"Заратустра. Смеющийся пророк" - читать интересную книгу автора (Раджниш Бхагаван Шри)
О СТАРЫХ И НОВЫХ СКРИЖАЛЯХ часть 2
16 апреля 1987 года
Возлюбленный Ошо,
О СТАРЫХ И НОВЫХ СКРИЖАЛЯХ
Часть 2
Когда на воде укреплены сваи, когда через поток перекинуты мостки и перила, поистине, никто не поверит тому, кто скажет: "Все течет".
Но даже круглый дурак возразит ему: "Как? — скажет он, — как это — все течет? Ведь и мост, и перила - над потоком!
Над потоком — все неподвижно и крепко, все ценности всех вещей, мосты, понятия, все "добро" и все "зло": все это — прочно!"
Когда же приходит, зима, укротительница рек, то и умнейшие проникаются недоверием; и поистине, не только глупцы тогда вопрошают: "Не пребывает ли все — в покое?"
"В основе своей все неподвижно", — вот подлинно зимнее учение, подходящее для бесплодного времени, хорошее утешение для лежебок и подверженных зимней спячке.
"В основе своей все неподвижно", — но против этого проповедует ветер в оттепель!..
И вот, братья мои, не все ли течет теперь, подобно потоку? Не все ли мосты и перила попадали в воду и сгинули? Кто еще держится там за "добро" и "зло"?..
"Ты не должен грабить! Ты не должен убивать!" - некогда слова эти провозглашались священными; перед ними склоняли колени и головы и снимали обувь.
Но я спрашиваю вас: были ли во всем мире более страшные разбойники и убийцы, нежели эти святые слова?
Разве мало в самой жизни убийств и разбоя? И для того, чтобы стали священными эти слова, не пришлось ли убить саму истину?
Или же это было проповедью смерти — провозглашать священным то, что противоречит и противоборствует всему живому?
О, братья мои, разбейте, разбейте старые скрижали!..
...Так говорил Заратустра.
Заратустра был современником Гераклита и Гаутамы Будды. Странное совпадение, что все три этих великих учителя проповедовали в основе своей одинаковое отношение к жизни: жизнь — это поток, все постоянно изменяется, а то, что не меняется, мертво. Изменение — самый дух жизни; постоянство — признак смерти.
Это противоречит всем старым традициям и противоречит всем другим традициям, рожденным после Заратустры. Все они верили в постоянство. Для них изменение — качество сна, а постоянство — качество реальности: то, что меняется, нереально, а то, что всегда одинаково, реально. Все учителя мира, религиозные и философские, согласны в этом вопросе и против этих троих.
Но я на стороне Заратустры, Гаутамы Будды и Гераклита — потому что научные достижения трех столетий подтвердили, что правы они, а не вся эта толпа философов, святых и теологов всего мира.
Наука подтверждает слова Заратустры — а также Гаутамы Будды и Гераклита. Конечно, в те времена над ними смеялись. Они говорили нечто против толпы, против всего долгого прошлого, против всех мыслителей и против определенного желания человеческой психологии: человек хочет, чтобы все оставалось неизменным. Это нужно помнить. Человек боится перемен. Он боится перемен, ибо никто не знает, что принесут перемены.
Вам хорошо известно то, что не изменяется; вы знаете, как с этим быть. Вы всему научились. Вам легко с неизменным; оно уже не чуждо вам, знакомо.
Но если жизнь будет непрерывным потоком, изменяющимся каждое мгновение, то это значит, что вы всегда можете столкнуться с неведомым. Это создает глубокий страх, потому что вы не будете заранее готовы встретить его. Вам придется отвечать спонтанно. Это проблема.
Спонтанность требует бдительности, требует определенной глубины сознания — ибо если жизнь меняется каждый миг, то вы должны каждый миг быть готовы отреагировать на неизвестное, незнакомое, чуждое. К этому нельзя подготовиться, потому что вы не знаете, что случится завтра. У вас не будет репетиции; это не спектакль.
