"НА ОСТРИЕ ИГЛЫ" - читать интересную книгу автора (СТАЛЬНОВ Илья)

Часть третья

Париж засыпал рано. Горожане предпочитали не жечь понапрасну свечи, ложиться и вставать пораньше. Слышались ленивый лай собак, отдаленная брань. Звонко чеканя по мостовой шаг, проследовал куда-то отряд ночной стражи, высматривающий грабителей и убийц, которые наряду с ними делили ночью этот город. Прогрохотала по булыжникам мостовой карета. Воображение рисовало переплетение в любовном экстазе тел – свидание в каретах – любимое развлечение парижской знати Пуританство здесь никогда не поощрялось и считалось чем-то близким к душевной болезни.

За маленькими окнами комнаты сгущалась темнота. День умирал, чтобы завтра возродиться вновь и обрушиться на нас своими тяготами, суетой, бесконечными мелкими и крупными заботами, чтобы вновь выбросить меня и моего спутника в беспокойный, кипящий страстями мир большого города, где в бессмысленной суматохе соприкасаются на миг и вновь разбегаются тысячи людей, где все грубо, просто и естественно, где все можно пощупать своими руками и где нет ничего – ни тайны, ни знания, ни Бога, ни даже самого сатаны Но зато там полно ростовщиков и крестьян, судей и колодников, надменной власти и простолюдинов. Шум, ругань, крики, запахи – все это обрушится на нас с наступлением утра. Но сейчас Землю сковывал полумрак, ею овладевало какое-то полузабытье Из глубин души холодными змеями выползали сумрачные сомнения и страхи И вновь охватывал с еще большей силой ужас, с которым мы жили уже почти год И чуть ли не наяву ощущалось, как пальцы врага шарят вокруг тебя, иногда задевая морозным, продирающим насквозь прикосновением.

Я понимал, что с каждым днем враг все ближе. В нем горел холодный, адский огонь ненависти, который не угасал, а только разгорался с течением времени. Когда-нибудь он настигнет нас. Он придет во всеоружии. В бесовском злобном великолепии. Он будет готов ко всему, и его уже не устрашишь клинком с магическими рунами. И он победит, ибо нет на Земле силы, которая может противостоять разгневанному Хранителю Робгуру.

Полумрак. Он предательски мягок, готов внушить успокоительные, смертоносные мысли. А может, не стоит никуда бежать? Может, лучше сдаться и просить пощады? Или вступить в неравный бой, подняться навстречу врагу и с честью уйти в новое воплощение? Но я знал, что даже смерти не освободить нас. Что мы обречены на то, чтобы идти вперед, живя вечным движением и надеждой. Надеждой на что? Этого я не знал. Но Адепт твердо верил, что надежда пока еще есть. И однажды ее вестник постучится в нашу дверь.

Весь год мы ни разу не останавливались в одном месте больше чем на три дня. Благодаря этому петля, протянувшаяся через тонкий мир, еще не затянулась на наших шеях. Хотя нет, неделю мы пробыли на одном месте, но сие не зависело от нашей воли. Эти дни мы просидели в тюрьме, в моей родной Пруссии, когда нас приняли за бродяг и намеревались всенародно высечь. И еще мы провели пять дней в стане разбойников в горах Сицилии – нас почему-то приняли за тех, за кого можно получить выкуп. Нам удалось вырваться оттуда благодаря одному из тех сверхъестественных фокусов, которыми владеет Адепт. Жалости эта шайка не знала, так что только его способности спасли нам жизнь.

Мы прошли через всю Европу. И во время этих странствий я еще не один раз мог убедиться, что в подлунном мире чаще всего правят несправедливость и жестокость. Добродетель и милосердие встречаются гораздо реже. Мы видели казни на городских площадях под одобрительные крики и жадные взоры добропорядочных обывателей. Мы слышали топот господских лошадей, вытаптывающих крестьянские посевы – ради сиюминутной забавы хозяева жизни обрекали на голодную зиму своих подданных. Везде царило право сильного, знатного, и очень редко кто думал о правах обездоленных и слабых.

Ну а еще видели мы следы больших и малых битв. Мы шли по следам армий, разоряющих с одинаковым рвением и свои и чужие земли. Жизнь Европы подчинялась любимой игре монархов – войне.

Воистину, мир этот более приспособлен для силы Тьмы, чем Света. Иногда сознание этого приводило меня в отчаяние. Но я знал, что, кроме виселиц и гробов, существуют еще и любовь, и знание, и науки, и искусства. И что не так уж и редко пробивается сквозь тяжелые черные тучи ласковый луч солнца.

Извилистая дорога привела нас в город городов – Париж. Мы сняли просторную комнату на постоялом дворе близ церкви Святого Евстахия, затерявшейся меж уродливых серых пятиэтажных домов, где в тесных каморках ютились парижане. Иные из них не видели в жизни ничего, кроме своего города или даже ближайших улочек. Они привыкли дышать спертым воздухом своих крошечных жилищ, привыкли к запахам тления, которыми было пропитано все вокруг. Париж быстро старил этих людей, горбил их спины, иссекал лица морщинами, превращал в беззубых, шамкающих существ, большинство из которых жило до тридцати пяти – сорока лет, и не рассчитывало на большее.

От нашего жилья было рукой подать до кварталов Сорбонны и Сен-Жермена, где жили богатые люди, напыщенная, глупая знать, чьи деньги и положение служили лишь возвышению гордыни, но не духа.

Мне никогда не нравился этот город. Я гораздо лучше чувствовал себя в диковатой, необузданной Москве, в которой жили и бурно развивались идеи созидания, обновления, где души у людей были открытыми, где жадность считалась пороком, а угодливость и лизоблюдство вызывали насмешки.

Адепт Винер сидел за столом, по обыкновению, тщательно изучая очередную книгу, приобретенную им сегодня утром в книжной лавке на соседней улице. Это было его любимым занятием. В свете свечи лицо моего наставника было еще более устрашающе, чем днем. Но когда к человеку привыкаешь, перестаешь замечать особенности его внешности.

Я сидел, откинувшись в неудобном деревянном кресле, и чувствовал, что по мере, сгущения синей темени за окном, меня все больше охватывают страхи. И я поймал себя на мысли, что не особенно им сопротивляюсь. В этих страхах была какая-то притягательная сила. Игра с ними становилась моим любимым развлечением, она затягивала. Порой мне даже хотелось еще раз заглянуть в бездонные глаза Хранителя, в глаза существа, лишь наполовину принадлежащего нашему миру. Но я прекрасно понимал, чем это грозит мне.

Неожиданно Винер резко отодвинул от себя книгу и негромко произнес:

– Что ты сейчас чувствуешь?

– Как всегда-полумрак за окном. Сгущается тьма, сгущается зло. Хранитель становится ближе.

– Не только это. Ты должен чувствовать еще изменения в порядке вещей.

– Какие?

– Не знаю. Какой-то поворот судьбы. Смерть или долгожданная надежда.

– Когда мы увидим эти изменения?

– Когда? – Адепт захлопнул книгу. Глухой его го – лос путал. – Сейчас!

Будто в ответ на его слова, послышался учтивый негромкий стук в дверь.

– Я прав, – прошептал Адепт Винер и грозно крикнул:

– Кто имеет наглость беспокоить порядочных постояльцев в столь позднее время?

– Сударь, – послышался приглушенный толстой деревянной дверью голос хозяина. – Нижайше прошу прощения, но вам срочное… э-э, письмо. Прошу вас, откройте.

– Откуда письмо?

– Передал какой-то месье. Сказал, что дело не терпит отлагательства. Откройте.

– Подсунь под дверь, плут.

– Это толстый пакет, он не пролезет.

– Он там не один, – прошептал я. – Не стоит открывать.

– Опасность лучше встретить лицом к лицу…, Открываю.

Адепт извлек из ножен свой кинжал. Руны, которые во время схватки с Хранителем светились ярким светом, теперь чернели в свете свечи. Я взвел курок пистолета и взял в другую руку шпагу.

Винер отодвинул засов и резко распахнул дверь, сразу же отпрянув в сторону. В проеме я увидел вжавшегося в стену испуганного хозяина и рядом с ним высокую фигуру, закутанную в плащ.

– Не стреляй, Винер. Я пришел во имя Света. Помыслы мои чисты и направлены против Змея. – Голос у незнакомца был высокий, говорил он по-немецки. Он шагнул в комнату и показал руку с кольцом, на котором блеснул драгоценный камень с нанесенным на нем изображением знака Ордена Ахрона. Под его добротным плащом скрывалось шитое синей и серебряной нитью богатое платье, на голове широкополая шляпа с плюмажем – он был одет как знатный дворянин. По комнате распространился аромат дорогих духов. Одежда на визитере не была походной и не носила на себе следов путешествия. Следовательно, скорее всего это Парижанин.

– Заходи, брат, – произнес Адепт.

Несомненно, это гонец, которого мы так долго ждали. Пришел друг. И он должен сказать, что же нам делать дальше, чтобы вырваться из стягивающих нас пут и продолжить служить Ордену.

– Ты свободен, – кивнул гость хозяину и протянул монету. – Теперь исчезни!

Хозяин не заставил повторять приказание и скрылся во тьме коридора.

Мы расселись вокруг большого овального стола так, чтобы видеть друг друга.

– К чему был этот театр? – спросил Адепт.

– Чтобы меньше объясняться на пороге на радость другим постояльцам этой пыльной дыры.

– С чем ты пришел? Несешь ли ты добрые новости?

– Как сказать. Верхние Адепты не могут освободить вас. Им это не под силу.

– Мы знали об этом, – отмахнулся Адепт. Он разлил по железным кубкам доброе бургундское. – Давай выпьем за величие Верхних Адептов. – В его тоне чувствовалась насмешка.

Мы осушили кубки.

– Вторая новость. Они не могут предоставить вам убежище. Нужно ли объяснять почему?

– Не нужно. Я так и предполагал. Но все равно это очень плохая новость. Давай выпьем и за это – за святую тайну тайных убежищ, чтобы никто не мог сорвать с них покров.

Мы осушили еще по кубку. Голова приятно закружилась, в теле появилась легкость… Но все равно напряжение не спадало. Я почти физически ощущал нарастающую тяжесть разговора и усугубляющуюся сложность нашего положения. Не так давно Адепт говорил: может случиться так, что мы останемся вообще одни. Похоже, его худшие опасения сбывались

– Это все, что ты хотел донести до нас от имени Верхних Адептов? – строго спросил Адепт.

– Нет, не все. – Гость вынул из-под плаща свернутую, перевязанную веревкой рукопись – Возьми. Это помощь. Все, что они могут.

Адепт развязал веревку, и рукопись мягко развернулась, ложась белым листом, испещренным мелкими знаками, на грубую крышку стола. Винер нагнулся и пробежал глазами несколько страниц, потом озадаченно покачал головой.

– Та-а-ак. И это все?

– Не все. Еще – деньги, лошади, все, что необходимо в пути.

– Это не помощь

– Знаю. Но все-таки возьми. – Гость бросил на стол увесистый мешочек с золотом. Это были очень большие деньги, многим их хватило бы на всю жизнь.

– Хорошо, спасибо и на том. – Адепт был мрачен. Встреча расстроила его. Наши надежды пошли прахом.

– Это еще не все, – произнес негромко гость.

– Еще деньги? – горько усмехнулся Адепт.

– Нет, не деньги. Вот это. – Он вытащил из кармана коробочку, бережно положил ее на стол и открыл крышку. В коробочке находилась необычайно красивая пестрая бабочка, сделанная из какого-то незнакомого мне металла. Она ровно сияла, отбрасывая синие, красные и зеленые блики на предметы. Адепт зачарованно впился в нее глазами и протянул к бабочке неожиданно задрожавшую руку. Когда бабочка оказалась на его ладони, она вдруг вспыхнула ярко-синим, ослепившим нас на миг светом, а затем начала бледнеть, растворяться. В течение трех минут, которые мы сидели неподвижно, боясь лишний раз вздохнуть, понимая, что на наших глазах происходит нечто невероятное, бабочка становилась бледнее, прозрачнее, под конец тускло вспыхнул ее контур и от нее не осталось ничего. Мы все разом вышли из оцепенения. После власти неподвижной, застывшей тишины и неземного света на нас обрушились казавшиеся теперь очень громкими звуки парижской ночи – шуршание ветра, далекий крик, кудахтанье курицы.

– Они все-таки нашли ее, – взволнованно прохрипел Адепт.

– Да, – кивнул гонец, переводя дыхание и вытирая манжетой лоб.

– И они вручают этот подарок мне?

– Вручают.

– Это большая честь. Это настоящая помощь.

– Это все, что они могут.

– Они дарят нам луч истинной надежды Если только мы уже не опоздали.

– Опоздали, – эхом повторил я, ощущая, что внутри меня что-то переворачивается. Моя рука, подпиравшая подбородок, бессильно упала на стол, голова тоже едва не ударилась о крышку, но я тут же пришел в себя.

– Что с тобой, Эрлих?

– Н-не знаю, – выдавил я с трудом. – По-моему, он коснулся меня. Кажется, он все-таки нашел нас.

– Плохо, – покачал головой гость. – Неужели помощь пришла слишком поздно?

– Да, – кивнул Адепт. – Хранитель где-то здесь.

Громкий стук разорвал тишину. Что это еще такое?!

Комнату мы сняли для состоятельных постояльцев, поэтому в ней была добротная мебель, ковер и даже стекла в узеньких окнах. Сейчас в одно из стекол билась черная тень. Будто сама дьявольская сила решила заглянуть к нам в этот вечер. Тень трепетала, корежилась, не в состоянии проникнуть сквозь стеклянную преграду. Я первым оправился от неожиданности и сумел различить, что в окно бьется большая черная птица. Не такую ли вестницу несчастья видел я когда-то в далекой Московии?

– Пошла отсюда, куропатка недожареная! – нервно воскликнул гость. – Уф, напугала.

– Да, – голосом, в котором был лед, произнес Адепт.

На миг птица замерла, и я ясно увидел ее круглый, немигающий, слишком большой для такой твари глаз. В нем были пустота и бездна. От этого бездушного взора становилось тяжело дышать, меня будто окунули в холодную воду, по телу поползли мурашки, а пальцы правой руки, сжатые в кулак, разжались. Но хуже всего было не мне. Взор птицы был устремлен на гостя, который тут же стал белее листа бумаги, лежащего на столе. Он закусил губу, потом что-то прошептал под нос. Еще миг, и птица, будто удовлетворенная чем-то, растворилась в парижской ночи.

– Вот нечисть! – наигранно приподнятым тоном произнес гость Из его прокушенной губы стекала по подбородку тонкая струйка крови.

"… Это было так давно, что теперь никто и не скажет, сколько лет растворилось и ушло в небытие, сколько поколений сменилось.

Иглины не принадлежали к племени богов. Не принадлежали они и к племенам титанов. Над ними, как и над всеми смертными, властвовал закон воплощения и перехода. Но в чем-то они были выше и богов, и титанов. Они достигли таких высот в познании сущего, каких не достигал никто. Они умели большое дать малым, а малое – большим, растягивать часы в столетия и сворачивать столетия в кратчайший миг. Их не страшили расстояния, они владели стихиями, твердым огнем и живой водой. Они управляли тончайшими эфирными дуновениями, и эфир в их руках был подобен глине в руках умелого гончара. Они не знали равных в зодчестве, они создавали величественные строения, каких не ведал свет, но, не удовлетворившись своими творениями, тут же разрушали их. Плоды их трудов славили само имя Творца.

Домом для иглинов были мириеды миров. Беззаботно и легко проходя через тысячелетия, они видели смену эпох, расцвет и падение великих держав и культур. По крупицам они собирали зерна знаний, свет искусств. Они щедро раздавали знания людям и, к скорби своей, видели, что нередко их подарки шли во зло, ибо людьми чаще правят алчность, высокомерие и злоба, чем добродетель. Тогда они стали таить свои знания

Меж тем наступали иные времена. Тьма, плескавшаяся за стенами иглинских крепостей, обвивала и сдавливала их своими змеиными кольцами. Она была жадна и требовала дани. Невзгоды начали обрушиваться на иглинов одна за другой. Но это были лишь первые капли дождя, за которым пришла настоящая буря.

Откуда-то из несказанного далека, из потаенных серых миров явились железные орды курусманутов. Они шли стальным потоком, опустошая один мир за другим, сметая все на своем пути, привнося свой порядок вещей, для которого есть много страшных слов – запустение, хаос, беда.

Но курусманутов не занимали побежденные миры. Они искали путь в город Абраккар. Им нужны были не только жизни иглинов, их унижение и боль. Они жаждали их знаний, мощи, чтобы тысячекратно увеличить силу своих мечей, возвысить заоблачные вершины своего самолюбия, углубить и без того, казалось, бездонную пропасть зла. Они шли к цели настойчиво, настырно – год за годом, десятилетия за десятилетием, век за веком.

Иглины никогда не стремились прослыть великими воинами. Они вообще не были воинами. Сердца их всегда были полны сострадания и любви, они не привыкли драться. Даже за свою жизнь. Или за чужую. Они привыкли просто жить. Они были слишком стары, безжизненно мудры, беспомощно могущественны и смиренны. Песчинка за песчинкой уплывало время в их часах.

Крепость семи замков, остров Синего Крыла, Город Золотой Паутины, Утес Гарпий – одно за другим сдавали иглины врагам свои цитадели. Меньше становилось их убежищ, меньше становилось и самих иглинов. Сперва их были миллионы, затем – тысячи, потом – несколько сотен. И тогда они окончательно поняли, что проиграли, что Вселенной для них больше нет. Из всех миров для них остался лишь небольшой клочок суши, последняя цитадель – Абраккар.

Город городов был возведен в несказанных краях. Перламутровая стена вздымалась ввысь над черным бескрайним морем, в чьих водах тонули звезды и созвездия, чьи шуршащие волны омывали рифы бесчисленных внутренних и внешних миров. Не было в те края доступа не только смертным, но и странствующим духам, и сущностям из животворного эфира, для которых вообще нет сокрытых мест.

Иглины обрели наконец долгожданный покой и безмятежность, зная, что враг в бессильной злобе бьется о невидимые преграды, не в силах найти то, что рядом, отчаявшись проникнуть в заповедные края.

Так продолжалось очень долго. Но так не могло продолжаться до скончания веков. Времени подвластны люди, живые твари, камни. Подвластны ему и иглины – никто не может пренебречь Великим Колесом событий и эпох. Время найдет слабое звено в любой цепи. Оно возьмет верх. И оно взяло верх.

То, что не могли сделать сила и мечи стальных легионов, сделали гордыня, ибо горьки плоды ее, и предательство, ибо нет ничего более опасного для открытых и добрых сердец, чем коварство тех, кому доверяешь и кого считаешь другом. Себялюбие, гордыня, жажда власти – эти змеи будто восстали из глубины времен, и нашли щель в неприступных стенах Абраккара. Они овладели одним из иглинов – Ан-Бук-Гаром. Он не прославился ни глубиной мыслей, ни широтой знаний, ни высокими способностями к искусствам и прекрасно понимал это, что рождало в его сердце безумную зависть. Вместе с тем, в отличие от сограждан, кровь его была горяча, он не хотел жить в затворничестве, пусть и в самом прекрасном затворничестве, какое только могло быть. Он хотел сражаться и повелевать. Для него, последнего воина иглинов, небесный Абраккар был наполнен скукой… Правильно говорят – нет света без тени, и ростки зла могут подняться даже в самой светлой обители.

Настал день, когда, пользуясь своим правом, Ан-Бук-Гар собрал сограждан в Хрустальном зале, где солнце бьется в застывших струях воды, где эфир струится меж ажурных колонн и где, не мешая друг другу, соседствуют солнечный и лунный свет.

– Не стыдно ли нам, самому могущественному из могущественнейших племен, прятаться, подобно трусливым ящерицам, в этой щели? – обратился к согражданам Ан-Бук-Гар. – Неужели не жжет вас, потомков великих иглинов, владык тысячи миров, позор за наше бесполезное, бессмысленное существование? За нашу праздность и безделье? Не досадно ли нам, познавшим заветные тайны вещей, умеющих не только создавать великие творения, но и мановением руки вызывать разрушения, отступать перед сворой псов, именующих себя курусманутами? Не пора ли нам вспомнить, кем мы были, и с отвращением взглянуть на то, во что мы превратились?

– Мы хотели мира, – раздались голоса. – И мы его получили.

– Мы хотели спокойствия. И мы его получили.

– Мы хотели тишины. И мы ее получили.

– Да, – усмехнулся Ан-Бук-Гар. – Мы хотели спокойствия и отдали тысячу миров на поругание. Мы хотели тишины и отдали безграничную власть, которую держали в руках. Мы – недоразумение природы. Когда нас не станет, ничего не изменится в размеренном порядке вещей.

– Ничто не может изменить порядка вещей и порядка его изменения. Как бы сильны и могучи мы ни были, все будет смыто океаном беспредельности.

– Это слова слабых духом! Мы забыли, что такое война. И мы должны вспомнить это. Тысячи миров отданы на растерзание жестоким зверям. И эти миры по праву принадлежат нам!

– Нас мало. Мы давно разучились воевать. Что мы можем противостоять железным легионам? Да и зачем нам нужно это?

– Опять заунывные речи и ленивые отговорки. Мы обладаем бесценными сосудами знаний, из которых нетрудно выпустить демонов разрушения, уеужели мы не сможем даже этого?

– Сможем.

– Мы создали свой легион, и один наш воин будет стоить легиона курусманутов. Мы сметем их, как река смывает опавшие листья. Мы возродим в тысяче миров былую славу иглинов. И мы не будем, как раньше, скрываться по норам. Мы будем править ими. Править разумно и справедливо, как не правил до сего дня никто. Мы приумножимся числом. Мы вознесемся на небывалые высоты. Опять все будут трепетать перед одним словом «иглин».

Тут встал Тирантос – мудрейший из мудрых, колдун и алхимик, постигший самые тончайшие влияния, управляющие миром., умеющий то, чего не умеет никто.

– Конечно, Ан-Бук-Гар, это ты поведешь наше воинство вперед. Ты сияющим мечом будешь указывать путь, карая или милуя народы тысячи миров, верша суд и расправу?

– Это было бы справедливо! – запальчиво воскликнул Ан-Бук-Гар.

– В тебе говорит гордыня. И самомнение. И вряд ли твое правление будет предпочтительнее власти железных легионов. Власть – тяжелое бремя, и тот, кто несет его, должен понимать, что его орудия – это кровь и насилие.

– Ложь! Я хочу освободить миры от врага.

– Как? Выпустив Силу из Чаши Вечности? – усмехнулся Тирантос.

– Да. Выпустив Силу. Иного выхода я не вижу.

– А ты знаешь, насколько трудно не только загнать эту Силу обратно, но и просто удержать ее в руках. Смерч-от нее пройдет по тысяче миров, и жестокое правление курусманутов будет вспоминаться несчастными народами как золотой век.

– Мне удастся удержать Силу в руках! Благо руки мои сильны!

– Но не так силен твой разум. Вряд ли кто в здравом уме вознамерится вызвать разрушительного духа из запретных областей!

– Чепуха! О каких опасностях идет речь? Больше ли она, чем опасность бесславно завершить свой век на окраине миров, в забытье и тупом бездумии и бездействии, послушно превратиться в прах, презрев великие дела предков?

– Да, больше, – устало произнес Тирантос.

– И все согласны с этим?

– Все, – пронеслось по Хрустальному залу, и завибрировали водяные струи, и тонкий звон поплыл вдоль стен.

– Не раз придется вам пожелать, что вы отвергли меня! Великий народ выродился в стадо жвачных животных! Что может быть печальнее этого зрелища?

– Ничего. Только алчная гордыня, мечтающая о власти над Вселенной.

– Ха… – Ан-Бук-Гар усмехнулся и выбежал из зала – порывистый, быстрый, злой.

А Тирантос с грустью смотрел ему вслед. Он мог ощущать черты будущего и понимал, какое огромное зло принесет миру Ан-Бук-Гар. Также понимал он и то, что теперь ничем не остановить безумца. Разве только убить? Но по высшим законам обращения зла это приведет лишь к худшему. Судьба начертана свыше, и мало кому под силу изменить ее. Оставалось лишь ждать, размышляя, когда будет нанесен удар и в чем он выразится.

На то, чтобы подготовиться к свершению своего действа, Ан-Бук-Гару понадобилось восемь лет. В тот час астральные воздействия и влияние звезд, как никогда, сложились против города городов И Ан-Бук-Гар, обманом усыпив стражу ворот, распахнул их перед врагом. Стальные легионы курусманутов дождались своего часа, о котором бредили так давно. Они хлынули в ненавистный город, предавая все мечами пожарам, и в тот судный день лучшей добычей считались не каменья и драгоценные металлы, а головы иглинов.

Иглины давно устали ждать. Устали жить Они больше не отвечали ни за что и ни за кого, кроме себя Их ничто не удерживало здесь, кроме привычки жить. И они с готовностью шли навстречу своей смерти, принимая грудью удары огненных мечей То, что курус-мануты не встречали отпора, только раззадоривало их, распаляло жажду крови.

Тени метались по Абраккару, мостовые были красны от крови, Ан-Бук-Гар по трупам ступал и открывал завоевателям двери, которые сами они не могли бы никогда открыть. С сожалением и мрачным торжеством взирал предатель на агонию родного города, на гибель соотечественников. Но не было в нем и следа раскаяния.

Курусмануты знали, что этот огромный статный иглин в пышном шлеме на голове – союзник, его нельзя трогать, поскольку он может еще пригодиться. Он обещал открыть знания иглинов, он готов стать послушным оружием в руках Гуззана всех легионов. Но у Ан-Бук-Гара были другие устремления, которыми он, по вполне понятным причинам, не делился ни с кем. Он сам рассчитывал овладеть заветной Силой и сделать так, что железные легионы будут жить и дышать, сообразуясь только с его желаниями. У него получится, он знал это. И он шагнул в двери золотой башни, хозяином которой был Тирантос

– Остановись, Ан-Бук-Гар! – воскликнул Тирантос, вставая на пути жалкого предателя и поднимая в предупреждении руку. – Ты уже сотворил достаточно зла. Что тебе еще надо?

– Чашу Вечности.

– Ты не овладеешь ею.

– Овладею. Уйди с дороги, и ты получишь не только жизнь, но и власть. Я поделюсь ею с тобой, ибо мне необходима твоя непревзойденная мудрость.

