"Заратустра. Смеющийся пророк" - читать интересную книгу автора (Раджниш Бхагаван Шри)

ПРИВЕТСТВИЕ

18 апреля 1987 года

Возлюбленный Ошо,

ПРИВЕТСТВИЕ

Один из так называемых высших людей, король, обратился к Заратустре:

"Чтобы увидеть такое, мы охотно поднялись бы и на более высокие горы, нежели эта. Ибо с жаждой зрелищ пришли мы сюда, мы хотели увидеть, что просветляет печальный взгляд...

Не растет на земле ничего более радостного, о, Заратустра, чем высокая сильная воля: она — прекраснейшее из всего того, что здесь произрастает. Одно такое дерево оживляет всю местность.

Кедру уподобляю я того, кто вырастает подобным тебе, о, Заратустра: высокий и молчаливый, суровый и одинокий, величественный, гибкий и упругий,

— и простирающий сильные зеленые ветви к владениям своим, смело вопрошающий ветры и бури, и все, что от века близко высотам,

— еще более смело отвечающий, господствующий и победоносный: кто не поднялся бы на высокую гору, чтобы увидеть такие деревья?..

О, Заратустра, ...глядя на тебя, успокаивается и скиталец, и исцеляется сердце его...

...Возникло великое томление, и многие спрашивают: кто такой Заратустра?

И все, в чей слух некогда по каплям вливал ты песнь свою и мед свой: все ушедшие от мира, отшельники и те, кто одинок вдвоем, стали говорить в сердце своем:

"Жив ли еще Заратустра? Не стоит жить больше, все равно все тщетно: или же — мы должны жить с Заратустрой!"...

Все выше и выше вздымаются волны вокруг горы твоей, о, Заратустра. И как бы ни была высока она, многие достигнут твоей высоты: недолго еще челн твой пребудет на суше.

И что мы, отчаявшиеся, пришли теперь в пещеру твою и уже освободились от отчаяния — это есть знамение и предзнаменование того, что лучшие, чем мы, находятся в пути к тебе,

— ибо уже в пути к тебе то последнее, что осталось от Бога среди людей, а именно: все люди великой тоски, великого отвращения, великого пресыщения,

— все, кто не хочет жить иначе, чем научившись опять надеяться, научившись у тебя, о, Заратустра, великой надежде!"...

"Пусть даже все вы, вместе взятые, — высшие люди, — отвечал Заратустра; — но для меня вы недостаточно высоки и сильны.

Для меня — это значит: для того неумолимого, что безмолвствует во мне, но не вечно он будет молчать. А если вы и не чужие мне, то не так близки, как правая рука моя.

Ибо у кого, как у вас, больные и слабые ноги, тому, прежде всего, хочется, чтобы щадили его, сознает он это или же скрывает от себя.

Но ни рук, ни ног своих не щажу я — я не щажу своих воинов: так что непригодны вы к моей войне!..

Чистые, гладкие зеркала нужны мне для поучений моих; а ваша поверхность искажает даже мой собственный образ...

Вы только мосты: да пройдут по ним высшие на ту сторону! Вы — всего лишь ступени: так не гневайтесь же на того, кто поднимается по этим ступеням на свою высоту!

Быть может, из семени вашего и вырастет некогда истинный сын и настоящий наследник: но далеко еще до этого. Вы — не те, кто унаследует имя и достояние мое...

Нет! Нет! Трижды нет! Других жду я тут, в этих горах, и ни шагу не сделаю без них отсюда,

— я жду высших, сильных, победоносных, бодрых духом, у кого душа и тело — в гармонии: должны прийти смеющиеся львы!

О, дорогие гости мои, вы, удивительные, вы ничего еще не слышали о детях моих? И что они уже в пути ко мне?

Говорите же мне о садах и блаженных островах моих, о новом и прекрасном потомстве моем. Почему молчите вы об этом?

Этого подарка прошу я у любви вашей, чтобы вы говорили со мной о детях моих. Ради них богат я, ради них стал я беден: чего не отдал бы я,

— чего не отдал бы я, чтобы иметь одно: этих детей, эти живые насаждения, эти деревья жизни, порожденные волей и высочайшей надеждой моей!"...

...Так говорил Заратустра.

Человечество создало фальшивые заменители всему истинному. Это огромный рынок лжи; истина почти не пользуется спросом. Крайне редко человек отправляется на поиски, рискуя всей своей жизнью, чтобы найти смысл существования и самого себя.

