ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1. «Непосвященный войдет»

Проснувшись, Кристоф долго не мог понять, где он находится. Рука его сжимала мундштук стеклянной трубки, давно уже потухшей. Воспоминания постепенно возвращались. Он поискал глазами маэстро, но того в кабинете не было. Громоздкие настенные часы в форме человекоподобного улыбающегося солнца показывали три часа. И, очевидно, дня, а не ночи, ибо из заоконного пространства исходил сероватый слабый свет угасающего дня. «Ох и разоспался же я!» – подумал Кристоф. Он окинул взглядом обиталище маэстро: не спрятался, не притаился ли где старый чудак. Но того нигде все же не было. «А жаль!» – рассудил Кристоф. Лишь на астролябию был натянут парик зеленой бумаги, очевидно, запасной. На столе (и это Кристоф разглядел только сейчас) лежал свиток бумаги, исчерканный торопливыми каракулями маэстро.

«Мой юный друг! – гласила надпись на свитке. – Приношу вам тысячу и одно извинение, но вынужден вас покинуть по весьма неотложному делу, связанному с поисками пропавшего вчерашнего дня слуги господина графа. Не счел нужным тревожить ваш сон.

Ваш маэстро.

P.S. И ради всего святого – не ходите по замку!»

Как пусто и бессмысленно бывает порой пробуждение от долгого, изобилующего грезами сна, в котором ты вовсе не Кристоф, барон фон Гевиннер-Люхс, в котором забываешь обо всем, плескаясь в цветных водоворотах сновидения. Но неумолимая проза жизни требует возвращения в глупую реальность и ты продираешь глаза единственно для того, чтобы бездумно смотреть за окно, где лишь накрапывает дождь да, унылые, сгущаются ранние сумерки.

– Барин проснулись! – донеслось откуда-то снизу.

«Он что, – подумал Кристоф, – следит за мной? Откуда он знает, что я проснулся? Ни черта себе!»

После насыщенного событиями вчерашнего дня сегодня было решительно нечего делать.

На охоту не поедешь, ибо дождь… Почитать какую-нибудь книжку? Залезть за вином в винный погреб? Поваляться на кровати? Скучно, черт подери! Насколько это все уже надоело! И так еще одиннадцать с лишним месяцев!… С ума сойти! Хоть бы Вероника побыстрее приезжала.

Так размышлял Кристоф, выходя из кабинета маэстро и закрывая за собой дверь.

«Не с кем даже поговорить, елки-палки! – думал Кристоф. – Разве только с маэстро. Но тот ушел искать пропавшего Ганса. А с Кларой или с мамой так и говорить не хочется, да и не о чем. Слуги же вообще производят впечатление каких-то недоумков. Притом враждебных недоумков. В их глазах читается немой вопрос. Вопрос? Какой вопрос? А вот какой… В их по-детски откровенных и бессмысленных глазах читается: „А кто ты, собственно, такой? Откуда ты вообще взялся на нашу голову? Вообще ты здесь без году неделя! И как ты посмел, как не отсохли у тебя руки выгнать любезных нашему сердцу чесателей, колупателей, ковырятелей, любителя пива?!“ Как они, должно быть, меня ненавидят! – подумал Кристоф. – И они даже намекали на это в своем вчерашнем представлении! А ведь здесь, в замке, столетиями, а может, и тысячелетиями, существовала на отшибе от мира своя, особая жизнедеятельность, в которой наверняка уместны и даже необходимы и любитель пива, и чесальщицы пяток, и даже рыжий 0,5 шт. Кстати, сдали ли его в зверинец? А барон Карл-Людвиг был на деле не кто иной, как важная составная часть этого коллектива, этого нелепого, как страус, симбиоза. Во всяком случае, у него даже хватило ума или, если угодно, мудрости во все это не вмешиваться. Здесь, в этом замке, реальность коверкается и уродуется, как в кривом зеркале. Может, поэтому-то и оборудовал покойный барон залу кривых зеркал? Хотел оставить своим наследникам указание, нет, даже не указание – намек… Понял – молодец, а не понял – грош тебе цена!…»

– Кушать подано! – возник неожиданно из пыльного воздуха объявлялыцик. – Кушать подано! – повторил он. Ни единый проблеск мысли не нарушал каменную гармонию этого лица.

– Уйди! – сказал Кристоф. – Уйди! Не хочу я кушать.

«Если я еще хотя бы раз увижу хоть одну из этих рож, не могу поручиться, что останусь спокоен и не разукрашу ее хорошенько синяками!» – с ненавистью подумал он.