– Этого тебе не дождаться.

– Тогда ты тоже умрешь, глупец. И все равно ничего не сумеешь изменить, ибо все давно взвешено на весах судьбы.

Ан-Бук-Гар знал своих соотечественников, понимал, что они не будут драться, и не слишком опасался отпора со стороны ученого. Но в Тирантосе тоже текла горячая кровь. И они сошлись в яростной схватке

В золотой башне кипел бой, а орды захватчиков стояли у ее ворот, не в силах проникнуть внутрь и помочь предателю. Мелькали молнии, плавился металл, рушились стены – это два иглина, не забывшие древнее искусство боя, дрались, не щадя живота, и каждый понимал, сколь многое зависит от его победы. Ан-Бук-Гар теснил алхимика, по лицу которого текла кровь, а на месте трех пальцев правой руки чернели обугленные обрубки. Но и Тирантос умело отбивался, нанося все новые раны противнику

Долго или нет длился бой, но постепенно верх начал брать Тирантос. И вот Ан-Бук-Гар пал наземь, чувствуя, что жизнь уходит и огромная цена заплачена им зря. Но и сейчас в нем не было раскаяния. Лишь злоба, душила его.

– Глупец ты, Тирантос. Ты должен был отдать мне Силу. Стены этой башни недолго удержат железный легион. И Чаша Вечности достанется курусманутам. Ха-ха, можешь представить, какое применение они ей найдут. Они, не задумываясь, выпустят Силу и, как ты знаешь, не смогут даже на миг овладеть ею… А я. Я нес бы добро в тысячи миров. Я изменил бы порядок вещей к лучшему. Они же способны только на зло. Тьма – источник их мощи, из нее они вышли, в нее и уйдут. Как же ты глуп, Тирантос. Ты отнял у тысячи миров последнюю надежду.

– Не было бы от тебя никому добра, Ан-Бук-Гар!

– Было бы… – Глаза предателя закрылись, и душа его, отягченная страшнейшими грехами, рухнула в бездну.

Тирантос знал, что он тяжело ранен, что смерть стоит на пороге и вскоре доберется до него. И еще он знал, что Ан-Бук-Гар, умирая, сказал сущую правду – стены башни не устоят. Курусмануты получат чашу. По глупости и невежеству они выпустят Силу, и чудовищный катаклизм потрясет все существующие миры до основания.

Истекая кровью, Тирантос полз по ступенькам. Он полз вверх. К чаше. Уничтожить он ее не мог. Но он мог пойти на отчаянный шаг – выпустить Силу, самую ее малость, чтобы смести врага.

И он сделал это. Он снял печати. Открыл двери. Сокрушительная мощь ринулась в мир.

И повернулась Ось мироздания. Время и безвременье слились воедино. Слова теряли свой смысл, а вещи свои свойства. Свет тек медленно, как расплавленная г, лава, изрыгаемая разогревшимся вулканом. Из рук.

Тирантоса вырвался и взметнулся вверх смерч – он шел по улицам города, настигая вражеские орды, и никому не было от него пощады, Он возмутил черные воды, омывающие перламутровую скалу, и ничто не могло помешать ему. Содрогнулся небесный свод. Закружились звезды. И некому было их остановить.

Перед смертью Тирантос смог сделать то, на что у него было мало надежды, – он не выпустил смерч за пределы Абраккара, не дал ему смертельным вздохом пройтись по планетам тысячи миров. Смерч окружил город городов в вечном кольце, из которого нет выхода и в котором отныне ему предстоит пребывать в полном забвении. Мертвый город с прекрасными строениями, крепостными стенами, шпилями, гигантский резных башен, сделанных из лунного света. Город, равных которому нет, не было и, может быть, не будет теперь никогда. Он находится нигде. К нему не ведут дороги, к нему не приплыть на корабле и не бросить якорь в его гавани. К нему не долететь на звездных колесницах, движущихся в пустоте со скоростью мысли. Абраккар закрыт.

Не все иглины погибли. Некоторые были разбросаны по мирам, и, кто знает, может, их потомки дожили до наших времен. Они одни знали, как можно вернуться в покинутый Абраккар, но никто не захотел этого, ибо вряд ли кому захочется коротать дни там, где на свободе великая Сила. Но для жаждущих и просвещенных осталась узкая тропинка. Во многих мирах иглины оставили ключи в благодатный и страшный город городов Абраккар. И овладеть ключом может лишь достойный.

Раз в сто двадцать шесть лет в аравийской пустыне появляется мираж – чудесное видение несказанно прекрасного города, которого нет и никогда не было на земле. Это не колдовство, не игра чувств и не плод воображения истомленного жаждой и долгой дорогой путника. Это смерч приоткрывает завесу над славным городом городов, и тот, кто добр и мудр, на ком лежит Божья печать, способен порвать пелену миража и ступить на мостовую, на которую никто не ступал с того самого момента, как нашли свой конец в Абраккаре железные легионы курусманутов. И он приобретет и вместе с тем потеряет так много, как не терял и не приобретал никто целую бездну лет. Невозможное станет возможным. Самые смелые мечты и самые страшные кошмары воплотятся, и настанет час великого испытания…"

Адепт закончил читать. В комнате повисла тишина. За окнами спал крепким сном нищий и богатый, скромный и разгульный, добродетельный и бесчестный, многогранный, но скучно-обыденный в своих достоинствах и недостатках Париж: который кто-то наивно считал городом городов. А перед моими глазами проплывали картины крушения сказочного Абраккара, в ушах раздавался лязг оружия, я слышал предсмертные крики несчастных иглинов, мне виделось вращение великого смерча -порождения Силы, равной которой не найти. И этот смерч, возможно, когда-нибудь вырвется на свободу и поглотит беззащитные перед неземной разрушительной мощью миры.

– Весьма занятная легенда, – произнес я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно беззаботнее.

– Только ли легенда? – приподнял брови Адепт.

– Красивое языческое сказание о битвах богов в те времена, которые никто не помнит, о которых никто толком не знает, и, значит, ничего невозможно проверить.

– Тебе не кажется, что здесь присутствует нечто непривычное, несвойственное подобным легендам?

– Ну… пожалуй, слишком сухой язык, лишенный обычных для эпоса поэтических изысков. События описаны четко, без излишнего полета фантазии и героического пафоса. Все построено вполне последовательно. Не хочешь ли ты сказать, что все это правда?

– Неужели после знакомства с тайными сокровищницами знаний обоих Орденов ты не понял, что мир Гораздо сложнее и интереснее, чем все думают. До нас в нем были многие… Атлантида. Ледяные земли, Да мало ли что?

– Но то, о чем здесь говорится, слишком невероятно и слишком смущает разум… Абраккар, тысяча миров, железные легионы курусманутов.

– Ты правильно указал на сухость языка. И на обороты, близкие к нашему времени. Это не сама легенда. Это повествование, собранное из сотен источников, осмысленное нашими лучшими умами. Все, что здесь написано, или почти все, – правда. Правда и то, что прекрасный мираж, раз в сотню лет появляющийся в аравийской пустыне – это и есть город городов Абраккар.

Трудно было поверить во все это, но Адепт прав: почему я должен верить в продолжающуюся много тысячелетий битву Орденов, в затонувшие континенты, в жизнь на иных планетах и не должен верить в Абраккар? Нет смысла противиться истине – от этого она не перестанет быть истиной.

– Ладно, я верю, что путники видят в пустыне Абраккар, – кивнул я с неожиданной злостью. – Верю, что он существует где-то на окраине миров, великий и недоступный. Но какое отношение это имеет к нашей судьбе? В этом и заключается помощь Верхних Адептов? Свиток с легендами о том, что было когда-то, и никакого намека на возможность изменить будущее!

– То, что будет, происходит из того, что было. Мне ли напоминать тебе о столь простых истинах? То, что сделали для нас Верхние Адепты, превзошло все мои надежды. Дар, который преподнесли нам, дается немногим. Точнее, мы первые, кто его удостоился.

– Эта рукопись – дар? Но какой в нем смысл? Чем эти начертанные на бумаге слова помогут нам? Нам, которым в затылок дышит один из самых великих злодеев?

– Нам дано убежище, в котором никто не сможет нас настигнуть.

– Какое убежище?

– Ты теряешь сообразительность. Конечно, Абраккар!

Меня будто обдали ледяной водой. Я поверил сразу во все сказанное. Адепт действительно призывает меня скрыться в Абраккаре. Ужас и радость, надежда и ожидание чуда – эти чувства нахлынули на меня.

– Но как мы попадем туда? – выдавил я.

– Срок, когда Абраккар покажется в пустыне, близится. Для Хранителя город городов закрыт. Если только…

– Если что?

– Если он не пройдет вслед за нами в образованную нами брешь.

– И тогда мы окажемся там с глазу на глаз с ним.

– Такое возможно. Но в Абраккаре он лишится своих преимуществ, и мы сможем сразиться с ним на равных.

– Но как попасть туда? В рукописи сказано что-то насчет ключа. Верхние Адепты дали тебе его?

– Нет.

– Ты знаешь, где он хранится?

– Нет.

– Так как же мы найдем его?

– Найдем. Бабочка, вспыхнувшая и исчезнувшая, на моей ладони, это компас. Теперь я ощущаю направление, которое приведет нас к ключу. Послезавтра нам в путь. Здесь предстоит завершить еще кое-какие дела.

– Куда мы отправимся?

– Пока что в Испанию. А куда дальше – не знаю.

Ну что ж, Испания так Испания. Страна монахов, конкистадоров и инквизиторских костров. Не лучшее место в христианском мире. Итак, наш путь от Короля-Солнца Людовика Четырнадцатого к его внуку Филиппу Бур бону.

«Как же меня утомили ее ужимки и нарочитая кокетливость», – думал граф Ги де Руа, пытаясь одолеть раздражение и как можно натуральнее изобразить долженствующие моменту едва сдерживаемые вожделение и страсть.

У графа де Руа была сложная и запутанная жизнь. Точнее, он вел одновременно несколько жизней, и в каждой из них его поведение должно было соответствовать занимаемому месту. Он ощущал себя актером, играющим главные роли сразу в нескольких спектаклях и вынужденным надевать то маску шута, то короля, то Зевса-громовержца, и при этом, не дай Бог, что-то напутать, вложить в уста одного героя реплику другого. Б жизни богатого придворного, занимающего твердое положение рядом с троном величайшего из королей, мудрейшего из монархов (как его принято называть), Людовика Четырнадцатого, граф вынужден был вести себя легкомысленно, ветрено и высокомерно, тщательно соблюдая правила, присущие этой среде. А в свете показалось бы просто странным, если бы молодой богатый вельможа не имел дамы сердца, лучше замужней, к которой нужно красться под покровом ночи и посылать нежные записки, предоставляя этим пищу для сплетен.

Отношение к графу при дворе и так было несколько настороженным. Слава путешественника и воина выгодно отличала его от когорты лизоблюдов и бездельников, готовых на любые интриги и мерзости, лишь бы немного приблизиться к трону и урвать свой кусок в виде щедро раздаваемой рукой короля земель, состояний и привилегий. В Ги де Руа чувствовалась целеустремленность. В отличие от других, он знал, для чего живет, что в среде придворных выглядело просто неприличным. Кроме того, о нем ходили невероятные слухи, пищу которым давал круг его общения. В него входили и монахи, и чернь, и пришельцы из разных стран, и просто сомнительные типы, на лицах которых не было написано почтения к законам. Однажды недруги графа попытались обвинить его в государственной измене. Ги де Руа был объявлен шпионом испанской короны (в ту пору с Испанией велась очередная война) Его хотели надолго заточить в Бастилию, но провел он там всего три дня. Граф убелил в своей не виновности августейшую особу и еще более укрепил свое положение.

Чтобы не усугублять сплетни и слухи вокруг своей особы и перевести их в безопасную сферу, граф не уставал демонстрировать пристрастие к шумным компаниям и пирам. Он завел себе даму сердца баронессу Анжелику де Клермон, двадцатитрехлетнюю красотку, отличавшуюся непроходимой глупостью и животной страстностью. Она требовала множества хлопот и отнимала немало времени.

– Вы не против, мой милый друг, если во время беседы с вами я буду одеваться и готовиться к новому дню, – проворковала Анжелика, возлежавшая в тонкой ночной рубашке среди мягких подушек, разбросанных на диванчике. – У меня сегодня очень много дел. Ах, эти дела – как же они скучны и однообразны… Вы не представляете, сколько сил они отнимают.

– О, сегодня вы бледны, как никогда, – улыбаясь, поддакнул граф, чувствуя, что раздражение в нем продолжает нарастать

Он устал. В последнее время у него возникло столько неприятностей, а в будущем их предвиделось еще больше. И ему не хотелось тратить драгоценное время на никчемные разговоры. У Анжелики дела – подумать только! Уж граф-то прекрасно знал, что все ее дела сводятся к примерке новых платьев, приемам, беседам с такими же наседками, а главное, к передаче и обсуждению сплетен и досужих домыслов.

Ох эти сплетни – любимое занятие французского двора! «А правда ли, что карету герцога Ларошфуко видели ночью у дома мадемуазель Виктории?» – «Конечно же, правда!» – «Действительно ли король подыскивает себе новую фаворитку, разочаровавшись в старых?» – «Несомненно!» – «А правда ли, что герцогиня Бургундская покупает нюхательный табак в лавчонке мошенника Жака?» – «После того как она дважды купила там табак, у Жака нет отбоя от покупателей. Все хотят нюхать тот же табак, что и герцогиня».

– Эти вечные заботы старят, – вздохнула Анжелика. – Того и гляди, на лице появятся морщины, и тогда вряд ли на меня будут заглядываться мужчины – Она кокетливо стрельнула глазами.

– Вам это не грозит, отрада очей моих, – выдавил граф сквозь зубы. – Вашему прекрасному лицу Господь дал лучшее, что было у него в запасе, и вряд ли он станет унижать венец своего творения преждевременной.

– Ох, вы не правы! – В голосе ее звучали нотки восторга. Все-таки граф умеет подарить комплимент так, как не может никто. – А я действительно настолько бледна?

– Ваша кожа бела, как первый снег, выпавший на мостовые парижских улиц.

– Это ужасно! – воскликнула Анжелика, хотя видно было, что слова поклонника льстят ей – бледность считалась в свете хорошим тоном. – Может, я больна? Скажите, мой друг! Вы ведь знаток медицины.

«Как же, больна. Ты здорова, как скаковая лошадь твоего мужа!» – подумал граф, чувствуя, что начинает звереть. Но он лишь расплылся в широкой улыбке и прошептал:

– Возможно, вы и больны. Но смерть еще долго не приблизится к вашему ложу. Причина недомогания вашего – переутомление. Вы слишком печетесь о делах других людей.

– Это верно, мой дорогой де Руа.

С помощью подоспевших служанок она начала облачаться в неудобное платье, обошедшееся в целое состояние.

Граф должен был признать, что фигура у баронессы де Клермон прекрасная, а кожа нежная. Если бы баронесса была еще и немая!…

В том, что друг дома присутствовал при столь интимных моментах, как облачение в платье, не было ничего предосудительного. Некоторые дамы принимали гостей лежа в постели, притом часто одежда их была сведена до минимума. Другие же встречались с поклонниками лежа в ванной.

– Не кажется ли вам, мой друг, что грудь моя опала?

– Ну что вы! Ваши груди подобны двум чудесным сахарным сосудам. – Он нагнулся и поцеловал родинку на полной груди, что расценивалось не столько как страстный порыв, сколько как дань галантности.

За пустой болтовней прошло еще несколько минут.

– Как здоровье вашего супруга?

– Он здоров и свеж. Объезжает дальние поместья.

– Когда вы ждете барона?

– Он обещал быть на днях.

Будто специально дождавшись этого момента, в. будуар вошел камердинер и объявил:

– Барон де Клермон.

Появление барона не только не раздосадовало графа, но даже вызвало у него некоторое чувство облегчения. Ему до смерти надоели ежедневные визиты к даме сердца и длинные нудные беседы. Это как служба. Стоило пропустить один день, сразу же следовали упреки: «Милый, вы забываете меня. О, неверный, вы нашли другую женщину, признайтесь!» Игра в любовников в высшем свете основывалась на четких правилах, пренебрегать которыми было непозволительно.

Барон де Клермон был человеком рослым, похожим на матерого быка, если только быка можно было бы втиснуть в коричневый камзол, чулки и штаны. Лицо барона было густо напудрено, чтобы скрыть грубую, загорелую кожу и сгладить крестьянские черты На голову он нахлобучил парик, сидевший на нем как седло на корове. Обычно он был не способен ни на сильную злость, ни на добрые душевные порывы, хотя иногда и любил развлекаться поркой нерадивых слуг. Мало что на свете могло вывести его из равновесия.

– Здравствуйте, барон, – учтиво улыбнулся граф. – Я рад снова видеть своего друга.

Барон де Клермон издал булькающее, нечленораздельное восклицание, которое де Руа не понял. Он никогда не видел де Клермона в таком состоянии. Лицо барона покрылось красными пятнами, проступающими даже сквозь слой пудры, глаза метали молнии, и вместе с тем в них была какая-то отрешенность.

– Вы не хотите поцеловать меня, дорогой супруг? – Анжелика протянула тонкую руку к мужу.

– Кхе, как вы… – Барон не закончил фразу, пятна на его щеках стали ярче. Он был похож на человека, который явно не в себе.

– Дорогой мой, вы неважно выглядите. У вас такой вид, будто вы только что увидели привидение.

– Нет, Анжелика! Я увидел не привидение! Я узрел гнездо разврата! – Голос барона прозвучала рыком льва, у которого в лапе засела заноза.

– Что? – Анжелика была настолько поражена словами супруга, что с нее слетела обычная маска томности и холодности.

– Да, да, я вижу, что в моем доме свит змеиный клубок. Похоть и предательство пустили здесь корни!

– Вы о чем, мой супруг?..

– О чем?! Неверная жена, неужели вы не понимаете, о чем я говорю? -Барон нарочито грозно продекламировал эти слова с пылкостью актера бродячего балаганчика, что получилось у него весьма неубедительно. Де Руа не мог понять, что случилось с обычно покладистым бароном де Клермоном.

– Боже мой! – всплеснула руками Анжелика. – Вы ли это, мой дорогой супруг? О какой неверности ваши речи?

– Вот он! – Толстый палец барона был направлен в сторону графа. – Под видом друга проник в мой дом и овладел моей женой!

– Кто внушил вам столь вздорные мысли? – И голос, и лицо графа выражали крайнее удивление.

– Кто внушил? Об этом говорит весь Париж! Чернь и знать, офицеры и горшечники.

– Вы же знаете, что Париж живет сплетнями, и нет для парижан большего удовольствия, чем втоптать в грязь доброе имя.

Если честно, то де Клермону вовсе не обязательно было собирать эти слухи. Он и так был прекрасно осведомлен об увлечениях своей жены. Более того, когда в приступе скуки год назад Анжелика начала жаловаться на жизнь, де Клермон сам сказал ей: «Вам нужно общение. Чаще выходите в свет. Заведите себе любовника, как все».

– Пусть отсохнет ваш лживый язык! – продолжал яриться барон.

– Не ведите себя глупо! – с досадой воскликнула Анжелика.

– И вы, господин граф, не только овладели моей женой, но еще и злословите, понося своим грязным языком мое имя.

– Вы о чем, друг мой? – На этот раз удивился де Руа.

– Не вы ли три дня назад назвали меня напыщенным дураком?

– Кто оклеветал меня?

– Господин де Эньян стал свидетелем ваших гнусных слов.

– Вы прекрасно знаете, что де Эньян болтлив и злословен, ему нельзя доверять.

– Вы лжете! Вы говорили это! Вы сказали, что я, барон де Клермон, напыщенный дурак.

– Я никогда не говорил о вас ничего плохого. Вы утомились, дружище. Я зайду к вам попозже, и мы разопьем с вами бутылку старого вина из ваших прекрасных погребов.

– Вино из рук Иуды? Никогда!

– О Господи! Успокойтесь. Всего вам доброго. – Граф направился к двери, но барон ухватил его за плечо.

– Я не закончил. Вы оскорбили меня и мою семью. И я требую удовлетворения.

Он соврал с руки перчатку и бросил ее на пол.

– Вы просто сошли с ума, – покачал головой граф.

– Побойтесь Бога! – крикнула Анжелика.

– А вас, неверная жена, ждет монастырь!

По закону де Клермон имел полное право на подобное решение вопроса, и Анжелика картинно упала в обморок, сквозь полуприщуренные веки наблюдая за продолжением непристойного скандала.

– Я не обижаюсь на вас, де Клермон, и отношу ваши слова за счет утомления и нездоровья.

– Мы будем биться!

– Не глупите. Я не хладнокровный убийца. Нет такого оружия, с помощью которого вы бы одолели меня.

– Выбирайте оружие!

– Хорошо, – пожал плечами граф, которому совершенно не приглядывалось драться с бароном. – Шпаги.

– Завтра на пустыре за аббатством Святого Иакова. Жду в семь. С секундантами.

В своей карете де Руа напряженно обдумывал происшедшее. Он ничего не понимал. Измена жены не могла вывести барона из себя, равно как и брошенные спьяну графом слова. Де Клермон понял, что он пуп земли, и меньше всего обращал внимание на нелестные реплики в свой адрес, произнесенные за его спиной. Создавалось впечатление, что он намеренно вел свое дело к дуэли и лишь искал повода для этого. Зачем? Может быть, кто-то пытается использовать его, чтобы свести счеты с де Руа? Но тогда бы выбрали бойца получше и ненадежнее. Да и не похоже было, что барон играл в чью-то игру. Он просто сошел с ума… Нет, если бы это было лишь сумасшествие. Тут кроется что-то иное. Гораздо более значительное. Странное. И неотвратимое…

Ровно в семь граф был на пустыре. Там уже собрались секунданты и врач, которые скрепя сердце согласились принять участие в этом деле. В четверть восьмого, когда де Руа уже начал надеяться, что де Клермон одумался, барон появился. Он сухо поприветствовал всех и встал неподвижно, широко расставив ноги, держа руку на эфесе шпаги, глаза его смотрели куда-то поверх голов присутствующих.

– Не желаете ли вы признать, что ссора была ошибкой и лучшим выходом будет примирение? Никто не упрекнет вас, если вы примете такое решение. Оно было бы правильным, – произнес секундант.

– Я согласен на примирение, – кивнул де Руа. – И готов просить у моего противника извинения за обиды, которые, как он считает, я нанес ему.

– Вам, господин де Клермон, лучше всего бы последовать примеру господина де Руа, – с облегчением произнес секундант, надеявшийся на счастливый исход. Высочайшим эдиктом дуэли были запрещены и наказание грозило не только дерущимся, но и тем, кто им содействовал.

– Никакого мира. Я буду сражаться! – горячо воскликнул де Клермон. Со вчерашнего дня в нем не произошло никаких изменений к лучшему. Он выглядел еще более безумным.

– Я не хочу вас убивать, барон… Я не буду драться.

– Жалкий трус!

– Нет. Просто я не убийца.

– Тогда я убью тебя! – де Клермон выхватил шпагу и приставил к груди графа.

– Ладно, глупец, ты сам выбрал свою погибель! – бросил де Руа в лицо противнику.

Клинки со звоном скрестились.

Сперва де Руа надеялся улучить момент и выбить оружие из рук барона, но с самого начала все пошло не так, как ему хотелось. Барон обрушился на него подобно урагану. И де Руа был вынужден сразу уйти в оборону. Он отступал, парируя бесчисленные выпады противника. Один раз он чуть не споткнулся, но устоял на ногах.

Вскоре граф понял, что пора отбросить прочь благородные чувства и подумать о себе Он начал драться всерьез, в полную силу.

К его удивлению, барон мастерски парировал самые замысловатые удары. С каждой минутой его яростный напор возрастал. Если так дальше пойдет, шпага обманутого мужа вскоре достигнет цели

Улучив момент, граф рванулся вперед и со всей силой нанес свой любимый удар, который еще никому не удавалось отразить… Но барон без труда парировал его и в ответ полоснул соперника по плечу. На рубахе де Руа появилось алое пятно.

– Твоей рукой управляет сам дьявол! – воскликнул он.

– Наверное, так оно и есть, – прохрипел безжизненным голосом де Клермон. И от этих слов у де Руа выступил холодный пот. Что творится? Барон, здоровенный, неповоротливый увалень, просто не мог так драться. Он бы уже давно пал. Его словно вела чья-то чужая воля, придававшая силы и управлявшая его рукой.

Барон рубил шпагой, будто мечом, сплеча, и лезвие мелькало так, что стало почти невидимым. Де Руа отступал, понимая, что спасти его может только чудо. Он опять споткнулся, но снова смог удержаться. Потом кинулся вперед, нацелившись барону в живот, и с отчаянием увидел, как переломилось лезвие его шпаги. Барону только и оставалось, что вонзить свою шпагу в тело де Руа.

Граф покачнулся, выпустил из пальцев обломок шпаги, замер на мгновение, вглядываясь в глаза своего убийцы. В последний миг жизни он понял, что напугало его еще вчера во взоре барона. Так смотрела два дня назад черная птица, бившаяся в окна постоялого двора, где он встречался с братьями Белого Ордена. Это был взгляд его смерти, и ему следовало бы понять это еще тогда…

Барон, покачиваясь, стоял над трупом, потом упал на колени, в ужасе разглядывая свои руки. Он будто очнулся после долгого кошмара. Потом он поднялся и, согнувшись, побрел прочь, не обращая внимания на вопросы секундантов, пораженных увиденным. Добравшись домой, он до вечера просидел в своем кабинете, уставившись в одну точку. Наконец, он вытащил пистолет и повернул ствол к груди.

Перед тем как нажать на спусковой крючок, барон явственно увидел перед собой немигающий круглый глаз сказочной птицы, в котором отражались звезды.

Барон де Клермон пережил свою жертву всего лишь на несколько часов…

– Вот так погиб наш друг граф де Руа, – закончил свой рассказ Адепт.

– После того, как принес нам послание Верхних Адептов?

– Да.

– Смерть идет по нашим пятам.

– Но она пока недостаточно расторопна, и мы можем опередить ее.