Гораздо дешевле заимствовать его из писаний, библиотек, из наследия прошлого. Университеты немало потрудились, чтобы отдалить человека от истины. Образованные люди, ученые, раввины, пандиты — кажется, что вся их деятельность направлена на то, чтобы помешать искателям, поскольку если хотя бы один человек придет к истине, он бросит великий вызов в души многих других людей. А кроме того, он заставит миллионы людей осознать: то, что они всегда считали истинным, не является таковым; их обманывали.

Все их так называемые великие люди фальшивы. Их величие не больше, чем игра. Они играют то, чем великий человек является спонтанно; поэтому вы обнаружите у ваших так называемых великих людей огромное множество лиц. Они надевают эти маски, когда того требуют обстоятельства, определенная ситуация, и тут же меняют их, когда положение меняется. А когда они находятся в спокойном состоянии, одни, это такие же ничтожные люди, каких вы встретите в любой толпе. Они высоки только на словах; все их переживания украдены; они изящны только на поверхности. Но обычных людей они вполне в состоянии обмануть, поскольку вы никогда не знали подлинно великих людей. Вам не с чем сравнивать. Пока вы не узнаете реальное, вы не сможете распознать фальшивое.

Сегодняшний фрагмент из Заратустры начинается с того, что один из так называемых высших людей, король, приветствует Заратустру. Почему мы говорим "так называемый"? В действительности, все ваши короли, все ваши президенты и премьер-министры только называются высшими людьми. Они выбраны массами, но эти массы не понимают, что подлинно, а что фальшиво. Масса слепа. Массы легко верят любому обманщику. Любой обманщик, который ловко умеет обещать, становится великим.

И каждый день вы можете наблюдать, как ваши великие люди исчезают — как только кончается их власть, их величие тут же исчезает. Ведь это не качество их души, не проявление их сознательности; это было только кресло. Все их величие было даровано им этим креслом. Королей не выбирали; они силой навязали себя массам. С ними смирились от страха, их уважают из страха. Но величие никогда не рождается из страха. Величие — магнетическая сила; оно привлекает не путем насилия, но через любовь. Оно утверждает и доказывает себя не мечом, но самим своим благоуханнейшим присутствием.

Взгляните на своих великих людей, так называемых высших людей, и вы поразитесь: под масками прячутся маленькие, очень посредственные и уродливые люди. Вот почему король упоминается как "так называемый" высший человек. Но даже так называемый высший человек в присутствии личности, подобной Заратустре, забывает о притворстве, забывает о своей игре; он открывается, становится доступным в своей реальности. Эти слова — доказательство.

Король говорит Заратустре: Чтобы увидеть такое, мы охотно поднялись бы и на более высокие горы, нежели эта. Лишь бы увидеть тебя.

Он совершенно забыл о том, что он — король. Он совершенно забыл, что Заратустра — всего лишь нищий. Но в этом красота существования: есть нищие короли и короли-нищие. Возможно, Заратустра и нищий, но в тот миг, когда вы встретитесь с ним, вы внезапно поймете: быть может, у него и нет королевства, но он — великий король.

Быть может, его королевство — королевство внутреннего мира.

Чтобы увидеть такое, мы охотно поднялись бы и на более высокие горы, нежели эта. Ибо с жаждой зрелищ пришли мы сюда, мы хотели увидеть, что просветляет печальный взгляд.

Мы видели людей, идущих к тебе, и когда они возвращались, мы удивлялись: что за чудо случилось с ними? Они уходили с печальными очами, а когда возвратились, вся эта грусть исчезла; их глаза сияли. Они уходили с тяжестью, обремененные тысячью и одним беспокойством, напряженные и тревожные, а когда они спускались с гор, это было похоже на то, как течет река — танцуя, настолько свежие и живые, словно они только что родились. Именно эти люди привели нас сюда.

Сначала мы пришли сюда просто посмотреть, просто из любопытства — в чем дело? Но когда мы увидели тебя, все изменилось. Мы больше не зеваки. Мы впервые увидели человека, который достоин звания человека. Мы охотно поднялись бы и на более высокие горы, чтобы увидеть тебя. Один твой вид — это такое потрясающее переживание, оно настолько преображает, что поневоле теряешься: как это понять? Это превосходит всякие разумные объяснения и логику: ты смотришь на человека, и вся твоя печаль исчезает, и сердце внезапно наполняется песней.