«Кушать подано» исчез так же неожиданно, как и появился. Казалось он просто растворился в облаке пыли.

Сознание горького, мерзкого одиночества ошеломило Кристофа. «Быстрей, быстрей приезжай, Вероника! Видит Бог, как здесь без тебя тошно! Приезжай! Я тогда разгоню всю эту дворню к чертям собачьим! Приглашу сюда Леопольда и всю компанию! Кстати, может быть, Леопольд уже едет сюда. Вот бы было хорошо! Уж мы-то тогда оживим этот замок, сотрем с лица земли всю ветхость и мерзопакость! Старинная цитадель еще сбросит с себя все эти проклятия, всю эту стародавнюю гадость, в стрельчатых окнах зажгутся еще веселые, радужные огни! Тлетворный дух покинет это место под напором молодого, веселого смеха!»

А можно, женившись на Веронике, уехать отсюда куда-нибудь. Главное, вытерпеть этот год, и тогда откроются все пути: в Америку, в Россию, в Париж, даже в Китай! Денег хватит на всю жизнь. Быстрей бы только кончился этот дурацкий год!

Кристоф не разбирал, куда шел. Он то поднимался, то опускался по лестницам, открывал какие-то двери, пересекал какие-то залы, комнаты, галереи, нагибал голову, проходя старинными коридорами, потолки которых были низки.

Везде было одно и то же: копоть, грязь и пыль, пыль, пыль!… Пыль, бесконечная, как многоточие, сугробами залегала в заброшенных помещениях. Эх, господа, какая же здесь тоска!…

«Маэстро…– размышлял Кристоф.– Общаться здесь положительно можно только с ним… Его, конечно, никак нельзя причислить к разряду этой бессмысленной однофункциональной дворни. Вообще, он мужик что надо… Но такое впечатление, да так оно, наверно, и есть, будто он знает что-то такое, что мне неведомо, постоянно стращает какими-то опасностями, твердит о якобы неминуемой схватке, предостерегает от хождений по замку. Впрочем я его это предостережение уже нарушил. Все-таки, сдается мне, он просто чудачит…

Егеря?… Отличные ребята, только все они старше меня – им по 25-30 лет. С ними хорошо ходить на охоту, но не более. К тому же ко мне они относятся снисходительно, иногда даже беззлобно подшучивают. Думают, наверно, как о бог весть каком прохвосте, которому вдруг ни с того ни с сего привалило несусветное богатство. А на самом деле я для них чужой. Им все здесь чужие. Они и поселились-то не в замке, а в отдельном флигеле.

Вероника, Вероника, где же ты, когда мне так хреново?

Надо, пожалуй, будет сегодня съездить к ней. Тем более что такое десяток-другой верст для доброго скакуна? Какой бы повод придумать? Элементарный! Должен в конце концов найтись этот дурацкий Ганс. Должен найтись. Обязательно найдется, раз за поиски взялся маэстро…»

Внезапно Кристоф поскользнулся и чуть было не упал. От падения его спасло лишь вделанное в стену медное кольцо, за которое, падая, Кристоф успел схватиться. Кристоф взглянул на лужу, из-за которой едва не расквасил себе нос. На полу было разлито что-то вязкое, притом разлито было лет двадцать назад и за это время успело порасти пылью, плесенью и каким-то зеленым, отдаленно напоминающим мох, растением.

Кристоф направился далее, но уже на самом выходе из комнаты задержался. Что-то во всем этом было не так. Что-то необычное, не то что во всех остальных помещениях. Но что?… Кристоф внимательно оглядел комнату. На первый взгляд все как обычно… В углу статуя – некий обрубок без рук и головы, но со стройными ногами, – отдаленно напоминающая Венеру Милосскую. «И также женского пола», – отметил Кристоф. Статуя – вещь, конечно, не совсем обычная, но все-таки не она привлекла его внимание. Посередине помещения – двух– (или трех-) спальное ложе, ветхий трехногий стул с резьбой на спинке, массивная люстра с огарками черных толстых свечей… Ничего особенного. Кроме… Кроме?…

Кроме позеленевшего медного кольца в стене. «Ах я балда! – подумал Кристоф. – Минуту назад хватался за него, чтоб не упасть, и тут же забыл о нем! Так людям свойственно забывать оказанное им благодеяние, – неожиданно заключил он. – Тьфу ты! Я уже стал как старый дед морализировать».