Эти три мыслителя обладали огромным даром харизматического влияния, поэтому они при жизни оказали сильное влияние на интеллигенцию. Но стоило Будде умереть, как буддизм исчез из Индии совершенно, абсолютно. Индийцы все время похваляются, что их страна — земля Гаутамы Будды. Но никто не обращает внимания на тот факт, что как только Будда умер, все его влияние исчезло. Вернулись старые ценности.
Будда дал идею изменяющейся жизни; он дал идею спонтанности и постоянной алертности — ибо вы никогда не знаете, с чем встретитесь. Он перевернул шкалу ценностей вверх дном. Но стоило ему умереть, и все его влияние исчезло. Восток весь буддийский, за исключением Индии, родины Будды.
Гераклит упоминается в истории философии, но ему не придается то значение, которого он заслуживает: ведь на Западе он единственный, кто сегодня получил подтверждение от современной науки. Ни Платон, ни Аристотель, ни Декарт, ни Кант, ни Гегель — никого из них не поддерживают открытия современной науки.
Самое незнакомое имя, Гераклит... в те дни его никто не слушал. Заратустру вообще не слушали. Это странно: когда говорят истину, никто с ней не соглашается.
Ложь всегда сладка. Ложь очень удобна и комфортна. Истина бескомпромиссна. Вам придется измениться, чтобы соответствовать истине; истина не изменится ради вашего удобства. Ложь ведет себя применительно к обстоятельствам: она готова изменяться. Вот почему ложь всегда повелевала человечеством, а истину распинали.
Ложь венчали коронами, а истину осуждали на смерть.
Положение нисколько не изменилось; все осталось как прежде. Скажите правду, и все ополчатся против вас. Скажите правду, и вы взбесите всех этих людей, которым было очень комфортно в их лжи. Вы потревожили их покой, вы нарушили их сон, вы помешали их сладким грезам.
Даже спустя двадцать пять веков человек, похоже, все такой же ребенок — никакой зрелости не появилось. Человек еще не повзрослел.
Озарение Заратустры необходимо понять, ибо это станет будущей религией человека. Наука будет все более и более корениться в человеческом сознании. До настоящего времени мы могли пользоваться наукой лишь в исследовании объективного мира. Недалек тот день, когда наука начнет двигаться и исследовать субъективное в человеке — его внутренний мир.
Сколько можно избегать себя?
Сколько могут ученые трудиться над объектами и забывать о сознании? Сколько могут ученые отвергать себя и продолжать работу на нивах химии, физики, биологии и геологии? Рано или поздно они должны задуматься об этом. "Кто это сознание внутри меня? Кто я?" — спросят они. Уже поздно; им следовало бы уже задаться этим вопросом раньше.
И величайшие ученые уже начали ощущать беспокойство по поводу того, что они так много энергии посвящают исследованию объектов и не уделяют ни малейшей частички своего таланта собственному бытию.
Альберт Эйнштейн умирал, и перед смертью кто-то спросил его:
— Я уверен, если вы родитесь снова, вы захотите снова стать физиком, ведь никто не занимался столько исследованием материи, и никто не сделал столько открытий в области материи, сколько сделали вы.
Казалось бы, это логично: если бы ему дали другую жизнь, он захотел бы снова стать физиком, потому что осталось еще так много неисследованного. Но Эйнштейн ответил:
— Простите меня. Извините, но я не могу согласиться с вашим предположением. Если мне будет дана другая жизнь, я скорее стану водопроводчиком, чем физиком — потому что мне нужно время на исследование самого себя. Я потратил одну жизнь, и что в результате? Хиросима и Нагасаки. Я поставил всю свою жизнь на карту ради открытия атомной энергии, которая лежит в основании всякой материи, и я чувствую свою вину за Хиросиму и Нагасаки. Из-за меня погибли миллионы людей. А с той же энергией я мог бы открыть свое собственной существо и, может быть, помочь миллионам людей расцвести, прийти к зрелости, пережить прекрасные озарения — возможно, пережить высшую истину.
Прозрение Заратустры так значительно, что кажется почти невероятным, чтобы двадцать пять веков назад человек мог увидеть то, что сегодня подтверждают ученые: нет ничего стабильного, ни на один миг. Даже стена, которую вы видите позади меня — она выглядит такой прочной, неизменной — она постоянно меняется. Почему она кажется такой устойчивой? Причина очень странная: она кажется устойчивой потому, что атомы движутся с такой скоростью, что их движение невозможно увидеть.
