро все улеглись. Видимо, настоящий воздух опьянил меня — я словно потонул в бездне. Если бы какая-то часть моего сознания бодрствовала, я бы, наверное, испугался, что никогда не проснусь. И все же я проснулся мгновенно — от ужасающего треска. Я открыл глаза и не увидел над собой потолка. Надо мной в черном небе горели яркие звезды, в тот же миг яркий свет залил все кругом. То, что я увидел вслед за тем, превосходило любое воображение. Над моей головой навис, как сугроб, огромный зверь. В ужасной пасти поблескивали чудовищные клыки. В следующее мгновение рука моя протянулась к бластеру, я нажал спуск. Огненное пятно вспыхнуло на груди зверя. Он качнулся, словно пытаясь отступить, потом грохнулся на останки нашего дома.

Только теперь я понял, что светится большой прожектор ракеты, превративший ночь в день. Все мы вскочили на ноги. Я пересчитал людей. Не хватало одного — Ноймана. Я сразу сообразил, что зверь, падая, накрыл его. С великим трудом нам удалось вытащить беднягу из-под огромного мягкого живота чудовища. Он был едва жив. Тем временем подбежали трое из ракеты. Ула внимательно осмотрела Ноймана.

— Надеюсь, удастся его спасти, — сказала она. — Нужна операция. На «Аяксе».

Мне некогда было ждать связи со звездолетом, поэтому я сказал Звереву:

— Немедленно вылезай с Улой и Нойманом…

Пока остальные занимались переноской пострадавшего на ракету, Зверев кратко рассказал мне о случившемся. Ночной гость сначала приблизился к большему из двух объектов — к ракете. Но здесь любопытство обошлось ему дорого. Силовое поле болезненно ранило его — это мы поняли по обгоревшим передним лапам животного. Разумеется, тут же сработала сигнализация. Зверев кинулся к иллюминатору. Ничего не было видно во мраке ночи. Тогда он включил прожектор и увидел нечто огромное, которое бешеными скачками неслось к нашему дому. Остальное я рассказал ему сам.

Уложив Ноймана в ракету, мы стали рассматривать зверя. Он сильно походил на гигантского белого медведя. Его могучие лапы несколько напоминали ласты. От нашего земного медведя он отличался, кроме размеров, еще и коротким мощным хвостом, на который он, возможно, опирался. И шерсть на нем была гораздо длиннее и мягче. Толя измерил медведя — длина его оказалась больше четырех метров.

— Самый страшный его земной сородич, гризли, — дитя по сравнению с этой тушей, — сказал Кастелло. — Если б ты опоздал на одну секунду…

Мы осмотрели аппаратуру — все было в полном порядке. Дом пострадал сильнее. Ничего не оставалось, как начать восстанавливать разрушенное жилье.

Утром я вышел на связь с Хенком и подробно доложил о случившемся. Он с любопытством разглядывал чудовище.

— Сами мы виноваты! — мрачно сказал он. — Нетрудно было догадаться… Раз есть собаки, почему бы не быть медведям…

«Фортуна» сделала один за другим пять рейсов. Сейчас нас было на льду двадцать человек, мы располагали разнообразным снаряжением. Построили три новых домика, собрали катер. В нашем распоряжении был мощный вездеход, для которого на Регине не могло быть серьезных преград. При необходимости он мог, как крот, пройти и под настоящей ледяной горой.

И на нашей базе, и на «Аяксе» кипела круглосуточная работа. Прежде всего была составлена весьма точная географическая карта, особенно большое внимание было уделено прибрежным районам. Самые высокие горы во внутренней части материка достигали двух с половиной километров. По всему было видно, что планета переживает стабильную геологическую эпоху — по крайней мере, не было свежих следов продвижения ледяных масс к океану. Судя по всему, климат Регины за длительный период времени изменился очень резко. Теперь внимание ученых было обращено и на Сигму. Эта яркая звезда перенесла, возможно, какой-то катаклизм, непонятный и необъяснимый на основе наших земных знаний. Все придерживались мнения, что медленное остывание в течение сотен тысяч лет не могло способствовать сохранению тех форм жизни, которые мы обнаружили на Регине.

Хенк, судя по всему, не спешил форсировать исследования. Целых полмесяца шла переброска снаряжения и людей, велись лабораторные изыскания на «Аяксе» — при этом загадок становилось все больше. Через неделю мы застрелили второго белого медведя, правда, значительно менее крупного. Видимо, этот был моложе. Хирурги внимательно изучили обоих гигантов — у них имелось и сердце, и печень, и почки, все как и у земных животных. Правда, не было тонких кишок — весь кишечный тракт состоял из толстенных труб. В желудках у медведей нашли рыбу и остатки каких-то млекопитающих. Несмотря на крепкие челюсти, медведь не удосуживался прожевывать пищу поосновательней.

Колония росла. Нас было уже больше тридцати. Только теперь Хенк разрешил предпринять две экспедиции — одну морем на катере, другую по суше. Я был назначен руководителем сухопутной и взял с собой Толю, Кастелло и канадца Шермана, мужа Улы. С большим трудом мне удалось уговорить их ехать в санях, а не на неуклюжем вездеходе. Сани были гораздо легче и, главное, быстрее. Стояла отличная погода, видимость была прекрасная. В течение пяти дней нам предстояло проделать около четырехсот километров.

Мы двигались вдоль берега океана. Хенк согласился с нами, что жизнь стоит искать преимущественно рядом с водой. Толя брал пробы, Кастелло ловил рыбу. Этим пока ограничивались наши успехи. Мы не встретили ни следа какой-нибудь другой живности.

Где-то в середине пути берег стал извилистее, все чаще попадались небольшие заливы. Около полудня Толя вдруг сказал:

— Останови, малыш!