Я был подавлен рассказом моего наставника Предыдущая жизнь не была для меня легкой, но то, что происходило со мной после того, как в московском домике я нашел злосчастную брошь, вряд ли можно было с чем-нибудь сравнить. Все это время смерть кружила поблизости, собирая обильный урожай. С некоторых пор я чувствовал себя как солдат, оказавшийся в самом пекле жестокой битвы, держащийся из последних сил, видящий, как вокруг него один за другим падают убитые и раненые, и понимающий, что скоро и с ним произойдет то же самое. Если только Господу не будет угодно сотворить чудо.

Снизу слышался шум веселой попойки. Гуляли королевские гвардейцы, остановившиеся на постоялом дворе на ночь. Вчера они получили жалованье. Впереди их ждали битвы плечом к плечу вместе с новым союзником Франции – Испанией против недавних союзников: Англии, Голландии, Австрии. Гвардейцы уже опустошили немалую часть винных запасов хозяина, и это было только начало.

– Я думаю, нам следует отойти ко сну, – произнес устало Адепт – Завтра рано вставать. Нас уже заждалась Испания.

Я затушил свечу. В окно падал бледный свет луны. На миг он померк. Мне показалось, что по диску ночного светила скользнула тень крыла громадной черной птицы.

Быстрее всего мы могли бы добраться до цели морем. Морское путешествие сэкономило бы нам немало душевных и физических сил, уберегло от множества самых различных невзгод и опасностей. Когда я завел разговор на эту тему, Адепт лишь пожал плечами, проговорив:

– Не всегда кратчайшие пути – лучшие. Самая легкая и короткая дорога ведет в ад.

– Почему ты думаешь, что дорога, которую мы выбрали, лучше?

– Потому что я это знаю. Потому что на моей ладони лежала бабочка, и она подарила знание и предчувствие того, какая дорога ведет к ключу и как нам ее осилить.

– Ну что ж. Если предпочтительнее путь в Английское королевство через Индию, мы пойдем им.

Лето в тот год пришло очень рано. И выдалось оно очень жарким. От тех дней в моей памяти остались лишь жара, бесконечная пыльная дорога, ночевки под открытым небом. Если отметить наш курс на карте, он представил бы ломаную линию. Иногда мы даже возвращались назад, теряя немало времени. По словам Адепта, это был лучший маршрут, при котором у Хранителя оставалось меньше шансов настигнуть нас

Мы не особенно спешили. Адепт говорил, что пока нет смысла понапрасну загонять лошадей, время терпит. Мы оставили за спиной Тур, Лимож, затем сделали крюк и очутились в Бордо, где Винер с головой погрузился в какие-то загадочные дела, нанес несколько визитов, пополнив запас денежных средств и сведений о том, что происходит в Европе. А я беззаботно бродил по городу, любуясь роскошным готическим собором, развалинами древнеримского амфитеатра, толкаясь в привычной портовой суете среди купцов, мореходов и жуликов. С легкой грустью прислушивался к заумным беседам, которые горячо вели прямо на улицах студенты местного университета, старого, почетного заведения, основанного почти триста лет назад, вспоминая, что и сам когда-то с прилежанием постигал различные науки, связанные с медициной. Как давно это было!

В Бордо мы провели три дня. Под конец я стал нервничать, поскольку у Винера находились все новые дела, а каждый час пребывания на одном месте повышал возможность того, что Хранитель обнаружит нас своим дьявольским внутренним зрением и уничтожит. Он держал нас на леске, как рыбак держит добычу, и с каждым днем все ближе подтягивал к берегу.

Мы решили двинуться в путь рано утром, но едва я заснул, как проснулся от внутреннего толчка. Я ощутил, что мое сердце с нечеловеческой силой сжимает грубая, беспощадная рука.

– Вставай, – воскликнул я, расталкивая Адепта. – Нам надо бежать. Я чувствую его длань!

Уговаривать мне моего спутника не пришлось…

Мы отчаянно гнали лошадей, и им будто передались наше возбуждение и страх. Мимо пролетали темные силуэты деревьев, лунная дорожка блестела на озере, горела лампа в окне крестьянского дома. Стук копыт разрушал ночную тишину, и иногда ему вторил лающий волчий вой.

Когда начал заниматься рассвет, мы, измотанные и облепленные грязью, барабанили в ворота придорожной гостиницы. Нужно было подкрепиться, дать немного отдыха лошадям и отдохнуть самим.

Только что пропели петухи. В большой комнате, уставленной огромными столами и тяжелыми стульями, дремала жена хозяина, положив щеку на пухлую руку. Муж дернул ее за плечо и грубо велел обслужить господ. Мы уселись за стол. – Кроме нас в углу помещения скучал щупленький мужчина лет тридцати пяти. Его смуглое лицо изрезали морщины. Встретившись со мной глазами, он улыбнулся, обнажив ровные белые зубы. Он был в удобной для дороги кожаной одежде и высоких сапогах.

– Что-нибудь поесть. И кувшин вина – нас мучит жажда! – велел Адепт.

– Все будет сделано, – склонился в низком поклоне хозяин и исчез с женой на кухне.

– Разрешите подсесть к вам, господа? – учтиво обратился к нам мужчина в кожаном, – Я сразу увидел в вас приятных собеседников, встреча с которыми в долгих странствиях сравнима с находкой жемчужины в куче навоза.

– Думаю, вы ошибаетесь, сударь. Не зная нас, вы слишком высоко оцениваете наши достоинства, – суховато произнес Адепт. – Но мы благодарны вам за лестные слова и, конечно, не против, если вы присядете рядом и разделите с нами кувшин вина

Недомерок устроился напротив нас, и я получил возможность получше рассмотреть его. Лицо незнакомца было некрасивым, с мелкими, какими-то крысиными, чертами и вместе с тем не лишено некоторого обаяния. В карих глазах светился ум. Шрамы на лице и обветренная кожа говорили о том, что жизнь этого человека была нелегка и полна приключений. Длинные тонкие пальцы постоянно находились в движении – он теребил свой рукав, мял хлеб, крутил кольцо на мизинце. Было видно, что он привык работать пальцами, скорее всего играя на каком-нибудь струнном музыкальном инструменте. Судя по чертам лица и цвету кожи, в его жилах текла турецкая или мавританская кровь

– Вижу, вы держите путь издалека, – начал он.

– Вряд ли есть в Европе страны, чью дорожную пыль мы не носили бы на подошвах наших сапог.

– Мне, странствующему дворянину, с детства безжалостно брошенному в океан жизни, это знакомо. Видал я во дни своих странствий места и похуже, но, скажу честно, сия таверна представляет из себя жалкое явление. Хозяйка ленива и плохо готовит. Слуги неучтивы. Хозяин наверняка вор и укрывает доходы от государевой казны. Представьте, он не хотел пускать на порог меня, измотанного долгой дорогой и ослабевшего от голода и усталости. – Незнакомец укоризненно покачал головой. – Он так и намекнул мне, что если у представителей моего славного рода и водились деньги, то было это еще до великого потопа.

– Так и сказал? – покачал я головой, отмечая про себя, что хозяин был абсолютно прав.

– Так и сказал… А ведь бедность, судари, вовсе не относится к числу человеческих грехов. Скорее наоборот, является добродетелью. К счастью, я не всегда наделен этой самой сомнительной из добродетелей. Вид золота в моих карманах отрезвил этого мерзавца, и это к лучшему, ибо я тогда уже почти решил обрубить ему уши. И клянусь, без ушей он смотрелся бы куда лучше, чем теперь.

– Сие было бы излишне, ибо смирение должно входить в число душевных качеств порядочного человека, – возразил ему Адепт с самым серьезным видом, стараясь сдержать улыбку.

– Согласен с вами. Но, к сожалению, этим душевным качеством не владели ни мой добрый отец, вынужденный подрабатывать морскими плаваниями, ни дед, казненный Яковом Вторым, чтоб еще тысячу лет все плевали на могилу этого августейшего выродка, а у его детей из ушей росла шерсть!

– Вы слишком суровы к нему, – подал я голос. – Хотя, конечно, Яков был отъявленным плутом и мерзавцем, пролившим кровь многих порядочных людей.

– Да, именно так, мой друг. Хотя, если признаться, и мой дед был плутом и мерзавцем. К счастью, его кровь не отразилась на мне, и нравом я вышел кроток, а душой чист. Я даже, к стыду своему, излишне добродетелен, что не может не осложнять жизнь человека в наши тяжелые времена.

Наш новый знакомый отхлебнул из кружки и кинул взгляд в окно.

– О, солнце поднимается. Пожалуй, мне пора. Вот что я вам скажу. Если решите остановиться здесь надолго, знайте – эта тараканья дыра полна всяких олухов, скучных, как проповедь святого отца-бенедиктинца. Баронесса де Брагелонн со слугами держит путь в один из замков своего мужа, но живет здесь уже два дня. Мы въехали одновременно. Ее вовсе не интересуют более чем сомнительные местные пасторальные красоты и не ласкает слух мычание коров на лугу. Интересы ее не простираются дальше красавца – испанского капитана Аррано Бернандеса. Если же она не соберется задерживаться здесь надолго, то вам повезло, ибо один только вид этой пресной и глупой курицы может наполнить тоской чью угодно душу… Хорошо, что меня не слышит капитан. Этот бешеный идальго взрывается быстрее, чем порох в корабельном магазине, в который угодил горящий факел. Честно сказать, идальго этот всего лишь надменный индюк, с детства привыкший пускать людям кровь и созерцать аутодафе, наслаждаясь ароматом горящего человеческого мяса. Клянусь, у него просто страсть к огню, как и у всех испанцев… Ну что же, мне пора покинуть вас! – Он развел руками, закончив подробное описание постояльцев. – Кстати, я забыл представиться вам. Генри Джордан, английский дворянин. Мы тоже представились.

– Хозяин, – крикнул Генри. – Поторопись, если хочешь увидеть, как блестят мои денежки!

Хозяин появился тут же, едва заслышав волшебное слово.

– Четыре экю.

– Вы слышали, четыре серебряных экю! За непрожаренную говядину и запах хлева в спальной комнате!… На! И возьми еще половину – я расплачусь за все, что закажут эти господа.

Наши возражения не подействовали на него, он загорелся мыслью оплатить наши расходы.

– Благодарю, сударь, – поклонился хозяин. Недоверие и презрение, с которым он смотрел на англичанина, сменились скорбной миной. Он вытащил из кармана золотое кольцо и с видимым сожалением протянул его Генри. Тот опустил кольцо в карман и хлопнул хозяина по толстому брюху.

– Не скучай без меня, винная бочка, я еще когда-нибудь появлюсь в этой гнусной дыре и наведу порядок в твоих винных погребах. Счастливого пути вам, господа. Мне было приятно побеседовать с вами, и, возможно, наши дороги еще пересекутся, ибо в мире их гораздо меньше, чем кажется на первый взгляд.

Он нахлобучил шляпу и вышел. Вскоре со двора донесся стук копыт.

– По-моему, он больше похож не на дворянина, а на вора, – пробормотал хозяин, внимательно рассматривая монеты. – Вроде бы не фальшивые. Кто бы мог подумать, что у этого мошенника найдутся деньги. Когда я брал в залог кольцо, то был уверен, что у него за душой нет ни су.

Вскоре нам принесли холодную телятину, яичницу и еще один кувшинчик вина. Все было вполне сносно на вкус, так что Генри Джордан был не совсем прав, ругая здешнюю кухню.

– Мне понравился этот"забавный человек, – сказал я, пережевывая телятину и запивая ее белым вином.

– Мне тоже. Я не заметил на нем печати зла. Но когда хозяин трактира назвал его мошенником и вором, думаю, он был не слишком далек от истины.

– Мне тоже так кажется. Хотя его речь выдает в нем образованного и неглупого человека.

Мы провели за неторопливой трапезой полчаса. За соседним столиком устроились вошедшие с улицы трое французских офицеров, которые даже во время еды не расставались с оружием, рядом с ними лежали их шпаги и заряженные пистоли. Они негромко о чем-то переговаривались. Все было тихо и спокойно, пока вдруг не начался жуткий, непристойный бедлам.

Сверху, где, как я понял, располагались комнаты состоятельных постояльцев, донесся истошный женский Крик, перешедший в забористую ругань, – дама явно не стеснялась в выражениях. Потом послышались возбужденные мужские голоса. Шум приближался. И вот в зал ворвалась разъяренная компания, состоящая из полноватой благородной дамы, раскрасневшейся от волнения, двух напуганных слуг, у одного из которых на щеке отпечаталась пятерня, похоже, хозяйкина награда, и высокого испанца с острой бородкой, длинными черными волосами и темными глазами, мечущими молнии. Вслед за ним вбежал удивленный и испуганный хозяин.

– В твоем мерзком курятнике, не заслуживающем даже названия харчевни, меня обворовали! – взвизгнула дама, примериваясь, как бы получше залепить хозяину пощечину.

– Не может быть! – воскликнул тот.

– Коробка с драгоценностями! Кошелек с деньгами! Все пропало!

– Баронесса, может, вы недостаточно хорошо осмотрели свои вещи?

Хлоп! Рука баронессы все-таки нашла достойный объект в виде его мясистой щеки, и лицо хозяина постоялого двора приобрело такое же украшение, какое имелось у слуги.

– Поговори у меня! Я вам устрою Варфоломеевскую ночь, проклятые гугеноты! Я разорю это разбойничье гнездо! – гневалась дама.

– Тот вор, что уехал… – начал было объяснять хозяин.

– Как ты смеешь так говорить с баронессой, – перебил его идальго, ухватив крепкой рукой хозяина за воротник. – Я выверну наизнанку твои внутренности!…

– Я, да, м-м… – замычал хозяин.

– Он считает, что я вру! – завопила баронесса… Хлоп! Для симметрии на лице бедняги появился еще один отпечаток ее ладони.

– Что вы, сударыня, как я могу?..

– А может, он сам и украл драгоценности? – подо-зрительно уставилась на него баронесса де Брагелонн.

– Помилуй Господи!

– А что, это вполне возможно, – холодно произнес идальго, его пальцы легли на эфес шпаги, которую он уже успел нацепить с утра, на устах заиграла зловещая улыбка.

Испанец мне сразу не понравился. В нем, по-моему, сошлись худшие черты, которые можно встретить у представителей его народа, – высокомерие, напыщенность, холодная жестокость.

– Уверяю вас, это невозможно! – крикнул хозяин.

– Тогда кто, как не ты?

– Не знаю, – всхлипнул хозяин. – Ума не приложу… Скорее всего это тот постоялец что недавно съехал… Я с первого взгляда понял, что он плут и каналья. Сперва он не мог расплатиться, а тут…

– Что – а тут? – грозно спросила баронесса.

Хозяин понял, что сболтнул лишнее, ведь если вор расплачивался крадеными деньгами, то их придется вернуть.

– А тут взял и уехал, – быстро завершил тираду хозяин.

– А, я помню эту английскую змею, – прошипел идальго, и, надо отметить, в этот момент он сам гораздо больше походил на змею, чем англичанин. – И когда он уехал?

– Рано утром потребовал завтрак, потом посидел вот с этими господами. – Хозяин указал на нас. – А затем сел на коня и был таков.

– Нужно послать погоню! – взвизгнула баронесса.

– Поздно. Мы даже не знаем, куда он отправился, – возразил идальго и повернулся к нам. – Уж не сообщники ли это сбежавшего мерзавца?

– Мы видели его первый раз в жизни, – сказал Адепт.

Идальго посмотрел на нас равнодушным взглядом, ясно было, что мы его совершенно не интересуем, и он вряд ли на самом деле считает, что мы соучастники англичанина Он уже собирался отвернуться от нас и вновь приняться за хозяина. И тут вдруг он покачнулся, словно от удара кулаком в грудь, рука его прижалась к сердцу, потом резко рванула ворот камзола Лицо испанца на миг перекосилось, как от зубной боли, потом стало отрешенным. Он закрыл глаза… А когда распахнул их, то в них неожиданно вспыхнули огоньки злобы и ненависти. Его лицо исказилось, и в нем будто проступили чужие черты… Мне стало жутковато от подобной метаморфозы. Явно здесь происходило что-то зловещее.

– Я уверен, это одна шайка! – вдруг прохрипел идальго будто через силу.

– Вы уверены? – с интересом осведомилась баронесса, разглядывая нас, словно диковинных зверей.

– Я уверен! Пусть они отдадут награбленное!

– Ничего глупее я не слышал уже лет тридцать! – возмутился я, чувствуя, как у меня начинают дрожать руки. Мне становилось страшно. Здесь творилось что-то невероятное.

– Их надлежит тут же вздернуть на дереве! – решительным тоном произнес испанец.

– Здесь Франция, сударь, – проронил я, стараясь говорить как можно спокойнее. – И здесь вешают только по решению суда, тем более лиц дворянского сословия, к которому мы принадлежим.

– Ты принадлежишь к собачьему сословию – и я докажу тебе это!

В его руке сверкнула обнаженная шпага, и я прочел на его лице свою смерть.

– Сделай еще шаг, и в твоей башке будет одной дыркой больше, – негромко, но очень четко и решительно произнес Адепт. Щелчок взведенного курка и ствол пистолета, направленного в лицо идальго, говорили о том, что мой спутник не намерен шутить. Испанец не успеет и шагу сделать как свалится замертво.

– Клянусь матерью моей католической церковью – вы заплатите за все! Самые заблудшие еретики, преданные пыткам и сожжению, не позавидуют вашей участи. Да поможет мне в этом Иисус!

– Ну уж нет, негодяй! Не Иисуса, а дьявола ты должен призывать, как и твои полоумные святоши, живьем сжигающие на кострах людей! – не выдержал я.

– Ты не только разбойник, но и богохульник! Сойдитесь же со мной в честном поединке, вы, порождения порочного союза свиньи и дворняжки!

Здесь была какая-то ловушка. И мне не хотелось ввязываться в драку.

– Остановитесь, господа! – воскликнул один из французских офицеров, наблюдавших за скандалом. – Вы, испанец, не имеете никаких оснований обвинять этих людей. Если бы они были сообщниками вора, зачем им было оставаться здесь? Пока что ваши утверждения носят голословный характер.

– Меньше всего я нуждаюсь в ваших советах.

– Вы в них нуждаетесь больше, чем вам кажется, ибо рискуете повстречаться с крупными неприятностями, попирая законы страны, в которой имеете честь находиться.

– Как же!

– Один из наших законов запрещает дуэли. И если вы станете упорствовать, я буду вынужден подвергнуть вас аресту.

– Чушь!

Глаза идальго налились кровью, щека задергалась. Гнев исказил его красивые черты, и сейчас он вовсе не казался привлекательным.

– Ну ладно! – Он нехотя, против воли, вложил шпагу в ножны и обратился к нам:

– Еще настанет час, когда я вырву ваши сердца и скормлю их вашим сородичам – грязным бродячим псам!

Он повернулся и вышел.

– По-моему, он не в себе, – вздохнул офицер, глядя ему вслед.

– Бедняга, – вздохнула баронесса. – Он так расстроился из-за моих драгоценностей. Поверьте, я никогда не видела его таким. Во всем виноват этот отвратительный хлев, которому лучше провалиться в ад! – Баронесса размахнулась, влепила хозяину гостиницы еще одну пощечину и чинно удалилась.

– Это дом скорбных разумом, – пожал плечами офицер и возвратился к своему столу.

– В дорогу, Эрлих! – прикрикнул Адепт. – Обстоятельства складываются против нас!

Вскоре мы уже мчались прочь от постоялого двора. Мы не дали отдохнуть лошадям и рисковали окончательно загнать их. Достаточно удалившись от того места, мы сбавили ход.

– Почему он так вызверился на нас, этот проклятый испанец? Чем мы перешли ему дорогу? – произнес я в такт мерному цокоту копыт.

– А ты не понял? Этот испанец наш злой рок. Боюсь, что мы еще не раз встретимся с ним.

Сверху послышался клекот, и я увидел, как за верхушками деревьев исчезла большая черная птица.

– Время близится, – сказал Винер, положив на стол свои драгоценные швейцарские часы.

Вокруг стояла тишина. Полнейшая тишина, не оскверняемая ни лаем деревенских собак, ни мяуканьем кошек. Даже сам ветер затих и не шевелил кроны деревьев. И это не было случайностью. Приближался ответственнейший час.

– Через десять минут Венера вступит на порог пятого дома, произнес Адепт. – И настанет «миг немого грохота», как называли его атланты. Астральные потоки на некоторое время успокоятся в неустойчивом равновесии, и мы сможем использовать это, правда, в, ограниченных рамках.

– Я уже слышал это.

– Мы вряд ли сегодня решительно изменим ситуацию в свою пользу. Но зато сумеем получить доступ к некоторым знаниям о ближайшем будущем, которые так необходимы нам. Правда, это довольно опасное занятие. Если мы нарушим равновесие, сорвавшаяся лавина погребет нас под собой. Не знаю, стоит ли рисковать…

– Думаю, мы должны пойти на этот риск, – горячо возразил я. Мне надоело тащиться неизвестно куда Целый год скитаний, когда за тобой идет невидимый враг и ты знаешь, что он силен, а ты пока что бессилен, – это выматывает и приближает к нервному срыву. Хотелось хоть немного ясности. «Миг немого грохота» – единственная возможность ее внести

– Хорошо, – кивнул Адепт.

Он вытащил из кармана мелок и начертил на полу круг. Я вспомнил себя, чертившего такие же круги в Москве и читавшего в них заклинания из дьявольской книги, которая едва не привела меня к бесславному концу. Это очень опасное занятие, но с Винером мне было намного спокойнее. В отличие от меня, тогдашнего, он прекрасно знал, что надо делать, и умел это делать.

Адепт поставил в центре круга медный таз, налил в него из кувшина воду, опустился на колени и пригласил меня последовать своему примеру. Я тоже устроился на полу. Комната нам досталась насквозь продуваемая сквозняками, однако внутрь круга не проникало ни дуновения. Лишь мерное тиканье часов напоминало, что мы еще находимся в нормальном мире, наполненном звуками и шорохами.

– Ну что ж, время пришло, – произнес Адепт, когда стрелки часов указали на час ночи.

Я содрогнулся. Возникло ощущение, что меня сдавила и тут же отпустила гигантская рука – Венера вступила на порог пятого дома. Мы могли начать преодоление рубежа, и в нашем распоряжении будет еще целый час. Мы окажемся в центре пересечения самых фантастических сил, от которых берут начало бесчисленные цепи событий и тончайшие взаимозависимости элементов окружающего нас мира. Мы еще не бросились с головой в этот океан, но даже сейчас я ощущал себя неуютно и начинал жалеть, и то так рьяно подговаривал друга на эту авантюру.

– Ну что, вперед? – спросил Винер.

– Не знаю, – протянул я. Меня кольнуло опасение, что я не выдержу этого испытания.

– Решай быстрее. Мы не можем мешкать.

– Идем вперед!

Была не была! Нельзя давать волю своим слабостям и малодушию. Если ты уступишь им в одном, они тут же потребуют уступок в другом, так что вскоре ты полностью окажешься в их власти, станешь мнительным и чересчур озабоченным своим уютом и безопасностью, а это было бы для нас верной смертью. Не говоря уже о том, что мне противен образ сытого бюргера, не видящего ничего, кроме своего дома, лавки и мелких удовольствий. Они, глупцы, даже не знают, что рядом с ними огромный мир.

– Не пожалеть бы потом. Гляди в воду. – Адепт взял из золотой коробочки щепотку какого-то вещества и бросил в таз. Вода на миг вспыхнула синим пламенем, как подожженный спирт, после чего снова приобрела свой обычный вид.

– А туан кварзгл империнум абра, – начал нараспев читать Адепт заклинание атлантов, которых до сих пор никому не удавалось превзойти в магических искусствах. Звук – огромная сила, и в «миг немого грохота» он может открыть дверь.

Страшные слова умершего языка, словно клубы дыма, парили в воздухе. С каждым новым словом в мире нарастало какое-то содрогание. Казалось, начинается землетрясение, которое разнесет дом в щепки, а земля вокруг него расколется глубокими трещинами. Но на самом деле не дрогнул листок в цветке на подоконнике, не было даже легкой ряби на воде. Трясло где-то в иных мирах, которые невидимы для нас, но в которых всегда присутствует частичка нашей души.

– А лугзант раст ва! – торжественно и величественно закончил Адепт, взял лежащий рядом с ним его магический кинжал, руны которого светились сейчас раскаленным железом, и погрузил лезвие в воду. К моему удивлению, кинжал не упал, а остался стоять, будто его воткнули в землю.

– Не отрывай глаз от воды! – прикрикнул Адепт, и голос его донесся откуда-то из далекого далека.

Сказал он это вовремя, потому что мной овладело труднопреодолимое желание отвести глаза от ее поверхности. Вода пошла мелкой зыбью и теперь была похожа на озеро, на которое смотришь с высокой скалы. Что-то отталкивало мой взор. Но, сделав титаническое усилие, я не оторвал его. А потом уже не смог бы обвести глаза, даже если бы очень сильно этого захотел. Голубая плоть воды втягивала меня в себя, разрывала мои связи с этим миром И я устремился вперед с нарастающей скоростью через изломанный туннель с серебряными стенками…

Я лежал на скользком льду. Склон был довольно крутой, и при одном неверном движении я заскользил бы вниз. Скосив глаза, я увидел распластавшегося рядом Адепта

– Теперь наверх, – едва слышно прошептал он, но даже эти слова дрожью прокатились по окружающему миру.

Лед, на котором мы лежали, готов был расколоться и обрушиться в бездну Воздух тоже пришел в движение, завибрировал-вот-вот он в гневе разразится грохотом и молниями. Замерцал мягко льющийся со всех сторон свет, и я почувствовал, что он может слиться в ослепительный шар, который испепелит незваных гостей и оставит от них лишь горсть пепла.

Всем телом я вжался в лед. Моя щека и руки ощущали его обжигающий холод Я ждал смерти. Но через минуту все успокоилось. Адское эхо затихло. Я чуть было на радостях не проговорил «Слава Богу», но вовремя прикусил язык. Слова, произнесенные в полный голос, наверняка взорвали бы тут все.

Адепт глазами указал мне наверх. Я сделал движение. Склон завибрировал, но мне удалось продвинуться на несколько сантиметров. Потом еще немного. Так, теперь нужно подождать, пока все затихнет и успокоится, и преодолеть еще несколько сантиметров.

Где мы находимся? Что за пространства раскинулись вокруг нас? Я мог лишь разглядеть искрящуюся, уходящую вдаль поверхность льда и кусочек синего неба наверху.