Представьте электрический вентилятор. Чем быстрее он движется, тем труднее вам увидеть три лопасти вентилятора по отдельности. Если он вертится действительно быстро, вы увидите круглую движущуюся тарелку, без промежутков между тремя лопастями вентилятора. Но вы не можете представить, с какой быстротой двигаются электроны в этой стене. Их скорость почти невообразима. Она равна скорости света — поскольку свет состоит из чистых электронов.
Электрон движется вокруг ядра со скоростью сто восемьдесят шесть миль в секунду. И он так мал, что его нельзя увидеть невооруженным глазом. Фактически, даже с помощью научных приборов никто еще не видел электрон. Это всего лишь предположение. Он должен быть; иначе эта стена исчезла бы. Стена кажется такой устойчивой потому, что каждая ее частица движется так быстро, что это невозможно увидеть.
В мире все течет; ничто не постоянно. Но почему Заратустра, Гаутама Будда или Гераклит подчеркивают этот факт? Потому, что это повлияет на все наше отношение к морали, к религии, к нашим взаимоотношениям, к нашей жизни.
Последствия будут очень, очень далекими.
Если все изменяется, то не может быть неизменных представлений о добре и зле, не может быть никакого вечного Бога, тогда никакую ценность нельзя навязать людям навсегда, на все грядущие века. Тогда мы должны жить свободно и дать людям спонтанно отвечать ситуациям, потому что вы не можете придерживаться неизменных идеологий.
Идеологии будут сильно опаздывать, и вы всегда будете оторваны от существования. Все ваши писания потеряли смысл, поскольку они не меняются. Все ваши философии стали бесполезными, потому что жизнь все время меняется.
Все неизменное полностью теряет значение — оно неприменимо в жизни, оно должно быть перенесено из прошлого. И тогда возникает только одно, и это — осознание. Вы должны полностью осознавать все перемены, происходящие вокруг вас, чтобы не отставать. Осознавая, вы с каждой переменой тоже меняетесь. Ваши действия исходят не из застывших идеалов; вы действуете из своего осознания данного момента.
Это значит, что нет причин для существования какой-то религии. Это значит, что нет никакого основания для существования какой-то морали. Это значит, что есть лишь одна по-настоящему важная вещь — научиться быть более сознательными, чтобы вы не выпадали из созвучия с жизнью, чтобы ваш пульс бился в гармонии с пульсом вселенной. Это единственная религия — ваш пульс в созвучии с пульсом вселенной. Это единственная духовность.
И это будет приносить вам каждый день новые озарения, свежие ценности. Это всегда будет сохранять вас чувствительными, до последнего вашего вздоха. Вы останетесь молодыми. Ваше тело может состариться, но сознание будет освежаться каждый момент — подобно тому, как река постоянно движется, течет и освежает себя; она никогда не становится грязной.
Заратустра говорит: Когда на воде укреплены сваи, когда через поток перекинуты мостки и перила, поистине, никто не поверит тому, кто скажет "Все течет". Когда над рекой есть мост, естественно, если кто-нибудь скажет: "Все течет", - люди ответят: "Мы можем поверить, что река течет, но как насчет моста? Не все течет".
Это произошло на самом деле в жизни великого мистика Бодхидхармы, поскольку он был поклонником Гаутамы Будды и провидцем такого же уровня. Он проходил по мосту, и один из его последователей спросил:
— Ты часто повторяешь слова Гаутамы Будды, что все течет; а как же мост?
Бодхидхарма ответил:
— Мост меняется так же, как и река, только его изменение быстрее. Глаз не может его ухватить. Вы прекрасно знаете: однажды этот мост состарится. Если бы он не менялся, он не мог бы стать старым. Вы прекрасно знаете: однажды этот мост упадет, его придется заменить новым. Если бы он не менялся, не было бы никаких вопросов о том, что он упадет, состарится, обветшает. Он меняется. Река меняется очень медленно — вот почему вы видите это. Мост меняется так быстро, что даже для того, чтобы представить себе это, требуется великая ясность видения. Обычно это не видно.