Я осторожно нажал на тормоз, но Толя смотрел не перед собой, а вверх, на небо

— Птицы! — негромко воскликнул Кастелло и откинул люк.

Это были три огромных пернатых, очень похожие на альбатросов. Они не размахивали крыльями, а плавно кружились вдалеке от нас. Ясно было, что попасть в них с такого расстояния будет весьма трудно.

— Дай еще немного вперед, — сказал Кастелло. — Но потихоньку, а то спугнем.

Он прицелился и выстрелил. Гигантская птица камнем упала за невысокий холмик.

— Давай! — кивнул довольный Кастелло.

Сани быстро полетели вверх по склону. Вдруг общий крик изумления заставил меня резко затормозить. Я взглянул в ту сторону, куда были устремлены взгляды всего экипажа. Метрах в ста от воды лежало крупное животное, напоминавшее кашалота. Но не на него смотрели мы. Мы с изумлением смотрели на людей.

Невероятно, но на Регине были люди! До них оставалось не больше четверти километра, так что мы хорошо разглядели их. Сани остановились на возвышенности, с которой как на ладони была видна вся окрестность. Люди были одеты в звериные шкуры, все держали в руках копья. В десятке метров от них, как башня, застыл на задних лапах белый медведь. Видимо, он колебался, хотя люди выглядели перед ним щенками. Возможно, он был уже знаком с их копьями.

Мы наблюдали за этой картиной затаив дыхание. Что-то величественно-древнее было в этом противостоянии слабых людей и огромного хищника. Даже альбатросы замерли в вышине, выжидая свою долю в огромной добыче. Наконец медведь глухо заревел и пошел вперед.

— Кастелло! — негромко сказал я.

Он мгновенно высунулся из люка и выстрелил. Мне показалось, что шерсть вспыхнула на могучей спине зверя. Он сделал еще шаг и рухнул вперед.

Люди, словно не веря своим глазам, все еще стояли в боевом порядке. Наконец один осторожно шагнул вперед, ткнул медведя копьем. Потом склонился над мертвым гигантом. Мы услышали пронзительный клич. Человек воздел над головой руки и стал медленно пританцовывать на месте. Сначала он плясал один, затем к нему присоединились сородичи.

Нечто подобное я видел в старых фильмах об индейцах.

— Глазам своим не верю, — тихо промолвил Шерман. — Все это смахивает на сон…

Мы подъехали еще на сотню метров, но, увлеченные танцем, они ничего не замечали. Мы снова остановились. Было решено, что Толя и Шерман останутся в санях, а мы с Кастелло пойдем к туземцам.

— Предоставь мне разбираться с ними, — сказал Кастелло. — У меня это получится лучше.

Мы были уже совсем близко, когда они увидели нас. Танец сразу же прекратился. Я не сказал бы, что они были потрясены или испуганы. Туземцы стояли безмолвные и серьезные. Ростом они оказались поменьше нас, их круглые лица были белыми как мел. Взгляд темных глаз был спокоен.

Из толпы вышел один из охотников, самый высокий и сухощавый, видимо, старший по возрасту. Кастелло поклонился ему в пояс. Тогда, как по команде, Поклонилась и вся группа людей, как мне показалось — изящно и грациозно. Кастелло приложил правую руку к сердцу. То же повторили и они.

Кастелло показал пальцем на свою грудь и четко произнес:

— Кастелло!

— Токо! — изрек старейшина.

Он швырнул копье на землю и пошел к нам. Я почувствовал, что Кастелло на миг заколебался, но вот он тоже бросил бластер и протянул Токо правую руку. Тот удивленно посмотрел на пустую ладонь и, шагнув к Кастелло, крепко обнял его и прикоснулся своей щекой к. щеке землянина. Толпа ликующе закричала, люди приветственно размахивали своими короткими копьями. По правде говоря, мы заслуживали этого бурного проявления дружелюбия — их грозный враг был повержен нами. Затем Токо поднял копье, а Кастелло взял бластер. Равновесие сил восстановилось. Наконец мой друг нашел нужным представить и меня.

Я не заметил, как мы смешались с регинянами. Они с интересом разглядывали нас, щупали нашу одежду. Я тоже помял в руках их одеяния из шкур. Покрой был несколько грубоват, но зато практичен и удобен: брюки, пришнурованные к широкой рубахе. Особый интерес вызвали наши солнцезащитные очки. Я дал посмотреть свои, но тут же пожалел — они мигом исчезли в толпе. Наконец я увидел их на одном из наших новых знакомцев. Сгрудившиеся кругом реганяне наперебой спрашивали его, а он с достоинством негромко отвечал.

Сильнейший интерес туземцы проявили к нашему оружию. Понимали ли они, что именно оно избавило их от грозной опасности? Наверное, догадывались, судя но настороженности, с какой они касались бластеров.

Должен признаться, что мы гораздо сильнее удивились их оружию. Копья были сделаны из кости, а наконечники — из хорошо обработанного металла. Что-то вроде коротких железных топориков торчало за поясами нескольких туземцев. Откуда взялось железо на покрытой льдом планете?

Посоветовавшись с Кастелло, мы решили подозвать наших. Сани подкатили, из открывшегося люка выбрались Толя и Шерман. Туземцы сгрудились вокруг саней, возбуждение их достигло предела. Нетрудно было догадаться, что это радостное удивление, а не страх. Мы смотрели на эту картину недоумевая: их совсем не поразило то обстоятельство, что оружие может убить, не коснувшись зверя, но, по всей видимости, им казалось невероятным, чтобы предмет мог двигаться сам собой.

— Принимают нас за божества? — спросил Толя, беспокойно глядя на туземцев.