Еще чуть выше. Еще… Пальцы скользнули, ноги разъехались, и я устремился вниз. Я не мог найти опоры. Я скользил сначала медленно, потом быстрее, теряя с таким трудом завоеванные метры. Я летел навстречу гибели.

В мыслях я уже распрощался с жизнью, и тут моя нога наткнулась на бугорок, соскользнула с него, но я успел зацепиться коленом, замедлив скольжение. Колено тоже сорвалось, однако мне удалось обхватить бугорок руками. Наконец-то я обрел хоть какое-то сцепление со льдом. Спасен!

Теперь передохнуть и снова вверх. Вскоре я наверстал упущенное и устремился выше и выше.

Сколько продолжался наш подъем – точно не знаю. Может быть, пятнадцать минут, а может, и четыре часа. Со временем здесь творилось что-то неладное, я не мог уцепиться за него разумом, как не мог руками удержаться за лед, когда скользил вниз.

Вскоре мы настолько приноровились к плавным, размеренным движениям, что я начал забывать об опасности и совершил ошибку. Я всего лишь дернулся чуть сильнее – и окружающее пришло в движение. Начал разрастаться утробный рев, как при селевом потоке, в лицо пахнуло обжигающим дыханием, волосы встали дыбом. В районе позвоночника начала формироваться колющая боль. Минута, другая… Буря нарастала. Боль росла…

И вдруг буря и боль ушли…

Опять мягко, избегая резких движений, надо было ползти по склону. К какой-то неведомой цели, И пришел миг, когда пальцы, вместо обжигающего, пробирающего до самых костей льда, ощутили мягкую, пушистую, теплую поверхность. Это был поросший мхом камень. Я подтянулся, напрягся, с трудом выбрался на ровную площадку и осторожно разогнулся.

– Нам повезло! – во весь голос произнес Адепт.

Я втянул голову в плечи, ожидая страшнейшего удара стихий. После таких громких слов на нас должен был обрушиться весь этот мир. Но не обрушился.

– Не бойся, – успокоил меня Винер. – Мы преодолели самую трудную часть – склон, разделяющий миры. Теперь мы здесь. Можно говорить, кричать, махать руками. – Он притопнул ногой и… И ничего!

Я огляделся. Странно, в первые секунды я не видел ничего, кроме площадки, на которой мы стояли, дальше было какое-то голубое, с синими всполохами мерцание. Постепенно глаза стали привыкать, и, как при наведений резкости в подзорной трубе, цветные блики, огненные зигзаги начали обретать формы, стали проступать контуры мира. Вскоре нашим глазам предстала поразительная картина.

Мы стояли на гребне горы. А вокруг простиралась ни с чем не сравнимые по размерам и величию гигантские горы, прорезавшие долины и море вдали. Горы эти были изумрудные и красные, зеленые и фиолетовые, сверкающие в лучах льющегося со всех сторон света. Одну из них обвила переливающаяся всеми цветами радуги змея с рогами и перьями на голове. Ее шея монотонно раскачивалась из стороны в сторону. Длина змеи достигала многих миль. Но она не была самым невероятным существом здесь. У кромки моря наскакивали друг на друга, потом окунались в воды и снова сплетались в жутком, и вместе с тем грациозном танце два дракона. Удары их крыльев вызывали такие волны, которые сразу могли бы потопить целый флот. Слева от нас обрушившийся снизу вверх водопад разбивался о похожую на гроб скалу. Чей-то плавник, размером с Кельнский собор, прорезал поверхность изумрудного моря. Корабль, похожий на парусник из самых красивых потаенных снов, плыл через круглое черно-красное горное озеро, время от времени выпрыгивая, как огромный кит, из воды, и тогда с него катились вниз алмазные струи. Две птицы, по сравнению с которыми птица Рух показалась бы жалким полудохлым цыпленком, парили в вышине, а рядом с ними зигзагами летел загадочный треугольный серебряный предмет.

Но самое поразительное находилось за нашими спинами. Когда я оглянулся, то увидел на горизонте город. Но это был необычный город. Он завораживал тем, что постоянно менял свои очертания. Только что в нем были храмы с быками и крылатыми драконами, вздымались вверх уступчатые пирамиды, и вот уже их сменяли ажурные дворцы, замки, неприступности и красоте которых позавидовал бы любой феодал. Вслед за этим появились гигантские черные утесы и устремленные в небо стрелы, с трудом верилось, что это здания, но" это были именно они. Их сменяли сооружения разных цветов и таких замысловатых форм, которые просто не укладывались в голове.

– Ох, – прошептал я. – Что же это такое? Неужели все это существует на самом деле?

– Что значит – существует? У этого города тысяча, да что там тысяча, бесконечное число граней, уходящих во многие миры.

– Такой красотой можно любоваться вечно!

– Кому-то это удалось. Многие попались в ловушку и навсегда остались здесь. Я им не завидую… А нас встречают!…

Он смотрел на кого-то за моей спиной. Я обернулся и увидел белую птицу с длинным клювом и раскосыми человеческими глазами. Ростом она была с меня.

– Что вам надо? – послышался равнодушный голос, звучавший сзади, спереди, отовсюду, как глас Божий.

– Мы хотим знать настоящее. Мы хотим знать грядущее, Мы хотим получить защиту и силу, ибо наши силы уже на исходе, – выпрямился Адепт.

Птица расправила крылья.

– Идите за мной, – заклекотала она. И резко взмыла вверх, уходя в голубое небо.

– Как за ней? – не понял я.

– Не спрашивай, а делай – главная заповедь в этих краях. – Адепт подошел к краю обрыва, оттолкнулся ногой и… полетел вслед за птицей.

Я не верил, что мне удастся проделать то же самое, но, когда я оттолкнулся ногой, скала осталась внизу. И я понял, что здесь решают все не мышцы, крылья или острые клыки – тут все зависит от воли.

Горы проплыли внизу, и когда я смотрел туда, то видел вещи, которые перечислять нет смысла. Все видимое находилось в постоянном движении. Там происходили самые невероятные метаморфозы, в которые вовлекались и живые существа, и деревья, и неживая (неживая ли?) материя. Там можно было увидеть все, что только в состоянии помыслить себе человек. И то, чего он не в состоянии представить. Это было и прекрасно, и пугающе. И оставляло отпечаток, вызывало отклик в лучшее, словно картина великого живописца.

Неожиданно мы очутились на голой скале. Когда мы ступили на нее, свет, льющийся со всех сторон, начал меркнуть, и вскоре этим миром овладела тьма, в которой лишь угадывались очертания великих гор. Но то, что происходило рядом, я видел очень ясно. Под ногами у нас был узорчатый пол, которого не сыщешь ни в одном дворце. В центре виднелось углубление с прозрачной водой, на дне его находился золотой песок и кораллы самых удивительных форм.

– Говорите, – послышался голос, и я не мог понять, какой он тональности, как он звучит Он просто звучал – и все.

– Что будет с нами? Удастся ли нам выполнить возложенную на нас миссию? Если нас ждет смерть, где нам надо готовиться встретить ее? – спрашивал Адепт. Он говорил медленно, будто стремясь, чтобы его поняли.

Птица ударила клювом о землю. Вода вскипела, помутнела и на глазах превратилась в зеленое болото.

– Ваше будущее нам не дано видеть, – проклекотала птица.

– Почему? – спросил Адепт. – Оно закрыто? Если закрыто, то кем? Разве мы не обладаем правом, священным для этих мест, – правом знать все?

– Оно не закрыто. Его пока просто нет.

– Как? – пораженный, воскликнул Адепт.

– Оно еще не определено. Ваша линия судьбы переплетена с тысячами других. У вас есть выбор. От него зависят эти линии и, возможно, судьба всех людей Земли.

– Эта весть необычна, – покачал головой Адепт. – Тому, кто смог взобраться на скалу Оракула, удается узнать даже исход битв в точках Лимпериума. И такой запрет… Это значит, мы в судьбоносном русле, – он обернулся ко мне, его глаза как-то болезненно горели, он был возбужден. – Эрлих, такое дается очень немногим.

– Что ты еще хочешь знать, человек? – осведомилась птица.

– Где наш враг? Что он делает? Как найти силы, чтобы бороться с ним?

– Смотри.

Болото превратилось в лед. В нем отражалось ясно и четко помещение со сводчатым потолком, сыплющий искрами шар вместо свечи на столе и Хранитель, листающий огромную книгу с тонкими страницами. Робгур что-то шептал себе под нос. Мудрость и сила исходили от него.

– Хранитель, – прошептал Адепт. – Он сейчас думает о нас. Эти мысли никогда его не покидают

Робгур был погружен в чтение. Неожиданно он дернулся, как от удара, выпрямился, огляделся настороженно, как оглядывается, принюхиваясь и поводя ушами, охотничья собака, почуявшая дичь Он встал, прошелся по комнате… Убедившись, что в ней никого нет, он уселся в широкое кресло из слоновой кости, склонил голову, над чем-то задумавшись. Я боялся его, даже зная, что нас разделяет огромное расстояние и преграды чужих миров. Но для этого исчадия ада не существовало преград.

Хранитель успокоился, видимо, решив, что чувства подвели его. Во всяком случае, мне так показалось.

Но я ошибся.

Миг – и изображение Робгура окуталось тьмой. Скала дрогнула. Белая птица вспорхнула в испуге. Я отшатнулся от ледяной глади. Она пошла трещинами. Из нее выползало в этот мир НЕЧТО, являвшееся одной из составляющих Хранителя, сосредоточением его силы. Оно устремилось к нам, охватывая нас в тиски, питаясь нашей энергией. Неужели, не настигнув нас на Земле, он поймает нас в этом мире, куда мы вовлекли его по собственной глупости? Но кто мог подумать, что он способен на такое?

Он почти овладел нами, когда Адепт, собравшись с последними силами, схватил меня за руку и бросился на покрытый трещинами лед. Ледяная поверхность с оглушительным грохотом треснула и распалась…

И мы снова очутились в нашей комнате. Внутри круга. Сперва мне показалось, что мы избавились от Хранителя.

Наивны тщетные надежды! Он был здесь. Он последовал за нами из того мира. Он не привык упускать добычу.

Нам приходил конец. Он навалился на нас своей мощью. Та тьма, которая набросилась на нас Там, теперь душила нас Здесь, вытягивая все силы. Его Сила только возросла после его пребывания в странном мире. Мы же не ждали его и оказались не готовыми к борьбе с ним.

Адепт был беспомощен. Могучий рывок, когда он толкнул меня на лед, истощил его последние силы. Теперь он лежал на полу, похожий на труп, и кровь застывала в его жилах, глаза стекленели, будто покрывались льдом.

Я не мог двигаться. Я сидел на полу, окаменев, оставшись с сильным, безжалостным врагом один на один. Враг забирал мою жизнь. Пил eejjo капельке, наслаждаясь этим. Мне оставалось жить немного. И за оставшееся мне время я должен был что-то придумать. Но что?

Решение пришло само собой. Из последних сил я сбросил оцепенение, сковавшее мои члены и мысли, и ударил ногой по тазу с водой, в котором еще стоял стоймя клинок. Вода разлилась по полу, прогрохотал гром и затих вдалеке…

А потом залаяли собаки. Налетел порыв ветра и зашуршал в кронах деревьев, шевеля листья и будто забавляясь с ними. И я понял главное – окружающий нас мир больше не был опутан тканью безмолвия. Я любил этот мир. Всей душой,.. Особенно когда рядом не было Робгура.

Адепт пришел в себя и приподнялся.

– Как ты избавился от него?

– Просто перевернул таз с водой.

– Безумец! Я бы никогда не решился на такое. Нас могло затянуть в водоворот, из которого нет спасения. Тебе улыбнулась удача. Так она еще не улыбалась никому.

– Потомки назовут меня Эрлихом Счастливым. Мне действительно иногда везет.

– Не думаю, что дело тут только в везении. Похоже, ты владеешь такой ипостасью великой Силы, какой мало кто владел. Ты можешь воздействовать на ткань действительности, даже сам не ведая, что творишь.

– Ну да! – кивнул я. – А Хранитель может воздействовать на меня. Теперь он наверняка точно определит, где мы находимся. И нашлет на нас мор и тьму египетскую.

– Не думаю, что все обстоит так плохо. Сюда он пришел за нами из далеких земель, и он точно не знает, куда его выбросило. Так что в результате он не приблизился к нам ни на шаг.

– Не думаю все же, что нам стоит здесь задерживаться.

– До утра можешь спать спокойно.

– Счастлив ты, если можешь заснуть после такого. Я вообще, наверное, теперь никогда в жизни не буду спать.

– Да? – Адепт криво улыбнулся Родной из своих самых жутких улыбочек, от которых мне до сих пор становится не по себе. – Ложись в постель

Не в силах противиться его настойчивому голосу, я улегся на ложе прямо в одежде.

Адепт опустил мне ладонь на глаза… И я тут же провалился в черный, без сновидений сон.

В солнечный теплый день мы прибыли в Тулузу – оживленный город на юге Франции, расположенный на реке Гаронне – на пересечении торговых путей.

Были времена, когда этот город мог похвастаться независимостью и значительной ролью в европейской политике. Больше тысячи лет назад он являлся столицей королевства вестготов, потом почти полтысячи лет столицей независимого и свободолюбивого Тулузского графства-оплота ереси альбигойцев, считавших, что в мире не одна, а две равновеликих, бесконечно могущественных силы – Бог и дьявол. В результате кровавых альбигойских войн, когда безжалостно вырезались тысячи безоружных еретиков, графство было присоединено к домену французского короля. Сегодня позабывший о былых жарких временах народ здесь был ленивый и медлительный, довольно прохладно относящийся к славе воинственных предков. Горбатые узкие улочки переполняли сонные торговцы, крестьяне и студенты университета. Здесь ощущалась близость Испании, встречалось множество смуглых лиц и черных глаз. В разговоре то и дело проскальзывали испанские словечки.

Мы сняли угол около церкви Сен-Сернен. Гостиница была полна купцов, мелкопоместных дворян, ищущих, кому бы повыгоднее запродать свои ратные услуги в деле лишения жизни себе подобных.

Во всех больших городах у Адепта были единомышленники. Я имел возможность не раз убедиться, сколь широко раскинул свои сети Орден Ахрона и сколь могущественен он был. Большинство из людей, с которыми общался Винер, даже не знали, частью какой силы они являются и какой великой цели служат. Их до глубины души поразило бы, узнай они, кто такой Винер, и они бы лишились дара речи, если бы им стало известно, нити каких сил он держит в своих руках. И уж никто из них никогда не поверил бы рассказу о том мире, в котором мы побывали в «миг немого грохота». Вдруг истинно посвященных мал. Мало кто достоин далеко пройти по пути тайного учения.

Пока Винер ходил по своим делам, я бесцельно слонялся по улицам, с удовольствием отдаваясь во власть нового для меня города, вдыхая его воздух, заглядывая в таверны и лавки. Мне нравилось это занятие. Страшно подумать, сколько я истоптал башмаков, бродя по таким городам, сколько повидал людей с разным цветом кожи, сколько слышал языков, многие из которых научился понимать и даже сносно говорить на них.

Я убил добрую половину дня, пока очутился на торговой площади, где толпился народ, продавались овощи и мясо, глиняные горшки и кухонные ножи, шпаги и шляпы. Стоял привычный в таких местах галдеж: продавцы расхваливали свой товар, шел отчаянный торг, злобно ругались две толстые крестьянки – они уже были готовы вцепиться друг другу в космы. Какой-то мальчишка сграбастал горсть орехов и бросился наутек под дикий крик хозяина, которому, казалось, отрубили палец.

– Лови! Хватай! Держи негодяя! – надрывался хозяин.

Пахло жареным мясом, фруктами и гнилью. Все рыночные площади похожи одна на другую, будь то Лондон, Тулуза или Москва.

– Дорогу! – прокричал господин в камзоле и при шпаге, расчищая дорогу перед солидной дамой.

На краю площади сплошной толпой сгрудился народ. Слышались свист, улюлюканье, одобрительные крики. Я счастливо улыбнулся и прошептал:

– Театр!

Люди обожают глазеть на скоморохов и жонглеров, гистрионов и акробатов. Они любят комедии масок и театры теней, кукол, марионеток. Они в восторге, когда артисты смелы и отчаянны на сцене, они совершают отчаянные и благородные поступки, которые сами обыватели совершить не в состоянии. Театр распахивает большой, грустный или смешной мир крестьянину и ремесленнику, сапожнику и аристократу. Он дает возможность вдоволь посмеяться, посмотреть на все со стороны, отвлечься от голода, нищеты и горестей или праздной тоски, а если зерна падут на добрую почву, даже немного приблизиться к Господу. Каким бы примитивным сюжетом не потчевал автор зрителей и какими бы надуманными ни были кипящие на сцене страсти, они все равно найдут отклик в душах людей, приподняв их немного над серой массой будней.

Я втерся в толпу, и, получая тычки под ребра, начал продираться вперед, при этом выслушав немало ругательств и пожеланий немедленно провалиться прямо в ад. Наконец, я увидел красный занавес, над которым метались тряпичные куклы. Одна изображала толстенного и противного графа Барбарасса, державшего молодую жену чуть ли не на хлебе и воде. Молодой пылкий любовник Франк пытался проникнуть в будуар графини то под видом заезжего монаха, то под видом служанки, переодевшись в женское платье. Сейчас была сцена, когда, зажав новую служанку в углу и гладя матерчатыми руками тряпичную кожу, Барбарасса обещал припасть к ее прелестным ногам. Незадачливый любовник в женском платье пытался отбиться от старого ловеласа, но этим только еще больше распалял графа.

Молодая графиня наблюдала за всем этим со стороны, а потом возопила высоким голосом:

– Ох, если бы он только был так же страстен со мной, как с этим Франком, зачем бы, спрашивается, тогда нужен мне был этот худосочный любовник? О, как мой муж напорист, как он хорош!

Эти слова неизменно вызывали у зрителей восторг.

Когда вожделение графа перевалило через край и он уже готов был овладеть жертвой, молодой ловелас воскликнул грубым голосом:

– Как смеешь ты, негодяй, посягать на мою честь?!

– Такой милый и изящный бюст и такой грубый голос, подобный реву раненого кабана! – обратился граф к публике и с новой силой набросился на лже-служанку. – О, милая, за твой нежный голос я люблю тебя еще сильнее! Раскройся передо мной, цветок моей страсти!

Франк схватил дубину и ударил наивного рогоносца по голове. Тот, охнув, без памяти повалился на землю. Тут резво выскочила графиня.

– Дорогая, хоть несколько мгновений мы сможем побыть вместе. Я так ждал этого часа! – Любовник бросился к графине, а та стала отбиваться

– Раскройся предо мной, алый цветок моей любви… – пробормотал Франк.

Теперь уже графиня схватила дубину и ударила любовника по голове со словами:

– Прочь, негодяй, мне не нужны твои лобзания. Что ты стоишь, тощий, как щепка, против моего пухленького муженька, против его страсти!

– Ох! – Любовник повалился на землю, вызвав бурю смеха и восторга.

– Приди, приди ко мне, любимый. – Графиня кинулась на пол и принялась жарко ласкать и целовать графа, сжимая его все сильнее в своих объятиях. – Нет лучше тебя, слаще твоей страсти, которую я только что подглядела тайком. Приди ко мне, и пусть расцветет для нас дерево любви!

– Не хочу! – Теперь яростно отбивался граф. – Оставь меня в покое, нет сил таких, чтоб ублажить тебя!

– О нет! Тебя я вновь желаю!

В конце концов граф, не выдержав домогательств собственной супруги, схватил все ту же дубину и ударил жену по голове.

– Ох! – Теперь она упала на землю, вызвав новые крики восторга. Зрители наслаждались этим неприхотливым зрелищем.

– Приди, приди ко мне, любимая моя! – бросился граф к застонавшему любовнику его жены…

В этот момент мне стало не до представления. Кто-то шарил рукой по моему поясу. Тут же мой кошелек, срезанный каким-то умельцем, перекочевал в чужой карман. Действовал этот негодяй настолько виртуозно, что я едва почувствовал его пальцы. Другой, не знакомый с навыками этой публики, вообще не обратил бы на это никакого внимания Я ухватил вора за тонкую, почти детскую руку В моих пальцах, довольно крепких – на недостаток силы я никогда не жаловался – его рука оказалась как в стальных тисках.

– Попался, прохиндей, – прошипел я.

Но он неожиданно мощным рывком вырвался и ринулся в толпу. Я устремился за ним. Не то чтобы я слишком жалел о потерянных деньгах – в последнее время уж чего-чего, а денег было вдосталь, – но мне не нравилось чувствовать себя жертвой какого-то нахального воришки.

Работая локтями, извиваясь так, что трещали кости, я лез вперед. Мешала длинная шпага, которую я в последнее время постоянно таскал с собой, но все же меня разбирало такое зло, что я ни на шаг не отставал от ловкого мошенника в зеленой рубахе и шляпе с опущенными полями. Он явно не рассчитывал на то, что я проявлю столь завидную прыть. Воришка все время оглядывался и наконец отчаянным рывком выбрался из толпы. Напоследок его наградили пинком, он пролетел несколько шагов, плюхнулся на землю, но тут же вскочил и побежал легко и быстро, как вспуганный охотником заяц.

– Держи карманника! – крикнул я.

Никто, естественно, задерживать вора не собирался. Местная публика привыкла к таким историям, происходящим изо дня в день, и все на личном опыте убедились, что лучше не вмешиваться в подобные дела.

Вор перевернул лоток с фруктами, перепрыгнул через гору гнилых помидоров. Он был очень ловок и подвижен. Но и я был тоже ловок, несмотря на свой возраст, и в беге мог дать фору любому молокососу. Я отшвырнул путающегося под ногами мальчишку (возможно, даже сообщника) и перемахнул через забор, за которым только что исчез вор.

Он петлял меж рядов, но я не упускал его из виду и не отставал. Он вновь перемахнул через дощатый стол с горой глиняных горшков, пролез под телегой, опрокинул стол с орехами.

– Будь проклята твоя мамаша – портовая шлюха! – заорал хозяин горшков, которого недавно обокрал шустрый мальчишка и который уже сорвал голос от ругани.

Мы вырвались с рынка на улицу. Карманник не успел увернуться от дамы с крошечной болонкой в руках и сшиб ее с ног.

Я сумел сократить расстояние, но из последних сил. И тут воришка сделал ошибку. Он свернул в узкую улицу с кирпичными домами без окон, заканчивающуюся высоким каменным забором. Попытался перепрыгнуть через неожиданную преграду, но пальцы его соскользнули. Он упал, сильно ударившись коленом и обхватив его руками.

– Ну что, негодяй?! – воскликнул я, переводя дыхание. Отдышавшись, я выхватил шпагу и со свистом рассек ею воздух.

– Вы ошибаетесь, мой господин. Я вовсе не негодяй. Просто рамки нашего циничного общества настолько узки, что в них нельзя сделать и шагу, не рискуя прослыть негодяем. – Он начал приподниматься, потирая ушибленное колено. В его голосе звучали неприкрытые грусть и печаль, вызванные несовершенством современного общества.

– Сейчас я укорочу твой длинный язык! – воскликнул я. – Выбирай, тебя убить сразу или ты желаешь побеседовать с местным судьей?

Убивать я его, конечно, не собирался, но попугать его в компенсацию за потраченные усилия и нервы следовало.

– И то и другое, господин, было бы непростительной ошибкой Я один из немногих оставшихся в мире противников насилия и сторонник того, чтобы над душами людей не висел тяжкий груз собственности, тянущий их прямиком в адское пекло. Я человек, угодный Богу, и тот вряд ли вам будет благодарен за мое убийство, хотя я и сяду в результате рядом с ним за один стол.

– С чертями ты будешь сидеть за столом!

– Кстати, если вы отдадите меня в руки правосудия, то на вас будет в обиде и сам король?

– Почему? – с усмешкой спросил я.

– Потому что на галерах я вряд ли сумею работать достаточно хорошо, что наверняка ослабит флот его Величества. Не так ли?

– Не так. – Я остыл, и злость моя куда-то улетучилась. Мошеннику удалось своими наглыми бесшабашными разговорами развеять мою ярость. – Там есть такой учитель, как плетка, и ее уроки обычно усваиваются всеми.

– Вы не выглядите злым человеком Если все проблему только в кошельке, то, пожалуйста, берите его обратно, хотя лишний груз вряд ли сделает более легким ваш путь. – Вор вынул из своих карманов кошелек и с сожалением взвесил его на своей ладони.

Я снял шляпу и начал обмахиваться ею, решая, что предпринять.

– О! – воскликнул вор, рассмотрев мое лицо. – Это оказывается вы, мой друг! Если бы вы знали, как приятно встретить в этом суетном городе знакомое лицо.

Он в свою очередь тоже стянул шляпу, открывая для полного обозрения хитрую физиономию с кривой улыбкой, обнажающей прекрасные белые зубы.

– А, так это ты, воришка!

– Да, это я – сэр Генри. Правда, вы выразились по поводу рода моих занятий чересчур прямолинейно, что меня немножко коробит… Ох, если бы я знал, что это вы, поверьте…

– Не верю!

– Напрасно. Вы с вашим другом мне сразу понравились, – ухмыльнулся вор – Надеюсь, вы не отдадите старого знакомого в грубые руки городского палача.

– У меня есть желание сделать это.

– Тогда наступите этому желанию на горло. Поверьте, это не лучшая мысль. Вас будет мучить совесть, а ее уколы порой довольно болезненны.

– Черт с тобой, негодяй, я прощаю тебе мой кошель! Но как быть с драгоценностями графини?

– Почему вас так волнует их судьба? Вы так печетесь о благе графини, чье любимое занятие запарывать слуг до полусмерти. Слава о порядках в ее владениях облетела, наверное, уже весь свет.

– Разве это служит тебе оправданием? – возразил я, зная, что в отношения графини он прав.

– Или вам по душе ее любовник, который сам наверняка зарился на эти драгоценности и стащил бы их, если бы я его не опередил?

– А, ладно! Я знаю, что поступаю не правильно, ибо вряд ли ты оставишь столь грязное занятие и найдешь дело, достойное дворянина и честного человека…

– Все в руках Господа.

– Проваливай, мерзавец. И пусть тебя самого начнет когда-нибудь грызть совесть. Когда-нибудь ты все равно будешь наказан – такая жизнь еще никого не доводила до добра.