Вы были ребенком; помните ли вы, какого числа, в каком году вы стали юношей? Вы меняетесь каждый миг, и изменение настолько постоянно, что вы не можете провести черту: такого-то числа вы стали юношей, такого-то числа достигли средних лет, такого-то числа состарились, а такого-то умерли. Но вы, безусловно, меняетесь.
Когда-то вы были так малы, что вас нельзя было рассмотреть невооруженным глазом. Вы были просто спермой в клетке яичника вашей матери. И то, и другое так крохотно - почти невидимо простому зрению. Это был ваш первый облик. Если бы вы делали настоящий альбом о своей жизни, вам следовало бы начать отсюда. Никто не смог бы узнать вас.
Затем вы начали расти, и за девять месяцев в утробе матери вы прошли все стадии, через которые прошло человечество. Все менялось быстро. От рыбы, с которой началась жизнь, до шимпанзе Чарльза Дарвина — ребенок должен пройти в материнской утробе все эти стадии. Даже если бы вам подарили вашу фотографию первого дня жизни, я не думаю, что вы узнали бы: "Это я".
Вы тоже река; все есть река. Гераклит прав, говоря: "Нельзя вступить в одну реку дважды", потому что река меняется; она никогда не бывает прежней, так как же вы можете вступить в нее дважды? Когда вы делаете второй шаг, это другая вода. Та вода уже могла достичь океана, могла уйти далеко, но это, безусловно, не та вода, в которую вы шагнули в первый раз.
Я настолько согласен с Гераклитом, что хочу сказать: вы не можете вступить в ту же реку даже однажды! — потому что когда ваша нога касается поверхности, вода внизу течет. Когда ваша нога погружается на несколько дюймов, на поверхности течет вода. Пока ваша нога приближается ко дну, вода все время течет — это не та же вода, которой коснулась ваша нога. Дважды — слишком много; это невозможно даже однажды.
Но даже круглый дурак возразит ему. Если кто-то говорит: "Все течет", стоя на берегу реки, даже простаки, даже идиоты возразят ему.
Они скажут: "Да, мы видим, что река меняется, но как же мост, как же горы?" Но горы тоже меняются.
Ученые, работающие на Эвересте, обнаружили, что он до сих пор растет. Он до сих пор становится выше на фут каждый год. Это высочайшая в мире гора, но она очень молодая. Ее рост еще не остановился; она еще несовершеннолетняя. Она не может голосовать!
Есть старые горы, очень старые. Я много лет жил в месте, которое расположено недалеко от самой старой в мире горы, Виндхьячал — всего в тринадцати милях. Я часто ходил к этой горе. Это самая древняя из всех гор. Она первой вышла из океана; затем стали появляться другие части мира. На Виндхьячале до сих пор можно найти мертвые тела, скелеты морских животных — таких животных больше нет, даже в морях. Они существовали больше миллиарда лет назад. Возраст нашей планеты — всего четыре миллиарда лет. Виндхья, должно быть, вышла из океана несколько миллиардов лет назад. Это старейшая гора.
Гималаи очень молоды; самое старое писание Индии - это Ригведа, и там нет упоминаний о Гималаях. Это очень странно, потому что Ригведа была написана недалеко от Гималаев. Там упоминается все; как можно забыть великие Гималаи, их вечные снега? Но возможно, когда писалась Ригведа, Гималаи еще были в океане; они еще не появились.
Все течет, но даже простак возражает ему: "Как? — скажет он, — как это — все течет? Ведь и мост, и перила — над потоком!
Над потоком — все неподвижно и крепко, все ценности всех вещей, мосты, понятия, все "добро" и все "зло": все это - прочно!"
Именно это говорят священники, говорят философы: мораль, религии, наши представления о добре и зле не похожи на реку, они подобны мосту, прочны. Они похожи на горы - вечно на одном месте, они не текут как река.