— Нисколько, — весело ответил Кастелло. — Просто приятели из-за соседней горы. Но ни в коем случае не боги, спустившиеся с небес…

— Интересно! — пробормотал Толя. — Значит, если кто и удивлен, то это мы…

Его тоже заинтересовали железные наконечники копий. Он взял одно и попробовал пальцем острие. Туземец смотрел на него с гордостью.

— Ката! — сказал он.

— Не знаю, «ката» или что-нибудь еще, — пробурчал Толя, — но это самая настоящая сталь.

— Так-то, — улыбнулся я. — Откуда, по-твоему, они ее взяли?

— Есть только одно разумное объяснение, — ответил Толя. — Перед оледенением на Регине существовала развитая цивилизация. Она погибла, но кое-какие запасы остались. И сейчас они их используют…

Это простое объяснение приходило в голову и мне.

— В том-то и штука, что сталь не выглядит старой? — ответил я, — Посмотри, как хорошо наточены наконечники. Чем?… Может быть, напильником?

— Скорее всего, — ответил Толя. — Я отпущу себе бороду до пояса, если это не так… Да, катастрофа, по всей вероятности, произошла не тысячелетия назад, а самое большее несколько веков…

Мы принялись рассматривать кашалота, валявшегося на берегу, рядом с поверженным медведем. Собственно, кашалотом мы его назвали условно. То был скорее громадный морж. Но его почти квадратная голова с зубастой пастью придавала ему сходство с кашалотом. По следам крови на льду нетрудно было понять, что животное убито на суше, а не выброшено мертвым на берег. Но что оно искало здесь? И каким образом проползло так далеко на своих довольно коротких передних ластах? Великий Ша, как называли туземцы это животное, представлял собой целый склад продовольствия. Часть его туши была срезана. Позднее наши ученые установили, что мясо Ша обладает исключительными питательными качествами, насыщено витаминами. А главное, оно содержало соль, которую местные жители не знали в чистом виде.

В толпе произошло какое-то оживление. Слышались радостные восклицания, некоторые туземцы побежали к невысокому ледяному холмику. Мы тоже смотрели в ту сторону. Вдали виднелась извивающаяся черная полоска. Спустя некоторое время мы догадались: собачьи упряжки.

Вот тебе и дикие собаки! И как нам раньше не пришло в голову, что там, где есть собаки, должны быть и люди?

В колонне оказалось около тридцати упряжек, в каждой по шесть собак, крупных, хорошо откормленных. Сначала псы отнеслись к нам враждебно, рычали и выли. Но туземцы быстро усмирили их. Как мы узнали в дальнейшем, на этих упряжках охотники вывозили мясо Великого Ша в глубь страны.

Я вышел на связь с «Аяксом». На экране появился сияющий Хенк. Таким я его еще не видел. Да ведь и было от чего! Впервые в своей истории человечество в нашем лице встретило людей в беспредельном космосе. Мы опровергли одно из самых мрачных предположений — что человечество одиноко в необъятной вселенной…

— Разрешаю вам посетить их поселок, — сказал Хенк, выслушав мой доклад. — И как можно быстрее изучите язык — вряд ли у них больше пятисот слов.

— Не думаю. Они достаточно бегло болтают между собой, — возразил я.

— Да, я слышал, — кивнул Хенк. — Ганс уже разложил их речь на звуки… Говорит, что язык несложный и должен быть легким для усвоения.

Ночь мы провели в теплых санях. Наши гостеприимные хозяева соорудили себе жилье из ледяных блоков. По всему было видно, что они незнакомы с огнем. Или, по крайней мере, не обладали им. Досадно, но и мы не могли им показать огонь. Все наши аппараты работали от батарей, которые не могли прямо вызвать вспышку. Кастелло долго ломал голову, пытаясь придумать какую-нибудь комбинацию, но так ничего и не выдумал.

Утром охотники принялись нагружать сани мясом и жиром кашалота. Особое внимание обратили на великого Зу — так туземцы называли медведя. Бережно сняв с него шкуру, они нарезали мясо широкими пластами.

Незадолго до нашего отъезда Токо объяснил жестами, что им необходимо наше оружие. Охотники опасались новых встреч с Зу и надеялись получить помощь от нас.

Сначала мы делали вид, что не понимаем. Такое поведение было довольно жалким и недостойным «богов». Но что нам оставалось делать? Токо был страшно огорчен. В конце концов Кастелло осенила идея.

— Я останусь с отрядом охотников! — заявил он. — Кто-то же должен защищать их…

Решение было простым, но и тяжелым одновременно — ведь Кастелло обрекал себя на нелегкую жизнь. Мы были тронуты его жестом, и не было возможности отклонить его. Мы понимали, что он лучше других справится с этой трудной задачей.

— Хорошо, оставайся, — согласился я. — Но надо будет поддерживать регулярную видеосвязь.

Кастелло пришлось сыграть целое представление, чтобы объяснить Токо наше решение. И он понял — на лице его изобразилась радость. Токо встал перед нами, поклонился и торжественно произнес несколько фраз.

— Могу в кратких словах перевести эту речь, — пошутил Кастелло. — Маленький белый брат благодарит большого смуглого брата за его благородный поступок… Маленький белый брат достойно одарит большого смуглого брата — выделит для него печень Зу.

Мы отправились на другой день утром. Сердечно простившись с Кастелло и его новыми друзьями, мы поднялись в сани. Токо очень обрадовался, когда мы позвали его с собой. Кастелло был немного грустен — он хорошо понимал, что нам предстоит увидеть и пережить гораздо больше, чем ему. Он взял в ледяную хижину свою любимую сковороду, удочку и мощный рефлектор. Мы представляли, как он согреет уже этой ночью ледяную палатку на берегу океана.

Сани тронулись. Собачьи упряжки бежали резво, несмотря на тяжелый груз. Токо был оживлен и преисполнен восхищения. Однако его достоинство не позволяло ему чрезмерно удивляться. Он просто воспринял факты и доставил себя над ними. Спустя несколько часов он уже держал себя видавшим виды пассажиром необычного транспорта.