– Так же говорит и мой исповедник. Он протянул мне мой кошелек.

– Сейчас, когда это легкое недоразумение рас сеялось, как утренний туман, не согласитесь ли вы посидеть со мной и выпить немного доброго вина?

Денег у меня не особенно много, но я найду, чем рас платиться.

– Боже упаси. Я буду пить вино с вором?..

– Будете, мой друг. Я должен сообщить вам весьма важную вещь.

И тут я ощутил какое-то легкое притяжение. Я понял, что должен пойти с ним, что наши пути сегодня пересеклись не напрасно и что в этом есть какой-то скрытый смысл. Я не должен упускать свой шанс. В чем он заключается я пока не понимал. Но я научился за последнее время серьезно относиться к подобным чувствам.

– Хорошо, идем.

Мы нашли столик в прокопченном углу ближайшей харчевни. Надо заметить, что там собрался отпетый сброд, но я привык к таким местам, да и Генри чувствовал себя здесь так же легко и непринужденно, как главная фрейлина на балу у короля.

– Не беспокойтесь, здесь проводят время не только воры, но и люди более почтенных занятий, – заверил меня Генри.

– Кто еще? – полюбопытствовал я оглядываясь. – Наемные убийцы?

– И они тоже, что порой весьма полезно. И вы в этом, возможно, еще убедитесь. Давайте выпьем.

Мы пригубили вино, и я, решив побыстрее завершить эту встречу, требовательно сказал:

– Что такого важного ты хотел мне сообщить? Генри отхлебнул вина и проникновенно произнес:

– Я страшно виноват перед вами. Помните наш разговор, когда мы виделись в первый раз?

– Помню.

– Я жестоко обманул вас.

– В чем?

– Я сказал, что дед мой был отъявленным негодяем. А отец, наоборот, чуть ли не святым человеком.

– Ну и что?

– Это ложь. Это бессовестная ложь. Не только мой дед был негодяем, но и мой родной отец. Он служил у самых кровожадных флибустьеров корабельным врачом и, надо сказать, пользовался у них уважением. Притом не только за свои способности лекаря.

– Это все, что ты хотел мне сообщить?! – разозлившись, воскликнул я и собрался встать и покинуть это место.

– Это главное… Э, куда вы так заспешили? – замахал он руками. – У меня есть еще кое-что для вас, правда, гораздо менее существенное.

– Говори!

– Тот любовник графини, чернобровый испанец, – он сейчас в Тулузе.

– Не слишком приятное известие. Но и не слишком огорчительное.

– Правда? – насмешливо спросил воришка.

– Вся беда в том, что он почему-то увидел в нас твоих соучастников. Думаю, на досуге он смог спокойно поразмыслить и прийти к выводу, что это не так. И вряд ли дурацкие мысли посетят его вновь, если, конечно, он сейчас не увидит меня в твоей компании.

– Это не совсем так. Приехал он сюда вовсе не из-за меня. И не по каким-то своим личным делам. Он идет по вашим следам. Мной же он вообще не интересуется.

Я внимательно посмотрел на собеседника, и как-то сразу, безоговорочно поверил ему. Поверил душой. Что-то мне говорило – вор не врет… И известие меня покоробило. Я ощутил, что за, всем этим скрывалось что-то мерзкое и опасное. Дело тут нечисто.

– Он узнал, где вы проживаете, после чего заявился с визитом к братьям Ришар, – продолжил вор, и я видел, что он хочет, чтобы я верил в его искренность.

– Кто такие братья Ришар?

– О, это удивительные люди. Лучшие представители местной гильдии наемных убийц.

– Та-а-ак! – протянул я.

– Они не любят работать за пределами Тулузы. Думаю, братья заявятся к вам в гости, пока вы здесь.

– Зачем?

– Зачем наемные убийцы являются к жертвам? Конечно, чтобы поговорить с ними о спасении души!

– Мне верится с трудом.

– В конце концов, это ваше дело.

– Как они выглядят?

– Как обычные дикие звери, – Он описал их внешность. Два здоровенных, белобрысых близнеца. Один из них без правого уха.

– Учтите, они не любят работать с помощью ядов, пистолетов и прочих недостойных инструментов. Кистень и стилет – вот оружие дипломированного убийцы. Так они считают. И еще – хитрость, изобретательность, подлость. Они хорошо знают свое дело.

– Мне не очень-то верится в это, – по инерции упрямился я, хотя уже решил для себя сдать все позиции. – У испанца нет никаких оснований стремиться к нашей погибели. Мы с ним встречались всего раз. Недоразумение, небольшая ссора – и все. Для такой ненависти и для таких усилий нужна причина поважнее.

– Значит, они у него есть.

Я поднялся и полез в кошелек.

– Нет, сегодня плачу я, – жестом остановил меня сэр Генри.

– Ну что же. Прощай…

– До свидания. Думаю, мы еще увидимся.

– Надеюсь, не тогда, когда твоя рука будет шарить в моем кармане!

Темнело. Я возвращался в гостиницу, под впечатлением разговора с вором, озираясь и ожидая удара ножом в спину.

Обошлось. Время убийц приходит с заходом солнца. Они – дети Тьмы. Свет им противопоказан, богомерзкие дела творятся по ночам.

Я поднялся по скрипучей узкой лестнице на третий этаж. Там, под самой крышей, находилась только одна наша комната.

Адепт уже вернулся домой.

– Завтра утром, – произнес он, – как только откроются городские ворота нам надо снова двигаться в путь.

– До завтра еще нужно дожить, – возразил я.

– Ты это сказал так, как будто знаешь что-то такое, что неизвестно мне.

– Знаю.

Я подробно рассказал о нашем разговоре с Генри.

– Ты прав, с этим испанцем что-то неладно, – Адепт воспринял сей рассказ очень серьезно и поверил сразу. – Братья Ришар… Если они придут, то сегодня ночью. Вряд ли они будут дожидаться утра. Я знаю таких субъектов. У них весьма своеобразные представления о чести гильдии. Если они подрядились кого-то убить, то сделают это, не откладывая в долгий ящик.

– Тогда подготовимся.

Мы засыпали порох на зарядные полки своих пистолетов, взвели курки, чтобы щелчки не насторожили убийц раньше времени, положила на стол кинжалы и шпаги и погасили свечу. Теперь главное было не заснуть, ожидая зловещих визитеров.

Глаза привыкли к темноте, и у окна в свете луны можно было далее различить стрелки швейцарских часов с голубым циферблатом. Наступила полночь. Потом час ночи. Неужели не придут? Может, они решили приняться за нас в другое время? Или я настолько доверчив, что верю во всякий вздор, которые несут люди, которым нельзя верить даже тогда, когда спрашиваешь – день на дворе или ночь.

Без четверти два послышался осторожный стук в дверь…

– Кого это несет ночью? – сонно пробурчал Адепт, мягко приподнимаясь со стула.

– Это я, Бертранда, дочь хозяина гостиницы, – послышался тонкий девичий голосок.

– Почему ты не даешь нам спать, красотка?

– Вы говорили, что один из вас – врач, – прощебетала Бертранда, и в ее голосе ощущались волнение и испуг.

– Ну и что?

– Нашей постоялице, благородной госпоже де Парэ, стало дурно. Она задыхается. Отец послал к Жану Дюрэ – нашему местному врачу, но тот стар, медлителен и может опоздать. Она заплатит. Только поспешите!

– Подожди минутку, мы оденемся! – произнес я, а Адепт начал разжигать свечу в фонаре. Свет ее показался нам, привыкшим к темноте, довольно ярким.

Я взял пистолет, шпагу, подошел к двери, ногой отодвинул засов и отскочил в сторону

Дверь с треском распахнулась, и в комнату, как разъяренный бык, которого только что заклеймили горячим металлом, влетел здоровенный молодчик, сжимавший в руке длинный, устрашающих размеров тесак, конец рукоятки которого представлял собой тяжелый металлический шар с острыми шипами. Он еще на входе широко взмахнул ножом, рассчитывая, что острие найдет мягкое человеческое тело. Но там никого не оказалось. По инерции он сделал два шага вперед, за ним в проеме двери выросла вторая фигура – копия первой. Второй гость держал в руке большой топор.

Они сначала не поняли, что происходит. В тишине рыкнули два пистолетных выстрела. Одна пуля пробила первому убийце шею, вторая – грудь. Он по инерции пробежал еще три шага и тяжело рухнул на пол, как падает африканский слон.

Второй убийца с нечеловеческим ревом взмахнул топором и бросился на меня. На открытом месте, в больших залах шпага имеет несомненные преимущества перед топором, но в ограниченном помещении, пожалуй, шансов на успех у нее поменьше. Я успел увернуться от рубящего удара и отскочил в сторону. Адепт хотел кинуться в свару со своим клинком, но я приказал ему:

– Назад! Не лезь!

Это был мой бой. В одиночку больше вероятности выйти невредимым. Если же все трое сцепятся в тесной комнате, в суматохе кому-нибудь из нас обязательно достанется топором. К тому же Адепт обращался с холодным оружием гораздо хуже меня.

Винер тоже правильно оценил ситуацию и отскочил в дальний угол.

Убийца снова взмахнул топором, который, по его задумке, должен был рассечь меня от плеча до пояса, но лишь со свистом рассек воздух и обрушился на крышку стола, отрубив от нее приличный кусок. Я ударил его клинком шпаги по руке, но взмах получился слабый, поэтому лезвие лишь оцарапало кожу и толь ко разъярило врага.

С чудовищной силой вращая топором, он носился за мной по комнате, я едва успевал уворачиваться. Я пропорол ему бок, но он далее не заметил этого. Клинок рассек ему щеку, но и это ни на миг не задержало убийцу. Ришар был сейчас в таком состоянии, что остановить его могла только смерть.

Лезвие топора скользнуло по дуге и впилось в деревянный подоконник. Оно на секунду застряло там. Воспользовавшись заминкой, я рванулся в сторону, а потом, вложив в удар всю силу, вонзил шпагу в грудь Ришара.

Убийца выпрямился. Я ожидал, что он рухнет, но он как ни в чем не бывало выдернул топор и снова ринулся на меня. Должно быть, удар мой был не слишком точным и не задел жизненно важных органов.

– Убью! – взревел Ришар.

Я отпрыгнул назад, перед моим лицом молнией промелькнул топор. Не дожидаясь нового удара, я сделал выпад и еще раз вонзил убийце шпагу на этот раз точно в сердце. Если он и сейчас выживет, значит, он заговорен!

Ришар будто наткнулся на стену, постоял, раскачиваясь, потом рухнул на колени, поднял на меня глаза, в которых плясал свет фонаря.

– Я и с того света приду за тобой, – захрипел он, после чего растянулся на полу. Из его рта истекала струйка крови.

– Упокой Господь твою душу, хотя ты уже при жизни отдал ее Тьме, – устало произнес я, вытирая кровь на руке. Рана была пустяковой. Топор лишь чуть задел кожу.

Адепт выскочил в коридор и вскоре притащил за руку хныкающую от испуга хозяйскую дочку.

– Теперь расскажи нам, Бертранда, какой это госпоже де Парэ настолько плохо, что она не может ждать до утра.

– Простите, господа, я не виновата. – Бертранда хотела упасть на колени и обнять ноги Адепта, но он крепко держал ее за плечо. – Они пообещали убить моего отца и сестру. И они бы убили их. Братьев Ришар здесь знают все. Знали…

– Вся твоя семья и ты – трусы и предатели!

– Нет, мы просто маленькие, ничтожные люди, чья жизнь недорого стоит. Но от этого нам не меньше хочется жить.

– Ты же обрекла нас на верную смерть.

– Нет, они поклялись, что только ограбят вас и немного проучат…

– Пусть грех этот будет на твоей совести, ибо и тебе придется отвечать на последнем Божьем суде за свои прегрешения.

Бертранда всхлипнула, размазывая слезы по щекам…

Мы вынуждены были задержаться в Тулузе еще на день, пока исполнялись необходимые полицейские формальности. В общем-то дело было ясное, и даже судья сказал:

– Вы отобрали работу у моего палача. Ему рано или поздно пришлось бы проверить шеи братьев Ришар на прочность.

– Почему же он не потрудился над их шеями до нас?

– О, наша работа полна различных заковырок и тонкостей. И мы не можем предавать людей казни лишь потому, что все знают об их преступных наклонностях. Нужны были явные свидетельства, а против братьев Ришар их как раз и не было.

«Врешь. При желании вы вполне можете обходиться без излишних формальностей. Просто эти убийцы не слишком интересовали вас, поскольку не докучали лично вам и другим высокопоставленным господам, правившим в этом городе», – подумал я, но, конечно же, вслух ничего говорить не стал.

– Их трижды на дознании подвергали самым суровым пыткам, – скучающе пожаловался судья. – Но надеяться разговорить их с помощью пыточных щипцов то же самое, что этим же инструментом пытаться добиться откровенности у дубового полена. Они были совершенно нечувствительны к боли и переносили ее без звука. А потому по сложившимся правилам признавались невиновными.

Бюрократические формальности могли затянуться на несколько дней, но нам нельзя было задерживаться так долго. Вместе с тем отъезд без разрешения властей Тулузы мог повлечь за собой неприятности. За нами могли даже выслать погоню. Поэтому пришлось искать иные пути решения этого вопроса. В таких случаях ничто не служит достижению взаимопонимания лучше чем золотые монеты. Судья считал так же. И все было улажено довольно быстро. Решение гласило: приезжие действовали правильно, прикончив во время откровенного разбоя двух мерзавцев, что послужило не только торжеству справедливости, но и очищению города от тех, кто позорит его.

На дознании мы умолчали о том, какую роль в этой истории играл черноволосый идальго. Но некоторое время мы потратили на то, чтобы выяснить, где он сейчас находится. Удалось отыскать захудалую гостиницу, где он проживал, но он съехал оттуда еще вчера, и следы его затерялись. Дай Бог, не встретиться с ним вновь. Никогда.

Опять дорога, вьющаяся среди лесов и полей, зеленых полей и серых скал. Снова привалы в чистом поле и костры в ночи, к которым тянет разный люд – странствующих монахов, лекарей и крестьян, возвращавшихся из города. Кто бы ты ни был, должен соблюдать закон – разделить со случайным встречным сыр, вино и хлеб. И ты знаешь, что он обязан сделать то же самое. Неважно, что завтра вы можете стать врагами. Вечером у костра вы добрые собеседники, судачащие о делах государей и подданных, о том, что происходит в далеких странах и соседних городах.

И вот позади осталась Франция. Мы ступали по землям, принадлежащим испанской короне. Мне приходилось не раз бывать здесь раньше, и я любил эти края. Ах, Испания! Это бурные, порожистые реки и вольготные плоскогорья со степной растительностью. Это горы, простирающиеся через всю страну, и разбросанные в иссушенных солнцем бескрайних просторах оазисы. Это гордые люди с горячей кровью, которые могут быть сентиментальными, добрыми и открытыми или жестокими и безрассудными. Да, Испания – это и красные тряпки в руках тореадоров, и яркие костры, пожирающие еретиков, приговоренных к аутодафе святой инквизицией. Да, да, ведь Испания еще и свора иезуитов, прославившихся небывалым коварством и распустившим свои цепкие щупальца по всему свету. Лучшая в мире пехота – тоже Испания. И великие географические открытия. Но и позор, который принесли ей конквистадоры, от описаний зверств которых стынет кровь в жилах. Светлые дни и ночи, жестокость и сострадание, добро и зло – все в контрасте на этой земле. Ну а кроме всего прочего, Испания – это окраина Европы, которая уже сотни лет пытается, порой небезуспешно, стать ее центром, равно как и центром всего мира.

Путь наш лежал через Пиренеи, самый высокий пик которых гораздо ниже пиков этой же Европы, не говоря уже о величественных азиатских горах.

На высоте царила благостная прохлада, но, когда мы спускались вниз, нас терзало солнце и мучила жажда. Начало лета в этом году выдалось очень жарким.

Население относилось к нам вполне доброжелательно. Говорили здесь на искаженном португальском языке, который вполне доступен моему пониманию. Испания – многоязычная страна. Здесь можно услышать и испанскую, и баскскую, и каталонскую речь. Все эти диалекты знать довольно затруднительно.

Мы преодолевали перевалы и горные реки, неторопливо, но неумолимо двигаясь вперед. Мы не спешили, поскольку поспешность порой хуже опоздания.

Дорога не слишком сильно утомляла нас. Мы не испытывали нужды в деньгах, и, значит, у нас не было и проблем с ночлегом, продовольствием, лошадьми.

Я настолько свыкся с дорогой, фырканьем лошадей, стуком копыт, что порой мне казалось, дорога эта не кончится никогда. А может, это и неплохо? Может, именно в дороге кроется тот смысл существования, который многие люди ищут всю жизнь и не могут найти?

Впрочем, иногда вечерами меня одолевали привычные страхи, и я ждал, что вот-вот Хранитель явится перед нами во всей своей сатанинской силе. Он придет осколком кривого зеркала, дуновением урагана, зыбким клочком тумана. Придет, чтобы забрать нас в свой холодный, страшный, неустойчивый мир. Однако днем, при ярком свете, все это забывалось, и вообще древние Ордена, магические заклятия, закрытый для людей Абраккар – все это казалось нереальным. Но какие бы меня чувства ни одолевали, все равно дорога наша вела в город городов, и, если нам повезет, она приведет нас туда.

– Сегодня мы будем в Сарагосе, – сказал однажды Адепт. Этот город на реке Эбро славился величественными, богатыми дворцами, огромным готическим зданием биржи, воздвигнутым лет сто тому назад. Это был красивый, богатый торговый и административный центр провинции, а заодно и всей северной Испании.

Мы рассчитывали провести в Сарагосе дня два, осмотреться, разузнать последние новости. Тем более и здесь у Винера были дела. Его занимали в последнее время какие-то расчеты, и на привалах он вычерчивал на земле знаки, которые сверял с двумя книгами, с которыми не расставался ни на миг. Когда мы прибыли в город и нашли место для ночлега близ торговой площади, Адепт достал бумагу, чернильницу с пером и углубился в дальнейшие вычисления. Иногда он шептал какие-то слова, замирал, проводя так с полчаса, после чего опять начинал писать. Окончил он свои занятия поздним вечером и удовлетворенно отметил:

– Это довольно утомительно. Но в труде разума и состоит главный смысл бытия.

– Что ты высчитывал?

– В очередной раз пытался приподнять завесу над тайной нашего будущего.

– Успешно?

– О да! Я недаром потратил время на столь сложные расчеты. Думаю, кое-какой успех есть.

– И что же ты прочитал в книге судеб?

– Что наше будущее не стало определеннее с тех пор, как мы побывали на скале Оракула.

– И это все? Невелики же твои достижения.

– Ну почему же. Это знание ценно само по себе. Становится понятно, что мы с тобой – важные звенья в мировой цепи событий. Не так много людей наделены свободой воли и способностью самим определять свои судьбы. И уж совсем немногим дано по-настоящему распоряжаться судьбами других. Даже короли и тираны – всего лишь марионетки.

– Тряпичные куклы, – кивнул я, припомнив спектакль, который видел недавно.

На следующий день я по привычке отправился исследовать город, толкаться среди людей, прислушиваться к разговорам, вглядываться в лица. Еще раз я подтвердил наблюдение, общее для всех континентов, – ближе к югу становится более горячим не только солнце, но и людская кровь. Разговоры южан настолько эмоциональны, что где-нибудь на севере подобные бурные излияния чувств могли бы послужить поводом для хорошей потасовки, а здесь они воспринимаются как нечто обычное.

Естественно, я заглянул и в трактир, надеясь поболтать с кем-нибудь из завсегдатаев. По обыкновению своему уселся за стол в углу, чтобы насладиться видом самых разных посетителей, проникнуться мерным течением чужой для меня жизни. Кроме того, в углу – сидеть предпочтительнее, потому что никто не всадит тебе в спину нож и, в случае чего, легче драться.

Едва я пригубил стакан, как ко мне подсел статный, богато одетый черноусый испанец, пальцы его были усеяны перстнями. Я без труда определил, что он из купеческого сословия. Вскоре оказалось, что, не в пример многим другим представителям этого цеха, он учтив и образован. Испанец был слегка пьян и поэтому разговорчив. Он поздоровался и осведомился, не разделю ли я с ним кувшин, на что я согласился.

– Хозяин, принеси-ка нам настоящего крепкого вина из самого дальнего угла твоего погреба! – крикнул он. – Это красное пойло – сироп для детей!

Тут же на нашем столе появилась пыльная бутылка.

– Вижу, вы чужестранец.

– Да, немец.

– Это на другом конце света, но мне доводилось бывать в ваших холодных краях… Хочется побеседовать с человеком издалека. Надоели скучные и ленивые горожане. Эти бедные идальго, мечтающие об одном – поживиться, не затратив сколь-нибудь значимого труда. Эти купцы, думающие только о наживе. Эти ростовщики, ремесленники, крестьяне, их объединяет общая забота – набить брюхо и заработать побольше реалов. И даже представители святой церкви думают о том же самом.

– Вы неосторожны, – укоризненно произнес я.

– Да? Но нас никто не слышит. В этом я усомнился: купец дон Санчес говорил достаточно громко, а инквизиция в Испании создала чрезвычайно развитую систему наушничества и шпионажа. Причем слуг Господа всегда интересовали богатые горожане. Впрочем, в последние десятилетия нравы святых отцов сильно смягчились, и подвиги великого инквизитора Торквемады, при котором двести лет назад сожгли почти десять тысяч еретиков, ушли в прошлое. Хотя до сих пор продолжают умирать на кострах люди, уличенные непонятно в каких грехах. До сих пор опасно распускать в Испании язык сверх меры. Молчание – залог долгой и спокойной жизни. Но подобная жизнь скучна и уныла, поэтому нигде в мире даже при страшных тиранах, никакие языки не спрятаны за зубами достаточно надежно.

– Вы первый раз в Сарагосе?

– Был одиннадцать лет назад.

– Одиннадцать лет назад? Так давно? Наверное, вы были еще ребенком?

– Ну что вы Я просто молодо выгляжу. На самом деле мне уже за сорок.

– Сорок – это очень много. Вы опытный, похоже, много повидавший человек, – кивнул дон Санчес. – Эх, Сарагоса – великий город! Ему Бог знает сколько лет, и он всегда был великим городим. Еще при римлянах он был великим городом.

«Вряд ли, – подумал я. – Насколько я читал в книгах, город действительно основан римлянами еще при жизни Иисуса Христа. Но в те времена это была обычная дыра».

– Испания катится вниз, – вздохнул купец. – А всему виной то, что столицей избрана эта проклятая крысиная свалка, именуемая Мадридом. Почему он должен быть столицей?

– Так уж получилось.

– Это несправедливо! Сарагоса всегда была главным городом Арагоны, а значит, и всей Испании. Кто бы что ни говорил, но именно отсюда началось изгнание мавров, завоевавших наши земли и люто ненавидевших христианский люд!

– Реконкиста, – кивнул я.

– Точно!… Именно здесь было королевство Арагон, устоявшее в самых страшных битвах с этими смуглыми врагами. Наши воины завоевателями вступали в Сицилию и Сардинию, Неаполь и Валенсию и присоединяли эти земли к королевству. Наши предки были героями. А наши современники проиграли англичанам битвы при Гохштедте. Каково, а?

– Это весьма прискорбно.

– И все из-за того, что столица находится в эчом проклятом Мадриде. Вспомните, дружище, откуда пошла Испания. Та проклятая династическая уния Арагона и Кастилии. Именно из этого союза родилось государство Испания.

– И было это в одна тысяча четыреста семьдесят девятом году от Рождества Христова, – поддакнул я.

– Я сразу рассмотрел в вас знающего человека.

Мы просидели с ним еще час, одолевая новые и новые порции прекрасного испанского вина. Дон Санчес оказался интересным собеседником, отлично знающим историю и географию. Но мне время от времени приходилось утихомиривать его, когда речи испанца становились смелыми настолько, что явно начинали угрожать нашему благополучию. Ведь я уже говорил, что в этой стране не особо церемонятся с теми, кто без должного почтения упоминает короля и святую церковь.

– Ну что же, пожалуй, мне пора, – сказал я, поднимаясь и чувствуя, что мир утратил изрядную долю своей устойчивости, которой еще недавно обладал в полной мере.

– Если захотите еще побеседовать с неглупым человеком, которых, к сожалению, так немного осталось в Сарагосе, в любой таверне, в любом конце города спросите дона Санчеса, и вам подскажут, как меня найти.

– Обязательно воспользуюсь вашим предложением…

Покачиваясь, я вышел из таверны и решил немного пройтись, чтобы выветрить хмельные пары из головы. Дело близилось к вечеру, жара спала, подул свежий ветер…

Мне по большому счету было все равно куда идти. Я шел, покачиваясь, и будто со стороны наблюдал, как текут куда-то назад улицы. Позади остались людные кварталы, и меня занесло в окрестности порта. На глаза начали попадаться личности, о которых можно сказать только, что их прошлое черно как смоль, настоящее преступно, а в будущем их ждут неласковые руки палача. Я ощущал на себе косые взгляды и понимал, что многие из этих типов не прочь на зуб попробовать золото из моих карманов и особо ней будут колебаться перед тем, как пустить в ход нож. Они везде одинаковые, и в Лиссабоне, и в Берлине, и в Париже. Но я их никогда не боялся, немало отправив этих животных на тот свет быстрым ударом кинжала.

Наконец, предметы обрели ясность. Я немного протрезвел от свежего речного воздуха и решил пробираться к гостинице… Вот тут-то все и началось.

Войдя в узкую немощеную улочку, заканчивающуюся глухим тупиком, я столкнулся с компанией оборванцев, позорящих своим нравом и обликом звание человека разумного.

Сперва мне показалось, что эти подгулявшие приятели стоят в уголке и думают, в какую еще гавань держать курс, но затем меня что-то насторожило в их поведении. Одетый в лохмотья громила, чем-то похожий на свирепую африканскую обезьяну, сжимал горло низенького, тощего и жалкого на вид человечка, одетого, р зеленую рубаху и черные шаровары. Похоже, "громила решил приложить все усилия, чтобы ближе познакомить беднягу с тем светом, о котором многие наслышаны, но никто не может похвастаться путешествием туда и возращением обратно. Двое других мужчин – высокий, в белой, тонкого сукна, рубахе, красных штанах и шпагой на боку, и бесформенный, дышащий с одышкой толстяк в куртке с оборванными рукавами – любовались происходящим. Они с интересом ждали неизбежного конца жертвы.