Но они не знают, что горы тоже текут. Каждый день умирают сотни звезд и рождаются сотни новых. Этой планеты четыре миллиарда лет назад не было, а для вечности четыре миллиарда лет — ничто. А ученые, которые работают над проблемами Солнца, очень обеспокоены, потому что его топливо тратится каждый день, когда оно излучает свет. Его осталось, самое большее, на пять миллионов лет. А через пять миллионов лет Солнце внезапно погаснет; оно умрет. Если даже солнца рождаются и умирают, что может быть стабильно? Что вы толкуете о мостах? Что толку говорить о ценностях добра и зла? Нет ничего прочного.
Когда же приходит зима, укротительница рек, то и умнейшие проникаются недоверием; и поистине, не только глупцы тогда вопрошают: "Не пребывает ли все — в покое?"
"В основе своей все неподвижно", — вот подлинно зимнее учение, подходящее для бесплодного времени, хорошее утешение для лежебок и подверженных зимней спячке.
"В основе своей все неподвижно", — но против этого проповедует ветер в оттепель!
И вот, братья мои, не все ли течет теперь, подобно потоку? Не все ли мосты и перила попадали в воду и сгинули? Кто еще держится там за "добро" и "зло"?
Было бы полезно просто понаблюдать за тем, как нам приходилось менять представления о морали. В древности в Индии одним из самых уважаемых и почитаемых персонажей был Юдхиштхира. Его называли "царем религии". Но он играл в азартные игры. Он проиграл свое царство. Мало того, он проиграл все, что имел. В конце концов, он поставил на свою жену и проиграл также и ее; тем не менее, он считается царем религии — высокоморальным человеком.
Могли бы вы сегодня назвать моральным человека, проигравшего свою жену? Разве жена — имущество? Разве жена - собственность? Во-первых, азартные игры не кажутся чем-то очень моральным. Во-вторых, использовать жену в качестве ставки — такое неуважение к женщинам, что этого человека сегодня явно нельзя было бы даже назвать человеком. Он был животным, он вел себя так примитивно. Но индийские писания до сих пор называют его Дхармарадж, король религии.
В древнеиндийских писаниях Богу преподносятся человеческие жертвы. Индуисты поднимают такой шум вокруг коровы; но вы будете удивлены: зарезать корову в жертву Богу было обычным делом. И не только коров и других животных — не щадили даже людей. Человеческие жертвы были широко распространены, и они считались религиозным ритуалом. Можете ли вы считать, что принести в жертву живого человека, отрубить ему голову, преподнести его плоть и кровь - это прасад, дар для Бога? И, тем не менее, этим писаниям поклоняются даже сегодня. И никто не возражает: "Эти писания нужно поместить в музей как исторические документы. Их нельзя больше рассматривать как религиозные".
Человеческое сознание стало немного утонченнее.
Вчера Анандо принесла информацию о храме в Раджастане. Это храм Матери-богини, Дурги. Это странный храм - наверное, нигде в мире нет ничего похожего. В нем тысячи крыс. И миллионы людей круглый год приходят в храм кормить этих крыс, потому что они считаются божественными существами в облике крыс. Внутри храма есть небольшой пруд, из которого крысы пьют воду, и эта вода раздается в качестве прасада людям, приходящим в храм. Считается, что тот, кто пьет эту воду, всегда будет здоровым; она лечит все болезни. Это очень распространенное суеверие.
Этих крыс нельзя убивать. Даже когда их просто называют крысами, это противно слуху людей, молящихся в храме. Это не крысы; они только притворяются крысами. Это божественные сущности, великие святые, поклонники Матери-богини Дурги, и они приняли облик крыс лишь для того, чтобы быть ближе к Матери.
Можно ли поддерживать такие суеверия в двадцатом веке? Но даже разумные, даже образованные люди ходят туда, потому что эта вода имеет целительную силу. Должно быть, это самая грязная вода в мире — ведь можно представить, что еще делают в ней крысы. И весь храм кишит крысами.
Человек не так разумен, как нам хотелось бы.
В Калькутте я посещал большой храм Матери Кали. Там даже сейчас каждый день убивают коз в жертву Матери-богине. Она кровожадна.