Мы ехали четверо суток, останавливаясь только для ночлега.

Ожидание, что туземцев потрясут наши многочисленные приборы, не сбылось. Они приняли их как что-то совершенно естественное, хотя и достойное глубокого уважения. Но когда однажды ночью я включил фары саней, в лагере поднялся переполох. Даже собаки растерялись и принялись испуганно выть.

Язык туземцев, несмотря на ясность фонетики, оказался довольно трудным. Слова были слишком похожи одно на другое — «коа», «као», «коуа», «куаку», «акуа-ко-коа». Совсем непросто ориентироваться в этой полифонии.

Впервые услышав мой голос из черного ящичка, Токо удивленно прислушался. Затем растерянно посмотрел мне в рот. Я, разумеется, молчал, слушая запись. И тогда впервые туземец по-настоящему испугался и, забыв свое достоинство, в панике бросился к люку. Нам едва удалось его успокоить. Я знаками пытался объяснить принцип работы магнитофона, но все было напрасно. Он каждый раз вздрагивал, когда умершие на его глазах звуки через минуту возвращались из какого-то ящика.

На пятый день мы прибыли в селение. Навстречу каравану вылетела целая ватага ребятишек. Перед нами простиралось все то же ледяное поле с торчащими кое-где овальными бугорками. Туземцы выдалбливали свои жилища прямо во льду, достраивая сверху лишь невысокую куполообразную крышу. Дети, разумеется, столпились возле наших саней, но, кажется, не были слишком удивлены. Много позднее я понял, что у здешних людей вообще отсутствует психическая способность размышлять о непонятных вещах. Они просто считали их незнакомыми, но столь же естественными, как все окружающее. Так, например, если бы им повстречался черный медведь вместо белого, то это никого бы не поразило.

Токо пригласил нас в свою ледяную юрту. Как мы узнали позже, он был чем-то вроде старейшины или вождя племени. Его жилище оказалось просторным и уютным. Пол был целиком устлан шкурами. Ими же были обшиты стены и потолок. С глубоким поклоном нас встретили три женщины. И тут я увидел огонь! Взволнованный, приблизился я к странному костяному сосуду — возможно, черепу медведя. Он был наполнен жиром кашалота. Фитиль из незнакомого мне материала плавал посреди сосуда. Язык бледного пламени бесшумно затрепетал при моем приближении.

— Что это? — спросил я.

— Зеа, — ответил Токо.

В его голосе прозвучала гордость. Через неделю, когда я уже достаточно выучил их язык, я расспросил вождя поподробнее.

— Откуда у вас огонь?

— Огонь живет, — гордо пояснил он.

— Всегда живет?

— Всегда!.. Огонь родился до того, как родился мир… Из него сделано и солнце.

— А когда огонь умирает, откуда вы берете новый?

— Он никогда не умирает.

— Неужели твой огонь ни разу не гас? — с сомнением спросил я.

— В моем доме он умирал три раза. Тогда я брал огонь у соседей…

— А если он умрет у всех сразу?

— Никто не помнит такой беды, — ответил Токо. — Но если это случится, мы возьмем его у соседних племен.

— А много племен в мире? — Много…

— Ты знаешь их все?

— Никто не может сказать, сколько племен в мире! Потому что никто не обходил весь мир…

— А где кончается мир?

— Там, где начинается небо.

— Из чего сделано небо?

— В старинных песнях говорится, что небо сделано из воздуха. И в воздухе плавают Солнце и звезды… Но я не верю этому. Как может плавать что-то, что тяжелее воздуха? В песнях поется, что воздух даже легче пламени.

Довольно приличная космогония. Похоже, что древние племена обладали более высокой культурой, чем нынешние. Оледенение отбросило их на несколько веков назад.

Все это происходило неделю спустя, а пока я смущенно сделал то, что и мои спутники, — поклонился трем женщинам, одетым в шкуры. У них были такие же короткие черные волосы, как и у мужчин. Пожилая оказалась женой Токо, а девушки — его дочерьми.

Этой ночью мне пришлось спать в жилище Токо — отказ оскорбил бы его. Толя и Шерман были определены в другие юрты. Моя постель была удобной и мягкой, с одеялом из шкуры Зу. Беспокоил лишь тяжелый запах шерсти и горящего сала, но через несколько ночей я уже спал как дома.

…Скоро мы убедились, что многочисленные племена выжили на оледеневшей планете благодаря счастливой игре природы. Дело в том, что Великий Ша в отличие от своих земных сородичей выводил детенышей только на суше. Он выкармливал их в течение пяти-шести дней, пока они не начнут «ходить». Затем Ша возвращался в море. Впрочем, это случалось редко. Он был в силах противоборствовать Великому Зу, но с людьми, которые поражали его издалека своими копьями, он бороться не мог. Кашалот был почти единственной пищей туземцев. Правда, они умели ловить рыбу весьма искусно изготовленными из костей и сухожилий удочками, но улов был крайне скуден. Без Великого Ша племена просто выродились бы и исчезли.

— Великий Ша рождает двух детенышей, — говорил Токо. — Очень редко трех. Мы никогда не трогаем их. Ждем, пока Великий Ша кормит их, затем убиваем его. А детеныши уходят в океан. Мы охраняем их от Великого Зу. Если позволить ему убивать детенышей, наступит время, когда Великий Ша исчезнет, а вместе с ним исчезнут и наши племена…

В поселке было около сотни хижин и, очевидно, пятьсот-шестьсот жителей — по здешним понятиям довольно большое селение. Однажды я спросил Токо:

— Почему вы не живете вблизи океана? Ведь он источник вашего пропитания. Вам приходится так далеко перевозить пищу…

— Из-за Великого Зу, — ответил Токо. — Он наш самый большой враг. Он не отходит далеко от берега. Здесь мы прячемся от Великого Зу. Когда-то наши деды жили рядом с океаном. Но они постоянно голодали. Как и мы, они прятали мясо Великого Ша в ледяные ямы. Но Великий Зу очень хитер. Ночами он вырывал запасы и съедал их. Тогда они перебрались подальше от воды, но Великий Зу следовал за ними. Так они дошли до этих мест… Очень умен Великий Зу. Может быть, умнее людей.