Нет ничего более радостного... А этот человек — король; он многое повидал. Ему принадлежит царство и, возможно, несметные сокровища; быть может, у него прекрасные жены. Он попробовал все, что есть в этом мире. И все же он говорит:

Не растет на земле ничего более радостного, о, Заратустра... Мы не видели ничего более радостного. Наши сердца танцуют. Мы не можем в это поверить, но приходится верить вопреки самим себе. Одно твое присутствие делает нас моложе. У тебя крепкая воля, высокая. Это самое прекрасное, что вырастает на земле. Мы видели миллионы людей, но ты - самое прекрасное, что растет на земле. Одно такое дерево оживляет всю местность. Даже когда ты один, все окружающее меняется от твоего присутствия.

— и простирающий сильные зеленые ветви к владениям своим, смело вопрошающий ветры, и бури, и все, что от века близко высотам...

Король говорит Заратустре: "Я могу уподобить тебя лишь кедру — уходящему высоко в небеса, танцующему на ветру, под дождем, под солнцем, достающим до звезд и властью необычайной вопрошающему бури. Одно твое присутствие делает эти вершины божественными, величественными".

Еще более смело отвечающий, господствующий и победоносный: кто не поднялся бы на высокую гору, чтобы увидеть такие деревья?

О, Заратустра, глядя на тебя, успокаивается и скиталец, и исцеляется сердце его...

Возникло великое томление, и многие спрашивают: кто такой Заратустра? Может быть, ты не знаешь об этом — ты ведь живешь в горах — но тысячи людей в долинах задают один-единственный вопрос: кто такой Заратустра?

Твой аромат разносится далеко вокруг. Твое имя звенит в миллионах сердец, создавая великое желание, огромное стремление, о котором они даже не догадывались — достичь вершин, найти способы, чтобы превратить свой потенциал в реальность, воплотить мечты в действительность. Все, что дремало в них... стоило им услышать о тебе и чудесах, которые здесь происходят, как все дремлющие, все спящие возможности в них стали медленно разворачиваться, подобно змее.

"Жив ли еще Заратустра? Не стоит жить больше, все равно все тщетно, или же — мы должны жить с Заратустрой!"

Те, что вкусили твоих песен, в чей слух ты вливал своей мед, свою любовь, свою сознательность, — все они чувствуют: если тебя нет в живых, то и им незачем жить. Вся земля становится без тебя бессмысленной. Ты — сама земля и смысл земли. Ты — сама жизнь и соль жизни для многих, многих людей. Тот, кто хоть чуть-чуть испробовал твоего существования, уже не может быть прежним: он начал движение от обычного человека к некоему высшему, более великому существованию.

Король говорит с Заратустрой в высшей степени поэтично, изящно, учено: "Волны одна за другой поднимаются вокруг горы твоей, чтобы добраться до тебя". Все, что говорит король, рождается под магнетическим, харизматическим влиянием Заратустры.

Так происходит всегда.

Люди, которые пришли к Гаутаме Будде, забыли о своей личности, забыли о своих масках, открыли сердца. Люди, которые приходили к Пифагору или Гераклиту, вдруг обнаруживали, что могут сбросить одежды и остаться абсолютно нагими; прятать нечего. На самом деле, им хотелось, чтобы человек, подобный Заратустре или Гаутаме Будде, взглянул на них и увидел бы их насквозь, потому что один этот взгляд очистит их от всей чепухи, которую они носили в себе, может быть, много жизней.

И как бы ни была высока она, многие достигнут твоей высоты: недолго еще челн твой пребудет на суше.

И что мы, отчаявшиеся, пришли теперь в пещеру твою и уже освободились от отчаяния...

Король сказал: "Мы пришли сюда в печали, отчаявшиеся и глубоко разочарованные. А ты не произнес ни слова. Ты ничего не сделал для нас, но мы уже свободны от отчаяния. Мы больше не печальны".

На Востоке это называется сатсанг. Сатсанг — нечто исключительно восточное. На Западе никогда не развивалось ничего подобного, потому что это значит: просто быть с человеком, который достиг. Совершенно необязательно, чтобы он говорил. Необязательно также, чтобы вы спрашивали: просто быть в его присутствии — очень сильное переживание. Его вибрации трансформируют; его радость заразительна; его тишина находит способы, чтобы проникнуть в вас; его сердце внезапно заставляет ваше сердце танцевать в одном гармоничном танце.