Проведя по кольцу ладонью, Кристоф смахнул на пол густой ковер пыли, наслюнил палец и влажной его подушечкой отслоил податливые комочки вековой черной пыли. Да, так и есть: с виду ровная поверхность кольца на самом деле была слегка выщерблена. «Вероятно, – подумал Кристоф, – здесь какая-нибудь надпись». Он всмотрелся. Во внутреннюю окружность кольца оказались вдавлены маленькие, еле различимые буковки. Они складывались в какую-то надпись. «Латынь», – безошибочно определил Кристоф.

Слова, составлявшие надпись, также казались знакомыми. Спасибо латинисту Пфюльфелю, более известному среди студентов под прозвищем Гнида, спасибо ему, что вдолбил-таки в головы учащихся тошнотворнейший свой предмет, познание премудростей которого стоило Кристофу не одной проведенной над учебником бессонной ночи и сопутствующих изучению этого многотрудного языка приступов тоски, скуки и черной, порою, меланхолии. И, помянув профессора Пфюльфеля хорошим словом, Кристоф перевел надпись. Она гласила: «Непосвященный войдет». «Все-таки тяжелая это вещь – латинская грамматика», – подумал Кристоф. Что это за убожество глагола? И вообще, кто так строит предложение? Надпись производила впечатление незаконченной и даже бессмысленной. Непосвященный – во что?… Войдет – куда?…

Досадуя, юный барон еще раз провел по кольцу кончиками пальцев в надежде обнаружить еще какую-нибудь надпись, которая прояснила бы значение только что прочитанной. Однако никаких надписей на кольце, увы, больше не было. «А может, там, за кольцом, – вделанный в стену тайник?» – подумал Кристоф и несильно потянул кольцо на себя. Разумеется, никаких тайников в стене не было.

Кристоф огорченно взмахнул рукою и направился к выходу из помещения. • И услышал скрип.

Пронзительный звук, немного походивший на трение друг о друга заржавленных дверных петель, немного – на диссонансное соприкосновение шила и фарфорового блюдца, но более всего этот скрип походил на звук, издаваемый новым, надраенным паркетом, когда по нему волочат старый, рассохшийся рояль.

Кристоф обернулся. Вроде бы все было спокойно. Все оставалось на своих местах, и наверняка ничто не могло издавать этот неприятный, режущий звук.

Лишь с кольцом происходило что-то непонятное. Приглядевшись, Кристоф понял, что оно– дрожало. Как еще живая бабочка, пришпиленная беспощадной булавкой энтомолога, кольцо едва уловимо для зрения вибрировало.

Секунду спустя Кристоф понял, что происходит. Стена, в которую было вделано кольцо, медленно-медленно сдвигалась с места.

Кристоф присвистнул от удивления. Похоже на то, что здесь действительно тайник, а может, даже и потайной ход. Конечно же, барон предполагал существование в замке потайных ходов, но сейчас, когда медленно проворачивающаяся дверь открывала его взору темное пространство, из глубин которого пахло погребом, почти могильной затхлостью, он почему-то отказывался верить в реальность происходящего. Это было все равно как нос к носу столкнуться с привидением. «Снова какой-то розыгрыш!» – мелькнуло в голове.

Тем не менее потайной ход существовал, и его нужно было исследовать.

Бесцеремонно убрав с постамента статую-инвалида, наш герой получил теперь возможность с высоты постамента достать до люстры и распихать по карманам толстые свечные огарки.

Кристоф чиркнул спичкой, запалил фитиль самого большого, дюймов пяти в длину, огарка и в неверном его свете ступил на осклизлые выщербленные ступени, ведущие вниз, туда, где все тонуло во мраке. Но все же неверно было бы сказать «тонуло во мраке», ибо темнота была подобна какой-то вязкой маслянистой жидкости, типа той, что была разлита перед входом. Барону казалось, что темнота обтекает и даже облизывает его, что она холодными черными пальцами пытается пригасить тусклый огонек огарка, ледяной слюной каплет за шиворот.

«Стоп! – подумал внезапно Кристоф и замер. – А вдруг… а вдруг здесь… чудовище?!» Но, подумав так, он лишь рассмеялся. «Если посмотреть на меня со стороны, хорош же я окажусь!… Испугался неизвестно чего… Это же обычный старый, заброшенный погреб, и самое страшное, что я могу здесь обнаружить, – это… ну, скелет какой-нибудь… Противно, конечно, но ничего ведь страшного!…»

Ступени окончились. Тусклый огонек высветил длинный коридор, стены, пол и потолок которого были выложены крупными каменными плитами. «Все-таки, – подумал Кристоф, – неплохо было бы позвать егерей… Хотя, наверное, не надо, могут засмеять… Мол, барон боится спуститься даже в собственный погреб…»