Вздохнув, Токо добавил:

— Обычно он не нападает на человека. Он знает, что это опасно. Мы тоже не нападаем на него… Но когда он чует мясо Великого Ша, разум оставляет его. Тогда он бросается на нас… Каким бы сильным ни был Великий Зу, мы всегда одолеваем его. Но и у нас бывают большие жертвы. Великий Зу убил моего отца. А перед этим убил моего деда. Мало кто из мужчин умирает от старости.

Он говорил с горечью. Из-за частых смертей на охоте на каждого мужчину в поселке приходилось по три женщины. И несмотря на это, семьи оставались моногамными. Однако не считалось грехом, когда незамужняя женщина рожала ребенка.

— У меня было два сына, — тяжело вздохнул Токо. — И оба погибли. Дочери тоже остались без мужей… Ноу меня есть три внука.

— Где же они? — спросил я. — Я их не видел…

— Мальчики воспитываются в семьях молодых мужчин — кто-то должен обучать их, как сражаться против Великого Зу.

— Не так уж умен Великий Зу! — сказал я. — Зачем ему нападать на вас? Великий Ша ведь такой большой — на всех хватит…

Токо кивнул головой в знак согласия.

— Так поступает старый умный Зу. Он всегда начинает есть с хвоста. А мы берем остальное. Старый Зу смотрит на нас сердито, не переставая ворчать. Но не нападает. Он хорошо знает, как остры наши копья. Нападает только молодой Зу. У него намного больше крови, чем мозгов.

Последние его слова были для меня открытием. Туземцы осознавали, что мозг является центром мышления!

— Великий Зу приходит к вам в поселок?

— Это случилось только однажды, — ответил Токо. — То был очень, очень старый Зу. Молодые прогнали его с берега и заняли его место… Мы не мешали ему выкопать мясо из одной из наших ям. Он был голоден и так наелся, что тут же крепко уснул. Тогда мы налетели на него и закололи копьями, не потеряв ни одного человека…

— А как вы узнаете, что Великий Ша вышел на берег, чтобы рожать своих детенышей?

Токо объяснил, что, когда запасы мяса подходят к концу, они посылают две упряжки к океану: те курсируют вдоль берега до тех пор; пока не заметят Великого Ша. Иногда эта разведка длится целый месяц. Как только кашалот появится на берегу, самая быстрая упряжка отправляется в поселок. И тогда туземцы готовятся к битве!

…Но на самый трудный вопрос Токо не мог дать вразумительного ответа.

— Откуда вы берете железо? — спросил я. — Где достаете наконечники копий?

— У соседнего племени. Оно живет в трех днях пути отсюда.

— А где берет оно?

— У другого племени.

— Но кто-то же делает это железо?

— Никто не знает, откуда оно берется, — отвечал Токо.

Постепенно я убедился в том, что племя живет простой, естественной жизнью. При всей тяжести этого сурового существования у туземцев не было каких-либо нравственных или социальных проблем. Так, например, продовольствие не делили — каждый брал со склада столько, сколько ему было нужно. Не было никакой видимой власти, кроме власти авторитета, не было суда. Старейшина руководил общими работами только в дни охоты. Его никто не выбирал, с течением времени обстоятельства сами выдвигали его. Не существовало склок, семейных неурядиц и каких-либо недоразумений. Не было даже размолвок. Жены естественно и беспрекословно подчинялись мужьям. А мужья отплачивали им заботой и глубокой преданностью. Внешне их жизнь казалась монотонной, без забав, без особенных удовольствий. При всем том они казались мне бодрыми, приветливыми, всегда в хорошем расположении духа. Я объяснил себе все это воздействием девственно-чистой природы.

Каждый пятый день все население поселка выходило танцевать. На невзрачных костяных дудочках игрались незамысловатые мелодии. Танцы были тоже ритмичны и просты. Начинались они очень медленно, затем темп постепенно нарастал, пока люди не начинали вертеться как в вихре. Потом танец так же постепенно начинал замедляться до полного замирания. Все это длилось несколько часов, после чего туземцы возвращались в свои жилища чуть ли не ползком.

У них было что-то вроде песен, безо всякой мелодии — монотонный речитатив, трудный для понимания. Многие слова в песнях Токо вообще не мог объяснить.

— Это животное, — отвечал он на мой очередной вопрос.

— Какое животное? — спрашивал я. — На что оно похоже?

Он только уныло качал головой: не знаю… Наверное, песни остались от эпохи, предшествовавшей оледенению, и были еще одним доказательством существования более высокой древней культуры. А однажды, после того как я долго надоедал Токо расспросами, он вдруг сказал:

— Надо будет отвезти тебя к Великому Сао. Он все знает…

Выяснилось, что Сао — самый старый человек в одном из ближайших племен. Он самый мудрый. Никто не знает, когда родился Сао. Кое-кто говорит даже, что он родился с началом мира. Но старик не любит, когда его навещают. Никуда не ходит, ни с кем не разговаривает. Целыми днями повторяет старые песни, чтобы не забыть их.

— Обязательно отвези меня к нему! — решительно сказал я.

— Ты должен что-нибудь подарить ему. Он любит подарки.