Это действо происходило в полном безмолвии, совершенно несвойственном подобным дракам. Нетрудно было догадаться, что троица затащила сюда бедолагу, чтобы хладнокровно и бесстрастно его прикончить. Все выдавало в них людей, привыкших к подобным делам и не считающих их чем-то зазорным.

– Эй! – крикнул я. – Что это вы там затеяли?

– Пшел вон отсюда! Я – Роберто Рапозо! – небрежно бросил в ответ мужчина со шпагой и повернулся досматривать интересное зрелище, будучи уверенным, что его имя скажет само за себя.

У низкорослого не было никаких шансов вырваться из громадных лап убийцы. Было непонятно, как он жив до сих пор. И тут произошло то, что просто не могло произойти. Жертва разжала руки, сжимавшие горло, оттолкнула своего противника, а потом с размаху ударила его сухоньким кулачком в челюсть. Раздался треск, будто столкнулись две телеги, и на землю глухо ухнул многопудовый мешок. Громила потерял сознание.

Под грязные ругательства в руках убийц мелькнули клинки. Я видел, что при всем проворстве и непонятной силе бедняга вряд ли смог бы с ними справиться. Христианский долг требовал вмешаться.

– Оставьте его в покое!

– Чей это голос? – усмехнулся высокий. – Из какой выгребной ямы прилетел он, чтобы терзать мой нежный слух?.. Уходи, глупец, Я же сказал, что я Красный Роберто. И это свиное отродье – моя законная добыча.

– Я тоже сказал – оставь его! Или мы будем драться!

Роберто был несказанно удивлен моим непониманием. Он привык, что его имя само по себе является оружием,

– Тогда мне придется убить и тебя, – пожал плечами негодяй.

Тем временем поверженный громила начал приподниматься с земли, вытаскивая из-за пазухи металлическую палку. А двое его приятелей бросились на меня,

Впрочем, громилу снова успокоил двумя ударами низкорослый. Я же, со свистом разрубив шпагой воздух, рубанул по руке толстяка, отсекая ему палец. Тот жалобно и сипло заскулил, прислонился к кирпичной ограде. Роберто же, выхватив шпагу, яростно обрушился на меня.

Эх, если бы злость могла заменить моему противнику искусство фехтования!… Два выпада я отбил без особого труда, а потом, резко выбив шпагу из его рук, полоснул по щеке, чтобы немного охладить его пыл. Левой рукой я приподнял шпагу бандита за эфес и резким ударом сапога переломил ее пополам. Мне не составило бы труда разделаться со всей троицей, но без особых на то причин я никогда не проливал крови.

– Брысь отсюда, собачье племя! – крикнул я. Ни слова не говоря, Роберто помог подняться громиле. Троица, выглядевшая весьма жалко, поплелась прочь. Когда нас разделило достаточное расстояние, Роберто крикнул:

– Теперь ты мертв! И тебе не поможет никто, вступись за тебя хоть сам архангел Гавриил.

Они скрылись с глаз.

Спасенный мною человек произнес совершенно спокойно:

– Думаю, Эрлих, нам лучше поспешить. Вскоре Роберто заявится сюда со стаей таких же вонючих тараканов, как и он сам. Он не относится к добрым людям Сарагосы.

– Генри, это опять ты! – Теперь я мог спокойно рассмотреть спасенного, Ну конечно же, это Генри Джордан – давно не виделись!

– Не скрою – это опять я.

– Объясни, что эти шакалы хотели от тебя.

– Не время. Бежим!

Он неплохо знал город. Мы мчались по таким закоулкам, что трудно даже поверить в существование подобных в Сарагосе. Наконец мы очутились па окраине в замусоренной пустынной оливковой роще, и Генри сел на поваленное дерево. Отдышавшись, он сходу бросился изливать слова благодарности и извинений за доставленное мне небольшое беспокойство.

– Ничего себе-"небольшое беспокойство", – законно возмутился я. – Мне пришлось драться из-за тебя со стаей волков. Что они от тебя, черт побери, хотели?

– Они вообразили, – что обязаны мне некоторым уменьшением своей клановой казны…

– Ясно! Ты просто обворовал их! А я – то, не щадя жизни, защищал тебя.

– Эрлих, вы мне нравитесь, поэтому я вам открою еще один секрет. В прошлый раз, когда я вам говорил, что отец мой был негодяем, я тоже сказал не правду.

Не только мой отец и дед были отпетыми мерзавцами, но и я сам. Я с детства не моту пройти мимо чужого имущества, которое просто вопиет, чтобы я прихватил его.

– Это я успел заметить.

– Но не думаю, что взял большой грех на душу, обворовав друзей Роберто. Эти деньги добыты преимущественно кражами и грубым насилием, которое, кстати, глубоко ранит мою душу и к которому я лично никогда не прибегал.

– Роберто – разбойник?

– Не только. Он глава бандитского клана этого города и окрестностей, король сумерек. Даже сильные мира сего, купцы и знать не могут себе позволить не считаться с ним.

– И все же ты осмелился запустить руку в его карман.

– Только в результате прискорбного материального состояния – ветер гуляет в моих карманах…

– Как?! А драгоценности графини?

– Их было не настолько много, чтобы я не сумел их спустить в карты длиннорукому Жерару, который в игре не человек, а бес… Кстати! дел amp; не только в моем печальном безденежье, но и в том, что я не люблю людей, руки которых обагрены кровью. Воровство, согласитесь, в какой-то мере искусство, особенно когда крадешь у тех, у кого все равно не убудет.

– Сомнительная философия.

– Хотя и достойная уважения… Но разбой и убийство – смертный грех, поэтому я предпочитаю не брать в руки оружия.

– Кстати, о руках. Как ты умудрился свалить того громилу?

– Ну, это лучше показать. Я по дороге видел одну штуку. Подождите, мой друг.

Он вскоре появился. На его ладони лежала обыкновенная лошадиная подкова. Он взял ее двумя руками, напрягся. К моему изумлению, я увидел, что подкова сгибается. Генри отбросил ее в сторону.

– Господь наделил меня не только чуткими, но и чрезвычайно сильными пальцами. Но вернемся к нашим делам. Роберто обязательно перевернет весь город и рано или поздно найдет вас. Рекомендую поступить так же, как я. А я намерен ни на миг не задерживаться здесь. Чем дальше вы будете в ближайшее время от Сарагосы, тем больше возможностей того, что в будущем я сумею вам поведать еще какие-нибудь тайны из жизни моей дружной семьи.

– Ты прав, и мы последуем твоему совету.

– Кроме того, если меня не обманывают предчувствия, вам грозит нешуточная опасность еще с одной стороны.

– Какой?

Последовавшие объяснения показались мне абсурдными фантазиями.

– Не верится.

– Ну, смотрите! – пожал плечами Генри. – Вы еще попомните мои слова.

Тут мы расстались… А вскоре лошади уносили меня и Винера прочь от Сарагосы.

Мы пробирались окольными путями, так как король ночной Сарагосы Роберто уже наверняка через своих ночных крыс установил мою личность, и мог проявить расторопность, организовать засады на дорогах.

Через несколько дней мы решили, что достаточно удалились от тех мест, где до нас могла бы дотянуться длинная рука Красного Роберто. Наше путешествие снова вошло в спокойное русло. Дни мерно, как река, струились за днями, солнце падало за горизонт и поднималось снова, а мы все двигались вперед.

К югу климат становился жарче, а расстояния между населенными пунктами все больше. Постелью нам чаще служила земля. Мы предпочитали двигаться утром и вечерами, поскольку дневные часы жгло как в печке. Это время в Испании называют сиестой, когда никто не работает, люди нежатся в тени у фонтанов, не вылезая на солнце и не рискуя получить солнечный удар.

В тот вечер нам повезло Мы добрались до очередного постоялого двора, которого уж по счету на нашем пути. Мрачное двухэтажное здание стояло у подножия горы. Сгорбленный под тяжестью лет хозяин с тремя сыновьями обслуживал свое хозяйство. Он не особенно процветал, поскольку не так уж много путников заглядывали к нему на огонек. Старик сразу сообразил, что у нас водятся деньги, потому был готов целовать землю у наших ног.

Мы плотно поужинали – сын хозяина специально сбегал в соседнюю деревню за "свежими продуктами и вином. Затем поднялись на второй этаж, где нам отвели просторную, но скудно обставленную комнату.

– Неплохо бы отдохнуть здесь пару деньков, – вздохнул я. – Мы слишком устали за последнее время, когда скрывались не только от Хранителя, но и от этого Роберто.

– Нет, – ответил Адепт. – Не стоит рисковать.

– Ты прав. Но все же чертовски хочется немного отдохнуть.

На улице стемнело. Та ночь была какая-то мрачная и недобрая. Узенький серп месяца едва разогнал черноту. Шумел порывистый ветер. Самое время было упасть на мягкую постель и отдаться объятиям сна. Но душу тревожили дурные предчувствия. Я видел, что и Винер неспокоен.

– Пожалуй, нам сегодня не стоит смыкать глаз, – предложил Адепт.

– Похоже, мои надежды на крепкий сон и хороший отдых не оправдываются.

Я не знал, что случится. Но что-то должно было случиться обязательно. Такие ночи созданы для того, чтобы выкликать темные силы..

Посреди ночи в дверь негромко, но требовательно постучали. Мы встали по обе стороны двери, держа в руках заряженные пистолеты. Не так много времени прошло с тех пор, как точно так же мы стояли в Тулузе и были готовы к смертельной схватке с братьями Ришар.

– Кто? – громко спросил я.

Неужели опять наемные убийцы? И снова схватка не на жизнь, а на смерть?..

За дверью послышался слабый голос. Будто крыса что-то пропищала.

– Не слышу! – воскликнул Адепт

– Тише, прошу вас, – донесся из-за двери знакомый голос. – Откройте, это Генри.

– Конечно, это опять он, – усмехнулся я. – Он просто прикован к нам цепями, и, видимо, нам предстоит тянуть его, как тянет каторжник привязанную к ноге гирю.

Адепт отодвинул засов. За дверью стоял сэр и вор Генри, одетый в новое платье, гораздо лучшее, чем то, в котором я видел его в прошлый раз.

– Судя по одежде, твои дела пошли в гору, – сказал я, пропуская его в комнату.

– Ну не всегда же я должен проигрывать в карты, – самодовольно усмехнулся он.

– Просто удивительно, что мы опять встретились, – едко произнес я,

– Ничего удивительного. Мне пришлось немало потрудиться, прежде чем я нашел вас.

– Нашел нас? Зачем?

– Я решил сообщить вам еще пару важных вещей.

– Каких? Что ты солгал, называя себя негодяем? Оказывается, негодяй не только ты, но и твои дети?

– Вы слишком суровы.

– А потом ты придешь однажды ночью, разыскав нас где-нибудь в горах, и скажешь, – хмыкнул Адепт, – что негодяи не только твои дети, но и внуки твои тоже будут негодяями.

– Нет, почему же? Я, напротив, догнал вас, чтобы попросить не слишком серьезно относиться к моим словам. На самом деле я и мои предки не так плохи, как кажемся на первый взгляд.

– С такой новостью можно было подождать, пока мы выспимся, – зевнул Винер.

– Не думаю, что это было бы разумно. Вряд ли вам удастся сегодня заснуть. Разве что вечным сном.

– Что?

– Будет лучше, если вы немедленно соберете вещи и продолжите свое путешествие.

– С какой стати?

– Может быть, вам больше нравится болтаться на виселице и пугать лесных ворон? Помните, я еще в Сарагосе говорил, что этот испанец Аррано Бернандес идет по вашему следу. Тогда вам это показалось невероятным. Но сейчас он направляется прямо сюда во главе отряда солдат, объединившихся с головорезами Красного Роберто. Они немало потрудились, прежде чем найти вас. Им пришлось опрашивать множество горожан и крестьян, не видели ли те двух гнусных еретиков и одного английского шпиона.

– Это заведомая ложь!

– Видимо, идальго Бернандес не отличается честностью. Почему его таким воспитали, вы сможете спросить, когда он будет затягивать вам петлю на шее. Если конечно, не найдет казни получше… Кстати, чем вы так перебежали ему дорогу? Теперь мы достаточно хорошо знаем друг друга, и я могу рассчитывать на вашу откровенность.

– Мы не знаем причины, – отмахнулся я. Причина могла быть только одна, но знать Генри о ней вовсе не обязательно.

– Вам надо поторопиться. Я гнал изо всех сил, чтобы опередить их, но, думаю, они не намного отстали.

– Ну что ж, уходим, – сказал Адепт, вешая на плечо свою походную сумку.

– Эх, не успели! – прислушавшись, неожиданно с горечью воскликнул Генри. – Какая жалость…

Ветер разгулялся сегодня во всю. Он свистел в причудливых изгибах скал, ломал ветви деревьев и заглушал стук копыт. Но теперь я мог слышать специфический шум конного отряда… Да, боюсь, удирать было поздно. Вооруженный отряд под командованием неизвестно как свалившегося нам на голову нашего врага проклятого Бернандеса стоял у ворот.

– Слишком много времени ушло на болтовню, – поморщился я.

– Я думал, что у нас еще есть время, – вздохнул Генри.

Осторожно выглянув в окно, я увидел в свете прикрепленных к воротам факелов человек двенадцать всадников. С шумом и криками они спешились. Капитан Бернандес эффектно выделялся на фоне прочих и не узнать его было невозможно. Рукоятью пистолета он принялся колотить в медную тарелку, висевшую на воротах.

– Пошли, – прошептал Адепт.

Мы выскочили в коридор, и Адепт распахнул дверь комнаты напротив нашей. Здесь царил затхлый запах, пыль поднималась от каждого движения и щекотала нам ноздри и горло. Я закашлялся. В кромешной тьме мы ощупью пробрались к ставням, зазоры в досках которых выделялись едва заметными светлыми полосками на фоне окружающей черноты. Единственный выход для нас – уйти через это окно.

Я потянул ставни на себя – толстые доски даже не шелохнулись

– Дайте мне! – Генри подошел к ставням, ухватил одной рукой за подоконник и надавил на доски.

– Крепко сбито, – признался он. – Хозяин дурак, потратил столько труда на такую ерунду

Крякнув, он сделал еще одну попытку, и, к моему удивлению, доски с треском вылетели. В лицо дохнуло свежим ветерком.

– Ты Геракл среди карликов, – улыбнулся я.

– Скорее, карлик среди Гераклов.

Первым спрыгнул Адепт. За ним последовал Генри Я приземлился очень удачно и мягко. Бандиты толпились с другой стороны дома, так что не могли нас видеть

Ну что ж, полдела сделано. Теперь нужно преодолеть метров сто, дальше начнется лес, а потом горы – наше спасение.

Тут – принесла его нелегкая – из-за угла появился человек. Не знаю, что он собирался делать, но столкнулся со мной почти нос к носу.

– Э! – крикнул он, замешкавшись на секунду, но договорить не успел – я изо всех сил огрел его увесистой рукояткой пистолета по голове, и он без чувств рухнул на землю.

Ждать, услышал ли кто-нибудь его крик, я не стал Отделявшие меня от леса сто метров я преодолел необычайно резво, при этом стараясь не потерять из вида моих товарищей, которых едва различал в темноте. Когда постоялый двор скрылся за деревьями, Адепт произнес

– Теперь – в горы!

Карабкаться в такую темень по скалам – занятие далеко не безопасное. Но горы здесь не очень высокие, так что подъем мы преодолели без особого труда Очутившись на ближайшей вершине, мы осмотрели окрестности. Черной массой внизу расплылся лес, вдали, в деревеньке, светил один-единственный огонек, кто-то не спал в этот поздний час Очертания постоялого двора едва угадывались, время от времени там мелькали огни – видимо, головорезы с факелами и фонарями осматривали двор.

– Ха-ха, теперь этим людоедам не полакомиться свежей человечинкой, – радостно засмеялся Генри, едва переводя дыхание

– Надо двигаться вперед, – сказал я.

– Не завидую я сейчас хозяину. Эта свора наверняка опустошит его кладовые и подвалы.

Но хозяину не повезло гораздо больше, чем мы предполагали. Не застав нас, головорезы часа три занимались тем, что и предсказывал Генри, – опустошением запасов постоялого двора, видимо, пытаясь обильной трапезой и возлияниями залить горечь от того, что упустили добычу. А потом…

Потом черный плотный покров ночи был разрублен карающим желтым мечом пламени. Оно взметнулось вверх, пожирая здание постоялого двора и пристройки, конюшню и сарай. Мы видели скользящие черные тени – это головорезы метались на фоне огня и были похожи на чертей, подбрасывающих поленья в адское пламя и наслаждающихся чужой болью, разрушением, хаосом, которые сами и произвели.

– Святая Мария, что творится, – прошептал Генри. – Они будто с цепи сорвались, эти бешеные псы!

– Возможно, так оно и есть, – кивнул Адепт. – Именно бешеные псы! Сердца их черны и безраздельно отданы злу.

– Но в Испании есть хоть и ослабевшая, но еще крепкая власть! – возмущенно воскликнул Генри. – А этот Бернандес – он ведь капитан испанского короля, даже если и связался сейчас с Роберто. Он жжет дома подданных короля так, будто это жилища мавров во время реконкисты. Это полное безумие!

– Он способен еще и не на такое, – сказал я.

– И он не отстанет от нас, – поддакнул Адепт.

– Нам, пожалуй, лучше убраться подальше в горы, – сказал Генри. – У меня и так все предки кончили жизнь с петлей на шее. Не хотелось бы продолжить эту родовую традицию.

– Они не пойдут в горы ни сейчас, ни утром, – сказал Адепт. – Они понимают, что здесь им нас не достать, будь у них хоть двести человек. Может, кто-то другой и попытался бы это сделать, но только не этот дьявол Бернандес. Он знает, что рано или поздно пути наши снова пересекутся.

– Почему? – спросил Генри.

– Он ощущает своим дьявольским носом, куда мы держим путь, и знает, что с этого пути мы не свернем. Ибо мы не хозяева своей судьбы.

«Только судьба наша еще не определена», – подумал я.

– Люблю ученые речи, особенно после того, как только что удалось спасти собственную шкуру, – кивнул удовлетворенно Генри. – Самым большим философом из всех, кого я встречал, был мой земляк старина Билл, с ним вместе мы сидели в лондонской тюрьме. Его следы затерялись на галерах Его Величества. Кстати, а куда вы держите путь, с которого, как вы говорите, не собираетесь сворачивать?

– Прямо на юг.

– Юг велик. Уж не собираетесь ли вы посетить земли чернокожих людоедов, делающих украшения из зубов съеденных ими людей? Или принять мусульманство в Османской империи?

– Нет, мы пойдем в Севилью.

– О, Севилья! Я бывал там не один раз. Город портов, величественных талионов с золотом, прибывающих из обеих Индий. Вам повезло, потому что я держу путь туда же.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что навязываешься на нашу шею? – спросил Адепт.

– Ну, тут можно поспорить, кто и на чьей шее будет сидеть. Такие добрые и наивные люди, как я, обычно становятся мулами, а не погонщиками.

– Такой наивный и добрый путник – прямой путь для нас на каторгу или галеры! – воскликнул я.

– Я не обижаюсь, поскольку воспринимаю ваши слова как несколько экзотическую форму благодарности за спасенные жизни.

– Хорошо, – произнес Адепт. – Ты пойдешь с нами, если поклянешься не пускать в ход свои многочисленные таланты в деле умыкания чужого имущества.

– Клянусь закопанными в землю пиастрами моего папаши!

– Ха! – только и сказал я,

– Думаю, тебе можно доверять, – поднял руку Адепт. – Эх, Генри, если бы ты только мог представить себе, во что ввязываешься…

– Я согласен на все, ибо хорошие спутники – огромная редкость в нашем сумасшедшем мире. Тем, кто поверил и поклялся в дружбе Генри Джордану, сей отпрыск благородной и честной фамилии сделает все, что в его силах.

Ночью мы не сомкнули глаз. Выбрав удобный пункт наблюдения, мы смогли, когда рассвело, увидеть, что отряд исчез, оставив после себя пепелище.

– Интересно, куда они отправились? – задумчиво произнес Адепт.

– Будут объезжать окрестности и узнавать, не видел ли кто-нибудь двух еретиков и одного английского шпиона, скрывающихся от милостивого королевского правосудия.

– Без лошадей нам далеко не уйти, – заметил я. – Нужно спуститься в деревню и попытаться приобрести трех мулов.

– А кто может сказать наверняка, что капитан не оставил там засаду? – осведомился Генри Джордан. – Они вполне могут затаиться в одном из домов и ждать нас в гости, приготовив нам горячий прием и завтрак пороха и пульпе клинками на десерт.

– Там никого нет. Мне так кажется, – сказал Адепт.

– А что вам будет казаться, когда они станут развешивать нас на виселицах? Вы скажете, что вам кажется, что нас вешают.

– Пожалуй, Генри, ты прав. Нужно быть осторожным и не доверять полностью своим тонким ощущениям, хотя они меня почти никогда не подводили, чего не скажешь о глазах и слухе.

И мы постарались быть осторожными. Двигались по лесу с опаской, прислушиваясь к каждому шороху, пока за зеленью не показались белые домики испанского селения, приткнувшиеся на окраине леса и даже взобравшиеся на склон горы.

Мы довольно долго наблюдали за селением, но ничего подозрительного там не увидели. У колодца женщина в черном платье набирала воду, мужчина гнал из хлева быка, трое стариков почти неподвижно сидели в тени разлапистого дерева, дарившего вожделенную прохладу – воздух уже начал накаляться.

Но все же в одном из этих домов могли притаиться головорезы, поэтому прошло около часа, а мы все еще не решались войти в селение. Лучше всего было опросить какого-нибудь местного жителя. И нам повезло. Мы наткнулись на пастуха. Завидев нас, он страшно перепугался и, предупреждая наши вопросы, начал слезно молить о пощаде,

– Перестань причитать, не то, клянусь, ты замолчишь навсегда! – оборвал его Генри.

Пастух тут же замолк, будто проглотил язык.

– Теперь говори, что у вас тут творится.

– Мы мирные люди, мы ничего не знаем и ничего "не хотим сверх того, что имеем.

– Рассказывай!

– Ночью приехали благородные сеньоры. Они спросили, проходил ли кто-нибудь через селение. Маркое сказал, что двое сеньоров устроились на постоялом дворе в нескольких милях от деревни. Ох уж этот Маркое! Он жаден, у него есть деньги, и вся деревня у него в долгу. Вы лучше его убейте, чем меня!

– Кого надо, того и убьем, – заверил его Генри. – Говори дальше!

– Потом загорелась гостиница, и к нам опять прискакали эти сеньоры. Они осмотрели все дома, и после этого мы недосчитались многих хороших вещей. Потом сыновья старого Родриго принесли отца на руках. Он был ранен и теперь, может быть, уже умер.

Потом сеньоры ускакали, после того как Маркое сказал: «Здесь их ждать бесполезно. Эти враги матери нашей католической церкви и короля направились на юг»… Ох, я совсем не это хотел сказать! Поверьте, это не мои, а его слова!

– Мы знаем, что ты хотел сказать, – усмехнулся Адепт. – Один из нас останется с тобой. Если мы попадем в засаду, наш товарищ поджарит тебя на медленном огне.

– Я не вру! Мне незачем помогать тем сеньорам – они разорили мой дом и изгалялись над моими дочерьми.

– Ладно, живи.

Мы оставили пастуха в одиночестве и направились в селение.

Завидев нас еще издалека, все жители попрятались по домам. Мы оказались на совершенно пустой площади, в центре которой росло большое дерево и плескалась в источнике вода.

– Есть тут кто? – крикнул я.

И тут они посыпались со всех сторон – оборванные крестьяне, державшие в руках кто вилы, кто топор, а у одного старика в руке была ржавая шпага. Их было человек двадцать.

– Стоять! – крикнул Адепт, выхватывая пистолет. – Первый, кто подойдет, останется без головы!

Угроза подействовала. В подобных историях в толпе обычно никто не хочет оказаться первым, кого лишат жизни, даже если потом обидчиков изрежут на куски.

Вперед выступил хромой, в длинной рубахе, с лопатой в руках мужчина. Одежда его была более добротной, и я понял, что это тот самый Маркое и есть.

– Уходите отсюда! – крикнул он. – Мы не хотим, чтобы вы были здесь. Если вы уйдете с миром, мы вам ничего не сделаем.

– Мы не хотим никому из вас зла, – заметил я.

– Вы уже принесли достаточно зла. Кроме того, мы не любим англичан и еретиков. Уходите!

– Мы не англичане и не еретики. Неужели вы поверили бандитам, которые, презирая законы, а значит, и самого короля, чинят разрушения и насилие над подданными его католического величества?

Крестьяне зароптали. Мои слова нашли в их душах отклик.

– Они хотели убить нас, потому что мы перешли дорогу ворам и разбойникам из Сарагосы! Они, а не мы, еретики и бандиты!

– С ними был королевский капитан! – крикнул Маркое.

– Да? И как капитан короля сжег постоялый двор и разворовал все ценное в ваших домах? Он лишь ограбил вас, отнял ваши деньги. А мы готовы загладить причиненный вам вред. Кроме того, нам нужны лошади. Самые лучшие лошади. Мы хорошо заплатим за них. – Адепт вытряхнул на ладонь несколько золотых монет и продемонстрировал их крестьянам. Глаза у тех засверкали еще сильнее, чем золото на солнце.

Поднялся такой галдеж, что можно было различать лишь отдельные фразы:

– Я могу предложить отличного мула!

– Он врет, его кляча не поднимет и пухового перышка!

– Нигде в окрестностях нет лучшей лошади, чем у Хосе-башмачника!

Так был достигнут мир и взаимопонимание с местными жителями. Мы выбрали самых лучших мулов, которых только смогли найти. Это были ленивые и добродушные животные, отличающиеся больше прожорливостью, чем резвостью, но они были в приличном состоянии и, по-моему, достаточно выносливы, что немаловажно для длительного путешествия. Заплатили мы за них щедро, раза в два дороже, чем они стоили на самом деле.

Пока Адепт и Генри занимались возмещением причиненного разбойниками ущерба, я отправился к старику Родриго, хозяину постоялого двора. Он лежал в доме своего брата, окруженный родственниками, и, судя по всему, собирался отойти в мир иной.