Под ногами что-то прошуршало. Это была белая крыса: замерев около самой стены, она смотрела на Кристофа красными неприятными бусинами глаз. «Клархен испугалась бы до визгу! – несколько самодовольно отметил он и отпихнул крысу носком башмака. – К тому же крысы здесь совсем непуганые». Где-то за спиной на пол упала капля. На секунду Кристоф представил, что очутился в глубокой пещере со сталактитами, сталагмитами и безглазыми подземными жителями. «Надо бы распорядиться развешать здесь люстры, – подумал он. – А когда приедет Вероника, покажу ей это место. Она, наверное, ни разу не видела настоящего подземного хода».

Ход делал поворот направо. «Куда же он все-таки ведет?» – подумал барон. А в следующее мгновение он услышал… Звук.

Звук был похож на плюханье упавшей с потолка капли, но куда более сильный и резкий. Скорее это был удар.

Вернее, удары. Глухие и размеренные, словно замурованное в глубине каменной кладки чудовище (дракон?) искало выход на свободу.

Кристоф похолодел и, отшатнувшись, наступил на крысу. «Кой черт тебя принес!» – подумал он, теряя равновесие. Падая, он пребольно– ударился плечом о стену. Свеча упала в лужу на полу, зашипела и погасла. Жуть полнейшей темноты обволокла Кристофа. Он был недалек от того, чтобы закричать. Один, впотьмах, и в стену кто-то стучится…

Рука Кристофа дрожала. Он уронил еще одну свечу, прежде чем ход осветился вновь. И тут новый звук заставил барона задрожать.

Это был стон. Стон глухой, едва слышный, но одновременно и невероятно пронзительный, словно ржавыми вилами со всей силы терли лист железа. Полная тишина. Затем опять стон. Более громкий и уверенный, словно кто-то чувствовал приближение Кристофа и призывал его к себе.

Еще один поворот. И вот уже все подземелье заполнено стоном – протяжным, страшным, оглушающим.

Кристоф пожалел, что у него нет с собой оружия.

Что-то, какое-то существо стонало, каталось и колотило в стену где-то здесь, совсем рядом.

Кристоф едва удерживался от того, чтобы не закричать, не упасть на пол, закрыв уши руками, не броситься в бегство.

– Кто здесь? – спросил он. Голос его дрожал.

Стон оборвался. И тишина оказалась еще страшней.

– Кто здесь?– повторил Кристоф.– Отвечайте!… Ну же!…

– Помогите! – раздалось скрипучее, почти невнятное бормотание. – Помогите несчастному узнику…

Кристофу показалось, что у его невидимого собеседника во рту вместо языка– промасленная истлевшая тряпица, настолько тяжелы и неразборчивы были звуки этого голоса.

– Кто вы?

– Я всего лишь несчастный золотарь.

«Золотарь! Найди золотаря!» – вспомнилось Кристофу.

– Что вы тут делаете?

– Помо… – Голос захлебнулся, горло невидимого собеседника, казалось, отхаркивало какую-то пузырящуюся жидкость, затем голос захрипел вновь:– Помогите… Я не ел уже много дней. Я слизывал лишь влагу со стен, я так хотел есть… есть… Много дней я питаюсь только червями, горькими червями. – Вслед за этим раздался хриплый, напоминающий карканье, звук. – Помогите же, дайте что-нибудь поесть несчастному узнику!

Подняв свечу над головой, Кристоф увидел в противоположной стене подземелья нишу высотой в половину человеческого роста. В глубине ниши обозначались контуры двери, и не двери даже, а скорее какого-то лаза. «Неужели, – подумал Кристоф, – покойный Карл-Людвиг был деспотом? За что он заточил этого беднягу? А потом, умирая, велел мне его найти. Видать, совесть старичка заела».

– Помогите же! – скрежетало из лаза. – Я много десятков лет не видел солнечного света! Я умираю от голода!

– Как вы здесь оказались? За что?

– Я не помню! – Отвратительный каркающий голос, как нож, врезался в барабанные перепонки. – Я не помню! Меня столько лет окружает тьма, я забыл как выглядит свет солнца! Я не видел его столько лет!

Раздались хриплые рыдания.

Кристоф присел на корточки. Совсем рядом с дверью прямо в нише висело железное кольцо, к нему был прикреплен единственный ключ. На ощупь определив местонахождение огромного висячего замка, Кристоф проник в него ключом. Свеча, догорев, обожгла пальцы. Он поспешил зажечь новую, последнюю, свечу, понукаемый хриплым, лающим рыданием.