— Хорошо…

— Он живет очень далеко, — предупредил Токо. — Придется ехать пять дней — все время на юг. Может быть, мы и не найдем его… Я давно не был там, возможно, уже и дорогу забыл. Но ради тебя попробую. А ты подари ему горячий ящик — Сао очень старый, и поэтому ему всегда холодно…

«Горячим ящиком» Токо называл наш плазменный камин. Тронув его впервые, он чуть не подскочил от испуга.

— Что у него внутри? — спросил он.

— Огонь! — улыбнулся я.

— Огонь не живет без воздуха! — с полным основанием сказал Токо.

Так нам и не удалось понять друг друга…

Шерман остался в поселке, а мы с Толей и Токо двинулись в дальнюю дорогу. И случилось то, чего боялся Токо, — мы заблудились в ледяной пустыне. Два дня кружили мы во всех направлениях. Наконец помог случай — мы заметили следы полозьев. Через два часа они привели нас прямо в деревню.

Токо пошел переговорить со стариком, мы остались ждать. Нас окружила большая толпа, с молчаливым почтением наблюдавшая за нами.

Наш друг вернулся довольно быстро. Его лицо было возбужденным и довольным.

— Великий Сао хочет увидеть сани, которые едут сами собой, — изрек он.

Уже по куполу мы отличили юрту старца — он был больше других. Токо вошел первым. И в его движениях, и во всем поведении чувствовалось некое благоговение перед мудрецом. Я нагнулся перед низким входом и, отодвинув кожаную занавесь, вошел следом.

Войдя в жилище, я сразу заметил: в нем намного светлее., чем у остальных туземцев. Здесь горели три ярких светильника. Великий Сао лежал не просто на полу, как было принято у других, а на широком одре, покрытом медвежьими шкурами. Он и в самом деле был невероятно старым, убеленным сединами. До этого я не видел на Регине ни одного седого человека. Лицо его было необыкновенно худым и морщинистым, причем гораздо темнее, чем у здешних туземцев. Его вдохновенные и живые глаза светились умом.

Мы остановились недалеко от входа и глубоко поклонились мудрецу. Когда я поднял голову, он уже стоял, высокий и стройный, хотя немного сутулился.

Великий Сао сделал несколько шагов, остановился передо мной, взял мои руки в свои сухие и холодные ладони. Его проницательные глаза смотрели мне прямо в лицо. Я чувствовал, что он меня изучает.

Наконец он сказал:

— Вы не из грустных…

— Нет! — отвечал я. — Мы из далеких.

— Как далеко вы живете?

— Мы не с вашей земли. Мы со звезд.

— Песни не говорят, что на звездах живут люди, — ответил Сао. — Они говорят, что звезды из огня. И этот огонь — священный и вечный…

— Это верно. Но из огня — неподвижные звезды… А те, что крутятся вокруг них, как наша, те звезды — из земли, льда и воды, Великий Сао… И вы тоже живете на такой звезде.

Старик задумался.

— Да, в одной песне есть такие слова. Но я думал, они запутанны…

— Нет, они совершенно правильны.

Он медленно покачал головой.

— Сейчас я вижу, что это так. Потому что на нашей земле никогда не жили люди вроде вас… Со светлыми волосами и голубыми глазами… Этого нет в песнях. Вы действительно пришли со звезд. — Он отпустил мои руки и повернулся к Толе: — Это твой брат?

— Нет, это мой товарищ…

— Вы похожи друг на друга, как бывают похожи две птицы! Будьте моими гостями, звездные люди!

Мы направились к одной из шкур для сиденья. В тот же миг я увидел ружье. Оно висело на стене, точно так же, как висят древние ружья в музеях нашей далекой Земли. Старое примитивное пороховое ружье с двумя стволами и деревянным прикладом.

— Что это? — спросил я как можно спокойнее.

— Шешуа! — ответил старик.

— А для чего нужен шешуа?

— Вы должны знать об этом, звездные люди… Шешуа убивает на расстоянии.

— Да, мы знаем, — кивнул я. — Он выбрасывает кусочек железа. Небольшой кусочек, который убивает.

— У вас есть шешуа?

— Наши гораздо сильнее. Они убивают без шума. И без железа. Убивают силой огня.

Старик смотрел на нас недоверчиво.

— Это правда, Великий Сао! — подтвердил Токо. — Они убили им Великого Зу. Он умер в одно мгновение.

— А это что? — спросил я, указав на деревянный приклад.

— Куа, — сказал старик.

Это слово было мне знакомо из песен Токо. Но он не смог объяснить его значения.

— Но что такое куа? И где его берут?

— Куа давно уже нет, — ответил старик. — Когда-то его было бесконечно много — перед тем как пришел лед. Некоторые песни говорят, что огонь родился из куа.

Я уже не сомневался, что речь идет о дереве. Тем не менее я упорствовал:

— А на что похоже куа?

Старик покачал головой. Затем перевернул одну шкуру. Ее внутренняя сторона была хорошо отделана — светлая, гладкая. Сао слегка обжег конец кожаного шнура. Медленно и довольно неумело нарисовал на коже настоящее дерево — разлапистое и ветвистое.

Я взял шнур из его рук и пририсовал на конце одной из ветвей лист.

— Ко-куа! — довольно кивнул старик.

Начало было многообещающим.

Мы оба остались ночевать у Сао. Конечно, сначала был ужин — обычная порция Ша. Старик и за едой успел преподнести нам сюрприз. Не спеша он вытащил из кожаной сумки металлическую чашу — старый красивый сосуд, наверное, никелевый, хотя и потемневший от времени. Присмотревшись, мы обнаружили на стенках чаши искусно выгравированные фигурки животных, похожих на оленей. Их рога были короткими и загнутыми, как у молодой козы. Сао заметил наше любопытство.

— Это животное называлось хаар… Много их было на земле, но, когда пришел лед, они вымерли от голода.