Это есть знамение и предзнаменование того, что лучшие, чем мы, находятся в пути к тебе. И это удивительно — узнать, что к тебе направляются люди лучше нас, ведь король высший в своем мире — кто может быть лучше его?

Но рядом с Заратустрой он неожиданно чувствует свое ничтожество; он чувствует, что все его царства и сокровища не имеют никакой ценности. Царство этого человека — царство вечности; царство этого человека нельзя завоевать. Даже смерть не отнимет его. А мы всегда тратим время, забавляясь игрушками; мы как малые дети. В момент великой истины он говорит: "Возможно, мы — всего лишь начало, а в пути к тебе находятся лучшие, чем мы".

Ибо уже в пути к тебе то последнее, что осталось от Бога среди людей, а именно: все люди великой тоски, великого отвращения, великого пресыщения. Люди, полностью удовлетворенные в обычном мире, в присутствии Заратустры внезапно осознают, что есть нечто неизмеримо большее, что еще не открыто. Они слишком рано успокоились. Может быть, их страсть была недостаточно велика.

Придут люди, которым отвратительна низость и безобразие человечества, и увидев тебя, они вдруг поймут, что если человек и отвратителен, то это не его природа; возможно, он сбился с пути. Это не его вина; быть может, не было никого, чтобы помочь ему, наставить на путь истинный. Вот человек, видеть которого — радость, чувствовать которого — благословение. И придут люди, объятые великим стремлением, которые не знают точно, чего они хотят. Но одно определенно: того, что может дать этот мир, недостаточно.

Они хотят большего. Они желают того, что бессмертно, они хотят вечного, они хотят того, что божественно. Все обыденное не имеет для них никакого смысла; все, что смерть может отнять, не имеет для них значения. Они хотят отыскать нечто превосходящее смерть, что не может быть уничтожено смертью. Быть может, они не знают, чего на самом деле ищут, но услышав твое имя, они, должно быть, поспешили к тебе.

Все, кто не хочет жить иначе, чем научившись опять надеяться, научившись у тебя, о, Заратустра, великой надежде!

При виде тебя на ум приходит лишь одно слово, вновь и вновь: ты — великая надежда. Видя тебя, можно поверить, что человек способен достичь невообразимых высот, что человек способен проникнуть в глубочайшие бездны, что человек может достать до звезд, что человек может вместить всю вселенную, может расширить свое сознание до безграничности вселенной.

Все, кто не хочет жить... Они устали от обычной жизни: повседневности, рутины, механичности. Все, кто потерял надежду, придут к тебе, ибо до них долетел твой аромат.

...иначе, чем научившись опять надеяться, научившись у тебя, о, Заратустра, великой надежде!

"Пусть даже все вы, вместе взятые, — высшие люди, — отвечал Заратустра; — но для меня вы недостаточно высоки и сильны."

Король произнес в честь Заратустры все хвалебные слова. Лучше не скажешь. Что к этому можно добавить? Но Заратустре нет дела до того, что сказал о нем король. Его заботит то, в каком состоянии находятся король и остальные, ожидающие в пещере. Когда вы приходите к Мастеру, его не интересует, что вы говорите о нем; его больше интересует, кто вы такой.

Для меня — это значит: для того неумолимого, что безмолвствует во мне, но не вечно он будет молчать".

Мое внутреннее безмолвие прекрасно знает, что вы весьма мелки. Ваши слова не обманут меня. Вот почему говорится, что Мастер мягок как лепестки розы и тверд как меч. Для того неумолимого, что безмолвствует во мне... вы недостаточно высоки и сильны. И мое безмолвие не всегда будет молчать. Приближается время, когда мое безмолвие разразится подобно грому и выльется через миллионы проявлений. Но эти проявления поймут лишь те, кто действительно имеет уши, чтобы слышать музыку тишины, кто имеет глаза, чтобы видеть самый чистый свет.