– Зачем вы пришли, сеньор? – выдавил он через силу. – Из-за вас уничтожен мой дом, пошли прахом труды стольких лет. Теперь вы хотите полюбоваться еще и моей смертью?

– Нет, я хочу просто помочь вам Я – лекарь Без особой охоты дали мне родственники осмотреть Родриго. Шпага распорола ему бок, рана была не особо опасной, но только при условии оказания нормальной медицинской помощи. Я обработал рану, нанес на нее одно из лекарств, с которым никогда не расставался, и перевязал чистой тряпицей.

– Ты будешь жить, – заверил я раненого.

– Да? – слабо прошептал Родриго – Зачем мне нищая жизнь?

– Вот, – я выгреб горсть монет, – их с избытком хватит на возведение нового дома и приобретения всего необходимого.

– Спасибо, сеньор, я всегда буду помнить о вашей доброте. – Он ухватил мою руку и попытался ее поцеловать, но я помешал ему. – Вы добрый человек. Я лишь жалкий крестьянин. Когда дерутся большие сеньоры, страдаем обычно мы, и на наши изломанные жизни, на нашу погибель никто не обращает внимания. Для знатного сеньора разорить наш дом не намного труднее, чем в лесу разворошить муравейник. Вы же не остались равнодушны к нашим горестям.

– Ты прав. Но мы тоже, если смотреть шире, маленькие люди и страдаем от того, что дерутся сеньоры, стоящие неизмеримо выше нас…

– Что это за сеньоры?

– Их имена лучше не поминать всуе.

Он не поверил бы, если бы я сказал ему, что даже короли всего лишь незаметные фигуры в той игре, которую ведут великие Ордена. Однако и Ордена только лишь игрушки в чьих-то гораздо более могущественных руках.

– Что я слышу? Неужели вы хотите узнать историю моей жизни? – удивленно воскликнул Генри, пришпоривая мула.

– Не скажу, что меня сжигает это желание, – ответил я, разглядывая скучный степной пейзаж. Скоро час сиесты и двигаться по степи станет совершенно невозможно.

– Разве? Я же вижу по вашим лицам, что вам очень хочется выслушать драматическую и поучительную историю моей жизни, но вы просто стесняетесь об этом сказать. Иначе как вы узнаете, почему у англичанина такая смуглая кожа

– Ладно, рассказывай свою поучительную историю, – великодушно согласился я, похлопывая мула по шее. Мул заржал, будто выражая свое неудовольствие моим решением.

– Если вы настаиваете, то считайте, что вам удалось уговорить меня. Вообще-то при здравом размышлении нетрудно понять, что мои предки были не столько негодяями, сколько наивными жертвами суровых обстоятельств. Мой дед принадлежал к знатным вигам – это такая политическая партия у нас в Великобритании. Он пал жертвой полоумного короля Якова Второго, возомнившего, что он пуп земли и поэтому может творить со старушкой Англией что ему вздумается, в том числе вернуть ей католическую веру. Он топил мою страну в крови, и в этот селевой поток крови влился и ручеек крови моего родного деда… Отец мой, тогда уже взрослый человек, посвятил свою жизнь изучению наук, преимущественно связанных с медициной. После смерти деда он был вынужден бежать во Францию. Конечно же, никто его там не ждал, кроме господ по имени голод и нищета, которые с радостью приняли его в свои объятия Решив убежать от них, отец мой польстился на щедрые посулы служащих французской Вест-индской компании (благодарю Бога, что она недавно приказала долго жить}. Эти негодяи посулили ему золотые горы во французских колониях в Карибском море. Заключивших договор доставляли туда бесплатно, за это они обязаны были, опять-таки бесплатно, поработать в свое удовольствие три года на благо богатого заморского колониста. Конечно, компания занималась этим не из благотворительности. За голову каждого работника они получали по тридцать реалов – кругленькая сумма. И в трюмах кораблей плыли в Индию авантюристы и беглые каторжники, глупые романтики и гугеноты, которым во Франции запретили заниматься наиболее важными и доходными профессиями.

Тортуга, куда прибыл мой папаша, была воистину райским уголком, – продолжал рассказ сэр Генри. – Там было вдоволь еды, мяса, фруктов. Три дня завербованные, как было предусмотрено договором, радовались жизни в неге и праздности. Все обещало им светлое будущее… Но по прошествии этих дней их под конвоем повели на невольничий рынок. Там на аукционе торговали выловленными в Африке неграми, индейцами и прибывшими на последнем корабле завербованными белыми. Фактически, бедолаги, поверившие компании, были проданы на три года в рабство! В самое настоящее рабство.

Сначала никого не интересовали лекарские способности моего отца Вместе со всеми с восхода до заката он пропалывал табак, валил лес. Многие завербованные умирали от цинги и произвола. Когда же он вылечил жену хозяина, к нему потянулись жители острова, и плантатор решил, что выгоднее использовать раба по его прямой профессии. Он разрешил отцу заниматься врачеванием. Продолжалось это полгода. После чего отец договорился с хозяином, что выкупит себя за приличную сумму в двести реалов. Откуда он рассчитывал найти такие деньги? О, на Тортуге добыть их было не так трудно. Для этого требовалось лишь наняться судовым врачом на пиратский фрегат.

– То есть он без долгих раздумий влился в разбойничью шайку, – проговорил я.

– Ну, я бы не обозначал ту дружную компанию столь суровыми словами. Сами флибустьеры именуют себя береговыми братьями, а еще – людьми чести. С той поры, как Испания начала вывозить из Америки золото, грабеж испанских кораблей стал военной доблестью, поскольку эта страна находилась постоянно в состоянии войны со всеми соседями. В те редкие годы, когда Испания заключала со своими врагами мирные договоры, морской разбой продолжался даже еще с большим усердием. Министры обменивались возмущенными петициями, а французские и английские правители заверяли испанского короля, что виновные будут наказаны строжайшим образом. Флибустьерские капитаны выслушивали суровые судебные приговоры, но после заседаний никто и не думал их задерживать для приведения приговоров б исполнение, поскольку судьи знали, что капитаны очень спешат-им нужно «добыть испанца», как принято было говорить у береговых братьев. Нередко флибустьерские суда снаряжались с помощью королевской казны. В карманах самих пиратов реалы долго не задерживались, но они получали лишь часть добычи. Им приходилось делиться с губернатором, королем и, конечно же, могучей Вест-индской компанией.

Оно и неудивительно. Тортуга, оплот пиратства, считалась вотчиной французской короны. Ямайка, еще один оплот, находилась под английской короной. Короли не обращали внимания на такие мелочи, как факт, что из десяти тысяч населения Тортуги три тысячи были пиратами. Неудивительно, что губернаторами на этих островах становились часто рыцари удачи из берегового братства. При этом они насаждали такую власть, что великий инквизитор Торквемада позеленел бы от зависти при виде тех пыток и казней, которые они практиковали. Моему отцу посчастливилось быть свидетелем убийства живодера Левассера, губернатора Тортуги. Свою любимую, отстроенную с большим знанием дела темницу тот назвал ласково «чистидище.м», а ряды клеток вдоль стен – «адом». В этих клетках невозможно было ни встать, ни разогнуться. Но больше всего Левассер обожал свое изобретение – пыточную машину, представлявшую остроумную систему блоков и тисков. Мало кто оставался жив после нее, а те, кто выжил, предпочитали не распространяться о том, что им там довелось перенести.

Лавассера убили двое его ближайших помощников, и моему отцу оставалось только засвидетельствовать, что в этом изуродованном жесточайшим образом теле нет и искорки жизни. После чего губернатором Тортуги стал потомок старинного дворянского рода Анри де Фонтане. Он развернул кипучую деятельность, чуть ли не каждый день испанцы получали известия о захвате своих кораблей французскими флибустьерами. В одна тысяча шестьсот сорок пятом году испанцы захватили Тортуту, выбив оттуда береговых братьев, как им казалось, навсегда. Однако надежды их были тщетны, и они там долго не задержались, вскоре пираты вернули себе любимую землю, но папаша мой переселился на Ямайку. Ему было всего двадцать пять, он был полон сил, и ему пришлось остаток своей не такой уж короткой жизни провести в путешествиях, приключениях и битвах.

– Лучше скажи, ему пришлось немало пограбить и поразбойничать в разных морях в компании отпетых мерзавцев.

– Я же никогда не скрывал этого. Хотя, по-своему, он был добросердечен, любил животных и никогда не принимал участия в кровавых забавах своих друзей.

– Друзей, – усмехнулся я.

– Дружба не чужда и черствым сердцам… Кстати, среди его приятелей был француз-дворянин Олоие, имя которого до сих пор вызывает в тех краях ужас Этот чудак перестал церемониться с пленными после того, как испанцы приняли решение казнить всех попавших в плен флибустьеров Сабля Олоне часто тупилась, так усердно ее хозяин рубил головы и вспарывал животы. Олоне был счастливчиком, во время его походов деньги текли к нему рекой. Только одна экспедиция в Гибралтар – небольшой город в Индиях – принесла ему добычу в триста тысяч пиастров Мой отец понимал, что удача – изменчивая дама, и успел вовремя уйти от Олоне. Через год после этого Олоне посадил на рифы свой корабль и был изрублен на куски местными лесными индейцами. Говорят, дикари были довольны тем, какое из него получилось вкусное блюдо… – Так этому мерзавцу и надо – в сердцах воскликнул я. Мне приходилось и раньше слышать о делах пиратов, даже сталкиваться с ними. Подвигам этих бестий, наверное, завидуют даже черти в преисподней.

– Зря вы так. Олоне был немного раздражительным, но в общем-то добрым малым. Вот Морган!… В языке не хватит слов, чтобы во всей полноте описать его деяния, совершенные во имя дьявола. Он был настоящим чудовищем.

– Это имя знают многие.

– Он прославился тем, что в захваченных городах умудрялся выбивать у горожан все деньги до единого пиастра. Он изобрел немало хитроумных средств для этого. Конечно же, основное – старые добрые пытки, которыми он владел в совершенстве. Равных в этом ему не было. Пришедшие на его смену смелые воины, такие, как капитан Гранье, были джентльменами и поэтому часто уходили с пустыми карманами из городов, в которых были припрятаны в земле миллионы пиастров.

– Морган – это исчадие ада.

– Но он был мастером своего дела. И отличным стратегом. Во время штурма Пуэрто-Бельо испанские солдаты забаррикадировались в форте, и все попытки выбить их оттуда ни к чему не приводили. Когда пираты карабкались по штурмовым лестница, на их головы лилась смола, падали камни и глиняные горшки, набитые порохом. Форт казался совершенно неприступным, но Морган не привык отступать. Что сделали" бы вы, видя неприступные крепостные стены? Повернули бы назад? Выдумали какую-нибудь военную хитрость? Обманули бы противника? Нет, Морган был не таков. Он привык действовать в открытую. Он просто собрал монахов и монахинь из окрестных монастырей и заставил их карабкаться по штурмовым лестницам впереди пиратов. Несогласных, замешкавшихся тут же расстреливали. Для испанца совершенно невозможно лить смолу на головы Божьих слуг… Когда же защитники крепости опомнились и решили не жалеть черные рясы, было уже поздно – пираты взобрались на стену и хлынули в форт.

– Какая потрясающая подлость! – Это несомненно. Но она оказалась очень действенной. Морган был тогда ранен, и мой отец спас ему жизнь. Напрасно. Этот упырь оказался плохим товарищем. Его назначили губернатором Ямайки. Следуя новым указаниям и желая выслужиться, он начал выживать братьев с острова. В своем знаменитом эдикте он умудрился написать, что лишь недавно узнал о существовании на Ямайке пиратов, Он потребовал прекратить эту деятельность, пообещав несогласных перевешать на реях. Он разогнал людей чести, и теперь в Карибском заливе это занятие переживает глубокий упадок.

– Ты хотел рассказать о себе, – напомнил Адепт.

– Хотел. Индейцы, которые сегодня работают на плантациях в Индиях, подвергаются побоям и издевательствам и мрут как мухи – это представители некогда великой культуры, выжженной кострами инквизиции, изрубленной мечами конквистадоров. Что бы ни писали испанские летописцы, что бы ни говорили святые отцы, но главным в том, что они сотворили с этим миром, была не Божья слава, во имя которой они якобы шли вперед, а самая ненавистная Богу страсть – страсть наживы. Недаром один из индейских вождей, показывая конквистадорам золотые изделия, произнес негодующе: «Вотон Бог белого человека»… Сорок шесть лет назад капитан дон Фернандо с шестнадцатью воинами отправился в глубь бескрайних ядовитых лесов. Его гнали вперед легенды о скрытых там городах, полных золота. Ему повезло, он нашел такой город и взял там золото, правда, не столько, сколько хотел. И разрушил все, что мог. Назад вернулись только четверо из его солдат, сам капитан да еще священник-иезуит. Они вели мулов с добычей – золотом и красавицей дочерью жреца, убитого в схватке. Девушку решили отправить в Испанию в подарок королеве как забавную зверушку. Около острова Эспаньола галион испанцев был атакован жалкой тихоходной галерой. Когда галера подошла к галиону, капитан подумал, что это окрестные жители приплыли клянчить продовольствие или заниматься натуральным обменом. Не мало же он был поражен, когда абордажные крючья впились в борта галиона, на палубу, подобно саранче, обрушились притаившиеся до времени пираты. Мой отец захватил красавицу-индианку в честном бою. Он был уже немолод, но шпагу держал так же крепко, как лекарский инструмент. Он мог продать девушку в рабство, но подарил ей свободу – то, что сам ценил выше всего. Это и была моя мать Что я видел в детстве? Кубрики кораблей, портовые пристани, дощатые постройки Тортуги. Что я слышал в детстве? Портовую брань, ночные крики, доносящиеся из таверн, и ласковый голос матери? Когда мне было десять лет, мама умерла. Она просто исчезла. Растворилась в сельве. Отец любил жену очень сильно, но, не останавливал ее, когда она сказала, что уходит. В памяти моей осталось, что она была очень добра, но, когда надо, непреклонна. И еще остались звуки странного языка, который я слышал от рождения и помню до сих пор и который является мне наполовину родным, потому что в моих жилых течет индейская кровь.

– Больше ты не видел свою мать? – теперь вопрос задал я

– Я – нет. А отец видел. Через год после того, как она исчезла, он взял деньги, а их скопилось у него немало, поскольку в отличие от других людей чести он не предавался безумным кутежам и разгулам, и организовал экспедицию в сельву. Был он уже почти стариком, мало кто верил, что отец хоть чего-то добьется. Он и сам не слишком верил в удачу, но все же решил попытаться поймать ее за хвост. Подобрал себе в компанию несколько сорвиголов, готовых идти хоть к черту в пасть, если только у этого черта золотые клыки Атам, куда они шли, этого металла было предостаточно. Через два года отец вернулся Один. Его спутники остались где-то в ядовито-зеленых зарослях, исчезли в пучинах рек и болот. Он возвратился немного не в себе. Мог часами сидеть, уставившись в одну точку и горестно вздыхать, а потом разражался громким смехом. Со временем ему стало лучше, но все равно отчаянный поход оставил в его душе неизгладимый и страшный след. – Генри замолчал и отхлебнул из фляги

– Нашел твой отец, что искал?

– Нашел Он не рассказывал об этом связно Твердил что-то о затерянном городе, о видениях, возникающих в глубинах сознания и сгущающихся в виде воплощенных мыслей И еще – о чертогах самого дьявола, в которых ему едва не удалось побывать. А иногда он говорил такое, что можно было принять лишь за плод разгоряченного винными парами воображения Я бы так и поступил и не слишком обращал бы внимания на его странные рассказы, но отец вернулся не с пустыми руками. Он принес оттуда всего лишь одну вещь

– Что это было?

– Призрак.

– Что это такое?

– Если бы знать. Может быть, вы разберетесь. Вот полюбуйтесь. Даже когда мне было очень плохо и я умирал с голоду, у меня и в мыслях не было продать его.

Он вынул серебристую плоскую коробочку, усеянную цветными камешками. Я взял этот самый призрак и принялся его рассматривать Предмет явно не был обработан руками мастеровых – нет таких рук, которые способны до такой степени отполировать металл и придать ему настолько совершенную форму. На его поверхности не было ни единой царапины, что говорило о высокой прочности металла. Через корпус шла черная полоса из какого-то материала, похожего на полированное дерево. То, что я сперва принял за драгоценные камни, было разноцветными бусинками – восемь штук.

– Что это такое? – еще раз спросил я, протягивая призрак Адепту, который с интересом принялся его рассматривать.

– Это очень важная вещь, но для чего она предназначена и с какой целью передана мне – я не знаю, – честно признался Генри. – Нажмите на зеленую бусинку.

Адепт нажал, и, к моему изумлению, из призрака, лежавшего на его руке, начала вырастать и распускаться очаровательная красная роза.

– Они каждый раз меняются. Сегодня это цветок, вчера был алмаз, неделю назад загадочный пейзаж.

Порой возникают предметы, которым я даже не могу подобрать названия.

Адепт коснулся красной розы, и его пальцы прошли сквозь нее. Цветок исчез.

– Цветка нет. Это иллюзия, – улыбнулся Генри, забирая призрак у Адепта.

– Опять магия, – заворчал я.

– Нет, не магия, – произнес Винер. – Во всяком случае, не та, с которой мы иногда сталкиваемся. Эта вещь – что-то вроде часов или механической куклы, только основанное на гораздо более обширных и более глубоких знаниях материального мира. Мы знаем, что бывали времена, когда люди летали по воздуху, передавали картинки на расстоянии и вообще делали то, что сегодня просто невозможно себе представить.

Некоторые секреты остались в наших библиотеках, но использовать их нет никакой возможности, поскольку из нескольких крупиц песка не сделаешь песочные часы. Из какого далека, из каких времен и миров этот предмет – мы можем только гадать.

– Библиотеки… Времена… Миры… – пробормотал Генри.

– Разрази меня гром, если я понимаю ваши невразумительные речи.

– Лучше, этого не понимать, поверь мне, – покачал головой Винер.

– Чем больше смотрю на вас, тем больше вы меня удивляете. Я давно ловлю себя на мысли, что ничего не знаю о своих спутниках, весьма, кстати, незаурядных субъектах. Порой у меня возникает подозрение, что вы гораздо более важные птицы, чем кажетесь. И что вы можете делать такое, чего не может никто. И тогда я задаю себе вопрос, а не продали ли эти люди души дьяволу. – Генри улыбался, но по его тону было понятно, что вопрос этот для него вовсе не шуточный.

– Эх, Генри, если бы я продал душу дьяволу, мир лежал бы сейчас у моих ног и власть любого монарха была бы просто ничтожной пред моей железной властью, – со вздохом произнес я.

– Интересно было бы увидеть вас на троне правителя всей земли. – Генри воспринял мои слова как шутку, но я – то понимал, что говорю чистую правду. Но ему это знать необязательно. Немногим было известно, что в наш мир едва не пришел Кармагор. В моем лице.

– Интересно?.. Э, нет? Генри. Это был бы воплощенный ужас, – нахмурился я.

– Вы пробудили во мне жестокого беса любопытства… Но я вижу вдали гордые стены Севильи, в которой наши пути расходятся, – с каким-то облегчением проговорил Генри.

Действительно, мы подъезжали к Севилье, морским воротам Испании. Именно отсюда в темноту и неизвестность уходили каравеллы великого Колумба, чтобы бросить к ногам королей новый чудесный мир.

Путь сюда для нас был нелегок. После встречи с Бернандесом мы уже не могли столь беззаботно предаваться радостям путешествия. Нам приходилось запутывать следы, опасаясь не только Хранителя, но и жестокой шайки, идущей за нами. Бернандес не отставал. Несколько раз ему почти удалось нас настигнуть, и мы видели из укрытия его поредевший отряд.

Многим бандитам, наверное, наскучила эта погоня.

Бернандес упорно рассылал своих мерзавцев во все стороны, и те повсюду твердили старую легенду о еретиках и английском шпионе. Думаю, им мало кто поверил, поскольку вид молодчиков не мог вызывать доверия. Порой нам удавалось сбить Бернандеса со следа, но вскоре он каким-то непонятным образом снова начинал наступать нам на пятки, будто его сковали с нами единой цепью. Похоже, так оно и было невероятно, но это факт – наши судьбы отныне крепко переплелись.

Столетия золотых караванов из Индий (которые еще называют Америкой) превратили Севилью в цветущий город. В окрестностях ее радостно зеленели оливковые рощи и виноградники, белели богатые виллы. Дороги здесь были многолюдными, заполненными крестьянскими повозками, каретами, странствующими монахами и бродягами. Близость большого города ощущалась издалека.

И вот перед нашими глазами предстали неприступные стены и бастионы мавританского замка Алькасар, шпиль знаменитого собора, расписанного великим мастером Мурильо, величественные церкви и здания. Уже под вечер мы пересекли ворота города.

Севилья достигла почтенного возраста и пережила на своем веку немало. Основана она была в незапамятные времена, еще в первые века нашей эры, вандалы и вестготы сделали ее своей столицей. – Прощайте, друзья, – сказал Генри.

– Чем мы можем отблагодарить тебя? – спросил Адепт. – Может, золото явится достойным знаком нашей благодарности?

– Вряд ли. Там, где есть добрые чувства, золото едва ли уместно, – усмехнулся Генри и исчез в переулке.

– А нам куда? Опять на постоялый двор? – поинтересовался я

– Думаю, в этом городе нам удастся найти место получше, – уверенно ответил Адепт.

Отмахав добрую половину города, мы остановились перед роскошным палаццо, отстроенным, наверное, еще во времена владычества мавров.

Адепт забарабанил в ворота, и, когда появился слуга, властно прокричал:

– Нам нужен твой хозяин!

– Хозяин погружен в ученые раздумья и уже пять дней никого не принимает.

– Если ты не побеспокоишь его, он побеспокоит тебя, и твоя спина украсится следами от заслуженных плетей. Передай ему, что на пороге стоят те, кто идет навстречу Заре, – произнес Адепт условную фразу.

Озадаченный слуга счел за лучшее не возражать, и вскоре у ворот нас встретил статный седобородый мужчина, одетый в роскошный халат.

– Я рад тем., кто идет навстречу Заре. И счастлив помочь вам всем, чем смогу.

– Пока что нам нужны отдых и еда. Все более важные дела оставим на завтра.

После обильного ужина мы устроились на ночь в просторном дворе, над нами шатром раскинулись ветви какого-то дерева, рядом плескались рыбы в бассейне с прозрачной водой.

– Хозяин этого дома – посвященный третьего уровня, – сказал Адепт. – Он и не подозревает о том, кто мы, но догадывается, что мы занимаем достаточно высокое положение. Настолько высокое, что ему в жизни не приходилось видеть никого, подобного нам. В Севилье он очень богатый и влиятельный человек, один из тех, кто держит в руках город.

– Мы достигли цели, о которой ты говорил, – сказал я недовольно. – И что делать дальше? Где здесь искать ключ?

– Ты слишком торопишься. Нам еще предстоит неблизкий путь.

– Куда?

– В Новый Свет, который испанцы называют Индиями. Через три дня туда уходит флот.

Испания переживала не лучшие времена. Она сдавала свои позиции одна за другой. После смерти последнего представителя династии испанских Габсбургов, на престол Испании был возведен внук Людовика Четырнадцатого Филипп Бурбон, что послужило поводом для развязывания очередной европейской войны. Против франко-испанской коалиции выступил союз Великобритании, Голландии, Пруссии и Австрии. Дела на полях брани для франко-испанской коалиции складывались хуже некуда. В прошлом году она потерпела сокрушительное поражение при Гохштедте, для нее навсегда был потерян Гибралтар, перешедший к Англии. Испанию все более охватывали апатия и пораженческие настроения.

Но главная причина упадка заключалась даже не в военных неудачах. Более сотни лет Испания неуклонно катилась вниз, и образованные идальго лишь по книгам знали о вершинах развития ремесел и искусств, об огромном влиянии на Европу и весь мир, достигнутых страной при Карле Первом и Карле Пятом, когда в ее состав входили и Нидерланды, и Австрия. Странно, но завоевание Нового Света и поток дешевого золота только на первых порах работали на укрепление державы. В конечном итоге стоимость благородного металла упала, вздорожали товары и продукты, пришли в упадок сельское хозяйство и ремесла. Крестьяне и ремесленники не могли ничего противопоставить более развитым соседям, лишенным щедрого золотого дождя, а потому вынужденным заботиться о развитии производства. Испания теряла позиции не только в Европе, но и в Новом Свете. Все больше земель переходило там к ненасытной Англии. Как волшебная сказка вспоминались времена, когда все новые земли навечно закреплялись папской буллой за Испанией и Португалией.

Но все же Испания оставалась еще великой державой. И каждый год в Америку уходили корабли с товарами и колонистами, чтобы привести оттуда золото, экзотические продукты, ценное дерево. На одно из таких судов мы и должны были попасть.

Конечно же, все места были давно распроданы и распределены, пробиться туда было почти невозможно. Но то, что не могут сделать уговоры или законные права, может сделать золото. А то, что не сможет сделать золото, по силам большому количеству золота.

– Такого ажиотажа давно не было, – сказал дон Орландо в час сиесты, когда во дворе его дома, в тени дерева, мы пили испанское терпкое вино и ели сочные фрукты. – Люди сломя голову бросились в новые края, видимо понимая, что тут все трещит по швам и больше нечего ждать, кроме труда до седьмого пота на бесплодных полях, безжалостных поборов или гибели на поле брани в одном из бесчисленных сражений. Многие из подданных короны за всю жизнь всего лишь пару раз отведывали мяса. Их удел нищета, и им нечего терять.

– Нам нужны места в караване.

– Если нужны, то будут. Сегодня вечером я сообщу, что удастся узнать. Думаю, все решится. Кстати, вы не назначали никаких встреч в Севилье?

– Нет. А что?

– Некий кабальеро наводит справки о двух путешественниках, очень похожих на вас. Настолько похожих, что у меня не возникло никаких сомнений – это вы.

– А на кого похож этот кабальеро?

– На напыщенного павлина, – и он описал капитана Бернандеса! – Похоже, он не относится к числу ваших добрых друзей? – уточнил хозяин.

– Зато он относится к числу наших ярых врагов. Было бы лучше, чтобы он провалился в преисподнюю! – воскликнул я.