Старик опустил в чашу несколько белых кусочков. Затем подержал ее над пламенем. Чаша наполнилась какой-то белой жидкостью, похожей на густое молоко. Это и в самом деле оказалось молоко — молоко Ша. После смерти кашалота оно, естественно, замерзало в «вымени».

— Мужчины не любят ушу, — объяснил старец. — Ее дают детям, когда они совсем маленькие. Но я понял, что она хороша и для стариков… От нее человек не жиреет, как перекормленная собака.

Мы с Толей переглянулись — не этому ли волшебному молоку обязан Сао своим долголетием? В конце ужина старик, хотя и с достоинством, спросил о «горячем ящике». Мы оставили его в санях, и Токо немедленно сбегал за диковинкой. Старик осторожно потрогал холодный камин.

— Сейчас! — сказал я и щелкнул выключателем.

Через минуту Сао снова потрогал его и быстро — отдернул руку.

— Внутри есть огонь? — недоверчиво спросил он. На этот раз я не решился солгать.

— Нет, там не огонь… Там плазма. Сильнее огня звезд…

— Плазма! — повторил старик. — Какое красивое слово!

Оставили камин включенным на всю ночь. Утром Сао вежливо пожаловался:

— Лучше погасите ваш звездный огонь… От него так жарко, что я не смог уснуть…

Мы принялись за дело. Великий Сао медленно, нараспев проговаривал слова древних песен, затем объяснял незнакомые выражения. Эпос повествовал о временах, бывших «до того, как пришел лед». Это была простая, образная и светлая поэзия. Но даже Сао не знал значения всех слов, о некоторых он догадывался по контексту. События саг носили больше героический, чем драматический характер. Кроме людей, упоминались льды, снежные бури, но были и травы, и цветы, и деревья, неведомые звери и птицы. Час за часом, день за днем образ цветущей планеты становился все явственней. Когда не хватало слов для объяснений, старик рисовал на обороте шкуры своей сухой, немного дрожащей рукой. Здесь были рыбы, странные морские животные, не всегда понятные предметы туземного быта. Он рисовал оружие — острые топоры и мечи. Но мы не видели ни луков, ни стрел, ни брони, ни щитов.

Ружья тоже не упоминались в сагах. Когда же они появятся? Или они вообще не были знакомы тем, кто сложил эти песни? Может быть, они достояние какой-нибудь другой цивилизации? Мы спросили об этом Сао, но он улыбнулся:

— Умный человек не торопится обгонять свою тень… Настанет черед и шешуа. Слушайте…

Громко и ясно звенел голос Сао. Он пел долго — больше двух часов. Под конец он стал уставать, и, хотя стихи эпоса звучали все глуше, глаза старика продолжали вдохновенно светиться.

Главным героем саг был Истему, сын Тему. Семья его жила в мире и счастье. Однажды Истему и его младший брат Корч отправились охотиться на оленей. Неожиданно на них напал черный Зу, голодный и злой. Он набросился на Корча, шедшего впереди. Изо всех сил метнул Истему свое крепкое копье. Но черный Зу был хитер, он увернулся. И копье пронзило брата. Корч тут же умер.

Охваченный яростью, Истему разрубил топором череп черного Зу. И встал на колени перед мертвым Корчем. Но ни скорбь, ни слезы не помогли. Истему ^ыл в отчаянии. Как вернуться в родной дом, как сказать старому Тему, что убил своего брата? И тогда Истему решил бежать в неведомые края, чтобы в лишениях и подвигах забыть свою скорбь.

Много дорог исшагал Истему через тундры и болота. Много широких рек преодолел. Перевалил через заснеженные хребты Великого Иа, чьи вершины упирались в облака. Затем он спустился в сухую и пустынную землю, где обитали стаи диких собак. Много ран и страданий он перенес, не раз оросил красной густой кровью колючие тропы, пока достиг железной тропы, вдоль которой жили люди с желтыми глазами, длинными волосами и бронзовой кожей.

С этого места песнь стала почти непонятной. Очевидно, Истему попал в страну с гораздо более высокой цивилизацией. Эпос говорил о «злом дыме» и «реках, закованных в железо и камень». Хозяином тут был всесильный щешуа. Люди словно не говорили, а лаяли, как собаки. Они пили жгучую воду, обжигающую язык и горло. Даже безобидные шу, которые никому не причиняли вреда, жили в стадах, покоренные плетью.

Много выстрадал Истему в этой стране «с темным небом и солнцем, прячущимся в черных тучах». Долгие годы жил он там, грустя о родных краях. Острым ножом перерезал горло доверчивым шу, сушил кожи, а мясо отправлял в города. И наконец решил, что искупил горем свою вину. Пора было возвращаться в родные места.

Голос старика совсем ослабел. Он смежил глаза, и на минуту мне показалось, что Сао уснул. Но когда он снова открыл их, они были полны слез.

— Завтра, — тихо сказал он. — Завтра продолжим…

— Вижу, Великий Сао, что сердце твое полно скорби! — сказал я после долгого молчания.

Старик вздохнул:

— Чувствую конец своего пути!.. Мне очень больно за эту песнь… Вы, наверное, последние, кто слушает ее…, Она умрет со мной, навсегда…

— Нет, Великий Сао… Твоя песня не умрет.

— Ты думаешь запомнить ее? — спросил старик с какой-то затаенной надеждой. — Неужели ты сможешь, звездный друг?

— Нет, я не смогу. Ее запомнит мой «говорящий ящик»…

Старик смотрел на меня с сомнением. Я нажал кнопку воспроизведения. В тишине юрты при мерцающем свете фитилей громко и внушительно зазвучал голос Сао:

Когда замолк последний стих саги, Сао взволнованно сказал:

— Тогда давай продолжим. Пусть ящик запомнит всю песнь.