Наверное, вы видели изображение этой Матери-богини. На это стоит посмотреть, поскольку если такова Мать мира, то возможно, Адольф Гитлер и Рональд Рейган — ее единственные сыновья! Она сидит верхом на льве. В одной руке она держит свежеотрубленную человеческую голову — из нее капает кровь. В другой ее руке окровавленный меч. На ее шее — ожерелье из человеческих черепов. Такова Мать мира!
Каждый день ей нужна кровь. И ей поклоняются в одном из самых культурных городов Индии, Калькутте. Никто не возражает: "Это отвратительно. Это бесчеловечно. Это не сострадательная, любящая Мать. Даже человеческие матери не так опасны; а это Божественная Мать!"
Но возможно, причина в том, что говорит Заратустра. В определенное время, в определенном контексте что-то могло быть важным. А может быть, это и не имело никакой важности, а было просто выдумкой, изобретением священников. И если все меняется, всем этим Матерям-богиням, всем этим богам следовало бы сказать: "Пока, ваше время вышло. Теперь оставьте нас в покое!" День, когда человек говорит прошлому: "Пока, оставь меня одного, дай нам побыть в настоящем. Дай нам возможность быть абсолютно свободными и ответственными за наши поступки, быть сознательными, чтобы идти в ногу со временем, со всеми переменами, двигаться вместе с рекой жизни..."
"Ты не должен грабить! Ты не должен убивать!" — некогда слова эти провозглашались священными; перед ними склоняли колени и головы и снимали обувь. Почти во всех писаниях мира, во всех религиях, вы найдете нечто подобное: "Ты не должен красть. Ты не должен убивать".
Но религии убивали — убивали друг друга. Христиане убивали иудеев, мусульмане убивали христиан, мусульмане убивали индуистов, индуисты убивали мусульман. В их писаниях все время говорится об этом, они все еще почитают эти писания священными, и они все время делают прямо противоположное.
Христианская Библия говорит: "Бог есть любовь". Но христиане убили больше людей, чем любая другая религия в мире. Во имя Бога, который есть любовь, они сожгли живьем тысячи женщин — во имя Бога, который есть любовь. Должно быть, мы слепы; иначе как все это может продолжаться? Это продолжается до сих пор.
Но я спрашиваю вас, — говорит Заратустра, — были ли во всем мире более страшные разбойники и убийцы, нежели эти святые слова?
Разве мало в самой жизни убийств и разбоя?
Люди воруют под прикрытием софистики. Люди убивают под прикрытием красивых слов. Адольф Гитлер убил шесть миллионов евреев и убедил одну из самых интеллигентных стран в мире... Историки не смогли бы поверить, что страна, родившая Эммануила Канта, Гегеля, Фейербаха, Карла Маркса, Зигмунда Фрейда и Альберта Эйнштейна, поверит какому-то чокнутому Адольфу Гитлеру, что "В нашем падении, в падении Германии и в нашем поражении в Первой мировой войне виноваты евреи". Здесь нет никакой связи. Было бы столь же логично, если бы он сказал: "В падении Германии, в поражении Германии виноваты велосипеды — давайте уничтожим все велосипеды!" Это было бы так же нелепо, как уничтожение евреев. А он убедил народ одной из самых интеллигентных стран.
Кажется, нашей разумности недостаточно, чтобы защитить нас от идиотов, фанатиков, от всяких сумасшедших. Достаточно любой мелочи, и мы готовы убивать друг друга — ради прекрасных слов, красивых названий. Сейчас Россия готовится уничтожить весь мир во имя коммунизма. Интересно, задумывались ли когда-нибудь эти люди или нет: если в мире не останется людей, на что нужен коммунизм? Кого вы осчастливите им? Мертвые тела?
Конечно, все мертвые равны; они все коммунисты. Мертвое тело могло принадлежать богатейшему человеку или нищему — это безразлично, труп есть труп. Смерть — великий уравнитель. Наверное, Россия старается сделать эту планету планетой коммунизма — большой могилой.
А Америка готовится... во имя демократии, во имя свободы слова — прекрасные слова, чтобы одурачивать людей, обманывать людей. Они нагромождают склады ядерного оружия, и никто не спросит их: "Все это оружие, накопленное вами, может, по меньшей мере, семь раз разрушить планету. Кого вы осчастливите демократией?"