– Эта задача довольно сложная, – Орландо с полной серьезностью воспринял мое пожелание. – Мы не знаем, где он живет. Он все время ходит в компании каких-то мрачных личностей. Не просто найти людей, способных чисто выполнить это дело. А что ему нужно от вас?

– Ничего, кроме наших жизней, – пробормотал я.

Хозяин испытующе посмотрел на нас, но не дождался продолжения.

Орландо Виллас вел уединенный образ жизни. Он слыл чудаком, с головой погрузившимся в изучение древних наук, в чем продвинулся довольно далеко.

Вместе с тем все знали его деловую хватку, и в здании биржи к нему относились с не меньшим почтением, чем в Севильском университете. Слуги его были молчаливы, исполнительны и хорошо вышколены, и не привыкли попусту болтать языками, особенно если на это специально указывал хозяин. Так что можно было надеяться, что капитан Бернандес не обнаружит нашего местонахождения…

Как дон Орландо и обещал, вечером он сообщил нам о своих успехах:

– Яне стал использовать мои обширные связи, чтобы не привлекать к вам излишнего внимания

– Это правильно, – согласился Адепт.

– Поэтому я договорился с отчаянным пиратом капитаном Родриго Маркесом. Он сказал, что примет моих друзей так, как если бы это были его собственные родственники. Уверяю вас, что даже собственого отца он обобрал бы до нитки, поскольку из всех языков, которыми он владеет, ему больше всех по сердцу звонкий язык золотых монет. Маркес ждет вас утром около галиона «Санта-Крус». Учтите, он обычно заламывает двойную цену, и то, когда в добром настроении.

– Это не столь важно, – отмахнулся Адепт.

На следующее утро, нахлобучив поглубже шляпы и опустив поля, чтобы враги не опознали нас, мы отправились в порт. Внешне он ничем не отличался от других портов, разве что большими размерами, большим столпотворением и большой суетой, которая была сейчас в самом разгаре. Шла загрузка талионов, которым вскоре предстоит двинуться через Атлантический океан к острову Куба. На деревянных пирсах толкались слуги и матросы, походившие больше на разбойников. Так уж повелось, что на торговый и военный флот шли не очень благочестивые люди, а если уж быть честным, то большую часть экипажей составляли настоящие отбросы общества. Чтобы держать их в повиновении, офицерам приходилось работать не только лужеными глотками, но и кулаками, а порой и пистолетами. Над пристанью стоял гул от ругательств, воплей и угроз. Кричали чайки, плескались волны, поскрипывали снасти кораблей.

«Санта-Крус» представлял собой видавший виды потрепанный галион со шрамами от абордажных крючьев, латаными-перелатаными парусами, ждущими, своего часа, чтобы полной грудью вдохнуть океанский воздух и понести корабль к дальним берегам. Команда занималась тем, что затаскивала на борт тяжелые пушки. Работа была нелегкая и продвигалась довольно медленно.

– Как найти капитана Родриго Маркеса? – спросил Адепт невысокого, похожего на мартышку человека, который с выражением скорби и уныния, скрестив руки на груди, наблюдал за манипуляциями матросов.

– Вы имеете в виду капитана этой старой лоханки, которая только и годна для того, чтобы черпать воду бортами?

– Именно так.

– Этой несчастной посудины, самое место которой на рифах где-нибудь около берегов Эспаньолы? Этого благотворительного приюта для всякого сброда, настолько дурно зарекомендовавшего себя, что ему не нашлось места даже на каторге или королевских галерах?

– Ну, если вы так говорите, то да.

– Капитан Маркес – это я. Однако вы не очень вежливо отзываетесь о моем корабле.

– Это вы отзываетесь о нем невежливо.

– Да?.. Эх, иногда у меня бывают минуты грусти. Я слушаю вас, уважаемые сеньоры, со всем вниманием. Подождите… – Он подался вперед и заорал так, что у меня заложило уши. – Ах ты, свиное рыло! Плод сожительства черта с бараном! Куда ты тащишь пушку, да отсохнут твои кривые руки! Левее надо!

Испуганный матрос, руководивший загрузкой очередной пушки, начал исправлять ошибку.

– Извините за невольную паузу в нашей беседе, сеньоры. Продолжим. Так что привело вас ко мне?

– Нас прислал дон Орландо.

– О, я очень люблю и ценю дона Орландо Вилласа. Он мне говорил о вас, но ничего конкретного. Поэтому изложите вашу просьбу подробнее.

– Нам нужны места на корабле, – сказал я, убеждаясь, что характеристика капитана, данная Орландо, совершенно верна. Этот нахал прекрасно знал, зачем мы пришли, но пытался набить цену.

– Вы хотите плыть на этом корабле? Вы меня удивляете, сеньоры! Он настолько перегружен, что еще немного – и его придется волоком тащить по дну океана до самой Кубы.

– Думаю, наш вес не будет столь тягостен для вашего судна, если мы облегчимся на несколько монет.

– Это очень тонкий вопрос. Тут все зависит от точного расчета. И от количества монет, которые вы хотите скинуть с ваших карманов как ненужный балласт.

Дон Родриго заломил астрономическую цену и еще заявил, что не гарантирует нам комфорт. Адепт без особого труда, поторговавшись для приличия сбил сумму вдвое, при этом выторговав вполне сносные условия. Ударив по рукам, мы разошлись, уплатив капитану задаток. Правда, задаток не слишком большой, чтобы он не позабыл об основном грузе, оставшемся в наших кошельках.

Мы вернулись в дом дона Орландо. Усевшись на мягкую уютную кушетку, я сказал:

– Ну вот и все. Вскоре мы будем на борту галиона. Не думаю, что эта свинья Бернандес последует за нами,

– Он последует за нами куда угодно, – заверил меня Адепт. – Но для этого он должен знать, куда мы направимся. И я не думаю, что он узнает это.

Дона Орландо дома не было. Он появился ближе к вечеру, и его лицо выражало крайнюю степень озабоченности.

– Около моего дома замечены какие-то подозрительные личности. Кроме того, мне сказали, что сеньор, очень похожий на вашего Аррано Бернандеса, интересовался мной.

– Ясно, – кивнул Адепт. – Они все-таки выследили нас. Здесь нам оставаться небезопасно.

– Не будет же он приступом брать мой дом! – возмущенно воскликнул дон Орландо. – Это немыслимо!

– Если надо, он возьмет штурмом и королевский дворец. У него сейчас одна цель – уничтожить нас. Своя собственная жизнь беспокоит его очень мало.

– Это не так просто – взять штурмом мой дом.

– Но возможно.

– Я вызову солдат.

– И что вы им скажете? Кроме того, лишний шум нам ни к чему. Он может подорвать все наше предприятие. Нам нужно другое убежище. Надежное, о котором никто не знает.

– В пригороде у меня есть небольшой дом. Он подойдет вам. Там живет один из моих вернейших слуг.

– Ну так идем туда!

Солнце уже почти закатилось за горизонт, когда мы добрались до небольшого ухоженного двухэтажного дома, вокруг которого раскинулись обширные виноградники. Нас встретил пожилой слуга. Шли мы со всеми предосторожностями, тщательно проверяя, нет ли за нами слежки.

Слуга принес холодное мясо, кувшин доброго вина и фрукты. Мы сидели в прохладной комнате и вели неторопливую беседу. Возбуждение от вынужденной прогулки схлынуло. Мы уже привыкли к таким неурядицам, они перестали ранить душу.

– Мне очень жаль, что послезавтра вы уплываете, – с грустью произнес дон Орландо. – Всю жизнь я собирал крупицы древних знаний, наслаждался ими, как наслаждается гурман редким ароматным вином. Я всегда делал то, что мне приказывал Орден, и, хотя никто не упрекнет меня в недостатке необходимых достоинств, судьбой не было начертано, чтобы я поднялся выше третьего уровня Посвящения. Но я счастлив и этим. Я удостоился чести быть в тайных хранилищах, читать полуистлевшие манускрипты, скрывающие тайную мудрость веков, ощущать, как бьется в моих руках вселенская энергия. Ради этого стоило жить. Но в вас я вижу тех, кто является главным орудием Великих Сил. Вы не просто находитесь на Острие Иглы. Тут речь идет о чем-то большем.

– С чего вы взяли? – спросил я

– Я чувствую. Я вообще чувствую очень многое. Соседство с вами вызывает во мне такой же отклик, как соседство с нарастающим ураганом.

– Находиться вблизи урагана всегда опасно, – вздохнул я. – Смертельно опасно.

– Знаю. Мне уже немало лет, и я не боюсь смерти. Я счастлив, что вы постучали в ворота моего дома.

В этот момент послышалось шуршание крыльев. На миг в окне возник силуэт черной птицы. Мельком я увидел ее бездонные глаза. И вот ее уже нет. Была ли она или это обман зрения, игра лучей заходящего солнца и шелест листьев?

– Что это было? – спросил дон Орландо. Кровь отлила от его лица. Пальцы его были в крови… Показалось! Конечно, это не кровь, а красная мякоть раздавленного плода.

– Смерть, – прошептал Адепт.

– Чья? – сдавленно произнес я.

– Пока не знаю…

Следующий день мы провели в безделии и праздности. Я настолько привык к топоту копыт и мерному покачиванию в седле, к свежему воздуху и бескрайним просторам, что сейчас мне начинало казаться, будто меня заточили в темницу, впрочем, довольно комфортабельную. Было бы просто глупо жаловаться на качество еды – слуга оказался отличным кулинаром, а в подвалах скрывались залежи покрытых многолетней пылью пузатых бутылок с прекрасным вином.

Ближе к вечеру я начал нервничать. Я думал, что виной тому жара, праздное времяпрепровождение, а также мысли о том, что завтра перегруженный галион на белых крыльях парусов понесет нас к берегам Нового Света. Вечером, ложась спать, мы по привычке разложили рядом с собой оружие – шпаги и заряженные пистолеты.

– Ночь может выдаться беспокойной, – ощущая, как тревога неприятно стискивает грудь, произнес я.

– Пожалуй, – поразмыслив, согласился Адепт. – Вокруг нас опять сгущается тьма.

– Надо спать по очереди.

– И предупредить слугу дона Орландо, чтобы был настороже.

– У меня дурные предчувствия, Не убраться ли нам отсюда подобру-поздорову?

– Куда? Да и кто знает, может, наши предчувствия касаются неприятностей, которые произойдут с нами, если мы покинем дом и бросимся искать новое убежище, – пожал плечами Адепт.

– Тоже возможно. – Такая мысль не приходила мне в голову.

Слуга отнесся к нашим предостережениям с нарочитым вниманием, заверил, что будет соблюдать все мыслимые меры предосторожности, но я видел, что наши слова он просто не принял всерьез. А зря…

Они все-таки пришли – ночные тени, скользящие меж деревьями и побегами винограда. Их было немало. Бернандесу удалось пополнить свою шайку. Действовали они сноровисто, со знанием дела. Проникнуть в дом с крепкими стенами, толстыми дверьми, запертыми на тяжелый засов и закрытыми ставнями – задача не из легких, но и не из неразрешимых.

– Вставай, к нам визитеры, – прошептал я, расталкивая Адепта. Тот моментально очнулся, будто и не спал вовсе. Тут же в его руках появилась шпага и пистолет. – Сейчас они пойдут на штурм.

Я видел через прорезь в ставнях, как в саду замелькали огоньки и послышались щелчки кресал.

– Хотят поджечь дом? – прошептал Адепт.

Нет, это будет кое-что похуже.

Оглушительный грохот рубанул по ушам, дом дрогнул. От взрыва, по-моему, вылетела дверь. Путь в дом для убийц оказался открытым. Но они не спешили. Прогремел еще один взрыв, и в соседней комнате вылетели ставни. Нападавшие забрасывали дом гранатами, которые скорее всего представляли из себя глиняные горшочки с порохом. Слава Богу, они не знали, в какой комнате мы находимся, поэтому швыряли гранаты куда придется.

Во вспышке огня я рассмотрел молодчика, который поджигал фитиль с явным намерением швырнуть гранату в наше окно. Я распахнул ставни.

– Получай!

Почти не целясь, я нажал на спусковой крючок. Мою руку направляло само провидение. Пуля угодила в горшок, и окрестности потряс новый взрыв. Он не оставил от убийцы мокрого места, заодно разметав сообщников рядом с ним. Это был момент, которым необходимо было воспользоваться.

– Прыгай! – крикнул я, перемахивая через подоконник.

Я приземлился удачно. Адепт-тоже. Мы бросились вперед. Я споткнулся о бездыханное тело и сумел рассмотреть в пламени огня, хлеставшего из окон дома, что это был Бернандес. Неужели мы все-таки избавились от него?

Разбойники не ожидали такого поворота дел и были дезорганизованы. Одни из них уже вломились в дом, другие находились с противоположной от нас стороны, третьи были оглушены или убиты взрывом гранаты. Они не сумели быстро отреагировать, но трое из них все-таки кинулись нам наперерез.

– Сюда! – раздался истошный вопль.

Прогрохотал выстрел и пуля оцарапали мне щеку, вторая пропорола рукав рубашки, не задев, впрочем, кожу. Потом пошли в ход клинки. Все решали секунды. Мы не могли позволить себе красивого фехтования с изысканными финтами. Нет ничего хуже, чем драться в темноте, когда почти не видно клинков. Я почувствовал, что должен пригнуться и пригнулся. Воздух над моей головой прорезала разбойничья шпага. Такой удар вполне мог снести мне голову. В ответ я сделал ответный выпад и мой клинок вонзился в горло противника, а потом рубанул по руке другого оборванца, который, зайдя сбоку, хотел нанизать меня на вертел. Третий, схватившийся с Адептом, получил от него рукояткой шпаги по затылку и, охнув, растянулся на траве.

К нам бежали другие, но мы не стали их дожидаться, кинулись в темноту, рискуя свернуть шею. Я споткнулся и слегка подвернул ногу. Адепт поднял меня за шиворот, и мы побежали дальше.

Сзади полыхал дом – очередной дом, сожженный безумным капитаном в его безумной погоне за нами, слышались истошные вопли разбойников. Они попытались преследовать нас. Но свой шанс они уже упустили. Бог не дал этим псам способности по-собачьи идти по следу. Вскоре они окончательно отстали.

Мы ломились сквозь колючий кустарник, пробегали мимо домов со спавшими без задних ног обитателями, и, наконец, повалились на землю. Сердце мое молотом стучало в груди, дыхание сперло, руки тряслись от возбуждения после только что выигранной очередной схватки. Сколько еще мы сможем вот так же убегать? Как долго нам еще будет улыбаться фортуна?

– Интересно, что стало со старым слугой дона Орландо? – спросил я

– Он наверняка погиб. Я слышал его предсмертный крик.

– Жаль, – вздохнул я, мне вспомнился разговор с хозяином постоялого двора пожилым Родриго – Мы продолжаем тянуть за собой цепочку смертей Люди гибнут, не подозревая, что они лишь материал, который расходуется в нашей фантастической битве. Они, как булыжники, которыми мы мостим свой путь

– Мы боремся за будущее этого мира, – строго сказал Адепт – так вразумляют неразумное дитя. – За то, чтобы люди возвысились в своем человеческом величии и перестали быть только таким подсобным материалом.

– Так-то оно так, но… Интересно, как же все-таки испанец узнал о том, где мы находимся? За нами никто не следил. О нашем местонахождении никому не было известно.

– Не знаю, – пожал плечами Адепт, сжав пальцами виски.

– В моей голове стучится какая-то неясная мысль по этому поводу. Я попытаюсь ее поймать, если только ты не будешь мне мешать.

Он встал на колени и застыл в неподвижности. Так прошло минут десять. Я знал, что он сейчас пытается, сделать – он пробовал получить ответ прямо из Вселенской Пустоты, где хранится прошлое, будущее, где можно узнать все обо всем, если только имеешь доступ. Неожиданно он распрямился.

– Причина тривиальна. Предательство.

– Дон Орландо? – удивленно воскликнул я.

– Слава Богу, не он. Капитан Бернандес угрозами и деньгами перетянул на свою сторону одного из слуг дона Орландо, Тот знал о существовании пригородного дома. Вчера он передал это сообщение капитану. Бернандес решил дождаться своего часа – ночи, чтобы испить кубок с нашей кровью.

– Что еще этот предатель сказал Бернандесу? Упомянул ли он, что мы отплываем в Новый Свет?

– Нет, этого он, похоже, не знал.

– Нам повезло. Правда, Бернандес, даже если бы и знал это, теперь не воспрепятствует нам. Он мертв, да воздается ему за грехи его.

– Я прощаю ему все, он не ведал, что творил, – сказал Адепт.

– Пусть его следующая жизнь будет достойнее предыдущей. Пути Господни неисповедимы, и кто знает, может, в потомках Аррано Бернандеса прорастут добрые семена.

Нам так и не пришлось сомкнуть глаз. Дождавшись рассвета, мы нашли крестьянский дом, где позавтракали за небольшую плату. Хорошо, что в суматохе Адепт успел прихватить заплечный мешок с деньгами, книгами и какими-то его снадобьями.

Близилось время, когда мы должны ступить на борт «Санта-Круса». До порта мы добрались без особых приключений. Вся Севилья собралась сегодня здесь. Это был главный день-один из тех дней, которые составляют смысл существования подобных городов. Сегодня в плавание уходил испанский королевский флот, увозя в колонии товары и людей.

В порту толпились провожающие и отплывающие, зеваки и официальные представители торговой палаты, чиновники короля. Солдаты расталкивали толпу, через которую шествовала важная процессия, приветствуемая радостными криками, – это был сам премьер-министр со свитой и еще несколькими аристократами, пришедшими посмотреть на отплытие. Их сопровождал командующий флотом Несмотря на жару, важные сеньоры были в камзолах и шляпах с плюмажем. Женщины вытирали платками слезы и болтали не переставая, мужчины держались сурово или, наоборот, смеялись и шутили.

Люди отправлялись в другой мир, более жестокий, девственный и свободный, и многим, если не большинству из них, не будет возврата домой. Тут же шатался всякий сброд, судя по всему, высматривающий карманы, чересчур тяготящиеся лежащими в них деньгами. Ну и конечно, там, где столпотворение, там должны быть и цыгане. Чумазая ребятня дергала сеньоров и сеньорит за одежды, назойливо требуя монетку на пропитание.

– Господь учил зарабатывать деньги в поте лица собственным трудом, невинное дитя, – важно изрек святой отец в просторной черной сутане, опуская руку на плечо цыганенка лет десяти.

– Это и есть мой труд в поте лица, отец мой, – огрызнулся цыганенок, а в этот момент его брат-близнец срезал с пояса священника опрометчиво прикрепленный туда кошелек.

Толстая цыганка ухватила за руку матроса с повязкой на голове:

– Давай погадаю, сеньор, что тебя ждет.

– Не до тебя, красотка. Я найду лучшее применение своим денежкам, толстуха.

– Ну тогда, золотой мой, я погадаю тебе бесплатно.

– Ну что ж, бесплатно хоть обгадайся.

– Тебя, бриллиантовый мой, смоет скоро крутой волной, рыбы обгложут твои косточки, и никто о тебе слезы не прольет, потому что ты жаден, как разбогатевший раввин.

– Ах ты подлая дрянь! Чтоб ты сдохла, чтоб тебя живьем слопали собаки!

– Ах, а тебя… Чтоб у тебя вместо носа рог вырос! Чтоб у тебя ребенок с хвостом родился! Чтоб тебе до смерти ничего, кроме воды, не пить! Чтоб…

Привлеченные шумом, через толпу стали пробираться стражники, и цыганка испарилась, оставив злого, растерянного матроса, обалдевшего от такого напора.

– Сюда! – Я дернул Адепта за рукав и затащил его в самую гущу народа. Мне тут же отдавили каблуком ногу, но это было не так страшно по сравнению с тем, что могло случиться.

– Что такое? – спросил Адепт.

– Это он, Бернандес!

– Мертвый?

– Да. Только выглядит чуть получше, чем обычные покойники, – скривился я. – Хуже сюрприза не придумать.

Вряд ли Бернандес знал наверняка, что мы собрались в дальние края. Скоре всего он просто предусмотрел такую возможность и теперь толкался здесь с парочкой (а может, и больше) сообщников. Он был без шляпы, на голове белела повязка, а рука была обвязана тряпкой, на которой темнели бурые пятна. И стоял он именно там, где и должен был стоять, чтобы доставить нам как можно больше неудобств. Место он выбрал на возвышении, откуда мог обозревать значительную часть порта с длинными приземистыми рядами складов, площадью и длинными деревянными пирсами, у которых лениво покачивались суда, как бы накапливая силы для дальнего похода. Пройти мимо него и остаться незамеченным было невозможно. Он стоял как вкопанный и только водил головой, как волк, принюхивающийся к запаху мяса.

– Что нам делать теперь? – спросил я.

– Если мы напоремся на него… Он не остановится ни перед чем. Даже если и не убьет, то затеет такую свару, что флот уйдет без нас.

– Что из этого следует?

– Нам нужно обойти его и незаметно проникнуть на «Санта-Крус». Учитывая его одержимость и сверхчеловеческое чутье, а также упрямство и еще кое-что, нет никакой надежды, что он сам уберется с этого места. Надо как-то согнать его оттуда.

– Каким образом?

– Будем думать…

– Золотой мой, дай монету, погадаю. Узнаешь, что будет, как беды избежать, где любимую найти и как сердце ее покорить. Дай монетку, золотой мой! – Толстая цыганка, только что разговаривавшая с матросом, вновь искала легковерных и щедрых простаков, и почему-то решила, что мы как раз из этой породы.

– Хорошо. – Адепт вытащил несколько монет.

При виде такой суммы лицо цыганки вытянулось, и. она издала какой-то утробный звук. Рука ее потянулась к деньгам, но Адепт сжал пальцы в кулак.

– Подожди, сначала работа.

– Все, что хочешь, золотой, нагадаю! За такие деньги! Говори.

– Я сам кое-что хочу тебе нагадать. Например, что у тебя семеро детей, а недавно ты украла еще одного, – усмехнулся Адепт, глядя, как глаза цыганки округляются и она начинает хватать ртом воздух. – Но не об этом речь. Часть этих денег ты получишь сейчас, и в два раза больше, если сделаешь работу. А поработать тебе придется.

Он изложил все, что нужно сделать, и отсыпал цыганке часть монет.

– А если бить будут? – покачала головой она. – Надбавить надо.

– Добавлю, если сделаете дело.

Она обернулась и что-то крикнула ш. своем языке. И будто по волшебству отовсюду стали стекаться цыгане: четырнадцатилетние мамаши с детьми за спиной, ребятня самого разного возраста и даже двое мужчин-цыган, которые обычно сопровождают женщин, отправляющихся на добычу денег. Вскоре их набралось человек тридцать. Одна половина окружила нас, а вторая направилась к капитану Бернандесу.

Ну вот, начинается!

– О, Педро, любимый мой, я так давно тебя искала! – заголосила молодая цыганка, распахнув объятия и бросаясь к капитану.

Он кинул на нее изумленный и злой взгляд и произнес:

– Ты ошиблась, шлюха!

– Педро, как ты можешь так говорить обо мне? Обо мне, твоей черноглазой Лауре, которую еще недавно называл ласточкой и козочкой. – Она всхлипнула и бросилась к нему на грудь.

– Отойди, шлюха, или я сверну тебе шею!

– Люди, он собирается свернуть мне шею! Той, которая ночью на теплой земле, заменявшей нам мягкое брачное ложе, клялся в вечной любви! Мне, матери его ребенка! – Тут же ей в руки сунули младенца, которого она попыталась вручить капитану. Тот оттолкнул ребенка, забористо выругался, и рука его потянулась к шпаге. Цыгане обступившие его, возбужденно загалдели,

– Уйдите отсюда или я выпущу вам кишки! – заорал громогласно капитан Бернандес. – Стража!

– Да, стража! – заорала молодая цыганка, падая на колени и обнимая ноги капитана. – Идите сюда, стражники! Он хочет убить меня! Меня, его длинноногую трепетную лань, как он еще недавно меня называл. О, стражники, лучше вы убейте меня! Мне незачем жить! И я не хочу умирать от руки этого мерзавца, еще недавно богохульно честившего святую католическую церковь!

– Ах ты… – Голос капитана захлебнулся от ярости. Бернандес потянулся пальцами к шее цыганки, но тут подоспели стражники, и начался истинный бедлам. Бернандеса оттащили от цыганки. Он требовал арестовать ее за нападение, она же ломала руки и называла его не иначе как «мой возлюбленный». Стражники ничего не могли понять. Наконец один из них заявил, что не удивляется тому, что сеньор соблазнился прелестями цыганки, бывало, сеньоры и поважнее его соблазнялись ими. Рука Бернандеса снова потянулась к шпаге, но стражники пообещали тут же арестовать его.

Конца всего этого представления мы не видели. Под прикрытием цыган мы пробрались к трапу галиона, где окончательно расплатились с толстой цыганкой, как и обещано было, надбавив ей за риск. Время до отплытия мы провели в трюме.

И вот настала минута, когда были отданы швартовы и «Санта-Крус» заскользил по водной глади.

– Давай поднимемся на палубу, – предложил я. – Теперь Бернандес нам не страшен. Следующий флот снарядят не скоро, а на этот ему уже не попасть.

– Пошли.

Палуба была запружена людьми. Мы протиснулись к фальшборту. Отплыли мы недалеко, и еще был хорошо виден причал с провожающими.

– Вон он! – указал пальцем Адепт.

Бернандес стоял на том же самом месте. Цыгане оставили его в покое, и теперь он, приложив руку козырьком ко лбу, смотрел вслед уходившему флоту. Наш корабль шел последним. Внезапно капитан покачнулся и в ужасе прикрыл рукой глаза. Казалось, он едва удержался на ногах. Услышать его, конечно, было невозможно, но мне показалось, что я все же услышал его стон, в котором смешались боль и ужас. Этот стон отозвался в каждой частичке моего тела.

– Он понял, что мы ушли с этим флотом, – сказал я. – Бедняга, мне даже немного жаль его.

AN id=annotationgt;

Странник, лекарь и авантюрист Фриц Эрлих оказался в Москве времен Петра Первого и, найдя брошь-талисман, вступает в вечную борьбу света и тьмы. Ее арена – бастионы вечных Орденов, оплоты исчезающих цивилизаций. Цена борьбы – судьба человечества.