А если вы и не чужие мне, то не так близки, как правая рука моя... Даже если вы хотите стать близкими мне, вы не можете стать мне правой рукой. Вы не можете достичь этой близости, ибо с высоты мне видно, что вы слишком мелки. Вы научились произносить красивые слова. Да, вы чувствительны. Быть может, в вас теплится какое-то желание трансформации. Безусловно, вы под впечатлением места, в котором я обитаю, и вибраций, окружающих меня; но вы - не искатели. Вы пришли сюда из любопытства, а не из-за глубокого желания преобразиться, превратиться в нового человека, сверхчеловека.

Ибо у кого, как у вас, больные и слабые ноги, тому, прежде всего, хочется, чтобы щадили его, сознает он это или же скрывает от себя. Вы хотите все получить бесплатно. Вы хотите быть счастливыми, вы хотите блаженства, вы хотите мира, вы хотите достичь вершин, но без всяких усилий. Это невозможно. Вам придется рисковать собой; не ждите пощады. Сознаете вы это или нет, но в глубине души вы хотите, чтобы вас щадили. Вы хотите просто присоединиться и получить все, не продвигаясь ни на сантиметр.

Но ни рук, ни ног своих не щажу я; не щажу своих воинов: так что непригодны вы к моей войне! Это битва — величайшая битва в жизни — превзойти себя, выйти за пределы самого себя, сделать себя ступенью лестницы, ведущей к высшим уровням сознательности.

Это война, и вы должны стать воинами.

Чистые, гладкие зеркала нужны мне для поучений моих; а ваша поверхность искажает даже мой собственный образ.

Чтобы иметь дело с человеком, подобным Заратустре, нужно быть готовым не обижаться — ведь такой человек не будет вежливым, он не будет придерживаться общественного этикета; он прямо скажет правду, задевает она вас или нет. А правда часто ранит — мы так долго жили во лжи, что правда стала для нас непривычной.

Заратустра говорит: Чистые, гладкие зеркала нужны мне для поучений моих; а ваша поверхность искажает даже мой собственный образ.

Я вижу: на ваших зеркалах полно пыли; вам нужна хорошая чистка. В таком состоянии вы не сможете начать великую революцию сознания. Первым делом нужно стереть всю пыль, что накопилась на вашем зеркале, на вашем сознании.

В действительности, он говорит об их собственном высшем "я". Он говорит: "Ты только мост. Ты должен быть пройден. Ты должен остаться позади; тот, кто пройдет по тебе, будет почти незнаком тебе, хотя он скрывался внутри тебя". Но вы никогда не бывали в этом внутреннем пространстве своего бытия. Вы не знакомы с самими собой. Вы не знаете даже своего адреса: кто вы, где вы?

Вы только мосты: да пройдут по ним высшие на ту сторону!

Эти высшие скрыты внутри вас. Вы — всего лишь ступени: так не гневайтесь же на того, кто поднимается по этим ступеням на свою высоту!

Быть может, из семени вашего и вырастет некогда истинный сын и настоящий наследник: но далеко еще до этого. Вы — не те, кто унаследует имя и достояние мое.

Нет! Нет! Трижды нет! Других жду я тут, в этих горах, и ни шагу не сделаю без них отсюда.

Он бросает им вызов: "Если хотите стать моими товарищами, спутниками, моей правой рукой, очистите свои зеркала. Станьте мостом для того трансцендентального, что скрыто внутри вас. Впустите этого странника, который всегда был внутри вас, и которого вы никогда не видели".

Я жду высших, сильных, победоносных, бодрых духом, у кого душа и тело — в гармонии: должны прийти смеющиеся львы! Недостаточно только радоваться моему присутствию; мне нужны смеющиеся львы. Радость пассивна. Радость должна стать активной, должна превратиться в смех, должна превратиться в танец.

Устремление не должно оставаться только в мыслях, в мечтах. Оно станет голодом, жаждой.

О, дорогие гости мои, вы, удивительные, вы ничего еще не слышали о детях моих? И что они уже в пути ко мне? Понять мистиков всегда трудно. Они говорят на своем языке. Им нет дела до вашей грамматики и лингвистики. Они об этом не думают. Они бесполезны; мистикам приходится искать собственный язык, собственные способы выражения.

Заратустра говорит: О, дорогие гости мои, вы, удивительные, вы ничего еще не слышали о детях моих? Пока вы не станете моими детьми, пока вы не станете настолько невинны... Спуститесь с высот своей мудрости, спуститесь с высот своей учености! Вы — короли, Папы, святые — спуститесь с этих высот и будьте моими детьми: ведь на языке Заратустры ребенок — высшая ступень сознания.