Я не думаю, чтобы трупам понадобилась свобода слова. Во-первых, им нечего сказать. Но ни Америка, ни Россия не собираются слушать никаких доводов. А если вы попытаетесь, вы подвергнете себя опасности.
Меня арестовали в Америке совершенно без всяких причин — без всякого ордера на арест, потому что нельзя получить ордер на арест без всяких причин. Они не могли даже на словах объяснить мне, почему, по какой причине они арестовали меня. Все, что они смогли мне предъявить — это двенадцать заряженных револьверов. Это были их аргументы — очень примитивные и совершенно бесчеловечные. Я сказал им:
— Я хочу связаться с моим адвокатом, потому что это странно. Это противоречит конституции, вашей конституции. Вы не можете арестовать меня без ордера. Я хочу, чтобы мой адвокат приехал и разобрался в этом.
Они не разрешили мне сообщить адвокату. Наоборот, они сказали:
— Ваш адвокат найдется сам. Я спросил:
— Как он сможет найтись? Вы сообщили ему? Вы знаете, кто мой адвокат? Но они ответили:
— Мы ничего не знаем. Это приказ сверху, из Вашингтона.
И они заставили меня признать, что я совершил два преступления. Я никогда не думал, что правительство шантажирует невинных граждан.
Но они так шантажировали... они не могли сказать это мне, они сказали моим адвокатам. Адвокат правительства сказал:
— Если вы хотите сохранить Бхагвану жизнь, просто признайте любые два преступления. Вот список. Там было тридцать пять преступлений, которые я совершил.
Я не выходил из своей комнаты; три с половиной года я провел в безмолвии, но они умудрились написать список из тридцати пяти преступлений, которые я совершил. Они сказали моим адвокатам:
— И мы, и вы знаем, что он не совершил никакого преступления. Но это дело Соединенных Штатов Америки против Бхагвана Шри Раджниша. Мы не допустим, чтобы один человек выиграл дело против всей великой американской нации. Мы знаем, что он не совершал никаких преступлений.
Поэтому мы хотим предложить вам вот что: признайте их и уговорите Бхагвана. Он должен просто сказать "да" на два преступления — любые два, это не имеет значения. Мы не хотим доводить дело до суда, потому что на суде победите вы. У нас нет никаких свидетельств; у нас нет доказательств. Победа вам обеспечена, но до того, как вы победите, жизнь Бхагвана будет в опасности. Америке не хотелось бы проиграть одному человеку — вы должны хорошенько понять это.
Мои адвокаты были одними из лучших в Америке. Со слезами на глазах они пришли ко мне в тюрьму и сказали:
— Мы здесь для того, чтобы защищать вас — чтобы не было сделано ничего незаконного — но мы, по-видимому, беспомощны. Они хотят, чтобы вы убрались немедленно, без всякого суда, потому что им прекрасно известно, что на суде они не смогут ничего доказать.
С другой стороны, они не хотят проигрывать; так что для них единственным решением будет не позволить вам выйти под залог и убить вас в тюрьме. А в случае вашей смерти дело закроют — без всяких решений о том, кто победил.
Тем не менее, я настаивал на том, чтобы возбудить дело даже с риском для жизни, но они сказали:
— Это абсолютно бесполезно; это все равно, что биться головой о стену. Подумайте о своих людях во всем мире. Есть люди, которые уже двенадцать дней не ели — с тех пор, как вы в тюрьме. Мы слезно вас умоляем: просто согласитесь. Ваш самолет стоит с заведенным мотором. Мы хотим, чтобы вы уехали из Америки немедленно, в тот же миг, когда вас освободят; у нас есть подозрение, что ваша жизнь в опасности.
Полностью осознав положение, я согласился. Я даже не знаю, какие преступления я подтвердил. Я сказал адвокатам:
— Признавайте любые преступления. Я не совершал никаких, так что это неважно. Что бы вы ни выбрали, это фикция.