Ключ провернулся в замке. Кристоф выдернул его толстую проржавевшую дугу и рывком распахнул дверь. Его оглушила волна нестерпимейшего, копившегося десятилетиями, сладкого, насекомого зловония, смешанного с сыростью.

Кристоф отпрянул в сторону.

Рыдание перешло в хриплый скулеж.

В отверстии лаза показалась голова узника. Еще через несколько мгновений узник вылез полностью. Он напоминал огромную скользкую мокрицу. Кожа его, покрытая струпьями и чудовищными, гноящимися язвами, от долгого пребывания под землей приобрела землистый оттенок. Длинные волосы и борода от грязи слиплись в колтун. Изъязвленный, поганый рот целовал Кристофу башмаки.

Кристоф отпрянул. Конвульсии омерзения перешли в рвоту. Он побежал прочь, к выходу. Чудовищное, никогда доселе не испытанное отвращение выворачивало его внутренности наизнанку, выжимало их как губку.

Сзади буквально в двух шагах слышался хохот мерзкой мокрицы.

– Ха-ха-ха! Солнце! Я увижу солнце!

Золотарь полз на четвереньках, не отставая от Кристофа, судорожно цепляющегося пальцами за выщербленные каменные стены. Выход из подземелья был еще так далек. Казалось, погоня никогда не закончится. От неосторожного движения последняя свеча упала и погасла. И в ту же секунду золотарь опять схватил барона за ногу.

– Нет! Нет! – ахнул Кристоф. Его вырвало прямо на голову человеку-мокрице. – Нет!!!

Почти нечеловеческим усилием ему удалось выдернуть ногу из цепких объятий омерзительного существа. Кристоф побежал, ударился головой о стену, упал, из раны на голове потекла кровь. Кристоф слышал и обонял зловонное дыхание буквально в половине шага от себя, и что самое ужасное, Кристоф потерял ориентацию в пространстве, не знал, в какую сторону бежать. Избранное им направление вполне могло завести в тупик, и там Кристоф запросто мог бы помереть от омерзения в тлетворных объятиях человека-мокрицы. Цепляясь за стену, он поднялся на ноги и, держась за осклизлые камни, пошел как можно быстрей. И все равно он двигался очень и очень медленно, ему мерещилось, что он идет не туда, он падал, кричал…

Когда же наконец впереди блеснул свет, освещавший затхлые ступеньки, Кристоф понял, что все-таки спасся. В беспамятстве он преодолел лестницу. Глоток пыльного, спертого, но все же свободного воздуха опьянил его. Оглянувшись, он увидел, что золотарь отстал от него всего на несколько шагов, что он уже взбирается по лестнице.

Кристоф обессиленно рухнул на ковер. В проеме двери тем временем показалась покрытая язвами рожа.

Кристоф закричал. Его руки в поисках опоры судорожно ухватились за статую. Статуя повалилась набок и разлетелась на куски. С большим трудом Кристоф поднялся и за миг до того, как чудовище опять чуть не ухватило его за ногу, побежал прочь, не разбирая дороги.

Оглушенный ужасом и отвращением, Кристоф мчался коридорами и галереями и даже нисколько не удивился, когда выбежал в уже знакомую ему часть замка.

В ванной он скинул изгаженную одежду, надел охотничье платье, натянул высокие, выше колен, сапоги. Там же его в последний раз вырвало.

Вскоре он стучался в дверь флигеля, в котором жили егеря.

Открыл старший – Михаэль. Он был небрит. – О! Ваша милость! Здравствуйте. Прошу, – сказал он, пропуская Кристофа во флигель.

– Нет, – сказал Кристоф, мутным взглядом обводя помещение. – Нет, я не буду заходить!

В маленькой комнатке егеря играли в карты.

– Собирайтесь! – сказал Кристоф. – Выезжаем.

– Куда? – Егерь по имени Клаус вопросительно вскинул бровь. Обнаженный до пояса, он поиграл чугунными шарами атлетических мускулов. – В такую-то погоду?

– Да. Не важно, собирайтесь.

Он не видел, как егеря переглянулись и пожали плечами.

– Едем, – сказал Кристоф. – Так надо. Мы едем не на охоту. Мне надо, чтобы вы были со мною рядом. – И шепотом добавил: – Я не приказываю, я прошу.

– Ну, раз так, – Михаэль ободряюще улыбнулся, – тогда мы тоже едем.

Лишь когда все пятеро выехали за ворота замка, Кристоф почувствовал облегчение.