— Завтра, — ответил я. — Ты устал, Великий Сао. И голос твой ослаб. А завтра ящик запишет песнь громко и ясно.

— А если я умру этой ночью? И все, что я знаю, умрет вместе со мной?

Я невольно улыбнулся:

— Ты не умрешь, Великий Сао. Ты прожил столько лет, что даже сбился со счета. А здоровье у тебя такое, что ты будешь жить еще столько же…

Старик огорчился, но больше не настаивал.

Вечером я, как обычно, связался с Хенком и сообщил ему очередные новости. Он внимательно выслушал меня, затем спросил:

— А не вымысел это?

— Так же говорили когда-то об «Илиаде», — ответил я.

— С некоторым основанием! — улыбнулся он. — Или ты веришь, что Парис в самом деле раздавал яблоки богиням?

— При чем тут яблоки? Я уверен, что на Регине существовала высокая цивилизация!

— Не сомневаюсь, — ответил Хенк.

— Она была не из лучших, — вмешался Толя. — Этому Истему здорово досталось…

Следующий сеанс связи с «Аяксом» казначеи был на завтра в полдень. Но когда утром я приготовил все, чтобы продолжать запись, Толя вбежал в юрту со словами:

— Тебя вызывает Хенк!

— Что-нибудь случилось?

— Не знаю, — ответил Толя. — Мне он показался каким-то странным. Но, во всяком случае, не испуганным или огорченным… Не думаю, что это какая-нибудь неприятность…

Хенк и вправду выглядел необычно.

— Слушайте внимательно! — сказал он. — Рано утром мы получили с Регины три совершенно одинаковых сигнала. Интервал — двенадцать с половиной минут. Очевидно, вызов… Мы ответили точно так же. К месту, откуда посланы сигналы, полетит «Заря» с Кастелло и Сеймуром. А вам придется поехать туда на санях… Причем немедленно.

— К чему такая спешка?

— Ты лучше всех знаешь язык туземцев.

Хенк показал на карте место, откуда посланы сигналы, километрах в восьмистах южнее нас, в глубине материка, неподалеку от гор.

— Все время поддерживайте связь с «Зарей», — сказал Хенк. — Будете выполнять указания Кастелло.

Он дал еще кое-какие наставления и попрощался с нами.

Мне было грустно покидать Великого Сао. Я знал, что огорчу его. Старик горячо желал, чтобы я услышал и записал всю песнь.

— Найди Токо, — обратился я к Толе. — А я пока как-нибудь подготовлю старика.

Старец, присев возле своего ложа, нетерпеливо ждал меня. Я остановился возле входа и, не глядя на него, сказал об отъезде.

— Так я и знал, — печально кивнул старик. — Умрет песня…

— Нет, не умрет. Я скоро вернусь…

— Может быть. Но меня уже не застанешь…

— Застану, Великий Сао, застану! А на всякий случай я оставлю тебе говорящий ящик и научу обращаться с ним. Это очень просто…

Пока я учил его необходимым манипуляциям, пришли Толя и Токо.

— А сейчас посмотрим, чему мы выучились, — сказал я.

Старик включил магнитофон и продекламировал часть песни. Потом нажал кнопку воспроизведения. В юрте снова зазвучал ясный голос Сао.

— Вот видишь?… Уже сегодня ты можешь записать все до конца.

— Куда вы уходите, сынок? Вас позвала движущаяся звезда?

— Нет, Великий Сао, мы еще долго будем у вас… Но мои братья нашли народ, у которого есть говорящие ящики и шешуа.

Старик задумался, затем сказал:

— Это, наверное, «грустные»…

Я насторожился — о «грустных» Сао упоминал еще при первой нашей встрече.

— Я слышал о них от отца. Он говорил, «грустные» делают железо. Но я не видел никого из них. И даже не видел никого, кто бы, встречал их…

Никаких легенд, никаких преданий о происхождении «грустных» Сао не знал. Что за народ это был? Почему он скрывался даже от миролюбивых племен?

Сначала мы попрощались с Токо, потом со стариком. Токо я подарил бинокль. Туземец страшно обрадовался и тут же, приложив окуляры к глазам, стал осматривать равнину. Мы глубоко поклонились Великому Сао и забрались в сани. Когда я оглянулся, Токо и Великий Сао все еще стояли у юрты и смотрели в нашу сторону.

Через полчаса мы связались с «Зарей».

— Как дела, ребята? — бодро спросил Кастелло.

— Неплохо. А у тебя?

— Хорошо. Если не считать, что я весь пропах рыбой…

— Где вы находитесь?

— Над океаном. С высоты он выглядит отвратительно.

— Ты выучил их язык?

— Болтаю как на родном… Я убил еще двух таких же зверюг. Теперь туземцы боготворят меня и считают своим ангелом-хранителем… Кажется, приближаемся к берегу. Здесь он крутой, поднимается на несколько сот метров над океаном. А дальше ужасная пустыня! Хаос льдов. Как здесь могут жить люди?… Не завидую вам, ребята. Когда подойдете ближе, будьте настороже. Здесь кругом громадные трещины и пропасти…

По прошествии получаса снова прозвучал голос командира «Зари»:

— Мы встретились с людьми. Они нам сигнализировали ракетами.

— Как они выглядят? — спросил я.

— Желтые глаза, длинные волосы, бронзовая кожа. Цивилизованный народ. Самый старший из них даже носит очки. Как мне кажется, в золотой оправе…

— Золотая оправа в ледяной пустыне, — пробормотал Толя.

— Дальше двигайтесь по пеленгу, — заключил Кастелло. — Вызову вас при первой возможности.

Теперь вспомнить страшно последние сто километров пути. Начался подъем, и чем дальше, тем круче. Картина делалась все более дикой — глыбы льда, трещины, широкие расселины…