В тот момент, когда меня выпустили, я пошел в тюрьму забрать свою одежду; а они подложили под стул бомбу. Это было сделано на тот случай, если бы я настаивал на суде - тогда они тут же прикончили бы меня. Между прочим, ни один посторонний не мог поместить там бомбу, кроме самого правительства, и иначе, как по приказу из Белого Дома.
Как только я вышел из тюрьмы, они снова прислали мне повестку по другому делу, чтобы я не мог немедленно покинуть Америку. Но я у них на глазах выбросил эти повестки и через пятнадцать минут уехал из Америки. Они лишили меня права въезда в Америку на пять лет, а в реальности — на пятнадцать лет, хитрым способом. В течение пяти лет я не мог приехать в Америку, ни под каким предлогом, но по истечении пяти лет мне разрешали. Но если правительство обнаружит, что я совершил какое-либо преступление, меня могли посадить в тюрьму на десять лет без всякого суда.
Если они тогда нашли два преступления, они снова нашли бы какое-нибудь преступление, возвратись я в Америку через пять пет. И на этот раз никакого суда не будет; они ясно дали мне это понять. Судья спросил меня:
— Понимаете ли вы, что если вы прибудете в Америку через пять лет, и правительство узнает, что вы совершили какое-то преступление, то суда не будет? Вас просто отправят за решетку на десять лет.
Так что фактически это означало, что они на пятнадцать лет запретили мне въезд в Америку. Но на этом они не успокоились. Они потребовали от всех правительств, находящихся под американским влиянием, принять резолюцию, что я не имею права въезда в их страны. И они оказывали давление на индийское правительство, чтобы меня заставили молчать, чтобы никаким зарубежным средствам массовой информации не позволяли приближаться ко мне, чтобы моим иностранным саньясинам не разрешали въезжать в Индию. Многих саньясинов выслали из бомбейского аэропорта обратно в их страны.
Это абсолютно незаконно, неконституционно. Но бедные страны должны Америке деньги, и Америка все время шантажирует их, говоря: "Если вы не послушаетесь, вы не получите в будущем нашей помощи в несколько миллиардов долларов. Либо мы будем настаивать, чтобы та финансовая помощь, которую мы оказывали вам в прошлом и которая достигает миллиардов долларов, была возвращена немедленно".
Таков мир, в котором мы живем. Наши так называемые религиозные вожди, так называемые политические лидеры в реальности преступники и должны сидеть за решеткой. Но им принадлежит вся власть.
Но у истины тоже есть своя власть.
Можно распять человека, но нельзя распять его истину.
Вы можете организовать убийство человека, но не можете убить его истину. И после целого года поездок по всему миру мне стало абсолютно ясно, что даже один-единственный человек, если он искренен и правдив, может бороться против всего мира. У них может быть громадная власть, но они трусы. У них может быть ядерное оружие, но у них нет души. Внутри они совершенно полые — в них нет собранности, индивидуальности, реализации.
Но эти люди господствуют над миром, потому что вы позволяете им господствовать над вами. Вы позволяете прошлому влиять на вас. Вы позволяете мертвому управлять вами.
Я бы хотел, чтобы, по крайней мере, мои люди восстали против всего прогнившего и дряхлого. Живите ради нового и двигайтесь с жизнью — не из-под палки, но танцуя и радуясь. Это наша земля. Она принадлежит не политикам и не религиозным лидерам; она не принадлежит никакой церкви и никакой нации.
Она принадлежит тем, кто любит жизнь, кто поет песни жизни, кто готов танцевать и праздновать жизнь. Жизнь принадлежит тем, кто может сделать ее праздником.
Или же это было проповедью смерти — провозглашать священным то, что противоречит и противоборствует всему живому?
О, братья мои, разбейте, разбейте старые скрижали! Ибо все эти проповедники в ваших так называемых священных книгах не приветствуют жизнь; они — проповедники смерти. И они называются священными! Тогда что назвать несвященным? Все они противоречат и противостоят жизни.
Это следует запомнить, как простой критерий: все, что противостоит жизни, не священно; то, что воспевает жизнь, что наполняет жизнь любовью, что делает жизнь красивее, радостнее, все, что утверждает жизнь и ее достоинство — все это священно.