Верблюд в самом низу, лев — в середине, а ребенок — последняя, высшая ступень. Верблюд должен стать львом, а лев должен стать ребенком. Таковы его символы — потому что верблюд рожден рабом, он всегда готов встать на колени и радостно принять груз. И миллионы людей находятся в этом состоянии верблюда.

Крайне редко верблюд поднимается и издает львиный рык — отказываясь быть рабом, отказываясь от поклажи. И еще реже лев становится таким невинным, как новорожденный младенец. Это высшая сознательность, самое чистое зеркало. И он говорит: вы ничего еще не слышали о детях моих? И что они уже в пути ко мне?

Говорите же мне о садах и блаженных островах моих, о новом и прекрасном потомстве моем. Почему молчите вы об этом? К чему говорить обо мне? Это напрасный разговор. Не тратьте время на то, чтобы восхвалять меня, лучше покажите самих себя. Говорите же мне о садах моих. Можно ли сказать, что вы — мой сад? Готовы ли вы стать моим садом? Говорите мне о детях моих. Готовы ли вы стать моими детьми? Говорите мне о блаженных островах — об индивидуальностях, цельных, абсолютно свободных, готовых взмыть в небо, к самым далеким звездам; о новом и прекрасном потомстве моем — о новом человеке, сверхчеловеке: Почему молчите вы об этом? — это будет разговор о вашем же будущем, разговор о ваших потенциальных возможностях. Такой разговор будет иметь смысл.

Этого подарка прошу я у любви вашей, чтобы вы говорили со мной о детях моих. Ради них богат я, ради них стал я беден: чего не отдал бы я, чтобы иметь одно... Я отдал все, чтобы в мир пришла новая раса людей. Говорите мне об этой новой расе. Будете ли вы ее частью? Готовы ли вы к этой великой революции? Это будет испытание огнем.

Я богат своими детьми, этой новой расой, и ради них я стал беден. Я живу один, ничего не имея. Я отверг все мирское, все так называемое "человеческое", потому что все это отвратительно; оно слишком обыденно, слишком повседневно и мелко. Я стал беден ради одного: чтобы создать пространство для новой, грядущей расы людей. Чего не отдал бы я ради нее!

Чего не отдал бы я, чтобы иметь одно: этих детей, эти живые насаждения, эти деревья жизни, порожденные волей и высочайшей надеждой моей! Не говорите обо мне; скажите о вашей готовности. Насколько вы готовы идти со мной? Или вы будете только смотреть, чтобы насытить свое любопытство? Вы собираетесь вернуться и рассказывать обо мне? Это все, или вы останетесь здесь? Пока не умрет старое и не родится новое... Готовы ли вы стать утробой для новой расы?

...этих детей, эти живые насаждения, эти деревья жизни, порожденные волей и высочайшей надеждой моей! Речь короля в его честь не впечатляла Заратустру. Вы не сможете произвести впечатление на Мастера, восхваляя его. Король превозносил его точно так же, как придворные восхваляют королей. Он произносил самые красивые слова, он старался изо всех сил, но невозможно обмануть человека, подобного Заратустре. Его глаза — как рентгеновские лучи, они проникают прямо в вашу сущность, в ваш сокровеннейший центр. Им нет дела до ваших слов; их интересует только ваша сущность.

Его ответ может показаться грубоватым и жестким — ведь король говорил так вежливо. Но для такого великого мастера, как Заратустра, вся эта вежливость, манеры, этикет — игра. Они уместны в миру, но не в уединении горной пещеры, где человек достигает высшей сознательности. Там ваши игрушки неуместны.

Король поступил бы правильно, если бы просто сел рядом с Заратустрой, коснулся его ног или положил голову на его ноги и оставался в безмолвии. Было бы правильно сесть рядом с Заратустрой и дать волю слезам, а потом высказать чувства, что переполняют его сердце: радость, счастье. Возможно, он стал бы танцевать, забыв обо всех манерах и придворном этикете.

Если бы он полностью отдался танцу, если бы он танцевал в таком исступлении, когда танцор исчезает и остается лишь танец, быть может, Заратустра ответил бы иначе — ибо тогда он стал бы одним из его детей, одним из его островов, деревом из его сада.

Тогда он исполнил бы надежду Заратустры: надежду о новой расе людей.

...Так говорил Заратустра.